Сія повѣдай, Оуранъ[1], како случися брань на Дону православнымъ христіаномъ з безбожными Агаряны, како возвыси Господь родъ христіанскій, а поганыхъ оуничижи и посрами ихъ суро́вство, якоже иногда Гедѣономъ Мадіама низложи, и православнымъ Моисеомъ Фараона. И нынѣ подобаетъ вѣдати намъ величія Божія, како творитъ Господь волю боящимся его, и како пособи Господь Богъ православному, великому Князю Димитрію Ивановичю Владимерьскому надъ безбожными Агаряны.[2] Лѣта же того попущеніемъ Божіимъ от наученія діавола воздвигся царь от восточныя страны имянемъ Мамай[3], Еллинъ сы родомъ, вѣрою идоложрецъ, иконоборецъ злый, христіанскій ненавистникъ и укоритель, и вниде въ сердце его діаволъ подстрекатель, иже всегда пакости дѣя христіаномъ, и наусти его разорити православную вѣру всему христіанству, да не славится в нихъ имя Господне в людѣхъ тѣхъ. Господь что хощетъ, то и творитъ. Тойже безбожный царь Мамай нача завидѣти первому Батыеви[4], и второму безбожному Батыю[5], и нача испы́товати старыхъ Еллинъ: како Батый пленилъ Киевъ, и Володимеръ, и всю Русь Словенскую[6], и како уби Князя Юрія Димитріевича, и мнози православъныя Князи изби, и мнози монастыри плени и оскверни вселенскую[7] пречистую, церковь, разграби злато, и бысть ослѣпленъ очима. Тогоже неразумѣша нечестивый, яко Господу годѣ, тако да и будетъ, якоже во иныи дни Иерусалимъ плѣненъ бысть[8] Титомъ Римскимъ царемъ и Навход’носоромъ Вавилонскимъ, за ихъ согрѣшеніе. Но не до конца прогнѣвается Господь, ни во́ вѣки враждуетъ. Слышавъ же безбожный царь Мамай[9], и нача діяволомъ палимъ быти непрестанно, ратуя на христіянство, нача глаголати ко своимъ оупатомъ[10] и Княземъ и оуланомъ[11]: „яко нехощу азъ тако творити, како Батый[12]; азъ Князи ихъ из’ждену; а которые грады ихъ красные, тѣхъ хощу видѣти[13] тихо и безмятежно“.[14] Но рука Божія высока. По малехъ же днехъ, по глаголехъ его, царь Мамай перевезеся великую рѣку[15] Волгу со всѣми силами своими и многи орды совокупи съ собою и глаголя имъ: „Яко обогатѣете русокимъ златомъ, и пойдѣ на Русъ, сердитуя[16] яко левъ, пыхая яко неутолимая ехидна; дои́деже до устъ рѣки Вороно́жа и распусти облаву̀ свою, заповѣда оулусомъ[17] своимъ, „яко да ни единъ у васъ пашетъ хлѣба: будите готови на Рускую землю на хлѣбы!“ Слышав же то Олгъ Резанскіи, яко царь Мамай близь кочюетъ, а и́детъ на Русь ратію, стоитъ на Вороно́же; а и́детъ на Великаго Князя Димитрія Ивановича.[18] Бысть же оу Олга Князя Резанскаго скудость оума во главѣ, и сатана оухищреніе вложи въ сердце его; нача посылати посла къ Мамаю царю со многою честію и дарьми; ярлыкъ же свой писа к нему сице: „Восточному[19] царю Мамаю твой посаже́нный присяжникъ[20] Олгъ Резанскій, слышахъ тя господина моего милостива, хощеши итъти на Русь на своего посаже́нника и служебника, на Князя Димитрея Московскаго, огрозитися ему хощеши; нынѣ же, господине пріити[21] время есть, злата и богатства наполнися земля его. И тако бо вѣмъ, всевѣтный[22] царю, яко кротокъ есть человѣкъ Дмитреи; егда же услышитъ имя[23] ярости твоея: то отбежитъ отъ тебе в дальныи ото́къ, гдѣ есть мѣсто пусто и неключимо[24]; злато же и богатество[25] все будетъ во твоихъ рукахъ. Мѣне же раба, твоего, царю, держава твоя пощадитъ; азъ бо ти Русь велми оустрашаю и Князя Димитрея.[26] Но и не то одно, царю , егда о своей обидѣ и твоимъ имянемъ погрожу ему; а онъ о томъ не радитъ, еще де градъ мой Коломну взялъ за себя, да о томъ о всемъ молю тя, царю, не презри моленія моего.“ Ярлыкъ списавъ, посла же не пославъ, но посла посолство[27] къ великому и велеричивому и к велѣоумному Олгирду Литовскому[28], смысливъше худымъ своимъ оумомъ, и писа грамоту сице: „Великому Князю Олгирду Литовскому Олгъ Резанскія пишу рядоватися. Вѣдаю бо, яко издавна мыслилъ еси на Московскаго Князя Димитрея изъгонити его, а Москвою[29] владѣти: нынѣ же приспѣ время намъ; яко великій царь Мамай идетъ на него и хощетъ пленити землю его. Нынѣ же приложимся[30] и мы к нему, да тебѣ дастъ Москву и іныя присяжныя грады, а мнѣ Коломну[31] и которые близъ Муромъ и Володимеръ. Ты же и азъ пошлемъ послы к нему и дары, елико имамъ какіе, и пиши книги к нему, елико самъ вѣси паче мене. Азъ же иксахъ, но не послахъ, хощу бо единаго с тобою и жду твоего послисаря.“[32] Пріиде-же посолъ и’вдастъ грамоту Олгирду отъ в’Олга.[33] Олгардъ же прочетъ грамоту, и радъ бысть и похваливъ друга своего Олга великою похвалою. Посла посолъ свой ко царю[34] и дары безчислѣныи, и книгу писавъ к нему сице: „Великому восточному царю Мамаю Князь в’Олгирдъ Литовскіи многу милость. Слышавъ, господине, хочеши оу́лусь свой казнити[35] и Московскаго Князя Димитрія, да того ради молю тя, царю, яко обиду[36] сотвори Олгу Резанскому, а мнѣ тако же пакости дѣя. Но молимъ тя оба, да при державе царствія твоего[37] видитъ твое смотреніе нашу грубость отъ Московскаго князя Димитрея. Все же глаголютъ лестію на великаго Князя Димитрія, и ркучѝ в себѣ: егда оуслышитъ имя твое царево и нашу присягу к тебѣ[38]: то отбежитъ въ великии Новъград, или на Двину, а мы сядемъ на Москвѣ и на Коломнѣ. Егда царь не пріидетъ[39] и мы ему бо́льшая сихъ срящемъ[40]. Царь же возвратится, а мы и[41] Княженіе Московское раздѣлимъ ино̀ къ Вилнѣ[42], ино къ Резанѣ. Но и вѣдаемъ, яко царь имаешъ ярлыкъ дати намъ и родомъ нашимъ.“ Но сами ся невѣдаютъ, что глаголютъ, яко несмыслени и млади оумомъ, аки не вѣдуще Божія силы и владычна смотренія. Богъ даетъ власть, ему же хощетъ. По истиннѣ бо рече[43]: „аще кто деръжится добродѣтели, то не можетъ безо многихъ враговъ быти.“ Князъ же Димитрей Ивановичь образъ смиренномудрія нося и смиренія во высокихъ ищетъ, еще же не чюже бывшихъ сихъ, иже совещаша на него ближніи его. О таковыхъ бо рече Пророкъ: не помысли ближнему своему зла, тобя не постигнетъ. Той же паки рече: изрыи яму, самъ въпадется в ню.[44] Приидоша же[45] книги по со́реченному словеси отъ Олгирда Литовскаго, и отъ Олга Резанскаго къ безбожьному царю Мамаю и да́ры мно́гочестны́и вдаша ему и книги писаны. Безбожныи же возрѣвъ писанія[46] и рече: „облестьми сіе писаніе“.[47] И нача думати со алпаоу̀ты своими; они же разумѣша, яко прилежно писаніе ихъ. И рече царь: „Азъ чаяхъ, яко во едино совокуплени будутъ на мя; нынѣ же разумѣю, яко разность между ихъ велика есть. Имамъ оубо на Русь быти.“ Пословъ же тѣхъ чествовахъ, отпусти ихъ, а писаніе писа Олгирду Литовскому и Олгу Резанскому: „Елико писасте ко мнѣ, познахъ, а на дарѣхъ вашихъ хвалю вамъ. Колико хощете Рускія вотчины, тѣм васъ одарю, токмо присягу ко мнѣ имѣйте; нынѣ же срѣтите мя съ своими силами, гдѣ оуспѣете, да одолѣете своего недруга̀, а мнѣ ваша пособъ не добрѣ надобна̀. Аще бо хотѣлъ, то и своею силою древніи Иерусалимъ пленилъ быхъ. Но чти вашея хощу, а моимъ именемъ и вашею рукою распущенъ[48] будетъ Князь Димитрей Московскій, да огрозится имя ваше во странахъ вашихъ. А мнѣ бо достоитъ побѣдити царя себѣ подобна и довлѣет ми царска честь. Сице Князем своимъ рцыте[49].“ Послы же возвратишася к нимъ, и повѣдаша, яко царь здравитъ, вел’ми хвалитъ. Они же возрадовашася о суетнѣмъ привѣте скуднымъ своимъ оумомъ, что оубо сихъ нареку. Аще бы врази были себѣ; то особную брань, сотворили нынѣ сія глаголы, что есть едина вѣра и едино крещеніе, а поганому приложилися и вкупѣ з безбожнымъ хотятъ гонити православную вѣру. О таковыхъ рече Патерикъ: по истиннѣ бо отсрѣкошася[50] своея масліны и присадишася к дикой маслинѣ. И тако сіи безбожныи отвергошася вѣры христіанскія, прилѣпяшася к без’божному. Олгъ же нача паче поспѣ́шивати и слати послы к Мамаю царю, и рече: „подвизаися скоро.“ О таковыхъ бо рече Писаніе: „от неразъсуженія пути беззаконныхъ не спѣютъ, но збираютъ себѣ досады и по́носъ; правыхъ же путіе спѣютъ.“ Нынѣ сего Олга нарече втораго Святополка.
Слышавъ же то Князь Димитреї Ивановичь, яко грядетъ на него безбожныи царь Мамай, и неоуклонимая рать[51] на Христову вѣру, поревновавъ неиз’глаголанному Батыеви. Князь же Великіи Димитрей Ивановичь опечалився вел’ми от безбожнаго нахожденіи, и ставъ предъ иконою[52], иже стоитъ в’возглавіі ему и’ падъ на колѣно, поклонився, нача молитися предъ образомъ и рече: „Аще, Господи, смѣю, молютися смиренныи рабъ твой, простри оуныніе мое, на тя оуповаю, Боже мой, разверзи, Господи, печаль мою! Ты бо еси свидѣтель намъ, Владыко! Не сотвори намъ, якоже отцемъ нашимъ, якоже наведе на градъ нашъ злаго Батыя[53] и еще тотъ страхъ и трепетъ в насъ великъ есть. Нынѣ же, Господи, не до конца прогнѣваися на ны; вѣмъ бо, яко мене ради грѣшнаго хощеши истребити землю Рускую. Азъ бо согрѣшихъ предъ тобою паче всѣхъ человѣкъ. Сотвори, Господи, ради слезъ моихъ милость свою и оукрѣпи сердце мое ко свирѣпому, якоже Езекѣй возвысився и рече: на Господа оуповах и не изнемогу[54].“ И посла по брата своего по Князя Владимера Анъдрѣевича; онъ же бѣ во своей державѣ Боровскѣ[55] и посла по вся воеводы, и по мѣстныя Князи[56]. Князь же Владимеръ Анъдрѣевичь приѣхавъ борзо во градъ Москву, и мнози[57] Князи и воеводы съехашася. Князьже Великии Димитрей Ивановичь поимъ брата своего Князя Владимера[58], иде ко Преосвященному Митрополиту Кипрѣяну[59] и рече: „Вѣси ли, отче, господине, настоящую бѣду на насъ, яко царь Мамай идетъ на насъ в неоукротимѣ образѣ и ярости[60].“ Преосвѣщенныи же Митрополитъ Кипреянъ рече Великому Князю Димитрею: „Повѣждь ми, господине, чимъ еси неизправился к нему?“ Князь же Великій Димитреи Ивановичь рече: „Исправилъ бо ся, отче, всѣмъ до велика к нему, по оуставу[61] отецъ своихъ; но еще и боле того воздахъ ему.“ Преосвященныи же Митрополитъ рече Великому Князю: „Видиши ли, господине, попущеніемъ Божіимъ, нашихъ ради грѣховъ, идетъ пленити в Рускую землю. Но вамъ подобаетъ Рускимъ Княземъ тѣхъ оутолити ради крестьянскаго роду четверицею сугубою, дабы не разрушилъ хрістовы вѣры. Аще ли не смирится: то Господь гордымъ противится, писано есть, а смиреннымъ благодать даетъ. Господь Богъ смиритъ его[62], якоже иногда случися великому Василію в Кесаріи. Идыи на него злыи преступникъ[63] ис Персъ злыхъ, хотя разорити градъ его; онже помолися Богу со всѣми Хрістіаны, и собраша злата много, дабы отступника оутолити. Онъ же болѣ воз’ярился, и Господь посла на него война своего Меркурія: онъ же оуби гонителя мечемъ невидимо.[64] Нынѣ же возми, господине, злата, колико имаеши, и пошьли к нему, исправися емоу.“ Еще Князь Великіи Димитрей Ивановичь слышавъ отъ Архиепископа иде з братомъ своимъ въ казну свою и въземъ злата много, нача избирати юныхъ отъ двора своего, и ізбра юношу доволна смысломъ, имянемъ Захарію То́шкова[65] и давъ ему два толмача, оумѣюща языку [Татарскому и] Еллинскому и злата много отпусти с нимъ ко Царю. Захарія же дои́де земли Резанскіе, и слышавъ то, яко Олгъ Резанскіи и Олгирдъ Литавскіи приложилися[66] к Мамаю Царю, и посла к Великому Князю тайно посла. Князь же Великіи слышавъ то з братомъ своимъ, начаша сердцемъ двизатися оба, ярости и горести наполнився, ставъ[67] мача молитися: „Господи Боже мой, на тя надѣюся в правду[68], ты бо еси волю твориши любящимъ тя; аще ми врагъ пакости дѣя, то подобаетъ ми противу его итти, яко искони есть врагъ христіянству. Но с нимъ друзи моя и ближниї мои тако на мя оумыслиша. Суди, Господи, по правдѣ между ихъ я мною, азъ бо ни единаго зла сотворихъ имъ, развѣ чти и даровъ от нихъ пріяхъ, имъ и воздаяхъ. Но суди, Господи, по правдъ моей, да скончается злоба грѣшныхъ[69].“ Поимъ же брата своего Князя Владимера и иде вдругіе Преосвященному Митрополиту Кипреяну, повѣдай ему, какъ[70] приложилися и совокупилися съ Мамаемъ. И рече Преосвященный Митрополитъ Кипреянъ: „То и симъ паки, Князь, же вѣси, кою обиду сотворилъ еси имъ?“ Князь же Великіи прослезився, рече: „Азъ есми, господине, грѣшный человѣкъ предъ Богомъ, а к нимъ ни единою чертою не преступихъ по отецъ своихъ оуставу, но и сам, отче, вѣси, яко доволенъ есми отчиною[71] своею. Но к нимъ кою обиду[72] сотворилъ, не вѣмъ. Что ради оумножася стужающеи ми?[73]“ Преосвященный же Митрополитъ рече к Великому Князю: „Просвѣти, господине, очи свои веселіемъ! Ты самъ, господине, разумѣеши законъ Божіи. Кто творяй правдѣ, не подвижутся на него человѣцы, яко праведенъ Господь и правду возлюби. Нынѣ обыдоша, аки пси мнози[74]; пустошныхъ суетно и тщетно поучаются. Ты же именемъ Господнимъ противися имъ, и Господь правдивъ будетъ ти помощникъ; аще ли ни, то отъ всевидящаго ока его гдѣ можеши оукрытися и отъ крѣпкія руки его?“ Князь же Великіи Димитрей Ивановичь з братомъ своимъ с Княземъ Владимером и со всѣми Рускими Князи и Воеводы[75], яко оуставити стражу тверду, и послаша на сторожу крѣпкія юноша Родиона Ржевскаго, Якова Оусатаго[76] Анъдрѣева сына, Василія Тупика̀, и повелѣ имъ ехати[77] близь орды и до быстрыя Сосны, повѣлѣ имъ языка[78] добывати, дабы истинно слышали царева хотѣнія. Грамата же разославъ Князь Великіи по всѣмъ градомъ: да будете готови на брань и збиратися на Коломну битися з безбожными Агаряны. Вси бо на мя собрашася сопостати; но помощію Божіею и молитвами святыя Богородица, взыдемъ имъ во срѣтеніе. Сторожи же в поле замедлиша; онъ же другія сторожи посла и повелѣ имъ вскорѣ возвратитися, а посла Клименъта Поляни́нова[79], да Ивана Сья́слова[80], да Григорія Судока̀[81] и иныхъ много с ними.[82] Они же срѣтоша Василія Ту́пика, еще близ Оки рѣки везуще языкъ къ Великому Князю. Языкъ же повѣда Великому Князю, яко не ложно идетъ Царь на Русь, совокупився со многими ордами и еще с нимъ совокупилися Олгъ Резанскіи и Олгирдъ Литовскіи. Не спѣшитъ бо Царь того дѣля, яко осени[83] ждетъ, хочетъ быти на руския хлѣбы. Князь же Великіи Димитрей Ивановичь слышавъ неизложное таковое востаніе безбожныхъ и нача оутѣшатися о Бозѣ, оукрѣпляя брата своего Князя Владимера[84] и всѣ Рускія Князи, ркучи имъ тако: „Братія моя, Рустіи Князя и Воеводы и Бояря, гнѣздо есмя Князя Владимера Киевскаго[85], иже зиведе насъ отъ страсти[86] Еллинскія; ему же откры Господь православную вѣру, якоже оному Стратилату[87] и паки онъ же заповѣда намъ ту вѣру крѣпце держати и поборати по ней; но азъ, братіе, за вѣру христіанскую готовъ есмъ оумерети.“ И рече Князь Владимеръ Андрѣевичь и вси Рускія Князи: „Воистинну, господине, законную заповедь крѣпко совершаеши, и святому Егангелію послѣдуеши. Писано бо есть, аще кто постражетъ за имя мое, азъ оупокою его. Мы же, господине, готовимся оумерети и главы своя сложити за святыя церкви и за Христову вѣру и за твою обиду[88] Великаго Князя.“ Князь же Великіи Димитреи Ивановичь слышавъ от брата своего[89] и от всѣхъ Рускихъ Князей, яко дерзаютъ и побораютъ по православной вѣрѣ Христовѣ. Князь же Великіи рече всѣмъ Князямъ и Воеводамъ быти на Оуспеніе святѣй Богородицы на Коломну, яко да преберемъ полки и давъ коемуждо полку воеводу.[90] В тоже время приспѣли Князи Белозерскіи[91] подобни суть воиномъ крѣпкимъ, вельми доспѣшни и кони воински наряжены под ними; пріиде Князь Феодоръ Семеновичь Белозерскіи[92], Семенъ Михайловичь, Князь Андрѣй Кемско́й[93], Князь Глѣбъ Каргало́мской[94]. И пріидоша Князи Ярославскіи со всѣми силами, Князь Андрей Ярославской, Князь Романъ Прозоровской, Князь Левъ Се́рповскіи[95], Князь Димитрей Ростовскіи и иные многіе Князи.
