Немецкая литература. Среди литератур герман. народов немец. литературе принадлежит едва ли не столь же выдающееся и почетное место, как и английской. Но историческое развитие немецкой литературы шло несколько иными путями, чем развитие этой последней. Тогда как в истории английской литературы наблюдается замечательная непрерывность и стройная последовательность литературного развития, в Г. литературное движение совершалось, так сказать, скачка́ми и порывами, при чем эпохи расцвета чередовались с такими эпохами полного упадка, что литература, казалось, почти замирала. Далее, в немецкой литературе всякого рода иностранные влияния играли, в течение всей ее истории, гораздо более значительную роль, чем в литературе английской, отличающейся, при всех испытанных ею воздействиях, большою национальною самобытностью. Но, теряя в самобытности, немецкая литература, благодаря редкой чуткости к усвоению самых разнообразных чужеземных влияний, приобретает в универсальности и общедоступности. Английская национальность раньше сложилась в одно государственное целое, и это, конечно, не могло не содействовать цельности и единству ее литературного развития. Немцев, напротив того, характеризует политическая раздробленность, от которой с большою медленностью они выбирались на путь государственного единства. Политическая раздробленность сопровождалась и известною культурною раздробленностью, устойчивостью культурных разновидностей общего немецкого типа на громадном пространстве от Альпов и Дуная до берегов Северного моря. Но, проигрывая в цельности и единстве, немецкая литература, опять-таки, выигрывала в разнообразии и разносторонности. Южные немцы значительно раньше приобщились к общеевропейскому культурному движению, чем северные. Это движение шло постепенно с юга на север; сообразно с ним, шло таким же путем и литературное развитие, при чем литературные центры постепенно перемещались в том же направлении. В согласии с этим фактом стоит и развитие немецкого литературного языка. Издавна северо-германские наречия получили общее название нижне-немецкого языка, а южно-германские наречия — языка верхне-немецкого. Немецкий литературный язык выработался из языка южных немцев, т. е. верхне-немецкого, и этот язык постепенно вытеснил язык нижне-немецкий, который снизошел на степень простонародного говора (plattdeutsch). В истории немецкого литературного языка отличают три главных периода: 1) период языка древне-верхне-немецкого (althochdeutsch), простирающийся приблизительно с половины VIII-го в. до половины XI-го в.; 2) период средне-верхне-немецкий (mittelhochdeutsch) — со второй половины XI-го в. и до XV-го в. включительно и 3) период нового верхне-немецкого языка — с эпохи реформации и до нашего времени. При обозрении истории немецкой литературы удобнее, однако, прибегнуть к более дробному делению, точнее разграничивая последовательные периоды, являвшиеся отражением различных фазисов культурного и общественного развития Г.
I. Начатки немецкой литературы под руководящим влиянием духовенства (до половины XII в.). Как это было и в других европейских литературах, немецкая литература в первые столетия своего существования развивалась под сильнейшим влиянием католического духовенства, единственного тогда более или менее образованного сословия. Что касается времен язычества, то лишь крайне скудные остатки немецкой литературы той эпохи дошли до нас. Между тем, существование такой литературы у германцев засвидетельствовано римскими историками, Цезарем и Тацитом, которые оставили драгоценные описания, как внешнего быта, так и духовной культуры древних германцев. С незапамятных времен у них, по свидетельству Тацита („Germania“, гл. II), имелись уже зачатки поэзии в виде песен, прославлявших „рожденного землею бога Туиско и его сына Манна, родоначальников и основателей племени“. Существовали также песни о знаменитом вожде Арминии, победителе Вара (Тацит, „Annales“, II, 86). Перед битвой исполнялись особые песнопения (barditus), „воспламенявшие сердца“ („Germania“, гл. III). Для несколько более позднего времени засвидетельствовано существование у древних германцев песен погребальных (ср. англосаксонскую поэму „Беовульф“ и исторический рассказ о погребении Аттилы), жертвенных (о хоровых песнях у лангобардов при жертвоприношениях упоминают „Диалоги“ Григория), любовных, насмешливых и т. д.; были в ходу также заклинания и загадки. Однако, все эти, повидимому, весьма обильные плоды народного творчества древних германцев, к сожалению, почти бесследно пропали для нас. Единственным дошедшим до нас остатком древнейшей германской языческой поэзии являются два т. н. Мерзебургских заклинания, известных по записи X в. Одно из них представляет заговор на освобождение от плена, а другое — на излечение вывихнутой конем ноги. Форма их — стих с аллитерацией (т. е. с созвучием в начальных согласных звуках) — считается характерной для всей древне-германской поэзии. От заклинаний веет духом цельного языческого миросозерцания. В других древнейших памятниках германской поэзии замечается уже смешение элементов языческих с христианскими. Первыми обратились в христианство готы. Перевод Библии на готский язык, исполненный еп. Ульфилою в IV веке, рассматривается до сих пор как древнейший памятник германских наречий. В просветительной деятельности Ульфилы замечается греко-византийское культурное влияние. Другие германские племена, принявшие христианство значительно позже, подпадают под влияние латинской культуры. Раньше других племен развивается у готов и героическая сага, богатый материал для которой почерпался из тревожных событий эпохи великого переселения народов, разбудившей творческую фантазию. В центре этой саги встал остготский король Теодорих Великий (ум. 526 г.) под именем Дитриха Бернского (т. е. Веронского). Осколком песен этого цикла, распространившегося и среди других германских племен, является древнейший памятник немецкого эпоса, саксонская Песнь о Гильдебранде, записанная около 800 г. двумя монахами Фульдского монастыря. Песнь представляет отрывок, рассказывающий об единоборстве Гильдебранда с его сыном Гадубрандом (ср. былину о борьбе Ильи Муромца с сыном и эпизод о Рустеме и Зорабе в персидском эпосе). У рейнских франков зародилась сага о Зигфриде, в основе которой лежат представления языческой мифологии. Сага об Аттиле и об истреблении бургундского королевского дома опирается, напротив того, на исторические факты. Обе саги встречаются в сказании о Нибелунгах. Литературную обработку эти саги получили значительно позже, лишь в XIII в. Постепенное принятие христианства германскими племенами послужило, несомненно, препятствием к развитию германской саги языческого характера. Духовенство, самое образованное и влиятельное сословие, вскоре встало во враждебные отношения к ней и всячески стесняло ее проявление.
