Рѣка въ праздничномъ нарядѣ. — Рѣчные костюмы. — Отсутствіе вкуса у Гарриса. — Поѣздка съ фешенебельной дамой. — Могила мистриссъ Томасъ. — Человѣкъ, который не любитъ могилъ, гробовъ и череповъ. — Взгляды Гарриса на Джорджа, банкъ и лимонадъ. — Онъ устраиваетъ штуки.
Гаррисъ разсказалъ мнѣ о своемъ приключеніи въ лабиринтѣ, пока мы проѣзжали черезъ шлюзы Маульси. Это длинный шлюзъ, и намъ пришлось ѣхать довольно долго.
Тутъ не было ни одной лодки, кромѣ нашей; я никогда еще не видалъ этого шлюза такимъ пустымъ. Вообще, я думаю, это самый оживленный шлюзъ на Темзѣ.
Мнѣ случалось смотрѣть на него съ берега, когда въ немъ и воды не было видно, а только сплошная масса пестрыхъ платьевъ, нарядныхъ шляпокъ, задорныхъ цилиндровъ, разноцвѣтныхъ зонтиковъ, шелковыхъ мантилій, развѣвающихся лентъ и расфранченныхъ дамъ; съ берега казалось, будто передъ тобой ящикъ, наполненный всевозможными цвѣтами.
По воскресеньямъ, въ хорошую погоду, онъ цѣлый день имѣетъ такой видъ; вверхъ и внизъ по рѣкѣ тянутся длинныя вереницы лодокъ, дожидающихся своей очереди, уплывающихъ или приближающихся, такъ что вся залитая солнцемъ рѣка, отъ дворца до Гамптонской церкви, пестрѣетъ желтыми, голубыми, оранжевыми, бѣлыми, красными, малиновыми пятнами. Всѣ обитатели Маульси и Гамптона, принарядившись, являются къ шлюзу, курятъ, болтаютъ, ухаживаютъ за барышнями, слѣдятъ за лодками; и все это — шляпы и сюртуки мужчинъ, наряды дамъ, рѣзвящіяся собаки, движущіяся лодки, сверкающая вода, пріятный ландшафтъ, — все это въ цѣломъ представляетъ одну изъ самыхъ веселыхъ картинъ, какія только можно встрѣтить въ окрестностяхъ стараго скучнаго Лондона.
Поѣздка по рѣкѣ представляетъ удобный случай прифрантиться. Тутъ и мы, мужчины, можемъ показать нашъ вкусъ, и я думаю, что мы постоимъ за себя, если желаете знать мое мнѣніе. Я, напримѣръ, люблю красный цвѣтъ, — красный и черный. У меня волосы русые, золотисто-каштановые, и темно-красный цвѣтъ очень идетъ къ нимъ, недурно также выглядятъ на мнѣ свѣтло-голубой шарфъ, высокіе русскіе сапоги и красный шелковый платокъ вмѣсто пояса, — платокъ гораздо красивѣе.
Гаррисъ предпочитаетъ желтый и оранжевый цвѣта, и совсѣмъ напрасно. Онъ слишкомъ смуглъ для желтаго цвѣта. Желтый цвѣтъ не идетъ къ нему, объ этомъ и толковать нечего. Ему бы вотъ что къ лицу: на голубомъ фонѣ бѣлыя или сливочнаго цвѣта пятна; но что прикажете дѣлать? Чѣмъ меньше вкуса у человѣка, тѣмъ онъ упрямѣе. А жаль, въ такомъ костюмѣ онъ никогда не будетъ имѣть успѣха, а между тѣмъ, есть одинъ-два цвѣта, при которыхъ онъ выглядѣлъ бы еще туда-сюда.
Джорджъ накупилъ для этой поѣздки кое-какихъ обновокъ, которыя просто смущаютъ меня. Жилетъ ослѣпителенъ. Джорджу не нравится, когда я такъ говорю, но, право, не подберу другого названія. Онъ купилъ его и принесъ показать намъ въ четвергъ вечеромъ. Я спросилъ его, какъ называется этотъ цвѣтъ; но онъ не зналъ. По его мнѣнію, этотъ цвѣтъ не имѣетъ названія. Продавецъ увѣрялъ, что это восточный узоръ. Джорджъ надѣлъ его и спросилъ, какъ мы находимъ. Гаррисъ отвѣчалъ, что, какъ пугало для воробьевъ, эта вещь внушаетъ ему уваженіе; но если разсматривать ее какъ одежду, пригодную для ношенія на тѣлѣ человѣка, кромѣ развѣ маргэтскаго негра, то она ужасна. Джорджъ разозлился, на что ему справедливо замѣтилъ Гаррисъ: „Зачѣмъ же онъ спрашивалъ чужого мнѣнія, если оно ему не нравится“.
