Алмазна сыплется гора
Съ высотъ четыремя скалами,
Жемчугу бездна и сребра
Кипитъ въ низу, бьетъ вверьхъ буграми;
Отъ брызговъ синій холмъ стоитъ,
Далече ревъ въ лѣсу гремитъ,
Шумитъ — и средь густаго бора
Теряется въ глуши потомъ;
Лучъ чрезъ потокъ сверкаетъ скоро;
Подъ зыбкимъ сводомъ древъ, какъ сномъ
Покрыты волны, тихо льются,
Рѣкою млечною влекутся.
Сѣдая пѣна по брегамъ
Лежитъ буграми въ дебряхъ темныхъ;
Стукъ слышанъ млатовъ по вѣтрамъ,
Визгъ пилъ и стукъ мѣховъ подъемныхъ:
О водопадъ! въ твоемъ жерлѣ
Все утопаетъ въ безднѣ, въ мглѣ!
Вѣтрамиль сосны пораженны?
Ломаются въ тебѣ въ куски;
Громамиль камни отторженны?
Стираются тобой въ пески;
Ковать ли воду льды дерзаютъ?
Какъ пыль стекляна низпадаютъ.
Волкъ рыщетъ вкругъ тебя, и страхъ
въ ничто вмѣняя, становится;
Огонь горитъ въ его глазахъ,
И шерсть на немъ щетиной зрится; —
Рожденный на кровавый бой,
Онъ воетъ согласясь съ тобой.
Лань идетъ робко, чуть ступаетъ,
Внявъ водъ твоихъ падущихъ ревъ,
Рога на спину приклоняетъ
И быстро мчится межъ деревъ;
Ее страшитъ вкругъ шумъ, бурь свистъ
И хрупкій подъ ногами листъ.
Ретивый конь, осанку горду
Храня, къ тебѣ порой идетъ;
Крутую гриву, жарку морду
Поднявъ, храпитъ, ушми прядетъ;
И подстрекаемъ бывъ, бодрится,
Отважно въ хлябь твою стремится.
Подъ наклоненнымъ кедромъ внизъ,
При страшной сей красѣ природы,
На утломъ пнѣ, который свисъ
Съ утеса горъ на яры воды,
Я вижу, нѣкій мужъ сѣдой
Склонился, на руку главой,
Копье и мечъ и щитъ великой,
Стена отечества всего,
И шлемъ, обвитый павеликой,
Лежатъ во мху у ногъ его:
Въ бронѣ блистая златордяной,
Какъ вечеръ во зарѣ румяной, —
Сидитъ, — и взоръ вперя къ водамъ,
Въ глубокой думѣ разсуждаетъ:
Не жизнь ли человѣковъ намъ
Сей водопадъ изображаетъ? —
Онъ такъ же блескомъ струй своихъ
Поитъ надменныхъ, кроткихъ, злыхъ.
Не такъ ли съ неба время льется,
Кипитъ стремленіе страстей,
Честь блещетъ, слава раздается,
Мелькаетъ счастье нашихъ дней,
Которыхъ красоту и радость
Мрачатъ печали, скорби, старость?
Не зримъ ли всякой день гробовъ,
Сѣдинъ дряхлѣющей вселенной?
Не слышимъ ли въ бою часовъ,
Гласъ смерти, двери скрыпъ подземной?
Не упадаетъ ли въ сей зѣвъ
Съ престола Царь и другъ Царевъ?
Падутъ и вождь непобѣдимый,
Въ сенатѣ Цезарь средь похвалъ,
Въ тотъ мигъ, желалъ какъ діадимы,
Закрывъ лице плащемъ, упалъ;
Изчезли замыслы, надежды,
Сомкнулись алчны къ трону вѣжды.
Падутъ, — и несравненный мужъ
Торжествъ несмѣтныхъ съ колесницы,
Примѣръ великихъ въ свѣтѣ душъ,
Презрѣвшій прелесть багряницы,
Плѣнившій Велизаръ Царей
Въ темницѣ палъ, лишенъ очей.
Падутъ, — и не мечты прельщали,
Когда меня, въ цвѣтущій вѣкъ,
Давно ли города встрѣчали,
Какъ въ лаврахъ я, въ оливахъ текъ?
