И вдругъ отецъ его замѣтилъ, что, хотя онъ очень хорошо учится и трактиръ на это все время, однако успѣховъ никакихъ не дѣлаетъ. И, что хуже всего, становится глупъ, нелѣпъ, разсѣянъ и безтолковъ. И, пожаловавшись на это дону Филиппу де-Маре, вице-королю Папелигоса, услышалъ отъ него, что лучше бы Гаргантюа ничему не учился, нежели изучалъ такія книги и съ такими наставниками, потому что ихъ знаніе — одна глупость, а ихъ ученость — чистѣйшій вздоръ, которымъ они засоряютъ добрые и благородные умы и калѣчатъ молодежь.
— Возьмите любого изъ современныхъ молодыхъ людей, — говорилъ онъ, — которые прошли хотя бы двухлѣтній курсъ наукъ, и если онъ не окажется умнѣе, краснорѣчивѣе и толковѣе вашего сына, вѣжливѣе и обходительнѣе съ людьми, то назовите меня олухомъ Царя небеснаго!
Совѣтъ этотъ очень понравился Грангузье, и онъ рѣшилъ его выполнить.
Вечеромъ, за ужиномъ, вышеупомянутый де-Маре представилъ одного изъ своихъ юныхъ пажей, по имени Евдемона, такого расчесаннаго, разряженнаго, чистенькаго и съ такими вѣжливыми манерами, что онъ больше походилъ на ангелочка, чѣмъ на человѣка, И затѣмъ сказалъ Грангузье:
— Видите ли вы этого отрока? Ему всего еще двѣнадцать лѣтъ. Ну, вотъ посмотримъ, если хотите, какая разница между знаніемъ вашихъ пустомелей былого времени и современными молодыми людьми.
Грангузье съ охотой согласился на это испытаніе и приказалъ пажу рѣчь держать. Тогда Евдемонъ попросилъ позволенія у вышеупомянутаго вице-короля, своего господина, и, съ шапкой въ рукахъ, съ открытымъ лицомъ, румяными устами, увѣреннымъ взглядомъ, устремленнымъ на Гаргантюа, съ юношеской скромностью, всталъ и началъ его хвалить и величать: во-первыхъ, за добродѣтель и добрые нравы; во-вторыхъ, за его знанія; въ-третьихъ, за его благородство; въ-четвертыхъ, за его тѣлесную красоту, а, въ-пятыхъ, сталъ кротко увѣщевать его пуще всего почитать отца, который такъ старается объ его образованіи, наконецъ просилъ его соблаговолить признать въ немъ смиреннѣйшаго изъ своихъ слугъ, такъ какъ онъ пока не молитъ никакого иного дара у небесъ, какъ того, чтобы ему дано было оказать ему какую-нибудь пріятную услугу.
Все это было произнесено съ приличными жестами, отчетливой дикціей, краснорѣчиво, съ различными украшеніями и на такомъ хорошемъ латинскомъ языкѣ, что Евдемонъ скорѣе походилъ на какого-то Гракха, Цицерона или Эмилія былыхъ временъ, нежели на юношу текущаго столѣтія. Но вмѣсто всякаго отвѣта Гаргантюа заревѣлъ, какъ корова, закрывъ лицо шапкой, и отъ него такъ же невозможно было добиться слова, какъ вздоха отъ мертваго осла.
И тутъ его отецъ такъ разгнѣвался, что хотѣлъ казнить смертью мэтра Жобелена. Но отъ этого его удержалъ вышеупомянутый де-Маре такими разумными доводами, что гнѣвъ его улегся. Послѣ того онъ приказалъ, чтобы ему выплатили жалованье, дали бы напиться до положенія ризъ и послали ко всѣмъ чертямъ.
— По крайней мѣрѣ, — говорилъ онъ, — сегодня онъ не доставитъ никакихъ хлопотъ своему хозяину, если бы паче чаянія отправился на тотъ свѣтъ, пьянъ, какъ англичанинъ.
Когда мэтръ Жобеленъ удалился изъ дома, Грангузье посовѣтывался съ вице-королемъ о томъ, какого ему укажутъ наставника, и они условились, что въ эту должность будетъ опредѣленъ Понократъ, учитель Евдемона, и что они всѣ вмѣстѣ отправятся въ Парижъ, чтобы познакомиться съ тѣмъ, чему обучаются въ настоящее время французскіе юноши.