Мы, то-есть я и Гаррисъ, боимся, что этотъ костюмъ будетъ привлекать вниманіе къ нашей лодкѣ. Барышни, если онѣ хорошо одѣты, тоже недурно выглядятъ въ лодкѣ. По моему мнѣнію, ничто такъ не идетъ имъ къ лицу, какъ хорошій лодочный костюмъ. Но „лодочнымъ костюмомъ“ я называю такой, который можно носить въ лодкѣ, а не только подъ стекляннымъ колпакомъ. Вся прелесть экскурсіи пропадаетъ, когда у васъ въ лодкѣ сидятъ особы, думающія не столько о поѣздкѣ, сколько о цѣлости своего платья. Мнѣ пришлось однажды везти двухъ такихъ дамъ на пикникъ. То-то была потѣха!
Обѣ были разряжены въ пухъ: кружева, шелкъ, цвѣты, ленты, тонкія ботинки, свѣтлыя перчатки. Но одѣты для фотографіи, а не для катанья по рѣкѣ. Это были „лодочные костюмы“ на французскій ладъ. Нелѣпо было и соваться съ ними туда, гдѣ есть настоящая земля, воздухъ и вода.
Прежде всего имъ показалось, что лодка недостаточно чиста. Мы отерли для нихъ пыль со всѣхъ скамеекъ и увѣряли, что сидѣнья чистехоньки, но онѣ не вѣрили намъ. Одна изъ нихъ потерла скамью кончикомъ пальца, показала перчатку другой, затѣмъ обѣ вздохнули и усѣлись съ видомъ христіанскихъ мученицъ, старающихся комфортабельно помѣститься на кострѣ. Во время гребли случается, что и брызнешь, а тутъ казалось, что капля воды погубитъ эти костюмы: останется пятно, котораго ничѣмъ не выведешь.
Я гребъ. Я дѣлалъ все, что могъ. Я останавливался при каждомъ взмахѣ, осторожно вынималъ весла изъ воды и такъ же осторожно опускалъ ихъ снова. (Немного погодя, Боу замѣтилъ, что онъ слишкомъ плохой рулевой, чтобы править при моемъ способѣ гребли, и что онъ броситъ руль и будетъ смотрѣть, какъ я гребу. Мой способъ заинтересовалъ его). Тѣмъ не менѣе, несмотря на всю мою осторожность, брызги попадали иногда на платья нашихъ спутницъ.
Онѣ не жаловались, но плотнѣе прижимались другъ къ другу, стискивали зубы и при каждой каплѣ вздрагивали всѣмъ тѣломъ. Онѣ страдали молча; это было очень благородно, но, тѣмъ не менѣе, крайне разстраивало меня. Я очень чувствителенъ. Я терялъ хладнокровіе, и чѣмъ осторожнѣе гребъ, тѣмъ сильнѣе брызгалъ.
Наконецъ, я бросилъ весла и сказалъ, что сяду къ рулю.
Боу тоже нашелъ, что такъ будетъ лучше. Дамы испустили невольный вздохъ облегченія, увидѣвъ, что я ухожу, и совсѣмъ было просіяли. Бѣдняжки, лучше бы имъ оставаться со мной. Человѣкъ, сѣвшій на мое мѣсто, былъ веселый, легкомысленный, крѣпколобый парень, въ которомъ чувствительности не больше, чѣмъ въ нью-фаундлендскомъ щенкѣ. Вы можете цѣлый часъ метать на него молніеносные взгляды, а онъ и не замѣтитъ ихъ, да если и замѣтитъ, такъ нимало не смутится. Онъ молодецки взмахнулъ веслами и разомъ пустилъ въ лодку цѣлый фонтанъ, заставившій всѣхъ вскочить на ноги. Окативъ нашихъ дамъ съ ногъ до головы, онъ любезно ухмыльнулся и сказалъ:
— Простите, я нечаянно, — и предложилъ имъ носовой платовъ отереться.
— О, это ничего, — пробормотали бѣдныя дѣвушки, закутываясь въ шали и пальто и закрываясь кружевными зонтиками.
