Курлык, 7 апреля 1895 года. Устроив в Курлыке склад экспедиционного багажа, а также оставив верблюдов и часть лошадей под присмотром четырёх человек из состава отряда, экспедиция 1 декабря в числе восьми человек двинулась в путь в Сы-чуань. Караван состоял из девятнадцати вьючных яков и десяти верховых лошадей. Задача экспедиции заключалась в обозрении малоизвестной местности до Да-цзянь-лу. Срок возвращения к складу был определён чрез восемь месяцев, то есть в июле.
Первые дни по Курлыкской долине экспедиция двигалась медленно; новые караванные животные, с которыми мы никогда раньше не путешествовали, оказались несравненно тяжелее в обращении, чем верблюды. Затем, впереди лежала пустынная местность до Баин-гола, самой богатой и многоводной реки в Цайдаме. Необходимо было пройти пустыню в три перехода, делая ежедневно более 20 вёрст, на что с яками требовалось от семи до восьми часов, или, другими словами, на передвижение уходил весь короткий зимний день. Вся пройденная местность состояла из совершенно голых лессовых и галечных площадей; местами залегали солончаки, на которых росли кое-где редкие корявые кусты саксаула. Кругом было тихо; только изредка тишина нарушалась трещанием сойки (Podoces Hendesoni), да у самого каравана взлетала стайка чернолобых жаворонков (Otocyrus nigrifrons).
Погода за это время стояла довольно порядочная. Днём на солнце было тепло; ночные же морозы достигали двадцати и более градусов. Земная поверхность была свободна от снега; он встречался только в выемках, куда не заглядывали лучи солнца.
Река Баин-гол, на которую мы вышли, вытекает из озера Тосо-нор, лежащего в крайних к Цайдаму тибетских горах. В своём горном течении она носит название Еграй-гол. По выходе из гор Еграй-гол скрывается под землёй и только чрез 20—30 вёрст выходит снова на поверхность, уже под именем Баин-гола. Вступив к равнины южного Цайдама, описываемая река течёт здесь около 250 вёрст в северо-западном направлении и впадает в мелководное солёное озеро.
В том месте, где мы вышли на Баин-гол, река эта состоит из двух рукавов, лежащих в расстоянии около двух вёрст один от другого. Северный рукав, второстепенный, имел по ледяной поверхности 12—15 сажен ширины, тогда как главная водная ветвь достигала от 100 до 150 сажен ширины.
Берега Баин-гола довольно густо поросли кустарниками, среди которых преобладают хармык (Nitraria Schoberi) и тамариск (Tamarix Pallasii); в меньшем гораздо числе встречается сугак (Lycium ruthenicum, реже L. turcomanicum) и кой-где кендырь (Apocinum venetum). Из трав, кроме нескольких злаков, здесь часто попадаются касатик (Iris sp.) и Salsola sphaerophyza.
В числе птиц на Баин-голе впервые теперь нам встретился цайдамский фазан, найденный Н. М. Пржевальским ещё в 1872 г. и описанный им под именем Phasianus Vlangalii. Кроме того, из оседлых видов встречались: саксаульная сойка, Rhopophilus albosuperciliaris, и чернолобый жаворонок. Сюда же залетали с гор: гриф-монах (Vultur monachus) и бородач-ягнятник (Gypaëtus barbatus) в надежде поживиться добычей.
Из зверей мы нашли на Баин-голе антилоп харасульт, волков, издававших по ночам громкое завывание, лисиц и зайцев.
Стойбища монгол расположены по среднему течению Баин-гола. Эти кочевники, из боязни к тангутам, производящим разбойничьи набеги на Цайдам, держатся здесь сосредоточенно. Вблизи ставки монгольского князя Барун-засака, на одном из ключей, экспедиция устроила дневку. В день нашего прихода этот местный правитель явился первым с визитом. Будучи старыми его знакомыми, мы встретились с ним по-приятельски.
Пользуясь прекрасной погодой и свободным временем, я уехал с ночёвкой на охоту за фазанами, которые ютились по камышам болот, отстоящих в пяти верстах от бивака. Днём на солнце было настолько тепло, что ледяной покров таял. По открытым водным площадкам плавали утки-кряквы, крахали; вблизи берегов летали щеврицы и бекасы. Там и сям над жёлтым фоном камыша, отливая своей матовой белизной, проносились белые цапли и лебеди. Настреляв фазанов, я на другой день к полудню вернулся на бивак.
Дальнеший путь экспедиции шёл в том же юго-восточном направлении к хырме (крепостце) Шаирди. Река Баин-гол приходилась севернее. Покинув орошаемую ею полосу, мы вступили в каменистую равнину и на третий день по выступлении от ставки Барун-засака прибыли в Шаирди.
Означенная хырма Шаирди[1] стоит на левом берегу р. Еграй-гола и представляет крепостцу с невысокой глиняной стеною. Внутри её резко выделяется из рядов бедных, серых сакель высокая кумирня, выкрашенная в красный цвет. Здесь живут два тибетских ламы, из которых один управляет местными жителями, другой же исключительно состоит при кумирне и ведает жертвоприношениями. Будучи подчинены верховному ламе Банчин-Ирембучи и находясь в сношениях с тибетцами, здешние монголы представляют переходный тип к тангутам. Многие из виденных нами местных жителей скорее походили на тангутов, нежели на своих родных собратий. В нравах и даже в обычаях шаирдийских обитателей также много общего с их соседями. На тибетском языке они говорят совершенно свободно. Шаирдийцы далеко не так боятся тангутов, как цайдамские монголы; напротив, на разбойничьи набеги своих соседей платят им тем же.
Кругом хырмы расположены поля, обработываемые местными обитателями. Их же многочисленные стада скота пасутся в соседних горах, главным образом по долине Еграй-гола, где по боковым ущельям виднелись розбросанные юрты пастухов.
С приходом экспедиции в Шаирди наши яки заболели «хасой». Это обстоятельство задержало выступление до конца декабря. Болезнь животных выражалась выделением из рта вонючей слюны и слабостью ног, отчего яки большею часть времени лежали. Таковое состояние продолжается около недели, после чего отпадают копыта. Болезнь переходит постепенно на всех животных каравана. По совету монголов, мы лечили своих заболевших яков заячьим супом. Это лекарство нам рекомендовали и цайдамцы во время четвёртого путешествия Н. М. Пржевальского, когда той же болезни подверглись верблюды[2]. В скором времени мы должны были заменить тяжело переболевших яков «хайныками»[3], которые значительно выносливее и лучше в движении, но которые и ценятся много дороже яков.
Во время невольного продолжительного пребывания в Шаирли, мы хорошо познакомились с своими ламами. От них же узнали, что вверх по Еграй-голу пройти в это время почти невозможно, так как, во-первых, река имеет широкие ледяные забереги, во-вторых, посредине русло открыто[4], и наконец, в-третьих, вверх по долине к оз. Тосо-нору наметён глубокий снег.
