Kozlovsky pervye pochty t1 1913/Глава 5/VII/ДО

Первые почты и первые почтмейстеры в Московском государстве
авторъ Козловский И. П.

Источникъ: Козловский И. П.. Первые почты и первые почтмейстеры в Московском государстве. — Варшава: Типография Варшавского учебного округа, 1913. — Т. 1. — С. 394—418.

VII.

Ямскія учрежденія въ эпоху Виніусовъ. — Запаздыванія почтарей. — Состояніе почтовыхъ дорогъ. — Другія препятствія почтовой гоньбѣ. — Случаи потери сумъ ямщиками. — Безпорядки на ямахъ. — Уплата прогоновъ за почтовую гоньбу.

Виніусамъ, также, какъ и ихъ предшественникамъ, приходилось испытывать много непріятностей, связанныхъ съ несовершенствомъ ямскихъ учрежденій, услугами которыхъ почтмейстерамъ приходилось пользоваться. Наиболѣе часто попадающіяся „дѣла“ въ эту эпоху — дѣла объ опаздываніи ямщиковъ. Неаккуратное хожденіе почты, какъ мы видѣли, было главной причиной отставки Марселисовъ; но эта же неаккуратность была самымъ обыкновеннымъ явленіемъ и въ разсматриваемую нами эпоху.

Жалобы почтмейстера на неаккуратность ямщиковъ начинаются по документамъ съ 29 ноября 1677 года. Виніусъ жаловался, что почта изъ Москвы въ Мигновичи поспѣваетъ лишь на 8—9 день, а прежде поспѣвала на 5—6-й. Ямскому приказу поручено было по этому поводу учинить розыскъ и наказать небрежныхъ ямщиковъ.

Далѣе, по порядку, идетъ жалоба въ апрѣлѣ 1683 г. 4 іюля 1683 г. опять идетъ рѣчь о неаккуратности ямщиковъ, при чемъ о ней говорится, какъ о постоянномъ явленіи: „Свѣйская почта всегда Русскую почту ожидаетъ, временемъ два и три дни“ пишетъ одинъ изъ заграничныхъ почтмейстеровъ. 8 декабря того-же года Андрей Виніусъ снова выступилъ съ жалобою на медленность Рижской почты; но на этотъ разъ онъ прямо обвиняетъ ямщиковъ Московскихъ, Тверскихъ, Новгородскихъ и Псковскихъ. Они гоняютъ, по его словамъ, медленно и не старательно, иногда, вѣроятно, ходятъ пѣшкомъ, на ямахъ медлятъ; иногда ѣздятъ не сами, а посылаютъ своихъ работниковъ на плохихъ лошадяхъ. Результатомъ этого является запаздываніе почты, по прежнему, на 2—3 дня. Виніусъ просилъ наказать виновныхъ и послать указъ съ росписаніемъ, по скольку верстъ въ часъ слѣдуетъ гонять. Ямщиковъ, виновныхъ въ медленности, велѣно было нещадно бить батогами и повторить имъ еще разъ всѣ прежнія предписанія. Новгородскому воеводѣ предписано было напомнить почтарямъ, что они должны ѣздить быстро, днемъ и ночью, на хорошихъ лошадяхъ, зимою и лѣтомъ по 7 верстъ въ часъ, а осенью, и въ началѣ весны, когда бываетъ ненастье и грязь — по 5 верстъ.

14 мая 1684 года снова поднялось дѣло о медленности Рижской почты. Андрей Виніусъ въ Посольскомъ приказѣ заявилъ: Рижская почта опять стала ходить медленно — изъ Пскова въ Москву приходитъ на 9-й день, а изъ Новгорода — на 7-й день, т. е. опаздываетъ на 3—4 дня. Почтари, очевидно, не гоняютъ по 7 и по 5 верстъ, или же не гоняютъ по ночамъ. Зарубежные почтари также запаздываютъ. Виніусъ просилъ наказать тѣхъ ямщиковъ, которые по часовымъ росписямъ окажутся виновными въ медленности; послать пристава для ревизіи гоньбы до Новгорода, Пскова и до рубежа; къ Рижскому губернатору послать грамоту. Просьбы почтмейстера были исполнены; къ губернатору поручено написать Псковскому воеводѣ. Во время разыскиванія виновныхъ въ медленности гоньбы, въ Твери произошелъ инцидентъ, о которомъ разскажемъ въ другомъ мѣстѣ.

Слѣдующее упоминаніе о неаккуратности ямщиковъ относится къ 7 января 1685 года. 11 іюня 1688 г. получено было извѣстіе о неаккуратности ямщиковъ отъ Псковскаго воеводы Петра Головина. „Всегда, писалъ онъ въ Посольскій приказъ, Московская почта приходитъ въ пятницу или субботу, а заграничная — въ воскресенье; а 8 и 9 іюня Московская почта не явилась; не пришла она даже 11-го, въ понедѣльникъ. Пришлось 10-го заграничную почту послать въ Москву, не дожидаясь прихода Московской. 20 декабря того же года Андрей Виніусъ снова жаловался Посольскому приказу, что почтари по Рижской дорогѣ не ѣздятъ по 6 — 7 верстъ въ часъ, какъ имъ приказано, и потому почта запаздываетъ къ размѣну съ заграничной и лежитъ на границѣ цѣлую недѣлю. Равнымъ образомъ и въ Москву, добавляетъ онъ, прежде почта приходила въ субботу въ полдень, а теперь приходитъ въ воскресенье вечеромъ.

Ямщикамъ еще разъ были сдѣланы напоминанія съ угрозою наказанія.

Наконецъ и сама Москва провинилась по вопросу объ аккуратности почтоваго оборота. Знакомый намъ Илья Гитнеръ заявилъ въ Новгородской Приказной палатѣ, что Московскія почтовыя сумы, долженствовавшія прибыть въ Новгородъ 14 августа 1689 года, не прибыли даже 16-го. Новгородскій воевода, бояр. кн. Петръ Прозоровскій написалъ объ этомъ въ Москву и получилъ отвѣтъ, что почта на этотъ разъ была задержана въ Москвѣ по указу в. г-рей. Это произошло въ роковые дни для правительства царевны Софіи.

Въ маѣ 1691 года, въ виду повторявшихся случаевъ неаккуратности ямщиковъ, еще разъ сдѣлано было имъ внушеніе „подъ жестокимъ страхомъ“: ѣздить не медленно, возить почту лично, почтами среди дороги не мѣняться; приказнымъ избамъ велѣно было при отсылкѣ писемъ писать на оберткѣ число мѣсяца и часъ отпуска почты, а равно и ямщика, съ которымъ отправляется или получается почта.

Но, какъ бы ни было велико число дѣлъ о „мѣшкотѣ“ почтовой гоньбы, и какъ бы ни осуждали мы ямщиковъ за „нерадѣніе“ въ унисонъ съ тогдашними властями, мы все-таки должны еще разъ припомнить и тѣ неблагопріятныя условія, съ которыми имъ приходилось бороться. Очень грустно видѣть, что, безконечно возбуждая дѣла о неаккуратности ямщиковъ, власти очень рѣдко вступали въ борьбу съ вышеупомянутыми условіями. Случаи такого рода мы сейчасъ и разсмотримъ.

