БОРИСЪ И ГЛѢБЪ — нареченные во св. крещеніи Романъ и Давидъ, св. мученики-страстотерпцы, князья россійскіе, по времени — первые въ сонмѣ святыхъ русской церкви. — Іаковъ черноризецъ въ «Сказаніи о страстотерпцахъ св. муч. Бор. и Гл.» и преп. Несторъ въ «Чтеніи объ ихъ житіи и погубленіи» — писатели XI—XII в. — представили въ лицѣ этихъ первыхъ рус. св. мучениковъ нѣкоторыя возвышенно-идеальныя черты «князя-христіанина» въ его «семейственности» и «государственности», какъ бы въ рѣшительный противовѣсъ царившему еще тогда языческому строю жизни, съ постоянными княжескими междуусобіями и раздорами, и подробно разсказали объ ихъ мученической смерти отъ руки родного брата Святополка, заклейменнаго въ народной памяти, подъ вліяніемъ ихъ же разсказовъ, позорнымъ прозвищемъ «окаяннаго». — Бор. и Гл. въ числѣ двѣнадцати сыновей великаго кн. Владиміра св., рожденныхъ отъ разныхъ женъ, были самыми младшими и происходили отъ матери «болгарини» (Іак. черн.) или, по нѣкоторымъ извѣстіямъ, отъ «царевны Анны», двоюродной сестры греч. императоровъ Василія и Константина (Іоакимовская и Тверская лѣтоп.) и, такимъ образомъ, если допустить послѣднее — родились уже по принятіи Владиміромъ христіанства и отъ матери христіанки. Среди другихъ сыновей Владиміра, изъ которыхъ каждому онъ далъ для управленія по опредѣленному княжескому удѣлу, Борисъ и Глѣбъ, по словамъ Нестора, «сіяли, какъ двѣ свѣтлыя звѣзды» во мракѣ — своими прекрасными качествами, служили истиннымъ утѣшеніемъ и усладой его старости, подобно Іосифу и Веніамину для Іакова, и потому Владиміръ и любилъ ихъ предпочтительно предъ другими. Съ ранняго дѣтства неразрывная братская любовь соединяла ихъ. Такъ, когда Бор. и Гл. оба были еще въ дѣтскомъ возрастѣ — «ѥдиначе дѣтска бѣста» (Нест.), — но Борисъ былъ всетаки значительно старше лѣтами, а Глѣбъ еще «вельми дѣтескъ»‚ — они тѣмъ не менѣе постоянно проводили время вмѣстѣ — въ чтеніи, молитвѣ и въ дѣлахъ милосердія. Борисъ былъ уже наученъ грамотѣ и читалъ книги — «житія и мученія святыхъ», молясь и проливая слезы при этомъ чтеніи, — Глѣбъ же, неумѣвшій читать, «сидѣлъ подлѣ него и слушалъ», постоянно, день и ночь былъ вмѣстѣ съ нимъ. Отецъ ихъ премного былъ «милостивъ» ко всѣмъ нуждающимся, сирымъ, болящимъ, повелѣвая развозить по городу нужное и потребное для всѣхъ таковыхъ: такъ и сіи св. Бор. и Гл., «видяща блаженная отца тако творяща, утверждастася на милостыню», подавая нищимъ, помогая вдовицамъ и сиротамъ. Отцу нравилось такое поведеніе ихъ, потому что въ этомъ онъ «видѣлъ на нихъ благословеніе Божіе». Самыя имена, полученныя ими при крещеніи (Романъ и Давидъ), по словамъ преп. Нестора, служили предъуказаніемъ того конечнаго страдальческаго подвига, который, по благословенію и соизволенію Божію, долженствовалъ увѣнчать ихъ жизнь и прославить въ потомствѣ, такъ какъ въ житіи св. муч. Романа и въ борьбѣ Давида съ Голіаѳомъ онъ усматриваетъ черты, сходныя съ тѣмъ, что случилось и съ ними, и этимъ очевидно хочетъ показать, что на нихъ «во всемъ почивало благословеніе Божіе». — Вступивъ въ зрѣлый возрастъ, Борисъ, исполняя желаніе и волю отца, женился: «се же блаженный, говоритъ преп. Несторъ, сотвори не похоти ради тѣлесныя, — нѣтъ, не буди тако; но закона ради цесарскаго и послушанія ради отча». Вслѣдъ за