День стирки. — Рыба и рыбаки. — Способъ уженія. — Совѣстливый удильщикъ. — Исторія съ форелью.
Мы провели въ Стретли два дня и попытались выстирать свое платье. Мы попытались сдѣлать это сами, въ рѣкѣ, подъ руководствомъ Джорджа, и потерпѣли неудачу. Въ сущности, больше чѣмъ неудачу, потому что послѣ стирки мы выглядѣли хуже, чѣмъ до нея. Правда, наше платье до стирки было очень, очень грязно, но все-таки сносно: послѣ же стирки — рѣка между Ридингомъ и Генли оказалась гораздо чище, чѣмъ до того. Мы собрали и впитали въ свои платья всю грязь, находившуюся въ водѣ между Ридингомъ и Гентли.
Прачка въ Стретли заявила, что считаетъ себя въ правѣ потребовать съ насъ тройную плату.
Мы заплатили эту контрибуцію, не поморщившись.
Окрестности Горинга и Стретля — центръ рыбной ловли. Для рыбака тутъ раздолье. Рѣка изобилуетъ щуками, язями, плотвой, окунями и угрями; и вы можете сидѣть на берегу и удить ихъ цѣлый день.
Нѣкоторые такъ и дѣлаютъ. Но имъ никогда не удается поймать что-нибудь. Вообще, я не знаю человѣка, которому бы удалось выудить въ Темзѣ что-нибудь, кромѣ пискарей и дохлыхъ кошекъ. Но это, конечно, имѣетъ мало общаго съ рыболовствомь! Путеводитель рыболова ничего не говоритъ о поимкѣ рыбы. Въ немъ сказано только, что здѣсь „хорошее мѣсто для уженья“, и все, что я знаю объ этой мѣстности, заставляетъ меня подтвердить эти слова.
Врядъ ли во всемъ свѣтѣ найдется мѣстечко, гдѣ бы вы встрѣтили больше рыбаковъ и могли бы удить столько времени. Иные пріѣзжаютъ поудить на денекъ, другіе на мѣсяцъ, вы можете проудить хоть цѣлый годъ, результатъ получится одинаковый.
„Спутникъ рыболова по Темзѣ“ говоритъ: „тамъ попадаются также маленькія щуки и окуни“. Но это ошибка. Можетъ быть, тамъ и водятся шуки и окуни. Я даже навѣрное знаю, что водятся. Дѣйствительно, вы можете видѣть ихъ цѣлыми стаями, гуляя вдоль рѣки: они подплываютъ къ берегу, высовываются до половины изъ воды, разѣвая ротъ, и ловятъ хлѣбныя крошки. Но сказать, что они „попадаются“ на удочку, на червяка, — нѣтъ, этого отъ нихъ не дождешься!
Я лично плохой рыболовъ. Одно время я усердно занимался этимъ дѣломъ, и достигъ, какъ мнѣ казалось, хорошихъ результатовъ; но знатоки увѣряли, что я никогда не сдѣлаюсь настоящимъ рыболовомъ, и совѣтовали мнѣ бросить это занятіе. Они увѣряли, что я ловко забрасываю удочку, что у меня есть способность къ уженью и совершенно достаточно природной склонности къ бездѣлью. Тѣмъ не менѣе, я не могу сдѣлаться рыболовомъ. Для этого у меня не хватаетъ воображенія.
По ихъ словамъ, я могу быть сноснымъ поэтомъ или репортеромъ или чѣмъ-нибудь въ этомъ родѣ, но для того, чтобы удить рыбу на Темзѣ, нужно болѣе игривое воображеніе, болѣе пылкая фантазія.
Нѣкоторые думаютъ, что для хорошаго рыболова достаточно простой способности лгать, не запинаясь и не краснѣя; но это ошибка. Простое вранье не годится; къ нему способенъ самый зеленый новичокъ. Нужно изобрѣтать подробности, прикрашивать разсказъ правдоподобными деталями, придавать ему характеръ строгой — почти до педантизма — правдивости: вотъ въ чемъ искусство опытнаго рыболова.
Всякій можетъ сказать: „О, вчера вечеромъ я поймалъ пятнадцать дюжинъ окуней“, или: „Въ послѣдній разъ я выудилъ плотицу въ 18 фунтовъ вѣсомъ и въ три фута длиною отъ головы до хвоста“.
