В разбойном стане (Седерхольм 1934)/Глава 40/ДО

[263]
Глава 40-я.

Прошло нѣсколько дней. Уже успѣла прибыть еще партія заключенныхъ изъ Кеми, а мы уже успѣли слиться съ общей массой заключенныхъ Соловецкаго лагеря. Ежедневно съ шести часовъ утра я уходилъ на какія нибудь тяжелыя работы, каждый день [264]разную, и возвращался къ 12 часамъ дня въ соборъ. Проглотивъ тресковую похлебку, или супъ изъ гречневой крупы, я опять шелъ на назначенную работу и возвращался къ шести часамъ вечера. Затѣмъ слѣдовалъ, такъ называемый, ужинъ и повѣрка. Часовъ около девяти вечера, насъ всѣхъ запирали въ соборѣ, мы валились полумертвые отъ усталости и, сдавливая другъ друга, засыпали. За эти нѣсколько дней моего пребыванія на Соловкахъ я окончательно потерялъ всякій человѣческій образъ, и я думаю, что въ самой ужасной ночлежкѣ любого большого европейскаго города нельзя было отыскать человѣка съ болѣе сомнительной внѣшностью, чѣмъ та, которую я пріобрѣлъ въ то время.

Не удивительно, съ момента отъѣзда изъ Петербурга я имѣлъ лишь изрѣдка возможность сполоснуть руки и лицо подъ открытымъ небомъ. Кромѣ двухъ паръ носковъ, ночной рубашки и трехъ носовыхъ платковъ у меня не было бѣлья. Отъ тяжелой и грубой работы костюмъ мой порвался и по ночамъ меня заѣдали насѣкомыя. Но мои сосѣди по нарамъ были еще въ худшемъ состояніи, чѣмъ я. Съ каждымъ днемъ становилось холоднѣе и посерединѣ собора сложили изъ кирпичей двѣ примитивныхъ печки. Одну такую же печку сложили въ нашемъ помѣщеніи и на ней же, нѣкоторые заключенные жарили треску и картошку, отчего поднимался чадъ, и дымъ разъѣдалъ глаза. Ходя на различныя работы, мнѣ посчастливилось встрѣтить и многихъ моихъ бывшихъ друзей по Петербургской тюрьмѣ. Кое-кто изъ нихъ уже прошелъ, такъ называемый, моральный карантинъ, и доживалъ на Соловкахъ уже второй годъ. Нѣкоторымъ, въ особенности инженерамъ и врачамъ, даже посчастливилось кое какъ сравнительно устроиться, то есть, попасть на работу, отвѣчающую ихъ спеціальности. Изъ спеціалистовъ образована такъ называемая десятая рота, численностью въ 600 человѣкъ: они живутъ въ особомъ зданіи выходящемъ на главную площадь.

Это зданіе ранѣе занимали монахи и въ ихъ кельяхъ помѣщаются теперь заключенные.

Старые пріятели помогли мнѣ прежде всего продуктами, такъ какъ мои деньги не поступили еще въ [265]казначейскую часть лагеря, и изъ-за этого я голодалъ. Продукты и даже одежду можно покупать въ лагерной кооперативной лавкѣ, или въ ея отдѣленіи, находящемся въ Кремлѣ на главной площади. Это отдѣленіе помѣщается въ кіоскѣ, построенномъ изъ частей бывшаго иконостаса и продавцы лавокъ, разумѣется, тоже заключенные. Обѣ лавки дѣлаютъ довольно большой оборотъ, такъ какъ кромѣ заключенныхъ на островѣ имѣется два охранныхъ полка. Цѣны въ лавкахъ невѣроятно высокія и наличіе товаровъ совершенно не отвѣчаетъ потребностямъ покупателей.

