Съ внѣшней стороны, условія жизни въ замкѣ Эскаль-Вигоръ, отношенія между Кельмаркомъ, Бландиной, юнымъ Говартцемъ и Ландрильономъ ни сколько не измѣнились.
Слуга, не подозрѣвая объясненія Бландины съ графомъ, считалъ ее вполнѣ солидарной съ своими планами и не переставалъ изображать въ какой нибудь непристойной формѣ отношенія графа и его любимца. Она принуждена была выслушивать его ужасныя шутки и должна была притворяться до такой степени, что вторила негодяю. Къ тому же Ландрильонъ торопилъ ее отдаться ему. Отказы Бландины возмущали его и онъ говорилъ: „будь миленькой, послушай, я обѣщаю не нарушать его идилліи съ юнымъ Говартцемъ, иначе я ни за что не ручаюсь!“
Бландина старалась отвлечь его, выиграть время. Она дошла даже до того, что обѣщала ему выйти замужъ за него, при условіи, чтобы онъ молчалъ. „Я согласенъ на это, говорилъ онъ, но ты должна расплатиться сполна! — Ба! нечего спѣшить, заключила Бландина, останемся еще здѣсь нѣкоторое время, чтобы увеличить наше состояніе!“
Эта честная женщина, если надо было, могла показаться въ глазахъ этого негодяя, большой плутовкой, и онъ еще сильнѣе восторгался ею, не встрѣчая никогда подобнаго лицемѣрія и скрытности. Эта покорность радовала его, хотя и пугала немного. Не слишкомъ-ли потворствовала ему дѣвушка?
Къ несчастью Бландины, онъ все сильнѣе и сильнѣе увлекался ею. Ему такъ хотѣлось бы попробовать лакомый кусочекъ прямо изъ печки какъ онъ говорилъ. Бландина отстранялась только на половину, она наслаждалась своей жертвою, но не могла долго выносить ее. Ландрильонъ удвоилъ свои вольности.
Въ дѣйствительности, Бландина никогда еще такъ сильно не любила Анри де Кельмарка. Можно себѣ представить ея страданія: съ одной стороны, она принуждена была выслушивать планы отвратительнаго человѣка и потворствовать его ненавистному чувству къ графу; съ другой стороны, она должна была присутствовать при близости, тѣсной дружбѣ Кельмарка съ юнымъ Говартцемъ.
Ужасныя муки! Иногда природа и инстинктъ предъявляли свои права. Она готова была выдать слугу своему господину, но Ландрильонъ, выгнанный, могъ бы отомстить Кельмарку, разсказавъ всѣмъ то, что онъ называлъ его низостями. Временами Бландина теряла силы, находясь въ этомъ мучительномъ выборѣ или отдаться Ландрильону или потерять Кельмарка, рѣшала бѣжать, покинуть эту страну; она желала даже смерти мечтала о томъ, чтобы броситься въ море; но ея любовь къ графу мѣшала ей привести этотъ планъ въ исполненіе. Она не могла предоставить его во власть враговъ; она хотѣла оберегать его, служить ему защитою противъ него же самого…
Какъ сильно она должна была владѣть собой, чтобы не выказывать слишкомъ много холодности по отношенію къ молодому Говартцу; она избѣгала попадаться ему на глаза и насколько было возможно, не показывалась къ столу. Она отговаривалась мигренями.
— Что такое съ г-жей Бландиной? освѣдомлялся у своего друга юный Гидонъ. У нея такой странный видъ…
— Она слегка нездорова, это пустяки. Пройдетъ. Не безпокойся.
Часто бѣдная женщина ходила взадъ и впередъ по дому, какъ потерявшая разсудокъ, хлопая дверьми, громко переставляя мебель, точно желая разбить что-нибудь, крикнуть о своемъ нестерпимомъ страданіи, но если она въ такую минуту встрѣчала Кельмарка, то утихала, отъ одного его взгляда.
Однажды, когда Ландрильонъ особенно взволновалъ ее, угрожая ей не пощадить Кельмарка, если она не отдастся ему, она скрыла еще разъ эту ужасную муку, и теряя голову, ворвалась неожиданно въ мастерскую, гдѣ графъ находился съ своимъ ученикомъ. Это было сильнѣе ея. Она не могла удержать себя, чтобы не бросить на юнаго крестьянина оскорбительнаго взгляда. Оба друга приготовлялись читать. Никто изъ троихъ не сказалъ ни слова. Но никогда безмолвіе не было столь угрожающимъ. Она сейчасъ же вышла встревоженная послѣдствіями этого вмѣшательства.
— Бландина, вы забываете наши условія: сказалъ ей Кельмаркъ, въ первый же разъ, какъ очутился съ нею вдвоемъ.
