Несколько лет тому назад я запасся билетом на проезд из Чарльстона в Нью-Йорк на пакетботе «Independence», капитаном которого был мистер Харди. Мы должны были отплыть, в случае хорошей погоды, пятнадцатого июня; четырнадцатого числа я отправился на корабль, чтобы кое-что привести в порядок в моей каюте.
Оказалось, что пассажиров было очень много, а дам более обыкновенного. Я заметил в росписи несколько знакомых имен; особенно я обрадовался, увидев имя мистера Корнелиуса Вайэта, молодого художника, к которому я относился с чувством самой искренней дружбы. Он был со мной в К— университете, где мы много времени проводили вместе. Вайэт обладал обычным темпераментом гения, т. е. представлял из себя смесь мизантропии, повышенной чувствительности, и энтузиазма. С этими качествами он соединял самое пламенное и самое верное сердце, какое когда-либо билось в человеческой груди.
Я заметил, что его имя было помечено против трех кают, и, заглянув снова в роспись пассажиров, увидел, что он взял места на проезд для себя, для жены, и для двух своих сестер. Каюты были довольно просторны, и в каждой было по две койки, одна над другой. Правда, эти койки были чрезвычайно узки, так что на них не могло помещаться более как по одному человеку; все же я не мог понять, почему для этих четырех пассажиров было взято три каюты. В это время я как раз был в одном из тех капризных состояний духа, которые делают человека ненормально любопытным по поводу малейших пустяков, и со стыдом призна́юсь, что я построил тогда целый ряд неуместных и свидетельствующих о неблаговоспитанности догадок относительно этого излишнего количества кают. Конечно, это нисколько меня не касалось; но, тем не менее, я с упорством старался разрешить загадку. Наконец, я пришел к заключению, заставившему меня весьма подивиться, как это я не пришел к нему раньше. «Это для прислуги, конечно, — сказал я, — какой же я глупец, что мне раньше не пришла в голову такая очевидная разгадка!» Я опять пробежал роспись — но совершенно ясно увидел, что с этой компанией не было прислуги; раньше, правда, предполагалось захватить с собой одного человека — ибо слова «и прислуга» были сначала написаны и потом вычеркнуты. «Ну, так это какой-нибудь лишний багаж», сказал я себе «что-нибудь такое, чего он не хочет отдать в трюм — хочет за чем-нибудь присмотреть сам — а, нашел — это какая-нибудь картина, или что-нибудь в этом роде — так вот о чем он торговался с итальянским жидом Николино». Этой мыслью я удовольствовался, и преднамеренно подавил свое любопытство.