Это было в 1553 г., осенью. Там, где теперь раскинулся Архангельск, столица русского севера, стоял небольшой монастырь, окруженный жалкими избушками промышленников, которые уже тогда смело плавали по Белому морю, по Ледовитому океану и ловили треску по Мурманскому берегу. Край этот и теперь малолюдный, глухой, а 350 лет тому назад мало кто даже из русских слышал о нем, не говоря про иноземцев. Когда поэтому осенью 1553 г. в Двину пошло большое судно с невиданной оснасткой и из него высыпали невиданные люди в шляпах и плащах, в каких на Руси не ходил никто, когда они заговорили на каком-то никому не понятном языке и выражали какие-то желания, то изумлению обитателей Архангельска не было пределов. Откуда явились чужеземцы? Как попали они сюда? Никто не знал и не мог ответить. Послали гонцов в Москву к царю Ивану Васильевичу спросить, как быть, и когда спустя несколько недель приехали московские люди, чужеземцев с торжеством повезли в Москву. Оказалось, что это были англичане, капитан Чанселор со своим экипажем. Англичане были изумлены своим приключением не менее русских, потому что никак не ожидали, что их путешествие закончится в Московии, а не в Индии и Китае, куда они держали свой путь. В Москве они поведали дарю, что их выехало из Англии три судна, но у северных берегов Норвегии буря раскидала корабли, и куда девались два других, что сталось с ними, они не знают. Из летописей известно, что в Москве этих англичан приняли с почетом, держали целую зиму и заключили с ними торговый договор, чрезвычайно выгодный для них. Летом, едва вскрылось море, Чанселор поплыл домой с радостной вестью о своих успехах, но с печальным известием о гибели всех остальных мореплавателей. Они действительно погибли все. Весной, когда на Мурман пришли русские промышленники, они увидели замерзшие в море близ берега два корабля, которые мороз изукрасил ледяными сосульками и накрыл пушистым инеем; в кораблях в разных позах лежали обледенелые трупы. Капитан Уилугби, начальник эскадры, и 62 ч. экипажа, все лежали и сидели, кого как застигла холодная смерть. Из дневника, лежавшего на столе в каюте перед склонившимся над ним покойником, узнали потом мучительную повесть медленной гибели несчастных. Долго носились они по морю, отыскивая гавань, видели какую-то землю, окруженную мелями, — должно быть, остров Колгуев, — и наконец принуждены были искать убежища в одной бухте Мурманского берега. Тут настигла их зима; ударил мороз, замерзло море, и люди, готовившиеся к плаванию под тропиками, очутились без теплой одежды, без запасов, даже без топлива перед голым и необитаемым берегом.
Но какая сумасбродная мысль завела их сюда, в царство льдов и черной полярной ночи? Ведь если они искали морской путь в Индию, на Пряные острова и в Китай, то известно, что он пролегает по южным морям мимо мыса Доброй Надежды. А кому не нравится эта восточная дорога, тот может выбрать себе долгий кругосветный путь, по которому Магеллан провел свои корабли к берегам Азии мимо Южной Америки поперек Тихого океана.
Не забудьте, однако, что описываемые события происходили более, чем триста лет тому назад. Теперь море — открытая дорога для всех, но в те времена державы, которые первые успели найти путь в сказочные восточные страны, ревниво охраняли их от притязаний соседей. Таким образом, английские, голландские и немецкие купцы и мореходы должны были с завистливой ревностью следить за тем, как обогащались испанские и португальские торговцы. Они не смели даже и пытаться воспользоваться чужой дорогой: дерзнувшее на то судно не только встретило бы во всех попутных гаванях самый враждебный прием, но, наверное, можно было даже предсказать, что первое встречное португальское судно пустило бы его ко дну, а матросов продали бы варварийским пиратам в рабство[1]. Между тем морская торговля с далекими восточными странами приносила такие громадные барыши, что никакое воображение не могло устоять перед дразняще заманчивой мечтой перенять ее в свои руки. Но на что же существуют ученые? Разве они не знают, какого вида земля, каковы очертания суши, широки ли океаны и где какие лежат страны? Разве Колумб не нашел дороги в Новый Свет благодаря ученому итальянцу Тосканелли, или мало советовался португальский король с учеными космографами прежде, чем послал Васко да Гаму искать дорогу в Индию? Пусть они помогут и нам, пусть они укажут другие пути! Так рассуждали английские купцы, приступая с своими требованиями к ученым.
