Восемьдесят тысяч вёрст под водой (Жюль Верн; Вовчок)/Часть первая/Глава XXII/ДО

[171]
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ.
МОЛНІЯ КАПИТАНА НЕМО.

Мы оглядывались по сторонамъ, не вставая; я, какъ несъ въ ротъ кусокъ, такъ рука у меня и замерла.

— Камни не надаютъ съ неба, сказалъ Консейль: а коли упадетъ какой, такъ это аэролитъ.

Второй камень, тщательно закругленный, выбилъ изъ рукъ Консейля вкусную ножку вяхиря.

Мы поднялись всѣ трое, взялись за ружья и приготовились отражать нападеніе.

— Обязьяны это, что ли? вскрикнулъ Недъ Лендъ.

— Почти что такъ, отвѣчалъ Консейль: это дикари!

— Къ шлюпкѣ! крикнулъ я.

И пустился къ морю.

Приходилось быстро отступать; десятка два дикарей, вооруженныхъ луками и пращами, высыпали на опушку лѣса и были всего во ста шагахъ отъ насъ.

До шлюпки оставалось пробѣжать еще туазовъ десять, а дикари хотя шагомъ, но все приближались. Камни и стрѣлы сыпались какъ дождь.

Недъ Лендъ, не смотря на близкую опасность, не хотѣлъ бросить свои запасы и удиралъ съ свиньей въ одной рукѣ, съ кенгуру — въ другой.

Въ двѣ минуты мы были на берегу. Нагрузить шлюпку [172]провизіей и оружіемъ, оттолкнуть ее и схватить веслы — было для насъ дѣломъ одной минуты.

Мы не успѣли отъѣхать еще и двухъ кабельтовъ, какъ сотня дикарей, съ воемъ размахивая руками, вошла по поясъ въ воду. Я глядѣлъ на „Наутилусъ“ думая, не заставило ли появленіе дикарей выйти кого нибудь на платформу, — но платформа была совершенно пуста.

Минутъ черезъ двадцать мы причалили къ судну; филенки были открыты. Прикрѣпивъ шлюпку, мы вошли во внутренность „Наутилуса“.

Я прямо кинулся въ залу, откуда раздавались аккорды, и засталъ тамъ капитана: онъ сидѣлъ за органомъ и, казалось, былъ погруженъ въ музыкальный восторгъ.

— Капитанъ! вскрикнулъ я: капитанъ!

Но онъ не слыхалъ меня.

— Капитанъ! повторилъ я, дотрогиваясь до его руки.

Онъ вздрогнулъ и обернулся.

— А! это вы, г. профессоръ! сказалъ онъ. Ну что, удачна была ваша охота! Много набрали для гербаріума?

— Да, капитанъ, да, — отвѣчалъ я, — но къ несчастію мы приманили за собой группу двуногихъ!

— Какихъ двуногихъ!

— Дикарей!

— Дикарей! сказалъ капитанъ съ легкою улыбкою: и вы удивляетесь, г. профессоръ, что выйдя на землю вы встрѣчаете дикарей?.. Дикари! да гдѣ же ихъ нѣтъ? Развѣ здѣшніе хуже другихъ?

— Но, капитанъ….

— По моему, г. профессоръ, дикари повсюду. Я встрѣчалъ ихъ вездѣ.

— Положимъ что такъ, отвѣчалъ я: но коли вы не желаете видѣть ихъ на „Наутилусѣ“, то не худо было бы принять нѣкоторыя предосторожности.

— Успокойтесь, г. профессоръ: тутъ ничего нѣтъ опаснаго.

— Но ихъ очень много!

— Сколько вы ихъ насчитали?

— Не менѣе сотни.

— Г. профессоръ, отвѣчалъ капитанъ, не отнимая пальцевъ [-] 

Къ стр. 173.
Дикари взобрались на коралловыя отмели.
[173]отъ клавишей органа: — еслибъ всѣ жители Папуазіи выступили на берегъ, то и тогда „Наутилусу“ нечего бояться ихъ нападенія.