этимъ Борисъ получилъ свой удѣлъ — Ростовъ (по Іакову черн., у Нестора не называется, какой именно удѣлъ), Глѣбъ же остался при отцѣ, который не хотѣлъ съ нимъ разстаться, но затѣмъ, когда узналъ, что Святополкъ злоумышляетъ противъ нихъ, намѣреваясь погубить всѣхъ своихъ братьевъ, чтобы «всю страну покорити и владѣти единому»‚ — Владиміръ призвалъ къ себѣ и Бориса, «блюдый, да нѣкако проліетъ (Святополкъ) кровь праведнаго». Борисъ и Глѣбъ, такимъ образомъ, остались жить при отцѣ, по прежнему пребывая «въ поученіи Божіихъ словесъ» и милостыню творя нищимъ, убогимъ и вдовымъ. Такъ разсказываетъ преп. Несторъ. По Іакову чернор. оба — Борисъ и Глѣбъ получили отъ отца удѣлы, Борисъ — Ростовъ, Глѣбъ же — Муромъ, и уѣхали въ эти города; но возможно, что Глѣбъ, хотя и получилъ свой удѣлъ‚ все таки оставался при отцѣ, особенно послѣ того, какъ распространился слухъ о коварныхъ замыслахъ Святополка, что можетъ быть заставило вызвать назадъ и Бориса, или же Борисъ, узнавъ объ этихъ замыслахъ, самъ, безъ особаго зова, прибылъ къ отцу изъ Ростова, о чемъ и говорится у Іакова черноризца. Владиміръ былъ уже старъ и впалъ въ болѣзнь, между тѣмъ на Русь совершили набѣгъ печенеги: Владиміръ выслалъ противъ нихъ Бориса съ большимъ воинствомъ и вскорѣ умеръ (въ 1015 году). Святополкъ возсѣлъ на великокняжескомъ престолѣ въ Кіевѣ и немедленно принялся за выполненіе своихъ преступныхъ замысловъ относительно братьевъ и прежде другихъ — относительно св. Бориса и Глѣба. Онъ былъ женатъ на дочери польскаго короля, католика Болеслава, самъ принялъ католичество, и возможно, что въ своихъ планахъ единовластительства въ русской землѣ находилъ поддержку какъ со стороны тестя, такъ и въ содѣйствіи и подстрекательствѣ римско-католическаго духовенства, питавшаго надежды на распространеніе чрезъ него латинства на Руси, какъ этого добивались римо-католики со времени принятія русскими христіанства. Во всякомъ случаѣ Святополкъ задумалъ погубить братьевъ и, занявъ княжескій престолъ въ Кіевѣ подговорилъ и послалъ убійцъ къ Борису, который въ это время возвращался изъ похода противъ печенеговъ и остановился на рѣкѣ Альтѣ, подъ Переяславлемъ: здѣсь нашли его убійцы. Борисъ уже зналъ о смерти отца и горько сѣтовалъ, что онъ умеръ и похороненъ безъ него, получилъ онъ также извѣстіе и о томъ, что Святополкъ вступилъ на кіевскій престолъ. Дружина, бывшая съ Борисомъ, совѣтовала ему поспѣшить въ Кіевъ и самому возсѣсть на «отчій столъ», потому что «его всѣ желали» — за него было войско, его желали кіевляне. Борисъ, какъ истинный христіанинъ, охраняя святость братскихъ отношеній и правъ старшинства, отвергъ предложеніе: «не могу поднять руки на старшаго брата, — сказалъ онъ, старшій братъ будетъ мнѣ вмѣсто отца». Тогда дружинники покинули его — разошлись. По Нестору, Борисъ самъ распустилъ ихъ по домамъ, не желая, чтобы они гибли въ междуусобной войнѣ его съ братомъ и собираясь лично отправиться къ нему, чтобы установить и сохранить истинно братскія отношенія; по разсказу Іакова черноризца, дружинники сами разошлись — бросили его, потому что онъ не согласился на ихъ предложеніе — «не захотѣлъ служить выгодамъ Русской земли», «общеземскому дѣлу» (Забѣлинъ). Борисъ остался одинъ, съ немногими «отроками» — слугами. Онъ, повидимому, не зналъ, что