24 апрѣля 1683 года Андрей Виніусъ подалъ челобитную слѣдующаго содержанія. Ямщики, которые гоняютъ съ Рижскою почтою, сильно запаздываютъ въ пути, иногда на 3 и на 4 дня, и больше. Причиной ихъ медленности они выставляютъ плохое состояніе дорогъ по Новгородскому пути. Мосты, проведенные на грязныхъ и топкихъ мѣстахъ — попортились, а въ иныхъ мѣстахъ совсѣмъ исчезли; ихъ лошади тонутъ, ломаютъ ноги^[1]. Иногда имъ приходится, бросивъ лошадь, итти пѣшкомъ съ почтовыми сумами^[2]. Почтовыя сумы иногда также подвергаются порчѣ — подмачиваются въ дорогѣ. Иные ямщики, боясь наказанія, не принимаютъ у другихъ подмоченныхъ сумъ; приходится послѣднимъ возвращаться домой съ сумами. Все это заставило Виніуса просить царскаго указу о починкѣ и сооруженіи мостовъ. Къ челобитной его была приложена челобитная Тверскихъ ямщиковъ, которая, излагая въ общемъ дѣло такъ, какъ оно изложено въ челобитной Виніуса, указываетъ опредѣленно рѣки, на которыхъ нѣтъ мостовъ: Мошница, Истра, Ямога, Иногаща, Лодужа, Лоника и кромѣ того много малыхъ рѣчекъ, топей, болотъ, выбоинъ и грязей.

Были сдѣланы соотвѣтствующія распоряженія и разосланы грамоты воеводамъ (2 мая) о приведеніи дорогъ въ порядокъ. Въ числѣ прочихъ воеводъ, получившихъ соотвѣтствующаго рода распоряженія, получилъ ихъ и Торжковскій воевода, М. Т. Челищевъ. Сгоняя на мостовыя работы людей изъ своего уѣзда, онъ особенно налегъ въ своихъ требованіяхъ на крестьянъ села Ѳедуева, вотчины князей Долгорукихъ. Они били челомъ государю, что роспись повинностей была составлена нѣкіимъ Рафаиловымъ неправильно, крестьяне терпятъ насиліе воеводы и нужду, разоряются. Посланъ былъ указъ Челищеву — не высылать Ѳедуевскихъ крестьянъ на работу и не посылать въ это село своихъ посыльщиковъ^[3].

Вышли осложненія съ починкою дорогъ также въ Клинскомъ уѣздѣ. На р. Мошницѣ, какъ оказалось, сошлись 2 уѣзда: Клинскій и Дмитровскій. Слѣдовало строить мостъ жителямъ двухъ уѣздовъ. Такъ какъ во время разсылки грамотъ 2 мая Дмитровскому воеводѣ грамоты послано не было, то онъ не захотѣлъ участвовать въ постройкѣ моста на Мошницѣ, несмотря на убѣжденія Клинскаго воеводы, Дм. Ярцова. Пришлось жаловаться государямъ. Дмитровскому воеводѣ былъ посланъ указъ соотвѣтствующаго содержанія.

Тоже самое повторилось въ 1687 году. Въ іюлѣ этого года также были разосланы указы въ Новгородъ (бояр. П. Вас. Шереметеву), Клинъ, Тверь, Торжокъ: велѣно для почтовой гоньбы на грязяхъ и на топкихъ мѣстахъ, гдѣ проѣздъ былъ съ нуждою, построить мосты городскими и уѣздными людьми. 8 августа и 11 сентября Клинскій воевода Елисей Зоринъ доносилъ государямъ, что въ Клинскомъ уѣздѣ, отъ р. Мошницы, по рѣкамъ и по грязямъ старые мосты починены, а иные и вновь намощены, но не вездѣ: въ нѣкоторыхъ мѣстахъ старые мосты не укрѣплены, потому что уѣздные сошные люди въ Клинъ для мостового дѣла до 7 авг. не явились, а служилыхъ людей для посылки за ослушниками въ Клину нѣтъ. Что же касается р. Мошницы, то съ него нею возникло то же недоразумѣніе, что и прежде. Клинскіе люди не захотѣли одни строить на ней мостъ. Клинскій воевода писалъ объ этомъ и въ Посольскій, и въ Ямской приказъ и отвѣта ни откуда не получилъ; писалъ онъ и Дмитровскому воеводѣ, но тотъ отвѣтилъ, что безъ государскаго указа онъ мостить мостъ не смѣетъ. Между тѣмъ переѣздъ черезъ Мошницу былъ крайне необходимъ: по причинѣ болотъ и большихъ грязей, черезъ нее нельзя переправиться ни въ бродъ, ни на плоту. Распоряженіе, какое нужно, было сдѣлано, но неизвѣстно, какъ оно было исполнено^[4].

И этимъ дѣло не кончилось. Клинскій уѣздъ также залѣнился. 23 марта 1696 года воевода Юрій Дашкинъ прислалъ государю отписку съ сообщеніемъ, что по большой Новгородской дорогѣ, гдѣ ѣздятъ съ почтою, мосты на рѣкахъ, рѣчкахъ и грязяхъ ветхи, а нѣкоторые и совсѣмъ обрушились. Воевода просилъ дать указъ по этому поводу, потому что безъ указа мѣстные жители не хотятъ строить мостовъ. Ему ничего не отвѣчали; черезъ 2 недѣли онъ возобновилъ свою просьбу: данъ ли на этотъ разъ былъ отвѣтъ — неизвѣстно.

Три года спустя посолъ Гваріентъ, среди своихъ жалобъ на неаккуратность и на недобросовѣстность Московскихъ почтъ, помѣщаетъ также жалобу на плохое состояніе дорогъ^[5].

Не одна природа, но и некультурность общества, грубость и эгоизмъ участниковъ дѣла ставили иногда крупныя затрудненія его развитію. Приведемъ примѣры.

15 марта 1678 года Загорскіе ямщики жаловались, что когда они пріѣзжаютъ во Псковъ съ сумами, то Псковскіе ямщики иногда по 3 дня ихъ задерживаютъ, чтобы обратную почту не везти самимъ, а отправить съ ними^[6]. Между тѣмъ, по словамъ Загорскихъ ямщиковъ — Псковичи люди зажиточные, въ устроѣ ихъ 40 вытей, а Загоричей — только 14. Велѣно было Псковичамъ не задерживать Загорскихъ ямщиковъ, а самимъ отвозить сумы въ Загорье.

23 іюля 1679 г. Андрей Виніусъ заявилъ Приказу о томъ, что Ѳаддей Крыжевскій жалуется на задержку почтарей въ Смоленскѣ. Дѣло въ томъ, что почтари съ заграничною почтою часто прибываютъ въ Смоленскъ ночью и ихъ въ городъ долго не пускаютъ, а бываетъ такъ, что писемъ у нихъ, адресованныхъ въ Смоленскъ, совсѣмъ нѣтъ, и такимъ образомъ время у нихъ пропадаетъ даромъ. Виніусъ спрашивалъ, стоитъ ли заѣзжать почтарямъ въ Смоленскъ, если у нихъ не будетъ туда писемъ? Разсудили, очевидно, что почтари все-таки должны заѣзжать въ Смоленскъ, потому что резолюція была: „послать память въ Приказъ княжества Смоленскаго, не велѣть Виленской почты въ Смоленскѣ задерживать“^[7]. Заѣздъ въ Смоленскъ, разумѣется, былъ необходимъ, хотя бы для того, чтобы забрать оттуда письма, адресованныя въ Москву; но письма эти были почти исключительно казенныя и Виніусъ не интересовался ими, потому и задавалъ не дѣлающій ему чести вопросъ.

