номъ случаѣ начинаютъ протестоватъ товарищи по группѣ. Работа должна быть непремѣнно выполнена къ опредѣленному сроку, и за малѣйшее промедленіе отвѣчаетъ не только вся группа работающихъ, но и чекистъ, приставленный наблюдать за работой. Только смертъ можетъ освободить отъ работы.
Самые здоровые и молодые въ нашей партіи вошли въ воду и начали подавать намъ, оставшимся на берегу, бревна. Сдѣлавъ три конца на лѣсопилку и обратно, я совершенно выбился изъ силъ и, несмотря на протесты и ропотъ товарищей, я легъ на берегу, рѣшивъ, лучше умереть, чѣмъ продолжать это мученье, которому, все равно, нѣтъ и не будетъ конца. Вчера были рельсы, сегодня бревна, завтра еще что-нибудь. Ни отдыха, ни сна, ни ѣды, ни тепла. И ни малѣйшей надежды на улучшеніе. Вдругъ меня точно пронизала мысль: „Держись до конца. Держись, пока не упадешь. Стыдно тебѣ, старому солдату, распускаться.“ Собравъ всю мою волю, я всталъ и пошелъ работать въ воду. Если суждено умереть, то ужъ лучше умирать въ своей родной стихіи.
Въ 12 часовъ ночи, промокшіе до нитки, мы вернулись въ соборъ. Все громадное помѣщеніе собора тускло освѣщалось нѣсколькими лампочками, и послѣ свѣжаго воздуха, смрадъ въ помѣщеніи вызывалъ тошноту. Тѣла спящихъ лежали вплотную другъ къ другу — 850 человѣкъ! Въ нашемъ помѣщеніи воздухъ былъ чуть лучше, но было еще тѣснѣе. Я съ громаднымъ усиліемъ заклинился между двумя спящими и и было такъ тѣсно, что я могъ лежать лишь на одномъ плечѣ. Но нѣтъ худа безъ добра. Благодаря духотѣ, было тепло и для меня это было на руку, такъ какъ я лежалъ какъ и многіе — совершенно голымъ. Все бѣлье и платье было промокшимъ до нитки и я развѣсилъ его тутъ же въ помѣщеніи просушиваться.
Прошло нѣсколько дней. Уже успѣла прибыть еще партія заключенныхъ изъ Кеми, а мы уже успѣли слиться съ общей массой заключенныхъ Соловецкаго лагеря. Ежедневно съ шести часовъ утра я уходилъ на какія нибудь тяжелыя работы, каждый день раз-
