[-]
И. Козловский
ОТВЕТ РЕЦЕНЗЕНТАМ СОЧИНЕНИЯ
„Первые почты и первые почтмейстеры
в Московском государстве“
Оттиск из „Варш. Унив. Изв.“ за 1915 год
ВАРШАВА
типография варшавского учебного округа
Краковское Предместье № 3
1915
[1]
Ответ рецензентам сочинения
„Первые почты и первые почтмейстеры в Московском государстве“.
Проф. И. П. Козловского.
(„Научный исторический журнал”, 1914, № 3, — рецензия А. Е. Преснякова; „Голос Минувшего”, 1914, № 5, рецензия г. В. Пичеты; „Русская Мысль” 1914, № 5, рецензия г. Гневушева).
Автору настоящей статьи в свое время приходилось касаться вопроса о значении XVII века в русской истории и в своих монографиях о Сильвестре Медведеве и Ф. М. Ртищеве[1] и в своих двух вступительных лекциях (в Киевском Университете и Нежинском Институте). Всегда с большою осторожностью приступая к выводам и заключениям, автор тогда более зависел от взгляда С. М. Соловьева на этот вопрос. Но продолжительные работы в том же направлении дали автору возможность в позднейшей работе „Первые почты и первые почтмейстеры в Московском государстве” (ниже мы будем называть эту книгу первыми двумя словами) сделать некоторый шаг вперед в деле разработки вышеупомянутого вопроса. В этой работе шаг за шагом проводится та мысль, что не только правительство и верхние слои общества в XVII веке постепенно всё более и более проникались преобразовательным духом, но и средние классы начинали сознательно относиться к культурному прогрессу. Тот же С. М. Соловьев в своих „Публичных чтениях о Петре В." выразился так: „Народ поднялся и собрался в дорогу; но кого-то ждали; ждали вождя”. Со временем, может быть, удастся категорически заявить, что в XVII веке всё русское
[2]общество сверху донизу было охвачено жаждой улучшения своей политической, общественной и экономической жизни и искало путей к этому улучшению, как в установившихся традицией формах, так и в подражании иностранцам; великий ученый при помощи особого, присущего ему исторического чутья, угадывал всеобщность реформаторского увлечения эпохи. Но мы пока не настаиваем на столь смелых выводах; они нуждаются еще в серьезных доказательствах. Целью настоящей статьи является лишь — точно и ясно указать, какой материал дает сочинение о „Первых почтах” для доказательства той мысли (упомянутой выше), что не только правительство и верхние слои общества в XVII веке были проникнуты преобразовательным духом, но и средние классы начинали сознательно относиться к культурному прогрессу. Побудили нас взяться за перо рецензии на нашу работу, которые единодушно упрекают нас в отсутствии в нашей работе „широкой перспективы” и в недостаточности выводов и обобщений.
Во введении к „Первым почтам” в достаточной степени выяснено, как введение почтового сообщения в каждой стране следовало за её политическими успехами и предшествовало её экономическому и культурному развитию. История появления почтовых сношений в России как раз свидетельствует о том, что в России почты появились при такой же обстановке, при какой они появились и в других странах, и положительные и отрицательные стороны этого явления были везде одни и те же; сначала почты обслуживают исключительно государственные цели, затем они являются орудием экономической эксплуатации страны иностранцами и смелыми предпринимателями, наконец становятся средством для развития всеобщего культурного и экономического подъема страны. Для такого рода аналогий и понадобилось „введение” к нашей работе, кажущееся ненужным г. Пичете. Вторая половина „введения”, излагающая историю ямских учреждений (главным образом по классическому труду г. Гурлянда), как нельзя лучше свидетельствует о том, что ямские учреждения никаким образом нельзя смешивать сь почтовыми в полном смысле этого слова. Г. Пичета, признавая достоинства труда г. Гурлянда, полагаеть, что он дает материал для изображения картины организации почты в XVII в. — и жестоко ошибается. Автор „Ямской гоньбы” в своем труде вовсе не касается
[3]почты, бывшей в ведении Посольского приказа. Да и цели работы г. Гурлянда были другие: он изучает учреждение, независимо от культурной его роли.