Однако сведения о далеких странах были в то время еще очень скудны. Так никто ничего почти не знал о холодных морях, откуда ветер и течения пригоняют ледяные горы. В то время многие даже думали, что Гренландия соединяется с Норвегией в одну сплошную сушу. Тем не менее ученые не уклонились от советов. Они высказали два предположения. «Во-первых, — говорили они, — в Индию и в Китай можно было бы попасть по северо-западному пути, обогнув с севера Америку, которая должна же где-нибудь кончаться. Во вторых, можно думать, что существует также и северо-восточный проход вдоль северных берегов Европы и Азии». Предположения эти не остались голой мечтой: несколько английских купцов соединились капиталами и снарядили экспедицию под начальством Уилугби. В то невежественное время предприятие это казалось легко осуществимым. Так Уилугби вез с собой письма на разных восточных языках к тамошним властителям. Его не снабдили запасами для борьбы с холодом, суда не были приспособлены для плавания среди льдов, но зато моряков предупредили, чтобы они не поддались страху, «когда встретят нагих, живущих в море людоедов». Мы уже видели, какой конец имела эта экспедиция. Может быть, если бы Чанселор не нашел спасения в устье Двины и не встретил ласкового приема у русских, последствием чего было немедленное
основание торговой компании английских купцов для выгодной торговли с Россией, англичане не оставили бы своих попыток проникнуть в Индию по северо-восточному проходу. Как практичные люди они однако удовольствовались достигнутым успехом, особенно после того, как спустя около тридцати лет два небольших их судна добрались до Карского моря и вернулись обратно в самом жалком виде и с самыми неутешительными известиями.
Казалось бы, эти неудачи должны были охладить рвение предпринимателей. Так бы оно и случилось, если бы, кроме англичан, к торговым сношениям с востоком не стремился другой мореходный народ, именно голландцы. Мысль воспользоваться северо-восточной дорогой овладела теперь ими. Многие купцы голландцы посылали свои корабли в Белое море и слышали кое-что от русских промышленников о лежавших далее к востоку странах. И вот в 1594 г. несколько мидльбургских и амстердамских купцов решили устроить складчину и снарядить на общие деньги два корабля. По совету ученого космографа Планциуса к этим судам присоединили еще два, которые были вверены опытному капитану Вилему Баренцу с предписанием объехать Новую Землю с севера и посмотреть, нельзя ли пробраться дальше этим путем, в то время как два других судна должны были проникнуть на восток через Вайгачский пролив.
