В этот вечер все ужинали вместе и Марии, по обыкновению, разливала суп перед тем, чем сесть за стол. Она приготовила для себя место подле дяди, Урманд сидел по левую сторону мадам Фосс, около него пастор, а немного поодаль счастливый Соперник. Мария позаботилась устроить всё в таком порядке. Урманд, казалось, перенес уже худшее и превозмог даже себя до такой степени, что ласково поклонился Марии. Она, ответив на его поклон, молча продолжала есть свой суп. Михаил Фосс немного изменил своей роли, не совсем обыкновенною в нём разговорчивостью, но его супруга сумела умно привести всё в обычную колею. Георг рассказывал, как значительна в Кольмаре Французская партия и как мало подвинулись немцы в общественном мнении. Еще ужин не кончился, как Урманд уже без малейшего стеснения принимал участие в беседе и всё позволял думать, что все несчастные происшествии в «Золотом Льве», действительно кончатся самым миролюбивым образом. После стола отец, сын и оскорбленный любовник — весьма дружно курили свои трубки в бильярдной, и никто из них, ни одним словом, не упоминал уже более о Марии.
На следующее утро ярко блестело солнце и была такая приятная погода, какую только возможно ожидать от октября месяца, так что даже мадам Фосс должна была сознаться, что день был весьма сносный для прогулки. Мария с вечера уже упаковала провизию в большие корзины. Решено было провести итог день по возможности весело и приятно и каждый старался употребить свободное до прогулки время на то, чтобы придать себе довольный и праздничный вид. В двенадцать часов назначено было пуститься в путь: к сожалению, на эту поездку нужно было употребить только полчаса. Приехавши на место предполагалось каждому предоставить право до двух часов проводить время по собственному благоусмотрению; в два часа назначено было отобедать, а потом, когда ничего уже более, не оставалось делать, то, закутавшись в шинели и шали и закурив сигары, пуститься обратно. Марии строго было наказано не заводить разговоров с Георгом и быть как можно приветливее с Урмандом. Обе старые дамы и пастор также должны были участвовать в прогулке. Хотя программа этого дня и не была особенно привлекательна, но Михаил полагал, что устроив всё таким образом, облегчит бедному Урманду его отъезд.
Всё удалось выше всякого ожидания. Время пролетело незаметно в созерцании огромных водяных масс, стремящихся но утесам и в назначенный час все весело уселись вокруг яств, расставленных около одного из утесов.
— Теперь перейдемте к порядку дел, начал Михаил, погружая ножик и вилку в стоящий перед ним паштет. Мария не приготовила нам супу, так примемся же немедленно за более существенное. Вскоре щелкнула пробка, за ней другая, и кто был бы свидетелем этого маленького праздника, то никак не мог бы представить себе, что между членами его господствовали, несколько времени тому назад, раздор и несогласие. Сам Михаил Фосс был чрезвычайно оживлен. Уж он не знал как загладить дурной поступок в отношении бедного молодого человека.
— Урманд, любезный друг, еще стаканчик Георг, дополни же стакан нашего друга! Только тише, Георг, тише, не то он получит одну только пену. Адриян Урманд, нью за наше дорогое здоровье и желаю вам счастья и всякого благополучия. С этими словами Михаил залпом опорожнил спой стакан.
Урманда усадили в нишу, образовавшуюся в утесе, и для большего его удобства, принесена еще была из кареты подушка. Право, всё кажется было употреблено, чтобы заставить его забыть утрату своей невесты. Уже в третий раз пили за его здоровье, что чрезвычайно льстило его самолюбию и каждый раз он осушал свой стакан до последней капли. Другому это может быть бросилось бы в голову, но в нём вино увеличивало только уверенность. Он, грациозно подняв над головою свой стакан, встал с своего места.
— Нам доставляет большую радость видеть вас посреди нас, любезнейший друг, заговорил также поднимаясь Михаил, смелость которого всё более росла. Сидевшая подле него мадам Фосс потянула мужа за рукав; тогда он снова сел, а Адриян, между тем всё еще стоявший, заговорил в свою очередь:
— Вам, любезный друг и в особенности вам, добрейшая мадам Фосс, приношу я свою бесконечную благодарность за это прелестное торжество.
Михаил произнес тост за здоровье своего дорогого гостя а мадам Фосс еще крепче ухватила мужа за рукав.
— Вез сомнения, продолжал Урманд, всего лучше то, что лежит у меня на душе, высказать прямо, без обиняков. Вам всем здесь известно, с какою целью я приехал сюда — точно также знаете вы все, с чем я возвращаюсь. При этом голос его дрогнул и чуть было не отказался ему служить. Обе старые дамы не замедлили приложить нос ные платки к глазам, а Мария, покраснев, спрятала свое лицо на плече Михаила. Мадам Фосс сидела неподвижная; она питала чрезмерный страх ко всем симптомам того отважного духа, который следует за щелканьем пробок; однако тут ей нечего было бояться.
