— Теперь всѣ эти театральныя представленія по боку! Надо приналечь на науку!—сказалъ на слѣдующее утро господинъ Габріэль и Петька уже готовъ былъ согласиться съ юнымъ Массеномъ, негодовавшимъ на необходимость терять золотую юность, сидя взаперти за книжкою. Но когда онъ усѣлся за нее, онъ нашелъ въ ней столько новаго и хорошаго, что весь ушелъ въ нее. Сколько интереснаго узналъ онъ о великихъ людяхъ, объ ихъ подвигахъ! А, вѣдь, многіе изъ нихъ родились въ бѣдности! Герой Ѳемистоклъ былъ сыномъ горшечника; Шекспиръ, бѣдный ученикъ ткача, молодымъ человѣкомъ сторожилъ лошадей передъ дверьми театра, гдѣ впослѣдствіи сталъ могущественнымъ повелителемъ, царемъ поэтовъ и
[275]драматурговъ всѣхъ странъ и временъ! Узналъ Петька и о состязаніяхъ пѣвцовъ въ Вартбургѣ, и о состязаніяхъ древне-греческихъ поэтовъ на большихъ народныхъ празднествахъ. О послѣднихъ господинъ Габріэль разсказывалъ особенно охотно. Софоклъ написалъ лучшую свою трагедію на старости лѣтъ, завоевалъ пальму первенства, и сердце его разорвалось отъ радости подъ громъ восторженныхъ рукоплесканій. Какая блаженная смерть! Умереть въ моментъ высшаго торжества, упоенья славой, что̀ можетъ быть лучше? Мечты, одна смѣлѣе другой, увлекали нашего молодого друга, но ему не съ кѣмъ было подѣлиться ими. Вѣдь, ни юный Массенъ, ни Примусъ, ни даже сама госпожа Габріэль не поняли бы его. Послѣдняя вѣчно переходила изъ одного настроенія въ другое: или была безконечно весела, или заливалась горючими слезами. Дѣвчурки ея удивленно таращились на нее; ни онѣ, ни Петька ума приложить не могли, съ чего бы это она такъ убивалась? А она говорила: «Бѣдныя дѣвочки! Мать только и думаетъ о вашемъ будущемъ. Мальчики, тѣ пробьются сами! Цезарь, правда, все падаетъ, но опять встаетъ! Двое старшихъ вѣчно плещутся въ лохани, вѣрно будутъ моряками и тогда, конечно, сдѣлаютъ хорошія партіи, но съ бѣдными дѣвочками что́ станется? Войдутъ въ возрастъ, сердечко заговоритъ, и я увѣрена, что выборъ ихъ не придется по вкусу Габріэлю! Онъ захочетъ выдать ихъ за такихъ жениховъ, на какихъ онѣ и глядѣть не захотятъ, и вотъ онѣ будутъ несчастны! Вотъ о чемъ сокрушается материнское сердце! Бѣдныя мои дѣвочки! Вы будете такія несчастненькія!» И она опять заливалась слезами. Дѣвочки глядѣли на нее, Петька тоже, и мало-по-малу самъ настраивался на грустный ладъ; не зная, однако, что сказать ей въ отвѣтъ, онъ скоро уходилъ въ свою комнатку, садился за старые клавикорды и уносился въ міръ музыкальныхъ фантазій, выливавшихся у него прямо изъ души.
Раннимъ утромъ, съ свѣжей головой онъ принимался за свои занятія, исполняя свой долгъ передъ тѣми, кто платилъ за него. Онъ былъ добросовѣстный, благоразумный мальчикъ; изо дня въ день велъ онъ въ своемъ дневникѣ запись о пройденныхъ урокахъ, обо всемъ прочитанномъ, и о томъ, какъ поздно засидѣлся наканунѣ за клавикордами, наигрывая какъ можно тише, чтобы не разбудить госпожу Габріэль. И только по воскресеньямъ, въ дни отдыха, въ дневникѣ попадались такія замѣтки: «думалъ о Юліи», «былъ у аптекаря», «проходилъ мимо аптеки», «писалъ матери и бабушкѣ». Петька все еще оставался и Ромео и добрымъ сыномъ. «Удивительное прилежаніе!» говорилъ господинъ Габріэль. «Берите съ него примѣръ, юный Массенъ. Вы, вѣдь, провалитесь!» «Негодяй!» мысленно аттестовалъ своего учителя юный Массенъ.
Примусъ, сынъ пробста, страдалъ сонливостью. «Это болѣзнь!» увѣряла его мамаша. «Съ нимъ нельзя быть строгимъ!» Пробстъ съ семьей
[276]жилъ всего въ двухъ миляхъ отъ господина Габріэля; домъ у нихъ былъ полная чаша; жили они широко. «Вотъ помяните мое слово, пробстъ умретъ епископомъ!» говорила госпожа Габріэль. «У него такіе союзы при дворѣ, да и жена его изъ знатнаго рода, знаетъ наизусть всю герольдику!»