1-я глава „Первых почт” посвящена, между прочим, указанию условий, способствовавших учреждению первой „немецкой” почты. Серьезный рецензент „Первых почт”, г. Пресняков, не согласен признать основателем почты фан-Сведена, а признает таковым Леонтия Марселиса. Конечно, почты, устроенные Марселисом, имели более определенную организацию; но современники видели в Марселисе всё-таки продолжателя фан-Сведена. Во всех приказных выписках, касающихся возникновения почт, видим приблизительно одно и то же начало: „по указу блаженной памяти… царя Алексея Михайловича… держал почту иноземец Иван фан-Сведен”. Ввиду того, что почта фан-Сведена, так же, как и почты Марселиса, одинаково обслуживала и потребности правительства и потребности торговых иноземцев, нет надобности исключать деятельность фан-Сведена из истории почт, и годом начала почты надо считать 1665-й, как это делают современные документы, а не 1668, как это делает г. Пресняков. Неправильно также он полагает, что „почтовая деятельность Сведена, в смысле перевозки корреспонденции, была лишь придатком к предприятию, организованному для иных целей — разных закупок и доставок по поручению тайного приказа”. Во всех приказных выписках о поручении ему почты говорится исключительно о „вестовых письмах”, которые он обязуется привозить из-за границы. С этим вовсе не находится в противоречии, как это кажется уважаемому рецензенту, наше примечание на стр. 103 — что по документам не видно, чтобы с этою почтою посылались заграницу государевы грамоты или пересылались отписки воевод. Ведь о доставлении закупок и поставок по этой почте также решительно нигде не говорится; это только можно предполагать.
В этой же 1-й главе нами указано, что при учреждении почты политические интересы правительства совпали с интересами торгово-промышленного класса, особенно торговых иноземцев. Из этого видно, что книга имеет целью выяснить, 1) как почта удовлетворяла потребностям правительства, а 2) как средние классы общества отнеслись к культурному нововведению и насколько легко оно у нас
[4]привилось. Из дальнейшего изложения явствует, что сначала все экономические выгоды почты доставались торговым иноземцам, которые раньше были знакомы с этим учреждением, а постепенно и русские торговцы и промышленники уразумели всю важность почтовых сношений. Уразумели они это всё-таки довольно скоро, потому что к концу века, лет 30 спустя после учреждения „немецкой” почты, русские люди принимают уже оживленное участие в почтовых сношениях не по какому-нибудь принуждению извне, как это бывало часто при Петре В., а по личному наблюдению и опыту убедившись в важности нововведения.
Большое недоумение почти у всех рецензентов вызывает сочетание истории почт с биографиями почтмейстеров, в большей своей части не имеющими отношения к почте. Но на стр. 49 „Первых почт” дается ясный ответ на это недоумение: работа эта не юридическая, а культурно-историческая. Почты интересовали автора не как учреждение, а как культурное явление, нарождающееся и действующее при известной обстановке. Само заглавие работы в полном его виде достаточно об этом свидетельствует. Во второй половине его читаем: „опыт исследования некоторых вопросов из истории русской культуры во 2-й половине XVII века”. Жизнь почтмейстеров была интересна для автора во всей её полноте, потому что представляла ряд интереснейших эпизодов в истории русской культуры. Мы протестуем только против извращений истины в этом отношении, как это допустил третий рецензент, г. Гневушев, утверждающий, что „о заграничной жизни Марселиса-деда даются очень подробные сведения”; эти сведения занимают ровно 4 строки в нашей работе (стр. 75); если же г. Гневушев хотел сказать это о Марселисе-отце, между биографией которого во всей её полноте и учреждением почт общего, сравнительно, немного, то заметим, что 1) жизнь Марселиса-отца вся протекла в России, а не заграницей, и 2) он всё-таки заведовал почтою вместе со своим сыном с 1668 по 1670 и, после его смерти, до 1674 г. и потому нельзя сказать, что между сведениями о его жизни и учреждением почтовых сношений нет ничего общего. Кроме того, биография Петра Марселиса-старшего представляет довольно богатый материал для характеристики деятельности иностранцев в русской промышленной среде; в ней мы наблюдаем, как ловкий иностранец,
[5]втершийся в доверенность правительства, создает обширные торгово-промышленные предприятия и беззастенчиво эксплуатирует русское общество; как эта беззастенчивость замечается и вызывает протест и со стороны его братии (Дюкер, Виниус) и со стороны русских людей (в 1646, 1648, 1669 г.г.) и даже духовенства (в известной „Повести”, нами цитированной). Мы видим из этой биографии, как русский торгово-промышленный класс проходил школу своего развития. Эти обстоятельства дают нам право не раскаиваться в том, что 2-я глава нашей книги, притом небольшая по размерам (21 стр. из 528), посвящена биографии семьи Марселисов, представляющей определенный тип, совершенно иной по сравнению с другим типом, каковым была семья Виниусов.
