Вслѣдъ за этимъ важнымъ объясненіемъ, графъ, которому Бландина открыла нѣкоторые изъ поступковъ Ландрильона, некасавшихся въ прямомъ смыслѣ ея жертвы, выгналъ вонъ слугу. Графъ предпочиталъ скорѣе пренебречь худшими послѣдствіями этого отказа, чѣмъ продолжать дышать однимъ воздухомъ съ этимъ плутомъ, и Бландина, вполнѣ солидарная съ ея хозяиномъ, не боялась скандала, которымъ грозился постоянно негодяй.
Ландрильонъ былъ пораженъ этою неожиданностью.
Онъ думалъ, что достигъ цѣли, держалъ въ своей власти обоихъ, графа и Бландину. Какъ же осмѣливались они прогнать его?
Право, онъ не могъ никакъ постичь этого. Но хотя онъ былъ сбитъ съ толку, въ первую минуту, когда Кельмаркъ, позвавъ его, съ горячностью, отказалъ отъ мѣста, онъ почувствовалъ себя оскорбленнымъ.
— Да, графъ, издѣвался онъ, вы думаете, что такъ и окончатся наши съ вами отношенія! Какъ бы ни такъ! Такъ скоро вы не расквитаетесь со мной. Мнѣ извѣстно все, такъ какъ у меня были глаза и уши.
— Каналья! проговорилъ графъ, заставляя своимъ неустрашимымъ и честнымъ взглядомъ опустить глаза плута, надѣявшагося смутить его. Идите! Я смѣюсь надъ вашими заговорами. Однако, помните, что за малѣйшую клевету на насъ, меня или тѣхъ людей, которые мнѣ дороги, вы отвѣтите мнѣ и я притяну васъ къ суду…
И такъ какъ слуга намѣревался ему сказать, что-то непристойное, Кельмаркъ однимъ движеніемъ вытолкалъ его вонъ, съ опущенной головой, заставляя зажать въ горлѣ свое ругательство.
Уложивъ свои вещи, Ландрильонъ, блѣдный отъ злобы, опьяненный местью, пришелъ къ Бландинѣ, желая накинуться на нее и напугать ее вдвое.
— Это серьезно? Вы объявляете мнѣ войну?
Берегитесь! сказалъ онъ ей.
— Дѣлайте, что хотите! отвѣчала Бландина, отнынѣ столь же спокойная и тихая, какъ Кельмаркъ. Мы можемъ ждать отъ васъ всего!
— Мы! Вы, значитъ, сошлись… съ негодяемъ! Но будемъ вѣжливы! Снова понравилась крошка. Вы будете дѣлить его, — съ мальчишкой. Сохранимъ вѣжливость! Жизнь втроемъ! Поздравляю васъ!
Эти инсинуаціи не вызвали у нея даже непріятной дрожи. Она только съ презрѣніемъ взглянула на него.
Это равнодушіе еще усилило удивленіе слуги.
Плутовка исчезала изъ его рукъ. Развѣ онъ не имѣлъ надъ ней никакой власти? Чтобы убѣдиться въ этомъ, онъ снова проговорилъ.
— Дѣло совсѣмъ не въ этомъ. Довольно шутить!
— У насъ съ тобой было условіе. Меня выгоняютъ, ты отправишься за мной!
— Никогда!
— Что ты говоришь? Ты мнѣ принадлежишь…
Разсказывала-ли ты твоему милостивому сеньору, что ты жила со мной? Или ты хочешь, чтобы я разсказалъ ему объ этомъ?
— Онъ знаетъ все! сказала она.
Она солгала съ намѣреніемъ, чтобы отклонить всякое нападеніе Ландрильона. Еслибъ онъ разсказалъ, графъ не повѣрилъ бы ему. Благородная женщина хотѣла, чтобы Кельмаркъ никогда не узналъ, до какой степени доходила ея жертва въ видахъ его спокойствія; она не хотѣла унижать его, или скорѣе причинять ему большое огорченіе, доказывая, до какой степени она любила его.
— Несмотря на это, онъ снова увлекаетъ тебя! проговорилъ Ландрильонъ. Пфуй! Дѣйствительно, вы стоите одинъ другого… Ты, значитъ, любишь еще этого негодяя?
— Ты говоришь это. Возможно даже сильнѣе, чѣмъ когда-либо.
— Ты моя. Я хочу тебя и сейчасъ же… Хотя бы въ послѣдній разъ?
— Никогда; я свободна и отнынѣ я смѣюсь надъ твоими выдумками!