Опять пришла Троица; прошелъ цѣлый годъ съ тѣхъ поръ, какъ Петька поселился въ домѣ господина Габріэль. За это время онъ пріобрѣлъ много познаній, но голосъ его все еще не вернулся, да и вернется-ли когда-нибудь?
Господинъ Габріэль со всѣмъ семействомъ и пансіонерами былъ приглашенъ къ пробсту на обѣдъ и затѣмъ на балъ. Созвано было множество гостей изъ города и изъ окрестныхъ усадебъ. Семейство аптекаря тоже было приглашено. Ромео предстояло увидѣться съ Юліей и, можетъ быть, даже протанцовать съ ней первый танецъ!
Дворъ и домъ пробста содержались въ строгомъ порядкѣ; домъ былъ весь оштукатуренъ, а во дворѣ никто бы не нашелъ ни одной навозной кучи; зато тамъ возвышалась выкрашенная въ зеленый цвѣтъ голубятня, увитая плющомъ. Жена пробста была высокая, плотная женщина, «glaukopis Athene», какъ называлъ ее господинъ Габріэль, «голубоокая, но не волоокая Юнона», какъ мысленно назвалъ ее Петька. Она отличалась какою-то важною кротостью и все жаловалась на свое слабое здоровье; вѣрнѣе, она страдала тою же болѣзнью, что и сынокъ—сонливостью. Одѣта она была въ шелковое платье васильковаго цвѣта; завитые волосы были высоко взбиты и съ правой стороны придерживались большимъ медальономъ съ портретомъ ея прабабушки-генеральши, а съ лѣвой большою кистью винограда изъ бѣлаго фарфора.
У пробста были красное подвижное лицо и блестящіе бѣлые зубы, отлично справлявшіеся съ жаркимъ изъ дичи. Разговоръ его весь былъ пересыпанъ анекдотами; онъ могъ найти тему для бесѣды съ любымъ человѣкомъ, но зато самъ-то этотъ человѣкъ ужъ никакъ не могъ сказать, что бесѣдовалъ съ пробстомъ. Среди гостей находился и совѣтникъ, а въ числѣ наѣхавшихъ изъ усадебъ и Феликсъ, сынъ коммерсанта. Онъ уже конфирмовался и былъ теперь элегантнѣйшимъ молодымъ человѣкомъ и по платью, и по манерамъ. Поговаривали, что онъ милліонеръ, и госпожа Габріэль даже побоялась заговорить съ нимъ. Петька же былъ несказанно радъ встрѣчѣ съ Феликсомъ; тотъ самъ привѣтливо подошелъ къ нему и передалъ ему поклонъ отъ своихъ родителей; они читали всѣ письма, которыя писалъ Петька матери и бабушкѣ.
Начался балъ. Дочка аптекаря танцовала первый танецъ съ совѣтникомъ,—такъ ужъ она обѣщала заранѣе своей матери и самому совѣтнику. Второй танецъ былъ обѣщанъ Петькѣ, но явился Феликсъ и перебилъ у него даму, ограничившись лишь привѣтливымъ кивкомъ и словами: «Вы
[277]позволите? Mademoiselle согласна, если вы позволите!» Петька состроилъ вѣжливую мину, но не сказалъ ни слова, и Феликсъ умчалъ дочку аптекаря, бывшую царицею бала. Слѣдующій танецъ опять танцовалъ съ нею онъ.
— А гросфатеръ вы подарите мнѣ?—спросилъ Петька, блѣдный отъ волненія.
— Да, да!—отвѣтила она, очаровательно улыбаясь.
— Ну, не захотите же вы отбивать у меня даму!—сказалъ Феликсъ, стоявшій тутъ же.—Это не по дружески, а мы съ вами, вѣдь, старые друзья. Вы сказали, что очень довольны нашей встрѣчей, такъ не отнимайте же у меня удовольствія вести mademoiselle къ столу!—Съ этими словами онъ обнялъ Петьку за талію и, смѣясь, прикоснулся лбомъ къ его лбу.—Уступаете? Не правда-ли?
— Нѣтъ!—отвѣтилъ Петька, гнѣвно сверкая глазами.