Ввиду этих препятствий экспедиция принуждена была в передний путь миновать р. Еграй-гол, следуя севернее по её правым притокам. С этой целью, оставив Шаирди, мы переправились через Еграй-гол по льду и двинулись долиною к северо-востоку. На второй день, рано утром, прибыли в соседство тангутских стойбищ, откуда заранее у нас был подговорён проводник до Сун-паньтина или даже Да-цзянь-лу.
После добродушных и приветливых монголов тангуты сразу показались сварливыми и заносчивыми. Кроме того, наш будущий проводник сейчас же предупредил о своих собратьях, намеревавшахся ограбить караван экепедиции ночью. Пришлось усилить ночные дежурства и приготовиться ко встрече нападения. Ночь под новый, 1895, год была вся проведена под ружьём, так как конная шайка тангутов всё время рыскала вокруг нашего бивака, но, убедившись, благодаря ясной лунной ночи, в нашей полной готовности, они не решились произвести нападения. Утром же экспедиция двинулась в дальнейший путь, придерживаясь прежнего направления.
Местность несла горный характер; справа тянулся довольно высокий хребет, одетый в среднем поясе древовидным можжевельником и обильно засыпанный снегом. Слева горы мельче. По дну долины лежал также снег и чем выше, тем он был глубже. Всюду кругом виднелся корм и признаки тангутских кочёвок. Самих же тангутов, исключая охотничьих да сторожевых разбойничьих разъездов, уже не видели. Тем не менее ночные караулы были по-прежнему усиленные; в них только и заключалась гарантия нашей безопасности.
2 января мы поднялись на указанный хребет по перевалу Куку-котэль. Абсолютная высота его достигает 14 000 футов. Подъём и спуск довольно круты и каменисты. По обоим склонам лежал обильный снег. На первом из них, обращённом к северу, растёт довольно высокий и местами густой лес древовидного можжевельника, по-монгольски — арца. Во время нашего прохождения в ближайших зарослях мелькнула стайка дубоносов (Mycerobas carneipes) и быстро исчезла. По фону ярко-голубого неба плавно носились грифы. С вершины перевала к востоку и к югу от него открывается лабиринт гор, между коими лежит долина, выведшая нас чрез два перехода на следующий перевал — Балгатен-котэль, открывающий через вторую ветвь того главного хребта, который составляет непосредственное продолжение цепи Бурхан-Будда.
Описав в своем движении дугу, идущую вначале к востоку, а потом к югу, мы поднялись на второй перевал. Общий характер последнего одинаков с первым; абсолютная же высота его равняется 14 200 футам. Подъём, в особенности спуск с Балгатен-котэль довольно трудный. Прилегающая часть горной группы несёт дикий характер. Гребень скалист; ущелья узки, извилисты и пересекаются частыми обрывами. Местами лежал свет; местами виднелись открытые луговые площади, по которым и их соседним скалам лепилась арца (Juniperus Pseudo-Sabina).
Следуя вниз с перевала Балгатен-котэль по наплывам льда, мы на другой день вышли в долину реки Какты-гол, правого притока Еграй-гола. Означенная долина была свободна от снега, так что белый ледяной покров реки резко выделялся на сером фоне обнажённой земли. В некоторых местах при дальнейшем движении вверх Какты-гол оказался открытым. Замечательно прозрачные воды его катились то одним, то несколькими рукавами по песчано-галечному дну. Берега описываемой реки густо поросли тамариском и мирикарией. Из птиц замечены водяные оляпки (Cinclus sp.), летавшие с громким криком над открытыми водами реки. В соседних кустарниках ютились серые (Perdix cinerea robucta) и сифаньские куропатки; на ближайших скалах слышались голоса кэкэликов.
Несмотря на очень богатую кормом долину Какты-гола, мы кочевников нигде не встречали. Только вступив в долину реки Цаган-оботу, левого притока Какты-гола, экспедиция чрез несколько вёрст движения вверх достигла урочища Тулайту-иорол, обитаемого тангутами. Один из наших проводников (их было два) сообщил ещё раньше об этих кочевниках, как о совершенно мирных людях.
Местные тангуты считают своим главою ламу, который, в сущности, и распоряжается ими. С этим ламой нам удалось познакомиться и приобрести от него несколько хайныков в помощь караванным животным. Лама, много слышавший о европейцах вообще, ужасно интересовался нашими вещами и с большим интересом их рассматривал. Особенное же любопытство проявил при виде оружия (хотя это и не совсем подобает духовной особе), компаса, бинокля; часов же понять не мог. Просил на обратном пути уступить ему что-нибудь из русских вещей. Получив же кое-какие подарки при первом свидании, он остался нами чрезвычайно доволен и охотно исполнил нашу просьбу — дать проводника до следующего стойбища тангутов.
Здешние обитатели живут так же скученно, как и те, которых мы встречали раньше. Их многочисленные стада баранов, яков и лошадей паслись в соседних распадках гор. Корм ближайшей окрестности весь был выбит.
Долина Цаган-оботу, по дну которой катятся воды реки того же названия, была сплошь покрыта кустарниками балго-мото. В них ютились мелкие птички: пустынная синичка, завирушка, красный вьюрок и другие. Под ледяным карнизом мы заметили водяную оляпку.
9 января экспедиция следовала к перевалу Цаган-оботу. Направление пути было прежнее, юго-восточное. Соседние горы несут мягкий характер. Луговая растительность взбегает почти до гребня. В распадках гор спрятан низкорослый тальник, который густым ковром одевает северные скаты. Снег лежал только в верхнем поясе гор и по глубоким оврагам. На открытом же плато он был снесён ветром.
Поднявшись на перевал, абсолютная высота которого около 14 200 футов, мы встретили среди животной жизни тибетских представителей. По сторонам паслись стада диких яков, которые большею частью, несмотря на стужу, держались по гребням гор у снегов. На более низких местах бродили хуланы; вперемешку с ними паслись стройные антилопы ада. На всём пути луговое плато было изрыто норами пищух (Lagomys ladacensis). Вместе со зверями появились и птицы, свойственные высокому нагорью: сойка, вьюрки земляные, сокол Гендерсона и сарыч; последние два вида усиленно преследовали пищух.
Следующими двумя переходами экспедиция достигла озера Тосо-нор, лежащего на том же плато на высоте 13 300 футов над уровнем океана. Пройденная местность представляет всхолмлённое нагорье, прикрытое луговой растительностью. К северу осталась передовая ограда Тибета; к югу мутным силуэтом выделялась следующая цепь, высоко вздымающаяся на южном берегу Тосо-нора. На юго-востоке в пыльной мгле тускло блестели снега Амне-Мачина.
