Съ твоимъ выраженіемъ нѣмого, укора, съ твоимъ видомъ Богоматери, ты можешь хвастаться, если я сойду съ ума и умру, что ты была главной угасительницей моего духа…
Вотъ около года ты шпіонишь за мной, раздражаешь меня, мучаешь и сжигаешь мое сердце на медленномъ огнѣ, подъ предлогомъ, что любишь меня.
— Зачѣмъ вы соблазнили меня? спросила она его.
— Соблазнилъ тебя? Ты не была тогда дѣвушкой! со злобой отвѣтилъ онъ.
— Фи, сударь! Говоря такъ со мной, вы поступаете еще грубѣе, чѣмъ бѣднякъ, злоупотребившій моею чистотою. Вы виновны болѣе его, такъ какъ вы владѣли мною безъ наслажденія и доброты!
О, зачѣмъ?
— Я хотѣлъ перемѣниться, побѣдить себя, покорить мои закоренѣлыя отвратительныя чувства… ты единственная женщина, которой я владѣлъ; единственная, которая возбуждала мое тѣло.
С твоим выражением немого укора, с твоим видом Богоматери, ты можешь хвастаться, если я сойду с ума и умру, что ты была главной угасительницей моего духа…
Вот около года ты шпионишь за мной, раздражаешь меня, мучаешь и сжигаешь мое сердце на медленном огне под предлогом, что любишь меня.
— Зачем вы соблазнили меня? — спросила она его.
— Соблазнил тебя? Ты не была тогда девушкой! — со злобой ответил он.
— Фи, сударь! Говоря так со мной, вы поступаете еще грубее, чем бедняк, злоупотребивший моею чистотою. Вы виновны более его, так как вы владели мною без наслаждения и доброты!
— О, зачем?
— Я хотел перемениться, победить себя, покорить мои закоренелые отвратительные чувства… ты единственная женщина, которой я владел; единственная, которая возбуждала мое тело.