Оуже бо, братіе, не стукъ случитъ и не громъ гремитъ въ славнѣ градѣ Москвѣ, стучитъ рать[96] Великаго Князя Димитрея Ивановича. — Онъ же ему рече[97]: „Елико ти довлѣетъ твоему Государству, что ти будетъ пригоже; и рече ему Князь Великіи: „Дай ми, отче, два е́тера[98] мниха воеводы отъ полку своего: то и ты с нами пособствуя.“ И рече ему преподобныи старецъ: „О киихъ, господине?“ Рече же ему Князь Великіи о двою братехъ Обро̀нскихъ боярехъ Тресвѣ́тъ и братъ его Осля́бя[99]. Преподобныи же повелѣ имъ в борзе готовитися. Они же, яко вѣдоми суть ратницы, послушаніе скоро сотвориша[100]; Преподобныи же Сергіи дастъ же имъ от тлѣнныхъ оружіе вмѣсто[101] нетлѣнныхъ, и много твердъ доспѣхъ крестъ Хрістовъ нашитъ на схимѣ. И повелѣ имъ вмѣсто доспѣха возлагати на себѣ, и дастъ ихъ в руцѣ Великому Князю, и рече ему: „Се ти оружницы, а твои излюбленицы[102].“ И рече имъ: „Миръ вамъ, братія моя, постражите,, яко добліи воини Хрістови.“ И всему православному хрістіянству[103] дастъ Христово знаменіе, и дастъ имъ миръ и благословеніе. Князь же Великіи Димитрей Ивановичь обвеселися сердцемъ, неповѣда ни комуждо, еже рече ему старецъ, и пойде ко граду своему Москвѣ, аки нѣкое многоцѣнъное[104] сокровище обрѣте, радуется о благословеніе старче. Прииде же во градъ Москву, поим брата своего Князя Владимера, и иде ко Преосвященному Митрополиту Кипреяну и повѣда единому Митрополиту, еже рече ему святый старецъ, и како дастъ ему благословеніе. Преосвященный же Митрополитъ рече ему: „Никому же, Господие, неповѣдай сего!“ Князь же Великіи иде в ложницу свою, яко же вечеру сущу; приспѣвшу же дни четвертку, мѣсяца Августа въ к҃в день, на память святыхъ мученикъ Агафоника и Луппа[105], восхотѣ уже изыти, Князь же Димитрей противу безбожныхъ Печенегъ, и поимъ брата своего Князя Владимера, и иде в церковь Святѣй Богородицы, ставъ предъ образомъ Господнимъ и согнув руцѣ свои к персемъ, и рече во умиленіи сердца, слезы отъ очію его, яко источники проливающеся, глаголя: „Молютися, Боже пречюдный, Владыко страстный, и кротокъ во истинну еси Царь славы, помилуй насъ грѣшныхъ и к тебѣ прибегаемъ единому, егда оунываемъ отъ скорбей нашихъ, Спасителю нашему; тебѣ бо лѣпо есть миловати и спасти насъ, подъ твоею рукою семь. Вѣмъ, Господи, яко моя согрѣшенія сотроша ми главу мою, но и тебѣ, Господи, оставляющему насъ намъ тебя взыскающимъ: и иная многая ему глаголюще и молящеся, пріимъ псаломъ л҃д и рече: „Суди, Господи, обидящая ми и возбрани борющимся со мною[106], пріими оружіе, и щитъ, востани в помощь мнѣ, да постыдятся и посрамятся являюще рабомъ твоимъ злая; дай же ми, Господи, помощь на противныя, да и тѣ познаютъ славу имени твоего[107].“ И паки идетъ предъ образъ чюдотворныя иконы пречистыя Богородицы, юже Лука Евангелистъ писалъ при животѣ своемъ[108], и нача оумилно вѣщати ко пречестному ея образу, и рече: „О пречистая и чюдотворная Госпоже Царице, всего живота человѣческаго кормительнице, тобою познахомь истиннаго Бога нашего, рождьшагося отъ тебе, не дай же, Госпоже, въ разореніе града нашего поганому царю Мамаю, ниже осквернити святую твою церковь[109], моли Сына своего и Бога нашего Владыку, Творца и Создателя нашего, и дастъ намъ Господь руку свою, смиритъ сердце врагомъ нашимъ и не будетъ рука ихъ высока, и свою помощь посли, Госпоже, съ нами нетлѣнную свою ризу, да в ню одѣемся и неистрашливи будемъ къ ранамъ, и молитвою, еже къ Сыну своему помолися за ны: яко твои есть раби. Ты бо, Госпоже, Богомъ рождена еси, родителя жъ твоя единаго Авраама, но вънуцы с нами. Вѣмъ бо, Госпоже, яко хощеши намъ дати помощь на противныя враги; онѣ бо не исповѣдаютъ тебе, Владычице, но азъ на твою помощь надѣюся и подвизаюся противу безбожныхъ сихъ[110], да будетъ оумиленъ[111] тобою Сынъ твой и Богъ нашъ.“ И ідѣ ко гробу блаженнаго чудотворца новаго Петра[112] и любезно рече: „О преподобны отче, чюдотворныи святителю[113], и по смерти поживъ еси, чюдеса твориши непрестанно; нынѣ бо ти приспѣ время молитися за ны ко общему владыцѣ всѣхъ: день бо злыя вещи належить ми, поганіи бо идутъ на мя на приснаго раба твоего и крѣпко ополчишася, на градъ твой Москву напрасно вооружаются, тебе бо Господь прояви послѣднему роду нашему, в'жегъ тя свѣтло яко свѣщу на свѣщнице, и тебѣ подобаетъ молитися о насъ, да не придетъ на ны рука грѣшнича[114]: ты бо правых нашъ еси водитель и страже, яко твоя есмя паствина. Скончавже молитву[115] и поклонися Митрополиту: онъ же благослови его и отпусти, и дастъ ему хрістово знаменіе на челе, пославъ же освященныя соборы с крылосы[116] во градныя врата: во Фроловскія врата[117], Константинскія, Алексѣевскія врата[118], Николскія врата с честными кресты и с чудотворными иконами, да всякъ же воин благословенъ будетъ. Князь же Великіи Димитрей пойде з братомъ своимъ въ церковь небеснаго воеводы Архистратига Михаила, и много молився святому образу его и приступихъ ко гробомъ православныхъ Князей прародителей своихъ, ркущи: „Воистинну есте хранителіе, православію поборницы, аще имаете деръзновенія к Богу, молитися о нашемъ оуныніи: яко велико востаніе приключися намъ нынѣ; оубо подвизаитися с нами!“ Сія рекъ, изыде из церькви.
Княгиня же великая Овдотія и Княгиня Князя Владимера і' иныхъ православныхъ Князей Княгини с воевоцкими женами ту стоячи, проводу дѣютъ[119], а в слезахъ захлипаяся ко сердечному, ниедина не можетъ словеси рещи. Княгини же Великая Евдокѣя отдастъ конечное цѣлованіе Государю своему, Великому Князю Димитрею Ивановичю, а въ слезахъ не можетъ слова промолвити. Князь же Великіи Дмитрей мало оудержася от слезъ, не прослези бо ся народа ради, а сердцемъ[120] скровно плача, тѣшаше свою Великую Княгиню и рече: „Но аще Господь по насъ, то кто можетъ на насъ зло помыслити?“[121] и протчая. Княгини и боярони и воевоцкія жены своимъ Княземъ и Бояромъ отдаша конечьное целованіе и возвратишася съ честію.[122]
Княрь же Великіи Димитрей Ивановичь вступи во златокованное стремя[123] и сѣде на своего любовнаго коня. Вси же Князи и Воеводы на свои кони сѣдоша; а солнце со всхода свѣтитъ и путь его,[124] (повѣдаетъ?) и вѣтрецъ тихъ и теплъ по нихъ вѣетъ: оуже бо тогда яко соколи от златыхъ колодецъ рвахуся, выѣхали Князи Белозерскіи ис каменна[125] града Москвы с своимъ полкомъ; оурядъни бо полцы ихъ видѣти[126], яко достоитъ имъ избавити стада лебедина: бѣ бо храбро воинство ихъ. Князь Великіи Димитрей Ивановичь рече брату своему Князю Владимеру Андрѣевичю и инымъ Княземъ и Воеводамъ:[127] „Братія моя милая, не пощадимъ живота своего за вѣру хрістіанскую и за святыя церкви, за землю Рускую.!“ И говоритъ Князь Владимеръ Анъдрѣевичь: Господине Князь Димитреі Ивановичь, воеводы оу насъ велми крѣпцы, а Рускіе оудалцы свѣдоми, имѣютъ подъ собою борзы кони[128], а доспѣхи имѣютъ велми тверды, злаченные колантыри и булатныя байданы, и колчары[129] Фряйския, корды Лятцкіе, сулицы Немецкіе[130], щиты червеныя, копья злаченыя, сабли булатныя, а доро́га имъ велми свѣдома, берези имъ по Оцѣ изготовлены, хотятъ головы своя сложити за вѣру Христіянскую и за твою обиду Государя Великаго Князя.“ Князь же Великіи Димитрей Ивановичь отпусти брата своего Князя Владимера Андрѣевича на Брашево дорогою[131], а Белозерскія Князи отпусти Болвайскою дорогою, рекше Деревскою[132], а самъ пойде на Кошель.[133] Спереди ему солнце сіяетъ и добрѣ грѣетъ, а по немъ кроткій вѣтрецъ вѣетъ. Не пошли бо того дѣля единою дорогою, яка не вмѣестишися имъ. Княгиня же Великая Евдокѣя съ своею снохою[134] и иными Княгинями и с воевотскими женами възыде на златоверхиі свой теремъ в набережный[135] и сядѣ подъ южными окны и рече[136]: „Оуже бо конечно зрю на тебя Великаго Князя?“ А в слезахъ не можетъ словеси рещи; слезы бо от очію льются аки рѣчныя быстрины[137]. Воздохнувъ печал’но и шибъ руцѣ свои к персемъ, и рече: Господи Боже великіи, призри на мя смиренную, сподоби мя еще Государя своего видѣти славнаго во человѣцѣхъ[138] Великаго Князя Димитрея Ивановича. Дай же, Господи, ему помощь отъ крѣпкія руки твоея, да побѣдитъ противныя своя! Не сотвори, Господи, яко же за мало лѣтъ брань была на рецѣ на Калкѣ Христіаномъ съ Татары[139] отъ злаго Батыя. От Калкинскаго побойща до Мамаевы рати р҃ꙁ лѣтъ[140]. Отъ таковыя же беды нынѣ, Господи, спаси и помилуй! Не дай же, Господи, нынѣ погибнути оставшему христіанству! отъ тое бо рати Руская земля оуныла. Ни на когоже бо надежи неимамъ, токмо на тебя всевидящаго Бога. Азъ же оунылая имѣю двѣ отрасли Князя Василія, да Юрья[141], но еще и тѣ мали суть. Егда похизитъ[142] ихъ вѣтръ с оуга или з запада: то не могу терпѣти, ни на что-же опираяся; ихъ или зной проразитъ[143], такоже имъ погибнути; а противу сему что сотворятъ? Возврати имъ, Господи, отца ихъ по здорову: то и земля ихъ по здорову будетъ, и онѣ во вѣки царствуютъ.“
Князь же Великіи Дмитрей Ивановичь поятъ с собою отъ Сурожанъ, рекше от гостей, яко і҃ мужей повѣданія ради дальнихъ земель, да аще что случитъ Господь Богъ, тѣже имаютъ вѣдати в дальнихъ земляхъ, яко гостебницы[144] сущи, перваго гостя Василія Капи́ца[145], втораго Сидора Алферьева, г҃ Константина Бо́лкова, д҃ Козму Кове́рю, а҃ Семена Кортоно́са, ѕ҃ Михайла Сама́рева, ѕ҃ Тимоѳея Весяко́ва, е҃ Димитрея Черно́ва, ѳ҃ Ивана Ши́ха, і҃ Дементія Сара́ева.
Тогдаже возвѣяша силни вѣтри по бервицѣ широтѣ[146], воздвигошеся велицы Князи, а по нихъ Рускіи сынове оуспѣшно грядутъ, аки мѣдвяны чаши [147] пити и стеблевинны ясти. Но не мѣдвяны чаши пити, ни стеблевинны ясти грядутъ: хотятъ оукупити[148] чти и славнаго имяни[149] во вѣки земли Руской, Великому Князю Димитрею Ивановичю похвалу и многимъ Государемъ. Дивно и грозно бо в то время слышати, а громко въ варганы бьютъ[150], тихо с поволокою ратные трубы трубятъ, многогласно и что[151] конѣ ржутъ. Звѣнитъ слава по всей Руской земли[152], велико вѣчье бьютъ въ великомъ Новѣградѣ; стоятъ мужи Новъгородцы оу святыя Софѣи премудрости Божія, а ркучи межу собою таковое слово: „Оуже намъ братіе, на помощь не поспѣти к Великому Князю Димитрию; оуже бо яко орли слѣталися со всей Руской земли, съѣхалися дивныя оудалцы, храбрыхъ своихъ пытати[153].“
Не стукъ стучитъ, не громъ гремитъ, по зорѣ стучатъ и гремятъ Рускіе оудалцы. Князь Володимеръ Андрѣевичь возится рѣку на Красномъ перевозѣ в Боровскѣ.[154] Князь же Великіи Димишрей Ивановичь пріидѣ на Коломну[155], на память святаго Отца Моисѣя Мурина, в среду, Августа к҃н день. И ту быша мнози воеводы и ратницы сретоша его на рѣчке на чевеке[156]. Епископъ же Еоуфимей[157] срѣте его во вратѣхъ градныхъ съ чѣстными кресты и с чюдотворными иконами и со всѣми крылосы, оградивъ его крестомъ, и молитву сотвори: спаси Боже люди своя и благослови достояніе свое, всю до конца[158].
Во утріи же день Князь Великіи повелѣ всѣмъ воеводамъ выехати на поле Дѣвиче і’ всѣмъ людемъ сниматися в четверкъ[159] Августа к҃ѳ день, на память Оусѣкновенія главы Иванна Крестителя по заоутрени. И начаша мнози гласи трубъ ратныхъ гласити и варганы тепутъ[160] и стязи ревутъ наволочени[161], въ саду Памфиловѣ; сыновеже Рустіи наступаютъ поля Коломенскаго, яко не мощно бѣ никому же презрѣти ихъ[162]. Князь же Великіи выехавъ съ братомъ своимъ и видѣвъ множество людей, возрадовася радостію и обвеселися сердцемъ, оурядивъ коемуждо полку воеводу, а себѣ пріимъ Князи Белозерскія[163], храбри бо суть в ратное время; а брату своему Князю Владимеру дастъ Ярославскіе Князи; с правую же руку себѣ оурядивъ брата своего Князя Владимера Андрѣевича, а с лѣвую руку себѣ оуряди Князя Глеба Дручевскаго[164]; передовой же полкъ Димитрей Всеволожь, да Володимеръ братъ его. Коломенскаго же полку воевода Микула Васильевичь, Володимерскаго же полку воевода Князь Романъ Прозоровской, Юрьевскаго же полку воевода Тимофей Волуевичь Костромскаго полку воевода Иваннъ Родионовичь, Квашня́[165], Переаславской Воевода Андрѣй Сирики́зовъ[166], оу Князя Владимера воевода Данило Беле́утъ[167], да Констянтинъ Конановичь, Мещерской воевода Князь Феодоръ Елецкой, Муромъскій же Князь Юрье и Князь Андреі. Князь же Великіи Димитрей Ивановичь оурядивъ полки и повелѣ за Оку рѣку возитися[168]. Заповѣдавъ же всякому человѣку, и рече: „Кто же ни пойдетъ по земли Резанской и по оулусомъ, да никто же не приткнется ни ко единому власу[169] в земле ихъ.‘‘ Самъ же вземъ благословеніе отъ Епископа[170] Коломенскаго, и перевѣзеся Оку рѣку и посла трехъ сторожей избранныхъ витязей[171] и рече имъ: „Нелны[172] своима очима видѣтися с Татарскими полками.“ А посла Семена Мелива́, да Игнатія Крѣня́, Фому Тинина, Петра Юрскаго[173], Карпа Алексина, Петрушу[174] Чю́рикова і’ иныхъ многихъ с ними[175], а посла и рече Князь Великіи брату своему Князю Владимеру: „Поспѣшимъ, братіе, противу безбожныхъ сихъ[176], не оутулимъ лица своего от поганыхъ[177]; аще смерть случится намъ, тамо дома живучи едина кому оумрети же: отъ смерти бо, брате, не избыти.“[178] Всякъ же идый путемъ, призывая и Бога на помощь, и сродники своя Рускія Князи Бориса и Глѣба.
