Мечтаютъ барышни о встрѣчѣ съ «идеаломъ»,
И трепетно поютъ Чайковскаго романсъ,
Въ то время, какъ maman свершаетъ свой пасьянсъ…
Теперь подобный типъ, среди дѣвицъ столичныхъ, 30 Благовоспитанныхъ и съизмала практичныхъ,
Не часто встрѣтится, но, каюсь, отъ души
Мечталось намъ тогда въ безвыходной глуши…
Старинный городокъ въ краю, уже воспѣтомъ
(И даже не однимъ) прославленнымъ поэтомъ— 35 Былъ мѣстомъ дѣйствія романа моего;
Я здѣсь не приведу названія его…
Мнѣ памятенъ тотъ край, въ красѣ его суровой,
Гдѣ скаты темныхъ горъ вѣнчаетъ лѣсъ сосновый,
Излучины озеръ сверкаютъ серебромъ, 40 Густой, зеленый мохъ раскинулся ковромъ
И грозно, съ высоты свергаясь, водопады
Разбрасываютъ искръ алмазныхъ миріады,
Гдѣ плещетъ объ утесъ, ласкаяся, волна
И осень прелести заманчивой полна; 45 Гдѣ сумраченъ народъ и гдѣ угрюмы скалы—
Тотъ край, гдѣ создались преданья «Калевалы»…
Патріархальностью глубокой городокъ
Нашъ отличался; тамъ хранились неизмѣнны
Традиціи, но все-жъ охотно въ клубъ военный 50 Являлись граждане. Въ весьма короткій срокъ
По-русски барышни ужъ выучили фразу:
«Я васъ люблю» и «да» (всего нельзя же сразу).
Любуяся порой на ихъ румяный ликъ,
Нашъ воинъ не одинъ шепталъ: «Jag elskar dig![3]» 55 О, Боже, сколько книгъ въ блаженную ту пору
Читала я и какъ—запоемъ, безъ разбору!
Тутъ было все: Жоржъ-Зандъ, и Пушкинъ, и Шекспиръ,
Эмаръ, Габоріо… Особый книжный міръ
Себѣ я создала; являяся къ обѣду, 60 Не въ силахъ поддержать бывала я бесѣду,—
На скатерть устремивъ въ разсѣянности взглядъ,
Нерѣдко я отвѣтъ давала невпопадъ.
Въ мечтахъ восторженныхъ (хотя весьма неясныхъ)
Я жаждала свершить рядъ подвиговъ опасныхъ, 65 Подобно Жаннѣ д’Аркъ являясь на войнѣ
Со знаменемъ въ рукахъ, въ блистающей бронѣ;
То видѣла себя новѣйшею Джульетой,
Съ отчаяньемъ въ душѣ и въ бархатъ разодѣтой,
Читающею свой предсмертный монологъ,— 70 Или артисткою великою, у ногъ
Которой цѣлый свѣтъ склонялся-бъ съ восхищеньемъ…
Трудясь надъ заданнымъ къ уроку сочиненьемъ,
Волшебный за̀мокъ свой я строила порой…
И скоро встрѣтился желаемый герой, 75 О комъ нерѣдко я мечтала втихомолку…
На праздникахъ въ полку устраивали ёлку,
И вывезти меня рѣшились въ первый разъ.
Предъ баломъ до зари я не смыкала глазъ…
Явиться взрослою, надѣть со шлейфомъ платье! 80 Читатель, вы едва-ль имѣете понятье,
Какъ важенъ этотъ шагъ! Подъ Штрауса мотивъ,
Невольно чувствуя смущенія приливъ,
Вступила я на балъ… Какъ сильно сердце билось,
Когда безъ устали по залѣ я кружилась, 85 И какъ любезенъ былъ красивый адъютантъ,
Къ которому такъ шелъ блестящій аксельбантъ!..
Взоръ темныхъ глазъ его былъ полонъ выраженья
И онъ вальсировалъ всѣхъ лучше, безъ сомнѣнья!
Хоть не былъ онъ суровъ и блѣденъ, какъ Гамлетъ, 90 И мало походилъ на Фауста, въ несчастью,
Въ него влюбилась я мечтательною страстью,
Возможною, увы, въ шестнадцать только лѣтъ!
А онъ? Онъ сталъ бывать чуть-чуть не ежедневно,
Мы съ нимъ о музыкѣ болтали по часамъ, 95 Смѣялись, спорили, и многія изъ дамъ
Твердили межъ собой въ бесѣдѣ задушевной,
Что я—глупа, а онъ—пустѣйшій Донъ-Жуанъ
И что «трагически» нашъ кончится романъ.