Пальцы капитана опять забѣгали по клавишажъ инструмента, и тутъ я примѣтилъ, что онъ игралъ только на черныхъ клавишахъ, что придавало его мелодіямъ шотландскій характеръ.

Скоро онъ, казалось, позабылъ обо мнѣ и погрузился въ музыку. Я его оставилъ въ покоѣ, и опять ушелъ на платформу.

Ночь уже наступила, потому что подъ этой низкой широтой солнце быстро заходитъ и сумерекъ не бываетъ. Я еще видѣлъ, но уже не ясно, островъ Гвебороаръ; безчисленные огни освѣщали берегъ: это доказывало, что туземцы не думали его покидать.

Я оставался одинъ въ продолженіи нѣсколькихъ часовъ; то я думалъ объ этихъ дикаряхъ, но я уже не боялся ихъ: непоколебимая увѣренность капитана овладѣла и мною; — то забывалъ о нихъ и любовался великолѣпіемъ тропической ночи. Воспоминанія занеслись во Францію по слѣдамъ зодіакальныхъ звѣздъ, которыя чрезъ нѣсколько часовъ должны были ее освѣтить. Луна сіяла посреди созвѣздій зенита.

Я подумывалъ и о томъ, что этотъ вѣрный и услужливый спутникъ послѣзавтра приподниметъ волны и поможетъ вытащить „Наутилусъ“ изъ кораловаго ложа.

Около полуночи, видя что все спокойно иа темныхъ волнахъ, также какъ и подъ береговыми деревьями, я отправился въ свою каюту и сладко заснулъ.

Ночь прошла безъ приключеній. Папуазцы боялись, безъ сомнѣнія, самаго вида лежащаго на мели чудовища, потому что филенки были открыты и имъ было бы легко пробраться во внутрь судна.

Въ шесть часовъ утра, 8 января, я взошелъ на платформу. Утренній туманъ подымался и скоро показался островъ, — сначала берегъ, а потомъ и вершины. Туземцы все еще были на берегу и въ гораздо большемъ количествѣ, чѣмъ наканунѣ, — ихъ теперь собралось около пяти или шестисотъ. Нѣкоторые изъ нихъ, пользуясь отливомъ, забрались на кораловыя верхушки, не болѣе какъ въ двухъ кабельтахъ отъ „Наутилуса“.

Я ясно различалъ ихъ черты. Это были настоящіе [174]Папуазцы, атлетическаго сложенія, красивые, съ широкимъ благороднымъ лбомъ, съ большимъ, но не приплюснутымъ носомъ и бѣлыми зубами. Ихъ шерстевидные волосы, выкрашенные въ красный цвѣтъ, рѣзко оттѣнялись на черномъ и блестящемъ, какъ у Нубійцевъ, тѣлѣ; изъ обрубленныхъ и вытянутыхъ ушей висѣли костяныя четки. Всѣ они большею частію были нагіе. Между ними я примѣтилъ также нѣсколько женщинъ, одѣтыхъ до колѣнъ въ настоящіе травяные кринолины, которые поддерживались растительнымъ кушакомъ. У нѣкоторыхъ начальниковъ на шеяхъ висѣли ожерелья изъ бѣлыхъ и розовыхъ стеклянныхъ бусъ. Почти всѣ вооружены были луками, стрѣлами и щитами, а на плечахъ носили родъ сѣтей, гдѣ лежали закругленные камни — оружіе, которымъ они такъ искустно кидали.

Одинъ начальникъ довольно близко подошелъ къ „Наутилусу“ и разсматривалъ его со вниманіемъ. Надо думать, что это былъ „мадо“ высшаго класса, потому что онъ былъ одѣтъ въ циновку изъ банановыхъ листьевъ, съ зубчиками по краямъ и выкрашенную въ яркіе цвѣта.