23 июля Баренц достиг близ берегов Новой Земли 77°55′ с. ш., но тут ему загородил дорогу сплошной лед. Все попытки проложить себе дорогу сквозь него не привели ни к чему. Берег был пустынен, не видно было ни людей, ни животных, и если что порадовало мореплавателей, так это находка «золотой руды», как они вообразили при виде породы, в которой сверкали какие-то желтые кристаллы. Баренц повернул на юг к Вайгачу и здесь встретился с другими двумя судами. Товарищи его имели не больше удачи: они прошли Вайгачским проливом в Карское море, в «Северный Татарский океан», также наткнулись на непроходимые льды и, подобно Баренцу, обрадовались находке тусклых кристаллов, которые приняли за громадные алмазы, потерявшие прозрачность «от действия холода». Соединенная эскадра совершила еще плавание далее к востоку и открыла устье реки, как они думали, Оби, а на самом деле Кары. Тут голландцы вообразили, что находятся недалеко от «мыса Табин», который, по слухам, считался «восточным концом Азии». За ним, — думали они, — берег поворачивает на юг, стало быть, до Китая и Индии недалеко. Один взгляд на карту северных берегов Азии докажет нам, как глубоко заблуждались мореплаватели, но дорога к истине усыпана заблуждениями, и если бы все трудности были всегда известны наперед, то, с уверенностью можно сказать, люди испугались бы предстоявших им усилий и не дерзали бы ни на какие предприятия. Окрыленные надеждами мореплаватели вернулись назад и предъявили свои находки. Плавание их произвело большое впечатление. Всем казалось, что Голландия стоит на пороге великих открытий, стоит сделать еще несколько усилий, и перед ней откроется новое поприще: корабли поплывут с товарами, вернутся с сокровищами, в страну польется золотой поток, как это было с Португалией и Испанией после открытия заморских стран. И вот голландское правительство назначило в помощь частным предпринимателям большую сумму денег для снаряжения целых семи кораблей. Тяжело нагруженные разнообразными товарами суда вышли 12 июля 1595 г. из гавани при торжествующих кликах восторженно провожавшей их толпы народа. Случилось то, чего и следовало ожидать. Спустя недолгое время эскадра вернулась назад с поврежденными кораблями, лишившись многих людей, павших жертвою цинги и невыносимых лишений, не достигнув ровно никаких результатов. Разочарование било полное: никто, а тем более правительство не хотело дать ни копейки на продолжение исследований, но, чтобы не обескуражить людей и не бросать предприятия, на которое было потрачено столько усилий и денег, оно назначило большую денежную награду и обещало широкие привилегии тому лицу или компании купцов, кому первому удастся открыть северо-восточный проход в Китай. Только благодаря этому обстоятельству могла состояться третья голландская экспедиция, закончившаяся открытиями и знаменитой зимовкой Баренца на Новой Земле.
Предприятие это стоило Баренцу и многим из его спутников жизни, оно не принесло владельцам кораблей ничего, кроме убытков, оно окончилось полной неудачей, потому что голландцы проникли в этот раз на восток не дальше, чем в предыдущие плавания, и тем не менее описание всех невзгод, какие вынесли несчастные путешественники на пустынной земле, заключало столько нового, неслыханного, необычайного, что книгу спутника Баренца, Де-Вера, читали и перечитывали много раз, не переставая удивляться всем диковинам полярного мира, с природой которого просвещенные европейцы знакомились теперь впервые. Нам трудно себе представить, какое громадное впечатление производит на человеческую мысль правдивое описание незнакомых явлений природы. Известно, что любопытство человеческое падко до всего нового. Посмотрите, как легко люди, особенно необразованные, верят всяким небылицам и чудесам! Они удивляются, восторгаются, обсуживают и пересуживают услышанное много раз, но без всякого успеха или результата, потому что во всех таких случаях мысли не за что уцепиться; она не может работать дальше, делать верные выводы и облегчать этим путем новые открытия в науке. Совсем другое случается, когда необычайное есть в то же время правда. В этом случае увлеченное любопытством сознание человеческое задает себе целый ряд вопросов, что, как и почему; оно ищет ответов себе в области уже известного, и, когда не находит их, то стремится разрешить недоумение новыми исследованиями, наблюдениями и опытами. Вот почему первое основательное знакомство ученых с полярной природой возбудило множество вопросов, на которые в то время однако не находили еще ответов. Но любопытство было задето, а это главное.