Первая стоянка экспедиции на озере Тосо-норе была на северном берегу, неподалеку от его восточной окраины. Здесь же мы устроили днёвку для производства астрономических работ и других научных изысканий. Затем, оставив озеро Тосо-нор до обратного следования, когда его удалось проследить на всём протяжении, мы снова повернули к северо-востоку на соседнее озеро — Хара-нор, или, как его называют тангуты, Дыг-мцо. Последнее лежит в двух днях пути на расстоянии 35 вёрст. Обставленное горами, подобно Тосо-нору, озеро Хара-нор вполовину меньше первого. Из его блестящей ледяной поверхности высоко вздымается горный остров, лежащий ближе к северо-западному берегу. Абсолютная высота долины, заключающей в себе воды описываемого озера, та же, что и Тосо-нора, то есть 13 300 футов. Животная жизнь остаётся прежней.
Далее нам предстоял путь в бассейн Жёлтой реки, в который и привёл нас следующий переход; а вторым переходом мы уже достигли р. Чурмыни, на которую немного ниже нашего вступления выходил путь Н. М. Пржевальского.
На р. Чурмыни, и вообще при вступлении в бассейн Хуан-хэ, характер местности видимо изменяется. Здесь русла рек спрятаны в глубоких ущельях, бока которых обставлены конгломератовыми отвесными стенами. Все воды имеют сток к юго-востоку и востоку, так как общее понижение высокого нагорья направлено в ту сторону. Всюду кругом высятся горы; к югу от Чурмыни стоит хребет, по словам тангутов, изобилующий золотом. Несколько лет тому назад китайцы многочисленными партиями разрабатывали земные недра. Налетевшие тангуты разгромили, однако, золотопромышленников, вследствие чего последние сюда уже больше не возвращались. Некоторые из местных кочевников отлично помнят, как удирали китайцы, и как долго земная поверхность прииска была покрыта белой пеленой муки, рассыпанной тангутами по ветру.
С приходом в бассейн Жёлтой реки мы встретили кочевников тангутов, носящих общее название Ртау и разделяющихся на три хошуна: Рту-Сюма, раскидывающие свои стойбища чёрных палаток по Чурмыни до перевала Мджугди-ла; Ртау-Мецын — между указанным перевалом и перевалом Мцый-Гунтук, и Ртау-Гунма — далее Мцын-Гунтука. Общая числительном ртауских хошунов простирается до 500 палаток. Номинально эти тангуты подчинены сининскому амбаню (губернатору), фактически же — галыкскому начальнику Гынса-Нгырё, которому подвластны 5 000 палаток, раскинутых в широком районе вокруг кумирни Роджа-Гомба.
Первое время здешние кочевники казались мирными обитателями. Нередко они являлись на наш бивак под предлогом торговли и просили показать оружие. Удовлетворив любопытство, они уезжали восвояси. Один из этих туземцев был взят в качестве проводника, но вскоре сбежал. Во всяком случае, среди кочевий первых двух хошунов мы двигались успешно.
Вступив на р. Чурмынь, долина которой здесь лежит на высоте 12 700 футов над уровнем моря, экспедиция направилась этой рекой вверх по течению. На всём переходе река имеет направление с юго-запада на северо-восток; пониже — она постепенно сворачивает к юго-востоку и, сохраняя последнее направление, впадает в Хуан-хэ. Ширина долины реки колебалась от четверти до половины версты; справа и слева горы носят мягкий характер и покрыты травянистой растительностью. В боковых глубоких распадках стелется тальник; по каменистому дну долины густо растёт облепиха. К югу же, откуда несутся воды реки, стоят высокие, дикие горы Амне-Мачин, ярко отливающие на солнце белизной своих снегов. В этих горах ущелье Чурмыни сдавливается в узкий коридор, который даёт только место для ложа реки. В месте расширения долины Чурмыни, на правом берегу реки, стоит большое «обо» (буддийский жертвенник). К нему часто стекаются богомольцы.
Миновав это «обо», мы покинули Чурмынь и поднялись на перевал Нджугуды-нига, на вершине которого и разбили свой бивак. Означенный перевал, весьма удобный, ведёт чрез отрог, залегающий между Чурмынью и его правым притоком — Нак-чю. Перевал поднимается над морским уровнем на 13 700 футов. Его вершина густо поросла травянистой и кустарной растительностью, среди которой порхали стайки больших жароворонков (Melanocorupha maxima).
На второй день движения от Чурмына мы стояли под главным перевалом — Мджугди-ла — на берегу реки Нак-чю, а третьим переходом и его оставили за собой. Перевал Мджугди-ла находится у восточной окраины той главной цепи Амне-Мачина, которая резко выделяется из всей своей группы высокою белою стеною, протянувшеюся с северо-востока на юго-запад. Средняя из седых вершин этой цепи особенно высоко поднята вверх и своей общей конфигурацией напоминает главную вершину Шаголин-намдзила в Нан-шане. Как там, так и здесь, могучие пики выглядят стражами, смотрящими по сторонам на зарождённые потоки. От восточной окраины высокой стены Амне-Мачина спускается ледник до самого перевала. Этот ледник плоский, с лёгким наклоном к востоку и югу; к северу он ниспадает круто. Ледник посыпан чистым, блестящим снегом. У своего основания он имеет линейные шрамы от действия движущихся камней; с северной же стороны, кроме того, заметны выдутия. Белое поле ограничивается на востоке мореной, которая, в свою очередь, протянулась грандиозным валом с северо-северо-востока на юго-юго-запад. Летом у подножия ледника ниспадают каскады. Теперь они замерли, будучи скованы льдом. Ещё ниже к югу несётся река, обильная водою.
У подошвы ледника красуется «обо»; неподалёку стоит приют лам-богомольцев. Вообще, эта снеговая группа богата всякого рода святынями. Многие богомольцы, даже женщины, предпринимают сюда паломничество, совершая обход гор Амне-Мачнн. Где-то во льдах таится монастырь влиятельного ламы. На этих возвышенных ступенях к небу человек может отдаться в полном уединении глубокому созерцанию души. Только в таковых местах — вдали от сует мира — и можно снискать духовную пищу аскету!
На перевале также имеется «обо». Абсолютная высота Мджугди-ла простирается до 15 000 футов. К востоку отдельные вершины поднимаются ещё на 1 000 футов, хотя вечного снега не имеют; временный же лежал кое-где пятнами. Камней на перевале сравнительно мало. Луговая растительность взбегает почти на самую вершину. Подъём и спуск — удобные. Снегу на обоих склонах лежало мало, так что тропинка была свободна для движения.
Из птиц мы заметили на перевале только одних вьюрков; спускаясь же с перевала в зарослях тальника, нашли альпийскую синичку. Далеко вниз, по луговым скатам гор, паслись стада кочевников и вился клубами дым их стойбищ.
Ущелье, по которому мы прошли, круто ниспадает к юго-востоку. Чрез 25 вёрст мы уже спустились на 12 000 футов абсолютной высоты в ущелье Юнги-чюнык. Направление последнего простирается к юго-западу, вглубь Амне-Мачина, куда мы и направили свои дальнейшие шаги. Пройдя несколько вёрст по глубокому живописному ущелью, экспедиция, поднявшись на одну из луговых террас, расположилась биваком. В таком прекрасном месте, богатом животной жизнью и красотой картин природы, решено было пробыть два дня.