В такую односторонность не впал, однако, Карл Великий, который, преследуя широкие просветительные цели, относился в то же время с большим интересом к германской литературе и языку. Карл Великий (768—814), по свидетельству Эгингарда („Vita Caroli“, с. 29), приказал собрать и записать героические песни, но этот сборник до нас не дошел. Он задумывал также написать грамматику своего родного франкского языка. При нем, вместо прежних рун, стал употребляться латинский алфавит, появляются первые переводы важнейших молитв на немецкий язык. В дальнейшем литературном развитии важную роль сыграли монастыри. В Фульдском монастыре, по почину Рабана Мавра, переводится „Гармония евангельская“ Тациана (около 830 г.). Около того же времени (между 822 и 840 гг.) неизвестный поэт, повидимому, лицо духовное, сочинил, по поручению Людовика Благочестивого, первую немецкую мессиаду, древнесаксон. поэму „Гелианд“ (см.) (Спаситель), заключающую в себе 6.000 стихов с аллитерацией. Воспользовавшись упомянутой „Гармонией“ Тациана и некоторыми комментариями к Библии, он изложил в поэтической форме важнейшие эпизоды из жизни Христа, явно преследуя цели дидактические, сводящиеся к желанию внедрить в души соотечественников основные начала христианской морали. Но в исполнении своей задачи он проявляет себя истинным поэтом, усвоившим традиционный стиль национального эпоса и применившим его к новому сюжету. Такую же христианско-дидактическую цель преследует поэма „Муспилли“ (Muspilli), написанная на верхне-немецком яз. и посвященная Людовику Немецкому. Она изображает конец мира, гибнущего в огне (Muspilli — мировой пожар). Автор ее также неизвестен. Тому же Людовику Немецкому посвящена обширная поэма бенедиктинского монаха Отфрида Вейссенбургского „Евангелие“ (около 870 г.), имеющая тот же сюжет, как и „Гелианд“, но отличающаяся еще более резкой дидактической окраской. Ученик Рабана Мавра, Отфрид, обладает обширной по тому времени эрудицией и трактует свой сюжет скорее как ученый, чем как поэт. Внешняя форма его поэмы уже не аллитерация, как в предыдущих, а рифмованные стихи; в этом отношении поэма представляет своего рода эпоху в истории немецкой литературы. Начатки нем. литературы, связанные с именами Карла Великого, его сына Людовика Благочестивого и его внука Людовика Немецкого, вскоре, однако, глохнут вместе с упадком династии каролингов. К этой династии имеет прямое отношение еще одно только произведение: „Песнь о Людовике“ (Ludwigslied), прославляющая внука Карла Лысого, французск. короля Людовика III, как победителя норманнов (битва при Сокуре 881 г.) и написанная, как и „Евангелие“ Отфрида, рифмованными стихами. В эпоху саксонских королей, в течение Х-го века и первой половины XI-го, замечается упадок поэзии на немецком языке, место которой начинает занимать латинская поэзия, культивируемая обыкновенно в монастырях, среди которых особенно выдается монастырь Сен-Галленский (близ Боденского озера). Здесь многие немецкие произведения подвергались латинской переработке. Сен-Галленский монах Ноткер (см. ниже) записал в латинской прозе слышанные им сказания о Карле Великом. Содержание другой немецкой героической саги сохранилось в латинской поэме „Waltharius manufortis“ сен-галленского же монаха Эккегарда (героя известного романа Шеффеля „Ekkehard“), современника Генриха I, написанной около 930 г. и повествующей об аквитанском герое Вальтере, сразившемся в Вогезских горах с королем Гунтером и его вассалами. Почти в то же самое время (около 940 г.) другой монах, из Лотарингии, в латинском произведении „Ecbasis сарtivi“ дал первый образчик т. н. животного эпоса, нашедшего свое завершение впоследствии в „Рейнеке-Лисе“. Немного позже (960—970 гг.) монахиня Гандерсгеймского монастыря Гротсвита написала на латинском языке несколько драм в прозе, в стиле Теренция, но в совершенно другом духе, с целью „прославления похвального целомудрия святых девственниц“. Эти драмы ученой монахини остались одиночным явлением, не нашедшим себе дальнейшего развития. Больше жизнеспособности выказал первый немецкий роман „Руодлиб“, написанный в латинских гекзаметрах одним монахом верхне-баварского монастыря на Тегернзее в первой половине XI в. и дающий, наряду с описанием героических подвигов, также и интересную картину современной автору жизни. Этой латинизирующей тенденции т. н. Оттоновского Возрождения (царствования Оттона I, II, III) старался дать отпор монах Сен-Галленского монастыря Ноткер Лабеон, по прозванию Немец (Teutonicus), умерший в 1022 г., своими переводами из Боэция, Виргилия, Теренция, Аристотеля и др. писателей, но его усилия не имели больших последствий. Единственным преемником его патриотических усилий явился аббат Виллирам из Эберсберга, исполнивший, около 1063 г., немецкий прозаический перевод „Песни Песней“.