Несмотря на громкое названіе „кооперативныхъ лавокъ“, эти учрежденія не имѣютъ ничего общаго съ той коопераціей, какъ ее понимаютъ въ Европѣ. Это такая же кооперація, какъ всюду въ совѣтской Россіи, то-есть, обычное государственное предпріятіе, доходы съ котораго идутъ въ то учрежденіе, откуда отпущены средства для оборота. Весь доходъ съ кооперативной лагерной лавки поступалъ въ кассу Чеки. Благодаря этому, солдаты расквартированныхъ въ лагерѣ полковъ и чекисты получали товары изъ лавокъ по болѣе низкимъ цѣнамъ, чѣмъ заключенные и въ лавкѣ всегда было въ наличіи вино, печенье, консервы, ветчина, варенье и тому подобное, но зачастую не бывало хлѣба, сала и другихъ продуктовъ первой необходимости, доступныхъ по цѣнѣ для заключенныхъ. Вообще говоря, среди заключенныхъ болѣе половины, то-есть, около 4000 человѣкъ, совершенно не имѣютъ не только денегъ, но даже самой необходимой одежды. Большинство изъ нихъ умираетъ на второй годъ пребыванія въ лагерѣ отъ простуды, цынги, сумашествія и разстрѣла, такъ какъ подъ вліяніемъ полнаго отчаянія, эти обезумѣвшіе отъ голода и страданій люди, пытаются наивно протестовать. Главный контингентъ этихъ несчастныхъ состоитъ изъ крестьянъ, рабочихъ и случайныхъ уголовныхъ преступниковъ и они ниоткуда не получаютъ помощи. Около 2-хъ—3-хъ тысячъ заключенныхъ изъ образованнаго класса общества, выдерживаютъ заключеніе нѣсколько дольше, такъ какъ ихъ близкіе посылаютъ ежемѣсячно 10—15 рублей, добытые потомъ и кровью. На эту сумму можно [266]существовать въ лагерѣ впроголодь, покупая лишь такіе продукты, какъ сало, селедку, картофель, хлѣбъ, лукъ и иногда сахаръ и чай. Около 1000 человѣкъ живутъ вполнѣ сытно — это всевозможные нэпманы, попавшіе въ лагерь за спекуляцію, контрабанду, взятки и разныя должностныя преступленія. Они имѣютъ возможность проживать въ среднемъ отъ 50 рублей въ мѣсяцъ и выше. Прекрасно обставлены заключенные чекисты высшихъ ранговъ. Хотя оффиціально они не получаютъ никакого жалованья, но имъ отпускается, такъ называемый, „особый паекъ“, обмундированіе и ихъ помѣщаютъ въ особыя, вполнѣ комфортабельныя помѣщенія. Какъ это ни странно, но въ конечномъ итогѣ хуже всего живется на Соловкахъ представителямъ рабочаго и крестьянскаго класса и смертность среди нихъ значительно выше, чѣмъ среди другихъ группъ заключенныхъ. Образованные люди страдаютъ невыносимо первыхъ два-три мѣсяца „моральнаго карантина.“ За это время всѣ больные и старики обычно умираютъ. Выдержавшіе адъ карантина постепенно устраиваются на работы сообразно со своей спеціальностью и назначаются даже на отвѣтственныя техническія и хозяйственныя должности. Разумѣется, это не даетъ никакого матеріальнаго улучшенія, но зато избавляетъ отъ тяжелыхъ работъ, и, самое главное, даетъ возможность жить не въ соборахъ, а въ бывшихъ монашескихъ кельяхъ. Это очень много значитъ. Можно спать на отдѣльной койкѣ, можно мыться въ закрытомъ помѣщеніи и можно иногда погрѣться около печки. Вполнѣ естесственно, что мечта каждаго заключеннаго — какъ можно скорѣе вырваться изъ ада „карантина“, и попасть въ одну изъ спеціальныхъ ротъ. Благодаря счастью, знакомствамъ по прежней тюрьмѣ, ловкости, иногда удается кому-нибудь проскочить въ спеціальную роту ранѣе положеннаго срока, и даже попасть на какое-нибудь отвѣтственное мѣсто. Но это всегда кончается грустно. Сексоты не дремлютъ, весь лагерь кишитъ предателями и въ одинъ прекрасный день, „спеціалиста“ снимаютъ съ должности и переводятъ безъ всякаго объясненія причинъ въ одну изъ ротъ собора. Надо все опять начинать сначала. Весь ужасъ Соловецкаго лагеря въ томъ и состоитъ, что ни одинъ [267]заключенный никогда не увѣренъ за ближайшую минуту своего существованія. Ничего прочнаго и опредѣленнаго. Никто не знаетъ, что именно можно дѣлать и чего нельзя. Напримѣръ, выводятъ партію заключенныхъ мостить дорогу. На всю партію выдано два молотка для разбиванія щебня и одна лопата. Въ партіи 20 человѣкъ. Какъ быть? Просить, чтобы партію снабдили инструментомъ въ надлежащемъ количествѣ — нельзя, такъ какъ это недисциплинарно: возможно, что не даютъ инструмента нарочно, чтобы сдѣлать работу труднѣе. Но можетъ случиться и иначе. Кто либо изъ проходящаго мимо „начальства“ вдругъ обратитъ вниманіе, что заключенные носятъ щебень пригоршнями рукъ. Тогда всю партію обвинятъ въ саботажѣ. Малѣйшее замѣчаніе влечетъ за собой дисциплинарное взысканіе.

