Бываютъ крушенія судовъ, если такъ можно выразиться, „парадныя“, въ родѣ похоронъ по первому разряду. Блестящій катафалкъ съ перьями, роскошный гробъ усыпанный вѣнками и цвѣтами, восемь лошадей цугомъ въ пышныхъ попонахъ, множество факельщиковъ въ приличныхъ нарядахъ, толпа разодѣтыхъ пѣвчихъ, полицейскіе, жандармы, масса провожающихъ и длинная вереница каретъ.
И каждый прохожій, при видѣ такого кортежа, невольно глазѣетъ и любопытствуетъ узнать, кого это хоронятъ, и прочитываетъ въ газетахъ некрологъ покойнаго.
За то едва ли кто обратить вниманіе на дроги съ крашенымъ простымъ гробомъ, везомыя клячей въ порыжѣвшей попонѣ, съ оборваннымъ возницей въ траурной хламидѣ и смятомъ цилиндрѣ, и, конечно, не поинтересуется узнать, кого везутъ на кладбище, кто это былъ горемыка, сзади гроба котораго одиноко плетется какая-то женщина или сиротка-дѣвочка.
Сравненіе это—не натяжка. Терпитъ крушеніе или гибнетъ какое-нибудь большое военное судно, на которомъ и командиръ и офицеры имѣютъ много родныхъ и знакомыхъ въ обществѣ, и о такомъ крушеніи говорятъ, пишутъ въ газетахъ… Оно возбуждаетъ сенсацію, вызываетъ вполнѣ понятную скорбь, заставляетъ искать виновниковъ, непосредственныхъ и косвенныхъ.
Но когда гдѣ-нибудь въ далекой глуши гибнетъ небольшое и не блестящее, такъ сказать, „не аристократическое“ судно, скромное назначеніе котораго снабжать провіантомъ захолустья и дыры нашего далекаго сибирскаго побережья,— когда, говорю, трагически и безъ свидѣтелей погибаетъ такое судно, которымъ, вдобавокъ, командуетъ несчастный горемыка-штурманъ, „какой-нибудь“ Ивановъ, Петровъ или Прокофьевъ, о такой гибели никто не интересуется. О ней не говорятъ и знаютъ о ней лишь оффиціальныя лица, производящіе обычное разслѣдованіе.
Это—тотъ-же простой крашеный гробъ въ столицѣ, везомый клячей, за которымъ одиноко плетется сиротка-дѣвочка.
Къ числу такихъ „не нарядныхъ“, безвѣстныхъ крушеній, попадающихъ въ скорбные оффиціальные аналлы морскихъ несчастій, принадлежитъ гибель тендера сибирской флотиліи „Камчадалъ“ со всѣми своими скромными героями-мучениками, составлявшими его экипажъ. Эти безвременно погибшіе люди, судя по даннымъ слѣдственнаго дѣла и по запискѣ одного адмирала, приложенной къ дѣлу,—являются не столько жертвами моря, сколько жертвами безпечности и халатности мѣстнаго морского начальства.
Было это ужасное „происшествіе“ въ 1858 г., поздней осенью.
Тендеръ „Камчадалъ“, судно, построенное въ 1843 г. и уже настолько ветхое и ненадежное, что, по словамъ генералъ-аудиторіата, „во время починки его (для изготовленія къ плаванію) стоило много трудовъ, чтобы уменьшить въ немъ течь“, былъ отправленъ, по распоряженію начальства, изъ Николаевска на Амурѣ въ Удскъ для снабженія захолустнаго Удскаго края мукой и провіантомъ.
Изъ слѣдственнаго дѣла видно, что „Камчадалъ“ снялся съ якоря, когда морозъ доходилъ до 6°, что октябрь сопровождается въ Амурскомъ лиманѣ метелями и сильными вѣтрами и что тендеръ „Камчадалъ“ едва ли могъ считаться благонадежнымъ для зимняго плаванія въ столь бурное и суровое время.