Давноль? — Но ахъ! теперь во брани
Мои не мещутъ молній длани!
Ослабли силы, буря вдругъ
Копье изъ рукъ моихъ схватила;
Хотя и бодръ еще мой духъ,
Судьба побѣдъ меня лишила.
Онъ рекъ, — и тихимъ позабылся сномъ,
Морфей покрылъ его крыломъ.
Сошла Октябрска нощь на землю,
На лоно мрачной тишины;
Нигдѣ я ничего не внемлю,
Кромѣ ревущія волны,
О камни съ высоты дробимой,
И снѣжною горою зримой.
Пустыня, взоръ насупя свой,
Утесы и скалы дремали;
Волнистой облака грядой
Тихонько мимо пробѣгали,
Изъ коихъ трепетна, блѣдна,
Проглядывала внизъ луна.
Глядѣла, и едва блистала,
Предъ старцемъ преклонивъ рога,
Какъ бы съ почтеньемъ познавала
Въ немъ своего того врага,
Котораго она страшилась,
Кому вселенная дивилась.
Онъ спалъ, — и чудотворный сонъ
Мечты ему являлъ геройски:
Казалося ему, что онъ
Непобѣдимы водитъ войски;
Что вкругъ его перунъ молчитъ,
Его лишь мановенья зритъ.
Что огнедышущи за перстомъ
Ограды въ слѣдъ его идутъ;
Что въ полѣ гладкомъ, вкругъ отверстомъ,
По слову одному ростутъ
Полки его изъ скрытыхъ становъ,
Какъ холмы въ морѣ изъ тумановъ.
Что только по травѣ росистой
Ночные знать его шаги;
Что утромъ пыль, подъ твердью чистой,
Ужъ поздо зрятъ его враги;
Что остротой своихъ зѣницъ
Блюдетъ онъ ихъ, какъ ястребъ птицъ.
Что положа чертежъ и мѣры,
Какъ волхвъ невидимый, въ шатрѣ,
Тѣмъ кажетъ онъ въ долу Химеры,
Тѣмъ въ тиграхъ агнцовъ на горѣ,
И вдругъ рѣшительнымъ умомъ
На тысячи бросаетъ громъ.
Что орлю дерзость, гордость лунну,
У черныхъ и янтарныхъ волнъ,
Смирилъ Колхиду златорунну,
И бѣлаго Царя уронъ
Рая вечерня предъ границей
Отмстилъ побѣдами сторицей.
Что, какъ румяной лучъ зари,
Страну его покрыла слава;
Чужіе вожди и Цари,
Своя Владычица, держава,
И всѣ вездѣ его почли,
Тріумфами превознесли.
Что образъ, имя и дѣла
Цвѣтутъ его средь разныхъ глянцовъ;
Что вверьхъ сребристаго чела
Въ вѣнцѣ изъ молненныхъ румянцовъ
Блистаетъ въ будущихъ родахъ,
Отсвѣчиваяся въ сердцахъ.
Что зависть отъ его сіянья
Свой блѣдный потупляетъ взоръ,
Среди безмолвнаго стенанья
Ползетъ и ищетъ токмо норъ,
Куда бы отъ него сокрыться,
И что никто съ нимъ не сравнится.
Онъ спитъ, — и въ сихъ мечтахъ веселыхъ
Внимаетъ завыванье псовъ,
Ревъ вѣтровъ, скрыпъ деревъ дебелыхъ,
Стенанье филиновъ и совъ,
И вѣщихъ гласъ въ дали животныхъ,
И тихій щорогъ вкругъ безплотныхъ.
Онъ слышитъ: сокрушилась ель,
Станица врановъ встрепетала,
Кремнистый холмъ далъ страшну щель,
Гора съ богатствами упала;
Грохочетъ эхо по горамъ,
Какъ громъ гремящій по громамъ.
Онъ зритъ одѣту въ ризы черны
Крылату нѣкую жену,
Власы имѣвшу разпущенны,
Какъ смертну вѣсть, или войну,
Съ касой въ рукахъ, съ трубой стоящу,
И слышитъ онъ — проснись! — гласящу.