20 мая 1596 г. два судна под командой Баренца покинули гавань Амстердама. Так как Баренц взял на этот раз очень северный курс, то вскоре открыл под 74°30′ с. ш. группу «Медвежьих островов»[2], а вскоре затем еще более значительный полярный архипелаг, получивший впоследствии название Шпицбергена. 27 июля Баренц увидел перед собою берег. Это была уже известная ему Новая Земля. Суда с трудом пробирались по усеянному ледяными глыбами морю и не раз принуждены были причаливать к льдинам в ожидании минуты, когда лед разойдется и очистит дальнейший путь. 25 августа матросы увидели с вершины одного островка открытую воду на севере. Не теряя времени, Баренц направился туда и таким образом благополучно обогнул Новую Землю с севера. Но проникнуть дальше на восток не было никакой возможности. Сколько раз судно устремлялось в узкие протоки, открывавшиеся между необозримыми ледяными полями, когда ветер или течение раздвигали их! Сколько раз сдвигавшиеся края льдин грозили раздавить корабль, как ореховую скорлупу! Все было пустынно. Но когда Баренц с тяжелым чувством разочарования повернул назад, чтобы пуститься в обратный путь, было уже поздно. Суда оказались запертыми в бухте восточного берега Новой Земли. Напиравшие с моря льды притиснули их к берегу, высоко взгромоздили на воздух, сильно помяли и сломали руль. Не оставалось ничего другого, как поспешно снести самые необходимый вещи и запасы на берег, прежде чем неумолимый лед поглотит суда. Таким образом одинокая кучка людей очутилась на пустынном берегу вдали от всяких населенных мест, отрезанная от них замерзшим морем, готовясь встретить быстро надвигавшуюся зиму. Многочисленные следы диких северных оленей и груды древесных стволов, которые морские волны накидали по всему побережью этого совершенно лишенного леса острова, внушали оробевшим было морякам уверенность, что по крайней мере они не останутся без пищи и топлива. Они собрали громадную кучу дров на зиму и из лучших бревен спешно принялись строить избу, которую закончили к концу октября. Зима 1596—1597 гг., которую Баренц и шестнадцать его спутников провели на Новой Земле, представляла собою непрерывную цепь лишений, опасностей и всевозможных страданий, которые путешественники вынесли более или менее благополучно лишь благодаря мужеству и непоколебимому терпению. Зимовка эта особенно замечательна потому, что европейцы знакомились со всеми ужасами полярной зимы впервые: ведь в то время никто вообще не представлял себе самой возможности перенести долгий ужасающий холод под покровом сплошной ночи.
Солнце появилось в последний раз, выглянув на мгновение из-под горизонта 14 ноября. Вместе
с солнцем куда-то исчезли белые медведи, за которыми голландцы охотились все время; вместо них появились во множестве песцы, их ловили западнями и употребляли в пищу. Капитан старался поддерживать в своих товарищах бодрость духа деятельным образом жизни, охотой, а когда она надоедала, то устраивались пирушки, за которыми каждый по очереди должен был увеселять все общество. У Баренца не было термометра, но по некоторым заметкам, сохранившимся в описании этой зимовки, можно заключить, что зима того года отличалась необычайной суровостью. Вьюги наметали такие груды снега, что хижина исчезала в массе его; не раз единственным выходом наружу служила для заключенных в ней людей дымовая труба. В заботах о поддержании чистоты Баренц устроил из большой бочки нечто вроде бани и строго следил за тем, чтобы все люди возможно чаще пользовались ею. Зима тянулась томительно долго. Первые признаки весны стали обнаруживаться лишь в начале мая — 7-го числа возле хижины показалась первая пташка. Так как судно сильно пострадало в течение зимы от напора ледяных глыб, то единственным средством вернуться домой являлись две больших лодки, которые предстояло еще починить. Цинга настолько изнурила людей, что работа эта подвигалась вперед очень медленно; ведь и число работников сократилось — в начале февраля умерло двое матросов, а когда 23 июня все было готово к отплытию, сам Баренц оказался до того слаб, что его внесли в лодку на руках. Он умер в море спустя неделю, 30 июня, на льдине, куда команда вытащила лодку, спасаясь от плавучих глыб. В тот же день скончался еще матрос, 15 июля другой. Подобно выходцам с того света блуждали бледные призраки людей в своих утлых посудинах по усеянному льдинами морю. Однако мужество и надежда не покидали их, и они плыли на юг, все время держась восточного берега. 7 августа страданиям и страхам пришел конец: голландцы встретили в море две лодки русских промышленников, которые доставили их в Колу, откуда они вернулись а одном голландском судне домой.
