Трэси вернулся домой къ ужину. Смѣшеніе разныхъ запаховъ въ столовой показалось ему еще противнѣе обыкновеннаго, и онъ съ наслажденіемъ подумалъ, что скоро избавится отъ всей этой гадости. Когда квартиранты поднялись изъ-за стола, молодой человѣкъ не могъ бы сказать утвердительно, ѣлъ-ли онъ что-нибудь, или нѣтъ, но разговоры сосѣдей ужь во всякомъ случаѣ не достигали его слуха. Сердце Трэси все прыгало отъ восторга, а передъ его глазами вставала роскошная жизнь въ отцовскомъ замкѣ, пышное убранство, утонченный комфортъ… Даже нарядный лакей въ плюшѣ огненнаго цвѣта, этотъ ходячій символъ постыднаго неравенства, рисовался его взору совсѣмъ въ иномъ свѣтѣ; даже отъ этой фигуры вѣяло на Берклэя чѣмъ-то желаннымъ и близкимъ.
— Пройдемтесь со мною, — предложилъ ему послѣ ужина Барроу. — Мнѣ хочется доставить вамъ небольшое развлеченіе.
— Отлично. Куда же мы отправимся?
— Въ мой клубъ.
— Какъ онъ называется?
— Ремесленный клубъ дебатовъ.
Трэси слегка вздрогнулъ. Онъ не заикнулся о томъ, что побывать уже тамъ однажды, такъ какъ это воспоминаніе было ему не особенно пріятно. Чувства, сладко волновавшія его въ то время, постепенно ослабѣли, стушевались; прежній энтузіазмъ несомнѣнно угасъ и вторичное посѣщеніе ремесленнаго клуба не обѣщало молодому человѣку никакого удовольствія. Онъ какъ будто немного стыдился туда идти. Горячія рѣчи ораторовъ, конечно, только сильнѣе дадутъ ему почувствовать рѣзкую перемѣну въ его образѣ мыслей. Трэси охотно остался бы дома. Что можетъ онъ услышать тамъ съ трибуны, кромѣ давно знакомыхъ вещей, которыя отзовутся горькимъ упрекомъ въ душѣ невольнаго отступника? Лучше всего было бы вѣжливо извиниться передъ Барроу и отклонить его приглашеніе. Однако, онъ боялся выдать себя этимъ отказомъ и пошелъ, мысленно рѣшивъ удалиться изъ собранія какъ можно раньше подъ первымъ благовиднымъ предлогомъ.
Послѣ того какъ очередной референтъ прочелъ свою замѣтку, предсѣдатель заявилъ, что теперь будутъ происходить пренія по вопросу, поднятому на предшествующей сходкѣ. Предметомъ дебатовъ должна была послужить «американская пресса». Это обстоятельство еще болѣе смутило Трэси, потому что вызывало въ немъ слишкомъ много воспоминаній. Онъ предпочелъ бы послушать о чемъ-нибудь другомъ. Но дебаты начались, и ему не оставалось ничего болѣе, какъ сидѣть и слушать.
Во время рѣчей одинъ изъ ораторовъ, кузнецъ Томпкинсъ, принялся громить монарховъ и аристократовъ цѣлаго свѣта за ихъ постыдное себялюбіе, съ которымъ они стараются удержать свои незаслуженныя привиллегіи. По его словамъ, ни одинъ сынъ монарха, ни одинъ лордъ или сынъ лорда не имѣютъ права смотрѣть прямо въ лицо своимъ ближнимъ. Позоръ на ихъ головы за то, что они рѣшаются удерживать за собою свои незаконные титулы, свои владѣнія и присвоенныя имъ преимущества къ ущербу остальныхъ гражданъ: позоръ на тѣхъ, кто непремѣнно хочетъ остаться при безчестномъ обладаніи всѣми этими благами, пріобрѣтенными въ прошедшіе вѣка путемъ грабежей, подлыхъ захватовъ и насилій надъ остальнымъ составомъ націи! «Я желалъ бы, — прибавилъ Томпкинсъ, — чтобы здѣсь, на нашемъ митингѣ, присутствовалъ какой-нибудь лордъ или сынъ лорда. Тогда я вступилъ бы съ нимъ въ бесѣду и доказалъ ему, насколько дурно и себялюбиво поступаетъ онъ, пользуясь своимъ исключительнымъ положеніемъ. Я постарался бы убѣдить его отказаться отъ своихъ правъ, чтобы встать въ ряды простого народа на равныхъ условіяхъ со всѣми, заработывать свой насущный хлѣбъ и не придавать значенія почету, который оказываютъ ему ради его искусственнаго положенія, а не личныхъ заслугъ».