Дикарь подошелъ такъ близко, что я безъ труда могъ бы его убить; но я подумалъ, что лучше подождать настоящаго нападенія съ его стороны.

Между европейцами и дикарями должна быть разница именно въ томъ, чтобы европеецъ только защищался, а не нападалъ.

Во все время отлива туземцы бродили около „Наутилуса“, но бродило тихо и смирно. Я слышалъ какъ они часто произносили слово „асаи“, и по ихъ жестамъ понялъ, что они приглашали меня выйти на землю.

Но я отклонился отъ приглашенія.

Въ этотъ день шлюпка не трогалась съ мѣста, что было очень досадно Неду Ленду.

— Сколько я теперь запасу-то набралъ! говорилъ онъ. Надо вѣдь было этимъ обезьянамъ явиться!

Онъ утѣшался тѣмъ, что приводилъ въ порядокъ прежде запасенное мясо и муку.

Около одинадцати часовъ, какъ только приливъ началъ покрывать верхушки коралловъ, дикари возвратились на берегъ.

Но я видѣлъ, что ихъ все больше и больше сбирается на берегу. Вѣроятно они пришли съ сосѣднихъ острововъ, или вѣрнѣе [175]изъ Папуазіи, а между тѣмъ я не замѣчалъ ни одной туземной пироги.

— Дѣла никакого нѣтъ, подумалъ я: дай-ка зачерпну водицы да поизслѣдую. Сегодня послѣдній денекъ, — если только исполнится обѣщаніе капитана Немо и „Наутилусъ“ выберется.

Вода въ этомъ мѣстѣ была до того чиста, что въ ней ясно были видны всѣ раковины, животнорастенія и водоросли.

Я кликнулъ Консейля, — и онъ принесъ мнѣ маленькій легкій черпакъ, нѣсколько похожій на тотъ, какимъ ловятъ устрицъ.

— Съ позволенія ихъ чести, сказалъ Консейль, эти дикари, кажется вовсе не злы!

— А между тѣмъ это людоѣды, Консейль.

— Можно быть людоѣдомъ и добрымъ человѣкомъ, отвѣчалъ Консейль, также какъ лакомкой и честнымъ человѣкомъ. Одно не мѣшаетъ другому.

— Хорошо придумано, Консейль! Я соглашаюсь, что это честные людоѣды и честно ѣдятъ своихъ плѣнниковъ; но такъ какъ я не желаю быть съѣденнымъ, хотя бы даже и честно, то я буду держаться на сторожѣ, потому что капитанъ „Наутилуса“ не хочетъ брать никакихъ предосторожностей. А теперь за работу!

Въ продолженіи двухъ часовъ наша ловля шла успѣшно, но не принесла никакой рѣдкости. Черпакъ наполнялся медвѣжьими ушками, арфами, чернавами и главное множествомъ прелестныхъ молотковъ, какихъ я когда либо видалъ. Мы поймали также нѣсколько морскихъ кубышекъ, жемчужныхъ раковинъ и съ дюжину маленькихъ черепахъ, которыхъ отдали въ распоряженіе корабельнаго повара.

Но въ ту минуту, когда я менѣе всего ожидалъ, мнѣ попало въ руки чудо, или вѣрнѣе сказать „уродство“ природы, очень рѣдко встрѣчаемое. Консейль вынувъ черпакъ, нагруженный различными обыкновенными раковинами, вдругъ увидѣлъ, что я быстро опустилъ руку въ сѣть, досталъ оттуда раковину и испустилъ конхіологическій крикъ, т. е. самый пронзительный, какой только можетъ произвести человѣческое горло.

— Что приключилось ихъ чести? спросилъ удивленный Консейль. Ихъ честь что нибудь укусило?

— Нѣтъ, дружокъ, нѣтъ! Хоть я бы охотно поплатился цѣлымъ пальцемъ за эту находку!