Указанными произведениями почти исчерпывается литература на древне-верхне-немецком языке (althochdeutsch). Приблизительно со второй половины XI века совершается переход прежнего языка в средне-верхне-немецкий (mittelhochdeutsch), на котором написаны наиболее замечательные произведения средневековой литературы Г. Однако, расцвет этой литературы наступил далеко не сразу и обнаружился лишь во второй половине XII в. Около столетия ушло на подготовку этого блестящего периода, пока не создалось более благоприятных условий для поэтического творчества. Эта подготовительная эпоха (с половины XI до половины XII в.) ознаменована усилением церковно-религиозных влияний и тенденций, враждебно относившихся к светской литературе. Из бургундского монастыря Клюни началось строго-аскетическое движение, захватившее и немецкие монастыри, в том числе и Сен-Галленский, бывший до тех пор центром немецкого просвещения. Духовенство начинает строго обособляться от других сословий, ведет энергичную борьбу против всякого рода светских влияний и освобождается от зависимости от светских властей (к этому времени относится введение безбрачия духовенства и уничтожение института светской инвеституры). Начинается знаменитая борьба между духовною и светскою властью. Таким образом, рассматриваемый столетний период ознаменован господством религиозных и церковных идей, одерживающих победу во всех областях жизни. Неудивительно, что и поэзия должна была служить тем же идеям. К этому времени относятся многочисленные стихотворные переложения различных эпизодов из Ветхого и Нового Завета, символические толкования Библии, поучительные стихотворения на христианские темы и т. п. Аскетическим мировоззрением проникнуто алеманское стихотворение „Memento mori“ некоего Нокера (второй половины XI в.). Отзвуки паломничеств в Палестину слышатся в „Песне о Христе и искуплении мира“, составленной бамбергским игуменом Эццо (около 1064 г.). Борьба светской и духовной власти во времена Генриха IV отражается в Песне о кельнском епископе Анноне („Annolied“), возникшей около 1077 г. в монастыре Зибурге, близ Бонна, где покоились мощи епископа († 1075 г.). К более позднему времени (середина XII в.) относятся: переложения в немецкие стихи латинского Видения ирландского рыцаря Тундаля, излагающего хождение по загробному миру. Песни о св. Деве Марии священника Вернхера, поэма „Напоминание о смерти“ (Von des Todes Gehugede) Генриха Мелька, соединяющая цели религиозные с сатирическими, и т. д. К этому же периоду относятся зачатки духовной драмы, возникшей в тесной связи с католическим богослужением и пользовавшейся языком церкви.
Однако, жизнь светская начала мало-по-малу заявлять свои права. Уступая культурным потребностям нации, даже сами духовные писатели принимаются за обработку светских сюжетов. Расширению литературных интересов много способствовали два обстоятельства: 1) начало культурного влияния Франции и 2) крестовые походы. На почве Франции раньше, чем в других странах, развились рыцарство и рыцарская поэзия, сделавшиеся образцами для всего Запада. К первой половине XII в. относятся первые переводы и переделки с французского: около 1130 г. священник Лампрехт переработал на немецком языке французскую поэму „об Александре Великом“, а другой священник, Конрад из Регенсбурга, около 1135 г. переложил в немецкие стихи знаменитую „Песнь о Роланде“. Тому же Конраду обыкновенно приписывается составление „Императорской Хроники“ (Kaiserchronik, около 1140 г.), представляющей из себя пеструю ткань из пересказа исторических фактов и всевозможных легенд и сказаний, свойственных средним векам. С легкой руки Конрада, странствующие певцы, т. н. шпильманы, принимаются за обработку старых сказаний, разукрашивая их рассказами о далеких странах, вошедшими в моду вследствие крестовых походов. Сюда относятся поэмы: „Король Ротер“, „Орендель“, „Освальд“, „Соломон и Морольф“, „Герцог Эрнст“ и др. — Известное движение замечается и в области лирики, сравнительно запоздавшей в своем развитии. Удостоверено существование любовной песни (Winiliod) еще в каролингскую эпоху, а также и плясовой песни, но вся эта, по предположению, весьма богатая лирика не дошла до нас. С середины XII в., на основе народной песни, начинает вырастать среди высших кругов общества лирика искусственная, отражающая новые рыцарские идеалы и стоящая более или менее под влиянием провансальской лирики, шедшей во главе возрождения лирики во всей Европе. Первыми представителями немецкой лирики были писатели южной Германии: австрийцы Кюренбергер, писавший строфами „Песни о Нибелунгах“, и Дитмар фон Эйст, баварец бургграф Регенсбургский и шваб Мейило фон Зевелинген. Эти поэты положили основание рыцарской любовной лирике. В то же самое время профессиональные шпильманы остались в стороне от этого движения и, с своей стороны, ввели лирику иного рода, дав ей название „шпруха“ (Spruch — изречение). Это были мелкие стихотворения, носившие характер дидактический и отчасти сатирический и затрагивавшие самые разнообразные темы религиозного, нравственного и общественного содержания. Сборник подобных стихотворений дошел до нас под именем двух поэтов: Хергера и „Шперфогеля“ (Der Spervogel — воробей). С французским влиянием мы вновь встречаемся в области животного эпоса и придворного романа. „Reinhardt Fuchs“ (около 1180 г.) эльзасца Генриха Глихезэре представляет переработку „Roman de Renart“. Такими же переработками или переводами французских оригиналов являются „Тристан и Изольда“ состоявшего на службе у Генриха Льва рыцаря гильдесгеймского Эйльгарта из Оберге, „Флорис и Бланшфлер“ и „Граф Рудольф“. Все эти произведения вводят в оборот немецкой литературы любовный роман по французскому образцу.
II. Расцвет феодально-рыцарской поэзии (с конца XII до конца XIII в.). Блестящая пора немецкой средневековой поэзии совпадает с царствованием императоров из рода Гогенштауфенов — Фридриха I Барбароссы, Генриха VI и Фридриха II, которые стремились, и не без успеха, возвысить международное политическое положение Г.
Выросшее на почве вполне уже окрепших феодальных отношений, рыцарство приобрело руководящее значение среди других общественн. классов. Сложившаяся впервые во Франции своеобразная рыцарская культура с ее идеальными принципами духовного благородства и самоотвержения, безупречной честности и верности слову, преданности сюзерену и неукротимой отваги, с ее служением даме, так возвысившим положение женщины, с ее утонченностью придворного этикета и т. д. — пышно расцвела и в Г. Сообразно с этим, и литература принимает типический феодально-рыцарский отпечаток, отражая в себе новый яркий фазис национального развития. Согласно со вкусами нового придворно-рыцарского общества, поэтические произведения, значительно обогатившиеся новыми сюжетами в соответствии с новыми идеальными запросами, начинают обрабатываться с большею тщательностью и утонченностью в психологическом и стилистическом отношении, получают более совершенную эстетическую отделку и обогащаются новыми стихотворными формами, достигающими иногда в лирике почти виртуозности. Во всех этих отношениях образцами служат произведения соответствующей французской литературы, вызывающей в Г. переделки и подражания. Немецкое творчество, однако, не является лишь слепой копией творчества французского; немецкие поэты этого времени умеют сохранить свою личность и обрабатывают заимствованные сюжеты в национальном духе. По выражению одного критика, „дерзость, пыл и реализм французских поэтов немцы претворяют в сентиментальность и идеализм, в задумчивость и рефлексию“.