Слушая кузнеца, Трэси какъ будто слышалъ собственныя бесѣды съ своимъ другомъ-радикаломъ въ Англіи, точно невидимый шпіонъ-фонографъ сохранилъ эти рѣчи и привезъ ихъ сюда за океанъ для его обличенія въ малодушной измѣнѣ. Каждое слово, сказанное этимъ чужимъ человѣкомъ, терзало совѣсть Трэси, и когда Томпкинсъ умолкъ, въ его душѣ не оставалось, что называется, живого мѣста. Глубокое состраданіе оратора къ порабощеннымъ и угнетеннымъ милліонамъ европейскаго населенія, выносящаго презрѣніе малочисленнаго класса, который царитъ на недоступныхъ ему лучезарныхъ высотахъ, звучало вѣрнымъ отголоскомъ его собственныхъ чувствъ и мнѣній. Жалость, прорывавшуюся въ тонѣ голоса, въ горячихъ словахъ американца, раздѣлялъ когда-то онъ самъ и умѣлъ такъ краснорѣчиво выражать ее, затрогивая вопросъ объ униженной меньшей братіи.
По дорогѣ домой, оба товарища были задумчивы и молчаливы. Трэси ни за что не прервалъ бы этого молчанія; онъ стыдился самого себя и угрызенія совѣсти не давали ему покоя.
«Да, какъ все это нелѣпо, какъ страшно нелѣпо! — думалъ онъ про себя. — И сколько низости, себялюбія, роняющаго человѣческое достоинство, кроется въ стремленіи цѣпляться за всѣ эти незаслуженныя почести, за это… О, чортъ возьми, только презрѣнная тварь»…
— Ну, ужь какую дичь поролъ сегодня дуралей Томпкинсъ!..
Это внезапное восклицаніе Барроу обдало деморализованную душу Трэси освѣжительной волною. То, были самыя сладостныя слова для юнаго колеблющагося отступника, потому что они смывали съ него позоръ, а это неоцѣненная услуга, когда мы не находимъ оправданія передъ самымъ строгимъ судьею — своей собственной совѣстью.
— Зайдите ко мнѣ въ комнату выкурить трубочку, Трэси.
Трэси ждалъ этого приглашенія и собирался его отклонить, но теперь ужасно ему обрадовался. Неужели рѣчь Томпкинса, приводившую его въ такое отчаяніе, можно серьезно оспаривать? Онъ горѣлъ нетерпѣніемъ услышать доводы Барроу противъ оратора и съ этой цѣлью рѣшилъ вызвать товарища на споръ — избитый маневръ, который, какъ извѣстно, въ большинствѣ случаевъ оказывается удачнымъ.
— Почему же вамъ не нравится рѣчь Томпкинса, Барроу?
— О, этотъ пустомеля выпустилъ изъ виду главный факторъ человѣческаго характера. Онъ требуетъ отъ другихъ того, чего не сдѣлаетъ самъ.
— Вы полагаете…
— Что тутъ полагать! Это очень просто. Томпкинсъ, кузнецъ, чернорабочій, обремененъ семьей, работаетъ, какъ волъ, изъ-за куска хлѣба. Но, представьте себѣ, что вдругъ, по волѣ капризной судьбы, онъ дѣлается наслѣдникомъ графскаго титула и ежегоднаго дохода въ полмилліона долларовъ. Что тогда сдѣлаетъ этотъ краснобай?
— Конечно, откажется отъ наслѣдства.
— Какъ бы не такъ! Онъ уцѣпится за него обѣими руками.
— Неужели вы думаете, что онъ способенъ на это?
— Не думаю, а знаю.
— Почему?
— Да потому, что онъ малый не дуракъ.
