«Красная Смерть» давно уже опустошала страну. Не бывало еще моровой язвы, столь отвратительной и роковой. Кровь была ея знаменемъ и печатью, — ужасный багрянецъ крови. Острая боль, внезапное головокруженіе, — затѣмъ кровавый потъ изо всѣхъ поръ, и разложеніе тѣла. Багровыя пятна на тѣлѣ, а въ особенности на лицѣ, были печатью отверженія, которая лишала жертву всякой помощи и участія со стороны ея ближнихъ; болѣзнь наступала, развивалась и заканчивалась въ какіе-нибудь полчаса.
Но принцъ Просперо былъ счастливъ, отваженъ и изобрѣтателенъ. Когда язва на половину опустошила его владѣнія, онъ собралъ вокругъ себя тысячу бодрыхъ и безпечныхъ друзей, придворныхъ кавалеровъ и дамъ и вмѣстѣ съ ними затворился отъ міра въ одномъ изъ своихъ укрѣпленныхъ аббатствъ. Это было огромное и великолѣпное зданіе, выстроенное по эксцентрическому, но грандіозному плану самого принца. Высокая, крѣпкая стѣна съ желѣзными воротами окружала его. Вступивъ въ замокъ, придворные тотчасъ же взялись за паяльники и крѣпкіе молотки и наглухо запаяли всѣ засовы. Онѣ рѣшились уничтожить всякую возможность отчаяннаго вторженія извнѣ или безумной попытки къ выходу изъ замка. Аббатство было въ изобиліи снабжено провизіей. Благодаря этимъ предосторожностямъ, придворные могли смѣяться надъ заразой. Пусть внѣшній міръ самъ заботится о себѣ. Въ такое время было бы безуміемъ думать и горевать. Принцъ запасся всѣми средствами къ удовольствію. Не было недостатка въ шутахъ, импровизаторахъ, танцовщицахъ, музыкантахъ, красавицахъ, винѣ. Все это и безопасность соединились въ замкѣ. Снаружи свирѣпствовала Красная Смерть.
Въ концѣ пятаго или шестого мѣсяца этой замкнутой жизни, когда зараза свирѣпствовала съ небывалымъ бѣшенствомъ, принцъ Просперо устроилъ для своихъ друзей маскарадъ, обставленный съ неслыханнымъ великолѣпіемъ.
Роскошную сцену представлялъ этотъ маскарадъ. Но сначала позвольте мнѣ описать залы, въ которыхъ онъ происходилъ. Ихъ было семь, — царственная анфилада! Но во многихъ дворцахъ подобныя амфилады устроиваются въ одну линію, такъ что когда распахнутся двери, весь рядъ можно окинуть однимъ взглядомъ. Здѣсь было совершенно иное, какъ и слѣдовало ожидать отъ принца съ его пристрастіемъ къ необычайному. Комнаты были расположены такъ неправильно, что нельзя было окинуть взглядомъ болѣе одной заразъ. Черезъ каждые двадцать или тридцать ярдовъ былъ крутой поворотъ, и при каждомъ поворотѣ новое зрѣлище. Направо и налѣво, въ серединѣ каждой стѣны, высокое и узкое готическое окно выходило въ крытый корридоръ, окаймлявшій анфиладу по всей ея длинѣ. Цвѣтныя стекла этихъ оконъ гармонировали съ преобладающей окраской убранства каждой залы. Напримѣръ, зала на восточномъ концѣ зданія была обита голубымъ, и стекла были яркаго голубого цвѣта. Во второй залѣ, съ пурпуровыми коврами и драпировками, стекла были пурпуровыя. Въ третьей, зеленой, стекла были зеленыя. Четвертая, оранжевая, освѣщалась оранжевыми окнами, пятая — бѣлыми, шестая — фіолетовыми. Седьмая зала была убрана черными бархатными драпировками, одѣвавшими потолокъ, стѣны и ниспадавшими тяжелыми складками на такой же коверъ. Но здѣсь цвѣтъ стеколъ не соотвѣтствовалъ убранству. Онъ былъ ярко-красный, — цвѣта крови. Ни въ одной изъ семи залъ, нельзя было замѣтить люстры или канделябра среди множества золотыхъ украшеній, разсѣянныхъ повсюду, свѣшивавшихся съ потолковъ. Во всей амфиладѣ не было ни единой лампы или свѣчи; но въ окаймлявшемъ ее корридорѣ, противъ каждаго окна возвышался тяжелый треножникъ, на которомъ пылалъ огонь, ярко озарявшій залы сквозь цвѣтныя стекла. Это производило поразительный фантастическій эффектъ. Но въ западной черной комнатѣ, костеръ, струившій потоки свѣта сквозь кроваво-красныя окна, производилъ такое зловѣщее впечатлѣніе и придавалъ лицамъ присутствовавшихъ такое дикое выраженіе, что лишь немногіе рѣшались входить въ эту комнату.