На рѣчныхъ переправахъ также часто задерживали почтарей, какъ напр. на Волгѣ въ Твери (заявленіе Виніуса 14 мая 1684 г.) и въ другихъ мѣстахъ.

Еще хуже было съ „воровскими людьми“, уже начинавшими находить вкусъ въ нападеніяхъ на почтарей. Въ іюнѣ 1684 года въ Клинскомъ уѣздѣ, въ Селивинскомъ лѣсу, на Тверского ямщика Алексѣя Вахурова напали разбойники, отняли у него сумы, сорвали печати, обрѣзали ремни, но убѣдившись, очевидно, что денегъ въ сумахъ нѣтъ, сумы бросили на дорогѣ, лошадь увели, а ямщика связали по рукамъ и ногамъ и оттащили въ сторону. Тамъ онъ пролежалъ съ полдня до полуночи. Съ нимъ было нѣсколько другихъ связанныхъ проѣзжихъ людей, которые, по уходѣ разбойниковъ, развязались и почтаря развязали. Подобравъ сумы, ямщикъ поплелся пѣшкомъ въ Клинъ и явился къ воеводѣ Якову Алѳимову 24 іюня, за 2 часа до свѣту. Воевода, снявъ съ него показаніе, осмотрѣлъ сумы съ письмами. Письма оказались перевязанными шнурками (мутоузами) и запечаты сургучомъ, отписки и совѣтныя грамотки оказались въ цѣлости. Тогда воевода послалъ городскихъ и уѣздныхъ людей въ погоню за разбойниками и далъ знать обо всемъ въ Москву. Дѣло было направлено въ Приказъ Сыскныхъ дѣлъ; дали знать объ этомъ также въ Ямской приказъ^[8].

Весьма часто все-таки бывало, что почтари, лучшіе изъ ямщиковъ, какъ предполагалось — далеко не стояли на высотѣ своего призванія. Въ изданныхъ нами документахъ есть 4 очень интересныхъ въ бытовомъ отношеніи дѣла: почтарей Кузьмина, Елизарьевскаго и двухъ Ивановыхъ.

18 декабря 1686 года Тверской ямщикъ Пронка Кузьминъ принялъ ночью у Вышневолоцкаго ямщика почтовыя сумы съ ящикомъ и въ тотъ же часъ поѣхалъ къ Москвѣ на своихъ саняхъ со своею лошадью. Когда онъ отъѣхалъ отъ Твери 12 верстъ, лошадь его чего-то испугалась, вышибла ямщика изъ саней и побѣжала назадъ въ Тверь вмѣстѣ съ санями. Пронка побѣжалъ за нею, но догнать, конечно, не могъ. Не доходя 5 верстъ до Твери, Пронка встрѣтилъ своего зятя, Якова Вахурова, на тѣхъ же саняхъ и лошади, ѣхавшаго ему навстрѣчу. Ящикъ въ саняхъ оказался, но сумъ не было. Оказалось, что лошадь Пронки ночью того же дня (три часа спустя послѣ его отъѣзда) прибѣжала къ его двору. Жена Пронки, Ирина Родіонова, и дочь Наталья, не видя хозяина, и думая, что съ нимъ случилось несчастье, подняли вопль. Наталья прибѣжала съ плачемъ къ Якову Вахурову и сказала, что лошадь отца пришла домой, а отца нѣтъ и почтовыхъ сумъ также нѣтъ. Яковъ пошелъ къ Пронкину двору; тамъ уже собралось много ямщиковъ. Ямщики немедленно послали Якова Вахурова на Пронкиныхъ саняхъ по той же дорогѣ разыскивать Пронку. По словамъ Вахурова, онъ встрѣтилъ Пронку въ 5 верстахъ отъ Твери не пѣшимъ, а на наемной лошади (это разногласіе даже послѣ очной ставки осталось не разъясненнымъ). Пронка, принявъ у Вахурова лошадь и сани съ ящикомъ, поѣхалъ съ нимъ вмѣстѣ по направленію къ Москвѣ разыскивать почтовыя сумы. По дорогѣ они спрашивали о сумахъ у всѣхъ встрѣчныхъ и искали на пути. Найти сумъ имъ не удалось, и они явились поутру 22 декабря въ Москву, въ Посольскій приказъ, къ Виніусу, съ однимъ ящикомъ. Въ ящикѣ оказалась „персонка“, которую прислалъ для образца живописецъ изъ города Ніеншанца.

Виніусъ доложилъ о происшедшемъ кн. В. В. Голицыну. Было приказано послать пристава, сына боярскаго Кузьму Данилова, въ Тверь. По дорогѣ приставъ долженъ былъ по обѣимъ сторонамъ по всѣмъ деревнямъ распрашивать, не поднялъ-ли кто потерянныхъ сумъ; кто поднялъ — пусть отдастъ приставу, не опасаясь для себя никакихъ послѣдствій. На дорогѣ приставъ также долженъ былъ тщательно осматривать всѣ мѣста, не упали-ли гдѣ сумы или, можетъ быть, будучи подняты, отброшенныя, лежатъ гдѣ-нибудь въ сторонѣ. Ямщикамъ черезъ воеводъ велѣно было объявить, чтобы съ вѣстовыми письмами посылали людей добрыхъ, а не пьяницъ и сказать, что за потерю сумъ будетъ назначено наказаніе безъ пощады. Въ случаѣ, если сумы будутъ найдены, приставъ долженъ привезти ихъ къ Москвѣ и представить въ Посольскій приказъ; если сумы не будутъ найдены, то Тверской воевода долженъ бить батогами Пронку Кузьмина при всѣхъ ямщикахъ.

Тверскому воеводѣ, кн. Лавр. Савин. Горчакову, была послана грамота съ изложеніемъ дѣла. Воеводѣ было предписано допросить Якова Вахурова, какъ онъ взялъ сани и ящикъ, почему узналъ, что лошадь и сани вернулись къ Пронкину двору, при комъ онъ ихъ осматривалъ, кто ему велѣлъ ѣхать навстрѣчу Пронкѣ, объявлялъ-ли онъ сосѣдямъ и старостамъ, что сани пріѣхали, а сумъ не оказалось, заводилъ-ли онъ сани и лошадь къ себѣ на дворъ; допросить также другихъ свидѣтелей дѣла и, если возникнетъ разногласіе, дать очныя ставки и весь розыскъ прислать въ Москву, также какъ и Пронку, и его зятя, на ихъ подводахъ; старостамъ и ямщикамъ сказать указъ (какъ поручено было приставу, см. выше), если будутъ найдены сумы, — прислать ихъ въ Москву, въ Посольскій приказъ, а ямщика Пронку (во всякомъ случаѣ!) бить батогами нещадно.