Ландрильонъ былъ такъ пораженъ этой перемѣной и такъ обезсиленъ необыкновенно рѣшительнымъ видомъ владѣльцевъ Эскаль-Вигора, что сейчасъ не осмѣлился приняться за разглашеніе всего того, что онъ видѣлъ или, по крайней мѣрѣ, разсказать о томъ, о чемъ онъ подозрѣвалъ.
Въ селеніи онъ солгалъ, что самъ, по собственному желанію, покинулъ Эскаль-Вигоръ, изъ желанія устроиться, и такъ какъ никто изъ замка не оспаривалъ этой версіи, это событіе не вызвало никакихъ пересудовъ.
Не осмѣливаясь открыто прерывать съ своимъ прежнимъ хозяиномъ, онъ захотѣлъ поколебать его популярность.
Онъ сталъ упорно ухаживать за Клодиной, здоровый и веселый видъ которой всегда привлекалъ его, и онъ льстилъ тщеславію фермера „Паломниковъ“. Отвергнутый Бландиной, онъ остановилъ свое вниманіе на богатой наслѣдницѣ фермы, но эта новая прихоть вызывалась страшною ненавистью, которую отнынѣ онъ питалъ къ возлюбленной графа, однимъ изъ тѣхъ ненавистныхъ чувствъ, которыя являются заблужденіемъ любви. Онъ снова безумно жаждалъ женщину, которой онъ лишился и которая посмѣялась надъ нимъ. Она обольстила его, завлекла, похитила его сердце.
Ландрильонъ сталъ показываться также въ церкви, во время проповѣдей пастора Балтуса. Онъ вошелъ въ милость къ женѣ пастора и двумъ старымъ дѣвушкамъ, сестрамъ владѣльца фермы „Паломниковъ“.
Прежній слуга не осмѣливался еще дѣйствовать открыто, но онъ готовъ былъ разразить ужасную грозу надъ Кельмаркомъ, его возлюбленной и ихъ общимъ любимцемъ. Онъ не обращалъ вниманія на ихъ гордость и смѣлость. „Право, какъ они нахальны, и дерзки! Проявлять такіе нравы, съ такимъ достоинствомъ! Имъ не достаетъ только еще прославить свою низость!“
Молодецъ не считалъ себя хорошимъ отгадчикомъ. Онъ воображалъ себя въ правѣ презирать глубоко своего прежняго хозяина. Тысячи низостей, которыми этотъ солдатъ, продажный тѣломъ и душою, необыкновенно развратный, отдался во время своего пребыванія въ казармахъ, казались только пустяками, по сравненію съ послѣдними. Во всякое время, порокъ проклиналъ инстинктную любовь, и такіе люди, какъ Кельмаркъ были реабилитаціей такихъ, какъ Ландрильонъ. Толпа предпочитаетъ всегда Варавву Христу. Для начала Ландрильонъ принялся унижать владѣльца Эскаль-Вигора въ глазахъ Мишеля Говартца, охлаждать сильный восторгъ отца и дочери, возбуждать ненависть здоровой дѣвки къ Бландинѣ, затѣмъ смутно намекать на преступныя отношенія Гидона и Кельмарка.
— На вашемъ мѣстѣ, осмѣлился сказать онъ однажды Мишелю и Клодинѣ, я не пускалъ бы молодого Гидона въ замокъ. Ложное сожительство графа и этой негодяйки — дурной примѣръ для молодого человѣка!
Видя ихъ удивленную улыбку, онъ понялъ, что шелъ по ложному пути и не настаивалъ больше.
Ландрильонъ не могъ доказать скандальныхъ исторій, которыя онъ сгоралъ нетерпѣніемъ распустить противъ владѣльца Эскаль-Вигора. Подумать, что когда-то плутъ надѣялся, что возбудитъ противъ графа Бландину!
Предупрежденный, освѣдомленный, графъ находился на сторожѣ, не желалъ отдаваться, компрометировать себя, попадать въ западню. Онъ оберегалъ прекрасно внѣшній видъ своихъ поступковъ.
Присутствіе Гидона въ замкѣ оправдывалось во всѣхъ отношеніяхъ. Далеко отъ того, чтобы разлучиться съ нимъ, графъ сильнѣе привязывался къ нему и сдѣлалъ его секретаремъ.
Одно время, Тибо подумывалъ подкупить свидѣтелей, обольстить рабочихъ Кларвача, пять силачей, которыхъ графъ считалъ своими тѣлохранителями и которые позировали ему въ мастерской. Но эти простые и грубые молодцы были до безумія преданы патрону и немилосердно побили врага, послѣ перваго слова, которое онъ произнесъ относительно своего плана. Надо было хитрить, молча подлѣзть къ нимъ, постепенно, незамѣтно.