Нечего и говорить, что командиръ „Камчадала“, штурманскій прапорщикъ Кузьминъ, разумѣется, и не подумалъ протестовать противъ такого назначенія, почти равносильнаго посылкѣ на вѣрную смерть, и безпрекословно подчинился данному приказанію: итти въ Охотское море. Положимъ, онъ и могъ-бы донести, что плаваніе въ Охотскомъ морѣ, гдѣ свирѣпствуютъ бури, да на такомъ суднѣ, которое и на рейдѣ текло,—крайне опасно и грозитъ вѣроятной гибелью. Но такое представленіе могло грозить капитану весьма непріятными послѣдствіями. Приказано—не разсуждай, а иди. Это во-первыхъ. А во-вторыхъ, какой же морякъ, особенно изъ молодыхъ и самолюбивыхъ, рѣшится намекнуть объ опасности? Изъ понятной горделивой боязни, чтобы не заподозрили въ трусости, молодой человѣкъ не побоится пойти хоть на утлой ладьѣ въ океанъ, если бы того потребовало чье-нибудь легкомысліе или профессіональное невѣжество.
И прапорщикъ Кузьминъ вмѣстѣ со своимъ помощникомъ прапорщикомъ Алексѣевымъ, одиннадцатью матросами и одной женщиной, женой боцмана, 11-го октября 1858 года ушелъ на тендерѣ „Камчадалъ“ въ рискованное плаваніе, надѣясь, вѣроятно, не столько на свое судно, сколько на милость Божію. При тендерѣ, въ качествѣ перевозочныхъ средствъ, имѣлся только одинъ маленькій четырехъ-весельный ялъ.
Кто такіе были родители капитана и были ли они въ живыхъ, „Лѣтопись“ не сообщаетъ, но о прапорщикѣ Алексѣевѣ съ трагическимъ лаконизмомъ говоритъ, что онъ былъ сынъ смотрителя николаевскаго госпиталя и что „бѣдные родители его нарочно поселились на Амурѣ, чтобы быть вмѣстѣ съ сыномъ“.
Ушелъ „Камчадалъ“ и всѣ о немъ забыли въ Николаевскѣ на Амурѣ, кромѣ двухъ бѣдныхъ родителей Алексѣева. Забили, не смотря на то, что весь октябрь дули свѣжіе вѣтры и свирѣпствовала метель. Никому не приходила даже въ голову мысль, въ виду бурной погоды, начавшейся вслѣдъ за уходомъ тендера, послать бывшій въ то время въ Николаевскѣ пароходъ осмотрѣть хоть устье Амура…
Прошелъ такъ мѣсяцъ, Амуръ сковался льдомъ. Наступилъ ноябрь и въ послѣднихъ числахъ его въ городѣ разнесся слухъ, что какое-то судно поздней осенью погибло въ сѣверной части широкаго амурскаго лимана. При первомъ же слухѣ невольно приходила на умъ мысль о злополучномъ „Камчадалѣ“. Чтобы провѣрить эти слухи, главный командиръ сибирской флотиліи и портовъ послалъ немедленно къ указанному мѣсту капитанъ-лейтенанта Болтина и полицмейстера хорунжаго Матвіевскаго. Когда они вернулись, гибель тендера была уже не слухомъ, а ужасной истиной, и они привезли съ собою тѣло замерзшаго унтеръ-офицера, найденное на льду между тендеромъ и берегомъ. Тѣло это было крѣпко перевязано веревками, что подало поводъ предполагать какое-нибудь насиліе со стороны туземцевъ гиляковъ. Но спрошенные по этому поводу гиляки отвѣчали, что у нихъ такой обычай. Они связываютъ веревками всякаго покойника.
Посланная вслѣдъ затѣмъ къ мѣсту крушенія слѣдственная коммиссія нашла тендеръ „Камчадалъ“ на банкѣ (отмели) у малаго Пуирскаго фарватера, лежащимъ на правомъ боку. Вся правая сторона по ватеръ-вейсу отошла на ½ фута, а правая раковина отстала болѣе чѣмъ на футъ. Палуба переломлена, и вся носовая часть опустилась; фокъ-мачта сломана; ванты съ обѣихъ сторонъ и весь бѣгучій такелажъ перерублены; бушпритъ сломанъ у самаго форштевня; руль положенъ на бортъ, но вышибленъ изъ петель, и палуба около него разворочена; около тендера и въ особенности на правой сторонѣ громада льдинъ и вся носовая часть покрыта льдомъ и снѣгомъ на полторы сажени толщиной.
Таковъ былъ наружный видъ разбитаго судна, свидѣтельствовавшій о силѣ разрушенія этого ветхаго тендера, когда онъ выскочилъ на мель.