От французского влияния не спаслась и старая национальная героическая поэзия, державшаяся в юго-восточной Г., в Австрии, и продолжавшая питаться сагами из времен великого переселения народов, сагами, в которых на первом плане стояли имена Зигфрида, Этцеля (Аттилы), Дитриха Бернского (Теодориха Великого) и др. Подвергшись новой переработке, старая сага о Нибелунгах появилась в виде знаменитой „Песни о Нибелунгах“, возникшей в Австрии около 1200 г. и оставшейся во все средневековье высшим образцом германского национального эпоса. Являясь по своему сюжету, в общем, довольно удачным слиянием самых популярных немецких саг (рейнской легенды о Зигфриде, бургундской легенды о Гунтере и Гагене, готской легенды об Этцеле и Дитрихе и др.), она и в художественном отношении соединяет в себе, повидимому, все достоинства, которые только доступны были национальному героическому творчеству: грандиозность замысла, выдающийся драматизм изложения, яркость и сочность в изображении таких титанических характеров, как Кримгильда, Гаген, Зигфрид, Дитрих и др. Внешняя форма достигает здесь также значительной отделки, отличаясь от придворного эпоса лишь большею безыскусственностью и простотою. „Песнь о Нибелунгах“ послужила образцом для обработки других германских саг и в этом отношении оказала сильное влияние на последующую литературу. К „Песни о Нибелунгах“ примыкает ближайшим образом вторая наиболее замечательная немецкая национальная поэма „Гудруна“, написанная в начале XIII в. также в Австрии и основанная на сагах, шедших с берегов Северного моря и повествовавших о войнах и набегах норвежских и датских викингов. В обеих поэмах в центре стоит женский характер и прославляется „верность“ (Treue), как главная добродетель женщины; но в то время, как Кримгильда одинаково сильна, как в верности, так и в мести, не знающей пределов, Гудруна представляет образец более мягкого и более женственного характера. На всей поэме, вообще, лежит более мягкий и менее суровый колорит, чувствуются, до изв. степени, смягчающие прежнюю грубость рыцарские веяния. В художественном отношении „Гудруна“, хотя и уступает „Песни о Нибелунгах“, но безусловно превосходит остальные произведения национального немецкого эпоса. Любимейший герой немецкой саги, Дитрих Бернский не получил поэтического выражения такой же художественной силы, как Зигфрид в „Песни о Нибелунгах“, но с именем его связан целый цикл поэм, в которых ему дается более или менее видная роль: в „Битерольфе и Дитлейбе“ и в „Розовом саде“ рассказывается об его единоборстве с Зигфридом; его бои с великанами, карликами и драконами воспеваются в „Лаурине“, „Зигеноте“, „Экке“, „Гольдемаре“ и „Виргинали“; наконец, в „Смерти Альфарта“, „Равеннской битве“ и „Бегстве Дитриха“ передаются сказания о приключениях Дитриха в Верхней Италии. В некоторой связи с сагами о Дитрихе, но не теряя своей самостоятельности, стоит сага, обработанная в поэмах „Ортнит“ и „Вольфдитрих“, которые некоторыми исследователями выделяются, вместе с упомянутым выше „Ротером“, в особый цикл — ломбардский.
Если на юго-востоке Г., в Австрии, развился национальный эпос, то на юго-западе, в области верхнего Рейна, в Швабии, Эльзасе и Швейцарии процветала т. н. „придворная эпопея“ (höfisches Epos), находившаяся под особенно сильным влиянием французской литературы и особенно ярко отразившая рыцарские идеи. Гогенштауфены оказывали покровительство новому направлению немецкой литературы; с ними соперничали бабенбергские князья в Австрии; но особенно выдающимся меценатом эпохи был ландграф тюрингенский Герман, двор которого в Вартбурге сделался прославленным сборищем поэтов и певцов. Отцом этой рыцарской поэзии считался уроженец нижнего Рейна Генрих фон Фельдеке, автор вышедшей около 1180 г. „Энеиды“, которая представляет перевод французской поэмы того же названия. Заслуга его заключалась в обработке формы, достигшей у него значительного изящества и звучности рифм. Следуя за ним, Герборт Фрицларский, родом гессенец, обогатил литературу другой поэмой на античный сюжет — „Троянская война“, которая есть не что иное, как переделка поэмы французского трувера Бенуа де-Сент-Мора (Roman de Troie). К этому, около 1210 г., прибавилось немецкое переложение „Метаморфоз“ Овидия, сделанное священником Альбрехтом Гальберштадтским, также под влиянием Фельдеке. Величайшими представителями придворного эпоса были три поэта: шваб Гартман фон Ауэ (см.), баварец Вольфрам фон Эшенбах (см.) и эльзасец Готфрид Страсбургский. Гартман был рыцарем и состоял на службе у швабского барона фон Ауэ (откуда и получил свою фамилию), принимал участие в одном из крестовых походов (в 1197 или уже 1189 г.) и был еще жив в начале XIII в. Гартман ввел в обиход немецкой литературы рыцарский роман т. н. Артурова цикла, переделав два романа (французского писателя Кретьена де Труа — „Эрек“ и „Ивейн“. Рыцарские идеалы он сочетает с глубоко христианским настроением. Он пишет легенду „Папа Григорий“ на тему о возможности искупления самого большого греха истинным раскаянием. Высшего своего развития талант Гартмана достиг в трогательной поэме „Бедный Генрих“, соединяющей в себе элементы романа, легенды и идиллии. Язык Гартмана отличается замечательною чистотою и прелестью, выгодно выделяя его среди современников. Вольфрам фон Эшенбах происходил из обедневшего рыцарского баварского рода, не получил никакого образования и не умел даже читать и писать. Это был удивительный тип самородка, всем своим развитием обязанного исключительно самому себе и силе своего незаурядного духа. Некоторое время он жил при дворе упомянутого выше ландграфа Тюрингенского, который познакомил его с французской рыцарской литературой. Проникнутый рыцарско-христианским идеалом жизни, он обратил особенное внимание на легенды о св. Грале, отвечавшие его мистическим наклонностям. Около 1205 г. появился его роман „Парцифаль“, — произведение, полное самобытности и глубокомыслия, несмотря на переделку с французского. В личности героя он воплощает основную тенденцию своей жизни — гармоническое слияние рыцарских и христианских идеалов и выработку совершенной нравственной личности. В том же духе другое его произведение „Виллегальм“; а „Титурель“ дошел до нас лишь в отрывках. Мистицизм Вольфрама не носит мрачного характера; напротив того, он весьма оригинально сочетался с своеобразным юмором и жизнерадостностью. Многие критики считают его величайшим поэтом средневековья. Соперником его в правах на славу был Готфрид Страсбургский, представляющий полный контраст автору „Парцифаля“. Горожанин, получивший хорошее образование и привыкший к более реальному взгляду на вещи, он совершенно чужд вольфрамовского мистицизма и бесконечного порыва к самоусовершенствованию и на первый план выдвигает переживания чувствующего сердца. Таков его роман „Тристан и Изольда“ (около 1210 г.), передающий одну из самых популярных в средние века любовных историй, уже обработанную раньше французскими писателями и знакомую немецким читателям по переводу Эйльгарта из Оберге (см. выше). Произведение Готфрида проникнуто духом рыцарской любви, отличается тонкими психологическими штрихами и большим искусством во владении внешней формой стиха и изяществом стиля.