Третья и пятая главы „Первых почт” посвящены уже всецело почтовому делу. Изображение первых почт в нашей работе вызвало также целый ряд упреков и в общем, и в деталях. Г. Пресняков полагает, что собранный нами материал не дает возможности в первых почтах видеть крупное учреждение. Он видит противоречие между приведенною нами высокою оценкою почт, как культурного учреждения и конечною характеристикою первых почт на Руси, какую можно сделать на основании собранных нами данных. Но противоречия никакого нет. Начало почтового движения действительно знаменовало собою вступление России в новый фазис развития и нами рассмотрен действительно подготовительный период великого культурного дела. Этот подготовительный период продолжался 35 лет и столько же времени продолжалось вступление России в новый фазис развития. Где же тут противоречие? Начало XVIII века — это уже эпоха всесторонних реформ, эпоха использования подготовленных сил и материалов, а уже не вступление в новый фазис развития.
Совершенно справедливо замечает г. Пресняков, что юридическая сторона нашей работы слаба; но мы не считаем нужным в этом оправдываться: мы ею не интересовались, как предметом исследования. Может быть скажут, что в таком случае не следовало бы брать темы об учреждениях; но обратим внимание на то, что первые наши почты еще мало заслуживают это название. Это не учреждения в полном смысле этого слова, а лишь предприятия. Поставивши имя „почт” в заглавии нашей работы, мы сочли себя
[6]обязанными до крупиц собрать всё то, что касается почт, как учреждения; а разработку этого материала представляем специалистам. Зато культурная обстановка, окружавшая это предприятие, воспроизведена нами во всех деталях и, по мере сил, всесторонне освещена. Не обошлось тут и без описания похождений пьяных ямщиков, в чём нас упрекает г. Гневушев; только следует заметить, что в этом описании найдем сведения и о случаях утайки посылаемых денег доставителями, и о нападении разбойников, похищающих важные пакеты по поручению враждебной державы и о приказных крючкотворствах.
Отрицательная оценка экономического значения первых почт распространяется г. Пресняковым и на эпоху Виниусов, потому что уважаемый рецензент придает преувеличенное большое значение мнению Посошкова. Мы старались отрицательную роль первых почт в экономическом отношении локализовать на эпохе Марселисов, хотя определенно на этом не настаивали (см. стр. 166—167). Мы полагаем, что в эпоху Виниусов, особенно во второй её половине, почты имели уже иное значение, чем сначала. Для 90-х годов на это есть у нас уже неопровержимые доказательства: участие 64 русских торговцев в коммерческой корреспонденции рядом с 74 иноземцами наглядно доказывает, что иностранцам перестала принадлежать монополия на выгоды, приносимые почтою торговым сношениям. Это и есть достаточное опровержение мнения Посошкова, если его относить строго к тому году, когда оно было записано. Но ведь мы ничем не гарантированы, что Посошков писал по старым впечатлениям или стоял здесь в цитируемом сочинении на чисто теоретической почве.