Описание удивительной зимовки, которое составил Де Вер, заключало в себе столько любопытного, даже невероятного для тогдашнего читателя, что не раз возникали сомнения, правда ли все это. Книгу перевели на многие языки. Подобно сочинению Марка Поло, представившего 200 лет до этого первое подробное описание восточных стран, книга Де Вера являлась одно время самым популярным сочинением. Любопытно, что всякие сомнения в правдивости ее были рассеяны лишь 275 лет спустя, можно сказать, в наше время. Именно в 1871 г. норвежский капитан Карлсен в поисках за тюленями попал на северо-восточный берег Новой Земли. Судно его бросило якорь в одной маленькой бухте. Вскоре Карлсен сделал на берегу удивительное открытие. Гуляя как-то по суше, он приблизился к какому-то полуразвалившемуся строению, которое казалось давно покинутым, так как во внутренности его накопилось много льда и мусора. В этом мерзлом мусоре Карлсен откопал множество вещей: посуду, книги, ящики, оружие, — которые не оставляли никакого сомнения в том, что здесь находилось зимовье Баренца. Тут оказались и большие стенные часы, которые висели на стене зимовья, и к которым Баренц сам приделал боевой механизм, большой котел, бочка, служившая голландцам баней, алебарды — словом, множество вещей, о которых упоминалось в описании Де Вера. В числе книг оказалось сочинение Мендозы — «История Китая».
Все, даже металлические предметы, сохранились благодаря холоду настолько неприкосновенными, точно их только вчерашний день оставили здесь. Такова уж особенность полярных стран. Когда после таинственной гибели экспедиции Франклина производились поиски за исчезнувшими членами ее, то однажды наткнулись на лодку, в которой лежали завернутые в одежду два скелета и разные вещи, указывавшие, что несчастные легли спать да и замерзли; между прочим тут же стояло прислоненное к борту лодки ружье со взведенными курками, которое покойники оставили наготове на случай появления белого медведя или другого какого-нибудь зверя. По разным соображениям можно было заключить, что к лодке этой в течение около десяти лет не подходило ни одно живое существо! Может быть, ружье простояло бы так сотни лет! Полярные страны — громадная усыпальница, погреб, в котором, благодаря холоду, нет тления, нет ржавчины и порчи.
Кругом открытой Карлсеном развалины валялись груды костей оленей, медведей, тюленей и моржей. Находка была до такой степени интересна, что ее раскапывали еще два раза: в 1875 и 1876 гг., причем, между прочим, нашли пороховницу, в которой лежал собственноручно написанный Баренцом отчет о судьбе его экспедиции.
После замечательного плавания Баренца голландцы, несмотря на всё новые и новые неудачи, упорно продолжали отыскивать северо-восточный проход. Вера в достижимость этой цели как будто не угасала, вероятно, потому, что была основана на невежестве, а известно, что невежество источник всякого легковерия. Одна экспедиция, которая выступила в путь в 1666 г., даже везла с собой письмо на еврейском языке на тот случай, если мореплаватели встретят на пути десять колен израилевых, которые будто бы томятся где-то в заточении в восточной стороне Земли. Кроме голландцев попытки в этом направлении делали также датчане; англичане тоже было возобновили их в 1667 г., но безуспешно.
