Въ это самое время Файоль, вицекороль Нумидіи, прислалъ Грангузье изъ африканской земли самую огромную и самую чудовищную кобылу, какую когда-либо видали, такъ какъ вы знаете, что изъ Африки всегда приходитъ что-нибудь новое. Она была величиною съ шестерыхъ слоновъ и ноги у нея были съ пальцами, какъ у коня Юлія Цезаря; а сама она вислоухая, какъ козы Лангедока, и съ рожкомъ на заду. Масти она была бурой, а мѣстами сѣрой въ яблокахъ. Но всего страшнѣе у нея былъ хвостъ, такой же толщины и такой же четырехугольный, какъ колонна св. Марка около Ланжа, и съ такими же колючками какъ у хлѣбныхъ колосьевъ.
Если это васъ удивляетъ, то вамъ слѣдуетъ еще пуще дивиться хвосту скиѳскихъ барановъ, которые вѣсили слиткомъ тридцать фунтовъ или же сирійскимъ овцамъ, которымъ приходится — если Тено[1] не вретъ — привязывать сзади телѣжку, чтобы поддерживать хвостъ, до того онъ длиненъ и тяжелъ. У васъ, конечно, нѣтъ такихъ овецъ, въ здѣшнемъ плоскомъ краѣ, лежебоки вы этакіе!
_p._39.png)
Кобыла была доставлена въ Олонскую гавань на трехъ ластовыхъ суднахъ и одной бригантинѣ.
И когда Грангузье ее увидѣлъ, то сказалъ:
— Вотъ какъ разъ такой конь, какъ нужно, чтобы доставить моего сына въ Парижъ. Ей-богу, теперь все пойдетъ какъ по маслу! Онъ станетъ со временемъ великимъ ученымъ. Если бы не почтенныя животныя, могли ли бы мы быть учеными?!
На другой день, распивъ бутылочку, Гаргантюа, его наставникъ Понократъ и свита тронулись въ путь; вмѣстѣ съ ними и молодой пажъ Евдемонъ. И такъ какъ погода стояла ясная и теплая, отецъ заказалъ для Гаргантюа полусапожки, которые Бабенъ[2] называетъ ботинками.
И вотъ весело ѣхали они путемъ-дорогою и сладко ѣли и пили, пока не проѣхали Орлеана. А тамъ пошелъ густой лѣсъ длиной въ тридцать пять верстъ, а шириной въ семнадцать или около того. Въ этомъ лѣсу кишмя кишѣли мухи-кусачки и овода, и злополучнымъ кобыламъ, осламъ и жеребцамъ приходилось терпѣть муку мученскую. Но кобыла Гаргантюа честно отомстила за всѣ мученія, причиненныя ей и ея родичамъ, и такимъ способомъ, о которомъ никому и не снилось. Какъ только-что они вступили въ упомянутый лѣсъ и на нихъ напали овода, она пустила въ дѣло свой хвостъ и такъ усердно махала имъ, что стала валить кругомъ себя деревья: она махала вправо, влѣво, туда, сюда, вдоль и поперекъ, и повалила весь лѣсъ, какъ косецъ коситъ траву. И вотъ съ тѣхъ поръ не стало тамъ больше ни лѣсу, ни оводовъ, но весь край превратился въ поле.
Увидя это, Гаргантюа почувствовалъ большое удовольствіе, но выразилъ его безъ всякой похвальбы. Онъ сказалъ своимъ людямъ:
— Je trouve beau ce (Beauce). И съ тѣхъ поръ край этотъ сталъ называться Босъ. Но вмѣсто завтрака имъ пришлось зѣвать. Въ память чего до сихъ поръ еще Босскіе дворяне вмѣсто завтрака зѣваютъ, но чувствуютъ себя прекрасно и тѣмъ усерднѣе плюются.
Въ концѣ концовъ прибыли въ Парижъ, гдѣ отдыхали въ продолженіе двухъ или трехъ дней, предаваясь веселой жизни вмѣстѣ со свитой, и наводили справки, какіе ученые люди въ немъ живутъ и какое въ немъ пьютъ вино.