Слышавъ же то Князь Олгъ Резанскіи, что Князь Димитрей Ивановичь собра многи рати, и иде во сретеніе безбожному Царю Мамаю, а сердцемъ неупално и твердою своею вѣрою крѣпъко хощетъ с погаными видѣтися[179], имѣя оупованіе на Бога Вседержителя. Князь Олгъ Резанскій и нача[180] преходити отъ мѣста на мѣсто и глаголати со всѣмі бояры: „Начальному дѣлу неудобь быти разумну; аще бо мощно послати ко многоразум’ному Олгирду таковаго вѣстника, како[181] мыслити намъ; оуже бо заступили[182] пути наша; но азъ оубо по правиломъ чаяхъ, яко же не подобаетъ великому царю Рускому противу безбожному[183] царю ити. Нынѣ убо что се здумалъ? Откуду себѣ помощи чаяти имать, яко противу трехъ насъ вооружился?“ И рекоша ему бояре его: „Мы слышахомъ, Княже, за Е҃І[184] днеі до сего дни и не смѣли тебѣ повѣдати. Сказываютъ, есть въ вотчинѣ его калугеръ[185] именемъ Сергіи, но святъ и прозорливъ велми: тотъ дѣ его благословилъ и вооружилъ противу намъ, да еще де и от своихъ калугиръ далъ ему пособьника[186].“ Слышавъ же то Князь Олгъ Резанскіи[187], оустрашися сердцемъ и распадеся мыслію, нача молитися Бога и сердитовати на бояра своя: „Почто ми есте преже сего дни не сказали, дабы шедъ оумолилъ нечестиваго царя? ничтоже бо зла сотворилъ Руской землѣ; но изгубихъ оумъ свои и не азъ единъ оскудѣлъ оумомъ, боле мене есть в’Олгирдѣ и тотъ ся продумалъ[188]; мене же болѣе его Богъ взыщетъ. Онъ бо имѣетъ законъ гугниваго Петра[189], азъ же разумѣхъ истинныя вѣры законъ, но что ради зло сотворихъ? того бо ради рече: Аще рабъ не соблюдетъ заповѣди Господина своего, то бьенъ будетъ. Нынѣ же оубо азъ что сотворилъ и которому худому оуму вдахъ себе, нынѣ оубо что здумаете ми? Приложилъ бы ся къ Великому Князю и поборалъ бы по немъ: то отнюду не пріметъ мя, вѣдаетъ бо мою измѣну. Аще приложуся царю; то поистинѣ древ’ніи гонитель буду на православную вѣру Христову, яко же иногда Святополка земля жива пожрет мя. Аще ли Господь по нихъ: то кто можетъ зло думати на нихъ? Но и еще молитва онаго прозорливаго мниха къ Богу помогаетъ[190]. Или ни единому помощи не сотворю: то впреди како могу отъ обоихъ прожити? Нынѣ же кому Господъ поможетъ, к тому присягу имѣю.“ Олгирдъ же по сорченному словеси и уроку[191] совокупи Литвы много и Варяги иже многіи[192] и пойде на помощь къ Мамаю царю, пріидѣ же в Одоевъ[193] еси слышавъ[194], яко Олгъ оубояся итти. Олгирдъ же пребысть в Одоевѣ[195], не подвижеся нигдѣ же и нача размышляти суетныя свои помыслы и видѣвъ совокупленіе свое разно, нача рватися и сердитовати, и нача имати паны своя: „елико недостоитъ человѣку своего оума и мудрости, то всуе требовати чюжаго оума мудрости. Николиже Литва хулима от Рѣзани. Нынѣ же изведе мя отъ ума Олгъ Резанскій, а самъ преже мене погибе. Нынѣ оубо пребуду здѣ, дондеже оуслышоу побѣду Князя Димитрея Московскаго.“ В тоже время слышавъ Князь Андрѣй Половецкіи[196] и Князь Димитрей Ярославскіи[197] Олгирдовичи, что велико налѣжаніе Князю Димитрею Московскому налѣжитъ от безбожнаго Царя Мамая, и рече Князь Андрѣй Олгирдовичь: „Идемъ и мы з братомъ своимъ къ Великому Князю Димитрею на помощь.“[198] И писавъ грамоту[199] к брату своему Князю Дмитрею: „Вѣси ли, брате мой милый, отколѣ отецъ нашъ отверзе от себе, но паче Отецъ нашъ небесный присвои насъ к себѣ и дастъ нам’ Господь законъ свой ходити по немъ, отрѣши насъ пусто̀шныя суеты, и что воздадимъ ему противу таговаго дарованія? Скончаемъ, брате, подвигъ доброподвижнику Христову! Но пойдемъ, брате, на помощь къ Великому Князю Московскому: велика бо ему, брате, туга належитъ от поганыхъ Татаръ[200]; но еще и отецъ нашъ побораетъ по нихъ, а Олгъ Резанскіи приводитъ ихъ на Русь; намъ же подобаетъ пророчество совершити: братіе, пособницы бывайте въ бѣдахъ; мы же, братіе, то помыслимъ, что намъ отцу противитися: Евангелистъ Лука рече оусты Спасителя нашего: предани будутъ дѣти родителми своими на смерть, и братіею своею и оумертвятъ, имяни моего ради; претерпѣвый до конца, той спасенъ будетъ. Но излѣземъ, братіе, от плавающаго тернія сего и подавляющаго[201] насъ и присадимъся истинному винограду плодовитому и христіянско-дѣтельному рукою Христовою. Нынѣ оубо подвизаемся, братіе[202].“ Прочетъ же Князь Димитрей грамату[203] и нача плакатися от радости сердца своего[204] и рече: „Господи и Владыко животу моему, дай же, Господи, рабомъ своимъ хотѣніе[205] совершити и симъ поутѣмъ подвига добраго, еже открылъ еси брату моему, своему Князю Андрѣю[206]! Днесь, Господине, готовъ есми по твоему наказанію и колко есте вои́нства моего, готови вкупе со мною. Божіимъ промысломъ совокуплени, быша иные люди брани дѣля, належащія отъ Дунайскихъ Варягъ[207]. Нынѣ же слышахъ, братіе, пріидохъ бо ко мнѣ медоко́рмцы[208] съ сѣвера и скажутъ оуже великого Князя Димитрея Ивановича[209] на Дону, яко ту оуже день пребысть, и ту хощетъ ждати сыроядецъ злыхъ и подобаетъ ти итти к сѣверу[210], и совокупимся ту, под коимъ путемъ отца своего оутаимся, да не возбранится намъ трудно.“
По малѣхъ же днехъ, снидошася к желанію два брата со всѣми силами своими[211] и вѣру свою видѣвше, возрадовашася, яко же Иосиѳъ с Веньяминомъ.[212] Видѣвше оу себе множество людеі и единосердечно оуряженіе, яко наро́читые суть ратнѝцы, приспѣша же на Донъ вборзе и наѣхаша Великаго Князя оу Дону на брѣвѣ[213] стояща: и ту совокупишася Велицые Князи. Князь же Великій Димитрей съ братомъ своимъ[214] вельми возрадовашеся великой силѣ Божіи, яко неоудобь быти мочно таковому востанію, яко дѣти оставиша отца и поругашеся смоу, яко же иногда волсви Ироду; Князь же Великій Дмитреі многими дарами почтивъ ихъ, идяху в путь свой, радующеся и веселящеся о святѣмъ дусѣ, земнаго же ничто же помышляюще, но всего отвергошася, чающе себѣ иного времени[215]. Рече бо имъ Князь Димитрей Ивановичь: „Братія милая, коея ради потребы пріидоша ко мнѣ[216]? воистинну есте ревнители отца нашего Авраама, яко тайны Лотовы въскорѣ испыта[217] и подобни есте доблественному Великому Князю. Ярославу, яко той есть отмсти обиду въскорѣ брату своему.“ Тѣже отославъ Князь Великіи ко Преосвященному Митрополиту, и рече: „Олгирдовичи пріидоша ко мнѣ на́ пособь со многими силами, отца своего оставиша поруганна.“ Скороже вѣстникъ пріехавъ ко Преосвященному Митрополиту Кипреяну[218] Архіепископъ ставъ пред образомъ Господнимъ и прослезився от радости, нача молитву творити: „Господи владыко человѣколюбче, яко сопротивники наши вѣтри на тишину предлагаеши.“ И пославъ во вся соборы церковныя и во обители святыя, повелѣ молитвы творити день и нощь; борзѣе всѣхъ посла во обитель игумена Сергія, яко Ангели молитвъ ихъ послушаютъ.[219] Княгиня же Великая Евдокѣя слышавъше толико Божіе милосердіе[220] и много молитвы[221] сотвориша оубогимъ, сама же непрестанно ходяще к церкви день и нощь. Но се паки оставимъ[222].
Князь же Великіи бывъ на мѣстѣ, реченномъ Бѣре́зѣ[223], приспѣвшу же дни четвертку, на память святаго Пророка Захария, Сентября въ Е’ день на память сродника своего, оубіеніе Князя Глѣба Владимировича, пріехаша два от сторожей Петръ Горскій[224], да Карпъ Оле́ксинъ и приведоша языкъ наро́читъ, яко от вельможъ[225] тѣхъ царевыхъ; той же языкъ повѣда Великому Князю, яко оуже Царь на Кузминѣ гате[226], но ожидаетъ Олга Резанскаго и Олгирда Литовскаго, твоего же собранія и срѣтенія Царь не знаетъ[227]; а три дни имаетъ быти на Дону.[228] Князь же Великіи вопроси о силѣ его. Онъ же рече: „Нѣсть мощно никому же исчести силы его.“ Князь же Великіи нача думати з братомъ своимъ и с но́вонареченною братіею съ Литовскими Князи: здѣ’ли намъ пребыти, или Донъ перевеземся? И рѣкоша ему Олгирдовичи: „Аще хощеши крѣпкаго бою, то повели сего дни рѣку возитися, да не будешъ ти ни единаго мыслящего назадъ; всякъ бьется безо льсти; а велицѣй силѣ его рѣчемъ нѣсть вѣровати, яко не в силѣ Богъ, но въ правдѣ[229]. Ярославъ перевезеся рѣку, Святополка победи и прадѣдъ[230] твой Александръ Князь перевезеся рѣку, Короля побѣди, и ты нарекъ Бога, тако же твори. Аще побіемъ поганыхъ, то всѣ живи будемъ[231]. Аще ли онѣ насъ побіютъ, то всѣ же общую смерть пріимемъ, от простых людей и до Князей. Мы оубо, господине, видимъ, яко множество изъбранныхъ витязь въ войску твоемъ.“
Князь же Великіи повелѣ вою своему Донъ возитися: сторожи же мнози оускариваютъ[232], яко ближутся Татаровѣ. Мнози же Руские оудалцы возрадовалися, зря своего желаннаго подвига, его же на Русе вжелѣша. За многіе же дни пріидоша на то мѣсто мнози волцы,[233] по вся нощи воютъ непрестанно; гроза бо велика есть слышати, храбрымъ полкомъ сердца оутвержаетъ, и мнози ворони собрашася, необычно неоумолкающе граютъ, галицы же своею рѣчью говорятъ и мнози орли от оустъ Дону приспѣша, лисицы на кости брешутъ[234], ждучи дни грознаго, Богомъ изво́леннаго, в оньже имать пастѝся[235] множества трупа человѣческаго и кровипролитія, аки морскимъ водамъ[236]. От таковаго страха и отъ великія грозы дерева приклоняются и трава постилается, и много обоихъ оунываетъ, видяще предъ очима смерть; поганіи же начаша студом омрачатися о погибели живота своего, правовѣрніи же человѣцы паче процвѣтоша, чающе оного совершеньнаго обѣтованія и прекрасныхъ вѣнецъ отъ Христа Бога Вседержителя, о нихъ же повѣда преподобный старецъ[237]. Вѣстницы же оускоряютъ, яко ближатъ поганіи; оуже бо напрасно прибѣже з҃ сторожей въ s҃ часъ дни, в суботу; прибеже Семенъ Меликъ з дружиною своею и за нимъ гнашеся мнози от Татаръ, и то напрасно и безстудно гонишася, нолны[238] о полцы Великаго Князя (ударищася)[239]. Видѣвше же полцы, возвратишася скоро ко царю, и повѣдаща ему: Руския Князи ополчишася при Дону многое множество людей, сколко же видѣша, а царю в’четверо болѣ того повѣдаша. Онъ же нечестивый разженъ бысть дияволомъ, напрасно крикнув и рече: „Коль велика сила моя! аще сего не одолѣю, то како могу возвратишися во свояси?“ И повелѣ напрасно вооружатися. Семенъ же Мелик повѣдаетъ Великому князю: „Яко оуже царь бредетъ на Гуси́нѣ броду[240]; оуже бо одна нощь между ихъ полки, и наши, да подобаетъ тебѣ Великому Князю вооружатися сего дни:[241] оутре бо рано оускорятъ на насъ Татарове.“
Князь же Великіи Димитрей Ивановичь з братомъ своимъ Княземъ Владимиромъ Андрѣевичемъ, с новонареченною братиею с Литовскими Князи нача отъ шестаго часа полцы оуряживати. Есть же нѣкто воевода пріиди с Литовскими Князи, именемъ Дмитрей Бобро́въ[242], родомъ Волынецъ; и тотъ бѣ наро́читыи воевода и полководецъ, велми по достоянію полцы оурядивъ, елико гдѣ кому подобаетъ по достоянію быти. Князь же Великій поимъ брата своего Князя Владимера и Литовские Князи и воеводы и вся мѣстныя Князи, выеха на высокое мѣсто и видѣ[243] образъ святыи же Исусъ воображенъ (на) хрестьянскихъ знаменіяхъ[244], аки солнце свѣтящеся и стязѝ ревутъ наволоченіи простирающеся, аки облацы тихо трепещущи[245], хоругви аки живи пашутся, а доспеси Рускія аки воды во вся вѣтри колыблются, шеломы на главахъ ихъ златомъ оукрашены[246], аки оутренняя заря во время вѣдряна солнца свѣтящеся, ловцы же[247] шеломовъ ихъ, аки пламя огнено пашется[248]. Мыслено[249] бо есть видѣти, оужасно зрѣти таковыхъ Рускихъ Князей, і’ ихъ оудалныхъ дѣтей боярскихъ собранія и оучреженія[250]. Оудивишася же Литовскіе князи, ркучи: „Ни есть быти достойну при насъ, ни преже насъ, ни по насъ таковому воинству[251]: много бо множество есть, якоже Гедеоновыхъ соузницъ, но и боле того есть: Господь Богъ силою своею вооружи ихъ.“ Князь же Великиі Димитрей Ивановичь, видѣвъ полки своя достойно оуряжены́, обвеселися сердцемъ, и сшедъ с коня, паде на колѣно[252] прямо великому пол’ку и черному знаменію, на немже бѣ воображенъ образъ Владыки нашего Іисуса Христа, и нача из глубины сердца звати велегласно: „О владыко Господи Вседержителю, виждь смотреливымъ окомъ на люди своя, иже твоею рукою сотворени суть[253] и вънуши, Господи, гласъ молитвы моея! обрати, Господи, лице свое на нечестивыхъ съ яростію, иже злая творятъ рабомъ твоимъ![254].“ I ина емоу много глаголющу и молящеся.
Скончавъ же молитву и сѣде на конь, нача ездити по полкомъ со Князи и с воеводами и коемуждо полку рече[255]: „Братія моя милая, Руския[256] сынове, от мала и до велика, оуже бо нощь приспѣ, а день приближися грозный, всю же нощь бдите и молитеся, мужайтеся и крѣпитеся! Силенѣ бо во брани Господь и пребудите на мѣстехъ своихъ, немятущеся. Оутре бо не поспети[257] тако оурядитися[258]. Миръ вамъ да будетъ, братія мои! оутре бо оускоряютъ на насъ Татаровѣ, а мы вси готови будемъ противу ихъ.“ Брата же Своего Князя Владимера Андрѣевича отпусти в’ верхъ по Дону[259] и с нимъ отпусти извѣстнаго воеводу Димитрея Боброва Волынскаго.
Оуже есть бысть[260] противу свѣтоноснаго дни праздникъ Рожества святей Богородицы; осѣ́ни же тогда одолжившеся днемъ лѣтнымъ[261]. И бысть же теплота и тихость в нощи той и мрацы[262] ронися являшеся. Поистиннѣ бо рече: нощь несвѣтла невѣрнымъ, вѣрнымъ же просвѣщеніе[263]. Рече же Дмитрей Волынецъ Великому Князю примѣту[264] „Войску оуже бо вечерняя заря потухла[265].“ Димитрей жр сядѣ на конь свой, поимъ съ собою Великаго Князя, выехавъ на поле Куликово и ставъ посреде обоихъ полковъ, обратився на полки Татарскіе, слышахъ стукъ великъ и крикъ, аки торзи[266] снимаются, аки городи ставятъ, аки трубы гласяще. И бысть же назади Татарскихъ полковъ волцы воютъ велми грозно, по правой же странѣ ихъ вороны и галицы безпрестанно кричаше[267]; и бысть великъ трепетъ, птицамъ, прелѣтающимъ от мѣста на мѣсто, аки горамъ играюще[268]; противу же имъ на рецѣ на Непрядве гуси и лебеди и оутята крилами плещутъ необычно и велику грозу подаютъ[269]. Рече же Волынецъ Великому Князю: „Что еси, Господине Княже, слышавъ?“ И рече Князь Великіи: „Слышахъ, брате, гроза велика есть.“ И рече Волынецъ: „Обрати же ся, Князь же, на полки Рускія!“ І якоже обратишася и бысть тихость велика. Волынецъ же рече Великому Князю: „Что еси, Господине, слышалъ?“ Онъ же рече: „Ничто же, брате, слышати, но токмо видѣхомъ, отъ множества огней зари[270] имашася.“ И рече Димитреі Волынецъ: „Княже Господине[271], добра суть примѣта и знаменія! Призывай Бога небеснаго и неоскоудѣвай вѣрою!“ И паки рече: „Еще ми примѣта есть.“ Сшедъ с коня, и паде на землю на правое оухо, предлежа на долгъ часъ и ставъ, абие поничѣ. И рече ему Князь Великіи: „Что есть, брате, примѣта?“ Он же не хотѣ сказати ему. Князь же Великіи нудивъ его добрѣ, онъ же рече емоу: „Едина ти есть на ползу, а другая скорбная: слышахъ землю плачющуся на двое, едина страна, аки нѣкая жена плачющеся чадъ своихъ Еллинскимъ языкомъ[272], другая же страна, аки нѣкая дѣвица[273], просопѣ аки въ свирѣль, едина плачевнымъ гласомъ. Азъ оуже множество тѣхъ примѣтъ испыталъ: сего ради надѣюся на Бога и ко святымъ мученикомъ Борису и Глѣбу, сродникомъ вашимъ[274]. Азъ чаю побѣды на поганыхъ, а крестіянъ множество падетъ.“ Слышав же то князь Великіи, прослезився, рече: „Да будетъ воля державѣ Господне.“ И рече ему Волынецъ: „Неподобаетъ ти, Государю, того никому в полцѣхъ повѣдати, но комуждо молити Бога вели, и Святыхъ его на помочь призывати[275].“
В туже нощь нѣкто мужъ е́теръ[276] разбойникъ, имянемъ Фома Хаберце́евъ '[277] поставленъ стороже́мъ отъ Великаго Князя, мужъ роденъ, а поставленъ на крѣпку сторо́жу[278] от поганыхъ; сего же человѣка оувѣряя Богъ и откры ему видѣніе в нощи: той видѣв на высоцѣ облакъ изрядно идяше от востока, из него же изыдоша два юноши свѣтлы, имуще во обоихъ рукахъ мечи остры и ркуще полковникам[279]: „Кто вамъ повелѣ требити отечество наше? намъ бо дарова Господь.“ И начаша ихъ сѣчи. Оттолѣже оувѣренъ бысть человѣкъ той, и нача быти цѣломудръ. На оутріи же повѣда Великому Князю единому. Онъ же рече ему: „Никомоу жъ сего повѣдай.“ Самже[280] воздѣвъ руцѣ на небо и нача молитися, глаголя: „Господи владыко, человѣколюбче, молитвою святыхъ мученикъ Бориса и Глѣба, помози, Господи[281], яко Моисею на Аммалика и Давиду на Голіафа, и первому Ярославу на Святополка и прадѣду моему, Великому Князю Александру на хвалящагося[282] Короля Римскаго[283]! Воздай же ми, Господи, не по грехомъ моимъ; но излѣй на ны милость свою, и просвѣти насъ благооутробіемъ твоимъ, да не порадуются врази наши въ насъ и не рекутъ во странахъ вѣрныхъ[284]: гдѣ есть Богъ ихъ, на него же оуповаша?“
Приспѣвше же Сентябрія великому празднику и начальному дни спасенія роду христіянскому, Рожеству святѣй Богородицы, свѣтающеся Христову Воскресенію[285] свѣтлому и восходящу солнцу, бывъше же оутра того мгла: начаша[286] гласы трубныя от обоихъ странъ сниматися. Татарьскія же же трубы аки онемѣша, Рускія же паче оутвердишася: полцы же еще невидятся, занеже оутро мгляно, но[287] велми земля стонетъ, а ту грозу подаетъ на восток до моря, на западъ же до Дуная[288]. Поле же Куликово прегибающеся, вострепеташа лузи и болота, рѣки же и озера изъ мѣстъ своихъ выступиша: но[289] николи же оубо толикимъ полкомъ быти на мѣстѣ томъ. Великому же Князю пресѣдающе, на боръзыя конѣ ездущу по полкомъ своимъ и глаголюще полковникомъ: „Отцы и братія, Господа ради[290], подвизайтеся и святыхъ ради церквеи и вѣры крестьянския[291] сія бо смерть нѣсть в смерть, но животъ вѣчный, да ничто же, братія, земнаго не желайте[292], да вѣнцы побѣдными оувяземся отъ Христа Бога Спаса нашего.“ — Оутвердив’ же полки Рускія, и паки пріиде подъ свое черное знаменіе и снидѣ с коня на иныи конь[293], совлачая с собя приволоку царскую и во иную облечеся, тотъ же конь дастъ подъ Михайла подъ Андрѣевича под Бренка[294] и ту приволоку на него же облече, иже бѣ ему любимъ паче мѣры. И то знамя повелѣ рыделю[295] своемоу возити передъ нимъ; подъ тѣмь же знаменемъ и оубіенъ бысть за Великаго Князя. Князь же Великіи ставъ на мѣстѣ своемъ, и воздѣвъ руцѣ свои на небо и вложи въ нѣдра[296] своя, в нихъ же бѣ живоносныи крестъ, на немъ же бѣ воображены страсти Христовы,[297] и рече во умиленіи сердца: „Тебѣ оуже надѣюся конечное живоносному кресту, иже симъ образомъ явися православному Греческому Царю Константину и далъ еси на брань, сію сущу побѣду. Не могутъ бо обрѣзаніи человѣцы противу образу твоемоу стояти. Такоже и нынѣ оудиви, Господи, милость свою на насъ!“ Въ тоже время пріидоша книги отъ преподобнаго игумена Сергія, в нихъ же написано есть: „Великому Князю и всѣмъ Рускимъ Княземъ миръ и благословеніе всемоу православному воинству.[298] Князьже Великіи слышавъ писаніе отъ преподобнаго старца и цѣловавъ посланника[299] того любезно, тѣмъ же писаніемъ аки, нѣкими бронями твердыми, оукрѣпися; и еще дастъ емоу старецъ даръ, посланныи от Игумена Сергія святыи хлѣбецъ Пречистыя Богоматери. Князь же Великіи снѣдъ хлѣбецъ святыи, и простеръ руцѣ свои на небо, возопи велегласно: „О велико имя святыя Троица! Пресвятая Богородице, помогай намъ твоими молитвами и Преподобнаго Игумена Сергія.“ Пріимъ же конь свой[300] крѣпко и вьземъ палицу свою желѣзную, подвизався ис полку вонъ, восхотѣ преже самъ начати от горести душа своея[301]. Мнозиже Князи Рускіе воеводы оудержаша его, глаголюще; Не подобаетъ тебѣ Великому Князю самому и в нолку быти[302], подобаетъ тебѣ особѣ полкомъ стояши і насъ расмотряти: то предъ кѣмъ нам явишися бьющеся, егда оупасетъ Господь тебя Государя и Великаго Князя; а намъ что случит’ Богъ, кому смерть или животъ, и ты почему хощеши разумѣти, какъ кого чтити и жаловати. Мы вси готови есмь, Государь, головы своя сложити за тебя Государя Великаго Князя. Тебѣ же Государю подобаетъ памяти творити, кто сложитъ голову свою и в книги соборныя писати, памяти дѣля, Рускихъ сыновъ, иже по насъ будутъ, якоже Олентіи[303] Царь Феодору Тирону памяти творилъ. Аще ли тебе единаго изгуби́мъ: то от кого памяти чаемъ, аще всѣ живи есть, а тебе изгубимъ: то кіи оуспѣхъ будетъ намъ, аки ста́да овча неймоуще пастыря, оучнем волочитися, ни на чтоже възирая: пришедъ же волцы и распудятъ насъ, и кто хощетъ спасти насъ[304]? Тобѣ Государю подобаетъ спасти себе и насъ.“ Князь же Великіи рече имъ: „Братія моя милая, добры ваши рѣчи, немогу вамъ противу отвѣщати: извѣстно[305] бо глаголете, токмо же и о словесехъ вашихъ похвалю васъ[306], кто бо болѣ мене былъ в васъ в Рускихъ' Князехъ? Но азъ былъ вамъ гла̀ва, и всегда преже васъ благая воспріяхъ. И нынѣ такожъ преже васъ хощу почати: благая от Бога пріяхъ, а злыхъ ли не могу терпѣти[307]. Мене бо ради всякія собранныя на Русь воздвигошася[308] и како могу видѣти васъ погибаемыхъ, а самъ, стояти; прочее к томоу не терплю, да общую чашу имамъ пити с вами. Аще ли оумру, въмѣсте с вами; аще ли живъ буду, вмѣстѣ с вамиже[309].“ — Передовыя же полки[310] ведетъ Димитрей Всеволожь, а с правую руку емоу идетъ Микулай Васильевичъ со многими[311] людьми. Поганіи же бредутъ оба полка[312], нѣгдѣ бо имъ раступитися[313], мало есть мѣста имъ. Безбожный же царь Мамай выеха на высокое мѣсто с темными[314] своими Князи[315], зря пролитія человѣческія крови. Оуже бо близъ себѣ сходишася и выедетъ же Гре́чене[316] задни ис полку Татарскаго, предо всѣми мужествова, похваляяс’ь и хоробруя, подобенъ бысть древному Голияѳу. Видѣв же его Пересвѣтъ чернецъ[317], иже бѣ въ полку оу Димитрія Всеволожа и двисъся ис полку вонъ[318], рече: „Сей человѣкъ, иже себѣ подобна ищетъ; азъ же хощу с нимъ видѣтися[319].“ Бѣ же шеломъ на главѣ его Архангельскаго образа вооруженъ схимою, по повелѣнію Игумена Сергія, и рече: „Отцы и братія, простите мя грѣшнаго и, брате Ослабя, моли за мя Бога! Преподобне отче Игумен’ Сергіи, помогай ми молитвою своею!“[320] И оустремися противу емоу. Крестьянеже вси кликнуша : „Боже, помози рабу своему!“ Они же оударишася копьи[321], едва оудержашеся, что непреломися земля под’ ними, кони же ихъ на кора́чии падоша. Оба же они спадоша с коней на̀ землю, ту и скончашася.