На шлемѣ у нея орелъ
Сидѣлъ съ перуномъ помраченнымъ,
Въ немъ гербъ отечества онъ зрѣлъ;
И бывъ мечтой сей возбужденнымъ,
Вздохнулъ и испустя слезъ дождь,
Вѣщалъ: „знать умеръ нѣкій вождь!
Блаженъ, когда стремясь за славой,
Онъ пользу общую хранилъ,
Былъ милосердъ въ войнѣ кровавой
И самыхъ жизнь враговъ щадилъ:
Благословенъ средь поздныхъ вѣковъ!
Да будетъ другъ сей человѣковъ!
Бдагословенна похвала
Надгробная его да будетъ,
Когда всякъ жизнь его, дѣла,
По пользамъ только помнить будетъ;
Когда не блескъ его прельщалъ
И славы ложной не искалъ!
О! слава, слава въ свѣтѣ сильныхъ!
Ты точно есть сей водопадъ.
Онъ водъ стремленіемъ обильныхъ
И шумомъ льющихся прохладъ
Великолѣпенъ, свѣтлъ, прекрасѣнъ,
Чудесенъ, силенъ, громокъ, ясенъ;
Дивиться вкругъ себя людей
Всегда толпами собираетъ:
Но естьли онъ водой своей
Удобно всѣхъ не напояетъ,
Коль рветъ брега, — и въ быстротахъ
Его нѣтъ выгодъ смертнымъ: — ахъ!
Не лучшель менѣе извѣстнымъ,
А болѣе полезнымъ быть;
Подобясь ручейкамъ прелестнымъ,
Поля, луга, сады кропить,
И тихимъ въ далекѣ журчаньемъ
Потомство привлекать съ вниманьемъ?
Пусть на обросшій дерномъ холмъ
Пріидетъ путникъ и возсядетъ,
И наклонясь своимъ челомъ
На подписанье гроба, скажетъ:
Не только славный лишь войной,
Здѣсь скрытъ великій мужъ душой.
О! будь безсмертенъ, витязь бранный,
Когда ты весь соблюлъ свой долгъ! —
Вѣщалъ сѣдиной мужъ вѣнчанный,
И въ небеса воззрѣвъ умолкъ. —
Умолкъ, — и гласъ его промчался,
Гласъ мудрый всюду раздавался.
Но кто тамъ идетъ по холмамъ,
Глядясь, какъ мѣсяцъ, въ воды черны?
Чья тѣнь спѣшитъ по облакамъ
Въ воздушныя жилища горны?
На темномъ взорѣ и челѣ
Сидитъ глубока дума въ мглѣ!
Какой чудесный духъ крылами
Отъ сѣвера паритъ на югъ?
Вѣтръ медленъ течь его стезями,
Обозрѣваетъ царствы вдругъ;
Шумитъ, и какъ, звѣзда блистаетъ,
И искры въ слѣдъ свой разсыпаетъ.
Чей трупъ, какъ на распутьи мгла,
Лежитъ на темномъ лонѣ нощи?
Простое рубище чресла,
Двѣ лѣптѣ покрываютъ очи,
Прижаты къ хладной груди персты,
Уста безмолвствуютъ отверсты!
Чей одръ, — земля; кровъ, воздухъ синь;
Чертоги, — вкругъ пустынны виды?
Не ты ли щастья, славы сынъ,
Великолѣпный Князь Тавриды?
Не ты ли съ высоты честей
Незапно палъ среди степей?
Не тыль наперстникомъ близь трона
У Сѣверной Минервы былъ;
Во храмѣ Музъ другъ Аполлона,
На полѣ Марса вождемъ слылъ;
Рѣшитель думъ въ войнѣ и мирѣ,
Могущъ — хотя и не въ порфирѣ?
Не тыль, который взвѣсить смѣлъ
Мощь Росса, духъ Екатерины,
И опершись на нихъ, хотѣлъ
Вознесть твой громъ на тѣ стремнины,
На коихъ древній Римъ стоялъ,
И всей вселенной колебалъ?