Въ этой же залѣ стояли у западной стѣны гигантскіе часы изъ чернаго дерева. Маятникъ качался взадъ и впередъ съ глухимъ, тоскливымъ, однообразнымъ звукомъ, а когда минутная стрѣлка дѣлала полный кругъ, и часы начинали бить, изъ мѣдныхъ легкихъ машины вылеталъ чистый, громкій, глубокій звукъ, необыкновенно мелодичный, но такой странный и могучій, что музыканты въ оркестрѣ мгновенно останавливались, танцоры прекращали танецъ, смущеніе овладѣвало веселой компаніей и пока раздавался бой, самые безпечные блѣднѣли, а старѣйшіе и благоразумнѣйшіе проводили рукой по лбу, точно отгоняя смутную мысль или грезу. Но бой замолкалъ и веселье снова охватывало компанію. Музыканты переглядывались съ улыбкой надъ своей нелѣпой нервностью, шепотомъ обѣщали другъ другу, что слѣдующій бой не произведетъ на нихъ такого впечатлѣнія. И снова, по прошествіи шестидесяти минутъ (что составляетъ три тысячи шестьсотъ секундъ быстролетнаго времени) раздавался бой часовъ, и снова смущеніе, дрожь и задумчивость овладѣвали собраніемъ.
При всемъ томъ праздникъ былъ веселый и великолѣпный. Вкусы герцога отличались оригинальностью. Онъ былъ тонкимъ знатокомъ красокъ и эффектовъ. Но онъ презиралъ рутинные decora. Его проекты были смѣлы и дерзки, его концепціи отличались варварскимъ великолѣпіемъ. Иные сочли бы его сумасшедшимъ, но его приближенные чувствовали, что это не такъ. Необходимо было видѣть, слышать и знать его лично, чтобы быть увѣрену въ этомъ.
Онъ самъ распоряжался убранствомъ семи залъ для этого грандіознаго fete; по его же указаніямъ были сшиты костюмы. Понятно, что они отличались причудливостью. Много тутъ было блеска, пышности, оригинальнаго и фантастическаго, — что впослѣдствіи можно было видѣть въ «Эрнани». Были причудливыя фигуры, въ родѣ арабесокъ, съ нелѣпо вывороченными членами и придатками. Были безумныя фантастическія привидѣнія, подобныя грезамъ сумасшедшаго. Было много прекраснаго, много щегольскаго, много bizarre, было кое что страшное и не мало отвратительнаго. Толпы привидѣній сновали по заламъ, мелькали и корчились, мѣняя оттѣнокъ, смотря по залѣ, и дикая музыка оркестра казалась эхомъ ихъ шаговъ. Время отъ времени раздается бой часовъ въ бархатной залѣ и на мгновеніе все стихаетъ и воцаряется безмолвіе. Призраки застываютъ въ оцѣпенѣніи. Но замираютъ отголоски послѣдняго удара, — и легкій смѣхъ напутствуетъ ихъ; и снова гремитъ музыка, привидѣнія оживаютъ и рѣютъ туда и сюда, озаренные пламенемъ костровъ, льющихъ потоки свѣта сквозь разноцвѣтныя стекла. Но въ самую западную изъ семи залъ никто изъ ряженыхъ не смѣетъ войти, потому что ночь надвигается, и багровый свѣтъ льется сквозь кровавокрасныя окна на зловѣщія траурныя стѣны и глухой голосъ часовъ слишкомъ торжественно отдается въ ушахъ того, кто ступаетъ по черному ковру залы.
Зато въ остальныхъ залахъ кипѣла жизнь. Праздникъ былъ въ полномъ разгарѣ, когда часы начали бить полночь. Опять, какъ и раньше, музыка смолкла, танцоры остановились, и воцарилась зловѣщая тишина. Теперь часы били двѣнадцать, и, можетъ быть, потому что бой продолжался дольше, чѣмъ прежде, — сильнѣе задумались наиболѣе серьезные изъ присутствовавшихъ. Быть можетъ, по той же причинѣ, прежде чѣмъ замеръ въ безмолвіи послѣдній отголосокъ послѣдняго удара, многіе въ толпѣ успѣли замѣтить присутствіе замаскированной фигуры, которая раньше не привлекала ничьего вниманія. Слухъ о появленіи новаго лица быстро распространился, сначала шепотомъ; потомъ послышался гулъ и ропотъ удивленія и негодованія, — наконецъ, страха, ужаса и отвращенія.