Ответим теперь на некоторые частные упреки, делаемые нам рецензентами. Нельзя нас упрекать в том (г. Пичета), что, говоря о почтовых трактах, мы не выясняем, почему правительство остановилось на том или другом направлении. До времен Виниуса все почтовые тракты были не что иное, как древние ямские пути, избранные и устроенные еще в XV веке, в эпоху завоеваний Иоанна III и Василия III. Что же касается южных правительственных почт, то у нас неоднократно указано, что их пути вызывались стратегическими соображениями; это опять-таки, были старинные военные шляхи. Нельзя также упрекать нас в том (тот же рецензент), что мы проходили
[7]мимо таких вопросов: что стоила государству организация почтового дела, и как она отразилась на платежных силах населения. Все, довольно скудные материалы по этим вопросам есть налицо в нашей работе (стр. 153—155, 313—316, 360—361, 416—418, 429—431, 437—438, 444-445, 456—457). Не надо забывать, что государство именно употребляло все усилия к тому, чтобы почта ему ничего не стоила (стр. 379), а содержалась исключительно предпринимателями. Но в практическом разрешении этого вопроса встречались препятствия, вызывавшие постоянные колебания правительства: оно в своих приказных резолюциях говорило то так, то этак. Напрасно также г. Пресняков упрекает нас, что мы не отвечаем положительно на вопрос: как именно оплачивалась доставка почты. У нас приведен ряд данных, показывающих, что 1) иногда выборные почтовые ямщики гоняли без прогонов (стр. 123, 136, особ. 428, 430), 2) иногда им платил предприниматель (особ. стр. 418, а также 428, 429, 434) и 3) иногда уплата производилась из приказа и не всегда из одного и того же, а из разных (стр. 149, 154, 160, 416, особ. 417). На стр. 417 у нас прямо сказано, что число документов об уплате прогонов ямщикам чрезвычайно велико, но правительственные резолюции на них неодинаковы. Очевидно, практика в то время еще не выработала определенного решения вопроса. Стоимость же правительственных почт, устроенных для военных целей и часто на время, подсчитать невозможно, хотя кое-какие указания и на это у нас есть (стр. 518—519). Относительно привлечения к почтовой гоньбе посадских людей вместо ямщиков обширной практики не было; у нас приведены лишь исключительные случаи, так как почтовая гоньба возлагалась на посадских людей лишь в тех случаях, когда ямщики разбегались из слобод по разным причинам. Вопреки желанию г. Преснякова, анализировать подобные факты нам нет надобности: надо же было, чтобы письма были доставлены, а раз присяжных почтарей не было, то брались за посадских людей. Правительственный характер предприятия выступает в почтах Архангелогородской и Сибирской не в чём-нибудь другом, как в том, что правительство дало денежную гарантию предприятию потому, что у него не хватило духу возложить целиком протори по содержанию этих мало доходных дорог на предпринимателей, а для правительства они были крайне
[8]нужны: юридическая сторона дела, такое или иное устройство почт тут не при чём и г. Пресняков напрасно думает, что в организации разных почт была какая-либо разница.
Вопреки мнению г. Гневушева, г Пресняков лучшими главами нашей книги считает 2-ю и 4-ю. По мнению уважаемого рецензента, деятельность иностранцев в нашей работе изображена гораздо лучше, чем история почты. На этой деятельности, утверждает г Пресняков, нам следовало сосредоточить всё наше внимание. Но мы не видим причины, почему почтовое дело, бывшее в руках этих деятелей, не могло послужить предметом особого изложения в нашей работе одновременно с изображением деятельности иностранцев вообще. Прибавим к этому, что деятельность иностранцев в Москве в XVII в., как-никак, всё-таки неоднократно была предметом изложения в нашей исторической литературе и вызвала появление нескольких почтенных трудов (Брикнера, Цветаева и др.; а история первых почт, за исключением неудачной и весьма малой по объему монографии Хрущова, не вызвала никакой более или менее обстоятельной работы. Изложение истории первых почт в нашей работе — в значительной доле новинка в русской исторической литературе и если даже следует упрекать нас за недостаточность освещения этой важной страницы из истории русских учреждений, то нельзя отрицать того, что собрав довольно обильный архивный материал, мы предоставили в распоряжение историков-юристов ряд новых данных. Это открыто признает г. Пресняков, а, судя по некоторым намекам, даже г.г. Пичета и Гневушев. Что касается нашего отношения к различным главам „Первых почт”, то мы склонны 5-ю главу ставить выше не только 2-й, но и 4-й. Как бы ни старались мы обстоятельно разработать и всесторонне осветить деятельность любопытной личности А. А. Виниуса[2], всё-таки добрая половина данных нами о нём сведений не представляет новинки в исторической литературе; а 5 я глава почти вся сплошь основана на архивном материале и, по объему, она составляет едва не половину всей книги. Изучение иностранного предпринимательства в ту эпоху во всём его объеме и на фоне общеевропейской экономической политики было для нас непосильной задачей, и г. Пресняков не вправе упрекать нас, что мы не взяли этой точки
[9]зрения. Для изображения эпохи с точки зрения этой „широкой перспективы” необходимо солидное, самостоятельное изучение экономической истории Европы в XVII ст., которой мы в таком широком объеме не занимались. Если же мы прибегли бы для такой постановки дела к пособиям, мы обесценили бы с научной стороны нашу работу. Да притом это свело бы нас с общекультурной точки зрения на специально-экономическую, а мы этого не хотели. Всему у нас отведено свое место, никакое из культурных явлений, в том числе и торговля, и промышленность, — ничто не оставлено нами в пренебрежении, но лишь постольку, поскольку это нам надо было для изображения общей культурной эволюции Московского государства в то время.