къ нему уже посланы Святополкомъ убійцы, хотя ожидалъ и готовился къ этому (такъ по Іакову, по Нестору — онъ былъ извѣщенъ объ отправленіи къ нему убійцъ и потому готовился христіански встрѣтить и перенести мученическія страданія); убійцы прибыли къ его шатру глубокой ночью, выждали когда онъ, проснувшись рано утромъ, молился за утреннимъ богослуженіемъ, ворвались въ шатеръ и, «какъ звѣри дивіи», набросились на него и закололи копьями. — Іаковъ черноризецъ такъ описываетъ эту мученическую «страсть» св. Бориса... «Внутри шатра пламенно, до изнеможенія силъ, молился св. князь до поздняго вечера, затѣмъ возлегъ онъ на одрѣ своемъ и горько плакалъ, сонъ бѣжалъ отъ его очей, а убійцы лютые уже приближались. Наступало утро — время заутрени. То былъ воскресный день... Блаженный князь велѣлъ находившемуся при немъ священнику служить заутреню (въ спискѣ XII в. — «заоутрьнюю», XIV в. — «оутренюю»), самъ же всталъ съ постели, надѣлъ обувь, умылъ лицо и началъ молиться Господу Богу. Посланные Святополкомъ убійцы пришли еще ночью, скрывались и теперь только показались предъ княжескимъ шатромъ, въ которомъ «блаженный страстотерпецъ самъ пѣлъ псалтирь заутреннюю»; его извѣстили о приближеніи убійцъ, онъ продолжалъ пѣніе псалмовъ (шестопсалміе): «Господи, чьто ся оумножиша сътоужающіи; мнози въсташа на мя»... «Господи, Боже мой, на Тя уповахъ, спаси мя» (по сп. XII в.), засимъ канонъ и, кончивъ утреню, началъ молиться предъ иконой Господней, прося сподобить его «пріяти страсть», а когда услышалъ подлѣ шатра «топотъ» (по сп. XIV в., въ сп. XII в. — «шпътъ»), затрепеталъ, заплакалъ и воззвалъ къ Богу: «Слава ти Господи, яко въ свѣтѣ семь сподобилъ мя еси зависти ради пріяти горькую си смерть, всепострадати» (въ сп. XII в. «престрадати») любве ради и словесе Твоего (въ сп. XII в. и — нѣтъ). Не всхотѣхъ бо взыскати княженія (слова этого въ сп. XII в. нѣтъ) себѣ самъ; ничто же о себѣ изволихъ, по апостолу: любы все терпитъ, всѣму вѣру емлетъ и не ищетъ своихъ си. И пакы: Боязни въ любви нѣтъ, съвершенная бо любы вънъ (вонъ) измещеть боязнь (1 Кор. 13, 7; 1 Іоан. 4, 18). Тѣмъ же, Владыка, душа моя въ руку Твоею выну, яко закона Твоего не забыхъ. «Яко Господу годѣ (угодна) бысть, тако буди» (по сп. XIV в.). Священникъ — «попинъ», бывшій при Борисѣ, и «отрокъ», служившій ему, были глубоко потрясены, видя «господина своего дряхла (скорбна) и печалью обліяна суща», и «умиленно» сказали ему: «Милый наю (нашъ), господине драгый, коликой благости исполненъ бысть, яко не въсхотѣ противитися брату своему любве ради Христовы, яко велики вои держа въ руку твоею». Тогда ворвались въ шатеръ убійцы, кинулись на св. Бориса, поразили его копьемъ, и онъ палъ на землю; любимый отрокъ его Георгій бросился было къ нему, думая своимъ тѣломъ прикрыть его — убійцы поразили и его и, желая снять съ него «золотую гривну», которая была подарена ему св. Борисомъ въ знакъ особаго расположенія къ нему и которую онъ носилъ на шеѣ, — отрубили ему голову, уже мертвому. Борисъ, между тѣмъ, смертельно раненый, былъ еще живъ, простилъ всѣмъ и молился за своихъ убійцъ. Злодѣи, завернувъ тѣло его въ шатеръ, въ которомъ онъ находился, повезли къ Кіеву, но Святополкъ, извѣщенный о совершенномъ злодѣяніи и о томъ, что страдалецъ еще дышетъ, послалъ на