Наставшу же второму часу дни[322], видѣвъ же то Князь Великіи и рече своимъ полковникомъ:[323] „Видите, братія, гости наша ближутъся[324], оуже бо время приближися и часъ приспѣ.“ Оудариша кождо по коню своему[325] и крикнуша вси единогласно: „Боже крестьянскіи, помози намъ!“ Татарове же[326] скликнуша своими языки, и крѣпко ступишася[327]: треснуша копія харалужная[328], звѣнятъ доспѣхи злаченныя, стучат’ щиты черленыя, гремятъ мечи булатныя и блистаются сабли булатныя, и много напрасно бьющеся, не токмо оружіемъ біющеся, но и сами о себя избивахуся и под конскими ногами оумираху, от великія тѣсноты задыхахуся, яко немощно бѣ вмѣститися имъ. На полѣ Куликове между Дономъ и Мечею[329] сильни полки с’ступишася, из нихъ же вытекаютъ крововы́е ручьи[330] и трепетали силніи молніе от облистанія мечнаго и от саблей булатныхъ, и бысть[331], яко громъ от копейнаго сломленія. Страшно бо есть видѣти сего грознаго часа смертнаго; во единомъ часѣ и въ мелгновеніи ока, колико тысящь человекъ погибаетъ созданія Божія! Воля бо Господня совершается. В тоже время тутошныя рѣки мутно пошли[332], вострепеташа, лузи и болота, езера выстоупиша из мѣстъ своихъ, протопташеся холми высокіе, траву же кровію подъмывало, льющеся кровемъ аки рѣчнымъ быстринамъ на всѣ страны.[333] До пятаго часа бьющеся неослабно, s’му же часу насшавшу[334], Божіимъ попущеніемъ, а нашихъ ради грѣховъ, начаша одолѣвати поганіи[335]: мнози бо от вельможъ Рускихъ побіени суть, и Руские оудалцы побіени суть, аки сильніи древа. сломишася[336]. Не турове возревѣша, возревѣша мнози оудалцы, оурывающеся на землю под конскіи копыта, и мнози же сынове Рустіи сотрошася[337]. Самого же Великого Князя велми оуязвиша: онъ же оуклонися с коня и соидѣ с побоища едва могій[338]. Татаровѣ же мнози стязи Великаго Князя под’сѣкоша, но Божіею силою до конца неистребишася, паче крѣпишася.[339] Яко же s’му часу минующе поганіи же всуду задѣша и около крестьянъ об’ступиша Татарове. Оуже бо мало есть полковъ крестьянскихъ: всѣ полки Татарские. Видѣвъ же то Князь Володимеръ Андрѣевичь[340], не могій побѣды терпѣти, и рече Димитрею Волынцу: „Брате Димитрей, что оубо ползуетъ наше стояніе, да кому хощемъ по́мощи[341]?“ И рече ему Димитреі Волынецъ: „Бѣда велика, Княже; не оуже бо еще пришла година. Начиная бо без времяни, бѣду себѣ пріемлютъ. Мало оубо потерпимъ[342], и онъ же часъ имамъ отдаріе[343] отдати противникомъ; токмо нынѣ призывайте Бога и ждите осмаго часа, в онь’ же имать быти благодать Божія и крестьянская помощь.“ Князь же Владимеръ Андрѣевичь воздѣвъ руцѣ свои на небо и рече: „Боже отецъ нашихъ, сотворивыи небо и землю[344]! не дай же, Господи, порадоватися врагомъ нашимъ о насъ[345]!“ Сыновеже Рускіи в полку его плачющеся, видяще други свои побиваеми, непрестанно порывающеся, аки званныи на бракъ сладкаго вина пити. Лепо бо есть в то время и стару помолодитися, а молоду храбрости испытати. Волынецъ же воз’браняше имъ, рече: „Мало пождите, буявіи[346] сынове Рустіи! есть бо вамъ еще с кѣмъ оутѣшитися, пити и веселитися. — Приспѣвшу же осмому часу и повѣя вѣтрецъ южныи позади ихъ[347];“ Возопи же Волынецъ гласомъ великимъ, и рече: „Князь Владимеръ, время пріидѣ и часъ приспѣ! И паки рече:“ Дерзайте, братія и други, сила бо Святаго Духа помогаетъ намъ!“ И выедоша из дубравы едѝномы́сленныя друзи, аки соколы испущени, и оударишася на стада жаравлина[348]. И тако стязи[349] направлени крѣпкимъ воеводою; бяху бо яко отроцы Давидови, имъ же сердца быша аки лвомъ, и аки на овча стада оударишася напрасно[350]. ' Поганіи же видѣвъше[351] и крикнуша, глаголюще : „Оувы намъ! паки Русъ насъ оумудриша.[352] Хутчіе с нами бишася, а лутчие соблюдошася.“ И обратишася поганіи, даша плещи своя.[353] Сынове же Рускіи силою Святаго Духа[354] бьяху ихъ и помощію святыхъ мученикъ Бориса и Глѣба, аки лѣсъ клоняху, аки трава от косы постилается, Рускими мечи сѣкутся Татарския же полки. Бѣжаша же Татарове, глаголюще своими языки[355]: „Оувы и тебѣ, честный Царю Мамаю! высоко вознеслъся еси, и до ада зъшелъ еси[356]!“ — Мнози же и оуязвеніи нашихъ помогаху, сѣкуще без милости, ни единому же ихъ не могущу оубѣжати, понеже кони ихъ истомишася; Мамай же Царь видѣвъ напрасно своихъ побиваемыхъ, и нача призывати боги своя: Перуна, Салма́ната[357], Мокоша, Раклия, Руса и великаго своего помощника Ахмета. И не бысть емоу ничто же помощи от нихъ; сила бо Святаго Духа, аки огнемъ пожигаетъ ихъ. Мамай же Царь рече алпаоутомъ своимъ[358]: Побѣгаемъ, братія! ничто же оубо добра чаяти имамъ, хотя́, братіе, головы своя оунесемъ[359]! Абіе побѣже с четырьми мужи.[360] Мнози же от крестьянъ[361] гонишася за нимъ, но конми ихъ неодолѣша; цѣли бо кони под ними, яко небыша на бою. Возвративжеся[362] и обрѣте трупія мертвыхъ Татаръ об ону страну рѣки Непрядвы, идѣже не быша Руския полки. Сія бо биты[363] суть от святыхъ мученикъ Бориса и Глѣба, о нихъ же провидѣ Фома Хаберцыевъ[364]. Иные же оудалые люди гонишася; егда всѣхъ доступиша, токмо Царь Мамай оубѣже с четырми мужи и возвращахужеся Рускіи сынове койждо под знамя свое[365].
Князь же Владимеръ Андрѣевичь, ставъ на костѣхъ[366] под чернымъ знаменіемъ, и не обрѣте Князя Димитрея Ивановича, брата своего[367], и повелѣ собранною троубою трубити, и жда часа, не обрѣте Великаго Князя, нача плакатися и по полъкомъ ѣздити, глаголати: „Братія, кто видѣлъ или слышалъ есть Государя своего Князя Димитрея? Се бо, братіе, подобно яко же писано есть: пораженъ пастырь и разыдутъся овца. Комоу сия честь довлѣетъ[368]?“ И рекоша Литовскія Князи: „Мы чаемъ, яко живъ есть, но оуязвленъ велми, егда во трупѣ будетъ; а иной рече: азъ видѣхъ его в пятый (день) часъ бьющеся крѣпко; а иной рече: азъ видѣлъ его еще поздѣе того бьющеся, но четыре Татарина належат емоу.“ Нѣкто же Юрьевской юноша Князь Стефанъ Новоселской[369] тоу стоя, рече: „Азъ видѣхъ его пред самымъ твоимъ пріездомъ, пѣша по побоищу идуща, и оуязвлена велми, и еще емоу стужаютъ д҃ Татарина[370], азъ же бился с Татариномъ и помощию Божіею борзо побѣдихъ его и погнался за тѣми, иже стужаютъ Великому Князю, немощно бо бѣ борзо гонитися, не може конь итьти в трупу человѣчю борзо. Но оугонивъ Татарина, оубилъ; три же ихъ на мя нападоша, много ми стужаху, и по милости Божіи, два от нихъ оубихъ, третей же побѣжа. Азъ же гнахся и за тѣмъ, оузрѣвъ же иные Татарове, наехаша на мя, и многими стужиша и раны многи нанесоша ми; крѣпъко отъ нихь пострадалъ, едва избыхъ от нихъ, и в трупу пребыхъ, донъдеже ты приспѣ.“ Рече же емоу Князь Владимеръ Андрѣевичь: „Извѣстно есть, брате Стефане, виденіе твое: аще кто нынѣ обрящетъ Великаго Князя, поистиннѣ честенъ будетъ.[371]“ Рачители же отроцы разсунушася[372] по великому грозному побоищу, ищуще побѣдѣ побѣдителя. Овіи же наидоша Михаила Андрѣевича Бре́нка[373], и чаяше Великимъ Княземъ; а иные наехаша Князя Феодора Семеновича Белозерскаго, чающе Великимъ Княземъ[374]. Два же воина[375], великіе витязи оуклонишася на десную страну в дубраву, единаго зовутъ Сабуромъ, а другой Григорѣй Холопѝщовъ[376], родомъ же оба Костромичи; мало же выехавъ с побоища, наехаша Великаго Князя бита велми и сѣчена отдыхающа под посѣченнымъ древомъ подъ березою.[377] Видѣвше же его, скочиша с коней и поклонишася емоу с радостію. Сабуръ же возвратися и повѣда Великому Князю Владимеру: Князь Великіи Димитрей Ивановичь здравитъ и вовѣки царствуетъ[378]!“ Вси же Князи и Бояре скоро сунушася, скочиша с коней и поклонишася Великому Князю, глаголюще: „Наше древо Ярославле, новый Александре, сія побѣда тебѣ Государю честь повѣдается!“ Князь Великіи едва нуждою промолвилъ, рече: „Повѣдайте ми побѣду сію?“ Рече же братъ его Князь Влѣдимеръ Андрѣевичь: „По милости Божіи и Пречистыя его Матери, молитвами и помощию сродникъ нашихъ Бориса и Глѣба, моленіемъ Рускаго Святителя Петра и его способника[379], Игумена Сергія, и всѣхъ тѣхъ святыхъ молитвами, супостати наши побѣждени соуть, а мы спасохомся.“ Слышавъ же то Князь Великіи, ставъ на нозѣ свои, и рече: „Сіи день, (иже) сотвори Господь, возрадуемся и возвеселимся в онь[380].“ И приведоша ему[381] конь кротокъ. Онъ же иная многая рече со Князи и сѣдъ на конь и выехавъ на побоище, видѣвъ многое множество бито войнъства своего, а поганыхъ вчетверо того болѣ битыхъ; обратився къ Волынцу и рече: „Брате Димитрей, воистинну разумливъ еси, и неложна примѣта твоя! Подобаетъ ти всегда быти воеводою.“ И нача з братомъ своимъ[382] и з новонареченною братиею, с Литовскими Князи, и сыными оставшими ездити по побоищу, а сердцемъ крѣчаше и слезами оумываяся, наехалъ на мѣсто, идѣже лежатъ Князи Белозерстіи[383] вси вкупѣ посѣче́ни[384] и ту лежитъ близъ Микула Васильевичь. Над ними же ставъ Государь[385], проплакавъ и рече; „Братія моя, Князи Руския, аще имаше дерзновеніе ко Господу, молитеся и о насъ, да вкупѣ е вами будемъ!“ И паки на иное мѣсто приеде, найдѣ своего напере́сника Михайла Андрѣевича Бренка[386] и близъ его[387] Семена Мелика́ крѣпкаго сторожа, близъ его Тимофей Валуевичь и туто же близъ Пересвѣтъ чернецъ близъ нарочитаго богатыря[388] лежаща. Видѣв же его Князь великіи рече: „Видите, братіе, своего починалника! той побѣди подобна себѣ человѣка, от него же было пити многимъ горкую чашу[389].“
Стоявъ же Князь Великіи за Дономъ и҃ дней, дондеже разобраша крестьянская телѣса с нечестивыми; крестьяне же похраниша, колко оуспѣша, а нечестивіи повержени звѣремъ на расхищеніе[390]. Поганому царю Мамаю отселѣ збѣжавшу[391] и добеже, идѣже есть градъ Кафа: имя же свое потаилъ бяше и познанъ бысть нѣкоимъ гостемъ купцемъ Фряжскимъ, ту и оубіенъ[392]. Оудальцы восплескаше в Татарскихъ оузорочіяхъ, везучи въ землю оуюсы́[393] и насычи́, буга́и, коне и волы и вельблюды, меды и вина и сахари. Предъвознесеся слава Руская надъ поганыхъ землею, ревутъ рози великаго Князя по всѣмъ землямъ, пойдѣ вѣсть по всѣмъ градомъ ко Орначу[394], Криму, х Кафѣ, къ желѣзнымъ вратомъ, ко Царю граду на похвалу: Роусь поганыи одолѣша на полѣ Куликове[395], на рѣчкѣ на Непрядве. Воздадимъ хвалу Руской земли! Кой градъ глава всѣмъ градомъ, Володимеръ и Ростовъ, хвалу воздаютъ Богу со всѣми грады. Прославлю милость Божію во вѣки вѣковъ. Аминь.
И объемъ брата своего Князя Владимера Андрѣевича, целова и вземъ его за руку и введе ево в комнату свою, на единъ рече ему: „Слышал ли еси, брате, находящу на ны скорбь от нахожденія поганыхъ?“ — Отвѣщав же ему Великій Князь Владимеръ Андреевичь к брату своему Великому Князю Дмитрею Ивановичу, рече: „Глава есть всѣмъ нам и всей земли Руской; како еси обдержимъ великою печалию о всемъ! яко ж Государь воля есть и подобно есть всѣм главамъ нашимъ. Лучше под мечем умрети за вѣру Хрістову и за святыя церкви в за тебя Государя пострадати всѣмъ, (нежели?) такомули злочестивому Государю Мамаю Царю работати намъ. Лучше есть, Государь, нам почетная смерть прияти, нежели работен животъ видети.“ Князь же Великій Дмитрей Ивановичь воздѣвъ руцѣ свои и рече: „Хвалюся, Владыко мой, Гди Ісе Хрте, яко брату моему Великому Князю Володимеру Андреевичу вложилъ есть умрети имени твоего ради.“ Великій же Князь Д. И. объемъ за выю брата своего В. Князя Владимера Андреевича, любезно облобыза и рече: „Златопомазанная главо, рекохъ ти, брате, и суще сердце твое и паки глаголи також в людехъ, да утвердятся юныхъ, сердца на подвигъ спасению!“ И востав Князь Великій Д. И. поимъ брата своего Князя В. А. и поиде к Преосвященному Митрополиту Кипріану.