— За какую находку, съ позволенія ихъ чести? [176] 

— Вотъ она! сказалъ я, показывая ему раковину.

— Да вѣдь это простая пурпуровая оливка, родъ оливокъ, порядокъ гребенчатожаберныхъ, классъ гастероподовъ, отдѣлъ молюсковъ…

— Да, Консейль, но вмѣсто того чтобы завиваться съ права на лѣво, эта олива завивается съ лѣва на право!

— Возможно ли? вскрикнулъ Консейль.

— Да, дружокъ, да! это раковина лѣвша!

— Раковина лѣвша! повторилъ Консейль. Ахъ, какъ бьется сердце!

— Посмотри ка на ея спираль!

— Ахъ, ихъ честь не повѣритъ, — сказалъ Консейль принимая драгоцѣнную раковину дрожащею рукою, — но я никогда еще такъ не волновался!

И было отчего волноваться!

Всѣ знаютъ по наблюденіямъ натуралистовъ, что правизна есть законъ природы. Свѣтила съ ихъ спутниками во время коловращенія движутся справа на лѣво. Человѣкъ дѣйствуетъ болѣе правой, нежели лѣвой рукой, почему и инструменты его и снаряды, лѣстницы, замки, пружины часовъ и т. д. сдѣланы такимъ образомъ, чтобы дѣйствовать справа на лѣво. Природа преимущественно слѣдуетъ этому же закону и относительно навивныхъ раковинъ. У всѣхъ завитокъ на право, — исключенія очень рѣдки и если завитокъ на лѣво, то любители покупаютъ ее на вѣсъ золота.

Мы съ Консейлемъ были заняты созерцаніемъ нашего сокровища и я уже мысленно обѣщался обогатить ею нашъ парижскій музей, какъ вдругъ камень, мѣтко брошенный туземцемъ, разбилъ эту драгоцѣнность въ рукахъ Консейля.

Я испустилъ крикъ отчаянія. Консейль бросился къ моему ружью, схватилъ его и прицѣлился въ дикаря, который раскачивалъ свою пращу всего въ десяти метрахъ отъ него. Я хотѣлъ его остановить, но онъ уже выстрѣлилъ и разбилъ браслетъ съ талисманомъ, висѣвшій на рукѣ дикаря.

— Консейль! закричалъ я, Консейль!

— Что угодно ихъ чести? Развѣ ихъ честь не видитъ, что людоѣды начали атаку?

— Раковина не стоитъ жизни человѣка! сказалъ я ему. [-] 

Къ стр. 176.
Консейль выстрѣлилъ въ дикаря.
[177] 

— Ахъ, негодяй! вскрикнулъ Консейль: я скорѣй бы его простилъ, еслибъ онъ перешибъ мнѣ плечо!

Я оглянулся и тутъ только замѣтилъ, что къ намъ подобрались непрошеные посѣтители. Штукъ двадцать туземныхъ пирогъ окружали „Наутилусъ“.

Эти пироги выдолблены въ древесныхъ стволахъ; они длинныя, прямыя и хорошо приспособлены для плаванья. Они никогда не опрокидываются безъ особаго случая, потому что равновѣсіе держится посредствомъ баланса изъ бамбука, который плыветъ по поверхности. Эти пироги управляютя ловкими полунагими гребцами. Я не безъ тревоги смотрѣлъ на ихъ приближеніе.

Очевидно, что эти Папуазцы уже имѣли сношеніе съ Европейцами и знали ихъ суда.

Но что должны были они думать объ этомъ длинномъ желѣзномъ цилиндрѣ безъ мачтъ, безъ трубъ?

Вѣроятно сначала онъ ихъ испугалъ, потому что они держались нѣкоторое время въ почтительномъ отъ него отдаленіи; но видя его неподвижность, они мало по малу перестали бояться и отъискали теперь случай съ нимъ познакомиться.