встрѣчу имъ двухъ варяговъ, которые и довершили убійство, на пути — «на бору», недалеко отъ Кіева. Это случилось въ 1015 г., 24 іюля. Тѣло убитаго было отнесено «тайно» (по Іакову чернор.) въ Вышгородъ, который, по Нестору, «отъ Кіева, града стольнаго» находился въ разстояніи «пятнадцати стадій»: здѣсь оно было положено — погребено «у церкви св. Василія». — Погубивъ Бориса, Святополкъ тотчасъ же отправилъ убійцъ и къ св. Глѣбу. Въ разсказѣ о мученической кончинѣ послѣдняго встрѣчаются нѣкоторыя противорѣчія между Іаковомъ чернор. и преп. Несторомъ, болѣе существенныя, чѣмъ въ другихъ мѣстахъ ихъ «чтенія» и «сказанія», хотя вообще принято думать, что преп. Несторъ въ своемъ разсказѣ пользовался Іаковомъ мнихомъ. По Нестору, св. Глѣбъ, узнавъ о братоубійственныхъ намѣреніяхъ Святополка, «восхотѣ отбѣжати въ полуночныя страны», пошелъ къ рѣкѣ (Днѣпру), нашелъ здѣсь «кораблецъ уготованъ», сѣлъ на него и «тако отбѣже отъ законопреступнаго брата»; но куда именно, въ какія «полунощныя страны» отбѣжалъ онъ и гдѣ, въ какомъ мѣстѣ нашли его убійцы, посланные Святополкомъ — неизвѣстно. По Іакову чернор. они встрѣтили его на рѣкѣ Смедыни, впадающей въ Днѣпръ, недалеко отъ Смоленска, плывшимъ въ «насадѣ» — въ княжеской лодкѣ, и здѣсь онъ былъ зарѣзанъ ножемъ своимъ же поваромъ, Торчиномъ по имени. Чѣмъ объясняется указанное противорѣчіе или, точнѣе — умолчаніе, недостатокъ фактическихъ подробностей у преп. Нестора, если онъ дѣйствительно имѣлъ предъ собою точное показаніе чернор. Іакова о мѣстѣ и обстоятельствахъ убіенія св. Глѣба, — остается не разъясненнымъ. Проф. Голубинскій полагаетъ, что «повѣсть» Іакова не была собственно настоящимъ житіемъ св. Бориса и Глѣба, составленнымъ по образцу греческихъ житій святыхъ, что преп. Несторъ взялъ на себя трудъ составить такое именно «житіе», пользуясь готовой уже повѣстію Іакова, и что «оно, такимъ образомъ, представляетъ собою первый у насъ опытъ настоящаго житія» (Ист. русск. церк. т. I, пол. 1, стр. 620). Но всетаки непонятно, для чего въ такомъ случаѣ понадобилось ему допускать противорѣчія Іакову, приводить однѣ подробности изъ него и измѣнять или умалчивать о другихъ, хотя бы и совершенно безразличныхъ для главной его цѣли церковно-назидательной. Кромѣ того, нельзя не замѣтить, что «сказаніе» Іакова, которое проф. Голубинскій считаетъ не совсѣмъ подходящимъ къ обычному типу греко-славянскихъ церковно-назидательныхъ житій святыхъ, пользовалось у насъ несравненно большей извѣстностію въ церковномъ именно употребленіи, чѣмъ собственно «житіе» Нестора, и по нему, главнымъ образомъ, наши предки знали и научились чтить память святыхъ и славныхъ киязей — страстотерпцевъ Бориса и Глѣба. Такъ, оно и дошло до насъ во множествѣ списковъ, отъ XII до XVII в.‚ тогда какъ «житіе» ихъ, составленное Несторомъ, извѣстно всего лишь въ пяти—шести спискахъ, изъ которыхъ древній не позднѣе XIV в. — Проложныя «чтенія» о свв. Борисѣ и Глѣбѣ, извѣстныя по спискамъ XII—XIII в. и всѣ позднѣйшія, составлены по Іакову, а не по Нестору, а проложныя чтенія, назначавшіяся для церковнаго чтенія, были просто сокращеніемъ болѣе или менѣе обширныхъ церковныхъ житій, и, при этомъ, въ нѣкоторыхъ спискахъ Прологовъ, какъ напр. въ Успенскомъ 1405 г. (Синод. библ., Успен. рук. № 3) помѣщались — и краткое