Согласно полученному предписанію, кн. Горчаковъ произвелъ розыскъ, всѣ прикосновенныя къ дѣлу лица были допрошены; за разыскиваніемъ сумъ были посланы Тверскіе стрѣльцы Олисовъ и Антоновъ и 3 ямщика — Пронка и Левка Кузьмины и Степка Дружининъ. 29 декабря посланные вернулись и подали воеводѣ „доѣздъ“ о своей командировкѣ и принесли 2 письма Новгородскихъ дворянъ и 4 листа нѣмецкихъ, а равно и куранты. Все это найдено было ими въ 10 верстахъ отъ Твери, безъ сумъ, на лѣвой сторонѣ дороги, противъ деревни Высокой помѣщиковъ Боборыкиныхъ. Кузьма Даниловъ заявилъ, что эти письма и листы — почтовые; тогда воевода отдалъ ему ихъ подъ росписку и отправилъ въ Москву вмѣстѣ съ Даниловымъ свое производство по дѣлу и ямщиковъ Кузьмина и Вахурова.

Небезынтересно коллективное показаніе ямщиковъ Тверского яму и ихъ старосты, Исачки Ѳомина. Они увѣряли, что Пронка поѣхалъ не пьянымъ, при нихъ, и многіе люди, по ихъ словамъ, видѣли, что онъ не пьянъ. Когда его сани прибыли домой, то староста и ямщики осматривали ихъ: почтовыхъ сумъ не было; не было также на лошади узды, сѣделки и возжей; съѣстныхъ припасовъ также не было. Они подтверждали также, неизвѣстно на какомъ основаніи, что Вахуровъ встрѣтилъ Пронку ѣхавшимъ на наемной лошади.

Всѣ эти данныя были врядъ-ли въ пользу Пронки Кузьмина.

По наведеннымъ по Рижской почтѣ справкамъ оказалось, что 14 декабря изъ Новгорода были отпущены сумы съ зарубежскими, Псковскими и Новгородскими письмами, между которыми были воеводскія отписки и дѣла. Содержаніе этой корреспонденціи установить трудно. Было также денегъ 6 рублей, посланныхъ нѣкоему Псковитину Андрею Ногину (бывшему, очевидно, по дѣламъ въ Москвѣ).

7 января 1687 года Виніусъ подалъ заявленіе, что, по всѣмъ признакамъ, сумы были выхвачены изъ саней возлѣ Пронкина двора, а потомъ, чтобы отвести подозрѣніе отъ Тверскихъ ямщиковъ, нѣсколько листовъ были подброшены въ удаленной деревнѣ. Виніусъ просилъ объявить, что въ случаѣ пропажи сумъ, кромѣ наказанія, съ ямщиковъ будетъ взыскиваться пеня и всѣ тѣ деньги, которыя, по показанію корреспондентовъ, окажутся пропавшими; наказаніе должно быть жестокое, потому что съ сумами могутъ пропасть государевы грамоты, воеводскія отписки и цѣнные документы, изъ которыхъ другіе люди могутъ извлечь пользу.

Резолюція по всему этому дѣлу была слѣдующая „на ямщикахъ пропавшія деньги доправить, ямщиковъ освободить, равно какъ и задержанныхъ крестьянъ деревни Высокой (крестьяне сидѣли въ Твери въ тюрьмѣ); объявить, что при повтореніи подобныхъ случаевъ ямщики будутъ подвергнуты жестокому наказанію и ссылкѣ“^[9].

14 іюня 1691 года, въ 3 часу дня, Андрей Виніусъ послалъ ямщика Тимоѳея Елизарьевскаго по Смоленской дорогѣ до Можайска съ почтовыми сумами, въ которыхъ были важныя письма (напр. грамота Смоленскому воеводѣ, письма Польскаго резидента). На другой день, въ первомъ часу, ямщикъ этотъ вернулся въ Москву и явившись во дворъ къ Андрею Виніусу, заявилъ ему, что съ нимъ произошло несчастіе. Отъѣхавъ отъ Москвы 12 верстъ, въ Малюновскихъ горахъ, не доѣхавъ до вотчины окольничаго Андр. Артам. Матвѣева, села Одинцова, версты за 2, онъ остановился въ полѣ, хотѣлъ покормить лошадь и самъ отдохнуть (куда спѣшить!). Слѣзши съ лошади, онъ заткнулъ поводъ за поясъ, а самъ… легъ спать, привязавъ въ торокахъ у лошади почтовыя сумы и свой форменный кафтанъ. Проснувшись, онъ увидѣлъ, что лошадь отвязалась и ходитъ неподалеку, а сумъ и кафтана въ торокахъ нѣтъ. Всѣ его поиски ни къ чему не привели. Пріѣхавъ въ село Одинцово, онъ разсказалъ о случившемся священнику, старостѣ и крестьянамъ, и просилъ, въ случаѣ, если кто сумы найдетъ, чтобы представилъ въ Москву, въ Посольскій приказъ.

Ямщика этого Виніусъ отправилъ со своимъ человѣкомъ Гаврилою Петровымъ въ Приказъ. Въ тотъ же день изъ Стрѣлецкаго приказу подъячій Петръ Исаковъ принесъ найденныя сумы съ письмами. Письма были пересмотрѣны, составленъ имъ списокъ и переданы Виніусу для вторичной отправки по назначенію. Ямщику Елизарьевскому, за его пьянство и неаккуратность, велѣно учинить наказанье — бить батогами нещадно^[10].

29 августа 1691 года былъ отпущенъ изъ Пскова въ Печорскій посадъ съ почтовыми сумами Псковской выборной ямщикъ Трофимъ Ивановъ. 30 августа у него въ Печорскомъ посадѣ долженъ былъ произойти размѣнъ сумъ съ зарубежною почтою. Но Ивановъ къ размѣну не явился и пропалъ безъ вѣсти. Псковскій воевода, окольн. Мих. Вас. Собакинъ, узнавъ о его исчезновеніи, послалъ подъячаго Приказной палаты Михаила Колпашникова, со стрѣльцами и мѣстными жителями, розыскивать почтаря, а для пріему заграничной почты пришлось особо послать другого подъячаго. 31-го августа подъячій привезъ зарубежную почту, взявъ ее на постояломъ дворѣ въ Печорскомъ посадѣ. Въ тотъ же день явился во Псковъ и Трофимъ Ивановъ, и на допросѣ сказалъ, что дорогою, въ лѣсу, среди болота, отъ Пскова въ 3 верстахъ, онъ потерялъ сумы и не могъ ихъ найти. Посланы были Псковскіе ямщики на то мѣсто, и имъ удалось найти сумы у дороги, въ гречи. Сумы оказались въ цѣлости и за печатями. Воевода распорядился послать ихъ въ Ригу съ подъячимъ Приказной палаты Саввою Меньшимъ Емчужниковымъ, а Трофимъ Ивановъ до указу былъ посаженъ подъ караулъ. Изъ Москвы послѣдовало распоряженіе: „велѣть тому ямщику, за то, что онъ тѣ сумы, знатно — пьянъ, обронилъ, при иныхъ ямщикахъ, его братьи, бить батоги нещадно, чтобъ инымъ ямщикамъ неповадно было пьяными сумъ терять“^[11].