Но гдѣ же погибшіе люди? На верху, на палубѣ не нашли ни одного.
Тогда прорубили въ кормовой части палубу и крючками вытащили тѣло Алексѣева. Онъ былъ одѣтъ въ теплое форменное пальто и въ шерстяную рубашку; на шеѣ теплый шарфъ, на ногахъ большіе сапоги. Потомъ вытащили тѣла жены боцмана и еще четырехъ матросовъ. Остальныхъ людей экипажа не было въ тендерѣ. Изъ судебно-медицинскихъ свидѣтельствъ видно, что смерть всѣхъ произошла отъ апоплексіи вслѣдствіе замерзанія.
Изъ опроса гиляковъ оказалось, что нѣкоторые видѣли судно подъ парусами, шедшее съ моря къ Сахалину, послѣ чего четыре дня былъ штормъ со снѣгомъ, такъ что ничего не было видно; послѣ же шторма судно оказалось на томъ мѣстѣ, гдѣ было теперь. Когда именно произошло крушеніе, гиляки опредѣлить не могли. По словамъ ихъ, это было около половины прошедшей луны, когда еще не сталъ вездѣ ледъ. Одинъ гилякъ показалъ, что это было за четыре дня до пріѣзда казака Огибалова въ гиляцкую деревню, который, какъ выяснилось, былъ тамъ 16-го ноября.
Этотъ же самый гилякъ показалъ, что послѣ сильнаго вѣтра увидѣлъ судно съ одной мачтой безъ парусовъ на мели. Черезъ три дня онъ отправился къ нему на лодкѣ; въ этотъ день была тоже большая волна. Судно съ одной стороны было полно воды; носъ былъ цѣлъ, а корма сломана. На палубѣ былъ ледъ. Живыхъ никого не было. На палубѣ, на носу видѣлъ два тѣла, на кормѣ и по срединѣ палубы еще одно. Это послѣднее гиляки взяли съ собой, но другія взять не согласились товарищи свидѣтеля. Не дали знать объ этомъ въ Николаевскъ потому, что еще ледъ не сталъ. Всѣ эти гиляки попользовались, конечно, найденными въ тендерѣ вещами, преимущественно ружьями и мукой.
Розыски остальныхъ не найденныхъ пяти тѣлъ продолжались. Разспрашивали окрестныхъ гиляковъ, но разспросы ни къ чему не привели. Одинъ изъ членовъ слѣдственной коммиссіи, командированный для собранія свѣдѣній о гибели тендера „Камчадалъ“ на островъ Сахалинъ, донесъ, что 15-го января онъ переѣхалъ Амурскій лиманъ противъ острова Сахалина, въ Хаземпоръ, и сталъ собирать свѣденія отъ гиляковъ въ первой попавшейся деревнѣ, но гиляки объявили, что они ничего не знаютъ и никакихъ вещей не имѣютъ кромѣ мѣшковъ съ мукой, которые выкидывало на берегъ въ исходѣ іюля или въ началѣ августа, но что въ деревнѣ Теньги, къ сѣверу по Сахалину, есть у гиляковъ вещи, какъ-то: ружье, пистолетъ, двѣ шкатулки и много водки.
По словамъ члена слѣдственной коммиссіи, прапорщика Петрова, „гиляки деревни Теньги безъ всякаго сопротивленія отдали двѣ китайскія шкатулки, обрѣзки бѣлыхъ платковъ, которые они взяли цѣлымъ кускомъ и, раздѣливъ между собой, сшили рубашки; казенное ружье и пистолетъ были переданы въ другую деревню Тельво. Всѣ эти вещи были закупорены въ ящикъ и выкинуты, по словамъ гиляковъ, въ концѣ іюля или въ началѣ августа. Затѣмъ гиляки объявили, что на другой день послѣ того, какъ выкинуты были вещи, найдены три мертвыхъ тѣла и черезъ нѣсколько дней желѣзная шлюпка и что тѣла они погребли, а шлюпку вытащили на берегъ. Осенью же найденъ боченокъ съ водкой, замерзшій во льду на отмели; водка вся выпита. Муки въ этой деревнѣ видѣлъ пудовъ до пятидесяти, пересыпанной въ ящики, но подмоченной и сопрѣвшей. О тендерѣ они только и знаютъ, что онъ прошелъ утромъ при W вѣтрѣ къ сѣверу подъ парусами.