Не тыль, который орды сильны
Сосѣдей хищныхъ истребилъ,
Пространны области пустынны
Во грады, въ нивы обратилъ,
Покрылъ понтъ черный кораблями,
Потрясъ среду земли громами?
Не тылъ, который зналъ избрать
Достойный подвигъ Росской силѣ,
Стихіи самыя попрать
Въ Очаковѣ и въ Измаилѣ,
И твердой дерзостью такой
Быть дивомъ храбрости самой?
Се ты, отважнѣйшій изъ смертныхъ!
Парящій замыслами умъ!
Не шелъ ты средь путей извѣстныхъ,
Но проложилъ ихъ самъ, — и шумъ
Оставилъ по себѣ въ потомки;
Се ты, о чудный вождь Потемкинъ!
Се ты, которому врата
Торжественныя созидали;
Искуство, разумъ, красота
Не давно лавръ и миртъ сплестали;
Забавы, роскошь вкругъ цвѣли,
И щастье съ славой слѣдомъ шли.
Се ты, небеснаго плодъ дара
Кому едва я посвятилъ,
Въ созвучность громкаго Пиндара
Мою настроить лиру мнилъ,
Воспѣлъ побѣду Измаила,
Воспѣлъ: — но смерть тебя скосила!
Увы! и хоровъ сладкій звукъ
Моихъ въ стенанье превратился;
Свалилась лира съ слабыхъ рукъ,
И я тамъ въ слезы погрузился,
Гдѣ бездна разноцвѣтныхъ звѣздъ
Чертогъ являли райскихъ мѣстъ.
Увы! — и громы онѣмѣли,
Ревущіе тебя вокругъ!
Полки твои осиротѣли,
Наполнили рыданьемъ слухъ;
И все, что близь тебя блистало,
Уныло и печально стало.
Потухъ лавровый твой вѣнокъ,
Гранена булава упала,
Мечъ въ пол-ножны войти чуть могъ,
Екатерина возрыдала!
Полсвѣта потряслось за ней,
Незапной смертію твоей!
Оливы свѣжи и зелены
Принесъ и бросилъ Миръ изъ рукъ;
Родства и дружбы вопли, стоны
И Музъ Ахейскихъ жалкій звукъ
Вокругъ Перикла раздается:
Маронъ по Меценатѣ рвется,
Который почестей въ лучахъ,
Какъ нѣкій Царь, какъ бы на тронѣ,
На сребророзовыхъ коняхъ,
На златозарномъ фаэтонѣ,
Во сонмѣ всадниковъ блисталъ,
И въ смертный черный одръ упалъ!
Гдѣ слава? — гдѣ великолѣпье?
Гдѣ ты, — о сильны человѣкъ?
Маѳусаила долголѣтье
Лишь былобъ сонъ, лишъ тѣнь нашъ вѣкъ;
Вся наша жизнь ничто иное,
Какъ лишь мечтаніе пустое.
Иль нѣтъ! — тяжелый нѣкій шаръ
На нѣжномъ волоскѣ висящій,
Въ который бурь, громовъ ударъ
И молніи небесъ ярящи
Отвсюду безпрестанно бьютъ,
И ахъ! зефиры легки рвутъ,
Единый часъ, одно мгновенье
Удобны царствы поразить,
Одно стихіевъ дуновенье
Гигантовъ въ прахъ преобразить:
Ихъ ищутъ мѣста — и не знаютъ:
Въ пыли героевъ попираютъ!
Героевъ? — нѣтъ! — но ихъ дѣла
Изъ мрака и вѣковъ блистаютъ;
Нетлѣнна память, похвала
И изъ развалинъ вылѣтаютъ,
Какъ холмы гробы ихъ цвѣтутъ;
Напишется Потемкинъ трудъ.
Театръ его — былъ край Эвксина,
Сердца обязанныя — храмъ;
Рука съ вѣнцомъ — Екатерина;
Гремяща слава — ѳиміамъ;
Жизнь — жертвенникъ торжествъ и крови,
Гробница ужаса, любови.