Ущелье Юнги-чюнык, по каменистому дну которого шумно бегут воды реки Дейб-чю, берёт своё начало в 20 верстах на перевале Мцый-Гунтук. На всём означенном протяжении описываемое ущелье глубокое, дикое, извилистое. По сторонам высятся гигантские горы, густо прикрытые высоким можжевельником и сплошными зарослями тальника и других кустарников. Из соседних распадков круто ниспадали ледяные ручьи. Среди лесов ущелья пролегает тропинка, которая, как змея, вьётся по крутым откосам гор; порою она высоко поднимается вверх и лепится там по карнизам и висячим мостам; затем отлого или круто сбегает снова на дно ущелья. Сколько чудных картин путешественник видит по сторонам, пробираясь в этих местах. Внизу блестит река; по бокам вздымаются скалы, убранные зелёным лесом, на фоне которого блестят серебристые каскады; там выше — розсыпи и дикий гребень, на котором нанизано несколько снеговых шапок. Под сенью растительности или на открытых лужайках, вблизи шумящих вод, таятся или свободно разгуливают пернатые обитатели. Из них первое место занимает, конечно, ушастый фазан, который был замечен при самом входе в ущелье и который здесь так распространён.
В первый же день прихода в ущелье я отправился на охоту за голубыми фазанами. Здесь они, никогда и ни кем не преследуемые, были довольно смелы и не боялись охотника. Тем не менее, высмотрев первое стадо и удобно поместившись на скале, я долго-долго любовался этими прекрасными птицами. Удивительно красивы они на свободе: нарядные голова и хвост, голубое оперение, гордая походка и нежное ухаживание друг за другом невольно приковывают взор наблюдателя и отдаляют минуты выстрелов. Наконец, охотничья страсть, главным же образом желание пополнить колекцию, выводят из нерешительности. В две-три охоты я убил десять отличных экземпляров, пополнивших нашу орнитологическую добычу. Список последней увеличился вообще за время, проведённое в этом оживлённом ущелье. Тут были: два вида красных вьюрков; три вида завирушек, синицы и дрозды Кесслера. Все эти птички громко и нежно лили свои звуки в чаще кустарников. Высоко у скал проносились дубоносы и мелодично свистели в воздухе. На месте старых стойбищ копались каменные и белоспинные голуби, красноклювые и желтоклювые клушицы, горные вьюрки, сойки и другие. С россыпей верхнего пояса гор доносились громкие голоса уларов. Могучие пернатые — грифы: монах, снежный и бородач-ягнятник заканчивают собою поверхностный список пернатого царства.
Из зверей, по словам местных тангутов, в ушелье держатся: маралы, кабарга, барс, волк, рысь, заяц и мелкие грызуны.
В боковых ущельях спрятали небольшие молельни и жилища тибетских лам. В передний путь мы здесь никого не встречали; на обратном же, и то случайно, экскурсируя в горах, столкнулись с ламами-пустынниками. Последние заявили, что здесь святые места и стрелять нельзя. Их просьба была в точности исполнена, тем более что к тому времени мы уже успели собрать почти всех птиц, представлявших интерес для коллекции. На верховье Денб-чю стоит кумирня в главном ущелье. Служители её видели наш проходящий караван, но на бивак не приходили.
Вблизи перевала Мцын-Гунтук — самого отдалённого пункта нашей экскурсии — экспедиция расположилась биваком в надежде назавтра следовать дальше. Но рок судил иначе. В ночь на 28 января В. И. Роборовский столь сильно заболел, что продолжать дальнейшие исследования оказалось невозможным. Нечего говорить, как печально подобное обстоятельство вообще в путешествии, в особенности же в глубине высокого нагорья Тибета. Первые дни его болезни меня совершенно расстроили; всему отряду было также невесело. Больного ежедневно растирали спиртом, насыщенным солью. Слабые проблески поправления явились только на третий, даже на четвёртый день, и тогда только можно было что-нибудь решить. Двигаться вперёд нечего было и и думать; обратный же путь, так или иначе, ближе к цели; к тому же надвигалась весна.
Весь проведённый на нагорье январь стояли сильные холода, в особенности по ночам, когда температура спускалась до −33,5 °C. Правда, днём на солнце было теплее, но лишь в тихую погоду; когда же поднимался ветер, леденящая стужа становилась невыносимой. Только в глубоких ущельях бассйна Жёлтой реки климат оказался значительно мягче; но и здесь соседний Амне-Мачин нередко даёт о себе знать.
Итак, экспедиции суждено было вернуться, не дойдя шести-семи переходов до кумирни Роджа-Гомба, а, следовательно, и до извилины Жёлтой реки.
5 февраля, на девятый день стоянки, караван потянулся вниз по живописному ущелью. В. И. Роборовский двигался пешком по льду реки, будучи поддерживаем урядником Баиновым. Сидеть на лошади больной не мог; идти по горам, где ведут тропинки, также. Первое время он сильно уставал, и мы с большим трудом в три перехода пришли на то место ущелья, где ещё недавно с таким удовольствием провели два дня. Здесь устроили снова днёвку. Из всей зимней экскурсии ущелье Юнги-чюнык было самым интересным уголком. К сожалению, теперь мы уже не могли охотиться, давши о том слово местным богомольцам. Погода между тем стояла превосходная; дни настали продолжительные; воздух был особенно прозрачен. Красоты соседних ущелий манили к себе. Голоса голубых фазанов разжигали охотничью страсть.
Великолепны были и вечера в этом богатом ущелье: тёмные краски теневых сторон, особенный блеск освещённых, фантастичных вершин гребня, наконец монотонный звук ночных хищников производили своеобразный и оригинальный эффект в горах.
Расставшись с ущельем Юнги-чюнык, экспедиция стала подвигаться успешнее; 11 февраля уже бивак её стоял в двенадцати верстах от перевала Мджугди-ла. Ещё днем, когда только что экспедиция успела стать на ночлег, какие-то бродяги сообщили нашим проводникам, что нас за перевалом ждут разбойники, собравшись большим отрядом. Этот же отряд сторожил нас и за перевалом Мцый-Гунтук, но, узнав о возвращении, пошёл навстречу с другой стороны. Под таким впечатлением, держа себя настороже, отряд выскочил тотчас же, когда ночной часовой вскричал: «Нападение»! — и дал выстрел. На бивак прокралось несколько тангутов, которые успели обрезать арканы у трёх лошадей. Своевременный отпор заставил грабителей скрыться настолько быстро, что, выскочив из палаток, мы уже их не видели. А наутро, когда вьючился караван, с ближайшего холма заметили и своих лошадей, отбежавших в сторону. Таким образом разбойники ничем не поживились.