Затѣмъ прапорщикъ Петровъ отправился къ мѣсту, гдѣ погребены тѣла, и приказалъ разрыть одну могилу. Покойникъ былъ положенъ въ теплой синей рубахѣ и нижнихъ панталонахъ лицомъ внизъ, по обычаю гиляковъ. Когда покойника подняли, лица его нельзя было различить, такъ какъ тѣло уже сгнило, но на головѣ видны были свѣтлорусые волосы. По словамъ гиляковъ, другія два тѣла положены въ такой же одеждѣ и въ одно время.
Г. Петровъ посѣтилъ еще нѣсколько деревень къ сѣверу и ничего существеннаго болѣе не узналъ.
Не видно тоже изъ слѣдственнаго дѣла, кто были эти покойники: матросы ли съ „Камчадала“ или другія жертвы моря. Точно такъ же не опредѣлено, откуда желѣзная шлюпка,—на тендерѣ такой не было.
Но такъ или иначе—не было ни малѣйшаго сомнѣнія, что погибли всѣ до одного люди съ тендера „Камчадалъ“, который, судя по опросамъ, былъ выброшенъ на мель во время жесточайшаго шторма.
Дѣло о гибели „Камчадала“ разсматривалось въ генералъ-аудиторіатѣ, вершившимъ всѣ дѣла до учрежденія военно-морскихъ судовъ. И одинъ изъ членовъ генералъ-аудиторіата, контръ-адмиралъ Завойка, прежде долгое время бывшій начальникомъ портовъ Восточнаго океана и командиромъ сибирской флотиліи, представилъ, по приказанію управляющаго морскимъ министерствомъ, которымъ въ то время былъ адмиралъ, баронъ Врангель, особую записку по дѣлу о гибели „Камчадала“. Извлеченіе изъ нея напечатано въ „Лѣтописи“. Въ виду поучительности и для нашихъ временъ взглядовъ почтеннаго адмирала, привожу это извлеченіе изъ его записки цѣликомъ:
„Прочитавши извѣстіе о гибели изъ амурской флотиліи тендера „Камчадалъ“ съ продовольствіемъ, предназначеннымъ для Охотскаго края, я скорблю душой о потерѣ людей, которые дороги мнѣ, какъ дѣти, ибо каждый человѣкъ бывшаго 46-го флотскаго экипажа перенесъ со мною столько трудовъ, что трудъ сроднилъ насъ. Такъ же скорблю о томъ бѣдномъ народонаселеніи въ пустыняхъ, которое обречено два года бѣдствовать отъ недоставленія къ нимъ продовольствія: сколько погибнетъ отъ этого людей и страдальческою смертью.
„Тендеръ „Камчадалъ“, построенный въ 1843 или въ 1845 году, постоянно былъ въ работѣ и уже не могъ быть достаточно проченъ для зимняго плаванія въ 1858 году; за симъ стоитъ взять метеорологическіе журналы и заглянуть въ нихъ, то окажется, что съ октября начинаются въ той странѣ значительные морозы. (Въ мою бытность, 10-го октября ледъ покрылъ устье рѣки Амура, и я ходилъ по льду). Тендеръ „Камчадалъ“ отправленъ 15-го октября[1]—и куда?? Въ Удское! въ мѣсто, которому только наглядно составлена опись, а входить въ устье рѣки Уды возможно только пять дней до новолунія и пять послѣ новолунія. Не угодно ли для ясности прочесть Кузьмина опись[2] о входѣ въ рѣку Уду? Въ устьяхъ рѣки Уды жилья нѣтъ, а селеніе около 90 верстъ въ верховьяхъ рѣки, и помощи ожидать нельзя съ берега—пустыня совершенная. Въ октябрѣ, въ исходѣ, день бываетъ часовъ до шести, морозы за 10°, шторма; отъ пара, исходящаго изъ воды, съ наступленіемъ морозовъ бываетъ туманъ, доходящій до мглы; теченіе около Удскаго берега и Шантарскихъ острововъ, по измѣренію г. Кузьмина, доходитъ до 4 миль въ часъ, а въ самыхъ устьяхъ р. Уды теченіе при низкихъ водахъ доходитъ до 8 узловъ, но приливы превозмогаютъ быстроту рѣки, останавливая, а иногда обращая теченіе ея на разстояніе 10 верстъ. На тендерѣ шлюпка-двойка[3]. На этой двойкѣ командиру предстояла работа: имѣть сообщеніе съ берегомъ при означенномъ теченіи, промѣрить устье рѣки, поставить створы для входа. Все это онъ долженъ сдѣлать на двойкѣ при теченіи и морозахъ, и затѣмъ ожидать новолунія, а первое новолуніе послѣ выхода его изъ Амура было 25-го октября, а если вѣтеръ не благопріятствовалъ бы въ это новолуніе, то ожидать слѣдующаго, до 23-го ноября. Итакъ, вышеозначенныя ожиданія всѣ должны исполниться на открытомъ рейдѣ при морозѣ и штормахъ, а затѣмъ, къ означенному времени, какъ значится по наблюденіямъ Кузьмина, рѣка Уда 21-го октября покрывается льдомъ.