проложное чтеніе, и обширное «сказаніе», но именно — Іакова. Въ Степенной книгѣ и въ Четьи-Минеяхъ м. Макарія приводится также «сказаніе» Іакова и нѣтъ «житія» Нестора, даже въ нашей первоначальной лѣтописи о свв. Борисѣ и Глѣбѣ разсказывается по Іакову, а не по Нестору, хотя преп. Несторъ и считается (допустимъ, и несправедливо) составителемъ этой лѣтописи. На основаніи такой извѣстности «сказанія» Іакова скорѣе можно думать, вопреки приведенному мнѣнію почтеннаго историка, что оно (житіе) именно, по крайней мѣрѣ, считалось и признавалось у насъ церковнымъ житіемъ свв. Бориса и Глѣба, а не «чтеніе» Нестора. — Показаніе Іакова мниха о мѣстѣ и обстоятельствахъ «погубленія» св. Глѣба, занесенное и въ первоначальную лѣтопись, вмѣстѣ съ разсказомъ объ убіеніи св. Бориса (подъ 1075 г.), принимается всѣми историками. Св. Глѣбъ былъ звѣрски умерщвленъ 5 сентября 1015 г., спустя мѣсяцъ и 12 дней послѣ убіенія его брата. Тѣло его «было положено на пустѣ мѣстѣ, на брезѣ, межи двѣма колодома», какъ говорится у Іакова, т. е., по объясненію проф. Голубинскаго, было похоронено «не въ Смоленскѣ, близъ котораго произошло убійство, а на томъ самомъ пустомъ мѣстѣ, гдѣ совершено убійство, на берегу Днѣпра», и «погребено было не съ подобающею честію (гдѣ либо при церкви) въ княжескомъ каменномъ гробѣ, а съ безчестіемъ (на полѣ) въ простолюдинскомъ деревянномъ гробѣ, состоявшемъ изъ двухъ колодъ, каковы были деревянные гробы въ древнее время» (Исторія канонизаціи святыхъ въ русск. цер.‚ стр. 27, прим.). — Въ разсказѣ о звѣрскомъ «погубленіи» св. Глѣба, какъ у Іакова, такъ и у преп. Нестора, въ каждомъ словѣ чувствуется то же глубоко-набожное, можно сказать — священное настроеніе и благоговѣніе самихъ благочестивыхъ «списателей» предъ возвышеннымъ нравственно-христіанственнымъ образомъ невиннаго святаго страдальца-мученника, какимъ проникнуты ихъ разсказы объ убіеніи и его брата, какъ и все ихъ повѣствованіе. Предъ ихъ религіозно-освѣщеннымъ взоромъ предносятся образы библейскихъ и евангельскихъ страдальцевъ — Авеля, неповинно убіеннаго своимъ же братомъ и первымъ на землѣ извергомъ — братоубійцей Каиномъ, Іосифа Прекраснаго, брошеннаго въ ровъ, на погибель, также своими братьями, образъ самаго великаго, божественнаго страстотерпца, агнца непорочнаго, закланнаго за грѣхи міра, Христа, и — сонмы христіанскихъ святыхъ и мучениковъ. Своими разсказами они вводили этихъ первыхъ въ русской землѣ христіанскихъ страстотерпцевъ именно въ сонмъ общевселенскихъ святыхъ православной церкви и показывали въ ихь лицѣ красоту и святость христіански воспитанной души и общественности. Свв. Борисъ и Глѣбъ, по ихъ разсказамъ, неповинно погубленные, павшіе жертвой нечестиво-языческихъ вожделѣній и до-христіанскаго строя общественныхъ отношеній, представляли воплощеніе тѣхъ именно возвышенныхъ нравственныхъ достоинствъ и добродѣтелей, какихъ не доставало въ языческомъ обществѣ и какихъ чуждо всякое общество полуязыческое или двоевѣрное (а такимъ въ княжескій періодъ нашей исторіи и долго позднѣе, въ значительной степени, и было большинство нашего народа), — они были живымъ воплощеніемъ (какъ истинные сыны Владиміра — христіанина, а уже не язычника) святой, дѣтски-чистой и спасительной вѣры въ Бога, послушанія отцу и отеческимъ законамъ (они и погублены были потому, что не хотѣли нарушать законъ старшинства и старшаго въ родѣ), братней любви, согласія и мира (въ періодъ постоянной братоубійственной розни и взаимныхъ братскихъ раздоровъ), горячей, дѣятельной любви къ ближнему. И, напротивъ, Святополкъ Окаянный являлся прямымъ отрицаніемъ всего этого, живымъ воплощеніемъ всего нечестиваго «окаянства» язычества — и по своимъ душевнымъ качествамъ‚ и во внѣшней дѣятельности. Такими наши древніе «списатели», не мудрствуя лукаво, изображаютъ свв. братьевъ страстотерпцевъ Бор. и Гл., такими признала ихъ Церковь, причислившая ихъ къ лику святыхъ русской церкви и прославляющая (съ XI в.) въ своихъ пѣснопѣніяхъ, наконецъ, такими же зналъ и знаетъ ихъ и весь православный русскій народъ, въ которомъ они, за указанныя высокія христіанскія добродѣтели, почитаются и прославляются на ряду съ извѣстнѣйшими и наиболѣе народными у насъ святыми и мучениками — св. Николаемъ Угодникомъ и св. Георгіемъ Побѣдоносцемъ (съ тѣмъ и другимъ вмѣстѣ они уже являются въ разсказахъ Іакова объ ихъ чудесахъ).
Вслѣдъ за повѣствованіемъ объ убіеніи свв. Бориса и Глѣба, Іаковъ чернор. и преп. Несторъ разсказываютъ и объ открытіи ихъ мощей, о прославленіи церковію причисленіемъ къ лику русскихъ святыхъ и о чудесахъ ихъ. Мы не приводимъ ихъ разсказа объ этомъ, такъ какъ его можно найти въ любомъ сборникѣ житій русскихъ святыхъ (въ Чт.-Мин. Димитрія Рост., у Муравьева‚ преосв. Филарета Чер., Димитрія Твер. и др.), — укажемъ лишь главное и существенное. — Когда Ярославъ послѣ упорной борьбы «одолѣлъ» наконецъ Святополка, который и погибъ, какъ новый Каинъ, «гонимый гнѣвомъ Божіимъ», въ невѣдомомъ мѣстѣ — «въ пустынѣ межи Чахы (чехи) и Ляхы» (ляхи, поляки), когда «крамола престала въ Русской землѣ» и Ярославъ сдѣлался полнымъ хозяиномъ «самовластцемъ въ Рустѣй земли», соединившимъ въ своихъ рукахъ «всю власть надъ нею» (Лѣт. подъ 1019—1036 г.‚ Іаковъ «Сказ.», въ изд. Срезневскаго стр. 64—65); то первой его мыслью и заботой было найти прахъ невинно погубленнаго его брата — страдальца, св. Глѣба, чтобы перенести и похоронить въ достойной и почетной усыпальницѣ, подлѣ его любимаго и спострадавшаго съ нимъ брата св. Бориса. Мѣсто это, гдѣ «на брегѣ» р. Смедыни было «повержено» — «съ безчестіемъ» погребено тѣло убіеннаго св. Глѣба, было указано, по устроенію Божію, особыми «чудесными знаменіями»‚ явленными на немъ, гробъ его былъ найденъ и съ почетомъ перевезенъ, по Днѣпру, въ Кіевъ, а отсюда въ торжественной процессіи перенесенъ въ Вышгородъ и похороненъ у церкви св. Василія, подлѣ могилы св. Бориса. Скоро близъ мѣста погребенія св. мучениковъ также начали являться чудесныя знаменія: «овогда бо на мѣстѣ, идѣже лежаста, видяху стояще столпъ огньнъ, овъгда же слышаху ангелы поюща. И то слышаще людіе и видяще вѣрніи, и славяху Бога, приходяще поклоняхуся съ страхомъ на мѣстѣ томъ. И пришельцы мнози прихожаху отъ инѣхъ странъ. И они вѣроваху си слышаще, а друзіи не вѣроваху, акы лжу мняху» (Іак.). Спустя немного деревянная церковь св. Василія, у которой были погребены тѣла свв. Бориса и Глѣба, сгорѣла, при этомъ, изъ нея было вынесены рѣшительно вcѣ священные предметы, ничего не сгорѣло, сгорѣли только однѣ стѣны церковныя. Митрополитъ Іоаннъ, по совѣщаніи съ вел. кн. Ярославомъ, устроилъ крестный ходъ въ Вышгородъ, къ мѣсту погребенія св. братій-мучениковъ, въ которомъ (крестномъ ходѣ) принималъ участіе и самъ Ярославъ, затѣмъ, на мѣстѣ сгорѣвшей церкви поставили «клѣтку малу» (небольшую часовню), митрополитъ отслужилъ въ ней всенощную, а на другой день также съ крестнымъ ходомъ пошелъ къ ней и, сотворивъ молитву, велѣлъ откопать землю надъ гробами святыхъ братій. И вотъ, когда изнесли изъ земли и открыли ихъ гробы, то увидѣли преславное чудо: тѣла святыхъ не имѣли никакой язвы, но были совершенно цѣлыя, и лица (ихъ) были свѣтлы, какъ лице (ангела), такъ что дивились архіепископъ (м. Іоаннъ, котораго Іаковъ называетъ митрополитомъ и архіепископомъ) и всѣ люди, которые ощущали великое благоуханіе. И внесши (гробы) въ ту «храмину», которая была сооружена на мѣстѣ сгорѣвшей церкви, поставили ихъ поверхъ земли на правой сторонѣ (Іак. черн., у Голубинскаго, Канонизація и пр., стр. 29). Скоро у гробовъ св. мучениковъ совершилось два чуда: исцѣленіе сухорукаго и имѣвшаго скорченную ногу и прозрѣніе слѣпого. Когда это стало извѣстнымъ, Ярославъ рѣшилъ построить на мѣстѣ часовни и построилъ большую и прекрасно украшенную пятиглавую деревянную церковь во имя св. Василія: сюда торжественно, въ присутствіи Ярослава, всего духовенства и народа, были перенесены мощи свв. Бориса и Глѣба и установленъ имъ общецерковный всероссійскій праздникъ м. іюля въ 24-й день (это и день убіенія св. Бориса). Тогда же, или вскорѣ потомъ, была составлена м. Іоанномъ (1008—1035 г.) и церковная служба имъ, дошедшая до насъ въ спискѣ XII в. (изд. проф. Голубинскимъ въ Истор. р. цер. I, 2 пол.‚ стр. 429), а затѣмъ появились въ томъ же XI в. и указанныя церковныя «сказаніе» и «чтеніе» м. Іакова и преп. Нестора, изъ которыхъ первое теперь извѣстно также по списку XII в. (въ изд. гг. Шахматова и Лаврова, М. 1899 г., стр. 12—40). При Изяславѣ, сынѣ Ярослава I, вмѣсто обветшавшей уже названной церкви св. Василія, была построена новая одноглавая церковь, во имя уже свв. Бориса и Глѣба, и въ нее были перенесены, въ каменной ракѣ, ихъ св. мощи, въ 1072 г., мая 2-го и установленъ на этотъ день новый праздникъ въ память «перенесенія ихъ мощей». Спустя 40 лѣтъ послѣ этого, Владиміръ Мономахъ построилъ новую великолѣпную каменную церковь во имя св. Бориса и Глѣба, и въ нее были снова перенесены ихъ мощи, въ 1115 г., 2-го мая, въ день ихъ праздника: это второе перенесеніе ихъ мощей, бывшее при м. Никифорѣ, — къ торжеству этого дня, вѣроятно, была составлена и новая служба имъ на 2-е мая, составителемъ которой, какъ предполагаютъ, былъ кіевопечерскій инокъ преп. Григорій, который считается написавшимъ службу св. равноапостольному кн. Владиміру (арх. Димитрій, Мѣсяц. свят., Тверь, 1899 г., май, стр. 42). Кромѣ указанныхъ, въ честь Бор. и Гл. были еще праздники — 11 авг. (принесеніе ветхихъ ракъ ихъ въ Смоленскъ на Смедыни въ 1191 г.) и 5 сент. (день убіенія св. Глѣба). Вообще память ихъ чествовалась съ особенной торжественностью въ древней Руси. «Какъ первые русскіе святые, говоритъ проф. Голубинскій, они признаны были патронами Русской земли и по этой причинѣ въ періодъ до-монгольскій ихъ память праздновалась весьма торжественно, бывъ причисляема къ годовымъ праздникамъ Русской церкви» (Канонизація рус. св., 82). Но