Но, безспорно, интереснѣйшимъ изъ фактовъ этого рода, является случай потери сумъ на той же дорогѣ ямщикомъ Силкою Ивановымъ, въ началѣ 1700 года. Объ этомъ случаѣ мы упоминали выше; теперь остановимся на немъ подробно.

5 янв. 1700 г., въ 1-мъ часу ночи, подъячій Никифоръ Агаѳоновъ, вѣдавшій почту во Псковѣ, отпустилъ Московскія почтовыя сумы съ письмами за рубежъ съ Псковскимъ почтаремъ Кузьмою Ивановымъ. Послѣдній самъ не повезъ писемъ къ рубежу, а послалъ ямщика Силку Иванова. Этотъ послѣдній, утромъ 6 числа, пріѣхалъ въ Печорскій посадъ и, прежде, чѣмъ явиться на постоялый дворъ, гдѣ происходилъ обыкновенно размѣнъ писемъ, поѣхалъ за Шведскій рубежъ въ Колодовецъ, гдѣ у „чухна“ въ кабакѣ купилъ 4 стопы вина. Потомъ онъ вернулся въ Печорскій посадъ, гдѣ на постояломъ дворѣ размѣнялся сумами со Шведскимъ почтаремъ Яковомъ Вилимовымъ, ок. 4—5 ч. дня. Затѣмъ съ Рижскими почтовыми сумами онъ поѣхалъ во Псковъ. Дорогою онъ пилъ вино. На Устинскомъ погостѣ, на кружечномъ дворѣ, въ кабацкой избѣ онъ остановился и еще сильно выпилъ; его „розняло“. Дальше поѣхалъ онъ за часъ до отдачи дневныхъ часовъ, но дорогою заснулъ. На закатѣ солнца, въ 3—4 верстахъ отъ Устинскаго погоста, его увидѣли дворцовый крестьянинъ с. Горки Степанъ Ѳадѣевъ съ другими крестьянами, ѣхавшіе изо Пскова въ Горки. Лошади почтаря шли шагомъ „самымъ тихимъ“; Силка спалъ въ саняхъ. Ѳадѣевъ подошелъ къ санямъ, будилъ почтаря, трясъ его за ноги, говорилъ: „встань, православной!“ но не добудился и по совѣту другихъ, оставилъ его въ покоѣ. Это видѣли также бывшіе вблизи крестьяне с. Кусвы, Осипъ Петровъ съ братомъ, которые ловили въ это время рыбу на р. Великой. Полчаса спустя, по ихъ словамъ, почтаря уже не стало видно. Черезъ 2 часа послѣ этого, Осипъ Петровъ поѣхалъ съ братомъ домой, въ с. Кусву и проѣхавъ ¼ версты, увидали вдали, что лошади почтаря стоятъ, а какой-то неизвѣстный человѣкъ будитъ Силку: „товарищъ, вставай!“ Почтарь спалъ безпробудно. Тогда неизвѣстный отрѣзалъ пристяжь, выбросилъ Иванова изъ саней, а на коренной лошади, въ саняхъ, уѣхалъ по направленію къ Псковскому озеру, мимо с. Кусвы. Осипъ Петровъ съ братомъ тѣмъ временемъ подошли, посмотрѣли на лежащаго пьянаго почтаря, на шапку, лежавшую на сажень отъ него, и, „убоявшись“, пошли своей дорогой. Здѣсь, игравшіе на берегу р. Кусовки, ребята сказывали имъ, что видѣли незнакомаго человѣка, проѣхавшаго мимо нихъ къ Псковскому озеру.

Этою же ночью къ крестьянину архіерейскаго с. Кусвы, Титу Трофимову, постучались въ окно его сосѣди и спросили его, почему онъ не уберетъ лошадь, которая ходитъ у него на гумнѣ съ хомутомъ? Титъ отвѣтилъ, что эта лошадь не его, и отправился вмѣстѣ съ ними посмотрѣть ее. Темногнѣдая лошадь оказалась совсѣмъ знакомою. Тогда Трофимовъ вспомнилъ о томъ, что онъ слышалъ отъ Осипа Петрова, и пошелъ къ митрополичьему сыну боярскому, Трофиму Леонтьеву, чтобы доложить ему объ этомъ. Трофимъ Леонтьевъ потребовалъ къ себѣ Осипа Петрова, допросилъ его, а затѣмъ, собравъ нѣсколько человѣкъ, поѣхалъ на то мѣсто, гдѣ долженъ былъ лежать пьяный почтарь. Силка лежалъ на томъ же мѣстѣ. Увидавъ, что онъ живъ, а только сильно пьянъ, Леонтьевъ приказалъ взять его на сани и привезъ его къ себѣ. Когда Ивановъ проспался, Леонтьевъ допросилъ его о сумахъ. Тотъ, разумѣется, не могъ ничего отвѣтить. Тогда Леонтьевъ взялъ его съ собою и поѣхалъ до Устинскаго погоста, распрашивая у всѣхъ встрѣчныхъ про сумы. Цѣловальникъ Устинскаго погоста, Аврамъ Ивановъ, разсказалъ Трофиму Леонтьеву о заѣздѣ Силки къ нему и о его пьянствѣ. Силка беззаботно говорилъ Леонтьеву: „хоть та лошадь съ сумами и ушла, но будетъ дома!”^[12].

Пришлось Силкѣ Иванову явиться къ Никифору Агаѳонову безъ сумъ. Тотъ уже безпокоился, что почтаря долго нѣтъ и въ 4-мъ часу ночи противъ 7-го января докладывалъ объ этомъ въ Приказной палатѣ воеводѣ Кир. Ал-ѣев. Нарышкину. Немедленно по явкѣ почтаря (за 2 ч. до свѣта) Агаѳоновъ и его самого представилъ воеводѣ. Силка сочинилъ цѣлую исторію: будто въ 3 ч. ночи возлѣ села Кусвы напало на него 10 чел. разбойниковъ съ рогатинами, отрѣзали пристяжную лошадь, его выбросили изъ саней и увезли сумы на тѣхъ самыхъ саняхъ куда-то ко Псковскому озеру. Онъ же, будто, на пристяжной лошади, поѣхалъ въ архіерейское село Кусву къ прикащику Трофиму Леонтьеву и потомъ вмѣстѣ съ нимъ гонялся за ворами до Устинского погоста, но никого не настигъ. На вопросъ, почему онъ не взялъ съ собой, когда ѣхалъ изъ Пскова, проводника, Силка отвѣчалъ, что не взялъ для того, чтобъ ему „ѣхать было легче“.

К. А. Нарышкинъ послалъ капитана Лаврентья Клепикова со стрѣльцами въ Псковскій уѣздъ, около Печорской дороги, для розыска сумъ; Силку Иванова посадилъ подъ стражу, а въ Москву написалъ о случившемся того же 7 января.

9 января явился къ воеводѣ Трофимъ Леонтьевъ. Онъ привелъ темногнѣдую лошадь и разсказалъ о томъ, какъ онъ розыскалъ пьянаго Силку, но прибавилъ, что о нападеніи разбойниковъ Силка ему ничего не говорилъ, когда они ѣздили искать сумы. Воевода послалъ еще для розыска сумъ капитана Михаила Клепикова и поручилъ послѣднему объявить всѣмъ окрестнымъ жителямъ, чтобы, безъ боязни отвѣтственности, нашедшіе сумы представили ихъ; если же они утаятъ, то не избѣгнутъ наказанія. Объ этомъ было объявлено также во Псковѣ во всѣхъ рядахъ и около Пскова въ посадахъ, черезъ бирича.

