[271]VI.
Первый урокъ у господина Габріэля начинался рано утромъ; занимались французскимъ языкомъ. За завтракомъ сидѣли только пансіонеры, дѣти и сама хозяйка. Она пила въ это время свой «второй» кофе; первый ей всегда подавали въ постель.—Это такъ здорово пить кофе въ постели, если имѣешь расположеніе къ истерикѣ!—говорила она. Она спросила у Петьки, какой у него былъ сегодня урокъ.—Французскій!—отвѣтилъ онъ.—О, это дорогой языкъ!—сказала она.—Это языкъ дипломатовъ и аристократовъ. Я не училась ему въ дѣтствѣ, но въ сожительствѣ съ ученымъ мужемъ многому научишься такъ же хорошо, какъ будто училась этому съ малолѣтства. Всѣ необходимыя слова я знаю, и думаю, что сумѣю скомпрометтировать себя въ любомъ обществѣ!
Замужество съ ученымъ мужемъ доставило госпожѣ Габріэль еще иностранное имя. Крестили ее Меттой въ честь одной тетки, всѣ богатства которой должны были перейти къ ней по наслѣдству. Ну, имя-то перешло, а наслѣдство-то нѣтъ, и господинъ Габріэль сталъ звать свою супругу «Мета», что значитъ по-латыни «цѣль». На всемъ ея бѣльѣ красовалась мѣтка М. Г., т. е. Мета Габріэль, но остроумный пансіонеръ Массенъ принялъ ихъ за отмѣтку «Meget godt» («очень хорошо») и добавилъ къ нимъ чернилами большой вопросительный знакъ на всѣхъ скатертяхъ, носовыхъ платкахъ и простыняхъ[1].
— Вы развѣ хозяйку нашу не любите?—спросилъ Петька, когда юный Массенъ посвятилъ его въ свою остроумную выдумку.—Она такая ласковая, а господинъ Габріэль такой ученый.
— Она лгунья,—сказалъ юный Массенъ:—а господинъ Габріэль негодяй! Былъ бы я капраломъ, а онъ рекрутомъ, я бы такъ отстегалъ его!—И лицо юнаго Массена приняло какое-то кровожадное выраженіе,
[272]губы стали еще тоньше, а все лицо обратилось какъ бы въ одну сплошную веснушку.
Петьку дрожь пробрала отъ такихъ ужасныхъ словъ, а юный Массенъ считалъ себя правѣе праваго, разсуждая: «Развѣ не жестоко со стороны родителей и учителей заставлять человѣка терять свои лучшіе годы, свою золотую молодость, зубря грамматику и никому не нужныя имена и числа вмѣсто того, чтобы наслаждаться свободой, дышать полною грудью, бродить съ ружьемъ за плечами, какъ настоящій охотникъ! То-то было бы раздолье! Такъ нѣтъ, знай сиди взаперти и зѣвай надъ книгой по приказу господина Габріэля, терпи упреки въ лѣности и получай дурныя отмѣтки, о которыхъ еще отписываютъ родителямъ! Ка́къ же послѣ этого господинъ Габріэль не негодяй?!»
— И онъ дерется линейкой!—подхватилъ Примусъ, повидимому вполнѣ согласный съ Массеномъ. Невесело было Петькѣ слушать такія рѣчи. Но ему не пришлось отвѣдать линейки,—онъ былъ почти мужчина на видъ, какъ сказала хозяйка; не бранили его и за лѣность,—онъ не лѣнился. Съ нимъ стали заниматься отдѣльно, и скоро онъ перегналъ и Массена и Примуса.
— У него есть способности!—говорилъ господинъ Габріэль.
— И видно, что онъ прошелъ балетную школу!—прибавляла хозяйка.
— Надо залучить его въ наше общество!—сказалъ аптекарь, который больше интересовался любительскимъ кружкомъ города, нежели своей аптекой. Злые языки повторяли про него старую, избитую остроту: «Его укусилъ бѣшеный актеръ, оттого онъ съ ума и сходитъ по театру!»—Онъ просто рожденъ «первымъ любовникомъ»!—продолжалъ аптекарь.—Года черезъ два изъ него выйдетъ такой Ромео! Да я думаю, если хорошенько загримировать его, да придѣлать ему усики, онъ и нынѣшнею зимою отлично сыграетъ Ромео.
Юлію должна была играть дочка аптекаря, «большой драматическій талантъ», по словамъ отца, «писанная красавица», по словамъ матери. Госпожа Габріэль могла сыграть кормилицу, а самъ аптекарь, исполнявшій обязанности и директора и режиссера, хотѣлъ взять на себя роль аптекаря; она хоть и маленькая, но первой важности. Все зависѣло теперь отъ позволенія господина Габріэля. Разрѣшитъ-ли онъ Петькѣ играть? Надо было постараться «обойти» его черезъ госпожу Габріэль, а для этого требовалось сначала умаслить ее. Ну, на это-то аптекаря было взять!—Вы просто рождены для роли кормилицы!—говорилъ онъ, искренно воображая, что этимъ страсть какъ льститъ ей.—Это, собственно говоря, самая здоровая роль въ пьесѣ! И веселая роль! Безъ нея нельзя было бы досмотрѣть пьесу,—такая она печальная! А въ васъ, madame Габріэль, такъ и бьютъ ключомъ нужныя живость и веселость!
[273]
Въ глазахъ госпожи Габріэль аптекарь былъ вполнѣ правъ, но она сильно сомнѣвалась, чтобы мужъ ея позволилъ своему воспитаннику потратить хоть чуточку времени на разучиваніе роли и участіе въ спектаклѣ. Тѣмъ не менѣе она обѣщала постараться «обойти» мужа, и аптекарь немедленно принялся за изученіе своей роли. Особенно озабочивалъ его гримъ; онъ хотѣлъ явиться настоящимъ скелетомъ, олицетворенными нищетою и убожествомъ и всетаки порядочнымъ человѣкомъ. Задача трудная! Но куда труднѣе было госпожѣ Габріэль «обойти» мужа. Въ самомъ дѣлѣ, какъ ему было оправдаться передъ лицами, помѣстившими къ нему Петьку и платившими за его ученье, если онъ позволитъ мальчику играть въ трагедіи? Не скроемъ, впрочемъ, что самъ-то Петька сгоралъ желаніемъ играть.—Но господинъ Габріэль не позволитъ!—говорилъ онъ.—Позволитъ!—утѣшала его хозяйка.—Погодите, я обойду его!—Она бы охотно прибѣгла къ пуншу, да вотъ бѣда, господинъ Габріэль не долюбливалъ пунша! Супруги часто не сходятся вкусами, не въ обиду будь сказано госпожѣ Габріэль. «Одинъ стаканчикъ, не больше!» говаривала она. «Это подымаетъ духъ, веселитъ человѣка, а такимъ ему и велѣлъ быть Господь Богъ!»
Петька долженъ былъ играть Ромео; хозяйкѣ таки удалось «обойти» супруга. У аптекаря состоялась считка, былъ поданъ шоколадъ и «геніи», то есть чайное печенье особаго сорта. Эти крендельки продаются въ булочныхъ по скиллингу за дюжину. Они такіе крохотные и подаются обыкновенно въ такомъ изобиліи, что названіе ихъ «геніями» стало ходячею остротою.—Насмѣхаться-то легко!—замѣчалъ господинъ Габріэль, а самъ раздавалъ насмѣшливыя прозвища направо и налѣво. Домъ аптекаря онъ прозвалъ «Ноевымъ ковчегомъ съ чистыми и нечистыми животными». И это за то только, что тамъ очень любили домашнихъ животныхъ, принятыхъ какъ бы въ составъ семьи. У барышни была прелестная кошечка «Граціоза», съ пушистою, мягкою шерсткой. Киска располагалась отдыхать то на подоконникѣ, то на колѣняхъ, то на чьемъ-нибудь рукодѣліи, а то такъ бѣгала по накрытому обѣденному столу. У самой аптекарши былъ птичій дворъ съ утками и курами, канарейки и попугай. Попка могъ перекричать всѣхъ остальныхъ птицъ вмѣстѣ. Кромѣ того по комнатамъ расхаживали двѣ собаки, Фликъ и Флокъ и, хотя отъ нихъ совсѣмъ не благоухало, валялись и по дивану, и по супружеской постели.
Считка началась и шла вполнѣ благополучно, если не считать маленькаго перерыва, вызваннаго тѣмъ, что одна изъ собакъ ослюнявила новое платье госпожи Габріэль. Но, конечно, она хотѣла только приласкаться къ гостьѣ, да и пятенъ на платьѣ не осталось! Кошка тоже нѣсколько мѣшала чтенію; ей непремѣнно хотѣлось подать лапку исполнительницѣ роли Юліи, усѣсться ей на голову и помахивать хвостикомъ.
[274]И Юлія дѣлила свои нѣжныя рѣчи между кошкою и Ромео. А Петькѣ по своей роли приходилось говорить дочкѣ аптекаря какъ разъ то, что онъ бы и желалъ сказать ей. Какъ она была мила, трогательна, «истое дитя природы», и «вполнѣ шла рядомъ съ своею ролью»,—какъ выражалась госпожа Габріэль. Петьку просто въ жаръ бросало отъ всего этого. Кошка же проявила кое-что даже повыше инстинкта, усѣвшись на плечо Петькѣ и такимъ образомъ наглядно изображая симпатію между Ромео и Юліей. Съ каждой репетиціей сердечность отношеній становилась яснѣе и полнѣе, кошка довѣрчивѣе, попка и канарейки крикливѣе; Фликъ и Флокъ носились какъ угорѣлые.
Насталъ и день спектакля; Петька былъ вылитымъ Ромео и поцѣловалъ Юлію въ самыя губки.
— Какъ нельзя болѣе естественно!—заявила госпожа Габріэль.—Безстыдникъ!—проворчалъ совѣтникъ, господинъ Свенсенъ, первый богачъ и первый толстякъ въ городѣ. Отъ жары въ комнатѣ и отъ внутренняго жара потъ лилъ съ него градомъ. Петька не приглянулся ему.—Этакій щенокъ!—отозвался про него толстякъ.—Да еще такой длинный, что переломи его пополамъ, выйдутъ два щенка!
Итакъ, большой успѣхъ и только одинъ врагъ! Петька и тутъ оказался Петькой-Счастливцемъ!
Усталый, ошеломленный массою новыхъ впечатлѣній, добрался онъ до своей комнатки. Было уже за полночь. Госпожа Габріэль постучала въ стѣну:—Ромео! У меня есть пуншъ!—Въ дырку просунулась воронка, и Петька-Ромео подставилъ подъ нее стаканъ.—Покойной ночи, госпожа Габріэль!—Но самъ-то Петька заснуть не могъ. Въ ушахъ у него не переставали раздаваться слова, сказанныя имъ сегодня Юліи, въ особенности же—услышанныя отъ нея. Во снѣ ему даже приснилось, что онъ женится… на дѣвицѣ Франсенъ! Чего, чего только не приснится иной разъ человѣку!
Г. Х. Андерсенъ. Собраніе сочиненій Андерсена въ четырехъ томахъ. Томъ третій. Изданіе второе — С.-Петербургъ: Акціон. Общ. «Издатель», 1899, С.255—312