Феликсъ шутливо приподнялъ плечи и закруглилъ локти, словно желая изобразить лягушку, готовую прыгнуть, и сказалъ:—Вы вполнѣ правы, молодой человѣкъ! То же самое сказалъ бы и я, если бы танецъ былъ обѣщанъ мнѣ!—И онъ, отвѣсивъ своей дамѣ изящный поклонъ, отошелъ въ сторону. Но, немного погодя, когда Петька стоялъ въ углу, поправляя свой бантикъ, Феликсъ опять подошелъ къ нему, обнялъ его за шею и съ самымъ заискивающимъ взглядомъ сказалъ:—Ну, будьте умницей! И моя мать, и ваша матушка, и ваша бабушка—всѣ скажутъ, что такъ могли поступить только вы! Я уѣзжаю завтра, и умру сегодня отъ скуки, если не буду сидѣть за столомъ рядомъ съ молодою барышней! Мой милый, единственный другъ, уступите!—Тутъ ужъ единственный другъ не устоялъ и самъ подвелъ Феликса къ красавицѣ.
Занялся день, когда гости пробста стали разъѣзжаться. Вся семья господина Габріэля ѣхала въ одной повозкѣ, и всѣ дремали, кромѣ Петьки и хозяйки. Она говорила о молодомъ сынкѣ богатаго коммерсанта, другѣ Петьки. Она, вѣдь, слышала, какъ тотъ сказалъ, чокаясь съ Петькой: «Выпьемъ, дружище, за здоровье вашей матушки и бабки!»—Въ этихъ словахъ было столько галантной небрежности!—восхищалась госпожа Габріэль.—Сразу видно, что онъ изъ богатаго, знатнаго семейства! Куда намъ всѣмъ до него! Сторонись, да и все тутъ!—Петька ничего не сказалъ на это, но слова ея легли ему на сердце тяжелымъ камнемъ. Вечеромъ, улегшись въ постель, онъ не могъ заснуть; въ ушахъ у него все раздавалось: «Сторонись, да и все тутъ!» Онъ такъ и сдѣлалъ, посторонился передъ богачомъ! И все потому, что самъ родился въ бѣдности, обязанъ всѣмъ милости одного изъ такихъ богачей. А развѣ они лучше бѣдныхъ? И почему бы имъ быть лучше? И изъ глубины его души поднялось нехорошее чувство, которое бы очень огорчило
[278]бабушку. Она и вспомнилась ему. «Бѣдная бабушка! Ты тоже вѣкъ свой прожила въ бѣдности! Богъ допустилъ это!» При этой мысли въ немъ закипѣло негодованіе, но вслѣдъ затѣмъ проснулось и сознаніе грѣховности такихъ чувствъ и мыслей. Онъ съ сокрушеніемъ вздохнулъ объ утраченной дѣтской душевной невинности, а на самомъ-то дѣлѣ былъ въ эту минуту такъ же невиненъ, какъ и прежде, если не больше. Счастливый Петька!
Недѣлю спустя, пришло письмо отъ бабушки. Она писала, какъ умѣла, гдѣ большими, гдѣ маленькими буквами, но все письмо ея дышало безпредѣльною любовью къ внуку.
«Мой милый, дорогой мальчикъ! Я день и ночь думаю о тебѣ, скучаю по тебѣ; мать твоя тоже. Ея дѣла идутъ хорошо; она стираетъ. А вчера былъ у насъ Феликсъ съ поклономъ отъ тебя. Вы были вмѣстѣ на балу у пробста, и ты велъ себя благородно! Ты и всегда останешься такимъ, будешь радовать свою старую бабушку и работящую мать. Она сообщитъ тебѣ о дѣвицѣ Франсенъ».
Затѣмъ слѣдовала приписка отъ матери.
«Дѣвица Франсенъ выходитъ замужъ. Старушка-то! Переплетчикъ Гофъ сталъ по прошенію придворнымъ переплетчикомъ и обзавелся большою вывѣской. Теперь она будетъ госпожей Гофъ. Это старая любовь, а она не ржавѣетъ, милый мой мальчикъ!
Мать твоя».
Вторая приписка гласила:
«Бабушка связала тебѣ полдюжины шерстяныхъ носковъ. Перешлемъ ихъ тебѣ при случаѣ. Я вложила въ нихъ хлѣба съ саломъ—твоего любимаго кушанья. Я знаю, что у господина Габріэля тебя не угостятъ саломъ; твоя хозяйка вѣрно боится «трихниновъ». Мнѣ даже и не выговорить этого слова! Но ты о нихъ не думай, а ѣшь себѣ на здоровье
Мать».
Петька прочелъ письмо и повеселѣлъ. Феликсъ всетаки былъ славный малый! Петька поступилъ нехорошо, не простившись съ нимъ послѣ бала. «Нѣтъ, Феликсъ лучше меня!» рѣшилъ Петька.
Г. Х. Андерсенъ. Собраніе сочиненій Андерсена въ четырехъ томахъ. Томъ третій. Изданіе второе — С.-Петербургъ: Акціон. Общ. «Издатель», 1899, С.255—312