Другие представители придворной поэзии пошли по следам этих трех признанных великих мастеров, из которых каждый образовал свою школу. К школе Гартмана фон Ауэ принадлежат: швейцарец Ульрих фон Цатцикгофен, автор „Ланцелета“ (около 1195 г.), баварец Вирнт фон Графенберг, в романе которого „Вигалуа“ (около 1205 г.) видно также влияние Вольфрама, как и у многих других последователей Гартмана, австриец Генрих из Тюрлина, автор большого романа приключений „Венец“, написанного около 1215 или 1220 г., шпильман Штрикер („Даниил из цветущей долины“), Плейер („Гарель из цветущей долины“) и др. За „Парцифалем“ Вольфрама фон Эшенбах следует также ряд поэтов: баварец Альбрехт, автор „Младшего Титуреля“ (около 1270 г.), Ульрих из Тюрлина, продолжавший вольфрамовского „Виллегальма“ (в 60-х годах XIII в.), а также неизвестный баварский поэт, написавший „Лоэнгрина“ (между 1276 и 1290 гг.). Наконец, под влиянием Готфрида Страсбургского стоят: швейцарец Конрад Флек в своей новой переработке повести „О Флоре и Бланшфлере“ (около 1220 г.) и двое плодовитых швабских поэта — Рудольф Эмский († около 1250—54 гг.) и Конрад Вюрцбургский († в 1287 г.), которые, не ограничиваясь артуровым циклом, заимствовали сюжеты своих произведений из других французских источников, а также из истории и легенды. Особенно Конрад оказал значительное влияние на последующих поэтов. — Наряду с литературой, в которой отразился весь рыцарский идеализм, нельзя не указать на ряд произведений XIII в., констатирующий факт появления тенденций реалистических. Таков „Pfaffe Amis“ Штрикера (около 1230 г.), — сборник т. н. швенков, т. е. стихотворных рассказов, напоминающих французские фабльо; таков же „Мейер Гельмбрехт“, прекрасный роман из крестьянской жизни, который написал, между 1236 и 1250 гг., баварец Вернгер Гартенэре (садовник). Если здесь изображается превращение деревенского парня в рыцаря-разбойника, то в сочинениях Ульриха фон Лихтенштейна „Служение дамам“ (Frauendienst, 1255 г.) и „Книга дам“ (Frauenbuch, 1257 г.) мы видим рыцаря-энтузиаста, доходящего в своих попытках осуществления рыцарского идеала до полного сумасбродства и чудачества.
Придворная лирика высшего своего развития достигла в произведениях Вальтера фон дер Фогельвейде (приблизит. 1170—1228). Его предшественниками были поэты, вдохновлявшиеся провансальской лирикой: Фридрих фон Гаузен из Пфальца, Генрих фон Морунген из Тюрингии и, в особенности, Рейнмар фон Гагенау из южной Г., ближайший учитель Вальтера. Вальтер фон дер Фогельвейде (см.) принадлежал к обедневшему дворянскому роду из Тироля или юго-восточной Германии и всю жизнь был странствующим шпильманом, посещая дворы германских и иностранных государей от Верхней Италии до Любека и от Венгрии до Фpaнции. Как поэт, он не только отличается значительною самостоятельностью и большою свободою от чужеземного влияния, но и замечательною универсальностью. Не было такого вида немецкой лирики, который бы не нашел своего завершения в его искренних и звучных стихах: рыцарский миннезанг, простонародная любовная песнь, духовный гимн, т. н. шпрух патриотического, политического или нравственного содержания, — все было доступно ему. Своими меткими политическими стихотворениями, находившими широкое распространение, он сопровождал все события современной истории Г., всегда являясь, прежде всего, бодрым патриотом, готовым сражаться за национальное достоинство против всех врагов, хотя бы это был сам папа. Он выступает пламенным трибуном народных прав, проповедует равенство сословий, веротерпимость, правдивость, самообладание. Творчество его согрето мягким светом высокого общечеловеческого идеала. Вальтер фон дер Фогельвейде был величайшим лириком немецкого средневековья и оказал могучее влияние на последующих лириков. Политические стихотворения Вальтера, однако, не имели успеха у его подражателей, которые увлекались всего более его любовной лирикой. Упомянутый выше Ульрих фон Лихтенштейн довольно удачно развивал мотивы рыцарской лирики, а другой поэт Нейдгарт фон Рейенталь примкнул к той стороне поэзии Вальтера, которая базировалась на народной лирике. Его т. н. „летние“ и „зимние“ песни имеют характер плясовых и отчасти сатирических и проявляют наклонность к грубому реализму, предвещающую наступление новой литературной эпохи. К нему примыкает странствующий певец Тангейзер. Прямое осмеяние придворного миннезанга представляют песни швейцарца Штейнмара (вторая половина XIII в.).