Самое слабое наказаніе — 30 сутокъ заключенія въ темномъ подвалѣ, съ обязательнымъ ежедневнымъ выходомъ на исключительно тяжелыя работы. Два дисциплинарныхъ взысканія, полученныхъ на протяженіи 3-хъ мѣсяцевъ, — и заключеннаго переводятъ въ особый отдѣлъ лагеря на Сѣкирную гору. На этой горѣ имѣется церковь, обращенная въ казармы для заключенныхъ. Въ церковь ведетъ лѣстница въ 247 ступеней, по которой надо 4 раза въ день спуститься и подняться, такъ какъ всѣ работы происходятъ внизу, у подножія горы. По этой же лѣстницѣ надо принести все необходимое для хозяйственныхъ потребностей казармы: воду, дрова, провіантъ. Съ Сѣкирной горы рѣдко кто возвращается обратно, а если и возвращается, то съ увеличеннымъ срокомъ пребыванія въ лагерѣ, такъ какъ административная коллегія лагеря имѣетъ право выносить приговоры, помимо Москвы, включительно до смертной казни и этимъ правомъ коллегія пользуется въ самомъ широкомъ объемѣ. Я видѣлъ однажды, какъ вели партію заключенныхъ съ Сѣкирной горы для работъ по засыпкѣ кладбища цынготныхъ и тифозныхъ. Это кладбище отравляло весь воздухъ, такъ какъ подпочвенная вода размыла ямы съ погребенными заключенными. Я именно говорю „ямы“, а не могилы, такъ какъ заключенныхъ хоронятъ въ ямахъ, какъ бездомныхъ собакъ. О приближеніи партіи заключенныхъ съ [268]Сѣкирной горы мы догадались по громкой командѣ: „Прочь съ дороги!“. Разумѣется, мы всѣ шарахнулись въ сторону и мимо насъ прошли истощенные, совершенно звѣроподобные люди, окруженные многочисленнымъ конвоемъ. Нѣкоторые были одѣты за неимѣніемъ платья, въ мѣшки. Сапогъ я не видѣлъ ни на одномъ.

Очень опасно быть назначеннымъ на какое нибудь отвѣтственное мѣсто, въ особенности по хозяйственной части, или въ лавку, или въ многочисленныя мастерскія, изготовляющія для свободнаго населенія материка и для арміи обувь и платье. Во всѣхъ этихъ учрежденіяхъ происходятъ періодическія панамы: воровство, подлоги, безхозяйственность. Во всѣхъ случаяхъ, безъ исключенія, злоупотребленія разслѣдываются мѣстной комиссіей лагеря, и, разумѣется, самому строгому наказанію подвергаются заключенные не-чекисты. Нѣтъ никакой возможности оградить себя отъ такихъ непріятностей, такъ какъ у заключеннаго, какое бы онъ ни занималъ мѣсто, нѣтъ никакихъ правъ, а есть лишь одни обязанности. Составъ помощниковъ — тоже заключенные самаго пестраго прошлаго, и среди нихъ нерѣдко попадаются уголовные преступники.

Я встрѣтилъ въ лагерѣ нѣсколькихъ изъ моихъ бывшихъ сослуживцевъ по Россійскому Императорскому флоту. Приблизительно въ этотъ періодъ, начальство Соловецкаго лагеря, собиралось возродить бывшую флотилію Соловецкаго монастыря, состоявшую изъ нѣсколькихъ довольно большихъ парусныхъ судовъ. Предполагалось вновь организовать рыболовную промышленность и транспортъ лѣсныхъ заготовокъ на материкъ. Кое кто изъ моихъ бывшихъ сослуживцевъ былъ привлеченъ къ этому дѣлу. Начальство лагеря, рѣшительно ничего не понимая въ судоходномъ дѣлѣ и ожидая отъ него большихъ доходовъ для лагеря, т. е. для Чеки выхлопотало изъ Москвы, необходимыя ассигнованія и началась типичная совѣтская организація предпріятія. Широкій размахъ, масса фантастическихъ проектовъ на бумагѣ, грошевыя средства и полное невѣжество на „верхахъ“. Для вновь организуемаго дѣла требовалось много спеціалистовъ, а настоящихъ моряковъ съ высшимъ [269]спеціальнымъ образованіемъ было въ лагерѣ не больше 15 человѣкъ. Поэтому мои пріятели рѣшили привлечь и меня къ этому дѣлу; и подъ этимъ благовиднымъ предлогомъ вытащить меня изъ „собора“. Для меня было очень соблазнительно переѣхать въ 10-ю роту на житье и работать въ знакомой спеціальности. Но я все-таки колебался, такъ какъ въ любой моментъ начальство могло спохватиться, что я Ка-Эръ и Ша-Пэ (т. е. осужденный за контръ-революціонную дѣятельность и за шпіонажъ) и пробылъ въ моральномъ карантинѣ всего нѣсколько дней; поэтому меня съ большимъ скандаломъ водворили бы обратно въ 13-ю роту. Руководясь этими соображеніями, я отказался наотрѣзъ отъ любезныхъ предложеній моихъ друзей и не раскаиваюсь въ этомъ. Черезъ нѣсколько дней въ „судостроѣ“ (такъ было названо морское рыболовное предпріятіе) уже произошла перетасовка и половина моихъ друзей была отправлена прямо отъ чертежныхъ столовъ въ каменоломни Кондъ-острова. Говорили, что кто-то изъ сексотовъ донесъ начальству, что, будто бы, моряки организуются, чтобы устроить побѣгъ. Тѣмъ временемъ я былъ, совершенно случайно, назначенъ сторожемъ на одинъ изъ огородовъ, обслуживающихъ два расквартированныхъ на Соловецкихъ лагеряхъ полка. Это занятіе мнѣ очень понравилось и я рѣшилъ, что надо, во что бы то ни стало, прочно устроиться на этомъ спокойномъ мѣстѣ. Я попалъ въ ночную смѣну и моимъ товарищемъ былъ старичекъ архіепископъ Петръ и писатель Игорь Ильинскій. Другой ближайшій огородъ стерегли молодой князь В., товарищъ моихъ братьевъ по Пажескому корпусу, профессоръ духовной академіи Вербицкій, и бывшій тамбовскій вице-губернаторъ Князевъ. Я пробылъ въ почетной должности сторожа совѣтскихъ огородовъ нѣсколько ночей, и долженъ сказать, что за весь періодъ моего пребыванія не только въ тюрьмахъ, но и въ Совѣтской Россіи — это самое мое пріятное воспоминаніе.