Теперь, убедившись воочию в коварных замыслах соседей, мы стали держать себя чрезвычайно осторожно. Следующий день прошёл благополучно. 13 февраля мы тогда двинулись на перевал, держась плотной кучей. Поднялись и спустились без всяких приключений. Вниз по Нак-чю теперь виднелось много тангутских стойбищ. Стада номадов паслись у самых снегов Амне-Мачина. В прозрачном воздухе эта снеговая группа блестела восхитительно! Во время движения вниз по р. Нак-чю нас догнал тангутский разъезд в тринадцать человек, быстро скакавший вслед за нами. На известном расстоянии двое тангутов отделились от общей партии и направились к нам; прочие поехали стороной. Подъехав к каравану, они объявились «шарва», то есть купцами, ехавшими из Сун-нань-тина; затем рассказали, что у них устали вьючные животные, и это заставило их обратиться к впереди шедшим тангутам для найма яков. Отчасти мы и поверили разъезду, который поскакал к ближайшим тангутским стойбищам. Там их встретило много народа. Между тем, сделав большой переход, мы остановились также неподалеку от кочевий.
Отовсюду кругом съезжались тангуты к чёрным палаткам; туда же подъехала «предательская шарва». Затем прибыл лама, и началось молебствие. Казалось, что так и следует! Позже стихли звуки барабанов и морских раковин.
В 4 часа пополудни, когда люди отряда готовились к обеду, унтер-офицер Смирнов, прислуживающий в нашей палатке, заметил подозрительных тангутов, скрывшихся за ближайший к биваку увал. Не успел он опомниться, как оттуда последовал выстрел, затем из разных мест засады дождём посыпались на наш бивак тангутские пули. В минуту мы были под ружьём, надев сумки с патронами. В. И. Роборовский, будучи ещё слишком слабым, чтобы быстро подвигаться, остался с урядником Жарким для прикрытия бивака. Я же с В. Ф. Ладыгиным и прочими людьми отряда горстью в шесть человек двинулся на встречу разбойников, которые рассыпались по увалу и открыли оттуда стрельбу. Две партии скоро были выбиты: в то время, когда первая убегала, вторая поддерживала огонь. Несколько человек на наших глазах поплатились жизнью. Но, как всегда, тангуты подхватывали павших товарищей и с ними скрывались из вида.
Покончив с большею частью разбойников, мы направились к правому флангу их, откуда на нас особенно много сыпалось пуль. Но, к своему удивлению, мы здесь никого не застали. Вероятно, эта партия, увидев бегство товарищей, вовремя последовала их примеру. К тому же оставшиеся на биваке от времени до времени посылали туда свои пули. Лишь одна конная партия, как выяснилось после, в ожидании успеха товарищей, ждала благоприятного момента, чтобы угнать наших караванных животных. Получив же приветственный залп, и она быстро исчезла.
Как видно, маленькая кучка, смело бросившаяся под огнём на укрытых разбойников, произвела на них такое впечатление, что они отказалось от задуманного грабежа и обратились в бегство.
Вернувшись на свой бивак, мы посылали от времени до времени залпы на 1 000—1 500 шагов по тем разбойникам, которые уже на лошадях выезжали из оврага и направлялись к соседнему стойбищу. Тем временем наступила темнота и стрельба стала бесцельной. Отряд экспедиции выпустил 600 патронов. После отражения разбойников мы прочистили свои винтовки и выпили чаю. Тут же заметили, что наша палатка оказалась простреленной в двух местах. Нельзя не удивляться счастью, что мы все уцелели. Казалось, что все шансы успеха были на стороне тангутов. Ведь они заблаговременно собрались в значительном числе из двух хошунов: Ртау-Мецын и Ртау-Гунма. Кроме того, предательски днём прокрались к ближайшему увалу и первые, превосходя нас во много раз числом, открыли огонь. Но что всего курьезнее, так это молебствие ламы, который благословил их на бой и предсказал успех[5].
Поздним вечером на ближайших тангутских стойбищах людей не было. Только одни стада номадов без присмотра бродили вдали от палаток. Тихая ясная ночь была вся нами проведена под ружьём. По временам раздавался лай псов и доносились крики разбойников. Быть может, нам готовилось мщение. Но всё минуло благополучно.
Наутро 14 февраля, в 9 часов, мы уже двинулись в путь. Высланный разъезд следовал впереди ближайшим гребнем гор. Когда караван миновал стойбища тангутов, последние стали показываться из боковых ущелий гор и направляться к покинутым жилищам.
Когда мы поднялось на перевал Нджугуды-нига, нам открылся вид на водораздел бассейна Жёлтой реки и вод Цайдама. Туда, на северо-запад, и лежал обратный наш путь — к озеру Тосо-нору. Переправившись чрез Чурмын и один из его притоков, мы остановились биваком в долине главной реки.
В версте от нашего бивака, на противоположном берегу, стоит «обо», о котором упоминалось выше. На наших глазах к нему начали съезжаться тангуты и служить молебствия. Мы уже думали, что на экспедицию готовятся новое нападение. Между тем, по окончании молений, к нам приехал лама-галык, знавший о нападении ртауских тангутов, с заявлением: «Что непременно попросит своего отца Гыпса-Нгырё наказать нападавших на нас». Вообще, этот лама нам очень понравился. В эти места он попал за сбором подаяний на кумирню Роджа-Гомба, где постоянно живёт; кроме того, он очень часто и подолгу живёт в монастыре Лабране. Вместе с тем, он считался ламой у того начальника галыков, который кочует на извилине Жёлтой реки при урочище Кансыр или Гансыр.
Днём погода стояла ясная, тёплая. Ночью же она совершенно испортилась: с северо-запада пришла густая пыль и понизила температуру, а наутро, когда мы двигались по всхолмлённой долине, начался сильный буран, поднявший в воздухе тучи пыли. Временные порывы останавливали вьючных животных; лично нам ветер спирал дыхание, обдавая невыносимой стужей. Тончайшая пыль слепляла глаза, налетавшие вихри не давали возможности двигаться вперёд. Сделав 7 вёрст, караван остановился в одной из многочисленных балок, спускавшихся с соседних гор. Наши палатки, поставленные с большим трудом, сильно трещали под напором бурана; деревянные устои скрипели, точно снасти на судне. Можно себе представить, как было холодно под нашим белым покровом. Особенно тяжела была в это время служба людей. Ночные дежурства по-прежнему держались усиленные. Вследствие малочисленности конвоя, приходилось стоять каждому человеку в течение ночи от шести до семи часов. Но к чести и славе чинов отряда, они всё время держали себя поистине молодцами.
На третий день движения от Чурмына мы уже поднялись на перевал-водораздел Шиму-лабдын, абсолютная высота которого простирается до 13 700 фут. Собственно водораздел представляет узел отрогов северных и южных гор. Вершина его носит мягкий, луговой характер. С высшей точки Шиму-лабдын открывается вид не только на долину, но и на самое озеро Тосо-нор. К сожалению, в воздухе висела пыльная дымка.
