[288]XI.
Разъ въ недѣлю къ учителю приходили его знакомые артисты-музыканты и составлялся квартетъ. Петька упивался дивными звуками Бетховенскихъ и Моцартовскихъ композицій. Давно уже онъ не слыхалъ хорошей и хорошо исполненной музыки, и она дѣйствовала на него теперь тѣмъ сильнѣе: словно огненныя искры пробѣгали у него по спинѣ и по всѣмъ нервамъ, на глазахъ навертывались слезы. Каждый такой
[289]музыкальный вечеръ былъ для него истиннымъ праздникомъ. Онъ предпочиталъ эти концерты опернымъ спектаклямъ,—въ театрѣ всегда что-нибудь мѣшаетъ полнотѣ и цѣльности впечатлѣнія. То артисты не отдаютъ должнаго вниманія тексту и глотаютъ слова такъ, что ихъ одинаково пойметъ и китаецъ, и гренландецъ, то страдаютъ недостаткомъ драматическаго таланта, то отсутствіемъ голоса, то хрипятъ, какъ шарманки, то терзаютъ слухъ фальшивыми нотами… А фальшь въ декораціяхъ и костюмахъ?! Въ концертѣ же не приходится страдать ни отъ чего подобнаго. Звуки льются свободно и достигаютъ полной своей мощи и красоты, убираютъ голыя стѣны залы драгоцѣнными гобеленами, рисуя картины, задуманныя великими композиторами. Однажды Петька попалъ и на концертъ, данный въ залѣ Музыкальнаго Общества. Была исполнена «Symfonie pastorale» Бетховена. Особенно сильное впечатлѣніе произвело на нашего юнаго друга andante «Сцена у ручья». Эти звуки несли его на лоно природы въ свѣжій зеленый лѣсъ, гдѣ раздается пѣніе жаворонка и соловья, кукованье кукушки. Что за роскошь, что за свѣжесть! Съ этого вечера Петька понялъ, что ему больше всего по душѣ именно такого рода музыкальныя картины, рисующія природу и пробуждающія соотвѣтственныя настроенія въ душѣ. Любимыми композиторами его стали Бетховенъ и Гайднъ.
Петька часто бесѣдовалъ о музыкѣ со своимъ учителемъ, и каждая бесѣда сближала ихъ все больше и больше. Ученикъ не могъ надивиться обширнымъ познаніямъ учителя и съ такою же жадностью слушалъ его объясненія, съ какою бывало внималъ сказкамъ бабушки. Міръ звуковъ сталъ ему теперь такимъ знакомымъ, роднымъ; теперь онъ уже понималъ, о чемъ шепчетъ лѣсъ, шумитъ море, гудитъ богатырскій курганъ, щебечетъ каждая птичка, говоритъ своимъ ароматомъ безмолвный цвѣтокъ.
Уроки пѣнія доставляли истинное удовольствіе и учителю, и ученику. Голосъ Петьки всегда поражалъ своею свѣжестью и чистотою, каждую пѣсенку онъ исполнялъ съ удивительнымъ чувствомъ и выраженіемъ, но лучше всего выходили у него всетаки Шубертовскія «Пѣсни мельника». Молодой человѣкъ удѣлялъ одинаковое вниманіе и мелодіи, и тексту; они составляли въ его исполненіи одно цѣлое, дополняли и освѣщали другъ друга, какъ это и слѣдуетъ. Изъ него вырабатывался настоящій драматическій пѣвецъ, и онъ совершенствовался въ этомъ отношеніи съ каждымъ мѣсяцемъ, даже съ каждымъ днемъ.
Безъ нужды, безъ горя жилось нашему юному другу; онъ былъ здоровъ, веселъ, будущее сулило ему всевозможныя блага. Онъ еще не успѣлъ разочароваться въ людяхъ; по невинности и чистотѣ душевной онъ могъ назваться ребенкомъ, а по выдержкѣ въ трудѣ—зрѣлымъ мужемъ. Всѣ, кто зналъ его, любили его, всюду онъ встрѣчалъ ласковые взгляды и радушный пріемъ. Отношенія же между нимъ и его
[290]учителемъ день ото дня становились сердечнѣе. Учитель и ученикъ были какъ будто братьями; младшій относился къ старшему со всею горячностью и искренностью юнаго сердца, и старшій на свой ладъ платилъ ему тѣмъ же.