Между тем именно 5-я глава нашей книги и вызвала наибольшее количество нападок со всех сторон. Г. Пресняков упрекнул нас и за отсутствие „широкой перспективы”, и за недостаточную разработку юридической стороны дела. Ему мы уже ответили. Г.г. Пичета и Гневушев идут дальше. Они обвиняют нас вообще в отсутствии выводов и обобщений. Против этого заявления мы протестуем самым энергичным образом. Каждая глава и многие параграфы нашей работы заканчиваются рядом выводов из обильного, весьма часто совершенно нового материала (см. стр. 57, 70—71, 95, 165—167, 292—297, 391—393, 499—503, 522—525). Правда, эти выводы весьма осторожны, но эта осторожность — не что иное, как плод крайней добросовестности в отношении к материалу: мы ни в каком случае не хотели сказать более того, чем материалы позволяют. Мы отлично понимаем, что для всяких гипотез одной работы еще недостаточно; только после появления целого ряда работ, разрабатывающих материал с различных точек зрения, возможно прибегнуть к построению гипотез. Г. Пичета полагает, что всего, нами собранного,
[10]было бы достаточно для хорошей исторической работы, если бы материал находился в опытных исследовательских руках. Мы не сомневаемся, что какой-нибудь опытный исследователь написал бы хорошую работу на основании собранного нами материала, но сомневаемся, чтобы он без риска мог бы сказать больше, чем мы сказали. Рецензент сравнивает автора „Первых почт” с „плохим учеником”; смеем уверить г. Пичету, что плохой ученик именно тот, который, не прочитав хорошо урока, фантазирует в своем ответе по своему усмотрению; напротив, хороший ученик всегда будет держаться в пределах неопровержимых истин, ясных и точных выводов. Этому учились мы у наших учителей, этому учим мы и наших учеников.
Что касается г. Гневушева, то он, по-видимому, совсем не считал нужным быть правдивым в своей рецензии. Сперва ответим на одно коварное обвинение его: он упрекает нас за то, что мы отказались от изучения писем Виниуса к заграничным почтмейстерам, которые, по его словам, представляют собою „наиболее интересную часть архивного материала”. Прежде чем сказать такую вещь, надо заглянуть в материалы. Автор „Первых почт” не один час и не один день просматривал вышеупомянутые письма и очень хорошо ознакомился с их содержанием, которое кажется столь интересным рецензенту, никогда их не видавшему (намеренной лжи со стороны рецензента мы не допускаем). Мы отказались не от их изучения, а от их издания потому что это — черновые наброски, с массой поправок и перечеркнутых мест, писанные крайне неразборчиво. Содержание многих из этих писем известно из памятной книги Виниуса (см. у нас на стр. 271—277 и в разных местах 5-й главы). Изучение их текста (насколько это было возможно) привело нас к твердому убеждению, что ни для истории почт, ни для характеристики Виниуса они не дают ничего такого, чего бы не было в нашей работе: в них Виниус пишет исключительно о своих финансовых и хозяйственных поручениях своим заграничным контрагентам; о таких поручениях в нашей работе сведений более, чем достаточно.