Как на вершине, так и по обоим склонам водораздела, кочевало много тангутов. Везде по распадкам гор темнели их чёрные палатки, а по роскошным травянистым площадям паслись огромные стада.
За перевалом, вблизи стад номадов, резвились табуны чуланов и небольшие стада стройных антилоп ада. Из птиц чаще других попадались на глаза сокол Гендерсона и земляные вьюрки.
Следующий переход привёл нас в урочище Джамкыр, на восточном побережье оз. Тосо-нора. Означенное урочище изобилует ключами, озерками, вообще представляет болотистую местность. В данное время большая часть влаги была скована льдом, блестящая поверхность которого сверкала под лучами заходившего солнца. Всё урочище богато травянистой растительностью; на жёлтом её фоне выделялись стада диких яков.
Теперь нам предстояло совершить движение по Тосо-нору, что и было исполнено в три перехода. Для этой цели был избран северный берег озера. Вообще, на берегах его экспедиция провела четверо суток. В это пребывание Тосо-нор представился нам более нарядным, нежели в передний путь, когда ледяной покров был занесён густою пылью и поверхность его нельзя было отличить от окружающей местности. Интересно то обстоятельство в Центральной Азии, что зимою во время буранов ледяная поверхность обильно покрывается пылью; с первыми же тёплыми днями согретый песок уходит в лёд, вследствие чего ледяной покров снова играет при лучах солнца своим прежним блеском. Так случилось и на описываемом озере.
Тосо-нор покоит свои прозрачные и пресные воды в долине, обставленной с севера и юга высокими горами. Простираясь в долину с юго-востока на северо-запад, озеро тянется в этом направлении 35 вёрст. Наибольшая ширина его около 12 вёрст; наименьшая — 5 вёрст. Общая же длина его окружности не превышает 80 вёрст. Глубина озера, по всей вероятности, изрядная. На скалах, омываемых волнами Тосо-нора, отлично был виден прежний более высокий уровень воды; разница же между зимним и летним уровнями простирается до двух футов. Толщина льда около 1,5 аршина. Почти в средней части из вод Тосо-нора поднимаются два небольших острова. Берега изрезаны заливами. Дно — песчано-галечное. По берегу найдены водоросли и моллюски. Озеро вскрывается, вероятно, в марте — не раньше. Тогда настает период весенних бурь. Они разбивают толстый ледяной покров, причём волны выбрасывают льдины на низкие берега.
Питается озеро, во-первых, ключевыми родниками урочища Джамкыра, во-вторых, впадающей с севера довольно многоводной рекой, и, в-третьих, по всей вероятности, немало влаги доставляют горы, лежащие к югу[6]. В северо-восточном углу озера, у подножия известковых скал, бьют горячие ключи. Температура их при выходе из земли была в 1 час дня 20 февраля +27,8 °C. По соседству с ключами виднелись открытые полыньи, приютившие стайку крахалей и чирков. Здесь же пойман пескарь.
Южные берега озера во многих местах скалисты. На северной же стороне взамен их раскидываются широкие луговые террасы; горы здесь несколько отодвинуты. На более низких площадях желтели густые ширики (тибетская осока).
Жителей на северном берегу озера не было, тогда как на противоположной стороне по ночам блестели огни, словно маяки, а днём на соседних горах виднелись чёрные палатки тангутов.
У западной окраины Тосо-нора, там где с севера впадает в р. Еграй-гол сухое широкое русло, кочевал не так давно один тангутский хошун, который то и дело производил набеги на своих соседей-монгол, не пропуская ни одной охотничьей партии. Словом, эти тангуты нападали на всех и каждого, слывя за лихих разбойников. Так продолжалось несколько лет. Наконец, монголы Цайдама и Куку-нора порешили наказать разбойников: соединившись вместе, под предводительством лихих батырей[7], они двинулись на грабителей. Разбойничий угол был разгромлен. Пять тангутов было убито; ещё больше ранено; остальные переловлены, связаны и препровождены китайским властям в Синин. После этого события западное побережье Тосо-нора сделалось доступным для монголов. Разбойники перекочевали далеко на восток, а вскоре и совсем исчезли.
Успех монголов быстро облетел соседнюю окрестность. Спустя некоторое время Курлыкский бэйсе (князь) таким же путём освободил себя от непрошенного соседства кукунорских тангутов. Эти последние незаметным образом придвинули западную границу своих кочёвок в Южно-Кукунорском хребте до ущелья Дзуха, то есть меридиана курлыкских озёр. Другими словами, стали вытеснять горных монголов в равнины. Тогда бойсе, поджигаемый успехом собратий на Тосо-норе, собрал всех своих подданных, владевших оружием, и с успехом прогнал тангутов.
Река Еграй-гол, по которой нам предстоял дальнейший путь к Шаирди, имеет протяжение[8] около 120 вёрст. В верхней своей части, до слияния[9] с р. Алак-нором, долина Еграй-гола носит бедный характер. Простираясь в ширину от 0,5 до 1 версты и более, она обставлена горами, скаты которых круты и по большей части стоят оголенными. Каменистое русло реки пролегает в балке с высокими берегами. В ширину балка имеет 30—50 сажен. Боковые русла горных потоков в это время стояли сухими. Дно их было устлано облепихой; более возвышенные площади были покрыты реомюрией: изредка появлялся дырисун.
В своём верхнем течении р. Еграй-гол имеет направление к западу; с этой же стороны течёт ему навстречу Алак-нор, так что долины этих двух рек представляют как бы одну долину, растянутую на большое расстояние. Место слияния рек возвышается на 12 000 футов над уровнем моря.
В среднем и нижнем течении Еграй-гол несёт свои прозрачные воды большой рекой, заключённой в глубокое, узкое и извилистое ущелье. Соединившись с Алак-нором, она вначале направляется к северу; затем вскоре уклоняется на северо-запад, чтобы вступить в равнины Цайдама. На всём последнем протяжении долина Еграй-гола представляет более отрадную картину. Боковые ущелья покрыты травянистой растительностью; дно — кустарной. В месте расширения долины залегають отличные луговые площади, среди которых с шумом бегут серебристые ручьи. На более крутых участках река осталась незамёрзшей и неслась то одним, то несколькими рукавами. В нижнем течении описываемая река принимает справа Какты-гол.
Отсюда до выхода из гор, на протяжении 30 вёрст, нам попадались монгольские стойбища. После столкновений с тангутами, монголов мы встретили с большой радостью.
