няется на сѣверо-западъ, чтобы вступить въ равнины Цайдама. На всемъ послѣднемъ протяженіи долина Еграй-гола представляетъ болѣе отрадную картину. Боковыя ущелья покрыты травянистой растительностью; дно — кустарной. Въ мѣстѣ расширенія долины залегають отличныя луговыя площади, среди которыхъ съ шумомъ бѣгутъ серебристые ручьи. На болѣе крутыхъ участкахъ рѣка осталась незамерзшей и неслась то однимъ, то нѣсколькими рукавами. Въ нижнемъ теченіи описываемая рѣка принимаетъ справа Какты-голъ.
Отсюда до выхода изъ горъ, на протяженіи 30 верстъ, намъ попадались монгольскія стойбища. Послѣ столкновеній съ тангутами, монголовъ мы встрѣтили съ большой радостью.
Тѣмъ временемъ февраль пришелъ къ концу. Этотъ мѣсяцъ, проведенный большею частью на высокомъ нагорье, былъ такъ же холоденъ, какъ и предъидущій. Вѣтры дули почти ежедневно. Когдаг же днемъ случались затишья, и небо прояснялось, солнце грѣло ощутительно. Жаворонки тогда уже пѣли по-весеннему. Такіе проблески весны случались въ послѣдней трети мѣсяца въ долинѣ Еграй-гола. Тамъ выдавались нерѣдко и отличные вечера, въ особенности при урочищѣ Цаганъ-сайгикъ, гдѣ экспедиція дневала. Какъ сейчасъ помню ту дивную ночь, когда глубокое ущелье Еграй-гола было освѣщено луной, стоявшей въ зенитѣ. Свѣтло было такъ, что я свободно читалъ. Сосѣднія горы казались приближенными. Освѣщенныя стороны ущелій рѣзко граничили съ поглощенными мракомъ, какъ день и ночь. Кругомъ все спало; абсолютную тишину нарушалъ лишь шумъ рѣки; да и эти монотонные звуки скорѣе увеличивали нежели ослабляли прелесть весенней ночи въ горахъ.
Бѣдный весенній пролетъ птицъ мы стали наблюдать со второй трети февраля. 18-го февраля первыми были замѣчены утки-шилохвосты. Большое стадо этихъ птицъ быстро пронеслось на сѣверъ чрезъ долину Тосо-нора. Маленькая же стайка ихъ пріютилась на открытыхъ водахъ близъ урочища Джамкыръ. Тутъ же держались и утки-чирки.
20-го февраля на озерѣ Тосо-норѣ показались нырки-бѣлоглазые; 21-го мы увидѣли сѣрыхъ гусей, 24-го на рѣкѣ Алакъ-норъ обнаружены турпаны; тамъ же на слѣдующій день (25-го) мы вспугнули стадо утокъ-кряквъ и, наконецъ, 26-го появились гоголи. Съ 1-го марта на устьѣ Какты-голъ мы замѣтили перелетъ сѣрыхъ журавлей. Стая (по 100—300 головъ) за стаей неслись эти сильные пернатые странники, потрясая воздухъ своими громкими криками. Красивый остроугольный строй этихъ стай съ теченіемъ времени мѣнялъ свою форму. Тогда же были наблюдены серпоклювы (Ibidorhycha Struthersii), державшіеся на Еграй-голѣ; въ сосѣдствѣ съ ними вспугнута была пара бекасовъ. Въ ночь съ 1-го на 2-е особенно много летѣло гусей и турпановъ. Тѣ и другіе выдавали себя крикомъ. 2-го пронеслось стадо нырковъ-красноносыхъ.
3-го марта экспедиція вернулась въ хырму Шаирди. Съ этого времени насталъ холодный періодъ. Вѣтры дули ежедневно сверху изъ ущелья Еграй-гола. Въ воздухѣ висѣла густая пыльная мгла, сквозь которую солнце свѣтило въ видѣ блѣднаго диска. Вся Цайдамская котловина пряталась въ пыли. Только около 3—5 час. вечера состояніе погоды улучшалось: вѣтеръ стихалъ, стужа замѣнялась тепломъ. Въ общемъ, въ этихъ мѣстахъ, весна далеко не привлекательна. Рѣка стояла въ оцѣпененіи, лишь днемъ открывались боковые ручейки и тихо несли свою воду. Ликующихъ, радостныхъ голосовъ птицъ совсѣмъ не было слышно. Словомъ, природа хранила еще мрачный характеръ.
Подлѣ нашего бивака держались по прежнему каменные голуби; вблизи съ крикомъ проносились тибетскіе бульдуруки, на которыхъ, отъ времени до времени, налеталъ соколъ Гендерсона. Изъ мелкихъ же птицъ чаще другихъ показывались: красные и земляные вьюрки, каменные воробьи и чернолобые жаворонки.