Капитанъ Лаврентій Клепиковъ привезъ свѣдѣнія объ обратной поѣздкѣ Силки Иванова, полученныя имъ отъ цѣловальника Устинскаго кабака и отъ дворцоваго крестьянина Степана Ѳадѣева. Цѣловальника Аврама Иванова допросили. Онъ разсказалъ, какъ Силка заѣзжалъ къ нему, пилъ вино изъ своего боченка и хвастался, что у него въ саняхъ есть еще большой боченокъ вина. Онъ, Аврамъ, не посмѣлъ отнять у Силки вина „для того, что онъ, Силка, ѣхалъ во Псковъ для в. г-ря почтового скораго дѣла“; а не объявилъ духовнымъ лицамъ Устинскаго погоста потому, что ихъ не было дома^[13]; провожатымъ же съ почтаремъ послать было некого.

Показаніе цѣловальника подтвердилъ его работникъ.

Степанъ Ѳадѣевъ и другіе крестьяне разсказали о своей встрѣчѣ съ почтаремъ въ дорогѣ, но про сумы никто ничего сказать не могъ. Возможно, что пьяный почтарь закрывалъ ихъ въ саняхъ собственнымъ тѣломъ.

15 января въ Псковскую Приказную избу пришли крестьяне деревни Шертова, Сенька Юрьевъ да Гараска Ивановъ, и привели бурую лошадь, которая подъ 8 января въ полночь^[14] оказалась у двора Гараски. Силка призналъ эту лошадь за ту самую, которая отнята была у него ворами.

На этотъ разъ для собранія свѣдѣній былъ посланъ въ Шертово самъ подъячій Никифоръ Агаѳоновъ.

16 января вернулся ни съ чѣмъ къ воеводѣ капитанъ Михаилъ Клепиковъ. 0 сумахъ узнать ему ничего не удалось.

17 января Силку Иванова подвергли пыткѣ. Онъ подтвердилъ свое прежнее показаніе, добавилъ даже, что „воры” вытащили его изъ саней за горло, били въ шею и замертво бросили его на берегу Великой. Показанія Леонтьева и цѣловальника онъ опровергалъ, насчетъ же вина сказалъ только, что въ Устинскомъ кабакѣ онъ выпилъ на 2 деньги, а у него вина никакого не было.

17 января изъ Москвы послѣдовалъ указъ: „о тѣхъ пропалыхъ зарубежскихъ почтовыхъ сумахъ во Псковскомъ уѣздѣ около той дороги всѣми волостьми и людьми розыскать всякими сыски накрѣпко, какими мѣрами и отъ кого той почтѣ такая гибель учинилась”. Но еще раньше, чѣмъ дошелъ до К. А. Нарышкина этотъ указъ, этотъ воевода получилъ письмо отъ А. А. Виніуса, въ которомъ послѣдній отъ государева имени просилъ Нарышкина „про воровство и отъемъ почтовыхъ сумъ всякими мѣрами и крайнимъ стараніемъ по порубежнымъ погостамъ и деревнямъ розыскать” и среди крестьянъ явно и тайно разузнавать, куда побѣжали грабители, не къ Ригѣ-ли или къ Ругодиву^[15]. Виніусъ просилъ даже Нарышкина обѣщать награду тому, кто дастъ свѣдѣнія.

Получивъ письмо Виніуса, Нарышкинъ распорядился подвергнуть Силку Иванова вторичной пыткѣ, 22 января. На этой пыткѣ злополучному почтарю дано было 16 ударовъ, да трижды жгли его клещами. Почтарь разсказалъ о своей поѣздкѣ въ зарубежный кабакъ и о томъ, какъ онъ пилъ въ дорогѣ и въ Устинскомъ кабакѣ; относительно же разбойниковъ сказалъ, что всю исторію о нападеніи онъ сочинилъ, желая оправдать себя въ потерѣ сумъ.

Послѣ этого Нарышкинъ второй разъ послалъ къ Шведскому рубежу для розыска сумъ капитановъ Флорова и Шестакова и приказалъ имъ по большимъ и проселочнымъ дорогамъ и по погостамъ „всякихъ чиновъ людьми и уѣздными крестьяны” розыскать про тѣ почтовыя сумы и объявить всѣмъ жителямъ: кто сумы нашелъ, а объявить объ этомъ не смѣетъ, чтобы безъ боязни эти сумы, хотя бы распечатаныя, привезъ въ Приказную палату во Псковъ и получитъ за это награду; если же кто утаитъ найденныя сумы, или, зная объ ихъ находкѣ, не донесетъ, тѣ, когда это обнаружится, будутъ строго наказаны.

Обо всемъ этомъ воевода отписалъ въ Посольскій приказъ 26 января. Но происшедшій случай, очевидно, такъ встревожилъ правительство, что на мѣсто Нарышкина былъ назначенъ другой воевода и 28 января Силка Ивановъ былъ допрошенъ снова воеводою Ив. Ив. Головинымъ.

28 января Силка показалъ то же, что и 22-го. Головинъ послалъ еще разъ въ митрополичье Кусовское село митрополичьяго дьяка Григ. Протопопова, подъячаго Приказной палаты Якова Коурчина и псковитина посадскаго человѣка Поликарпа Бахарева. Они узнали про то, что крестьяне Осипъ и Максимъ Петровы видѣли незнакомаго человѣка, когда онъ увозилъ сани Силки Иванова, гдѣ должны были находится почтовыя сумы. Хотя Петровы пробовали запираться въ томъ, что они это видѣли, но на допросѣ у воеводы разсказали, что видѣли. Осипъ Петровъ вынужденъ былъ сознаться, что онъ во-время не донесъ кому слѣдуетъ о томъ, что видѣлъ, и въ этомъ винился, хотя и прибавлялъ, что сдѣлалъ это „простотою своею, а не съ хитрости”. Степанъ Ѳадѣевъ также еще разъ повторилъ свой разсказъ. Чтобы окончательно убѣдиться въ томъ, что никто изъ этихъ лицъ сумъ не взялъ, ихъ подвергнули пыткѣ; но ничего новаго не узнали.

Дѣло было безъ движенія 2 мѣсяца.