— Значитъ, по вашему, будь онъ дуракомъ…
— Нѣтъ, и тогда онъ не выпустилъ бы изъ рукъ такой нежданой благодати. И каждый бы на его мѣстѣ поступилъ точно также. Всякій живой человѣкъ. Да и мертвецы не полѣнились бы встать изъ могилы, чтобы сдѣлаться графами, даю вамъ честное слово. Даже я первый не устоялъ бы противъ искушенія.
Эти слова были цѣлебнымъ бальзамомъ, отрадой, успокоеніемъ для Трэси; они возвращали ему душевный миръ.
— А я полагалъ, что вы противъ аристократіи.
— Противъ ея наслѣдственныхъ правъ, да. Но это ничего не значитъ. Вотъ, напримѣръ, я противъ милліонеровъ, однако, было бы рискованно предложить мнѣ милліонъ.
— Вы взяли бы его?
— Даже не поморщившись, со всѣми обязательствами и отвѣтственностью, съ которыми связано званіе капиталиста.
Трэси задумался немного и сказалъ:
— Я не совсѣмъ понимаю васъ. Вы говорите, что наслѣдственныя права аристократіи кажутся вамъ возмутительными, а между тѣмъ, если бы представился случай…
— Я воспользовался бы имъ? Разумѣется! не медля ни минуты! и ни одинъ изъ членовъ нашего ремесленнаго клуба не отказался бы принять громкій титулъ съ присвоенными ему громадными преимуществами. На всемъ пространствѣ Соединенныхъ Штатовъ не найдется ни одного адвоката, доктора, издателя, автора, мыслителя, праздношатающагося, директора желѣзнодорожной компаніи, святого, словомъ, ни единаго человѣческаго существа, которое не поспѣшило бы воспользоваться такой счастливой случайностью.
— Исключая меня, — тихо возразилъ Трэси.
— Исключая васъ! — Барроу едва могъ выговорить эти слова въ порывѣ насмѣшливаго негодованія. Онъ сталъ прохаживаться по комнатѣ, не переставая бросать на товарища саркастическіе взгляды, и все повторялъ: «Исключая васъ!» Онъ даже обошелъ вокругъ него, посматривая на этого чудака, точно на заморскаго звѣря, и облегчая себя отъ времени до времени тѣмъ же сердитымъ восклицаніемъ. Наконецъ, онъ опять бросился на стулъ съ разочарованной миной и сказалъ:
— Странный вы человѣкъ! Лѣзете изъ кожи, чтобы получить какое-нибудь мѣстишко, рады куску хлѣба, котораго не захочетъ съѣсть порядочная собака, а хотите увѣрить другихъ, что отказались бы отъ графскаго наслѣдства, если бы судьба послала вамъ его. Что вы, дурачить меня что-ли собрались, Трэси? Прежде, правда, былъ я парень не промахъ, а теперь старъ становлюсь и не мастеръ отгадывать загадки.
— Вовсе я не думаю васъ дурачить, Барроу, а просто говорю, что если когда-нибудь мнѣ достанется графское наслѣдство…
— На вашемъ мѣстѣ я не сталъ бы и задаваться такими идеями. Кромѣ того, не трудно предсказать, что сдѣлали бы вы въ такомъ случаѣ. Ну, напримѣръ, какая разница между мной и вами?
— Если хотите — никакой.
— Чѣмъ вы лучше меня?
— Конечно… разумѣется, ничѣмъ.
— Кто же изъ насъ, по вашему, стоитъ больше? Говорите смѣлѣе, не стѣсняйтесь!
— Извините, но вашъ вопросъ застаетъ меня врасплохъ…
— Врасплохъ! Что же въ немъ необыкновеннаго? Или ужъ онъ такъ труденъ? Или сомнителенъ? Позвольте, приложимъ къ намъ обоимъ самую обыкновенную практическую мѣрку, основываясь на нашихъ личныхъ заслугахъ, и тогда вы будете принуждены согласиться, что мебельщикъ-столяръ, получающій двадцать долларовъ въ недѣлю за свою поденную работу, человѣкъ понатершійся, видавшій виды, хлебнувшій горькаго и сладкаго, будетъ чуточку получше такого неопытнаго юнца, какъ вы, не умѣющаго ни заработать куска хлѣба, ни пристроиться къ какому-нибудь путному дѣлу, ни ступитъ безъ посторонней помощи. Вѣдь ваша книжная наука придаетъ только наружный лоскъ, а не воспитываетъ для практической жизни. Ну, такъ вотъ ужъ, если я, — чего-нибудь стоющій на житейскомъ рынкѣ, — не пренебрегъ бы знатностью и богатствомъ, то какое — чортъ побери! — право имѣете вы пренебрегать такимъ счастьемъ?