Пока же, вопреки ихъ мрачнымъ предсказаньямъ, 100 Я счастлива была, хотя еще признаньемъ
Не обмѣнялись мы… но слово, нѣжный взоръ,
Руки пожатіе, намекъ неуловимый,
Порою tête-à-tête[4] минутный разговоръ—
Казались прелести полны неизъяснимой. 105 Меня не занималъ о будущемъ вопросъ
Тогда, и я жила душою въ настоящемъ,
Гдѣ все казалося вполнѣ couleur de rose[5]…
И если изрѣдка, предчувствіемъ томящимъ
Щемило на сердцѣ, какъ въ чудный лѣтній день 110 Нежданно облако свою наброситъ тѣнь
На ясный сводъ небесъ,—искала я забвенья,
Стараясь отогнать невольныя сомнѣнья.
Любовь моя была ребячески-смѣшна:
Бывало, каждый день ждала я у окна, 115 Чтобъ только увидать, какъ онъ проѣдетъ мимо—
Нерѣдко голодомъ ужаснѣйшимъ томима
(Часа въ четыре мы обѣдали какъ разъ),
И все же съ улицы я не спускала глазъ…
Какъ будто въ чудномъ снѣ, неслышно дни летѣли. 120 До Пасхи ужъ всего остались три недѣли.
Лазурь небесъ была безоблачно ясна,
Старинные валы и лугъ зазеленѣли,
И даже, кое-гдѣ виднѣлись межъ травой
Фіалка синяя и ландышъ полевой… 125 Но буря надъ моей сбиралась головой…
Въ одинъ прекрасный день всѣмъ сдѣлалось извѣстно:
Съ супругой молодой (и очень интересной)
Изъ отпуска домой вернулся капитанъ
Н—чъ. Кажется, тутъ цѣлый былъ романъ: 130 Любовь… препятствія… чуть-чуть не похищенье…
Ну, словомъ, нашъ кружокъ былъ просто въ восхищеньи;
Лишь я осталася къ извѣстью холодна…
Съ супругомъ скоро къ намъ явилася «она»;
Предъ этой барыней—эффектной и высокой, 135 Съ роскошной таліей, очами съ поволокой
И громкимъ голосомъ—увы, казалась я
Ребенкомъ… Слушая, какъ наши кавалеры
Хвалили умъ ея, наружность и манеры,
Молчала я, въ душѣ тревогу затая. 140 Однажды вечеромъ, слѣдя за нею взоромъ,
Я видѣла, что «онъ» былъ сильно увлеченъ
Развязностью ея и бойкимъ разговоромъ.
Смертельно поблѣднѣвъ, я тихо вышла вонъ.
Уютный кабинетъ былъ слабо освѣщенъ… 145 Къ дивану подойдя походкой машинальной,
Я сѣла. Явственно сквозь толстыя драпри
Неслись блестящіе аккорды «Rêverie».
Какимъ-то вызывомъ, насмѣшкою нахальной
Они казались мнѣ!.. О, Боже, надо мной, 150 Надъ ревностью моей ребячески-смѣшной
Глумятся всѣ теперь!.. А онъ, кого такъ страстно,
Такъ сильно я люблю—кокеткою опасной
Безумно увлеченъ... вѣдь онъ не отходилъ
Весь вечеръ отъ нея, а я ждала напрасно 155 Хоть слова одного… но болѣе нѣтъ силъ!
За что же? Вѣдь и онъ любилъ меня когда-то!..
И, безутѣшнѣйшею горестью объята,
Готова я была расплакаться сейчасъ,
Какъ вдругъ тяжелая портьера поднялась 160 И онъ вошелъ… Но тутъ всю сцену примиренья
Вы можете себѣ представить безъ труда:
Вопросъ его, мое глубокое смущенье,
Попытку къ строгости и возгласъ—никогда!
Какъ онъ, въ концѣ концовъ, раскаяньемъ волнуемъ, 165 Слегка руки моей коснулся поцѣлуемъ
И заключительный, горячій діалогъ.
Увы! не знала я, что это былъ прологъ—
Одно вступленіе къ терзаніямъ сердечнымъ,
И вѣрила всему съ довѣріемъ безпечнымъ. 170 На слѣдующій день, къ отчаянью близка
Напрасно я ждала знакомаго звонка;
Слѣдя въ волненіи, съ вниманьемъ напряженнымъ
За каждымъ шорохомъ и звукомъ отдаленнымъ.
Онъ все же не пришелъ. Потомъ узнала я, 175 Что вечеръ онъ провелъ за вистомъ у «нея»…
Открытье страшное!.. Онъ съ нею же на балѣ
Ближайшемъ танцовалъ завѣтный котильонъ.
И видя, какъ они смѣялись и болтали,
Съ трудомъ сдержала я въ груди невольный стонъ. 180 Съ соперницей моей мы встрѣтились въ уборной;
Она съ участіемъ и ласкою притворной,
Взявъ за руку меня, спросила: что со мной—
Я, право, ей кажусь совсѣмъ, совсѣмъ больной…
Что было далѣе—я помню очень смутно 185 Почти безъ отдыха, кружась ежеминутно,
Пыталась тщетно я забыться и забыть,
Тупую сердца боль стараясь заглушить.
Оркестра дикій громъ, цвѣты и комплименты,
Мундиры, вѣера, мелькающія ленты 190 И тосты общіе за ужиномъ—слилось
Въ одинъ назойливо-мучительный хаосъ!