и въ послѣ-монгольскій періодъ память ихъ пользовалась у насъ великимъ почетомъ: объ этомъ свидѣтельствуетъ множество храмовъ и монастырей, въ разныхъ мѣстахъ, посвященныхъ ихъ имени. Во время нашествія монголовъ Вышгородъ былъ въ конецъ разоренъ‚ церкви его разграблены или уничтожены, и мощи свв. Бориса и Глѣба исчезли неизвѣстно куда; дѣлались попытки найти ихъ на мѣстѣ древняго Вышгорода (при импер. Елизаветѣ Петр. въ 1743 г., при Александрѣ I въ 1814 и 1816 г. и въ новѣйшее время), но всѣ поиски остались напрасными. Существуетъ народное преданіе, что исчезнувшія мощи свв. Бориса и Глѣба сокрыты на днѣ глубокаго колодца, находящагося за алтаремъ Вышегородской церкви (арх. Димитрій, ibid., 45). Недавно мѣстный смоленскій археологъ С. И. Писаревъ, въ брошюрѣ: «Было ли перенесеніе мощей свв. Бор. и Гл. изъ Вышгорода въ Смоленскъ на Смядынь» (Смоленскъ, 1897 г.) — высказалъ предположеніе, что мощи ихъ и до днесь почиваютъ, подъ спудомъ, но не въ Кіевѣ или Вышгородѣ, а въ Смоленскѣ. — Въ «Иконописномъ подлинникѣ» дается такое описаніе церковнаго изображенія св. Бор. и Гл. на иконахъ: «Борисъ подобіемъ русъ, власы мало съ ушей, брада не велика, аки Космина, на главѣ шапка, опушка черная соболья, ризы на немъ княжескія, шуба бархатная, выворотъ черной соболей, исподняя риза зеленая камчатая, въ рукѣ крестъ, въ другой мечь въ ножнахъ. Глѣбъ подобіемъ младъ, лицемъ бѣлъ, власы съ ушей кратки малы, очень кудреваты, на главѣ шапка, опушка соболья, ризы княжескія, шуба камчатая, выворотъ соболей, исподняя риза лазоревая камчатая, въ рукѣ крестъ, въ другой мечь въ ножнахъ. У обоихъ на ногахъ сапоги» (Филимоновъ, 334, 397, 398).
«Сказаніе» черн. Іакова о свв. Борисѣ и Гл., изд. м. Макаріемъ въ «Христ. Чт.» 1849 г., кн. II. — Срезневскаго, «Сказаніе о свв. Бор. и Гл. — Сильвестровскій Сборникъ XIV в.», Спб. 1860 г.‚ — Бодянскаго, въ «Чтен. Общ. ист. и древностей» 1870 г., кн. I, — А. А. Шахматова и П. Лаврова, Сборникъ XII в. Москов. Успенскаго Собора, М. 1899 г., вып. I, 12—40; «Чтеніе» преп. Нестора въ «Правосл. Собесѣдн.» 1858 г. кн. I, въ «Чтен. Общ. истор. и древ.» 1859 г., кн. I (Бодянскаго) и въ указ. изд. Срезневскаго; другой рукописный матеріалъ указанъ у Барсукова, Источ. рус. Агіогр.‚ 70—76; Проложныя «чтенія» о св. Бор. и Гл. въ печ. изд. Пролога (подъ 5 сент. и 24 іюля) и въ нашемъ изд. «Памятники древне-рус. церков.-учит. литерат.», вып. II: «Слав.-рус. Прологъ» Спб. 1896 г., стр. 3 и 158. Славянскій и русскій пересказы древнихъ житій и сказаній объ нихъ — у Димитрія Рост. въ «Чт.-Мин.» (подъ 2 мая) и въ разныхъ Сборникахъ житій рус. святыхъ — въ Истор. Словарѣ рус. св.‚ у Муравьева, Филарета и др., подъ 24 іюля. Изъ научныхъ работъ и сообщеній, касающихся историческихъ и агіологическихъ сторонъ жизни и древнихъ житійныхъ сказаній о свв. Бор. и Гл. см. во всѣхъ извѣстныхъ трудахъ по русской гражданской и церковной исторіи, агіологіи и древне-рус. литературѣ — Карамзина, Погодина, Соловьева, Забѣлина («Истор. русск. жизни», ч. II, 443 и сл.) и др., Филарета («Ист. р. цер.» и «Жит. рус. св.» подъ 24 іюля), м. Макарія («Ист. р. ц.»)‚ Голубинскаго («Ист. р. цер.» и указ. сочин. «Канон. рус. св.»), Сергія («Мѣс. В.»)‚ Димитрія (указ. соч.), въ Исторіяхъ рус. литературы Галахова, Порфирьева и Пыпина.