Полярная природа северной Азии и Европы стала обнаруживаться в истинных чертах только после исследований русских. Сперва это были промышленники, как, например, Родивон Иванов, а потом ученые исследователи, которые посылались на казенный счет, чтобы описать местность, снять ее на карту и исследовать, нет ли там полезных ископаемых. Русских экспедиций было много, в числе ученых находились и иностранцы. Муравьев и Павлов, Юшков, Лоткин, лейтенант Размыслов, горные инженеры Лудлов и Поспелов, лейтенант Лазарев, Лютке, лейтенант Пахтусов, фон Бер, Крузенштерн — вот имена исследователей, которые трудились в этих местах в течение почти полутора столетий (от 1734 до 1860 г.). С течением времени цель, к которой так упорно стремились голландцы, англичане, норвежцы и датчане, именно открытие северо-восточного прохода в Китай, потеряла всякий смысл. Парусные суда и пароходы бороздили уже все океаны и моря; голландцы, а потом англичане овладели заморскими колониями португальцев и испанцев, так что надобность в каком-нибудь окольном пути потеряла в их глазах всякое значение. Уже приступлено было к прорытию Суэцкого перешейка с целью сократить морской путь из Европы в Азию, множество судов перевозило ценные грузы в оба конца, восточные страны как бы приблизились к Европе и перестали быть предметом сказочной фантазии. И вот в это время внезапно всплыл старый план обогнуть Азию с севера и достигнуть берегов Китая по северному полярному морю. Но в этот раз замысел родился и созрел не в голове промышленника и купца, гнавшихся за выгодой и наживой, а в голове замечательного ученого, воображение которого было увлечено своеобразной поэзией полярных странствий, как это случается почти со всяким, кому удавалось перешагнуть за порог величественного царства холода, вечных льдов и пустынного безмолвия. Задачу эту взялся выполнить Норденшильд. Он и выполнил ее, притом с легкостью и простотой, которые всегда являются спутниками знания и гения. Наука не преследует целей наживы, но из этого не следует, что между знанием и практическими требованиями жизни нет никакой связи. Напротив, потребности человека привлекают к себе внимание науки и часто ставят на разрешение ее определенные задачи. Но мысль ученого увлекается, она залетает гораздо дальше и уносится за пределы простых выгод. Она бескорыстно открывает новые истины, новые области исследования. Так было и в этом случае. С 1860 г. добыча, которою промышляли норвежцы на Шпицбергене (олени, тюлени, моржи), стала заметно убывать. Необходимо было найти новые, еще непочатые места, иначе промышленников ждало разорение. С этою именно целью норвежцы обратили свое внимание на восточные части полярного моря и принялись за поиски там. Капитан Карлсен, открывший на Новой Земле остатки Баренцова зимовья, был одним из таких пионеров. Вскоре выяснилось, что лучшим временем для плавания в этих морях является не раннее лето или середина его, как ошибочно полагали раньше, а конец лета и даже поздняя осень. Только в эту пору года ледяные поля разрываются на куски, ломаются, тают, оставляя свободное пространство открытого моря. Оказывалось, что Карское море, которое фон Бер сравнивал с громадным погребом, куда ветры и течения нагоняют груды льда, запирая таким образом всякий доступ к открытым летом от льда устьям Оби и Енисея, вовсе не так страшно и непроходимо. Это неожиданное открытие представляло чрезвычайную важность не только для Норвегии, но также и для Сибири. Великий Сибирский железнодорожный путь еще не был проложен. Громадный и богатый край, начавший усиленно заселяться, страдал от дороговизны предметов самой первой необходимости, которые невозможно было доставлять туда иначе, как на возах и по дорогой цене. Между тем, если бы плавание по Карскому морю оказалось возможным, то Обь, Енисей, даже Лена представляли бы летом великолепные дороги по которым несколько больших пароходов могли бы в 1—2 месяца дешево снабдить чуть ли не всю Сибирь всем, в чем страна нуждалась. Мысль эта улыбалась одинаково как норвежским, так и некоторым сибирским капиталистам, которые готовы были доставить средства тому, кто взялся бы доказать осуществимость подобных плаваний. Этим человеком явился Норденшильд. Знаменитого ученого интересовала полярная природа, с которою он познакомился в прежние свои путешествия на Шпицберген и по Сибири; в этой области он надеялся найти разрешение многих вопросов из жизни Земного шара и собрать путем наблюдений много нового и интересного материала. Но большая, хорошо обставленная экспедиция требовала средств. Где же взять эти средства, если до сих пор даже самые просвещенные народы уделяют на собственное образование и на развитие научных знаний ничтожные деньги, растрачивая груды богатств на кровопролитные войны, на приготовления к еще более кровавым бойням, на угнетение менее
цивилизованных народов, на безумную роскошь и удовольствия богатых или знатных сословий. Выгоды, которые сулило предпринимателям открытие морского пути к устьям Оби и Енисея, помогли Норденшильду заинтересовать в своем плане как правительство, так и многих богатых частных лиц, покровительствовавших науке.