О мужехъ Ноуогородскихъ великого Нова-города. Тогдаже бысть великій самовластный, Государя надъ ними не бысть. Егда сія побѣда Донская, Ноугородцы ж тогда владѣюще сами собою, воинство ж бысть тогда учинилъ избранна нарочито восемьдесятъ тысечь и со многими странами в смиреніи живуще храбрости ради своея, яко многижды зело преходяще Нѣмцы и Литва на украины ихъ и хотяху пленити землю ихъ; они ж выходяще побиваху ихъ с крауломъ(?), сами ж Ноугородцы в’ велицей славе живуще, пасени быша Софіею Премудростію Божіею Варламомъ Чудотворцемъ, бывшимъ у Святаго Спаса на Хутоне Архиепископомъ великаго Новагорода и Пскова Еуфимиемъ. Послушайте сего, братие, егда же придоша ис поля вѣстницы к Великому Князю Дмитрию Ивановичу: яко Царь Мамай идетъ пленити землю Рускую с великою силою; не услышано бысть Великимъ Княземъ Дмитреемъ, яко Олегъ Рязанскій и Олгирдъ Литовскій совокупишася съ Мамаемъ Царемъ. Князь ж Великій тогда в печали бысть и вся земля Московская смятеся о напрасномъ нахожениі. Князь ж Великій отвергъ тогда отъ себя печаль и повелѣ войску своему совокуплятися вскоре, взыти в стрѣтение безбожному Царю Мамаю, пострадати повелѣ. Тогдаж быша на Москвѣ гости Новгородцкіе съ товаромъ, торгу ради, Никула Новгородецъ, Иванъ Васильевъ сынъ Усатой, Дмитрей Плонскій и иные гости мнози быша. Слышавше сия, вскоре возвратишеся в Великій Новградъ и пришедъ возвѣстиша посадникомъ своимъ вся о Великомъ Князе. Прискорбни бяху и восташа скоро, притекоша мужие Новгородцы, предъ Владыкою падоша на колѣни и молящеса о Великомъ Князе, дабы умолилъ о ненъ. Они також ко Владыце Еуфимею притекоша, падше предъ нимъ: Вѣси ли, Господине отче, таково востание на Великого Князя Дмитрия Ивановича Московскаго и на всю православную Хрмстианскую вѣру, яко Царь Мамай идетъ пленити землю и вѣру Христову осквернити и церкви Божия разорити и с ним безумный Олегъ Рязанскій и Олгирдъ Литовскій и тѣ совокупишася с Мамаемъ Царемъ, хотчтъ гонити вкупе вѣру Христову. Мы же, отче Господине, слышахомъ, яко Князь Великіи силою Божиею и своимъ высокимъ смирениемъ ополчися противу има, хощетъ, отче, за вѣру Христову умрети. Слышавъ сія Архиепископъ Новгородскій, яко велико гоненіе хощетъ быти на христианы и возмутися сердцемъ и воставъ, паде на лицы своемъ, плача горко пред святыми иконами Вседержителя Спаса и Пресвятыя Богородицы и рѣче: Еуѳиміи Владыко молитца пред образомъ Пресвятыя Богородицы:“ моли за Великаго Князя и за Христіаны, всемирная Царице, чудная Богородице, милостивая и премилостивая Дѣва, чистая Владычице, нескверная Мати Христа Бога нашего и Ісуса Христа, да и объемши, умоли Сына своего и Бога нашего, да смиритъ лва сего свирѣпаго поганого Мамая Царя, хотящаго осквернити пресвятое и великолѣпое имя твое и святыя храмы разорити и родъ Христианскій искоренити! И пособи, Господи, Великому Князю надъ поганымъ Мамаемъ и возвыси, Господи, десницу Христианскую! „И воставъ отъ молитвы и рѣче Архиепископъ посадникомъ: „которые еста ради потребы приидосте ко мнѣ ?“ Они же рѣша ему: „Господине Святыи и отче! приидохомъ к тебѣ, аще благословишь насъ венецъ прияти с вѣрными сынми с Московскими? хотимъ, Господине, пострадати во единомъ мѣсте имени ради Христова.“ Архіепископъ же прослезися и рѣче: „Благословенъ Богъ нашъ такую благодать въ сердца ваше давшему! идите и повелите собрать народъ, кою рѣчь принесутъ, собрався: ититьли противу поганыхъ, или…“ Посадницы Новгородцы и шедше на степень, повелѣша звонити в вѣстный колоколъ народа ради збиратися на совѣтъ к Великому Архиепископу Еуѳимию и по всѣмъ улицамъ повелѣша на конехъ ѣздити и звати на совѣтъ, глаголюще: да всякъ человѣкъ, ныне приидетъ на совѣтъ, яко земская дума думати. И снидеся народъ многъ к совѣту. Посадницы возвестиша Архиепископу, яко снидеся народъ многъ. Архиепископъ же Еуѳиміи всѣдъ в сани и приѣде, на соборище и ставъ на степени и повелѣ уставити народы от молвы. Посадницыж повелѣша проповѣдницы мнози глаголюще народу, яко да умолчатъ. Архиепископъ же Новгородцкій Еуѳиміи рѣче вѣлегласно: „Мужие великаго Новагорода, отъ мала и до велика всякаго чину и возрасту! слышатель, сынове мои, каково гоненіе приспе на вѣру Христову, яко поганый Царь Мамай идетъ на Рускую землю на Великого Князя Дмитрія Ивановича Московскаго, хотят вѣру Христову осквернити и святыя церкви разорити и родъ Христіанскій истребити. Князь ж Великій Дмитрій Ивановичь помощию Господа Бога и Пречистыя Богородицы вооружися противу поганыхъ и хощетъ желанно по Христе пострадати. Молю же вы сыновъ своихъ, подвигнитеся и вы с нимъ Великимъ Княземъ вѣры ради Христовой, да получите вѣчную жизнь во ономъ вѣцѣ!“ Слышавше сие Новгородцы, возглашаше велегласно гласи многими, падше поклонишеся на лицехъ своихъ, Архіепископуж Еуѳимию рѣкуще: „Святый отче, нашъ учитель, ты еси глава всѣмъ намъ, ты еси пастырь словеснымъ овцамъ стада Христова! готови есьмя, святый отче, в день скончашися вѣры ради Христовы, головы своя положити по Христѣ Бозе нашемъ, а не мочно намъ, Господине, оставить Великого Князя Дмитрія Ивановича Московскаго единаго! Аще ли, Господине Великіи, Князь спасенъ будетъ, то и мы с нимъ спасени будемъ. Дай же намъ, Господине отче, днесь собратися! а утре пойдемъ вси на путь спасенія. Архиепископъж. Еуѳиміи отыде отъ нихъ во свояси, они же мужіе великаго Новаграда начаша избирати от вельможъ своихъ воеводъ крѣпкихъ, и выбраша воеводъ крѣпкихъ и мудрыхъ зело: перваго Василія Васильевича Посадника, втораго Ѳому Михайловича Краснаго, третьяго Андрѣя Иванова сына Волосатаго, четвертаго Дмитрія Заверяжскаго, пятаго Пана, шестаго Юрья Хромого и иныхъ многихъ и отрядиша с ними избраннаго Новгородцкаго воинства м тысячъ и заповѣдаша имъ всѣмъ: яко услышатъ за утро колоколъ вѣстный, готовымъ быти всѣмъ на дворище у Святаго Николы. Архіепископъже Еуѳиміи за утро рано восстахъ и повелѣ по заутрени воду святити съ мощей многихъ и бысть яко первый часъ дни, повелѣ звонити Архіепископъ, яко да по тому звону съѣдешца все войско на площадь к соборной церкве Софеи Премудрости Божіей. Они жъ съѣхашася вси все войско вскоре, не оста ни единъ в домѣхъ своихъ. Архіепископъ же повелѣ кропити ихъ попомъ и дьякономъ во стрѣтеніе ихъ; сам же Святитель вшедъ на степень, возгласивъ, рѣче: „Послушайте мене, чадца, приклоните уши сердецъ вашихъ! Ныне, чада, хощете ити на путь спасенія, и вы, чада, не утолите лица своево ни единъ васъ отъ поганыхъ и не (?) дадите плещи своихъ, предъ ними бѣгая, яко всѣмъ единою смертію умрети, да животъ вѣчный постигните отъ Господа Бога.“ И все воинство яко едиными усты отвещаху ему и рѣша: „Единъ, отче, Богъ свидѣтель, должны есмя умрети по Христе Бозе нашемъ!“ Святитель же воздѣвъ руцѣ свои, благослови ихъ, рѣче: „Богъ правитель да будетъ вамъ!“ И отпусти ихъ и вземъ честный крестъ Христовъ и огради ихъ всѣхъ и воеводъ и рѣче: „Грядите, неумедлите, да не останем жизни вѣчные.!“ Они же всѣдше на кони свои и наполнишася радости и поидоша яко златопарниі орлие по воздухомъ, ищуще восточные свѣтлости: тако и сии правовѣрніи вои скоро идуще и глаголюще:“ Дай намъ, Господи, вскоре видити любезно Великого Князя Дмитрія Ивановича Московскаго!“ Новгородцкая рать прииде к Москве къ Великому Князю на помощь яко, приближися и возвестиша имъ, яко Князь Великиі вчерашниі день на Коломну пошелъ. Они же отпустиша к Великому Князю возвестити о своемъ пришествіи, а сами скоро идоша хъ Коломне, и прииде вѣсть Великому Князю Дмитрію Ивановичу, яко шесть воеводъ идутъ къ тебѣ на помощь Новгородцы, а с ними м тысячъ воинства оружни. Бысть же тогда день Воскресенія Христова. Князь же Великіи бѣ тогда у заутрени. Пришедше, возвестиша Великому Князю, яко приидоша вѣстницы отъ Новгородцевъ, а сказываютъ, яко идутъ S воеводъ, а съ ними м тысячь избранна воинства Новгородскаго. Князь же Великіи повелѣ ихъ скоро поставити пред себя, яко слышати отъ нихъ истину. И поставиша ихъ пред нимъ; они же сказаше ему такожде. Князь воспроси: „Далѣче ли есть воеводы ваша и воинство все?“ Вѣстницыжъ рѣша, яко пять поприщь. Князь же Великіи просдезився, рѣче: „Боже хвальный и Боже чудный, и милостивый, яко отъ нечаемыхъ даеши помощь!“ И радъ бысть вельми Князь Великіи, и посла многихъ витязей во стрѣтеніе имъ противъ Новогородцевъ, и сташа Новогородцы близь Коломни урядно; и посла многихъ витязей во стрѣтеніе имъ, и пришедъ, сташа близь Коломны на поле. Чудно бяше воинство ихъ и чиномъ уряжено, коими и портищемъ и доспѣхомъ, яко много бысть злата и бисера на портищехъ и на сѣдлахъ. И повелѣ Князь Великіи Дмитріи Ивановичь воеводамъ ихъ витяземъ большимъ ити пред себя. Воеводыж Новгородские приидохъ, поклонишеся Государю Великому Князю Дмитрию любезно. Князь же Великіи Дмитрій Ивановичь Московскій прія ихъ и зва ихъ к себѣ ясти хлѣба и многихъ отъ воинства ихъ повелѣ звати; и сотвори Князь великіи пиръ честенъ и радостенъ и посла вѣстники о семъ ко святому Митрополиту Кипріану и Великой Княгини Евдокѣе. Онижъ сдышавше, радостію прославиша Бога. И раздѣли по полкамъ и учини коемуждо полку воеводу и заповѣда всему воинству неприкасатися ничему.
Прииде ж вѣсть на Москву в четвертый день после бою на память Преподобныя Матери Ѳеодоры Александрѣйские к Великой Княгине Евдокѣе и к Преосвященному Митрополиту Киприяну, и к воинскимъ женамъ, сказаша им: которые побиты и которые живи, а поганый же Мамай побежден бысть. Слышавъ же то Князь Великій Олгердъ Литовскій, яко Великій Князь Димитрей Ивановичь победи и одоле безбожнаго Царя Мамая и возвратися с студомъ во свояси вспять. Безбожный же Мамай не токмо Москвы улучилъ, но и своихъ Агарянъ лишенъ. И посемъ рече Князь Великій Дмитрей Ивановичь: „Гди Боже нашъ, помилуй насъ грѣшныхъ, яко не предалъ еси насъ в руце поганымъ Агаряномъ, а вамъ, братие, Князи и боляре и молодые люди суженые то (?) межъ Дону и Непрядвы на поле Куликове и на Непрядве положили есте головы своя за святыя церкви и за землю Рускую и за вѣру Хрістіанскую. Простите, братия, отъ мала и до велика, в семъ вѣце и в будущемъ! И рече Князь Великіи Дмитрей Ивановичь брату своему Князю Владимеру Андрѣевичу: „Пойдемъ, брате, во свою землю Залѣскую к славному граду Москвѣ и сядемъ на своемъ Княженіи на вотчине и на дѣдине! аз чести есмя себе улучилъ и славнаго имени.“ И рече Князь Великій брату своему и Княземъ Литовскимъ: Братия моя, пѣнию время, а молитве часъ; праздникъ приспѣ всемирнаго воздвижения Честнаго Креста.‘‘ И повелѣ всему войску за реку возитись, и пойде Князь Великій по Резанской земли. Слышавъ то Олегъ Резанскій, яко идетъ Князь Великій Дмитрей Ивановичь, побѣдивъ своя враги, и нача плакати и блюстись: „О горе мнѣ грѣшному отступнику Хрістову! язъ поползохся, что видех? к безбожному Царю Мамаю присягу имѣлъ“. И избеже из града своего Резани и побеже к Олгерду Литовскому и приіде на рубежъ Литовскій, и тут ста и рече бояромъ своимъ: „Азъ хощу тут ждати вѣстника, какъ Князь Великій пройдетъ землю мою і прииде во свою вотчину и аз тогды возвращусь во свояси“ Князь же Великій Дмйтрей Ивановичь идучи по Резанской земли, заповѣда всему войску своему: „аще кто идетъ по Резанской земли: то ни единому класу не коснитеся.“ Пройде же Князь Великій Дмитрей Ивановичь землю Резанскую и не повелѣ ни единому класу коснутися. Пойде же Князь Великій на землю свою к славному своему граду Москвѣ. Вѣстницы ж ускоряюще к священному Епіскопу Еуѳимію на Коломну, яко идетъ Князь Великиі Дмитрей Ивановичь, побѣдивъ своя враги, на свою отчину возвратися. Священный же Епископъ повелѣ по всѣмъ церквамъ молебны пѣти за Великаго Князя и за все Хрістолюбивое воинство. Прииде Князь Великиі на Коломну з Дону в осмый день на память Святаго Апостола Кодрата. Священный же Епископъ Еуѳимей стрѣте Великого Князя во градныхъ вратехъ з живоносными кресты и со святыми иконами, и со всѣми соборными крылосы і оградивъ Великаго Князя крестомъ и окропивъ святою водою и все Хрістолюбивое войско и нача плакати с рыданиемъ сердечнымъ, и глагола ему Епископъ Еуѳимей: „Радуйся, Княже нашъ, Великиі Князь Дмитрей Ивановичь, и веселися и все Хрістолюбивое войско!“ И абие Князь Великиі от плача преста и нача утешатися и хвалити Бога и глагола к Преосвященному Епископу Еуфимию: „Азъ бо, отче, велми пред ним смирихся и собралъ есми злата и сребра, много и посла противу его нечестиваго Царя; онъ же наипаче возъярився на Хрістіанскую і на свою пагубу. Разсуже (?) диаволъ. Тако случися в Кесарѣи Великому Василию, егда первый отступникъ вѣры Христовы Ульянъ, злочестивыи Царь законопреступникъ аде ис Персъ на Великого Архиепископа Василия и хотяше разорити градъ ево: Василей же Великіи помолися Богу со всѣми Хрістіаны и собра злата и сребра много и посла противу ему. Безбожный же Царь Ульянъ наипаче возъярився, и посла на нихъ воина своево Меркурия, и ту восхотѣ в монастырѣ слушати святыя литургиі и иде в церковь, нача молитися со слезами образу Божию Нерукотворенному: „Господи Боже нашъ, творче небу, содѣтелю тварей, не забуди нищихъ своихъ до конца и не предалъ вси насъ врагомъ нашимъ в покорение, да не порадуютца врази наши о насъ!“ Изыде от церкви и рече ему Преосвященный Митрополитъ Киприянъ: „Пойди, Государь, на благословение мѣста во градъ Москву.“ И Митрополитъ поведѣ пѣти Богородичны и Мученичны. Княгиня ево Евдокѣя стрѣте Великаго Князя Дмитрея Ивановича во Ѳроловскихъ воротахъ со многими воинскими женами и с своею снохою. И видѣвъ своево Великаго Князя и нача плакати от великия радости и рече: „нынѣ тя[396], Государя Великаго Князя, славного в человѣцех Дмитрея Ивановича, аки солнцу на небо восходящу, светящу всю Рускую землю.“ Князь же Великій увидев свою Великую Княгиню и свои два малы отрасли Князя Василия, да Князя Юрья, і возрадовася и рече Князь Великиі дѣтемъ своимъ: „Яковы царствуйте во вѣки!“ Пойде же Князь Великій с своею Княгинею и с своими детми і вниде в славный градъ Москву и пойде в церковь Архангела Михаила небеснаго воеводы, и моляся святому его образу и рече: „Заступникъ нашъ еси во веки.“ Знаменася святымъ ево образомъ, и по семъ иде ко гробомъ сродниковъ своихъ и рече со слезами: „Вы бо есте наши пособницы и молебницы ко общему Владыце нашему и Богу, яко вашими молитвами спасохомся от сопостатовъ нашихъ!“ Изыде из церкви с своимъ братомъ со Княземъ Вдадимеромъ и с Литовскими Квязьми пойде в церковь Святые Богородицы честнаго и славнаго ея Успения, и ставъ пред иконою и рече: „По истинне тя Лука Евангелистъ написа, Госпоже Царице, крѣпкая еси Хрістіанская заступнице! тобою познахоиъ истиннаго Бога, и иде ко гробу преблаженнаго Петра Митрополита и став у гроба, нача молитися со слезами: „Ты еси, преблаженне Петре, спаситель нашъ крѣпкій, твоея есмы паствы! намъ прояви тебя Господь Богъ нашъ послѣднему роду нашему и вжегъ тебя намъ свещу неугасимую; твоею есмя молитвою победихомъ своя враги.“ Скончавъ молитву, изыде из церкви и иде в свое мѣсто в набережные хоромы и сяде на своемъ стуле и нача молитися Богу и утѣшатися. И и то время преподобный Сергій и з братнею вкуси на трепезе брашна, не по обычаю встав от стола и достойно сотворив и рече: „Вѣсте ли, братие, что есть?“ И не може ему ни единъ отвещевати. И рече имъ Сергей: „Князѣ Великій здравствуетъ и пришелъ на столъ свой, побѣдивъ своя враги.“ Встав от трапезы, иде в церковь з братиею и нача молебен пѣти за Великаго Князя Дмитрея Ивановича и за брата ево Князя Владимера Андрѣевича и за Литовскіе Князи и рече: „Братія моя, силніи наши вѣтри на тихость преложишася.“ И рече: „Аз есмь вамъ не повѣдалъ: пришла вѣсть ко мнѣ во вторый день, яко побѣдилъ Князья Великій своя сопротивники и опять ко мнѣ вѣсть в и д., яко Князь великій пошел з Дону на свою вотчину и идет на Резанской землѣ. Слышав же то Князь Олегъ Резанскій, избежалъ из вотчины своея. Князь жеч великій пришелъ на Коломну во и д. и былъ на Коломне четыре дни и пойде с Коломны в пятый день и пришелъ на Москву в осмый день.“ И скончав молебенъ, изыде ис церкви. — Князь же Великій пребысть на Москвѣ четыре дни и поѣде Князь великій ко отцу своему к преподобному Игумену Сергию старцу. Преподобный старецъ Сергей встрѣте ево со кресты близъ монастыря и знамена ево крестомъ и рече: „Радуйся, Княже нашъ, и веселися твое христолюбивое войско!“ И вопроси ево о своихъ изволникахъ и ево служебницахъ и рече ему Князь Великіи: „Отче, твои изволницы, а мои служебницы, тѣми победихъ враги своя. Твой, отче, вооружитель, рекомый Пересвѣтъ победилъ подобна себѣ; ино б было, отче, многимъ пити смертная чаша.“
Тогда же Мамай не во мнозе убежа и прибежа в землю свою в мале дружине. Видя себя бита и побеждена и посрамлена и поругана, и паки гнѣвашеся и ярися зело, и собра остаточную свою силу, еще восхотѣ изгономъ идти на Русь и сице ему умыслившу. И се пріиде к нему вѣсть, что идетъ на него нѣкій Царь с востока именемъ Тактамышь из синие орды. Мамай же, иже на ны рать уготова і с тою ратью готовою пойде противу ево и сретошася на Калкахъ и бысть имъ бой. И Царь Тактамышь победи Мамая и прогна ево. Мамаевы жь Князи сшедше с конь свой и биша челомъ Тактамышу и да ему правду по своей вѣрѣ, и яшася за него, а Мамая оставиша поругана. Мамай же то виде, побеже со единомысленники. Царь же Тактамышь посла за нимъ в погоню вся своя. Мамай же гонимъ сый, прибежа близъ города Каѳы, бѣгая пред Тактамышовыми гонители, и сослася с Каѳинцы по докончанию и по опасу, дабы ево прияли на избавление, дондеже избудетъ отъ всѣхъ гонящихъ ево. И повелѣша ему; и прибежа Мамай въ Каѳу со множествомъ имѣнія, злата и сребра. Каѳинцы совещашеся и сотвориша над нимъ облесть и тут убиенъ бысть. Такой и конецъ безбожному Царю Мамаю. —
стр. II. По списку Царскаго, полученному издателемъ по напечатаніи 1 листа Сказанія, разнословія (variantes):
стр. 2. вмѣсто: всю русь Словенскую = и всю вселенскую вѣру.
— стр. 15. и бысть ослѣпленъ очима = и оусплени бысть очима, того, не разумѣша, яко гдѣ ни един будетъ, той и будетъ.
— стр. 21. Царь Мамай = Царь отъ Еллинъ.
стр. 3. стр. 2. не хощу азъ тако творити = пакости сотворити, какъ и пр.
стр. 4. стр. 3. Восточному Царю = Восточному Царемъ Царю.
— стр. 5. видѣти = вѣдати.
Посланія (ярлыка) Олга Рязанскаго къ Олгерду Литовскому не находится въ спискѣ Царскаго.
стр. 6, стр. 5. Моск. Кн. Димитрія = своего оулучника М. К. Д. порадѣй, молю тя, Царю.
стр. 18. ино къ Вилнѣ, ино къ Резанѣ = а мы Княженіе Московское Царевымъ велѣніемъ о Вилнѣ и о Рязани.