Но это слишкомъ элементарно; тутъ нѣтъ искусства, мастерства, которыя требуются для такого дѣла. Тутъ видна смѣлость, и только.
Нѣтъ; опытный рыболовъ презираетъ такую ложь. Его методъ самъ по себѣ требуетъ долгаго изученія.
Онъ входитъ въ залъ, не снимая шляпы, усаживается на самомъ удобномъ стулѣ, закуриваетъ трубку и нѣкоторое время куритъ молча. Онъ предоставляетъ молодымъ людямъ болтать и хвастаться, а затѣмъ, пользуясь минутной паузой, вынимаетъ трубку изо рта и замѣчаетъ, выбивая пепелъ о каминную рѣшетку:
— Въ четвергъ вечеромъ былъ со мной такой случай, что и разсказывать охоты нѣтъ.
— О, почему же? — спрашиваютъ его.
— Да потому, что врядъ ли кто повѣритъ, — спокойно отвѣчаетъ старый рыбакъ, безъ малѣйшаго оттѣнка горечи въ голосѣ; набиваетъ трубку и приказываетъ хозяину подать шотландскаго пива.
Наступаетъ молчаніе, никто не увѣренъ въ себѣ настолько, чтобы противорѣчить старому джентльмену. Между тѣмъ онъ продолжаетъ.
— Да, — говоритъ онъ задумчиво, — я бы и самъ не повѣрилъ, если бы кто-нибудь разсказалъ мнѣ такую исторію, а между тѣмъ это фактъ. Я удилъ цѣлый день и не поймалъ буквально ничего, кромѣ нѣсколькихъ дюжинъ плотицъ и десятковъ двухъ щукъ я хотѣлъ ужъ оставить это мѣсто, какъ вдругъ что-то сильно дернуло за лесу. Я подумалъ, опять какая-нибудь мелюзга, хотѣлъ вытащить удочку, и едва-едва удержалъ ее. Битыхъ полчаса, — полчаса, сэръ, я провозился съ этой рыбой и каждую минуту ждалъ, что вотъ—вотъ леса лопнетъ. Наконецъ, вытащилъ — кого бы вы думали? Осетра… пудоваго осетра… вытащилъ на удочкѣ, сэръ! Удивляетесь? Да, тутъ есть чему дивиться… Еще кружку, хозяинъ.
Затѣмъ онъ разсказываетъ объ изумленіи всѣхъ, видѣвшихъ его удачу, и о томъ, что сказала его жена, когда онъ вернулся домой, и о томъ, что замѣтилъ по этому поводу Джо Биггльсъ.
Я спросилъ однажды у хозяина гостиницы, неужели не оскорбляютъ его слухъ разсказы старыхъ рыболововъ, и онъ отвѣчалъ, мнѣ:
— О, нѣтъ, теперь нѣтъ, сэръ! Въ первое время я конфузился, но теперь мы, то-есть я и моя хозяйка, слушаемъ ихъ по цѣлымъ днямъ совершенно равнодушно. Привычка, сэръ, привычка!
Я зналъ одного молодого человѣка, очень добросовѣстнаго малаго, который, занявшись уженьемъ, рѣшилъ привирать не болѣе какъ на 25%.
— Если я поймаю сорокъ штукъ, — объяснялъ онъ, — я буду говорить, что поймалъ пятьдесятъ, и такъ далѣе. Но больше этого я не стану лгать: нехорошо!
Но двадцать пять процентовъ лжи оказались недостаточными. Онъ не могъ ничего съ ними подѣлать. Наибольшій уловъ въ теченіе дня, который достался однажды на его долю, составлялъ три штуки; а вѣдь не можете же вы прибавитъ 25% на три, по крайней мѣрѣ, когда рѣчь идетъ о рыбахъ.
Итакъ, онъ увеличилъ проценты лганья до 33½%, но и это оказалось неудобнымъ, когда уловъ состоялъ изъ одной или двухъ рыбинъ. Итакъ, чтобы упростить дѣло, онъ рѣшилъ удвоивать число.
Онъ выдерживалъ характеръ въ теченіе двухъ мѣсяцевъ, но, наконецъ, не выдержалъ. Никто не вѣрилъ ему, когда онъ говорилъ, что только удвоилъ число, а въ то же время его скромность ставила его въ невыгодное положеніе сравнительно съ другими удильщиками. Когда ему случалось поймать три маленькія рыбки и разсказывать затѣмъ, что изловилъ полдюжины, ему просто обидно было слушать другого рыбака, поймавшаго всего-на-всего одну штуку, но сдѣлавшаго изъ нея двѣ дюжины.