Это-то знакомство и слѣдовало отвратить. Наши ружья стрѣляли безъ грому и не могли произвести на нихъ никакого впечатлѣнія, потому что они боялись только трескучаго оружія. Гроза безъ раскатовъ грома мало пугаетъ людей, хотя опасность заключается въ молніи, а не въ громовомъ трескѣ.

Пироги приблизились къ „Наутилусу“ и въ него посыпались тучи стрѣлъ.

— Градъ идетъ! сказалъ Консейль: и чего добраго, можетъ еще градъ отравленный!

— Надо предупредить капитана Немо! — сказалъ я, сбѣгая съ лѣстницы. Въ залѣ я никого не нашелъ и постучался въ комнату капитана.

— Войдите! былъ мнѣ отвѣтъ. Я вошелъ и засталъ капитана за какими то счисленіями, гдѣ преобладалъ X и другіе алгебраическіе знаки.

— Я помѣшалъ вамъ? сказалъ я изъ приличія. [178] 

— Да, г. Аронаксъ, помѣшали, отвѣчалъ капитанъ; но я думаю, что у васъ на это есть важныя причины?

— Очень важныя. Насъ окружили пироги туземцевъ и чрезъ нѣсколько минутъ на насъ вѣроятно нападетъ нѣсколько сотенъ дикарей!

— А! сказалъ спокойно капитанъ Немо, такъ они явились въ пирогахъ?

— Да, капитанъ, въ пирогахъ!

— Ну такъ мы закроемъ филенки, г. профессоръ.

— Да, надо закрыть, капитанъ; я вотъ за этимъ и пришелъ…

— Сейчасъ будутъ закрыты, сказалъ капитанъ, и, подавивъ электрическую пуговицу, передалъ по этой почтѣ приказъ экипажу.

— Исполнено! сказалъ онъ мнѣ чрезъ нѣсколько секундъ. Надѣюсь, вы не опасаетесь, что эти господа пробьютъ стѣны, которыхъ не могли повредить пули вашего фрегата?

— Нѣтъ, капитанъ, не опасаюсь, но вѣдь еще остается онасность!

— Какая, г. профессоръ?

— Такая, что завтра, въ этотъ же часъ, надо будетъ открыть филенки, чтобы перемѣнить воздухъ въ „Наутилусѣ“!

— Разумѣется, г. профессоръ, потому что „Наутилусъ“ дышетъ, какъ китообразныя животныя.

— А если въ это же время папуазцы вскарабкаются на платформу, какъ вы ихъ остановите?

— Такъ вы думаете, что они заберутся во внутрь „Наутплуса“?

— Я въ этомъ увѣренъ!

— Ну, пусть ихъ себѣ занимаютъ платформу. Я не вижу причины, почему бы ихъ не допустить. Я не хочу, чтобы моя остановка у острова Гвебороара стоила жизни хотя бы одному изъ этихъ бѣдныхъ звѣрей.

Я хотѣлъ уйти, но капитанъ удержалъ меня и пригласилъ сѣсть около него. Онъ распрашивалъ меня о нашей прогулкѣ по острову, объ охотѣ, и никакъ не могъ понять потребность мяса, которая была такъ развита у Неда Ленда. Затѣмъ разговоръ коснулся разныхъ другихъ предметовъ. [179] 

Капитанъ, хотя не былъ ни чуть откровеннѣе, но былъ гораздо любезнѣе.

Между прочимъ мы заговорили о положеній „Наутилуса“, сѣвшаго на мель на томъ же самомъ мѣстѣ, гдѣ чуть не погибъ Дюмонъ Дюрвиль.

— Этотъ Дюмонъ Дюрвиль одинъ изъ великихъ моряковъ, сказалъ капитанъ, одинъ изъ самыхъ ревностныхъ страстныхъ мореплавателей, это французскій капитанъ Кукъ. Несчастный ученый перешелъ сплошные льды южнаго полюса, кораловые рифы Океаніи, увернулся отъ людоѣдовъ Тихаго океана, и все это для того, чтобы погибнуть въ поѣздѣ желѣзной дороги! Если бы этотъ энергическій человѣкъ могъ размышлять въ послѣднюю минуту своего существованія, то представьте, каковы должны были быть его размышленія!

Говоря это, капитанъ замѣтно взволновался.

Затѣмъ мы взяли карту и пересматривали открытія французскаго мореплавателя. Мы вспомнили его кругосвѣтныя путешествія, его попытку проникнуть къ южному полюсу, что повело къ открытію земель Адели и Луи-Филиппа, наконецъ его гидрографическія съемки главныхъ острововъ Океаніи.

— Что сдѣлалъ Дюрвиль на поверхности морей, сказалъ капитанъ Немо, то я сдѣлалъ внутри океана, — и сдѣлалъ легче и полнѣе. „Астролябія“ безпрестанно носимая ураганами, не могла равняться съ „Наутилусомъ“, — съ этимъ спокойнымъ рабочимъ кабинетомъ, который неподвиженъ посреди водъ.

— Однако, капитанъ, сказалъ я, все-таки есть сходство между корветами Дюмонъ-Дюрвиля и „Наутилусомъ“.

— Какое, г. профессоръ?

— Такое, что „Наутилусъ“, какъ и они, сѣлъ на мель.

— „Наутилусъ“ не садился на мель, отвѣчалъ холодно капитанъ. „Наутилусъ“ можетъ спокойно оставаться на коралловомъ рифѣ и мнѣ не придется истощать экипажъ мучительными работами, какъ пришлось Дюмонъ-Дюрвилю; „Астролябія“ и другой корветъ погибли, а мой „Наутилусъ“ не подвергается никакой опасности. Завтра, въ предсказанный день и часъ, приливъ тихо подниметъ его и онъ снова поплыветъ подъ морскими волнами.

— Капитанъ, сказалъ я: я не сомнѣваюсь… [180] 

— Завтра, прибавилъ капитанъ вставая, завтра въ два часа и сорокъ минутъ вечера „Наутилусъ“ всплыветъ и безъ всякихъ поврежденій покинетъ Торресовъ проливъ.

Сказавъ эти слова, капитанъ слегка поклонился. Это былъ знакъ, что мнѣ пора убираться, и и возвратился въ свою комнату.

Тутъ я нашелъ Консейля, желавшаго знать результатъ моего свиданія съ капитаномъ.

— Что жъ капитанъ сказалъ ихъ чести? спросилъ Консейль.

— Мой почтеннѣйшій, отвѣчалъ я: когда я сказалъ капитану, что „Наутилусу“ угрожаетъ опасность, онъ скорчилъ очень ироническую гримасу и отвѣчалъ мнѣ довольно небрежно. Остается одно — довѣриться ему и спокойно почивать!

— Я не понадоблюсь ихъ чести?

— Нѣтъ, мой другъ. А что дѣлаетъ Недъ Лендъ?

— Недъ Лендъ, съ позволенія ихъ чести, приготовляетъ пастетъ изъ кенгуру, отвѣчалъ Консейль. Онъ говоритъ, что пастетъ этотъ будетъ диковинный.

Оставшись одинъ, я легъ спать; но спалъ довольно худо. Я слышалъ какъ дикари толпились на платформѣ и время отъ времени оглушительно вскрикивали. Такимъ образомъ прошла ночь; экипажъ „Наутилуса“ не вышелъ изъ своей обычной неподвижности. Его также мало безпокоило присутствіе людоѣдовъ, какъ мало безпокоютъ солдатъ въ блиндированномъ фортѣ муравьи, которые ползутъ на блинды.