Натура у стараго учителя была горячая, какъ у южанина. Сразу видно было, что онъ умѣлъ «и ненавидѣть крѣпко, и любить». Къ счастью, въ немъ вообще преобладало послѣднее чувство. Онъ унаслѣдовалъ отъ отца порядочное состояніе и не имѣлъ нужды браться за трудъ, который бы былъ ему не по душѣ. Втайнѣ онъ дѣлалъ много добра, но не терпѣлъ, чтобы его благодарили или говорили объ этомъ. «Если я и сдѣлалъ что-нибудь, то сдѣлалъ только возможное и должное!» говаривалъ онъ въ такихъ случаяхъ.
Старый слуга, или «кастелянъ», какъ называлъ его самъ учитель, говоря о добрыхъ дѣлахъ своего господина, всегда, какъ-то понижалъ голосъ: «Я-то знаю, какія дѣла онъ иногда творитъ, но знаю изъ нихъ лишь половину. Вотъ бы кому слѣдовало повѣсить на грудь звѣзду! Впрочемъ, онъ не сталъ бы носить ее! Онъ бы изъ себя вышелъ, если бы захотѣли отмѣтить его за его честность. Знаю я его! Вотъ ужъ онъ-то прежде всѣхъ насъ попадетъ въ рай, какой бы тамъ ни былъ вѣры! Онъ воистину живетъ по писанію!» Послѣднія слова старикъ произносилъ съ особеннымъ удареніемъ, точно Петька питалъ на этотъ счетъ какое-нибудь сомнѣніе. Напротивъ, Петька и самъ чувствовалъ и сознавалъ, что учитель его истый христіанинъ по дѣламъ своимъ и можетъ послужить образцомъ для всякаго. Но въ церкви онъ никогда не бывалъ, и когда Петька, собираясь однажды идти съ матерью и бабушкой къ причастію, спросилъ, не пойдетъ-ли съ ними и учитель, этотъ отвѣтилъ: «Нѣтъ!» Петькѣ показалось, что онъ хотѣлъ сказать еще что-то, но такъ ничего и не сказалъ.
Вечеромъ учитель прочелъ между прочимъ въ газетѣ о добрыхъ дѣлахъ какихъ-то извѣстныхъ благотворителей. Зашелъ разговоръ о добрыхъ дѣлахъ вообще и о наградѣ за нихъ.—О ней никто не долженъ помышлять!—сказалъ учитель.—«Награда за добрыя дѣла подобна финикамъ,—они поздно созрѣваютъ и становятся сладкими!» сказано въ Талмудѣ.
— Въ Талмудѣ?—переспросилъ Петька.—Что это за книга?
— Книга, изъ которой вросло въ христіанство много добрыхъ сѣмянъ!—былъ отвѣтъ.
— Кто написалъ ее?
— Мудрецы древнихъ вѣковъ! Мудрецы разныхъ народностей и религій! Мудрость скрыта въ ней въ краткихъ изреченіяхъ, подобныхъ изреченіямъ Соломона. Глубочайшія истины содержатся въ этой книгѣ! Она учитъ, что люди всегда остаются тѣми же людьми, гдѣ бы и когда бы ни жили. «У твоего друга есть другъ,—будь остороженъ въ своихъ
[291]рѣчахъ!» «Никому не перепрыгнуть черезъ собственную тѣнь!» «Топчи тернъ, пока ты обутъ!» Вотъ что говорится въ этой книгѣ! Тебѣ надо почитать ее! Ты найдешь въ ней болѣе ясные отпечатки всѣхъ культуръ, нежели въ земныхъ пластахъ. Я, какъ еврей, чту въ ней также наслѣдіе отцовъ моихъ!
— Вы развѣ еврей?—спросилъ Петька.
— А ты и не зналъ? Странно, что мы до сихъ поръ не договорились до этого!
Ни мать, ни бабушка Петьки тоже не знали этого, но онѣ отлично знали, какой честный и прекрасный человѣкъ Петькинъ учитель. Надо было благодарить Бога за то, что Петька встрѣтилъ его на своемъ пути; послѣ Господа Бога мальчикъ былъ обязанъ всѣмъ своимъ счастьемъ именно ему. Вскорѣ мать сообщила Петькѣ тайну, съ которой носилась вотъ уже нѣсколько дней. Эту тайну довѣрила ей «по секрету» жена коммерсанта. Боже сохрани, если бы это дошло до самого учителя пѣнія! Это онъ, вѣдь, платилъ за Петькино ученіе и содержаніе у господина Габріэля! Онъ сталъ единственнымъ истиннымъ другомъ и покровителемъ Петьки съ того самаго вечера, когда услышалъ, какъ мальчикъ пѣлъ у коммерсанта балетъ «Самсонъ».
Г. Х. Андерсенъ. Собраніе сочиненій Андерсена въ четырехъ томахъ. Томъ третій. Изданіе второе — С.-Петербургъ: Акціон. Общ. «Издатель», 1899, С.255—312