Тем временем февраль пришёл к концу. Этот месяц, проведённый большею частью на высоком нагорье, был так же холоден, как и предыдущий. Ветры дули почти ежедневно. Когдаг же днём случались затишья, и небо прояснялось, солнце грело ощутительно. Жаворонки тогда уже пели по-весеннему. Такие проблески весны случались в последней трети месяца в долине Еграй-гола. Там выдавались нередко и отличные вечера, в особенности при урочище Цаган-сайгик, где экспедиция дневала. Как сейчас помню ту дивную ночь, когда глубокое ущелье Еграй-гола было освещено луной, стоявшей в зените. Светло было так, что я свободно читал. Соседние горы казались приближёнными. Освещённые стороны ущелий резко граничили с поглощёнными мраком, как день и ночь. Кругом всё спало; абсолютную тишину нарушал лишь шум реки; да и эти монотонные звуки скорее увеличивали нежели ослабляли прелесть весенней ночи в горах.
Бедный весенний пролёт птиц мы стали наблюдать со второй трети февраля. 18 февраля первыми были замечены утки-шилохвосты. Большое стадо этих птиц быстро пронеслось на север чрез долину Тосо-нора. Маленькая же стайка их приютилась на открытых водах близ урочища Джамкыр. Тут же держались и утки-чирки.
20 февраля на озере Тосо-норе показались нырки-белоглазые; 21-го мы увидели серых гусей, 24-го на реке Алак-нор обнаружены турпаны; там же на следующий день (25-го) мы вспугнули стадо уток-крякв и, наконец, 26-го появились гоголи. С 1 марта на устье Какты-гол мы заметили перелёт серых журавлей. Стая (по 100—300 голов) за стаей неслись эти сильные пернатые странники, потрясая воздух своими громкими криками. Красивый остроугольный строй этих стай с течением времени менял свою форму. Тогда же были наблюдены серпоклювы (Ibidorhycha Struthersii), державшиеся на Еграй-голе; в соседстве с ними вспугнута была пара бекасов. В ночь с первого на второе особенно много летело гусей и турпанов. Те и другие выдавали себя криком. 2-го пронеслось стадо нырков-красноносых.
3 марта экспедиция вернулась в хырму Шаирди. С этого времени настал холодный период. Ветры дули ежедневно сверху из ущелья Еграй-гола. В воздухе висела густая пыльная мгла, сквозь которую солнце светило в виде бледного диска. Вся Цайдамская котловина пряталась в пыли. Только около 3—5 часов вечера состояние погоды улучшалось: ветер стихал, стужа заменялась теплом. В общем в этих местах весна далеко не привлекательна. Река стояла в оцепенении, лишь днём открывались боковые ручейки и тихо несли свою воду. Ликующих, радостных голосов птиц совсем не было слышно. Словом, природа хранила ещё мрачный характер.
Подле нашего бивака держались по-прежнему каменные голуби; вблизи с криком проносились тибетские бульдуруки, на которых от времени до времени налетал сокол Гендерсона. Из мелких же птиц чаще других показывались: красные и земляные вьюрки, каменные воробьи и чернолобые жаворонки.
В Шаирди экспедиция простояла три дня. В оба пребывания около палаток теснилась масса туземцев. Со своими знакомыми, местными властями, мы виделись несколько раз. Чрез их посредство наняли пять новых вьючных животных, тогда как число наших караванных яков с каждым днём сокращалось.
Из Шаирди мы направились в горы Бурхан-Будда, где проживал теперь Барун-засак, правитель местных монголов. Его ставка находилась на р. Ихэ-гол, в глубоком кормном ущелье, в виду главного хребта, который в это время был засыпан снегом. Означенной ставки мы достигли в четыре перехода, следуя на юго-юго-запад. На всём пути пересекали горные отроги, уходящие к пустыне Цайдама. В нижнем поясе гор изобилует травянистая растительность; в среднем, кроме того, довольно часто попадается древовидный можжевельник и тальник. Воды было мало, русла речек по большей части стояли сухими. Погода в горах была отличная: ясная и днём очень теплая; по временам набегавший ветерок навевал прохладу. Несмотря на это обстоятельство, в природе ещё было мало жизни. Лишь изредка в голубой выси описывал свои красивые круги могучий гриф; дозором вдоль скал пролетал бородач-ягнятник, да внизу у тропинок испуганно вспархивало стадо кэкликов или на кустах бударганы металлически звенел Accentor fulvescens.
Придя р. на Ихэ-гол, экспедиция расположилась по соседству с Барун-засаком. С этим старинным знакомым мы встретились снова по-дружески. Мы отдали ему всех своих вьючных яков и хайныков, чтобы он доставил экспедицию на верблюдах в Курлык.
Пользуясь хорошей погодой и прежде чем покинуть горы, я съездил на охоту вверх по ущелью. Вся долина Ихэ-гола была заполнена стойбищами монголов; среди их войлочных юрт странно было видеть три чёрных тибетских палатки. Оказывается, в прошлом году две коренных тибетских семьи, покинув родные места (окрестности горы Бумза), прибыли в соседство здешнего владетеля, объявив, что они здесь сложат свои кости, точно также как остригли длинные, ниспадавшие до плеч волосы. Засак их принял и разрешил остаться навсегда. По отзывам монголов, новые переселенцы ведут себя отлично.
Миновав стойбища, разъезд через 5 вёрст следования по реке Ихэ-голу свернул к юго-западу ущельем Улькюн-бамбурчиту[10]. Означенное ущелье глубоко, дико, с страшным падением вниз; этим объясняется его безводие. Красота боковых распадков столь оригинальна, что невольно приковывала наше внимание. Дно их устлано травянистой и кустарной растительностью. По гребням гор и их утесам лепится арца то сплошным лесом, то одиночными деревьями. Чрез два часа мы уже было на перевале Бамбурчитын-котэль. С вершины его открывается лабиринт гор того же характера. Вниз убегает глубокое извилистое ущелье Ару-бамбурчиту. На всём своем пути зверей мы не встречали, вследствие многолюдства. Только когда монголы покидают горы, спускаясь в Цайдамскую равнину, сюда приходят маралы, кабарга и медведи. Из птиц были замечены тибетские улары, красные вьюрки, альпийские синицы и дрозды Кеслера. На этих наблюдениях и закончилась охотничья поездка.
Утром 16 марта наш караван потянулся вниз по Ихэ-голу. Верблюды двигались несравненно быстрее, нежели яки и хайныки. В два перехода экспедиция перенеслась к хырме Барун-засака, а 20-го числа бивак её стоял уже в долине Байн-гола. В это время река быстро катила свои грязные воды. В месте переправы, Гянджур-гатама, плес Баин-гола имеет от 30—50 сажен ширины. Вода при нас вскрылась только в главном русле, а по сторонам остались ледяные забереги. Глубина брода простиралась до 2—3 футов.
Благополучно переправившись на правый берег реки, караван направился вниз по её течению. Чрез 23 версты мы достигли того места на северном рукаве, куда впервые вступили, идя в передний путь. Здесь, при урочище Ханан-цаган, в виду предстоящей пустыни, устроили днёвку. Кстати нам удалось произвести астрономическое наблюдение. Погода выдалась редко хорошая. Днём на солнце грело по-летнему; в глинистой почве в 1 ч. дня термометр показал +40,3 °C. Воздух был настельно прозрачен, что хребет Бурхан-Будда — эта гигантская стена, огораживающая Тибетское нагорье, был виден совсем отчётливо. Главные вершины, засыпанные снегом, ярко блестели на солнце.