Въ шесть часовъ я проснулся и всталъ. Филенки не были отворены. Воздухъ не былъ перемѣненъ; но добавочные резервуары доставляли нѣсколько кубическихъ метровъ кислорода для обѣднѣвшей атмосферы „Наутилуса“.

До двѣнадцати часовъ я работалъ въ своей комнатѣ; капитанъ не показывался. На суднѣ, казалось, не дѣлалось никакихъ приготовленій къ отъѣзду.

Подождавъ еще нѣсколько времени, я вышелъ въ залу. Часы показывали половину третьяго. Черезъ десять минутъ волны должны были достигнуть предѣла своей высоты, и если только капитанъ обѣщалъ не опрометчиво, то „Наутилусъ“ поднимется. Если же, напротивъ, ожиданіе это не исполнится, то пройдетъ много мѣсяцевъ, пока онъ покинетъ свое кораловое ложе. [-] 

Къ стр. 181.
Дикарь перекувыркнулся.
[181] 

Между тѣмъ нѣсколько колебаній, предшественниковъ нашего всплытія, были уже ощущаемы корпусомъ „Наутилуса“, и я слышалъ какъ скрежетали известковыя шероховатости кораловаго дна.

Въ два часа и тридцать пять минутъ капитанъ появился въ залѣ.

— Мы сейчасъ сдвинемся, сказалъ онъ.

— А! отвѣтилъ я на это. Я отдалъ приказъ открыть филенки.

— А Папуазцы?

— Папуазцы? отвѣчалъ капитанъ, слегка пожавъ плечами. Не войдутъ они во внутрь „Наутилуса“?

— Какъ же они могутъ войдти?

— Чрезъ открытыя филенки!

— Г. Аронаксъ, отвѣчалъ спокойно капитанъ Немо, чрезъ филенки „Наутилуса“ нельзя войти даже тогда, когда они открыты.

Я посмотрѣлъ на капитана.

— Вы меня не понимаете? спросилъ онъ.

— Совсѣмъ не понимаю.

— Ну пожалуйте за мной и вы увидите!

Я пошелъ по центральной лѣетницѣ, гдѣ Недъ Лендъ и Консейль съ любопытствомъ смотрѣли на нѣсколько человѣкъ изъ экипажа, которые открывали филенки между тѣмъ; сверху между тѣмъ раздавались яростные крики и вопли.

Внутреннія ставни были опущены. Показались двадцать страшныхъ фигуръ. Но перваго туземца, который взялся рукою за перила лѣстницы, отбросило невидимою силою; онъ перекувыркнулся, приподнялся и побѣжалъ скачкамии, испуская пронзительнѣйшіе, страшнѣйшіе крики. Десять его товарищей попробовали было тоже ринуться и подверглись той же участи.

Консейль былъ въ восторгѣ. Буйный Недъ Лендъ бросился въ погоню за дикарями, но только что взялся за перила руками, какъ его точно также откинуло.

— Тысяча чертей! вскрикнулъ онъ: громомъ убило!

Это слово объяснило мнѣ все. Перила превратились въ толстые металическіе шнурки, насыщенные электричествомъ и примыкавшіе къ платформѣ. Кто дотрогивался до нихъ, чувствовалъ сильное [182]сотрясеніе — и это сотресеніе могло быть смертельно, если бы капитанъ Немо пустилъ проводникъ во всю силу.

Перепуганные, приведенные въ неописанный ужасъ Папуазцы ретировались. Мы не безъ смѣху уговаривали и растирали Неда Ленда, который неистовствовалъ, какъ одержимый бѣсомъ.

Въ это время „Наутилусъ“, приподнятый приливомъ волнъ, оставилъ свое кораловое ложе, именно на сороковой минутѣ, какъ предсказалъ капитанъ Немо. Винтъ принялся разбивать волны съ величественною медленностію. Быстрота хода мало по малу возрастала и, держась на поверхности океана, — онъ цѣлъ и невредимъ прошелъ опасныя мѣста Торресова пролива.