Онъ ограничился пока дружбою съ тѣми изъ Кларвача, которые не работали въ замкѣ, красивыми рыбаками, статистами во время атлетическихъ игръ и декоративныхъ представленій, дѣйствующими лицами чего-то вродѣ „масокъ и живыхъ картинъ, устраиваемыхъ графомъ“.
Ландрильонъ умѣло настроилъ ихъ противъ пяти избранцевъ и, въ особенности, противъ маленькаго любимца, и славныхъ исполнителей этихъ маскарадовъ, какъ называлъ слуга, къ тому же бѣшенно изгнаннаго изъ-за его тривіальности, изъ этихъ эстетическихъ представленій. Актеры въ въ концѣ концовъ согласились съ Ландрильономъ, что любовь графа къ Гидону Говартцу, этому сопляку, еще безбородому, была слишкомъ замѣтна. Настроенные противъ пажа, они не замедлили, какъ говорилъ этотъ Макіавелли навоза, дурно смотрѣть на владѣльца замка.
Съ другой стороны, прежній слуга, который устроилъ нѣчто вродѣ постоялаго двора между паркомъ Эскаль-Вигора и селеніемъ Зоудбертингомъ, привлекалъ непріятное вниманіе знатныхъ жителей на тотъ чрезмѣрный интересъ, который питалъ Анри къ босякамъ Кларвача и подонкамъ съ острова Смарагдиса.
Ландрильонъ часто теперь видѣлся съ Балтусомъ Бомбергомъ. Онъ ограничивался только разсказомъ о фальшивомъ сожительствѣ Бландины съ графомъ, но не рѣшаясь заговорить еще о моральной, ужасной, поразительной ненормальности графа.
Пасторъ, ломавшій себѣ голову, какъ уронить и погубить графа, не останавливался никогда, даже въ своемъ воображеніи, передъ злотворнымъ орудіемъ, которымъ хотѣлъ воспользоваться Ландрильонъ. Ахъ, ужасный бунтъ! Еслибъ эта мина когда нибудь взорвалась, самые дурные люди должны были бы покинуть недостойнаго любимца! Ни одинъ человѣкъ на островѣ не протянулъ бы руки отверженному.
— Какъ сдѣлать, мой дорогой Ландрильонъ спросилъ въ ожиданіи священникъ у своего новаго союзника, чтобы запугать, отвлечь этихъ фанатиковъ, отвратить ихъ отъ этого колдуна, этого развратника.
— Да, да, развратникъ не очень-то вооруженъ, прервалъ его Ландрильонъ, съ какимъ-то внутреннимъ смѣхомъ, который могъ бы внушить многое кому-угодно, только не этому суровому, но ограниченному пастору.
— Замѣтьте, протестовалъ онъ, что я вовсе не сержусь на этого дурного аристократа, но я исключительно дѣйствую во имя религіи, добрыхъ нравовъ и добра!…
— Чтобы поступить хорошо, мой почтенный, пасторъ, отвѣчалъ Ландрильонъ со своей невзрачной физіономіей, намъ необходимо было бы открыть у графа де Кельмарка какое-нибудь преступленіе, которое могло-бы потрясти ужасный предразсудокъ, что нибудь безпочвенное въ нашей соціальной и христіанской жизни, вы понимаете, что я хочу сказать, какой-нибудь ужасъ, который вскричалъ не только о мщеніи къ небесамъ, но и могъ подѣйствовать на наименѣе богобоязливыхъ грѣшниковъ…
— Да, но кто докажетъ намъ подобное преступленіе! вздохнулъ Бомбергъ.
— Терпѣніе, мой почтенный пасторъ, терпѣніе! лукаво гнусавилъ дурной слуга.
Бомбергъ доносилъ своимъ духовнымъ начальникамъ о благопріятномъ оборотѣ, который принимали его дѣла.
Постоянно возбужденная Ландрильономъ, Клодина начинала терять терпѣніе, отъ медлительности и откладыванія графа де Кельмарка. Еще сильнѣе ее бѣсило то, что въ странѣ такъ называемые бѣдняки на стѣснялись подсмѣиваться надъ ней и даже слагали пѣсенки въ кабакахъ. Ландрильонъ внушалъ ей мысль, что Бландина еще держитъ графа въ своей власти. Крестьянка все больше и больше сердилась на управительницу замка. Ландрильонъ, столь же скрытный съ ней, какъ и съ Бомбергомъ, не старался направить страстную крестьянку на вѣрный путь. — Ахъ, что мы увидимъ, когда Клодина узнаетъ всю правду! Вотъ будетъ ловко! — подумывалъ хитрецъ, потирая руки и лукаво посмѣиваясь.
