дозрѣваемаго въ государственной измѣнѣ и, слѣдовательно, способнаго участвовать въ церемоніалѣ? Нѣтъ, клянусь Богомъ Всемогущимъ, я этого не попущу! Объяви моему парламенту, чтобы онъ еще до восхода солнца постановилъ надъ Норфолькомъ приговоръ и прислалъ мнѣ его на утвержденіе. Въ противномъ случаѣ члены парламента жестоко поплатятся за свою нерадивость.
— Воля короля — законъ! — отвѣчалъ лордъ Гертфордъ и, поднявшись съ колѣнъ, вернулся на прежнее мѣсто.
Гнѣвное выраженіе постепенно исчезло съ лица короля, когда онъ вернулся къ Тому и сказалъ:
— Поцѣлуй меня, дорогой принцъ. Ну, вотъ такъ, чего же ты боишься? Развѣ я для тебя не любящій отецъ?
— Я и въ самомъ дѣлѣ знаю, могущественный всемилостивѣйшій государь, что ты добръ ко мнѣ недостойному. Всетаки, государь, мнѣ тяжело и прискорбно думать о человѣкѣ, который осужденъ тобою на смерть и…
— Это вотъ совершенно и какъ нельзя болѣе на тебя походитъ. Вижу, что сердце у тебя осталось такое же нѣжное, какъ прежде, хотя твой умъ отчасти и пострадалъ. Ты всегда былъ кроткимъ и незлобивымъ мальчикомъ. На этотъ разъ, однако, герцогъ Норфолькъ стоитъ между тобой и подобающими тебѣ почестями. Я рѣшилъ назначить на его мѣсто вельможу, который ничѣмъ не запятнаетъ своего высокаго поста. Успокойся же, милый принцъ, и не смущай больше бѣдной твоей головки такими мыслями.
— Но вѣдь ты, государь, ускоряешь изъ-за меня его смерть. Если бы не я, то онъ могъ бы, пожалуй, прожить еще долго!
— Не думай о немъ, милый принцъ, онъ этого не стоитъ. Поцѣлуй меня еще разъ и иди въ твои аппартаменты играть и забавляться. Болѣзнь всетаки подорвала мои силы. Я чувствую себя усталымъ и хотѣлъ бы отдохнуть. Иди же съ твоимъ дядей Гертфордомъ и твоею свитой. Когда отдыхъ меня освѣжитъ, приходи опять ко мнѣ.
Тома немедленно увели изъ королевской опочивальни. У него было тяжело на сердцѣ, такъ какъ послѣднія слова короля нанесли смертельный ударъ надеждамъ на освобожденіе, которыми онъ до тѣхъ поръ себя ласкалъ. Еще разъ онъ услышалъ раздававшіяся въ корридорѣ вполголоса восклицанія: «Принцъ, принцъ идетъ!»
Мальчикъ все болѣе падалъ духомъ по мѣрѣ того, какъ шелъ между блестѣвшими золотымъ и серебрянымъ шитьемъ рядами кланявшихся ему придворныхъ. Онъ сознавалъ себя теперь въ плѣну и боялся остаться навѣки запертымъ въ вызолоченной