Тогда, во здравомъ обсужденіи, онъ далъ себѣ слово, — и свято исполнялъ его съ тѣхъ поръ — считать каждую рыбу за десятокъ и начинать всегда съ десятка. Напримѣръ, не поймавъ ни одной рыбы, онъ говорилъ, что поймалъ десять штукъ: при такой системѣ вы никогда не можете поймать менѣе десятка, это ея основа. Поймавъ двѣ рыбки, онъ говорилъ, что поймалъ тридцать; три — сорокъ и т. д.
Система, какъ видите, очень практичная и простая; позднѣе были толки о томъ, чтобы ввести ее въ общее употребленіе среди удильщиковъ. Года два тому назадъ комитетъ ассоціаціи удильщиковъ на Темзѣ рекомендовалъ ее своимъ сочленамъ, но нѣкоторые изъ старыхъ членовъ воспротивились этому. Они находили, что основное число нужно удвоить и каждую рыбу считать за два десятка.
Если вамъ случится быть на рѣкѣ и не жаль будетъ потратить даромъ вечеръ, зайдите въ маленькую деревенскую гостиницу и сядьте въ общей комнатѣ. Вы, навѣрно, встрѣтите тамъ двухъ-трехъ опытныхъ рыбаковъ, которые въ полчаса разскажутъ достаточно рыболовныхъ исторій, чтобы испортить вамъ пищевареніе на мѣсяцъ.
Джорджъ и я (я не знаю, что сдѣлалось съ Гаррисомъ; онъ пошелъ постричься, потомъ вернулся и ровно сорокъ минутъ чистилъ себѣ сапоги; съ тѣхъ поръ мы его не видали)… Джорджъ и я да собака отправились въ Валлингфордъ, а по возвращеніи зашли въ прибрежную гостиницу, ради отдыха и всего прочаго.
Тутъ мы застали, какого-то пожилого субъекта съ длинной глиняной трубкой во рту, и естественно разговорились.
Онъ сообщилъ намъ, что сегодня прекрасная погода, а мы сказали ему, что вчера была прекрасная погода, а затѣмъ мы общимъ хоромъ выразили надежду, что завтра будетъ прекрасная погода. Джорджъ прибавилъ, что урожай, повидимому, будетъ отличный.
Послѣ этого выяснилось, что мы пріѣзжіе и уѣзжаемъ завтра утромъ.
Затѣмъ наступила пауза, въ теченіе которой наши взоры блуждали по комнатѣ. Наконецъ, они остановились на запыленной стеклянной витринѣ, стоявшей высоко надъ каминомъ. Въ витринѣ заключалась форель. Это рыбина крайне зантересовала меня; я не видалъ никогда такой странной форели. Съ перваго взгляда я принялъ ее за треску.
— Что, — сказалъ пожилой джентльменъ, слѣдя за направленіемъ моего взгляда, — какова штучка, а?
— Необычайная, — пробормоталъ я, а Джорджъ спросилъ, сколько она вѣсила.
— Восемнадцать съ половиной фунтовъ, — сказалъ нашъ пріятель, вставая и снимая со стѣны пальто. — Да, — продолжалъ онъ, — я поймалъ ее шестнадцать лѣтъ тому назадъ. Поймалъ подъ мостомъ на пискаря. Мнѣ сказали, что ее видѣли въ рѣкѣ, и я объявилъ, что изловлю ее, и изловилъ. Врядъ ли вамъ часто случалось видѣть такую рыбку! Покойной ночи, джентльмены, покойной ночи!
Съ этими словами онъ ушелъ, а мы остались.
Послѣ этого мы не могли отвести глазъ отъ рыбы. Дѣйствительно, рыбина была громадная. Мы еще смотрѣли на нее, когда въ комнату вошелъ какой-то носильщикъ, съ кружкой пива въ рукахъ, и тоже взглянулъ на рыбу.
— Крупная штучка, — сказалъ Джорджъ, обращаясь къ нему.
— Ваша правда, сэръ, — отвѣчалъ носильщикъ и прибавилъ, опорожнивъ кружку, — можетъ быть, вы были здѣсь, сэръ, когда эта рыба была поймана?
— Нѣтъ, — отвѣчали мы, — мы пріѣзжіе.