Наряду с рыцарской лирикой в разных ее оттенках культивируется и дидактическая поэзия. Значительною известностью пользовался „Итальянский гость“ Томазина из Цирклэре (в Фриуле), род стихотворного „вождя по жизни“, но особое значение в истории немецкой литературы имела дидактическая поэма „Скромность“ Фрейданка, основанная на старинных поучительных шпрухах светского и духовного содержания и представляющая удачное соединение изречений народной мудрости с самостоятельными прибавками в таком же вкусе; его наставления в общем совпадают с этикою Вальтера фон дер Фогельвейде. К названным дидактическим поэмам примыкает также „Скакун“ Гугона Тримбергского.
III. Эпоха возвышения буржуазии (XIV и XV столетия).
С прекращением крестовых походов и других предприятий такого же широкого размаха (в роде войн в Италии и со славянами), начинается пора постепенного падения рыцарства, как передового военного сословия. Изобретение огнестрельного оружия начало выдвигать на первый план пехоту, вербовавшуюся среди крестьян и бюргеров. Наряду с падением рыцарства наблюдается постоянное возрастание значения средних классов общества, т. н. буржуазии, что, в свою очередь, зависело от быстрого развития немецких городов, постепенно завоевывавших себе свободу. Сильный подъем торговли в XIV и XV вв. ведет их к замечательному благосостоянию и возвышает политическое и общественное значение их населения. В то же время уменьшается престиж великих политических факторов средневековья — империи и папства, переживающих теперь, с прекращением династии Гогенштауфенов (1268 г.) и измельчанием лиц, занимавших папский престол, эпоху своего падения, и, взамен их, увеличивается значение мелких владетелей, которые, выступая против привилегий феодального дворянства, нередко опираются на города и осыпают их разными льготами.
Немецкое просвещение делает в эти два столетия значительные успехи: с 1348 г. до 1506 г. было основано в странах немецкой речи до 12 университетов (начиная с университета в Праге и кончая — во Франкфурте на Одере). Среднее образование распространяется не только духовными, но и светскими городскими школами. Все это способствовало культурному возвышению средних классов, начавших выделять из себя слой интеллигенции.
В силу всех этих причин, в сословной группировке этой эпохи буржуазия выдвигается все больше и больше, приобретает значение сословия, господствующего, если не юридически, то фактически, и задающего тон немецкой жизни и немецкой культуре. Если поэт XIII в. находил себе ласковый прием прежде всего в рыцарском замке, то теперь он ищет покровительства богатых городских общин. Начинается пора буржуазной литературы, мало похожей на только что миновавшую — рыцарскую. Последняя была аристократична, идеалистична и изящно художественна. Буржуазная литература, напротив того, проникается демократическими тенденциями, стремится к реализму и, ценя содержание выше формы, мало придает значения филигранной художественной отделке. Она уступает рыцарской литературе с точки зрения искусства, но превосходит ее разносторонностью своих тем и симпатий и широтою захвата жизни во всех ее разнообразнейших проявлениях.
Прежняя героическая и рыцарская поэзия не исчезает сразу, но постепенно мельчает и вырождается. Старые героические поэмы были собраны в сборник „Книги героев“ (Heldenbuch), имевший большое распространение; другая компиляция XIV века под названием „Karlmeinet“ объединяет различные поэмы об юности Карла Великого; такой же циклической обработке подверглись романы круглого стола в „Книге приключений“ Ульриха Фютерера (около 1490 г.). Французская аллегорическая поэзия, типическим представителем которой можно считать знаменитый „Роман Розы“, также имела распространение в Г. Таковы поэмы „Охота“ Гадамара фон Лабера (около 1340 г.) и „Арапка“ швабского рыцаря Германа Саксенгеймского. Последним плодом рыцарской придворной эпопеи обыкновенно считают поэму „Тейерданк“, написанную Мельхиором Пфинцингом уже в начале XVI в. Стихотворные рыцарские поэмы все более и более начали переделываться в прозаические романы, приспособленные к вкусам широких слоев населения. Эти т. н. Volksbücher имели широкое распространение до самого XVIII в., и Гете в детстве еще зачитывался ими.
Эпигонами рыцарского миннезанга являются в это время граф Гуго фон Монтфорт (1357—1423) и тиролец Освальд фон Волькенштейн (ок. 1367—1445), из которых второй значительно выше первого по таланту. Но это были одиночные явления; вообще же, прежний миннезанг, спустившись из рыцарских слоев в среду городского населения, перешел в т. н. мейстерзанг, относящийся скорее к области рифмоплетства, чем истинной поэзии. Среди ремесленников многих городов образовались товарищества (древнейшее из них возникло в Майнце в XIV в.) для совместного культивирования искусства стихотворства, по типу цеховых организаций, с подробнейшей регламентацией заседаний и мелочной номенклатурой стихотворных форм и степеней участников от простого члена до „мастера“. У таких мейстерзингеров поэзия превращалась в шаблонное ремесло, в котором искусственная форма играла главную роль, а истинное дыхание жизни исчезло. Однако, такие товарищества пришлись по вкусу мало развитому населению, и некоторые из них продолжали свое существование до XVIII и даже до XIX в. Параллельно с процессом вырождения рыцарской лирики и обращением ее в ремесленно-цеховую идет пышный расцвет народной песни, безыскусственной и искренней, правдивой и наклонной к реализму, затрагивающей самые разнообразные явления жизни и умеющей индивидуализировать типы и положения.
Успех замечается и в области драмы, начатки которой относятся к предыдущим периодам. Струя реализма начинает пробиваться и здесь, прежняя мистерия строго-религиозного характера, писавшаяся на латинском языке, уступает место мистериям на языке народном, уделяющим много места изображениям из окружающей действительности и нередко с комическим оттенком. Наряду с мистериями пасхального и рождественского циклов, драматической обработке подвергаются также разнообразные библейские темы и легенды; таковы пьесы: „О мудрых и неразумных девах“, „Theophilus“, „Frau Jutta“ и др.