Стояли тихія осеннія лунныя ночи и изъ стоявшаго на пригоркѣ сторожевого шалаша были видны безконечныя площади огородовъ посеребренныхъ луной. Вокругъ огородовъ стоялъ темной стѣной густой лѣсъ. Въ шалашѣ можно было разводить огонь, варить [270]въ котелкѣ картофель и рѣпу, которые мы, какъ сторожа, воровали съ довѣренныхъ намъ огородовъ (архіепископъ тоже). По очереди мы обходили порученный намъ районъ, но сторожить огороды, было, собственно говоря, не отъ кого, такъ какъ они находились отъ Кремля въ разстояніи 7 километровъ, а по ночамъ заключенные ходятъ по острову только на ночныя работы всегда въ сопровожденіи чекистовъ.

Архіепископъ былъ очень умный и широко образованный человѣкъ съ неизсякаемымъ запасомъ юмора и добродушія. Онъ попалъ въ ссылку по подозрѣнію въ контръ-революціонныхъ замыслахъ. Остальные мои компаньоны попали въ лагерь приблизительно за то же самое. Молодой князь В., успѣлъ уже три года отсидѣть въ Бутырской тюрьмѣ. Это былъ очаровательный молодой человѣкъ, мечтатель и поэтъ. Странное впечатлѣніе должна была производить на посторонняго наблюдателя наша пестрая группа у костра въ шалашѣ, когда мы слушали молодого В., декламирующаго на распѣвъ свои сонеты луннымъ лучамъ. Къ шести часамъ утра мы всѣ возвращались въ Кремль и расходились по своимъ ротамъ. Помѣщенія были почти безлюдны и можно было свободно отсыпаться на нарахъ до двѣнадцати часовъ. Въ два часа всѣхъ сторожей ночной смѣны выводили на уборку площади. Это была не трудная работа и, такъ какъ черезъ площадь проходило масса заключенныхъ въ лагерѣ какъ мужчинъ, такъ и женщинъ, то я встрѣчалъ массу знакомыхъ не только по прежней тюрьмѣ, но по петербургскому дореволюціонному обществу. Приблизительно въ это же время я успѣлъ получить высланное мнѣ консульствомъ бѣлье, платье и деньги. Это было весьма пріятно, такъ какъ доказывало, что консульство не потеряло моего слѣда. Съ каждымъ днемъ становилось все холоднѣе, чайки улетѣли на югъ и по площади бродили птицы, еще не успѣвшія отрастить крыльевъ для полета…

Мысль зимовать на Соловкахъ приводила меня въ ужасъ. Почти 7 мѣсяцевъ быть отрѣзаннымъ отъ внѣшняго міра! Почти 6 мѣсяцевъ полярной ночи во власти дегенератовъ и палачей!


Это произведение перешло в общественное достояние в России согласно ст. 1281 ГК РФ, и в странах, где срок охраны авторского права действует на протяжении жизни автора плюс 70 лет или менее.

Если произведение является переводом, или иным производным произведением, или создано в соавторстве, то срок действия исключительного авторского права истёк для всех авторов оригинала и перевода.