стр. 7, стр. 3 и 4. Аще кто держится и пр. = аще кто держатися добродѣтели не можетъ, безумныхъ врагъ быти.
стр. 10. Изрьій яму и пр. = яже изрыетъ яму, и последи и сам впадеся в ню.
стр. 16. Со Алпаоуты = с темными своими Князьми.
стр. 8, стр. 12. пленихъ былъ = яко Халдѣи. По очестившеся изрядих, но и моим именем и пр.
стр. 9, стр. 5 и 6. От неразсуженія пути = путіе злых спѣются, собираютжеся себѣ поносъ и досажденіе, правых же путіе освящаются.
— стр. 12. неизглаголанному Б. = злому Б.
стр. 10, стр. 7. державъ б. = области.
11 и 11, — 16 и пр. Повѣждь ми ипр = „Самъ, Господинѣ, вѣси, кую обиду сотворилъ ему.“ Князь же великій Д. И. прослезивъся и рече: аз пред Богомъ грѣшенъ есми человѣкъ, а к нимъ ни единыя черты по отецъ своихъ закону не преступихъ к ним же никого, даже вѣси бо самъ подобенъ есмъ своими отоки владѣти, а ему кую обиду сотворихом. Но не вѣмъ, что ради умножишася стужающихъ ми?
— стр. 10. Вразумѣеши закон Божіи, елико сотворяй правду, да не подвижатся человѣцы, яко же рече Давидомъ: праведен Гдь, правду возлюби, правыя видѣ лице его ипр.
— стр. 21. Еще Князь Великій Д. И. ипр. = Кн. В. слышавъ отъ Архиерея от Архиепископа, иде с братомъ своимъ в горницу свою и со всѣми Рускими Князи и воеводы и избраша доуму, яко стражу готовитесь тверду, и посла на сторожу крѣпцы юношыи.
Второе совѣщаніе Вел. Князя Димитрія и Владимира съ М. Кипріаномъ пропущено въ спискѣ Царскаго.
стр. 14. стр. 3 да будите готови на брань и т. д. = и будите в совокупленіи сниматися на Коломнѣ всѣмъ на мясопустъ Пресв. Богородицы.
— стр. въ концѣ гнѣздо есмъ Князя Владимера Киевскаго = гнѣгдо есмя Киевское.
стр. 15, стр. 18 и 19. Да преберемъ полки и давъ коемуждо полку воеводу = яко да переберемъ полки тамо, и комуждо полку воеводу устроимъ.
стр. 16, стр. 9. „Иные многіе Князи — онъ же рече.“ Очевидный пропускъ въ спискахъ Тимк. и Царскаго дополняется описаніемъ похода Вел. Князя Димитрія съ братомъ его и съ другими Князями къ Препод. Сергію.
Примѣчанія
править- ↑ Игоревъ пѣвецъ дѣлаетъ воззваніе къ Бояну, а здѣсь Донскаго пѣвецъ — къ Урану, сходному съ Еллинскимъ Ураномъ (ουρανος, небо), или, можетъ статься, съ музою Ураніей. — К. Оболенскаго: Восхощемъ, братие, начати повесть новыя сия побѣды, како случися брань на Дону.
- ↑ Ерм. Татары.
- ↑ Руск. врем. I. 2. 80. Соф. временникъ I, 355. — Еллинами въ Св. Писаніи и въ Кормчей кн. называются язычники; иногда здѣсь Еллины тоже, что поганые, Агаряне и Монголы, бывшіе Ламайской вѣры.
- ↑ Никон. л. VI, 111.
- ↑ Ерм. к новому законопреступнику Юліану возревновавъ. К. Оболен. прегордому Уліану.
- ↑ Ерм. землю Рускую. К. Оболен. всю Резянскую, Словенскую землю.
- ↑ К. Оболен. златоверхую.
- ↑ Въ Тимк. сп. и потомъ. Ерм. и К. Оболен. Титусомъ Римскимъ, вм. очевидной описки въ Тимк. сп: мерскимъ. Никон. л. IV, 87.
- ↑ Ерм. отъ своихъ Агарянъ.
- ↑ Ерм. Евпатомъ. Ник. л. VI, 179. Янкупатомъ.
- ↑ Ерм. воеводамъ. Царств. кн. 52. — Rerum. Moscov. scriptores. p. 76.
- ↑ Ерм. Егдаже бо дойдемъ Руси. убію и пр.
- ↑ Ерм. и ту сидемъ вѣдати, тихо и безмятежно поживемъ; невѣдый того, яко....
- ↑ Никон. л. V, 267. VII, 29. Царств. кн. 15, 32.
- ↑ Ерм. Оку и Волгу.
- ↑ Ерм. ревый, яко левъ дыхая.
- ↑ Ерм. улунискомъ; въ Свг. оуланонъ. — К. Оболен. войско свое. Г. Линде производитъ слово oblava отъ ловъ: слѣд. звѣриная охота.
- ↑ Продолж. древ. Вивліоѳики. IV, 177, 192.
- ↑ Ерм. приб.: вольному. К. Оболен. великому, вольному.
- ↑ Ерм. твой посажникъ.
- ↑ Ерм. приспѣ.
- ↑ Ник. л. IV, 133. и Снг. всесвѣтлый.
- ↑ Ерм. и
- ↑ Ерм. въ дальняя свои страны Кн. Вел. Димитрій, любо въ Новгородъ великій, любо на Двину. — Отокъ — островъ.
- ↑ Ерм. приб.: Московскаго.
- ↑ Ерм. приб.: Ивановича, и еще, царю, молю тя оба есмы твои рабы и я велику обиду прияхъ отъ тогожъ Димитрія Вел. Кн.
- ↑ Соф. врем. I. 356. своего боярина Епифана Корѣева Соф. врем. I. 356. нечестивому Ягайлу.
- ↑ Ник. л. IV, 89. Ягайлу Олгердовичу.
- ↑ Ерм. Московскою землею.
- ↑ Ерм. Колюмно, и Володимеръ и Муромъ, иже отъ моея власти.
- ↑ Ерм. Колюмно, и Володимеръ и Муромъ, иже отъ моея власти.
- ↑ Арь на Славян. мужъ въ именахъ: господ-арь, ключ-арь; постому вѣроятно составлено и необыкновенное слово послис-арь. Сынъ отеч. 1838, Окт. стр. 62.
- ↑ Ерм. вм. Олга.
- ↑ К. Оболен. мужа мудра именемъ Боширща, человѣкъ родомъ Четцкіе земли.
- ↑ Ерм. своего служебника М. К. Д. и пр.
- ↑ Ерм. пакость.
- ↑ Ерм. приб.: на отоки твои.
- ↑ правильнѣе, чѣмъ у Ерм. к нему.
- ↑ Ерм. егда же придетъ.
- ↑ Ник. л. IV. 90. и мы его з большими дары встрѣтимъ и умолимъ его, да возвратится Царь во свояси.
- ↑ Не имый ли?
- ↑ В Тимк. очевидная описка: иноквиннѣ. Въ Ерм. сп. етого нѣтъ; Г. Анастасевичь думает, что должно читать: ино ко Двинѣ? Въ Снг. и К. Оболен. сп. вѣроятнѣе: ово и Вилне.
- ↑ Ерм. Аще кто ко Богу вѣру держитъ з добрыми дѣлы и во правду въ сердцѣ имѣяй, не можетъ быти безъ многихъ врагъ.
- ↑ Ерм. Не сотвори сусѣду своему, ни ближнему своему зла, ни рьій, ни подкопывай подъ другомъ своимъ ямы, самъ бо горше въ ню вверженъ будеши. Текстъ Псалма VII, 16, превращенъ въ народную пословицу.
- ↑ Ерм. послове отъ Олгерда Рязанскаго.
- ↑ Ерм. Царь Мамай воспрія дары съ любовію и написанныхъ книгъ разслухавъ и пославъ честовавъ, отпустивъ и писаніе отписавъ Олгерду Литовскому и Олгу Рязанскому.
- ↑ Rer. Moscov. scriptores, 76. — Никон. л. IV, 90.
- ↑ Ерм. и Снг. распуженъ отъ глаг: распудить.
- ↑ Ерм. яко иду къ нимъ со миромъ, только срящутъ мя съ вои своими.
- ↑ Ерм. отсѣкошася своея масличны.
- ↑ Ерм. неуклонно яряся. К. Оболен. со всѣми своими силами и неуклонно яряся на Х. в. Ростовъ лѣт. бысть вѣсть отъ орды мѣсяца Августа къ Вел. Князю, яко воздвигается Измаилтескій родъ на родъ Христіанскій.
- ↑ Ерм. святою иконою Господня образа. Въ Соф. врем. I, 357, молитва Пресв. Богородицѣ.
- ↑ Ерм. иже наведе на ны и на вся грады ихѣ злого Батыя.
- ↑ Ник. л. IV, 94.
- ↑ Ерм. во своей бо бяше ему обители въ Боровицкѣ, и по всей землѣ разславь гонцѣ.
- ↑ Въ Ерм. прибавлено: повелѣ имъ скоро быти къ себѣ на Москву.
- ↑ Ерм. вси.
- ↑ Въ сп. К. Оболенскаго вставленъ здѣсь разговоръ В. К. Димитрія съ братомъ своимъ.
- ↑ Вел. Кн. Димитрій по Троицкому, Ростовскому и другимъ лѣтописцамъ, кромѣ Никоновскаго, за Кипріаномъ послалъ во время нашествія Тохтамыша, а Кипріанъ прибылъ въ Москву 1381 года.
- ↑ Ерм. неуклоннымъ образомъ ярость нося. Никон. л. IV, 94.
- ↑ Ерм. преданію.
- ↑ Никон. л. IV, 95.
- ↑ К. Оболен. отступникъ.
- ↑ Архангл. л. 45. К. Оболен. того отступника злаго Ульяна.
- ↑ Ерм. Тушинин. К. Оболен. Тятяшкова. Ник. л. IV. 96 Тудчева.
- ↑ Ерм. приложистася.
- ↑ К. Оболен. предъ иконою Господня образа.
- ↑ Ерм. правду любящаго.
- ↑ Несторъ по Лаврент. сп. изд. Р. Ѳ. Тимковскаго, стр. 101. — ср. Псл. VII, 9.
- ↑ Ерм. яко Олгердъ Литовскій Князь и Олегъ Резанскій совокупистася на ны.
- ↑ Никон. л. IV, 96. предѣлы своими.
- ↑ Игор. п. 16, и 19: за обиду Олгову, см. ниже стр. 15, обиду В. К. Слово обида въ такомъ же употреблено значеніи, какъ Лат. injuria, подлежательно и предметно, т. е. нанесенная и предметная обида, оскорбленіе.
- ↑ Псал. III, 2.
- ↑ Псал. XVI, 11.
- ↑ Текст примечания отсутствует. — Примѣчаніе редактора Викитеки.
- ↑ Ерм. и Никон. л. IV, 97. Ондрея Волосатаго.
- ↑ Ерм. на тихомъ Сосье стеречи со всякимъ усердіемъ см. Арцыбашева П. о Р. II, 131.
- ↑ языкъ, γλωδδα (Anna Comn. XIII. p. 324) выражаетъ простонародное Фран. изрѣченіе prendre langue des ennemis, захватить, взять языкъ у непріятеля Вѣроятно, Франкскіе крестовые воины передали Грекамъ свое выраженіе. Ducange Gloss. mediae et inf. Graecitatis.
- ↑ Ерм. Поляника. Никон. л. IV, 198. Полѣнина.
- ↑ Ерм. Свесланика. Никон. л. IV, 98.
- ↑ Ерм. Судоконныхъ.
- ↑ Въ Ерм. приб.: „и заповѣда имъ вскорѣ возвратитися.“
- ↑ Ерм. требуетъ.
- ↑ Въ Ерм приб.: „Кіевскаго“.
- ↑ Игор. п. 11. Ольгово хороброе гнѣздо.
- ↑ Ерм. и Сн. смерти.
- ↑ Ерм. и Сн. Плакидѣ.
- ↑ за твою обиду см. Игор. п.
- ↑ Ерм. Володимера Андрѣевича.
- ↑ Въ Ерм. прибавл: и мнози люди успѣша на Москву и В. К. Димитрію Ивановичу, едиными усты глаголаху: дайже намъ теченіе совершити имени твоего ради.
- ↑ Продолж. Нестора, стр. 189.
- ↑ Никон. IV, 98. Ѳеодоръ Романовичь Бѣлозерскій.
- ↑ Ерм. Скимскій.
- ↑ Ерм. Каргопольскій и Цинодокій. Въ Ник. лѣт. IV, 98. Цыдонскии.
- ↑ Вѣроятно, Серпейскій. Ерм. Кубскій. Снг. Куркъскій.
- ↑ Ерм. а гримятъ Рускіи Цареве злачеными доспѣхи. Сѵнод. лѣт. No 365: а гремятъ Рускіе удальцы злачеными шеломы и доспѣхи, см. Карамз. И. Г. Р. V, пр. 65.
- ↑ Въ Ерм. и Снг. дополняется слѣдующимъ очевидный недостатокъ Тимков. списка: Князь же Великій Дим. Иван. поемъ съ собою Володимира Андреевича и вси Князѣ Рускіи преславніи и иде ко Живоначальной Троицѣ ко отцю своему Сергію Преподобному и благословеніе получи отъ всей обители святыя, и моли Преподобный Сергій его, дабы слышалъ К. В. литургію святую. Приспѣ же день воскресенія на память Св. Флора и Лаѵра. По отпустѣ же святой литургіи, моли его святый со всею братіею, дабы вкусилъ хлѣба святого Великому Князю нужно есть, яко придоша къ нему вѣстницы, яко сближаютъ поганыи, и моли святаго Сергія, дабы ему ослабилъ. И рече ему Преподобный старецъ: „Се ти замедленіе сугубо поспѣшливо будетъ. Не уже бо ти, господине, еще вѣнецъ сея побѣды носиши и минувшихъ лѣтѣхъ, а инымъ симъ мнозѣмъ плетутся вѣнцы.“ Князь Великій вкуси хлѣба ихъ. Онъ же въ то время повелѣ воду освящати съ мощьми святыхъ мученикъ Флора и Лаѵра. Князь Великій скоро отъ трапезы воставъ. Преподобный же окропи его священною водою и все христолюбивое войско его и дастъ Великому Князю крестъ Христовъ знаменіе на челѣ. — Етеръ или отъ ετερος другой, или, вѣроятно, отъ εταιρος помощникъ; см. стр. 30. „от своихъ калугиръ далъ ему пособника.“ По Грамм. Добровскаго, іетер — нѣкоторый.
- ↑ Ерм. нарекій Бога. Господь Богъ да будетъ ти помощникъ и заступникъ, и рече ему тайно: имаши побѣдити супостатъ твоихъ и елико довлѣетъ твоему господству. И рече ему К. В. Димитрій и пр.
- ↑ Ерм. Пресвѣта и Ослабля. см. Ник. л. IV, 99, 235. Древн. Вивл. XX, 211.
- ↑ Ерм. приб: и не отвергошася повелѣнія его.
- ↑ Царств. кн. 246.
- ↑ Ерм. изволницы. Татищева Ист. Росс. II. 336. и Царск.
- ↑ Ерм. войску.
- ↑ Ерм. некрадомое.
- ↑ Въ Ерм. К. Оболен. и Царск. Августа 19, память Св. Пимена отходника.
- ↑ Никон. л. VII, 336.
- ↑ Ник. л. IV, 100.
- ↑ Но въ Москву сія икона принесена изъ Владиміра 1395 г. при нападеніи Тамерлана.
- ↑ Ерм. приб: и вѣры христіанскія.
- ↑ Снг. и Ерм. Печенѣгъ. Въ Тимк: симъ, вѣроятно описка, вмѣсто сихъ.
- ↑ Ерм. умоленъ.
- ↑ Царск. кн. 83.
- ↑ Никон. л. VI, 220, 221, 217.
- ↑ Ерм. и К. Оболен. да не пріидетъ на насъ рана смертнаа и рука грѣшнича да не погубитъ насъ.
- ↑ К. Оболен. м. сію Князь Великій Димитрей.
- ↑ Никон. л. IV, 101. Древ. Росс. Вивл. XIII, 221. Дворц. зап. I, 54.
- ↑ Нынѣ Спаскіе; Константино-Еленскіе закладены.
- ↑ Не означены въ планѣ Москвы Мичурина, 1739 г. такъ какъ и въ Ерм. и К. Оболен. спискахъ.
- ↑ Никон. л. V, 205.
- ↑ Ерм. слезяше. К. Оболен. горко слезяше и рече.
- ↑ К. Оболен. Аще Богъ по насъ, кто на ны.
- ↑ тамъ же. съ великою Княгинею Евдокѣею.
- ↑ Игор. п. стр. 8 и 15, въступи въ златъ стременъ, стр. 29, вступиша Господина въ злата стременъ, стр. 30. на златокованномъ столѣ.
- ↑ тамъ же. и солнце ему на востоце ясно путь подаетъ. Царск. путь ему повѣдаетъ. ср. Игор. п. 39. Богъ путь кажетъ. Ето изреченіе обратилось въ пословицу народную.
- ↑ Ерм. краснаго.
- ↑ Ерм. Урядно бо ся видѣти войско ихъ. Царск. изрядно.
- ↑ Етой рѣчи нѣтъ въ Ерм. и Царск. спискахъ.
- ↑ Древ. Росс. Вивл. XX, 161, 211.
- ↑ Колчары вѣроятно, отъ средн. Лат. calcia, calciarum, копья золочецыя. Байданы отъ средн. Латин. bandum и средн. Греч. βανδον, знамя (Нѣм. Fane, Готск. baudwo) значекъ. см. Ducangii Glossarium med. et inf. Latinitatis и Ihre Glossarium Suio-gothicum. Колантыръ производитъ Г. Тимковскій отъ calantica, головный уборъ; но въ Словарѣ Росс. Акад. колонтарь знач. старинный доспѣхъ, сдѣланный изъ желѣзныхъ бляшекъ. Кордъ или гордъ (hord) отъ Польск. Hordynka или Ordynka, кривая Татарская сабля.
- ↑ Никон. л. IV, 52. Игор. п. стр. 33. Златыя шеломы, сулицы Ляцкіи. Ник. л. V, 121.
- ↑ К. Оболен. на Брошеву дорогу. Въ 5 верстахъ за Бронницами, селеніе Брашево, или Брашева, или Боршево. см. Топографическія извѣстія, служащія для полнаго геогр. описанія Росс. Имперіи, т. I. ч. 1, Спб. 1771, въ 8.
- ↑ Не Верейскою ли? К. Оболен. Болвановскою дорогою. Сѵнодал. л. № 365. Болванскою.
- ↑ Ерм. уродицѣ подъ кошелъ.
- ↑ которой еще тогда не было. Карамз. И. Г. Р. V, прим. 70.
- ↑ Царск. сп. в набережныя сѣни и сѣдоша о рунъдуцѣ под стеклянымъ оконцѣмъ.
- ↑ сравни въ Игор. пѣсни, стр. 38. плачь Ярославны.
- ↑ Никон. л. V, 210. слезамъ текущимъ отъ очию его, яко же быстринамъ. см. выше. стр. 18.
- ↑ Ерм. въ полцѣхъ. Никон. л. VII, 117.
- ↑ Ерм. со Еллины.
- ↑ Очевидно позднѣйшая вставка перепищика или владѣтеля рукописи: ее нѣтъ ни въ Ерм. ни въ Снг. спискѣ; но есть въ сп. К. Оболен.
- ↑ Никон. л. IV, 32. IV, 65, 82.
- ↑ Ерм. поразитъ. Сл. похивитъ не отъ Польскаго ли chyży, скорый, скоротечный, быстрый?
- ↑ К. Оболен. поразитъ ихъ солнце. Іоны Пр. 4. Никон. л. V, 95, 217, 278. громъ прорази.
- ↑ Отъ сл. гостьба, иностранная торговля. К. Оболен. рочиты сходницы. Ерм. исходници, суще Василія Капицю, (К. Оболен. Палицу) Сидора Афирьева, Козму Ховру (Сѵнод. л. № 363. Кувырю,) Константина Семена(ова), Михаила Сараева, (К. Оболен. и Сѵнод. л. № 365. Саларева) Тимофея Весихова Дмитрія Чорного, Дементія Солорова, Иванишиха.