Нарождается также бойкий, веселый и грубый фарс в форме т. н. масляничных пьес (Fastnachtsspiele). В этой области в XV в. прославились два нюрнбергских писателя: Ганс Розенблют и Ганс Фольц. Большое развитие получает поэзия дидактическая и сатирическая, замечательные памятники которой относятся еще к XIII в. (см. выше). В 1330 г. появился первый немецкий сборник басен „Драгоценный камень“ (Edelstein) доминиканца Ульриха Бонера из Берна. Другой швейцарский монах Конрад из Амменгаузена закончил в 1337 г. дидактико-аллегорическую поэму „Шахматная книга“ (Schachzabelbuch), возникшую под влиянием проповеди ломбардского доминиканца второй половины XIII в. Якова de Cessolis и изображавшую под видом шахматных фигур различные сословия и положения. Поэтами с резко выраженной дидактической окраской выступают два австрийца второй половины XIV в.: Генрих Тейхнер и Петр Зухенвирт. Сатирическая поэзия представлена в особенности новой переделкой Roman de Renart, появившейся на нижне-немецком языке под заглавием Reineke Vos и представляющей перевод фламандской переделки французского романа, начатой в XIII в. Виллемом и законченной в XV в. Генрихом ван Алькмар. Немецкая проза, почти не существовавшая до половины XIII в., значительно обогащается в течение XIV и XV вв. Наиболее видными ее формами, наряду с упомянутыми выше рассказами и романами, являются теперь хроника и проповедь. Таковы „Альзасская хроника“ Кёнигсгофена, „Тюрингенская хроника“ Роте, „Бернская хроника“ Фюстингера. Проповедь имела своим главным представителем в XIII в. францисканца Бертольда Регенсбургского, прославленного проповедника, собиравшего толпы слушателей. В XIV в. действуют знаменитые немецкие мистики, принадлежавшие к доминиканскому ордену: Генрих Экгарт († в 1327 г.), Иоганн Таулер († в 1361 г.) и Генрих Сузо († в 1366 г.) Выставив основою истинной религии „слияние души с Божеством“, они во многом разошлись с католической догмой и подвергались обвинениям в ереси, но в то же время имели большой успех в народе, среди которого начало пробуждаться религиозное сознание, искавшее самостоятельных путей, и в значительной степени подготовили реформационное движение.
IV. Гуманизм и реформация. С конца XV в. итальянская литература эпохи Возрождения начинает оказывать сильное воздействие на Г. Здесь также образуется гуманистическое движение, боровшееся за новые идеалы просвещения, гуманности и прогресса. Центрами его сделались богатые юго-западные города: Аугсбург, Нюрнберг, Страсбург, а также университеты эрфуртский, тюбингенский и др. В Аугсбурге действовал Конрад Пейтингер (1465—1547), историк и богослов, в Нюрнберге — Вилибальд Пиркгеймер (1470—1530), видный гуманист и соратник Пейтингера, в Страсбурге — целая группа т. н. эльзасских гуманистов: Яков Вимфелинг (1450—1528), примыкавший отчасти к прежнему богословскому направлению, но много сделавший для немецкого просвещения и реформы образования; Себастьян Брант (1457—1521), историк и поэт, всего более прославившийся своей сатирой „Корабль дураков“ (Narrenschiff, 1494 г.), по своему общему характеру примыкающий к средневековой немецкой сатире; Томас Мурнер (1475—1537) также подвизался преимущественно в области сатиры (Narrenbeschwörung, 1512 г., Schelmenzunft, Gäuchmatt, Vom grossen lutherischen Narren и др.). С Аугсбургом и Нюрнбергом связаны также имена величайших художников немецкого Ренессанса — Гольбейна и Дюрера, затронутых гуманистическим движением. В эрфуртском университете выдавался Муциан Руф (1471—1526), своим общим направлением всего более напоминающий итальянских гуманистов, в тюбингенском университете славился Генрих Бебель (1472—1518), бывший также выдающимся сатириком (Triumphus Veneris, Facetiae). Подобно Италии, в Г. появились поэты, писавшие на латинском языке; первое место между ними занимает Конрад Цельтес (1459—1508); вслед за ним можно поставить Эобана Гесса (1488—1540). Едва ли не самым выдающимся представителем науки в эпоху гуманизма был Иоганн Рейхлин (1455—1522), прозванный „Фениксом Германии“, талантливый эллинист и гебраист, положивший начало изучению еврейского языка.
Его спор в защиту еврейских книг против перекрещенного еврея Пфефферкорна был целым событием общественно-литературного значения и вызвал к жизни знаменитую сатиру „Epistolae obscurorum virorum“ (I ч. 1515 г., II ч. 1517 г.), которою гуманисты начали свою борьбу с обскурантами и завоевали себе общественные симпатии. С уничтожающим остроумием были осмеяны здесь представители „темных людей“ со всем их невежеством, схоластицизмом, умственным убожеством и развращенностью. Сатира вышла из эрфуртского кружка, руководимого Муцианом Руфом и Кротом Рубеаном при сотрудничестве Ульриха фон Гуттена (1488—1523). В лице Гуттена гуманизм оказал мощную поддержку начавшемуся реформационному движению. Это был, можно сказать, последний рыцарь „без страха и упрека“, сражавшийся пером и мечом за религиозное освобождение Г. Против папства и римской курии им направлен был целый ряд талантливых и едких памфлетов: „Вадиск, или римская троица“, „Булла или буллоубийца“, „Воззвание к немецкому народу“ и др. В других произведениях он ополчается против схоластики („Nemo“), громит жестокость правителей („Phalarismus“) и т. д. В последние годы своей рано оборвавшейся жизни Гуттен шел рука об руку с Лютером, с энтузиазмом поддерживая смелого реформатора. Гораздо сдержаннее и недоверчивее отнесся к Лютеру Эразм Роттердамский (1466—1536), голландец по происхождению и космополит по симпатиям, занявший центральное положение среди европейских гуманистов эпохи и лишь отчасти связанный с Германией. По прекрасному замечанию проф. Стороженка, Эразм выражает высший уровень умственной и нравственной культуры эпохи Возрождения; сочинения его были арсеналом, откуда защитники свободы мысли и религиозной терпимости заимствовали свое оружие, „оселком, на котором они его оттачивали“. Остроумнейший сатирик и тонкий психолог человеческой природы в „Похвале глупости“ (Encomium moriae, 1509 г.), высокий моралист в „Наставлении христианскому воину“ (Enchiridion militis christiani) и в „Наставлении христианскому государю“ (Enchiridion principis christiani), большой знаток и ценитель классической древности в „Пословицах“ и „Разговорах“ („Adagia“ и „Colloquia“), выдающийся филолог в издании греческого Нового Завета с латинским переводом и, кроме того, блестящий писатель вообще, — Эразм отразил наиболее всесторонне и полно самые прогрессивные течения современной ему мысли и оставил глубокий след в литературной истории.