— А, — сказалъ онъ, — тогда, конечно, вы не могли этого видѣть. Я поймалъ ее пять лѣтъ тому назадъ.
— О, такъ это вы поймали ее? — замѣтилъ я.
— Да, сэръ, — отвѣчалъ этотъ остроумный малый. — Поймалъ однажды въ пятницу, у самыхъ шлюзовъ, и, что всего замѣчательнѣе, поймалъ на муху. Я ловилъ щукъ, совсѣмъ не разсчитывалъ на форель, и это чудовище чуть не утащило меня въ воду. Въ ней оказалось двадцать шесть фунтовъ вѣсу. Покойной ночи, джентльмены, покойной ночи!
Пять минутъ спустя явился третій посѣтитель и разсказалъ намъ, какъ онъ поймалъ эту рыбину рано утромъ, на уклейку; а затѣмъ явился тупоумный на видъ и надутый джентльменъ среднихъ лѣтъ и усѣлся у окна.
Сначала мы всѣ молчали, но, наконецъ, Джорджъ обратился къ нему и сказалъ:
— Прошу извинить, надѣюсь, вы не взыщите, если мы, пріѣзжіе, попросимъ разсказать намъ, какъ вы поймали эту форель.
— Кто вамъ сказалъ, что я поймалъ эту форель? — возразилъ онъ съ удивленіемъ.
Мы отвѣчали, что никто намъ не говорилъ этого, но намъ почему-то показалось, что поймалъ именно онъ.
— Да, это замѣчательно, въ высшей степени замѣчательно, — отвѣчалъ тупоумнаго вида незнакомецъ — представьте, вѣдь вы угадали. Да, я поймалъ ее. Но какъ вы могли догадаться? Это замѣчательно.
Затѣмъ онъ разсказалъ намъ, какъ ему пришлось полчаса возиться съ этой рыбиной и какъ она сломала его удочку. Онъ тщательно взвѣсилъ ее, оказалось — тридцать четыре фунта.
Ушелъ и онъ, и къ намъ явился хозяинъ. Мы пересказали ему всѣ эти исторіи о поимкѣ форели, и онъ отъ души, хохоталъ.
— Такъ Джимъ Бэтсъ, Джо Муггльсъ, мистеръ Джонсъ и старикашка Билли Маундерсъ поймали эту рыбу! Ха, ха, ха… вотъ чудесная выдумка! — говорилъ старый добрякъ, заливаясь смѣхомъ. — Такъ бы они и отдали ее „мнѣ“, въ „мою“ гостиную, если бы изловили! Ха, ха, ха!
Затѣмъ онъ разсказалъ намъ, какъ было дѣло. Въ дѣйствительности, онъ поймалъ ее самъ много лѣтъ тому назадъ, когда былъ еще мальчишкой. Поймалъ безь всякихъ ухищреній, просто благодаря необычайному счастью, которое всегда выпадаетъ на долю школьниковъ, когда имъ случится удрать изъ школы, чтобы половить рыбы на шнурокъ, привязанный къ палкѣ.
Когда онъ принесъ домой эту рыбину, она избавила его отъ наказанія за отлучку, и даже учитель сказалъ, что эта штука стоитъ тройного правила.
Въ эту минуту хозяина зачѣмъ-то вызвали, и мы съ Джорджемъ снова уставились на рыбу.
Поистинѣ это была удивительная форель. Чѣмъ больше мы вглядывались въ нее, тѣмъ сильнѣе она поражала насъ.
Наконецъ, Джорджъ вскарабкался на спинку стула, чтобы разсмотрѣть ее поближе.
Стулъ выскользнулъ изъ-подъ его ногъ, Джорджъ инстинктивно ухватился за витрину, она грохнулась на полъ, а Джорджъ вмѣстѣ со стуломъ на нее.
— Надѣюсь, вы не повредили рыбы! — воскликнулъ я, подбѣгая къ нему.
— Надѣюсь, что нѣтъ, — отвѣчалъ Джорджъ, вставая.
Но онъ повредилъ ее. Форель разлетѣлась на тысячу кусковъ, — я говорю на тысячу, но можетъ быть и на девятьсотъ. Я не считалъ ихъ.
Намъ казалось крайне страннымъ и необычайнымъ, что набитая форель разлетѣлась на куски.
Оно и было бы странно и необычайно, если бы эта форель дѣйствительно была набитая, но этого-то и не было.
Форель была гипсовая!