Нашъ праздникъ полковой окончился съ разсвѣтомъ,
Въ тотъ чудный, ранній часъ, межъ сумракомъ и свѣтомъ,
Когда лежитъ въ поляхъ жемчужная роса 195 И легкой дымкою одѣлися лѣса,
То мимолетное, но чудное мгновенье,
Когда оконченъ сонъ и близко пробужденье,
И ясенъ сводъ небесъ прозрачно-голубой—
По тихимъ улицамъ мы ѣхали домой. 200 Мнѣ чудились еще аккорды ритурнели[6],
Когда съ усиліемъ добравшись до постели,
Я съ первымъ солнечнымъ живительнымъ лучомъ
Заснула, наконецъ, какимъ-то мертвымъ сномъ.
Съ тѣхъ поръ въ душѣ моей свершился неизбѣжный 205 Кризисъ. По прежнему, любовью безнадежной
Любила я, но все, что̀ было въ ней свѣтло
И радостно—навѣкъ, казалось, отошло.
Скрывая ото всѣхъ тоску свою упорно,
И съ нимъ встрѣчалась я съ развязностью притворной, 210 Болтала, какъ всегда, но что-то порвалось
Неуловимое навѣки между нами.
Притомъ же и конецъ ужъ былъ не за горами…
Іюнь извѣстіе нежданное принесъ:
Отецъ мой получилъ въ Россію назначенье 215 И ѣхать намъ пришлось почти безъ замедленья.
О, эти краткіе, мучительные дни—
Всю жизнь останутся мнѣ памятны они!
Тогда узнала я, что всѣ былыя муки
Казалися легки предъ ужасомъ разлуки… 220 Съ отчаяньемъ въ душѣ я все еще ждала—
Ждала послѣдняго рѣшительнаго слова
(Онъ сталъ бывать у насъ довольно часто снова).
Я лихорадочно бывала весела,
Когда онъ приходилъ, и часто въ разговорѣ, 225 Шутя, онъ повторялъ, что къ намъ пріѣдетъ вскорѣ
Въ Россію, для того, чтобъ ссориться со мной,
Конечно… Къ моему несказанному горю
Насталъ отъѣзда день. Въ канунъ его мы къ морю 230 Отправились гулять. Прохладою лѣсной
И свѣжестью была природа вся объята;
Блѣднѣя, догоралъ послѣдній лучъ заката
И къ берегу волна катилась за волной.
Изъ темной рощицы, синѣя на просторѣ, 235 Виднѣлось далеко безбережное море…
Мы сѣли на скамью. Царила тишина.
Внизу, у самыхъ ногъ, плескалася волна…
Онъ вдругъ заговорилъ о предстоящей встрѣчѣ,
О томъ, какъ весело на родинѣ у насъ 240 Мы будемъ вспоминать прощальный этотъ часъ,
Но какъ-то холодно его звучали рѣчи.
Я молча слушала, недвижна и блѣдна,
На сердцѣ и въ мозгу щемила мысль одна,
Одно сознаніе какой-то жгучей боли. 245 Къ чему, къ чему обманъ?.. Съ усильемъ страшнымъ воли
Я тихо молвила, не поднимая глазъ:
«Мы съ вами говоримъ теперь въ послѣдній разъ,—
Такъ будьте хоть на мигъ вполнѣ чистосердечны!
Что мы не свидимся—вы знаете, конечно, 250 Какъ знаю это я…» Я съ мѣста поднялась
И медленно пошла дорогою обратной,
Съ тупымъ сознаніемъ какой-то безвозвратно
Утраченной мечты… Не мало горькихъ слезъ 255 Въ ту ночь я пролила! Съ зарей все по̀днялось;
Всѣ въ домѣ бѣгали, возилися съ укладкой…
Какой-то внутренней томима лихорадкой,
Я вышла блѣдная, съ измученнымъ лицомъ.
Коляска тройкою ждала передъ крыльцомъ. 260 Пришли знакомые… онъ тоже былъ межъ ними…
Пока прощалась я съ подругами своими,
Все время онъ стоялъ немного въ сторонѣ,
Но тутъ онъ подошелъ, разстроенный, ко мнѣ.
Въ немъ что-то, видимо, мучительно боролось… 265 — Ну, съ Богомъ! Въ путь пора!—отца раздался голосъ.
Всѣ двинулись къ дверямъ… О, сколько-бъ ни пришлось
Прожить мнѣ—никогда всю горечь этой муки,
Всю тяжесть страшную невыплаканныхъ слезъ,
Когда въ послѣдній разъ онъ крѣпко сжалъ мнѣ руки 270 И ихъ поднесъ на мигъ къ пылающимъ губамъ,—
Не въ силахъ я забыть!.. Едва ли нужно вамъ
Развязку сообщать несложнаго романа!
Мы съ нимъ не свидѣлись… Моя закрылась рана… 275 Но горе первое не кажется смѣшно—