Когда багровая луна
Сквозь мглу блистаетъ темной нощи,
Дуная мрачная волна
Сверкаетъ кровью, и сквозь рощи
Вкругъ Измаила вѣтръ шумитъ,
И слышанъ стонъ: — что Турокъ мнитъ?
Дрожитъ, — и во очахъ сокрытыхъ
Еще ему штыки блестятъ,
Гдѣ сорокъ тысячъ вдругъ убитыхъ
Вкругъ гроба Вейсмана лежатъ,
Мечтаются ему ихъ тѣни,
И Россъ въ крови ихъ по колѣни!
Дрожитъ, — и обращаетъ взглядъ
Онъ робко на окрестны виды;
Столпы на небесахъ горятъ
По сушѣ, по морямъ Тавриды!
И мнитъ, въ Очаковѣ что вновь
Течетъ его и мерзнетъ кровь.
Но въ ясный день, средь свѣтлой влаги,
Какъ ходятъ рыбы въ небесахъ,
И вьются полосаты флаги,
Нашъ флотъ на вздутыхъ парусахъ
Въ дали бѣлѣетъ на Лиманахъ:
Какое чувство въ Россіянахъ?
Восторгъ, восторгъ они, — а страхъ
И ужасъ Турки ощущаютъ;
Имъ мохъ и терны во очахъ,
Намъ лавръ и розы разцвѣтаютъ
На мавзолеяхъ у вождей,
Властителей земель, морей.
Подъ древомъ при зарѣ вечерней,
Задумчиво любовь сидитъ,
Отъ цитры вѣтерокъ весенней
Ея повсюду голосъ мчитъ;
Перлова грудь ея вздыхаетъ,
Геройскій образъ оживляетъ.
По утру солнечнымъ лучомъ
Какъ монументъ златый зажжется,
Лежатъ объяты серны сномъ
И паръ вокругъ холмовъ віется,
Пришедши старецъ надпись зритъ:
Здѣсь трупъ Потемкина сокрытъ!
Алцибіадовъ прахъ! — и смѣетъ
Червь ползать вкругъ его главы?
Взять шлемъ Ахилловъ не робѣетъ,
Нашедши въ полѣ, Фирсъ? — увы!
И плодъ, и трудъ коль истлѣваетъ:
Чтожъ нашу славу составляетъ?
Лишь истина даетъ вѣнцы
Заслугамъ, кои не увянутъ;
Лишь истину поютъ пѣвцы,
Которыхъ вѣчно не престанутъ
Гремѣть перуны сладкихъ лиръ;
Лишь праведника святъ кумиръ.
Услышьтежъ, водопады міра!
О славой шумныя главы!
Вашъ свѣтелъ мечъ, цвѣтна порфира,
Коль правду возлюбили вы,
Когда имѣли только мѣту,
Чтобъ счастіе доставить свѣту.
Шуми, шуми, о водопадъ!
Касаяся странамъ воздушнымъ,
Увеселяй и слухъ и взглядъ
Твоимъ стремленьемъ свѣтлымъ, звучнымъ,
И въ поздной памяти людей
Живи лишь красотой твоей!
Живи! — и тучи пробѣгали
Чтобъ рѣдко по водамъ твоимъ,
Въ умахъ тебя не затмѣвали
Разжженный громъ и черный дымъ;
Чтобъ былъ въ близи, въ дали любезенъ
Ты всѣмъ; сколь дивенъ, столь полезенъ.
И ты, о водопадовъ мать!
Рѣка на Сѣверѣ гремяща,
О Суна! коль съ высотъ блистать
Ты можешь, — и отъ зарь горяща,
Кипишь и сѣешься дождемъ
Сафирнымъ, пурпурнымъ огнемъ:
То тихое твое теченье,
Гдѣ ты сама себѣ равна,
Мила, быстра и не въ стремленьѣ,
И въ глубинѣ твоей ясна,
Важна безъ пѣны, безъ порыву,
Полна, велика безъ разливу;
И безъ примѣса чуждыхъ водъ
Поишь златые въ нивахъ бреги.
Великолѣпный свой ты ходъ
Вливаешь въ свѣтлой сонмъ Онеги:
Какое зрѣлище очамъ!
Ты тутъ подобна небесамъ.“