В лице своих главных представителей гуманизм подготовил почву для восприятия идеи реформации. Ее энергичному деятелю Мартину Лютеру (1483—1546) принадлежит почетное место и в истории немецкой литературы и немецкого языка. Своим мастерским переводом Библии (1522—1534) он, если не создал, то упорядочил ново-верхне-немецкий литературный язык, который начинал постепенно вырабатываться из средне-верхне-немецкого в течение предыдущих столетий, но не успел еще вполне сформироваться. Его Библия, кроме того, стала краеугольным камнем образования и просвещения широких слоев немецкого народа и много содействовала его культурному единству. Тому же содействовали его проповеди, основанные на толковании Библии (1522—1546), прекрасные и искренние духовные песни и гимны (1523—1524), его памфлеты, в которых он проповедовал идеи реформации.
Вместе с реформацией интересы религии и церкви снова стали на первый план в немецкой литературе, которая начинает изобиловать полемическими сочинениями за лютеранство и против него. Эта полемика проникает всюду: в сатиру, памфлет, масляничные пьесы (таковы пьесы бернского гражданина Николая Мануэля) и т. д. Нельзя не признать, что реформация наносит существенный ущерб гуманистическому движению, ставя на место его общечеловеческих культурных идеалов более узкие и ограниченные цели, не всегда благоприятные первым. К тому же лютеранство вскоре впадает в односторонность, создает собственную узкую и нетерпимую догматику, шедшую в разрез с гуманитарными задачами. В результате вскоре начинает замечаться понижение литературного уровня.
Реформация выдвинула на первый план религиозные интересы до такой степени, что в Германии не наблюдается того возрождения художественной литературы, которое имело место в Италии, Франции и Англии в XVI в. Под напором реформации гуманистическое движение прекратилось слишком рано и не было в состоянии оказать на художественную литературу того благотворного воздействия, которым оно сопровождалось в названных странах, богатых художниками слова. Немецкая литература XVI в. продолжает в значительной степени традиции средневековой литературы. Это замечается у плодовитейшего писателя эпохи Ганса Сакса (1494—1576), нюрнбергского башмачника и мейстерзингера, прославившегося в особенности своими „карнавальными пьесами“ (Fastnachtsspiele), но упражнявшегося во всех видах литературы, бывших тогда в ходу. Сторонник Лютера, которого он приветствовал в одном из своих стихотворений, как „виттенбергского соловья“, Сакс остался незатронутым гуманистическим движением и по своему миросозерцанию примыкает скорее к буржуазии конца средних веков. Он был типичным бюргером-самоучкой, наивным, честным и правдивым, добросовестным и горячим патриотом, умевшим наблюдать жизнь и отзываться искренне на ее явления, придерживаясь того реализма, который уже вошел в обиход буржуазной литературы. Слабой стороной его является отсутствие настоящего вкуса, чувства художественной меры и широты миросозерцания, в чем ярко проявляется его далекость от изящной духовной культуры Возрождения и ее гуманитарных идеалов.
Ганс Сакс — самый самобытный писатель XVI в. Другие подчиняются в большей мере иностранным образцам. Вальдис, Ребхун и Фришлин вводят школьную латинскую комедию. С другой стороны, начинается влияние английской драмы через посредство наводняющих Германию трупп английских актеров, т. н. „английских комедиантов“. В английской манере пишут драмы герцог Юлий Брауншвейгский (в 1593—1594 гг.) и Яков Айрер (в 1595—1605 гг.). Из сатириков-стихотворцев обращают на себя внимание Рингвальд (1531—1599) и Ролленгаген (1542—1609). Наряду с ними нужно назвать Паули, сборник рассказов которого „Schimpf und Ernst“ (нап. в 1522 г.) выдержал до конца века около сорока изданий. Большою популярностью пользовалась также книга рассказов о приключениях плутоватого крестьянина Тиля Эйленшпигеля, написанная на нижне-немецком языке в 1483 г. и переведенная на верхне-немецкий в 1515 г. Грубые подвиги продувного малого пришлись как нельзя более по вкусу тогдашней невзыскательной публике, чем и объясняется широкая распространенность „Эйленшпигеля“, переводившегося и на другие языки. В нашей литературе он был известен под неясным заглавием „Совестдрала“, представляющим искажение польского названия „Совы зерцало“ (буквальный перевод собственного имени Эйленшпигеля). Всех предыдущих сатириков превышает своим талантом эльзасец Иоганн Фишарт (приблизит. 1547—1590 гг.). Это был гуманистически образованный человек, хорошо знавший древние языки и несколько новых, много путешествовавший по Европе и много наблюдавший. Многочисленные сочинения его, как самостоятельные, так и переводные, весьма разнообразны по своему содержанию: сатирик и юморист совмещаются в нем с протестантским публицистом и патриотом. Страстный защитник протестантства, он пишет полемические сочинения против католиков и в особенности иезуитов („Jesuiterhütlein“, „Bienenkorb“ и др.), сочиняет духовные песни, составляет поучительные книжки („Ehezuchtbüchlein“) и т. д. Наряду с религиозностью у него играет большую роль и патриотизм; таково его стихотворение „Glückhafftschiff“, прославляющее быстрое плаваниe по Рейну цюрихских граждан до Страсбурга. Сатира его отличается большим остроумием, меткостью, непосредственностью, но, вместе с тем, согласно со вкусами эпохи, и значительною грубостью. Здесь он начал со стихотворной переделки „Эйленшпигеля“, а закончил подражанием роману Раблэ „Гаргантюа и Пантагрюэль“. Главный труд Фишарта представляет из себя не что иное, как перевод и перелицовку на немецкие нравы первой книги знаменитого французского романа, увеличенной им почти втрое. При широком и талантливом захвате отрицательных явлений немецкой жизни, отражающихся в его сатирическом зеркале, при мастерстве и редком изобилии реалистических деталей, при замечательном богатстве, яркости и силе языка, Фишарт, однако, страдает отсутствием чувства меры и художественного изящества; его сатира и юмор часто чересчур грубы и безвкусны. Тлетворное влияние эпохи помешало тому, чтобы его крупный талант, возвышающий его на первое место среди писателей XVI в., достиг художественной законченности.