— Простите меня, Анри, я больше не могла. Я слишкомъ понадѣялась на свои силы. Вы любите только его. Все остальное на свѣтѣ перестало существовать для васъ. Вы почти не дарите мнѣ ни одного взгляда, ни одного слова…
— Да, хорошо, отвѣчалъ онъ рѣшительно, съ нѣкоторою торжественностью, но съ храбростью стоика, который противопоставляетъ кулакъ пламени костра, — да, я люблю его больше всего на свѣтѣ. Внѣ его я не вижу для себя спасенія…
— Полюби другую женщину; да, если я тебѣ надоѣла, возьми эту, Клодину, которая жаждетъ тебя всѣмъ существомъ, но…
— Если я клянусь тебѣ, что съ меня довольно этого мальчика…
— О, это невозможно!
— Я не люблю и не полюблю никого такъ сильно, какъ его! Кельмаркъ зналъ, что наносилъ ужасный ударъ своей подругѣ, но онъ самъ былъ выведенъ изъ терпѣнія; оружіе, которымъ онъ наносилъ ей ударъ, онъ обращалъ въ свою собственную рану; надо было вѣрить ему, что онъ испытывалъ ужасныя пытки, точно находился въ положеніи приговореннаго къ смерти, жаждалъ раздѣлить его участь.
— Ахъ, снова заговорилъ онъ, ты хочешь разлучить меня съ этимъ ребенкомъ! Тѣмъ хуже для тебя! Ты увидишь, какъ я разстанусь съ нимъ. И для начала вотъ мой отвѣтъ на твои мольбы. Отнынѣ, Гидонъ больше не покинетъ меня. Онъ переселится въ замокъ.
— Берегитесь… Я такъ страдаю, что я могу нанести вамъ безсознательный вредъ. Бываютъ минуты, когда я чувствую, что теряю разсудокъ и не отвѣчаю за себя!
— А я! отвѣчалъ графъ. Я теряю терпѣніе. Ты сама захотѣла, ты сама заставила меня идти до крайности. Я избѣгалъ тебя, я замыкался одинъ съ своимъ страданіемъ; чтобы не оскорблять тебя, я скрывалъ мою муку, мою тайну. Несчастная Бландина, я сдерживалъ тебя, увѣренный, что ты сама не сможешь понимать меня и оттолкнешь меня… Ты хотѣла знать, ты узнаешь все. Будь покойна, я ничего отъ тебя не скрою. Видишь, даже я не прощу тебя больше уѣзжать. Отнынѣ, довольно скрытничать. Твоя ревность не обманула тебя: я люблю маленькаго Гидона настоящею глубокою любовью… Я обожаю его.
Она испустила ужасный крикъ. Возлюбленная и христіанка одинаково были затронуты въ ея душѣ.
— О, Анри, помилосердствуй! ты лжешь, ты не могъ такъ опозорить себя!..
— Опозорить себя! Напротивъ, я горжусь этимъ.
Между ними происходили все чаще и чаще бурныя сцены. Бландина уступала, покорялась, разрываясь между безконечнымъ ужасомъ и состраданіемъ, которые, соединившись, принимали одну изъ самыхъ мучительныхъ формъ любви.
Теперь Гидонъ ночевалъ въ замкѣ. Бландина избѣгала его, но иногда она показывалась на глаза Кельмарку, и выраженіе ея лица было таково, что графъ, при видѣ ея, набрасывался на нее съ упрекомъ:
— Берегитесь, Бландина! говорилъ онъ ей, вы затѣяли опасную игру. Не чувствуя любви, я питалъ, къ вамъ нѣчто вродѣ культа, основаннаго на глубокой благодарности. Я уважалъ васъ, какъ не уважалъ никого изъ женщинъ послѣ бабушки.
Но я, въ концѣ концовъ, возненавижу васъ. Считая васъ постояннымъ препятствіемъ для моихъ желаній, я готовъ относиться къ вамъ, какъ къ палачу, который стремится лишать меня сна и пищи! Ахъ, вы исполняете этимъ хорошую и милостивую обязанность, святая, честная ангельская женщина! Съ твоимъ выраженіемъ нѣмого, укора, съ твоимъ видомъ Богоматери, ты можешь хвастаться, если я сойду съ ума и умру, что ты была главной угасительницей моего духа…
Вотъ около года ты шпіонишь за мной, раздражаешь меня, мучаешь и сжигаешь мое сердце на медленномъ огнѣ, подъ предлогомъ, что любишь меня.
— Зачѣмъ вы соблазнили меня? спросила она его.
— Соблазнилъ тебя? Ты не была тогда дѣвушкой! со злобой отвѣтилъ онъ.
— Фи, сударь! Говоря такъ со мной, вы поступаете еще грубѣе, чѣмъ бѣднякъ, злоупотребившій моею чистотою. Вы виновны болѣе его, такъ какъ вы владѣли мною безъ наслажденія и доброты!
О, зачѣмъ?
— Я хотѣлъ перемѣниться, побѣдить себя, покорить мои закоренѣлыя отвратительныя чувства… ты единственная женщина, которой я владѣлъ; единственная, которая возбуждала мое тѣло.