— Само собою разумеется, что я к этому обстоятельству не могу относиться совсем равнодушно, продолжал немного успокоившись Урманд; так как это с моей стороны было бы заблуждение — и заблуждение весьма тяжелое. Но, не смотря на то, я готов простить и забыть! Более мне нечего сказать!
Речь эта вызвала всеобщее удивление и за нею последовало, в продолжении нескольких минут самое глубокое молчание. У мадам Фосс не нашёлся под рукою быстрый ответ, а Георгу, как предпочтенному, не прилично было бы отвечать. Наконец Михаил, после того, как жена неоднократно подталкивала его локтем, собрался с духом и встал.
— Во всю мою жизнь, ничто не тронуло меня так, начал он, и по совести мне кажется, что наш превосходный друг в этом затруднительном обстоятельстве так отлично вел себя, как… как… как ни один человек в мире. Больше мне нечего прибавить, потому что мы все знаем, причем находимся — также известно нам, что молодые девушки всегда останутся молодыми девушками, с которыми трудно ладить.
— Да перестань же, дядя Михаил, шепнула Мария. Но Михаила никакой шепот и никакое подталкиванье не могли угомонить, когда он был в разгаре. «Вышло маленькое недоразумение, продолжал он, но теперь всё опять устроилось как нельзя лучше. Пью за здоровье нашего друга, Адрияна Урманда и верно всё общество разделит мои надежды и желания, чтобы он в скором времени добыл себе молодую женушку, с самым прекрасным приданым». После этой речи Михаил сел и все поочередно стали чокаться с Урмандом и пить за его здоровье.
Таким образом, импровизированный праздник кончился самым веселым порядком и всё общество вернулось в гостиницу, довольное друг другом и в наиприятнейшемь настроении.
На следующее утро, господин Урманд собрался в Базель, воспользовавшись дилижансом, идущим в Ремиромон. Все домочадцы были на ногах, чтобы проводить его и Мария собственноручно, перед его отъездом, поднесла ему чашку кофе. Эта сцена разыгралась с самою прелестною смесью грации и милого смущения. Молодая девушка сказала ему едва несколько слов, и что она сказала, того никто не слышал; при этом она сложила руки на своей груди, вдохновенная улыбка пробежала по её лицу и глаза в смущении были устремлены в землю — и если кто-либо без слов мог красноречиво испросить себе прощение, то это случилось с Мариею Бромар.
— О, да, — произнес Урманд, к замешательстве, теперь всё хорошо — совсем хорошие Тогда она на прощанье подала ему руку и быстро побежала к себе на верх.
Хотя одному жениху и было отказано, но всё-таки дядя до сих пор еще не проронил одного слова о своем согласии на то, чтобы она избрала себе другого, равно как и с Георгом не происходило никаких объяснений, кроме тех, о которых уже слышали.
— А теперь? спросил Георг, как скоро экипаж выехал со двора,
— Ну, что ж теперь? спросил в свою очередь отец.
— Мне надо вернуться в Кольмар!
— Только не сегодня, Георг.
— Во всяком случае сегодня — хоть к вечеру. Но об одном обстоятельстве я бы желал сперва получить некоторые разъяснения. Что ты на это скажешь, батюшка?
Михаил стоял отвернув голову и заложив руки в карманы.
— Ты знаешь о чём я говорю! продолжал Георг.
— Без сомнения знаю, о чём ты говоришь!
— Я думаю теперь ты ничего уже более не будешь иметь против моего намерения?
— Если б даже это и было, то вероятно, ни к чему не повело бы, ответил Михаил, проходя через двор.
Он ничем более не выразил своего согласия, но сыну и этого казалось достаточно.
Георг, действительно, в этот вечер вернулся в Кольмар, потому что в делах он любил точность и аккуратность. Но перед его отъездом Мария еще порядком пожурила его.
— С самого начала до самого конца, ты во всём один был виноват, говорила она.
— Если ты непременно желаешь этого, то пусть будет по твоему; по, признаюсь, что не разделяю твоего мнения.
— Вот как! ну а если одна известная особа, не показывает признака жизни в продолжении круглого года, то, по твоему, что же другая, известная особа, должна думать о том, Георг?
Тогда Георгу ничего более не оставалось делать, как торжественно поклясться, оставлять ее одну много что на один месяц.
Как отпразновалась свадьба, каких затруднений стоило мадам Фарагон перебраться в Гронпер и как заготовленное для приданого белье, было перемечено из буквы У в букву Ф., обо всём этом верно догадается читатель и без подробного описания.