- ↑ Поначалу кажется, что гости пронумерованы цифрами древнерусского языка: Константин Б. — третий (г҃), Козма К. — четвёртый (д҃), но затем нумерация сбивается. Семен К. — первый (а҃), Михаил С. — непонятный символ, похожий на ѕ҃, Тимофей В. — шестой (ѕ҃), Димитрий Ч. — символ, отсутствующий в древнерусском языке, похожий на современное «е», Иван Ш. — символ, отсутствующий в древнерусском языке, похожий на дореформенное «ѳ» и, наконец, Дементий С. — десятый (і҃). — Примѣчаніе редактора Викитеки.
- ↑ Ерм. по велицей, широцей дорозе. Цар. лѣт. 263. Боровской. Боровскій перевозъ чрезъ Москву, р. по Коломенкѣ въ 30 верст. отъ Москвы.
- ↑ К. Оболен. мѣдовые чаши пити и стеблия виновнаго ясти. Ерм. медовныя чашѣ пити и стеблія виннаго ясти. Игор. п. стр. 18.
- ↑ Ерм. собѣ чести добывати. Игор. п. 10. ищучи себѣ чти, а князю славы.
- ↑ Древн. Росс. Вивл. V. 247
- ↑ Никон. л. V, 234. Царск. кн. 60. Никон. л. III, 189.
- ↑ Между «ч» и «т» — диакретический знак, возможно апостроф или титло. — Примѣчаніе редактора Викитеки.
- ↑ ср. въ Игор. пѣсни на стр. 7: „звенитъ слава въ „Кыевѣ; трубы трубятъ въ Новѣградѣ; стоятъ стязи „въ Путивлѣ.“
- ↑ Въ Ерм. всей етой рѣчи нѣтъ отъ словъ: чести и славнаго имени.
- ↑ К. Оболен. к красному берегу в Боровскіе. Царск. сп. Брашеве.
- ↑ Въ Ерм. и К. Оболен. въ субботу на Колумну.
- ↑ Въ Ерм. на Сѣверскіи. К. Оболен. на Сѣверкѣ. Сѣверка впадаетъ въ р. Москву повыше Коломны.
- ↑ Въ Никон. л. IV, 120. Герасимъ. Никон. л. IV, 197, 202, 284.
- ↑ Въ сп. К. Оболен. прибавлено: „и внидоста в церковь и тутъ Князь великій многихъ Князей и воеводъ зва к себѣ ясти хлѣба. И оне оставше, иди, паки возвратимся, и сию повѣстъ скажу вамъ.“ Здѣсь слѣдуетъ на 8 страницахъ подробности о совѣщаніи въ Новгородѣ и помощи отъ него В. К. Димитрію, см. Прибавленіе.
- ↑ Никон. л. VI, 120. в чергъ. Тимков. сп. в чекъ. Вѣроятно въ четвергъ, см. выше стр. 13, пр. 3. Впрочемъ ето число приходилось въ середу.
- ↑ Ерм. бити. Линде производитъ tepam, отъ Греч. τὐπω илц τὐπτω, бью, тяпаю, ударяю.
- ↑ К. Оболен. и Ерм. у сада Панфилова.
- ↑ Ерм. яко невѣстно бѣ презрѣти очима рати В. Князя.
- ↑ Никон. л. VI, 102. Въ Ростов. л. „И пріиде на Коломну, собравъ вой своихъ 150 тыс. опричь Князей Рускихъ и воеводъ мѣстныхъ.“
- ↑ К. Оболен. Друцкого. Ерм. Бронскаго. Снг. Брянскаго.
- ↑ Ерм. Кувашня. К. Оболен. Сергѣевичь.
- ↑ Ерм. и Снг. Серкизовичь.
- ↑ Ерм. Велевутъ. К. Оболен. Данило Констентиновичь Белеутовъ.
- ↑ Ерм. перевозится.
- ↑ К. Оболен. не коснулся ни единому класу.
- ↑ Соф. врем. I, 359. Послѣ молитвы „иде къ Епископу Герасиму, и рече ему: благослови мя, отче, поидти противу окаяннаго сего сыроядца Мамая, и нечестиваго Ягайла и отъступника нашего Олга.“
- ↑ Снг. яко да вунно видится со стражми Татарскими.
- ↑ Не елма ли, о еслибъ, когда бы?
- ↑ К. Оболен. Горскаго.
- ↑ Ерм. Петрюнцо Чириково.
- ↑ Ерм. приб: вѣдомцовъ.
- ↑ Ерм. Печенѣгъ и утолимъ лица своя отъ безстудія ихъ. К. Оболен. Татаръ.
- ↑ К. Оболен. отъ безстудія ихъ — то не смерть, а животъ есть.
- ↑ ср. въ Игор. п. припѣвку Бояна: „ни хытру, ни горазду суда Божіа (т. е. смерти,) не минути.“
- ↑ Никон. л. IV, 279. VIII, 71. 171.
- ↑ Ерм. приб: блюстися и съ мѣста на мѣсто преходити со единомысленными своими.
- ↑ Ерм. иметь мыслити.
- ↑ Ерм. застали.
- ↑ Ерм. восточнаго. Никон. л. IV, 185, 6, 7. V, 129, 155, 276. VI, 154, 196. Карамз. Ист. Р. Г. IV, 373.
- ↑ Ерм. за осмъ дній.
- ↑ Калугеры, calogeri, καλογήροι собственно: добрые старцы, по изъясн. Дюканжа, монахи, почтенные по своей маститой старости.
- ↑ К. Оболен. два пособника. Ерм. пособники тыи.
- ↑ Въ Ерм. приб: отъ бояръ своихъ.
- ↑ Древн. Росс. стихотворенія, изд. 2. М. 1818, стр. 143.
- ↑ Царск. сп. законъ Латинскій. — Статья о Петрѣ гугнивомъ, внесенная съ XVI вѣка рукоп. Кормчіи, относится къ XII или XIII вѣку, когда, среди споровъ между Греч. и Рим. богословами, родилось сказаніе объ етомъ Петрѣ; къ сему послужила основаніемъ ересь Александрійскаго Патріарха или Папы, Petrus Mongus, или Blaesus, гугнивый, который жилъ въ V вѣкѣ. см. Древ. Росс. Вивл. ч. 2, стр. 305.
- ↑ въ Царск. сп. недостающее здѣсь слово: „поможетъ.“
- ↑ По Линдеву Словнику, wyrok, изреченіе, опредѣленіе. Царск. сп. по предреченнымъ своимъ урокомъ. Вмѣсто сорченному, вѣроятно, описка; должно читать оуреченному.
- ↑ Ерм. и Жмонты. Никон. л. VI, 139. Жемоди, т. е. Жмудь.
- ↑ Въ Тимков. сп: в Одокъ; но вѣрнѣе въ Ерм. къ Одуеву. К. Оболен. Въ Одоевъ.
- ↑ Ерм. яко Князь Великій совокупи съ собою многую свою Русь и Словены, идеже кождо и пр.
- ↑ вм. воеводѣ.
- ↑ Ерм. Полоцкій. Никон. л. IV, 80, 255. О смерти сихъ Князей, см. Никон. л. IV, 283.
- ↑ Ерм. Бронскій. К. Оболен. Брянскій.
- ↑ К. Оболен. Бѣста бо мы отцемъ своимъ ненавидимы отъ мачихи своея Княгини Анны и пр.
- ↑ Ерм. и Царск. буквицу малу.
- ↑ Ерм. Измаильтянъ.
- ↑ Ерм. давляючаго.
- ↑ Ерм. Снг. и К. Оболен. приб.: „не земнаго ради живота, но и небесныя почести желающе, юже Господь даетъ творящимъ волю его.“ Въ сп. К. Оболен. прибавлено: „Вѣстники же приидоша ко Князю Дмитрею Олгердовичу (?) и даша ему грамоту в руце от брата его Князя Андрея Олгердовича Полоцкаго; он же прочетъ посланіе, нача радоватися и плакати от радости.“
- ↑ Ерм. писаніе брата своего старѣйшаго.
- ↑ Царск. и нача радоватися и отъ радости плакати.
- ↑ Снг. и сим подвига путемъ сего добраго же открылъ брату моему. Въ Тимк. сп. ето мѣсто испорчено „всемъ почтнѣмъ и пр.“
- ↑ Ерм. и К. Оболен. приб: „и рече до посла: радоватися повелику брату моему, по велику рцы.“
- ↑ Царск. Ерм. и К. Оболен. владѣти имамъ Татаръ. см. стран. 36, прим. 2.
- ↑ К. Оболен. медокупцы.
- ↑ Арханг. л. стр. 193.
- ↑ поправлено, вм. Сивелу. Никон. л. IV, 280. Сѣверою. VII, 35. VIII, 56, 61. Царств. кн. 98.
- ↑ Ерм. къ сѣверу.
- ↑ Царск. пробавл: „и рече Князь Андрей: брате Князе Димитрию, сколько с нами вою оудалыхъ людей и храбрые Литвы? и рече Князь Дмитрей: вою с нами ҂о кованые рати. Храбрые Литвы учреждено бо, яко нарочитіи противніи полцы.“
- ↑ Ерм. обою страну Дону полцы расположены на мѣсцѣ, нареченномъ Березуй. Тоже и въ Снг. спискѣ. К. Оболен. на мѣстѣ, реченномъ подъ березою, а Никон. л. IV, 104, нарицаемое Березу.
- ↑ Ерм. и К. Оболен. приб: „Володимеромъ ижъ совокупистася съ ними Олгирдовичи, Князь же Андрѣй Полоцкій и Князь Дмитрій Бронскій.“
- ↑ Ерм. приб: „глаголюще собѣ безсмертнаго иного премѣненія.“
- ↑ Ерм. приб: „азъ убо разумѣю, яко не меня ради пріидосте сѣмо, но Господь посла васъ въ путь свой.“
- ↑ Ерм. тайно воскоръ Лотови поможетъ.
- ↑ Древн. Росс. Вивл. XVI, 232. Царст. кн. 208, 222.
- ↑ К. Оболен. да не когда послушаетъ Богъ ихъ молитвы.
- ↑ Никон. л. VII. 116, 17. Царст. кн. 220.
- ↑ Ерм. милостынѣ.
- ↑ Ерм. приб: „на первое возъидемъ.“ К. Оболен. „и паки на прежнее возвратимся.“
- ↑ Ерм. приб.: „яко за 23 поприщу до Дону“. Никон. л. IV, 104.
- ↑ Ерм. Готскій.
- ↑ Ерм. сановныхъ. К. Оболен. Татарскій языкъ.
- ↑ Щекатова геогр. Словарь. Кузмина рать. Никон. л. V, I. Пашкова гать.
- ↑ К. Оболен. а твоего собранія Царь не вѣеть, ни стрѣтенія твоего не чаетъ; попреди писанными ему книгами Олговыми, по трехже днехъ имать быти на Дону. Въ Ростов. л. прибав: „Мамай же слышав приходъ Великаго Князя къ Дону, и изсѣченныя свои видѣвъ прибѣгшія къ нему, и рече Княземъ своимъ темнымъ: двигнемся и станемъ у рѣки Дону! Великій же Князь, слышавъ хвалу Мамаеву, рече: Господи! не повелелъ еси въ чуждыа предѣлы преступати; азъ же не преступихъ: сіи приходяще, яки зміи ко гнѣзду Софійск. временникъ, I, 360. Карам. И. Г. Р. V, пр. 74.
- ↑ Ерм. приб: „на преднаписанныя ему книги Олговы по трехъ днехъ маетъ быти на Дону.“
- ↑ Никон. л. III, 10. Въ Соф. времен. I, стр. 360, 91, вставлена витійственная молитва В. К. Димитрія.
- ↑ Въ сп. Тимков. ошибочно: „правды твоея.“ Здѣсь принято чтеніе по Ермолаевскому и К. Оболен. сп: прадѣдъ твой.
- ↑ К. Оболен. то вси спасемся.
- ↑ Ерм. прискоряютъ.
- ↑ К. Оболен. и лисицы, выюще по вся дни и нощи непрестанно: грозѣ быти великой.
- ↑ Игор. пѣснь стр. 9. „орли клеткомъ на кости звѣри зовутъ, лисици“ и пр. Въ Ерм. и К. Оболен. глядячи на златыя доспѣхи; а въ Игор. п. 10, на чръленыя щиты — брешутъ и далѣе. Въ Соф. времен. I, 362: „и орли сбирахуся, яко же есть писано: гдѣ трупія, ту и орли.“ Матѳ. XXIV, 28.
- ↑ тоже вѣроятно, Что Лат. pasci, быть, сдѣлаться поживою, покормкою.
- ↑ Въ Ерм. приб: „изъ мѣста выліятися отъ“ и пр.
- ↑ С. Сергій см. выше.
- ↑ Ерм. онни. Снг. нолни — не значитъ ли здѣсь даже, едва? К. Оболен. толико. см. Уст. Двин. грам. 1398 г. нолны до чеклого татя.
- ↑ Ерм. слова: ударишася, недостаетъ въ сп. Тимк.
- ↑ Никон. л. VII, 64. Козловъ бродъ. Арханг. лѣт. 152. Княжинъ бродъ. Татищева И. Р. III; 255.
- ↑ К. Оболен. на утро убо имать прійти на Непрядву; тебѣ же Великому Князю подобаетъ днесь ополчитися, да не оскорятъ Татарове.
- ↑ Снг. Бобровъ. Ерм. „Бобровъ родомъ сый изъ землѣ Волынское.“ Никон. л. IV, 107. Боброковъ. Въ Сѵнод. л. № 365 и Никон. л. сказано, что сей воевода Д. Б. пріѣхалъ тогда къ Вел. Князю съ Олгердовичами; но онъ тотъ самый, который въ 1371 г. разбилъ Олега, а послѣ ходилъ въ Болгарію: зятъ Вел. Князь Дмитрій Михайл. Волынскій Боброковъ. см. Карамз. И. Г. Р. V, пр. 75.
- ↑ К. Оболен. и зряще на прапоры воеводцкіе и на все войско свое и т. д.
- ↑ Никон. л. VII, 151. Древн. Росс. Вивл. V, 164, 174.
- ↑ Ерм. трепещити, хотятъ промолвити. ср. Сѵнод. л. № 365, л. 220; у богатырей хоругови, аки живи пашутся; доспѣхи же рускія, аки вода силна во вся вѣтры колебашеся, и шеломы на главахъ ихъ, аки утренная заря; еловцы же шеломовъ ихъ, аки поломя огняное пашется.
- ↑ Virg. Aen. IX, 50, 163. Cristaque tegit galea aurea rubra — Purpyrei cristis juvenes auroque corusci. Никон. л. II, 30 и Древн. Росс. Вивл. I, 67.
- ↑ Ерм. и К. Оболен. яловчики жъ. Сл. ловцы сходно съ Греч. λόφος, гребень на шлемѣ. Древн. Росс. Вивл. XIV, 134. Въ Снг. яловцѣжь. Λόφος, такъ какъ шеломъ, знач: холмъ и верхъ или гребень шлема; εὔλοφος съ красивымъ гребнемъ.
- ↑ Homer. II. XXII, 135, ἣ πυρος αιϑομένου, ἥ ἠελιου ἀνιόνιος. 317. νἡα ϑοἡν ιϑύνει ἐρεχϑομένην ἀνέμουσι.
- ↑ Ерм. жалостно.
- ↑ Ерм. и К. Оболен. приб.: „вси бо единъ за единого хотятъ умрети и вси единъ гласъ начаша глаголати: Господи Боже, съ высоты призри на ны, и даруй православному Князю нашему, яко Константину, побѣду и положи подъ нозѣ ему враги, яко же иногда Аммалика кроткому Давиду.“
- ↑ Ерм. приб: „подобна суть Македонскому войску“
- ↑ Ерм. приб: „на травѣ зеленѣ.“ К. Оболен. на ковыле травѣ зелены.
- ↑ Ерм. иже твоею кровію искуплены суть работы Аристора (?). К. Оболен. прибавл: „избави работы дияволя.“
- ↑ Ерм. и К. Оболен. приб: „Молю бо ся образу твоему святому и пречистой св. твоей Матери и твердому необоримому твоему любленнику, иже отъ насъ къ тобѣ (молитъ?) Рускому Святителю Петру, на его же молитвы иадѣющеся, смѣю призывати имя его святое. Войска же Рускія, по молитвѣ, всѣдше на конѣ свои и начаша вси молитву творити, и по полкомъ ѣздиши со Квязьми своими и воеводами.
- ↑ К. Оболен. прибавл: „рече усты своими.“
- ↑ Ерм. Христіанстіи.
- ↑ Ерм. и К. Оболен. не удобь мощно тако (полки) уставити. По Ростовск. л. В. К. Дмитрій распорядилъ войско въ самый день битвы, перешедши за Донъ, въ Ординскую землю.
- ↑ Ерм. и Царск. приб: „уже гостѣ (Цар. гости, hostes?) наши близь суть на рѣцѣ Непрадвѣ ополчишася. Утро жъ имаете вси наши общую чашу, и ту вамъ и намъ поведенная (поведеная. Снг.) ея же аще друзіи мои на Руси вожделѣша. Уповайте на Бога живаго, да миръ вамъ буди братіи моей: ащебо утрѣ ускорю со братіею и со Князи своими.“ см. въ другомъ значеніи сл. гости, стр. 25, пр. 5. — Сходно съ Снг. спискомъ, см. ниже.
- ↑ Ерм. приб.: „яко да утаитися полку его и далъ ему достойны вѣтязѣ своего двора воинъ.“ К. Оболен. и рече з братиею своею о западномъ (т. е. засадномъ) полку К. В. Дмитрей Ивановичь Московскій.
- ↑ Ерм. уже бо нощь приспѣ.
- ↑ Ерм. деньми свѣтлыми сіяющи.
- ↑ Ерм. нощныи. Въ Снг. мраци росніи; въ сп. К. Оболен. и мрацы розни явишася. Въ Снг. и К. Оболен. уже бо нощи глубоце и заря изгасе. Соф. времен. I, 361, въсходящу солнцу и бысть тма велика по всей земли, и мгляно бѣше было утря до третьего часа, и повелѣ Господь тьмѣ уступити, а свѣта пришествіе дарова.
- ↑ см. Ірмологій, 6. Нощь не свѣтла и пр.
- ↑ Въ Соф. врем. I, нѣтъ наблюденія примѣтъ Д. Волынцемъ.
- ↑ Игор. пѣсни стр. 10.
- ↑ Ерм. торгъ. Никон. л. IV, 264. какъ нача торгъ сниматись. К. Оболен. аки торги сильные снимаютца; На Чешскомъ snimani se знач: соединеніе.
- ↑ см. выше на 39 стр. повтореніе сего. Въ Игор. пѣсни, на стр. 9, встрѣчаются тѣже предзнаменованія.
- ↑ Псалм 113, с. 4. горы взыграшася.
- ↑ см. Игор. пѣснь, стр. 9. уже бо бѣды его пасетъ птицъ, подобію влъци грозу въсрожатъ и пр. см. выше, стр. 41. ср. Кіевскій Сѵнопсисъ, изд. 5, Кіевъ. 1837, въ 4.
- ↑ Ерм. огненны зари. К. Оболен. зори же снимахуся.
- ↑ Ерм. огни добро знаменіе.
- ↑ Ерм. и К. Оболен. Еллинскимъ гласомъ. Никон. л. VII, 331.
- ↑ К. Оболен. аки вдовица.
- ↑ Здѣсь чего-то недостаетъ въ спискѣ Тимк.
- ↑ Ерм. приб: „рано утро вели имъ подвизатися на конѣ своемъ и всякому крестомъ огрождатися: то бо есть оружіе на противныя.“
- ↑ см. выше стр. 17. Въ Ерм. сѵнклитъ. К. Оболен. Ѳома Сунсилинъ. Царск. Хацыблевъ.
- ↑ Ерм. Кацѣй. Снг. Кацибѣй.
- ↑ Снг. и К. Оболен. на рѣцѣ на чюру (Чару), см. Руск. врем. I, 243.
- ↑ К. Оболен. полоненикомъ Татарскимъ.
- ↑ Ерм. Князь Великій.
- ↑ Никон. л. VII, 329.
- ↑ Ерм. приб: „разорити его отечество.“
- ↑ Царск. Рускаго Короля разорити его отечество. — Ето Король Шведскій Ерикъ Ериксонъ.