По долине реки Баин-гола держалось много пролетных птиц; но по большей части это были те же виды, которые наблюдались нами в горах. В числе незамеченных раньше можно упомянуть: индийского гуся, черноухого коршуна, черногорлого дрозда и чекана.
Покинув растительную полосу Баин-гола, мы вступили в солончаковую равнину, раскинувшуюся в ширину на 20 вёрст. Границей между той и другой служат пески, протянувшиеся грядой с запада на восток. Однообразна и утомительна картина солончаковой равнины; её не оживляет и р. Булунгир, протекающая в северной части солончаков. Мутные и соленые воды Булунгира несутся широким руслом, одним и несколькими рукавами. Глубина в месте брода около двух футов.
Тотчас за Булунгиром поднимается каменистая возвышенность, отделяющая Цайдам от Курлыка. У южного ската этой возвышенной площади экспедиция сделала временный привал; затем мы поднялись вновь, чтобы в два дня пересечь пустыню, ширина которой на нашем пути следования простиралась до 77 вёрст. В 5 часов вечера мы остановились биваком в солончаковой впадине, где был разбросан жалкий камыш и редкие кусты тамариска. У туземцев это урочище носит подходящее название — Му-шакшик, то есть худой корм.
Днём на солнце было очень тепло и тихо; к вечеру же поднялся сильный буран с ю[?][11] воздухе тучи пыли и песка. Небо было [?] буран только ночью. Наутро погода стала [?] прояснело.
Впереди лежал мелкосопочник, состоящий из пес[чани]ков и красных глин. Выдающаяся, по величине и х[а]рактеру, гора носит название Абдыринте-ула. Караван перевалил мелкосопочник восточнее этой горы. Подъём и спуск ничтожные. По обоим скатам поверхностный слой почвы усыпан песком и галькой.
Из растительности характерным деревом явился саксаул. Из животной же жизни замечены антилопа хара-сульта и заяц. Пернатых представителей казалось больше: стайками проносились степные бульдуруки; по кустам саксаула трещали сойки; на земле сидели жаворонки. Изредка к северу летели вереницы серых и индейских гусей. Но нагретой песчано-каменистой почве ползали жуки, между тем как ящерицы ещё не показывались. В этот день, как и в предыдущий, пройдя 20 вёрст, мы сделали привал и вторым приёмом наконец осилили пустыню. В воздухе висела пыльная дымка, значительно сокращавшая горизонт. Даже высокая гора на северном берегу Тосо-нора, отстоявшая не более 5 вёрст от нашего пути, была слабо заметна. Мутно-голубой отблеск вод самого озера казался чем-то непонятым.
Поднявшись на вершину последнего кряжа общей возвышенности, открывается вид на долину р. Банн-гола (Курлыкского). Камыши на своём жёлтом фоне резко выделяли как реки, так и бесчисленное количество водных площадок, красиво блестевших под лучами низко опустившегося солнца. У границы болотной растительности ютились номады, подле юрт которых паслись их многочисленные стада. Вскоре затем и мы вступили на левый берег Баин-гола. Всю ночь — тихую и ясную — раздавались голоса черношейных журавлей, больших и малых уток и гусей.
25 марта, переправившись через Баин-гол, экспедиция по распустившимся болотам направилась к хырме Курлык-бэйсе — своему главному складу. Птиц было так много, как мы ещё нынче нигде не видели. Несмотря на обилие их, на всём сонмище лежала печать заботы. Для большинства из них Курлык только временная станция отдыха; впереди ещё предстоял тяжёлый и далёкий путь, прежде нежели достигнуть полярных стран. Вот почему нет ни игривости, ни тех ликующих звуков, которые свойственны птицам, достигшим мест своего гнездения.
В наблюдениях за пернатым царством, мы незаметно подошли к хырме. Здесь мы радушно встретились с людьми, охранявшими склад. У них оказалось всё благополучным. Бивак свой мы теперь расположили вблизи хырмы, при одном из многочисленных болот.
На второй день отправились с визитом к бойсе, с которым встретились самым дружеским образом. Остававшиеся при складе люди сумели расположить в свою пользу не только правителя, но и всех подвластных ему монголов. Один из туркестанских стрелков, Замураев, сопровождал даже курлыкского бэйсе в Дулан-кит, когда тот, в наше отсутствие, ездил в гости к кукунорскому вану. Старший на складе предложил было управителю — бурята-забайкальца, как знавшего местный язык, но байсе [?][12] «У нас таких — и своих много. Мне [?] одних русских боятся тангуты».
[?] со склада к биваку, вся экспедиция [?]ась, за исключением двух казаков, находившихся [на] пастьбе верблюдов. Эти последние держались у подножия гор Южно-Кукунорского хребта. По соседству кочевали монголы со своим управителем.
Вблизи хырмы мы прожили целую неделю. Там же провели и праздник Св. Пасхи. Христосовались гусиными яйцами, собранными накануне в камышах соседних болот. У людей отряда нашлись красные чернила, чем и привели яйца в праздничный вид. По вечерам я уходил на охотничьи стойки стрелять гусей и уток. Погода в это время стояла хорошая. Невольно вспоминалась вечера на родине, когда, бывало, стоишь на тяге вальдшнепов. И мысль далеко уносилась по пространству и по времени… Здешняя природа грустна и монотонна. По сторонам тихо, не льются те звонкие голоса певчих пташек, к которым мы привычны у себя в России. 4 апреля экспедиция покинула стоянку и перешла в соседство курлыкского бэйсе.
В середине текущего месяца я направляюсь в разъезд с целью обследовать Южно-Кукунорский хребет. В. И. Роборовскому необходим отдых для восстановления сил на одоление предстоящего длинного пути к родным пределам. Остальные люди отряда здоровы и бодры духом.
Примечания
править- ↑ Она лежит на высоте 9 900 футов над морским уровнем.
- ↑ По словам монголов, на лошадей эта болезнь не распространяется.
- ↑ Помесь яка с коровой.
- ↑ Горную реку приходится обыкновенно переправляться бесчисленное число раз.
- ↑ Как нам потом передавали настоящие купцы «шарва», встреченные по дороге, да и проводники-тангуты, знавшие обычаи своих собратий.
- ↑ Излишек вод стекает по Еграй-голу в Цайдамские болота.
- ↑ Богатырей.
- ↑ До скрытия своих вод под землю.
- ↑ Что происходит чрез 35 вёрст.
- ↑ Медвежье ущелье; бамбурчик — по-монгольски медведь.
- ↑ Угол страницы заклеен. Пострадал весь этот абзац и первая строка следующего. — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ Угол страницы повреждён. Затронуты два абзаца. — Примечание редактора Викитеки.