6 апрѣля, у крестьянина помѣщицы Дарьи Неѣловой, деревни Камня, Ивашки Аѳанасьева, былъ въ гостяхъ Псковскій воротникъ, Ермолка Лукинъ, съ матерью и женою. Когда они уходили, ихъ пошла провожать сестра Аѳанасьева, Авдотья. Въ лѣскѣ, въ снѣгу, она увидѣла въ двухъ десятинахъ разстоянія отъ ихъ двора, двойныя сумы и указала на нихъ Лукину^[16]. Всѣ вмѣстѣ осмотрѣли сумы. Зашивочные ремни у глухихъ концовъ были перерѣзаны. Лукинъ сказалъ, что это — сумы не простыя, а, должно-быть, почтовыя (о пропажѣ почтовыхъ сумъ Лукину пришлось раньше слышать). Ничего не вынимая изъ сумъ, они положили сумы на томъ же мѣстѣ. Лукинъ сказалъ Авдотьѣ, чтобы поберечь сумы, а самъ пошелъ во Псковъ. Авдотья, оставивъ сумы, пошла домой и разсказала о находкѣ брату. Иванъ Аѳанасьевъ немедленно отправился къ тому мѣсту съ сестрою, взялъ сумы, принесъ къ себѣ и собирался 7-го числа утромъ доставить ихъ во Псковъ, въ Приказную палату. Этого сдѣлать онъ не успѣлъ. Ермолка Лукинъ объявилъ о находкѣ своему хозяину, псковитину Ив. Аѳ. Кокошкину и они вдвоемъ отправились за сумами. Сумъ на мѣстѣ не оказалось и въ тотъ же вечеръ, 6-го числа, они явились къ Аѳанасьеву, взяли сумы и представили ихъ въ Псковъ, въ Приказную избу, въ 3 часу ночи.

Воевода осмотрѣлъ сумы. Печати на нихъ были въ цѣлости, но у глухихъ концовъ ремни были перерѣзаны, а у одной сумки ремень былъ совсѣмъ оторванъ. Сумы заплеснѣвѣли и письма были мокры. Письма были перебраны, высушены и отправлены въ Москву. Что въ Москвѣ по провѣркѣ оказалось, было сказано нами выше.

Иногда среди ямщиковъ возникали вообще непорядки, въ которыхъ или они сами бывали виноваты, или ихъ старосты, или даже воеводы. Разскажемъ нѣсколько такихъ случаевъ.

Немедленно вслѣдъ за обновленіемъ Виленской почты произошли осложненія на Можайскомъ яму. Можайскій воевода, Ероф. Богд. Чернышевъ, получивъ указъ о возобновленіи почты, объявилъ Можайскимъ ямщикамъ, что они опять должны принимать почту, возить ее быстро, и днемъ и ночью, не стоять и не мѣшкать; приказалъ „съ великимъ подкрѣпленіемъ подъ смертною казнію”, чтобы ямщики „в. г-рей дѣлу мѣшкоты и простою не чинили” и чтобы въ тотъ день и часъ, когда онъ, воевода, будетъ отпускать ихъ къ Москвѣ или Вязьмѣ, они давали бы ему росписки въ пріемѣ почты. 6 августа 1685 года ямской прикащикъ Иванъ Колюпановъ доложилъ воеводѣ, что Можайскіе ямщики пропустили 2 почты отъ Можайска къ Москвѣ, не записавъ въ Можайской Приказной избѣ и ничего не сказавъ прикащику; а когда этотъ послѣдній началъ имъ за это выговаривать, то они хотѣли его побить и заявили, что они не желаютъ слушать воеводу и записывать почту. Въ тотъ же день ямской староста Сергѣй Кукишевъ и ямщики заявили воеводѣ, что они не представили почту въ Приказную избу для скорости, а Вяземскимъ ямщикамъ дали росписку и письма отправили въ Москву, Ивану же Колюпанову они объ этихъ письмахъ объявляли. Когда, вскорѣ послѣ этого, воеводѣ приходилось для скораго дѣла посылать къ ямщикамъ за подводами, даже съ прогонными деньгами — ямщики стали отказывать въ подводахъ. Воевода обо всемъ этомъ написалъ въ Москву и оттуда получено было строгое предписаніе, чтобы ямщики исполняли все по государеву указу немедленно^[17].

О томъ, какъ ямской прикащикъ едва не сдѣлался виновникомъ серьезныхъ безпорядковъ среди ямщиковъ, разсказано было выше (дѣло Новгородскаго ямского прикащика Шишкина, 1688 г.). Теперь разскажемъ случай, какъ воеводы иногда вели себя съ ямщиками.

19 іюня 1684 г. былъ полученъ въ Москвѣ отвѣтъ Тверскаго воеводы на циркулярную грамоту объ ускореніи почтовой гоньбы и розыскѣ виновныхъ въ медленности. Воевода Кузьма Елиз. Квашнинъ сообщалъ, что не можетъ разыскать виновныхъ. Ямской староста и ямщики сказали ему, что у нихъ нѣтъ записей, кто и когда пригонялъ почту, а подорожныя съ такими записями находятся въ Москвѣ. Одновременно ямщики Тверского яму, Кондратій Кипріяновъ съ товарищами, били челомъ государямъ, прося запретить воеводѣ чинить у нихъ розыскъ о медленности гоньбы: воевода, по недружбѣ, придирается къ нимъ — „волочитъ, убытчитъ и грозитъ съ пристрастіемъ”. Государи указали дѣлать розыскъ не воеводѣ, а ямскому прикащику, Василью Коняеву^[18].

Мы видѣли, что еще въ эпоху Марселисовъ вопросъ о вознагражденіи ямщиковъ за почтовую гоньбу не былъ разрѣшенъ положительно; видѣли мы также, какъ этотъ вопросъ пытались ставить воеводы Пскова и Новгорода. Въ изучаемую эпоху такой вопросъ былъ поставленъ, — неизвѣстно, по какому поводу — Приказомъ Большой казны. Вѣроятно по какому нибудь указу или помѣтѣ пришлось ему заплатить прогоны, и вотъ онъ обратился съ памятью въ Посольскій приказъ прося разъясненій о почтовомъ дѣлѣ: когда и по какому указу учинена почта, для чего, сколько ямщикамъ платится прогоновъ за почтовую гоньбу и изъ какихъ доходовъ, какая плата взимается за письма, кто ее взимаетъ и на что ее расходуютъ (5 марта 1691 года). Посольскій приказъ отвѣтилъ на этотъ запросъ большою выписью, въ которой разсказалъ всю исторію почты съ 173 (1665) года, привелъ содержаніе всѣхъ существующихъ договоровъ и постановленій, а относительно платы заявилъ: 1) прогоны даются почтарямъ изъ Посольскаго приказу, и за 198 (1690) годъ ихъ выдано 79 руб. 14 алт. 5 ден.; 2) собираетъ ли Виніусъ деньги за письма, сколько, и куда ихъ расходуетъ — того въ приказѣ невѣдомо, и въ приказъ онъ тѣхъ сборныхъ денегъ не отдаетъ^[19]. Но эта выпись не отличается правдивостью: 1) прогоны платили и другіе приказы, какъ намъ извѣстно еще изъ эпохи Марселисовъ; 2) почта всецѣло находилась въ вѣдѣніи Посольскаго приказа, и Виніусъ былъ дьякомъ этого приказа; поэтому странно, что въ приказѣ ничего не знали о сборѣ денегъ за корреспонденцію.