Может быть вы хотите знать, кто такой был сам Норденшильд? Биография этого ученого не блещет геройскими подвигами. Он стяжал себе известность не каким-нибудь одним великим открытием, а обширностью своих познаний, которые применял с увлечением настоящего энтузиаста в самых разнообразных отраслях знания. Адольф Эрик Норденшильд по месту своего рождения должен был принадлежать России, если бы в ту мрачную эпоху, когда он родился и получал образование, наука и образование не составляли бы в нашем отечестве предмета ожесточенных преследований. Норденшильд родился в 1832 г. в Гельсингфорсе, в Финляндии, в самой благоприятной обстановке для своего дальнейшего развития. Отец его был минералог и занимал должность главного начальника всего финского горного управления. Таким образом, самая обстановка детства и юности, протекавших среди научно-образованных людей, направляла интересы даровитого мальчика в сторону развития интереса к естествознанию. В Гельсингфорском университете Норденшильд изучал физику, химию, математику и в 1853 г. совершил научное путешествие на Урал. Урал, Зауралье, особенно Сибирь притягивали его обширностью малоисследованного поля знания и, если бы условия русской действительности были благоприятнее, Россия нашла бы в нем выдающегося ученого, который посвятил бы свои силы и знания ей. Но обстоятельства сложились совсем иначе. По возвращении в Гельсингфорс Норденшильд занял должность в тамошнем университете, но вскоре лишился не только места, но и отечества вследствие столкновения с тогдашним генерал-губернатором Финляндии, графом Бергом. Его сперва исключили со службы, а затем предписали выехать вон из самой Финляндии. Норденшильд переселился в Швецию, которая явилась для него новым отечеством, и ей же принадлежит слава, окружающая его имя, как знаменитого ученого.
В натуре Нордешнильда талант и способность к усидчивой кабинетной работе сочетались удивительным образом с энтузиазмом путешественника, не отступающего ни перед какими лишениями и опасностями. Занимая ответственную должность, много работая в науке, Норденшильд успел совершить в промежуток 1860—1876 гг. не менее семи полярных путешествий и плаваний. Гренландия, Шпицберген, Полярный океан, наконец, Сибирь и прилегающие к ней моря — вот арена его странствий. В 1875 г. Норденшильд совершил свое первое плавание через Карское море к устью Енисея. В 1876 г. он повторил его с целью доказать, что успешное плавание прошлого года не явилось счастливой случайностью. Оба плавания произвели впечатление в промышленных кругах. Возможность судоходства и торговых сношений с Сибирью была доказана. Но в то время как капиталисты оживленно обсуждали выгоды новых предприятий, мысль Норденшильда работала уже над новым планом. Если в течение нескольких недель между Новой Землей и устьем Енисея простирается полоса свободного от льда моря, то не продолжается ли этот временный канал дальше на восток до самого Берингова пролива? Не открывается ли этим возможность проплыть этим путем и подвергнуть всестороннему изучению необозримое побережье полярной Азии? Вот план, над осуществлением которого мысль ученого работала с лихорадочным увлечением, не покидавшим его в года, когда самые физические силы организма начинают слабеть и даже совсем отказываются служить.