- ↑ Ерм. невѣрныхъ.
- ↑ Ерм. и К. Оболен. свитающу пятку. Игор. п. 10. съ заранія въ пяткъ.
- ↑ Ерм. приб.: „начаша стязи христіанстіи простирайтися, и трубы многихъ гласити; уже бо Рустіи конѣ укрѣпишася гласомъ кождо подъ своимъ знаменіемъ трубнымъ. Идоше же полцы по поученію, елицы имъ повелѣша. Часу же третіему наставшу, начаша.“
- ↑ Въ Снг. толми.
- ↑ Ерм. и Царск. до Дону. ср. Соф. Временникъ, М. 1820. ч. I, стр. 360—361, 62.
- ↑ Ерм. яко.
- ↑ Ерм. всядите на конѣ своѣ, и подвизайтеся и покладѣте главы своя.
- ↑ (7) Никон. л. VII, 116, 152. Царст. кн. 219.
- ↑ Ерм. не уклонитеся на своеніе.
- ↑ К. Оболен. ссѣд с коня и сяде на ины конь. Царств. кн. 310. — Древн. Росс. Вивл. XIV, 26. Палиц. объ осадѣ Троицк. мон. 47.
- ↑ Ерм. Бреника. — Подобное обстоятельство есть у Snorro Sturlon. Heims Kringla. II, с. 218. Stockh. 1697, in f.
- ↑ Ерм. рындѣ. Древн. Росс. Вивл. XX, 223, 25.
- ↑ Ерм. за пазуху и вземъ.
- ↑ К. Оболен. въ немже живоносное древо. Князь Вел. живоносному кресту молитца и восплакася.
- ↑ Соф. Временникъ. М. 1820, т. I, стр 360.
- ↑ К. Оболен. етери старца любезнымъ целованіемъ.
- ↑ К. Оболен. копіе свое.
- ↑ Ерм. приб: „за свою обиду великую и за православную вѣру.“ К. Оболен. прибавл: „и восхотѣ прежнемъ почащъ битися преже полковъ отъ горести души своея за землю Рускую и за вѣру христіанскую и за святыя церкви и за свою великую обиду.“
- ↑ Ерм. и Снг. битися, и К. Оболен. битись.
- ↑ Ерм. Леонтей.
- ↑ К. Оболен. аки стада овчие не имуща пастыря, в пустыни влачимись еже пришедше дивіи волцы распудашъ овца.
- ↑ К. Оболен. извѣстно, паче неже успѣшно.
- ↑ Въ Ерм. сп. вставка о мученикѣ Арефѣ.
- ↑ Іова гл. II, ст. 10.
- ↑ Снгр. мене бо ради вси вы воздвигошася.
- ↑ Ерм. и Царск. приб: „нынѣ вси останемся.“
- ↑ Ерм. приб: „зступишася на насъ. Первое же полцы ведутъ Дмитр. Вс. да Володимеръ братъ его.“
- ↑ Ерм. с Коломичѣ и со инѣми людьми. К. Оболен. Микула Васильевичь с Коломничи и с Новгороцкими посадники.
- ↑ Ерм. и Царск. оба полъ. К. Оболен. с своими силами поганые Агаряне идутъ убо пол, нѣсть ни мѣста.
- ↑ Ерм. ростягнутися, т. е. развиться.
- ↑ Ерм. и К. Оболен. съ тремя Князьми.
- ↑ Арханг. л. стр. 65, 9, 81. Цар. кн: 253. Времен. I. 180.
- ↑ Ерм. и Снг. Печенѣгъ, именемъ Телебѣй. К. Оболен. и выеде Печенѣгъ ис полку Татарскаго богатырь предо всѣми мужествомъ своимъ являшеся, именемъ Телебъ.
- ↑ К. Оболен. приб: „Любченинъ.“
- ↑ Ерм. и К. Обол. противъ сего человѣка, противника собѣ хощетъ. — И пыхая яко левъ, аки женихъ, хотя воспріяти вѣнецъ небеснаго царствія.
- ↑ Ерм. „ажъ на мя вооружися онъ безбожный Печенѣгъ, устремися противу ему, глаголющи: „Магметъ , помози! Вои жъ христіанстіи вси воскликнуша единѣми усты: Боже нашъ, помози рабу своему!“
- ↑ К. Оболен. прибавл: „и все войско единымъ гласомъ вопіюще: Гдь Бгъ да проститъ тя и ево Игуменъ Сергій! И попусти на Печенѣга того, яко молнія.“
- ↑ Ерм. приб: „аки силніи громи грянуша, егда (едва) мѣсто не проломися подъ ними.“
- ↑ К. Оболен. И се уже наставшу часу третьему дни.
- ↑ К. Оболен. своему войску.
- ↑ Ерм. и К. Оболен. приб: „испиваютъ полныя чаши и ведутъ собѣ поведенную, иныжъ отъ нихъ испита и веселы быша.“ Никон. л. VII, 121. см. выше сл. гости, т. е. враги, на стр. 65, въ значеніи купцовъ иноземныхъ.
- ↑ Ерм. приб: „и поскочиста вси, аки медовыя чаши пити: храбрымъ же сердца веселястася; а имъ сердца ужасостася и кликнуша единымъ гласомъ: съ нами Богѣ, и паки,“ и т. д.
- ↑ Ерм. Печенѣзижъ з свои кликнуша, призывающе своихъ боговъ, Магмета: о Магмитъ, помози намъ и моли Бога а насъ!
- ↑ T. Livii VIII, 7. congredi cum.
- ↑ Игор. пѣсни стр. 17. „трещатъ копіа харалужныя.“ стр. 21. „мечи харалу́жные;“ стр. 36. „чепи харалужныя;“ стр. 26. „сердца въ жестоцемъ харалузѣ скована.“ — Съ словомъ харалужный сходно въ Россійско-Татарскомъ Словарѣ Іос. Гиганова, Спб. 1804 г. въ 4, сл. каралыкъ, чернота, каралайменъ, черню. Слѣдств: харалужный изъ стали, покрытый чернью, или вороненый.
- ↑ Никон. л. VIII; 38. Красивая Меча рѣка въ Тульск. губ.
- ↑ Ерм. и К. Оболен. велиціи полцы и крѣпко біющися и напрасно щипляются щиты богатырскіи о злачныя доспѣхи, а ліется кровь богатырская подъ сѣдлами коваными, блискаютъ шаблѣ булатными около головъ богатырскихъ, котятся шоломы позлащенныя с личинами добрыми конемъ подъ копыта, валяются головы многихъ богатырей з добрыхъ коней на сырую землю и потоптаны бываютъ. Не едины богатыріе Рускіе біены быша, но и Татарскихъ вдвое; не токмо бо оружіемъ біющеся, но и сами отъ себѣ разбивахуся.
- ↑ Ерм., трескъ и ломъ великъ копейный.
- ↑ Игор. п. 12 „рѣки мутно текутъ.“ — Прилаг. тутошныя отъ описки, или произвола писца не вышло ли изъ глагола въ Игор. п. „тутнетъ?“ Константина порфир. изд. Рейска, т. I, стр. 224, въ числѣ Готскихъ словъ есть τουτόβαντες, переведенное имъ σαλπιζοντες, трубящіе. Въ Свео-Готскомъ Словарѣ И. Ире, tuta: значитъ звенѣть, звучать, стучать. Въ Лексик. Славено-Росс. Памвы Берынды, 1653 г: тутно, грумъ, перунъ. Въ сп. Тимк. ето мѣсто испорчено; по видимому, здѣсь говорится о трусѣ земли, отъ коего возмутились рѣки и озера выступили изъ мѣстъ.
- ↑ см. въ Краледвор. рукописи п. Ярославъ.
- ↑ По возхожденій солнца, см. Арцыбышева Дмитрій Дон. въ Вѣст. Евр. 1827 г. № 11.
- ↑ К. Оболен. приб: „уже возсия хула на хвалу и вержеся диво на землю.“ см. въ Игор. п. стр. 9 и 25 о дивѣ: „Уже́ връжеся дивъ на землю; уже снесеся хула на хвалу.“
- ↑ К. Оболен. богатыри же Руские, аки древа дубравная клонятца на землю подъ копыта борзыхъ коней и погибоша.
- ↑ Ірмологій, п. 4. имже сильныхъ державы сотрошася.
- ↑ К. Оболен. и иде с побоища пѣш, яко не мочно ему битися.
- ↑ Ерм. приб: „Се же слышахомъ отъ вѣрнаго самовидца, глаголюще: сей же бѣ отъ полку Володимерова Андрѣевича, повѣда видѣніе Великому Князю: во шестую годину сего дни, видѣвъ надъ ними небо отверсто, изъ него же изыде облакъ, яко ранняя зоря, и надъ ними низко держащися и той же облакъ исполненъ рукъ человѣческихъ: каяждо рука держащи оружіе и отпустишася отъ облака того на главы христіански.‘‘ То же и въ Сѵнод. Лѣтоп. No 365 и К. Оболен.
- ↑ Ерм. приб: „великую побѣду хрістіанскую, аки класы бо пшеничныи подавляемы терніемъ, а терніе ростяше и буяше.“
- ↑ К. Оболен. приб: „кій успѣхъ будетъ намъ, иже кому имъ пособити?“
- ↑ Ерм. приб: „до времени подобна.“
- ↑ Снг. и К. Оболен. воздаяние.
- ↑ Ерм. и К. Оболен. приб: „предстоящая на ны крамолы даютъ.“
- ↑ Ерм. и К. Оболен. приб: „мало показни насъ, много помилуй: бездна бо еси милости.“
- ↑ Снг. мудріи. К. Оболен. буеви сынове есте.
- ↑ К. Оболен. абие потягнув духъ южный з запада з зади ихъ.
- ↑ Игор. п. 3 и 4, пущашетъ і҃ соколовъ на стадо лебедѣй. К. Оболен. Богатыри же Руские выехаша из дубровы зеленые, аки ясные соколы ударишася на многие жеравлина стада, тако сіи ударишася витези направлениемъ крѣпкимъ. Script. rer. Moscov. I, 98, 128.
- ↑ Ерм. сіи удалцы. Стяги (вѣроятно отъ Свео-Готскаго stäng, или Тевтон. stange шестъ, жердь, древко) тоже, что у Римлянъ signa, знамена, означаютъ различныя движенія и положенія войска, или полковъ. см. стр. 57. Карамз. И. Г. Р. I, 239, пр. 507. II, пр. 174, 191.
- ↑ К. Оболен. приб: „ударишася витези направленіемъ крѣпкимъ воеводою, аки Давыдовы отроцы; сим же сердца бяху, аки львови. По истинѣ не бо лвови образи имуще, аки виде овчи стадо, приидоша.“
- ↑ К. Оболен. прибав: „мнози полцы, кланивша.“
- ↑ Вѣрнѣе: „паче насъ Русь умудришася.“
- ↑ Въ Снгр. и Царск прибавл. „и побѣгоша в полѣ неуготованными дорогами в Лукоморье.“
- ↑ Ерм. гониша и гнаша. К. Оболен. гнаша и бияху.
- ↑ К. Оболен. еллински.
- ↑ Псал. XXX, 18.
- ↑ Ерм. Перуна и Савата, Ираклія и Гурса. Въ Снг. Перна, Раклия, Салавата, Хурса. К. Оболен. Перуна, и Коловита, Ираклѣя и Гурса и великаго своего пособника Махмета. Въ. Нестор. лѣтоп. стр. 48, изд. Тимковскаго, М. 1824, въ 4, упоминаются въ Кіевѣ шесть боговъ, изъ коихъ трехъ несправедливо приписываетъ здѣсь сочинитель Монголамъ: Перунъ, Хърсъ, Дажъбогъ, Стрибогъ, Симарьгла и Мокошь, который у Балтійскихъ Славянъ значилъ божество дождя, мокроты. Волосъ, покровителъ Ростова, не помѣщенъ въ Кіевскомъ Пантеонѣ. Древн. Вивл. XVI, 245. Schlözers Probe Russ. Annalen, p. 106.
- ↑ Ерм. и К. Оболен. угодникомъ. Видѣвъ же то беззаконный царь Мамай свою побѣду, иже новыя люда приидоша и рече и пр.
- ↑ Ерм. упасемъ. К. Оболен. но себя унесемъ і главы своя унесемъ.
- ↑ К. Оболен. Печенегами.
- ↑ К. Оболен. мнозии и сынове рустіи упаша по нихъ и не одолѣша.
- ↑ Ерм. и К. Оболен. гонящіи же ихъ возвратишася.
- ↑ поправлено: тутъ.
- ↑ К. Оболен. Ѳома разбойникъ, егда стоя на стороже.
- ↑ тамъ же прибав: „яко не бысть в полку Великаго Князя, чающе ево, яко убиен бысть.“
- ↑ Кость трупъ, мертвое тѣло: стоять на костѣхъ — на мѣстѣ битвы.
- ↑ там же прибав: „в полку, только в полку Литовские Князи Олгирдовичи едины.“
- ↑ тамъ же: „сия честь будетъ, кто сей побѣде побѣдникъ?“
- ↑ К. Оболен. Нѣкто Юрьевские юноша именем Стеѳанъ Васильевичь Новосельских Князей той же рече.
- ↑ тамъ же. того ради не помогох ему и помощи не далъ, но гонимъ бѣ тремя Татарины и пр.
- ↑ тамъ же. Извѣстно видѣти, братія и друзи, кто обрящетъ брата моего жива, то поистинне первый будет рачитель у нас.
- ↑ К. Оболен. разсыпашася.
- ↑ Ерм. и К. Оболен. приб: „Бренника, убитаго въ приволоцѣ Великаго Князя и въ шолому.“ Рост. лѣт. л. 370. Карамз. И. Г. Р. т. V, стр. 61—77.
- ↑ Ерм. и К. Оболен. приб: „зане же приличенъ бѣше ему.“
- ↑ К. Оболен. приб: „етеры.“
- ↑ Никон. л. IV, 118. Ѳедоръ Холоповъ. К. Оболен. Хлопищевъ.
- ↑ Никон. л. V, 199.
- ↑ К. Оболен. приб: „Какъ повѣда Сабуръ, приѣхаша Князю Владимеру Андрѣевичю, сия же слышавше і вси Князи и воеводы Руские такую великую радость и скоро скочиша на коней своих и приѣхаша и падше, поклонишася на ногу ево и пролия слезы свои, глаголюще: Радуйся, Княже, нашъ Древней Ярославъ, новый Александр“! Радуйся, светило Руские земли, пастырю добрый заблудшимъ овцам, побѣдителю всѣх врагов! сия побѣда тебѣ честь довлѣетъ.“
- ↑ Ерм. и К. Оболен. приб: „вооружителя.“
- ↑ Ерм. и К. Оболен. приб: „и паки рече: сей день Господень, радуйтеся, людіе! велій еси, Господи, и чудны дѣла твоя! вечеръ водворится плачь, и заутра радость.“
- ↑ К. Оболен. Великому Князю конь повиненъ.
- ↑ К. Оболен. приб: „Владимеромъ Андреевичемъ и с Литовскими и с Рускими с оставшими Князьми и воеводы ѣздити по великому грозному побоищу.“
- ↑ Ерм. и Никонов. л. приб: „осмь Князей Б.“ Въ Сѵнод. л. No 365, пятнадцать. Въ Ростов. л. равно, какъ и въ Снг. сп. числа Князей не означено.
- ↑ Ерм. голми. бо напрасно бишася, яко единъ единаго ради умираетъ. К. Оболен. то велми бо напрасно бишася по них, яко едины, за единаго умре.
- ↑ тамъ же. Князь над любезными рабы, много нача плакати и глагола.
- ↑ тамъ же. Бронскова.
- ↑ тамъ же прибавлено: „лежитъ.“
- ↑ Ерм. и К. Оболен. приб: „Надъ ними же ставъ Князь В. и рече: братія моя возлюбленная, моего ради образа убіенны бысте: кто бо таковый рабъ можетъ господину служити, яко, мене ради самого мысленно (умышленно) на смерть поѣхавъ, истинному древнему подобенъ, иже бѣ отъ полку Дарія Персскаго, и онъ же тако говоритъ.“
- ↑ Ерм. и К. Оболен. „Григорія Капустина.“
- ↑ Ерм. приб: „И ставъ, на мѣстѣ, повелѣ трубити со избранною трубою. Храбрыи же богатыре со всѣхъ странъ приехаша на трубный гласъ и на всѣхъ испытовати довольно всѣхъ оружій отъ поганыхъ Татаръ. Грядуще же и весело ликующе и поюще пѣсни ово богородичнѣ, ово мученичнѣ, и побѣдный собранному же всему воинству. Князь же Великій на мѣстѣ ставъ посреди ихъ, начатъ плакати и радоватися, глаголюще: „Князи и сынове Рустіи, Бояре мѣстныи и Воеводы сильныя и сынове всея земли Рускія! вамъ подобаетъ такожь служити, а мнѣ подобаетъ тако радоватися, внегда посѣтитъ мя Господь; а буду на своемъ столѣ, на великомъ княженіи, и тогда имамъ васъ даровати; а нынѣ сія управимъ, кождо ближняго своего похоронити, да не будутъ во снѣдь звѣремъ тѣлеса хрістіанская!“
- ↑ Ерм. приб: „Говоритъ Князь Великій Димитрій Ивановичь: братія, Князѣ Рускія, воеводы мѣстныя! считайтеся, братія, коликихъ у васъ воеводъ нѣтъ, колико молодыхъ нѣтъ. — Говоритъ Григорій Александровичь, Московскій боляринъ: нужь, Господинъ Князь Великій Димитрій Ивановичь, нѣту у насъ боляриновъ Московскихъ болшихъ М, а ВІ Князей Бѣлозерскихъ , а Г боляриновъ, посадниковъ Новгородскихъ, а М боляриновъ Серповскихъ, а К боляриновъ Переяславскихъ, а КЕ боляриновъ Костромскихъ, а ЛЕ боляриновъ Володимерскихъ, а восемь боляриновъ Суждальскихъ, а М боляриновъ Муромскихъ, а Л боляриновъ Ростовскихъ, а КЕ боляриновъ Дмитровскихъ, а О боляриновъ Звинигородскихъ, а ЕІ боляриновъ Углецкихъ, а згинуло у насъ дружины полтретья ста тысячь. И помилова Богъ землю Рускую, осталося всего дружины сорокъ тысячей и пять: Рече же Великій Князь Димитрей Ивановичь: Братія Князи Рустіи, воеводы мѣстныя, молодыи люди избиты всѣ. Вамъ, братія, сужено между Дономъ и Днѣпромъ, на полѣ Куликовѣ, на рецѣ Непрадвѣ положили есте головы своя на землю Рускую, за святыя церквѣ. Простите мя и благословите в семъ вѣцѣ и будущемъ.“ Сіе же оставимъ; на преднее возыидѣмъ. — Въ Снгрв. сп. помѣщено описаніе похода В. К. Димитрія въ Троицкій монастырь для возблагодаренія преп. Сергія, по прибытіи въ Москву. Тоже есть и въ Никон. л. Въ спискѣ К. Оболен. прибавленіе, помѣщенное здѣсь на концѣ.
- ↑ Слышавъ же се Олгердъ Литовскій, яко К. В. Димитрій Ивановичь побѣди и одолѣ безбожнаго Мамая, возвратися воспять со студомъ своимъ Безбожный же не токмо Москвы не получивъ; но и своихъ лишенъ Еллинъ. Олгъ Рязанскій такожъ злѣ животъ скончавъ: ровъ изры, ископа и впадеся въ яму, юже сотвори; обратися болѣзнь его на главу его и на верхъ его неправда его сведетъ.
- ↑ Оуюсы вѣроятно отъ средне-Греч. ὁυσἱον, на средне-Латин. houcia и haucia, длинное платье. Бугай на Молдавскомъ, по замѣчанію Г. Вельтмана, знач: буйволъ, ср. Древн. Росс. Вивл. I, 50. 4. XVIII, 298.
- ↑ Продолж. Нестора, 286. Древн. Росс. Вивл. XII, 20. Орначь есть Орна, нынѣшній Азовъ, или древняя Тана. см. Плана Карпина путешествіе къ Татарамъ, въ Руск. перев. Г. Языкова. Спб. 1825, въ 4.
- ↑ Царств. кн. 108. Царств. л. Memoriae popul. II, 445.
- ↑ вѣроятно здѣсь пропущено: вижу.