Въ такомъ фантастическомъ сборищѣ появленіе обыкновенной маски не могло бы возбудить сенсацію. Въ эту ночь маскарадная свобода была почти неограничена; но вновь появившаяся фигура переступала границы даже того снисходительнаго декорума, который признавалъ принцъ. Въ сердцѣ самыхъ безпечныхъ есть струны, до которыхъ нельзя дотрогиваться. Самыя отчаянныя головы, для которыхъ нѣтъ ничего святого, не рѣшатся шутить надъ извѣстными вещами. Повидимому, все общество почувствовало, что костюмъ и поведеніе незнакомца не остроумны и неумѣстны. Это была высокая тощая фигура, съ ногъ до головы одѣтая въ саванъ. Маска, скрывавшая лицо, до того походила на окоченѣвшее лицо трупа, что самое пристальное разглядываніе затруднилось бы обнаружить поддѣлку. Все бы это ничего; обезумѣвшее отъ разгула общество, быть можетъ, даже одобрило бы такую выходку. Но ряженый зашелъ дальше, олицетворивъ типъ «Красной Смерти». Одежда его была испачкана кровью, на широкомъ лбу и по всему лицу выступали ужасныя багровыя пятна.
Когда принцъ Просперо увидѣлъ привидѣніе, которое прогуливалось взадъ и впередъ среди танцующихъ медленнымъ и торжественнымъ шагомъ, точно желая лучше выдержать свою роль, — онъ содрогнулся отъ ужаса и отвращенія, но тотчасъ затѣмъ лицо его побагровѣло отъ гнѣва.
— Кто осмѣливается, — спросилъ онъ хриплымъ голосомъ у окружающихъ, — кто осмѣливается оскорблять насъ такой богохульной насмѣшкой? Схватите его и сорвите маску, чтобы мы знали, кого повѣсить на восходѣ солнца на стѣнѣ замка.
Въ этотъ моментъ принцъ Просперо находился въ восточной или голубой залѣ. Слова громко и звучно отдались по всѣмъ семи заламъ, потому что принцъ былъ рослый и сильный мужчина, а музыка умолкла по мановенію его руки.
Принцъ Просперо стоялъ въ голубой залѣ, окруженный толпой поблѣднѣвшихъ придворныхъ. Слова его вызвали легкое движеніе, казалось, толпа хотѣла броситься на неизвѣстнаго, который въ эту минуту находился въ двухъ шагахъ отъ нея и спокойными, твердыми шагами приближался къ принцу. Но подъ вліяніемъ неизъяснимой робости, внушенной безумнымъ поведеніемъ ряженаго, никто не осмѣлился наложить на него руку; такъ что онъ безпрепятственно прошелъ мимо принца и тѣмъ же мѣрнымъ торжественнымъ шагомъ продолжалъ свой путь среди разступавшейся толпы изъ голубой залы въ пурпуровую, изъ пурпуровой въ зеленую, изъ зеленой въ оранжевую, потомъ въ бѣлую, наконецъ, въ фіолетовую. До сихъ поръ никто не рѣшился остановить его, но тутъ принцъ Просперо, обезумѣвъ отъ бѣшенства и стыдясь своей минутной трусости, бросился за нимъ черезъ всѣ шесть залъ, одинъ, потому что всѣ остальные были окованы смертельнымъ ужасомъ. Онъ потрясалъ обнаженной шпагой и находился уже въ трехъ или четырехъ шагахъ отъ незнакомца, когда тотъ, достигнувъ конца фіолетовой залы, внезапно обернулся и встрѣтилъ лицомъ къ лицу своего преслѣдователя. Раздался пронзительный крикъ, и шпага, блеснувъ въ воздухѣ, упала на траурный коверъ, на которомъ секунду спустя лежалъ бездыханный принцъ Просперо. Тогда, съ дикимъ мужествомъ отчаянія, толпа гулякъ ринулась въ черную залу, и схвативъ незнакомца, высокая фигура котораго стояла прямо и неподвижно въ тѣни огромныхъ часовъ, замерла отъ невыразимаго ужаса, не найдя подъ могильной одеждой и маской трупа никакой осязаемой формы.
Тогда-то для всѣхъ стало очевидно присутствіе «Красной Смерти». Она подкралась, какъ воръ, ночью; и гуляки падали одинъ за другимъ въ залитыхъ кровью палатахъ, гдѣ кипѣла ихъ оргія; и жизнь эбеновыхъ часовъ изсякла съ жизнью послѣдняго изъ веселыхъ собутыльниковъ; и тьма, разрушеніе и «Красная Смерть» воцарились здѣсь невозбранно и безгранично.