Онъ заранѣе радовался, смаковалъ, наслаждался своей местью, словно подтачивая рѣшительное орудіе, растравляя его на камнѣ, желая поразить вѣрнымъ рѣшительнымъ ударомъ.
Клодина, однако, не отказывалась отъ своего плана. Она побѣдитъ Кельмарка, отыметъ его у блѣдной соперницы.
Ландрильонъ, видя ее все же влюбленной въ графа, и чувствуя, что ея ненависть замѣняетъ ей божественную добродѣтель, начиналъ понемногу открывать ей финансовое стѣсненіе графа, затвмъ онъ предсказалъ полное разореніе владѣльца замка и даже его скорый отъѣздъ.
Противъ ожиданія слуги, Клодина, чрезвычайно удивленная этимъ, однако выказала себя еще болѣе увлеченной разорившимся аристократомъ. Она почти обрадовалась этому разгрому, такъ какъ надѣялась получить графа, если не съ помощью любви, то благодаря деньгамъ. Съ этого момента она даже придумала небольшой проектъ, должный непремѣнно по ея мнѣнію, имѣть успѣхъ, но о немъ она никому ничего не сказала.
Если Кельмаркъ разорялся или былъ уже разоренъ, Клодина была достаточно богата для двоихъ. Затѣмъ, все же оставался титулъ графини, престижъ, связанный съ замкомъ Эскаль-Вигора! Говартцы могли снова позолотить гербъ Кельмарковъ.
Въ ожиданіи этого, Клодина присоединилась къ оскорбительному движенію, поддерживаемому Ландрильономъ противъ графа, и, казалось, даже одобряла преслѣдованія негодяя. Въ приходѣ, многіе не стѣснялась говорить, что она, не имѣя силъ добиться графской короны, принуждена была удовлетвориться ливреею слуги.
Въ личную тактику Клодины входило намѣреніе совсѣмъ отдѣлить графа, вооружить противъ него весь островъ; когда же онъ былъ бы поставленъ въ тупикъ, она могла явиться для него Провидѣніемъ. Она готова была даже поссорить Кельмарка съ бургомистромъ и отнять у него юнаго Гидона.
Кельмаркъ уже отказался отозванія дейкграфа, онъ отклонилъ отъ себя также предсѣдательство увеселительныхъ обществъ; онъ пересталъ интересоваться общественной жизнью. Не было больше широкихъ пріемовъ и празднествъ. Онъ лишился на двѣ трети своей популярности.
Клодина примирилась съ двумя сестрами отца; безъ его вѣдома. Поддерживаемыя, подстрекаемыя племянницей, онѣ приставали къ брату: — Ты долженъ прервать сношенія съ владѣльцемъ Эскаль-Вигора, или мы лишимъ наслѣдства твою дорогую Клодину!
Говартцъ, можетъ быть, и отказался бы, но онъ не имѣлъ права вліять на будущее своихъ дѣтей. Клодина заявила что она больше не хочетъ дѣлаться графиней. Кромѣ того, она вліяла на тщеславіе отца. Съ тѣхъ поръ, какъ графъ вернулся сюда, Мишель Говартцъ, не считался больше ни за что. Онъ являлся бургомистромъ только по названію.
Говартцъ, въ концѣ-концовъ, сблизился съ пасторомъ.
Каково было событіе, когда отецъ и дочь показались въ церкви.
Пасторъ съ большею ядовитостью, чѣмъ когда-либо, проповѣдывалъ противъ аристократа и его сожительницы. Во время службы Клодина съ жаднымъ любопытствомъ разсматривала фрески, представлявшіе мученичество св. Ольфгара.
Когда бургомистръ примирился съ пасторомъ, онъ окончательно прервалъ всякія сношенія съ Кельмаркомъ. Говартцъ, во всемъ слушавшій дочь, подчеркнулъ этотъ разрывъ, призывая къ себѣ сына. Но послѣдній сдѣлался уже совершеннолѣтнимъ, и встрѣтилъ отца такъ же, какъ когда-то встрѣтилъ пастора.
Это непослушаніе мальчика поразило Клодину но не заставило задуматься.
Что касается жителей Эскаль-Вигора, они жили только для себя самихъ. Со времени ухода Ландрильона, Кельмаркъ пересталъ бывать на фермѣ „Паломниковъ“. Это и послужило для Клодины объявленіемъ войны.