„Какъ же не оградить отъ несчастій въ этой дальней странѣ закономъ: не высылать судовъ позже 20-го сентября въ рейды съ продовольствіемъ? Какъ же не дать средствъ для поданія помощи судамъ, подходящимъ къ пустыннымъ берегамъ съ продовольствіемъ, а черезъ неимѣніе этихъ средствъ предоставлять людей, живущихъ въ пустыняхъ, рисковать снабженіемъ въ продовольствіи, безъ котораго они въ суровомъ климатѣ остаются аки птицы небесныя, не имѣя что съѣсть. Но у птицъ крылья есть, онѣ долетятъ къ пищѣ, а человѣку невозможно по пустынямъ перескочить 1,200 верстъ до перваго жилья—города Якутска.
„Я предвижу,—заключаетъ адмиралъ,—если не отмѣнится въ такихъ способахъ снабженіе продовольствіемъ Удскаго и Охотскаго краевъ, какъ произведено въ 1858 году, то бѣдствія судовъ и людей будутъ неизбѣжно повторяться и впредь“.
По поводу этой записки возбуждена была переписка съ генералъ-губернаторомъ Восточной Сибири и начальникомъ Приморской области и командиромъ портовъ Восточнаго океана, пославшимъ ветхій тендеръ въ столь позднее время года. Адмиралъ губернаторъ Приморской области отвѣчалъ, что въ то время въ Николаевскѣ на Амурѣ не было другого судна и потому онъ послалъ „Камчадалъ“, причемъ, между прочимъ, объяснилъ, что командиръ погибшаго судна не видѣлъ опасности плаванія.
Генералъ-аудиторіатъ, разсмотрѣвъ слѣдственное дѣло и соображая всѣ обстоятельства, нашелъ, что соображенія, высказанныя въ запискѣ адмирала Завойка, вполнѣ основательны, что тендеръ „Камчадалъ“ едва ли могъ считаться благонадежнымъ для зимняго плаванія и что объясненія мѣстнаго начальства, что командиръ „Камчадала“ полагалъ плаваніе безопаснымъ, не могутъ быть признаны достаточными для устраненія сомнѣній о томъ, „не вслѣдствіе ли слишкомъ поздняго и несвоевременнаго отправленія тендера „Камчадалъ“ послѣдовала гибель онаго и всей бывшей на немъ команды“.
Несмотря на такое заключеніе генералъ-аудиторіата, онъ однако не нашелъ „достаточныхъ основаній“ къ положительному обвиненію кого-либо въ самой погибели тендера и направленію дѣла къ судебному разбирательству и постановилъ: „слѣдственное о семъ дѣло оставить безъ дальнѣйшихъ послѣдствій“, поставивъ лишь на видъ главному портовому начальству въ портахъ Восточнаго океана вышеупомянутыя соображенія генералъ-аудиторіата, „для предупрежденія на будущее время подобныхъ гибельныхъ послѣдствій, которыя въ извѣстныхъ случаяхъ могутъ быть нерѣдко предотвращаемы благовременной заботливостью и ближайшей попечительностью мѣстнаго начальства“.
И затѣмъ дѣло о гибели „Камчадала“ было предано забвенію. Не забыли о несчастномъ тендерѣ и, быть можетъ, о предполагаемыхъ виновникахъ его гибели, лишь семьи почившихъ.