Трэси скрылъ свою радость, хотя готовъ былъ броситься на шею столяру за его послѣднія слова. Но ему пришла въ голову новая идея и онъ торопливо продолжалъ:
— Послушайте, однако, я, право, не понимаю хорошенько вашего образа мыслей, сущности вашихъ принциповъ, если ихъ можно такъ назвать. У васъ слово идетъ въ разладъ съ дѣломъ. Будучи противъ аристократіи, вы не прочь воспользоваться графскимъ титуломъ, если бы вамъ улыбнулась судьба. Значитъ, надо понимать, что вы не осуждаете графа, если онъ остается графомъ?
— Конечно, не осуждаю.
— И вы не осудили бы Томпкинса, или себя, или меня, или кого бы то ни было, если бы мы приняли предложенное намъ графское достоинство?
— Разумѣется.
— Прекрасно. Тогда кто же, по вашему, достоинъ осужденія?
— Вся нація, народная масса въ любой странѣ, гдѣ мирятся съ такимъ позоромъ, съ такой обидой, съ такимъ оскорбленіемъ, какъ наслѣдственная аристократія, избранный кругъ, куда остальные граждане не имѣютъ доступа на совершенно равныхъ правахъ.
— Послушайте, а не замѣчаете-ли вы у себя нѣкоторой путаницы понятій на этотъ счетъ?
— Нисколько. Я смотрю на вещи совершено здраво. Если бы я могъ стереть съ лица земли аристократическую систему, отклонивъ отъ себя предложенный мнѣ знатный титулъ, я былъ бы мерзавцемъ, если бы принялъ его. И если бы ко мнѣ присоединилось достаточное количество народной массы, чтобы произвести этотъ переворотъ, тогда я поступилъ бы подло, не присоединивъ своихъ усилій къ этой попыткѣ.
— Кажется, теперь я понимаю васъ. Вы не порицаете счастливаго меньшинства, которому, конечно, не хочется бросить насиженнаго родного гнѣзда, но осуждаете всемогущую тупую массу народа за то, что она мирится съ существованіемъ подобныхъ гнѣздъ.
— Вотъ именно! Однако, вы способны понять простую вещь, если дадите себѣ трудъ надъ ней подумать.
— Спасибо!
— Не обижайтесь, Трэси; я хочу вамъ дать добрый совѣтъ. Когда вы вернетесь въ Англію и увидите, что ваша нація готова ниспровергнуть сословныя различія, чтобы смыть съ себя это позорное пятно, присоединитесь къ благородному предпріятію. Если же вы найдете, что старый порядокъ вещей остается въ прежней силѣ, и вамъ предложатъ графскія владѣнія, берите ихъ смѣло.
— Я такъ и сдѣлаю, — серьезно отвѣтилъ Трэси рѣшительнымъ тономъ.
Барроу расхохотался.
— Отъ роду не видывалъ такого чудака! я начинаю думать, что вы ужасный мечтатель. Въ вашей головѣ самая дикая фантазія моментально обращается въ дѣйствительность. Сейчасъ вы посмотрѣли на меня такими глазами, словно васъ бы удивило, если бы судьба не поднесла вамъ графской короны. — Трэси покраснѣлъ. — Графское наслѣдство! — прибавилъ Барроу. — Лакомый кусочекъ, нечего сказать. Берите же его, если онъ свалится вамъ съ неба, но до тѣхъ поръ все-таки не надобно зѣвать, а подыскивать какое-нибудь занятіе. И если вамъ предложатъ мѣсто въ колбасной за шестъ или за восемь долларовъ въ недѣлю, ступайте за прилавокъ, выбросивъ изъ головы всѣ пустыя бредни.