зать, что они „попадаются“ на удочку, на червяка, — нѣтъ, этого отъ нихъ не дождешься!
Я лично плохой рыболовъ. Одно время я усердно занимался этимъ дѣломъ, и достигъ, какъ мнѣ казалось, хорошихъ результатовъ; но знатоки увѣряли, что я никогда не сдѣлаюсь настоящимъ рыболовомъ, и совѣтовали мнѣ бросить это занятіе. Они увѣряли, что я ловко забрасываю удочку, что у меня есть способность къ уженью и совершенно достаточно природной склонности къ бездѣлью. Тѣмъ не менѣе, я не могу сдѣлаться рыболовомъ. Для этого у меня не хватаетъ воображенія.
По ихъ словамъ, я могу быть сноснымъ поэтомъ или репортеромъ или чѣмъ-нибудь въ этомъ родѣ, но для того, чтобы удить рыбу на Темзѣ, нужно болѣе игривое воображеніе, болѣе пылкая фантазія.
Нѣкоторые думаютъ, что для хорошаго рыболова достаточно простой способности лгать, не запинаясь и не краснѣя; но это ошибка. Простое вранье не годится; къ нему способенъ самый зеленый новичокъ. Нужно изобрѣтать подробности, прикрашивать разсказъ правдоподобными деталями, придавать ему характеръ строгой — почти до педантизма — правдивости: вотъ въ чемъ искусство опытнаго рыболова.
Всякій можетъ сказать: „О, вчера вечеромъ я поймалъ пятнадцать дюжинъ окуней“, или: „Въ послѣдній разъ я выудилъ плотицу въ 18 фунтовъ вѣсомъ и въ три фута длиною отъ головы до хвоста“.
Но это слишкомъ элементарно; тутъ нѣтъ искусства, мастерства, которыя требуются для такого дѣла. Тутъ видна смѣлость, и только.
Нѣтъ; опытный рыболовъ презираетъ такую ложь. Его методъ самъ по себѣ требуетъ долгаго изученія.
Онъ входитъ въ залъ, не снимая шляпы, усаживается на самомъ удобномъ стулѣ, закуриваетъ