Въ Шаирди экспедиція простояла три дня. Въ оба пребыванія около палатокъ тѣснилась масса туземцевъ. Со своими знакомыми, мѣстными властями, мы видѣлись нѣсколько разъ. Чрезъ ихъ посредство наняли пять новыхъ вьючныхъ животныхъ, тогда какъ число нашихъ караванныхъ яковъ съ каждымъ днемъ сокращалось.
Изъ Шаирди мы направились въ горы Бурханъ-Будда, гдѣ проживалъ теперь Барунъ-засакъ, правитель мѣстныхъ монголовъ. Его ставка находилась на р. Ихэ-голъ, въ глубокомъ, кормномъ ущельѣ, въ виду главнаго хребта, который въ это время былъ засыпанъ снѣгомъ. Означенной ставки мы достигли въ четыре перехода, слѣдуя на юго-юго-западъ. На всемъ пути пересѣкали горные отроги, уходящіе къ пустынѣ Цайдама. Въ нижнемъ поясѣ горъ изобилуетъ травянистая растительность; въ среднемъ, кромѣ того, довольно часто попадается древовидный можжевельникъ и тальникъ. Воды было мало, русла рѣчекъ по большей части стояли сухими. Погода въ горахъ была отличная: ясная и днемъ очень теплая; по временамъ набѣгавшій вѣтерокъ навѣвалъ прохладу. Несмотря на это обстоятельство, въ природѣ еще было мало жизни. Лишь изрѣдка въ голубой выси описывалъ свои красивые круги могучій грифъ; дозоромъ вдоль скалъ пролеталъ бородачъ-ягнятникъ, да внизу у тропинокъ испуганно вспархивало стадо кэкликовъ или на кустахъ бударганы металлически звенѣлъ Accentor fulvescens.
Придя р. на Ихэ-голъ, экспедиція расположилась по сосѣдству съ Барунъ-засакомъ. Съ этимъ стариннымъ знакомымъ мы встрѣтились снова по-дружески. Мы отдали ему всѣхъ своихъ вьючныхъ яковъ и хайныковъ, чтобы онъ доставилъ экспедицію на верблюдахъ въ Курлыкъ.
Пользуясь хорошей погодой и прежде чѣмъ покинуть горы, я съѣздилъ на охоту вверхъ по ущелью. Вся долина Ихэ-гола была заполнена стойбищами монголовъ; среди ихъ войлочныхъ юртъ странно было видѣть три черныхъ тибетскихъ палатки. Оказывается, въ прошломъ году двѣ коренныхъ тибетскихъ семьи, покинувъ родныя мѣста (окрестности горы Бумза), прибыли въ сосѣдство здѣшняго владѣтеля, объявивъ, что они здѣсь сложатъ свои кости, точно также какъ остригли длинные, ниспадавшіе до плечъ, волосы. Засакъ ихъ принялъ и разрѣшилъ остаться навсегда. По отзывамъ монголовъ, новые переселенцы ведутъ себя отлично.
Миновавъ стойбища, разъѣздъ, черезъ 5 верстъ слѣдованія по рѣкѣ Ихэ-голу, свернулъ къ юго-западу ущельемъ Улькюнъ-бамбурчиту[1]. Означенное ущелье глубоко, дико, съ страшнымъ паденіемъ внизъ; этимъ объясняется его безводіе. Красота боковыхъ распадковъ столь оригинальна, что невольно приковывала наше вниманіе. Дно ихъ устлано травянистой и кустарной растительностью. По гребнямъ горъ и
- ↑ Медвѣжье ущелье; бамбурчикъ — по монгольски медвѣдь.
няется на северо-запад, чтобы вступить в равнины Цайдама. На всем последнем протяжении долина Еграй-гола представляет более отрадную картину. Боковые ущелья покрыты травянистой растительностью; дно — кустарной. В месте расширения долины залегають отличные луговые площади, среди которых с шумом бегут серебристые ручьи. На более крутых участках река осталась незамерзшей и неслась то одним, то несколькими рукавами. В нижнем течении описываемая река принимает справа Какты-гол.
Отсюда до выхода из гор, на протяжении 30 верст, нам попадались монгольские стойбища. После столкновений с тангутами, монголов мы встретили с большой радостью.
Тем временем февраль пришел к концу. Этот месяц, проведенный большею частью на высоком нагорье, был так же холоден, как и предыдущий. Ветры дули почти ежедневно. Когдаг же днем случались затишья, и небо прояснялось, солнце грело ощутительно. Жаворонки тогда уже пели по-весеннему. Такие проблески весны случались в последней трети месяца в долине Еграй-гола. Там выдавались нередко и отличные вечера, в особенности при урочище Цаган-сайгик, где экспедиция дневала. Как сейчас помню ту дивную ночь, когда глубокое ущелье Еграй-гола было освещено луной, стоявшей в зените. Светло было так, что я свободно читал. Соседние горы казались приближенными. Освещенные стороны ущелий резко граничили с поглощенными мраком, как день и ночь. Кругом все спало; абсолютную тишину нарушал лишь шум реки; да и эти монотонные звуки скорее увеличивали нежели ослабляли прелесть весенней ночи в горах.