Среди всѣхъ вообще почтовыхъ дѣлъ Московскаго Архива Министерства Иностр. Дѣлъ документы объ уплатѣ прогоновъ ямщикамъ за почтовую гоньбу играютъ первенствующую роль въ количественномъ отношеніи. Ни одинъ картонъ не свободенъ отъ такихъ дѣлъ, а въ нѣкоторыхъ (напр. въ 4-мъ) они занимаютъ добрую половину. Каждое изъ такихъ дѣлъ начинается обыкновенно челобитною ямщиковъ того или другого яма съ указаніемъ сроковъ, за которые прогоны не выплачены. На челобитной пишется помѣта, по которой дѣлается выписка изъ дѣлъ. Въ этой выпискѣ иногда излагается вкратцѣ вся исторія той или другой почты; сюда же прикладывается „сказка” почтмейстера о количествѣ почтовыхъ отпусковъ, сдѣланныхъ съ данными ямщиками за опредѣленный срокъ. Далѣе идетъ обыкновенно подсчетъ слѣдуемыхъ денегъ и резолюція объ уплатѣ съ указаніемъ того учрежденія, которое должно произвести уплату. Вотъ нѣкоторыя данныя изъ этихъ дѣлъ^[20].

Плата всегда вычислялась по 3 деньги за 10 верстъ за 1 подводу. Число подводъ въ годъ различно, но не болѣе 52 (не считая нарочныхъ, которыя оплачивались отдѣльно и употреблялись чрезвычайно рѣдко). Уплата производилась до 1690 года обыкновенно изъ Посольскаго приказа (Виніусъ неохотно вступалъ въ сношенія съ Ямскимъ приказомъ), а послѣ этого — изъ Новгородскаго приказа, хотя были отдѣльные случаи выдачи денегъ изъ Ямского приказу, Большой казны, Володимерскаго приказу, Галицкой и Устюжской чети. Провинціальнымъ ямщикамъ часто выдавались деньги изъ мѣстныхъ Приказныхъ избъ. Съ 1700 г., когда доходы Новгородскаго приказа и Четей были взяты въ Ратушу, за уплатою прогоновъ иногда обращаются туда. Но въ концѣ періода состоялось распоряженіе, чтобы Матвѣй Виніусъ по всѣмъ почтамъ платилъ прогоны изъ своихъ средствъ (какъ это было на Архангелогородской почтѣ); кромѣ данныхъ, имѣющихся въ дѣлѣ о преобразованіи Виленской почты (см. выше), намъ попалось еще черновое письмо А. Виніуса Смоленскому воеводѣ, Вл. П. Шереметеву, такого содержанія:

„Г-рю моему Володимеру Петровичу. Здравія твоего, государя моего и всякаго благополучія на лѣта многа желающе, многократно челомъ бью. При семъ тебѣ, г-рю моему, мое прилѣжное есть прошеніе: аще возможно, чтобъ о всякихъ государевыхъ дѣлахъ отписки посылать съ обычайною зарубежскою почтою, а не нарочными, какъ нынѣ нѣколико почтъ прибѣжали мнѣ безъ твоего, г-рь, извѣстія, съ небольшими отписками о дѣлехъ не зѣло нужныхъ; а извычайная, г-рь, почта ходитъ по вся недѣли сряду, а буде когда самое нужное дѣло позоветъ на чрезвычайную почту, и то изволишь приказать посылать по своему разсмотрѣнію, а буде дѣла приказные, не зѣло нужные, пожалуй, вели, г-рь, посылать съ обычайною Вилинскою почтою, потому что прогоны положены платить мальчику моему, и въ томъ ему только будетъ убытокъ напрасной, и о семъ и паки твоего, г-ря моего милостиваго, прося жалованья, премного челомъ бьетъ А. Виніюсъ. 1701 г., марта въ 12 д.^[21]

Въ наказѣ преемнику Виніусовъ, П. П. Шафирову, прямо указано, что прогоны ямщикамъ обѣихъ (Виленской и Архангелогородской) почтъ долженъ уплачивать почтмейстеръ изъ своихъ сборовъ, по полугодіямъ^[22].

______________

1. На большихъ рѣкахъ находились обыкновенно плавучіе мосты, неустойчивые и легко погружавшіеся въ воду.
2. Такія пѣшеходныя путешествія приходилось дѣлать иногда на нѣсколько десятковъ верстъ часто черезъ грязи, болота, лѣсныя дороги, загроможденныя упавшими деревьями, страдая отъ тучъ комаровъ и мошекъ, дрожа при мысли о лѣсныхъ звѣряхъ и разбойникахъ (срв. „Кр. очеркъ развитія вод. и сух. сообщеній“, Спб., 1900, стр. 86).
3. Т. II, № 45.
4. М. Архивъ Мин. Юст., Новг. стола Разр. столбцы, № 211, л. 407—409 и 435—437.
5. Guarient an Herrn von Dolberg, 29 Apr. 1699: „Muss gestehen, dass ohnerachtet dess vorgekehrten unpractiquablen Weges, anlauffenten Wassers und anderer mit Eingehentem frühling bevorstehenten difficultäten, sehr besorget, ess mögten vielleicht durch Tzs. ordre, alle Einlauffente schreiben nach Veronisch gesendet… und nach gutbefindung aussgeliefert oder zurückbehalten werden (Dukmeyer, I, 101).
6. Въ этой челобитной ямщики заявляютъ, что отъ Загорья до Мшаги — 90, а до Пскова — 35 верстъ.
7. Т. II, № 38.
8. Т. II, № 67.
9. Дѣло Кузьмина, очень попорченное временемъ, возстанавливается, благодаря частымъ повтореніямъ однихъ и тѣхъ же показаній. См. т. II, № 71.
10. Т. II, № 80. Дѣло это разсказано и у г. Хрущова, но авторъ этотъ, по небрежности, придѣлалъ къ нему конецъ изъ другого дѣла — ямщика Трофима Иванова, о которомъ сейчасъ будетъ рѣчь.
11. Т. II, № 81.
12. Силка Ивановъ отказывался отъ этихъ словъ и на допросѣ и даже на пыткѣ.
13. Эту часть показанія Аврамъ Ивановъ послѣ измѣнилъ и просилъ подъячихъ Никифора Глаголева и Максима Ѳедорова оторвать конецъ его показанія и написать, что вина онъ у Силки не взялъ потому, что „ему никакого указу на это отъ бурмистровъ не было было”, и насчетъ духовныхъ лицъ отозвался, что не помнитъ, были-ли они дома или нѣтъ. За услугу Аврамъ далъ подъячимъ 2 алт. 2 деньги. На такое обращеніе съ документомъ Никифоръ Агаѳоновъ жаловался воеводѣ; но это дѣло сочли, очевидно, неважнымъ.
14. Жена Гараски Иванова, Прасковья и другіе свидѣтели говорили, что лошадь была у двора Гараски противъ 8 янв. въ полночь; 8-го они водили ее для объявки на Колпинской погостъ, но не заставъ ни попа, ни причта, продержали ее у себя до 9-го. Гараска же и нѣкоторые другіе утверждали, что лошадь пристала противъ 9-го числа.
15. Виніусъ подозрѣвалъ, что нападеніе на почтаря подстроено враждовавшимъ съ нимъ Рижскимъ почтмейстромъ Греномъ, чтобы досадить русской почтѣ.
16. Мѣсто это было въ трехъ верстахъ отъ почтовой дороги.
17. Т. II, № 62.
18. Ibidem, стр. 97—98.
19. С. Г. Г. и Д., т. IV, 629; П. С. З., III, № 1402.
20. Въ т. II есть нѣсколько такихъ дѣлъ.
21. М. Арх. М. И. Д., Почт. Дѣла, карт. 6, л. 310 об.
22. См. т. II, стр. 520.