Читаем дальше „рецензию” г. Гневушева. Автор „Первых почт”, говорит он, — „не потрудился разбить печатаемый материал на части и дать им соответственные
[11]заголовки”. Отвечаем: печатаемый материал разбит на 3 части; 1-я и 3-я часть разбиты на 108 параграфов; заголовки имеются, кроме начала, на стр. 207 и 433. Материалы, по словам рецензента „как лежали, так изданы”; предлагаем ему прочесть 3-ю страницу введения ко II тому, где перечислены все изменения, сделанные нами в группировке материала. „Нет ни указателя, ни оглавления” заявляет рецензент и считает это непростительным. Отвечаем: оглавление помещено вслед за заглавным листом; указателей четыре, общим размером на 69 страницах.
Несколько труднее покончить с рецензией г. Пичеты.
Он недоумевает: какое значение имеют для работы голые списки русских торговых людей, иностранцев, пользовавшихся услугами той или другой почты? И прибавляет, что такими выписками заполнена вся работа. Отметив по поводу последнего замечания, что списки корреспондентов занимают в разных местах общим счетом 7 страниц, мы считаем нужным еще раз заявить, что фактическое участие русских людей в почтовых сношениях — дело слишком важное, чтобы оно не нуждалось в точном указании примеров и притом возможно более обильного числа таких примеров. Общая фраза — „русские люди интересовались тем-то” и „принимали участие в том-то" была бы слишком слаба. Приведенные же нами списки прямо и точно указывают, кто именно из русских людей принимал действительное участие в почтовых сношениях: здесь встречаем — посланника, вельможу, архиепископа, пастора, майора, учителя, торговца, дворового человека, „мирского челобитчика”, нескольких женщин и пр. и пр. Может быть для г. Пичеты этот материал не интересен; но не верится, чтобы он ни для кого не был интересен.
Далее. Г. Пичета полагает, что мы имели намерение в нашей работе развивать ту точку зрения, что развитие почтового дела при Петре объясняется экономической политикой Петра и пр. Неужели г. Пичета не заметил, что заниматься почтою эпохи петровских реформ вовсе не входило в нашу задачу? Ведь изложение истории почт у нас доведено как раз до 1701 года и деятельность Петра В., как реформатора, вовсе не подлежала нашему изучению. Поэтому-то история почтового дела у нас оказалась не связанной с эпохой Петра В.; но только из этого
[12]нисколько не следует, что автор „Первых почт” обесценил свою работу и свел её значение на нет. Может быть рецензент смягчит свой строгий приговор, если мы скажем ему, что написанная нами история первых почт связана с эпохой предшественников Петра, касается экономической политики второй половины XVII века, торговых и политических сношений допетровской эпохи?
Если г. Пичета не разглядел, что г. Гурлянд в своей работе „Ямская гоньба” ровно ничего не говорит о почтах, если он не разглядел, что наша работа ровно ничего не говорит о почтах в эпоху реформ Петра В., то, конечно, пустою „опечаткой” представляется тот факт, что год издания нашей книги, 1913, заменен у него 1914-м, а цена выставлена вместо 5 р. — 6 рублей. Но эти „опечатки” прекрасно гармонируют с общим отношением г. Пичеты к рецензируемой книге.
Мы бы считали ниже своего достоинства отвечать на такие рецензии, как „рецензии” г. г. Пичеты и Гневушева, если бы они не появились на страницах таких почтенных журналов, как „Голос Минувшего” и „Русская Мысль”. Что же касается рецензии г. Преснякова, то не соглашаясь с громадным большинством её замечаний, считаем своим нравственным долгом принести уважаемому рецензенту нашу глубокую благодарность за обстоятельность и академически выдержанный тон его рецензии. Она именно принадлежит к типу таких рецензий, которые только способствуют уяснению вопроса и пробуждают в авторе не негодование, а лишь горячее желание еще и еще поработать над вопросами, может быть — действительно недостаточно еще выясненными.
____________
Индекс в Викитеке 