Бедный весенний пролет птиц мы стали наблюдать со второй трети февраля. 18 февраля первыми были замечены утки-шилохвосты. Большое стадо этих птиц быстро пронеслось на север чрез долину Тосо-нора. Маленькая же стайка их приютилась на открытых водах близ урочища Джамкыр. Тут же держались и утки-чирки.
20 февраля на озере Тосо-норе показались нырки-белоглазые; 21-го мы увидели серых гусей, 24-го на реке Алак-нор обнаружены турпаны; там же на следующий день (25-го) мы вспугнули стадо уток-крякв и, наконец, 26-го появились гоголи. С 1 марта на устье Какты-гол мы заметили перелет серых журавлей. Стая (по 100—300 голов) за стаей неслись эти сильные пернатые странники, потрясая воздух своими громкими криками. Красивый остроугольный строй этих стай с течением времени менял свою форму. Тогда же были наблюдены серпоклювы (Ibidorhycha Struthersii), державшиеся на Еграй-голе; в соседстве с ними вспугнута была пара бекасов. В ночь с первого на второе особенно много летело гусей и турпанов. Те и другие выдавали себя криком. 2-го пронеслось стадо нырков-красноносых.
3 марта экспедиция вернулась в хырму Шаирди. С этого времени настал холодный период. Ветры дули ежедневно сверху из ущелья Еграй-гола. В воздухе висела густая пыльная мгла, сквозь которую солнце светило в виде бледного диска. Вся Цайдамская котловина пряталась в пыли. Только около 3—5 часов вечера состояние погоды улучшалось: ветер стихал, стужа заменялась теплом. В общем в этих местах весна далеко не привлекательна. Река стояла в оцепенении, лишь днем открывались боковые ручейки и тихо несли свою воду. Ликующих, радостных голосов птиц совсем не было слышно. Словом, природа хранила еще мрачный характер.
Подле нашего бивака держались по-прежнему каменные голуби; вблизи с криком проносились тибетские бульдуруки, на которых от времени до времени налетал сокол Гендерсона. Из мелких же птиц чаще других показывались: красные и земляные вьюрки, каменные воробьи и чернолобые жаворонки.
В Шаирди экспедиция простояла три дня. В оба пребывания около палаток теснилась масса туземцев. Со своими знакомыми, местными властями, мы виделись несколько раз. Чрез их посредство наняли пять новых вьючных животных, тогда как число наших караванных яков с каждым днем сокращалось.
Из Шаирди мы направились в горы Бурхан-Будда, где проживал теперь Барун-засак, правитель местных монголов. Его ставка находилась на р. Ихэ-гол, в глубоком кормном ущелье, в виду главного хребта, который в это время был засыпан снегом. Означенной ставки мы достигли в четыре перехода, следуя на юго-юго-запад. На всем пути пересекали горные отроги, уходящие к пустыне Цайдама. В нижнем поясе гор изобилует травянистая растительность; в среднем, кроме того, довольно часто попадается древовидный можжевельник и тальник. Воды было мало, русла речек по большей части стояли сухими. Погода в горах была отличная: ясная и днем очень теплая; по временам набегавший ветерок навевал прохладу. Несмотря на это обстоятельство, в природе еще было мало жизни. Лишь изредка в голубой выси описывал свои красивые круги могучий гриф; дозором вдоль скал пролетал бородач-ягнятник, да внизу у тропинок испуганно вспархивало стадо кэкликов или на кустах бударганы металлически звенел Accentor fulvescens.
Придя р. на Ихэ-гол, экспедиция расположилась по соседству с Барун-засаком. С этим старинным знакомым мы встретились снова по-дружески. Мы отдали ему всех своих вьючных яков и хайныков, чтобы он доставил экспедицию на верблюдах в Курлык.
Пользуясь хорошей погодой и прежде чем покинуть горы, я съездил на охоту вверх по ущелью. Вся долина Ихэ-гола была заполнена стойбищами монголов; среди их войлочных юрт странно было видеть три черных тибетских палатки. Оказывается, в прошлом году две коренных тибетских семьи, покинув родные места (окрестности горы Бумза), прибыли в соседство здешнего владетеля, объявив, что они здесь сложат свои кости, точно также как остригли длинные, ниспадавшие до плеч волосы. Засак их принял и разрешил остаться навсегда. По отзывам монголов, новые переселенцы ведут себя отлично.
Миновав стойбища, разъезд через 5 верст следования по реке Ихэ-голу свернул к юго-западу ущельем Улькюн-бамбурчиту[1]. Означенное ущелье глубоко, дико, с страшным падением вниз; этим объясняется его безводие. Красота боковых распадков столь оригинальна, что невольно приковывала наше внимание. Дно их устлано травянистой и кустарной растительностью. По гребням гор и
- ↑ Медвежье ущелье; бамбурчик — по-монгольски медведь.