Вскоре выяснилось, что задуманная Норденшильдом экспедиция может осуществиться. Шведский король, который интересовался научными вопросами, предложил Норденшильду прочесть у себя во дворце доклад и пригласил на него лиц, которые могли бы оказать задуманному предприятию поддержку своими средствами или влиянием. Расчеты короля оправдались вполне. Он сам первый подписал значительную сумму для уплаты издержек экспедиции. Следуя его примеру, очень крупную сумму внес богатый фабрикант Диксон, а недостававшую еще сумму взялся покрыть богатый сибирский золотопромышленник Сибиряков. Таким образом самое необходимое — средства оказались налицо и теперь оставалось лишь приступить к приготовлениям, то есть купить подходящее судно, подобрать годных и талантливых помощников, позаботиться о наилучшем снаряжении. Об этом легко говорить, но гораздо труднее выполнить.
К счастью, прежние полярные путешествия доставили Норденшильду такой громадный опыт и столько знакомств среди людей, имеющих отношение к полярному миру, что ему не доставило больших затруднений выбрать и пригласить себе сотрудников. Ученые, в числе которых имелись специалисты по разным наукам, как то: ботаник, зоолог, физик, метеоролог и врач, и офицеры, заботам которых было поручено судно, составили небольшой, дружный штаб в девять человек. Для управления судном и для грубых работ были вызваны двадцать один человек добровольцев из рядов шведского флота, так что весь экипаж насчитывал ровно тридцать человек. Труднее было выбрать судно. Но и в этом случае Норденшильду посчастливилось: ему удалось купить недавно построенный специально для китобойного промысла в ледяных морях небольшой, но крепкий пароход, называвшийся «Вега», который так же свободно ходил под парусами, как под паром. Его оставалось только приспособить к целям экспедиции, то есть устроить каюты, мастерские и кладовые так, чтобы при зимовке команда возможно меньше страдала от холода и сырости. Что касается запасов, которых взяли на два года, то в этом деле Норденшильд применил все свои познания и указания опыта. Известно, что бичом полярных путешественников является обыкновенно болезнь, известная под названием цинги или скорбута. Причиной ее бывает чаще всего однообразная пища, не удовлетворяющая потребностям организма. Опыт показал, что лучшим средством против нее служат свежие или даже консервированные овощи и фрукты, особенно те, в которых заключаются разные кислоты. Затем лучшим средством против цинги являются свежий воздух в каютах, чистота и деятельный образ жизни. Обо всем этом надо было подумать, все надо было предвидеть и предусмотреть. Не меньше внимания требовали к себе одежда, вооружение, научные инструменты, карты и книги. Кроме того, трюм «Веги» набили большим количеством каменного угля.
Обилие груза вызвало, конечно, глубокую осадку судна, а так как северные моря, насколько было известно, отличаются своим мелководьем, то обстоятельство это вызывало опасение, как бы «Вега», набежавши где-нибудь в неизвестной части моря на отмель, не засела бы в ней навеки в случае, если ни машина, ни экипаж не окажутся в состоянии высвободить ее. Во избежание подобного несчастья Сибиряков предложил Норденшильду небольшой пароход «Лену», который должен был сопровождать «Вегу» до устья той величественной сибирской реки, имя которой пароходик носил. Кроме него «Вегу» сопровождало еще два парохода, которые были нагружены разными товарами и должны были, следуя за ней, достигнуть Енисея, войти и подняться по реке, чтобы свалить свой груз в каком-нибудь сибирском городке и взамен его насыпаться сибирским зерном. Таким образом более чем на полпути своего плавания «Вега» имела провожатых.