всего было бы вѣжливо извиниться передъ Барроу и отклонить его приглашеніе. Однако, онъ боялся выдать себя этимъ отказомъ и пошелъ, мысленно рѣшивъ удалиться изъ собранія какъ можно раньше подъ первымъ благовиднымъ предлогомъ.
Послѣ того какъ очередной референтъ прочелъ свою замѣтку, предсѣдатель заявилъ, что теперь будутъ происходить пренія по вопросу, поднятому на предшествующей сходкѣ. Предметомъ дебатовъ должна была послужить «американская пресса». Это обстоятельство еще болѣе смутило Трэси, потому что вызывало въ немъ слишкомъ много воспоминаній. Онъ предпочелъ бы послушать о чемъ-нибудь другомъ. Но дебаты начались, и ему не оставалось ничего болѣе, какъ сидѣть и слушать.
Во время рѣчей одинъ изъ ораторовъ, кузнецъ Томпкинсъ, принялся громить монарховъ и аристократовъ цѣлаго свѣта за ихъ постыдное себялюбіе, съ которымъ они стараются удержать свои незаслуженныя привиллегіи. По его словамъ, ни одинъ сынъ монарха, ни одинъ лордъ или сынъ лорда не имѣютъ права смотрѣть прямо въ лицо своимъ ближнимъ. Позоръ на ихъ головы за то, что они рѣшаются удерживать за собою свои незаконные титулы, свои владѣнія и присвоенныя имъ преимущества къ ущербу остальныхъ гражданъ: позоръ на тѣхъ, кто непремѣнно хочетъ остаться при безчестномъ обладаніи всѣми этими благами, пріобрѣтенными въ прошедшіе вѣка путемъ грабежей, подлыхъ захватовъ и насилій надъ остальнымъ составомъ націи! «Я желалъ бы, — прибавилъ Томпкинсъ, — чтобы здѣсь, на нашемъ митингѣ, присутствовалъ какой-нибудь лордъ или сынъ лорда. Тогда я вступилъ бы съ нимъ въ бесѣду и доказалъ ему, насколько дурно и себялюбиво поступаетъ онъ, пользуясь своимъ исключительнымъ положеніемъ. Я постарался бы убѣдить его отказаться отъ своихъ правъ, чтобы встать въ ряды простого народа на равныхъ условіяхъ со всѣми, заработывать свой насущный хлѣбъ и не придавать значенія почету, который оказываютъ ему ради его искусственнаго положенія, а не личныхъ заслугъ».
Слушая кузнеца, Трэси какъ будто слышалъ собственныя бесѣды съ своимъ другомъ-радикаломъ въ Англіи, точно невидимый шпіонъ-фонографъ сохранилъ эти рѣчи и привезъ ихъ сюда за океанъ для его обличенія въ малодушной измѣнѣ. Каждое слово, сказанное этимъ чужимъ человѣкомъ, терзало совѣсть Трэси, и когда Томпкинсъ умолкъ, въ его душѣ не оставалось, что называется, живого мѣста. Глубокое состраданіе оратора къ порабощеннымъ и угнетеннымъ милліонамъ европейскаго населенія, выносящаго презрѣніе малочисленнаго класса, который царитъ на недоступныхъ ему лучезарныхъ высотахъ, звучало вѣрнымъ отго-