Кельмаркъ, снова перемѣнившійся, почувствовалъ въ душѣ мужество и вернулся къ своей чудесной философіи.
Во время тяжелыхъ объясненій съ Бландиной, онъ впалъ въ дурное настроеніе духа; теперь онъ снова оправился, онъ отвергъ послѣднія христіанскія связи; онъ чувствовалъ себя лучше, чѣмъ мятежникъ, апостолъ; онъ могъ считать себя оскорбленнымъ и судить своихъ судей.
Во ожиданіи того момента, когда онъ долженъ будетъ выступить, онъ вооружался чтеніемъ, собиралъ документы, сличалъ въ исторіи и литературѣ знаменитые и оправдательные примѣры.
Разумѣется, докторъ, съ которымъ совѣтовалась когда-то г-жа де Кельмаркъ, не предполагалъ даже, какого рода апостольству отдастся тотъ, талантъ и необыкновенную судьбу котораго онъ предвидѣлъ…
Когда именно Ландрильонъ рѣшилъ тайно подѣлиться съ Бомбергомъ, и пока только съ нимъ, важными подозрѣніями относительно образа жизни графа? Вѣрнѣе всего въ тотъ день, когда Клодина дала ему понять, что она была еще глубоко захвачена Кельмаркомъ.
При первомъ словѣ, которое пасторъ услышалъ о чувственномъ уклоненіи врага, онъ испыталъ что-то вродѣ оскорбленной муки и профессіональнаго соболѣзнованія. Въ глубинѣ души онъ ликовалъ! Но какъ воспользоваться этимъ благодатнымъ позоромъ противъ графа? Не было доказательствъ. И не надо ли было скрывать отъ публичнаго разглашенія безчинства молодого Говартца! Оба союзника согласились подождать пока благопріятнаго случая. Кто знаетъ, можетъ быть, удастся отклонить когда-нибудь маленькаго любимца противъ проклятаго преступника.
Въ ожиданіи, пока популярность дейкграфа продолжала падать, Ландрильонъ снова принялся за работу, съ какою-то надеждою на успѣхъ, желая подѣйствовать на этихъ бродягахъ Кларвача, которыми графъ окружалъ себя такъ долго и изъ которыхъ самые гордые оставались еще у него въ рабствѣ.
— Какъ я не угадалъ раньше всего этого! — подумалъ Бомбергъ, послѣ ухода доносчика, ударяя себя въ лобъ. — Какой я глупецъ! Все могло бы предупредить меня, дать указаніе на эти ужасы! Развѣ родители этого грѣшника не любили другъ-друга до такой степени, что ихъ любовь вопила къ небесамъ! Они жили только для себя самихъ, для двоихъ; ограничивая всю вселенную только и тѣлесною и моральною двойствейнностью, они въ ихъ чудовищномъ эгоизмѣ не желали даже имѣть дѣтей, такъ они боялись меньше любить другъ отъ друга!
Пасторъ былъ освѣдомленъ объ этой любви черезъ своего предшественника. Анри и родился даже случайно, послѣ нѣсколькихъ лѣтъ этого неестественнаго брака.
Къ тому же, въ уже далекую пору, когда Анри де Кельмаркъ мучился отъ своихъ уклоненій, онъ узналъ отъ своей бабушки, до чего родители его обожали другъ-друга, и онъ приписалъ эту аномалію нечестивому сожалѣнію родителей, когда онъ появился на свѣтъ.
Разумѣется, они были недовольны, что создали существо, которое врывалось третьимъ въ ихъ любовный союзъ. Молодой графъ долгое время воображалъ себѣ, что выросталъ подъ властью материнской ненависти. Это чувство отвращенія не долго оставалось у этой любящей женщины. Анри имѣлъ доказательства. Тѣмъ не менѣе, онъ былъ убѣжденъ, вплоть до самаго дня моральнаго освобожденія, что ребенокъ, созданный подъ вліяніемъ антипатіи долженъ былъ быть роковымъ образомъ потрясенъ въ своихъ способностяхъ и воздать всякой женщинѣ чувство отвращенія, которое одно время питала къ нему мать.
Таково было и убѣжденіе Бомберга. Но теперь Анри вернулся къ чувству собственнаго достоинства, къ своей природѣ и совѣсти.
Съ помощью Гидона и Бландины, онъ чувствовалъ въ себѣ силы создать религію абсолютной любви, столько же мужественной, сколько и самозарождающейся.
Онъ приходилъ въ экстазъ, какъ какой-нибудь исповѣдникъ наканунѣ отправленія въ роковую неизбѣжную миссію.