За завтракомъ онѣ ужасно страдали. Компанія расположилась на травѣ, но трава была пыльная, а пни, на которые имъ предложили усѣсться, казались нечищенными Богъ знаетъ сколько времени. И вотъ онѣ разостлали на землѣ носовые платки и усѣлись въ самыхъ неудобныхъ позахъ. Кто-то изъ насъ, державшій въ рукахъ тарелку съ паштетомъ, зацѣпился за сукъ и уронилъ паштетъ, и хотя на нихъ не попало ни крошки, но этотъ случай напугалъ ихъ до того, что потомъ онѣ съ ужасомъ смотрѣли на всякаго, кто поднимался съ какимъ-нибудь кускомъ въ рукахъ, и съ безпокойствомъ слѣдили за нимъ, пока онъ не усаживался снова.
— Ну-съ, барышни, — шутливо сказалъ Боу по окончаніи завтрака, — пожалуйте мыть посуду!
Сначала онѣ его не поняли. Потомъ, уразумѣвъ въ чемъ дѣло, выразили опасеніе, что не сумѣютъ мыть посуду.
— О, я вамъ покажу, — сказалъ онъ, — это очень просто. Вы лягте на… я хочу сказать, на берегъ и полощите посуду въ водѣ.
Старшая сестра замѣтила, что ихъ платья врядъ ли подойдутъ для такой работы.
— Пустяки, — отвѣчалъ онъ весело, — вы поднимите ихъ кверху.
И онъ заставилъ ихъ сдѣлать это. Онъ увѣрялъ, что въ этомъ вся прелесть поѣздки. Онѣ согласились, что это очень интересно.
Вспоминая объ этомъ, я спрашиваю себя, былъ ли этотъ молодой человѣкъ такимъ крѣпколобымъ, какъ мы думали, или онъ… нѣтъ, это невозможно, у него было такое простодушное, дѣтское выраженіе лица.
Гаррисъ сказалъ, что ему хочется сходить въ Гамптонскую церковь и посмотрѣть могилу мистриссъ Томасъ.
— Кто такая мистриссъ Томасъ? — спросилъ я.
— Почемъ я знаю? — отвѣчалъ онъ. — Это дама, погребенная въ очень красивой могилѣ, которую я хочу посмотрѣть.
Я сталъ спорить. Не знаю почему, но я терпѣть не могу могилъ. Я знаю, что, пріѣхавъ въ деревню или городъ, слѣдуетъ отправиться на кладбище и любоваться надгробными памятниками; но лично мнѣ это время препровожденіе вовсе не нравится. Не нахожу никакого удовольствія бродить вокругъ старой мрачной церкви въ сопровожденіи страдающаго одышкой сторожа и читать эпитафіи. Даже стертая мѣдная доска, вдѣланная въ камень, не доставляетъ мнѣ истиннаго счастія.
Моя невозмутимость передъ самыми трогательными надписями и равнодушіе къ мѣстнымъ семейнымъ преданіямъ смущаютъ почтенныхъ пономарей, а плохо скрываемое желаніе поскорѣе выбраться за ограду оскорбляетъ ихъ чувства.
Въ одно прекрасное солнечное утро я стоялъ, облокотившись на низенькую ограду деревенскаго кладбища, курилъ и весь погрузился въ созерцаніе мирной сельской картины. Я смотрѣлъ на старую, обвитую плющомъ церковь съ рѣзными деревянными дверями, дорожку, вившуюся по скату холма среди высокихъ вязовъ, коттэджи съ соломенными кровлями, серебряную ленту рѣки въ долинѣ и лѣсистые холмы на горизонтѣ.
Пріятный былъ ландшафтъ. Поэтическій, идиллическій — онъ возвышалъ мнѣ душу. Я чувствовалъ себя добрымъ и благороднымъ. Я каялся въ своихъ грѣхахъ и хотѣлъ бы исправиться. Я мечталъ поселиться здѣсь и никогда больше не дѣлать ничего дурного, вести безупречную, чистую жизнь и превратиться въ почтеннаго старца съ серебристыми сѣдинами, и все прочее.
Въ эту минуту я простилъ моимъ друзьямъ и знакомымъ всѣ ихъ прегрѣшенія и испорченность и благословилъ ихъ. Они не навѣрное знали, что я благословилъ ихъ. Они продолжали итти своимъ грѣховнымъ путемъ, не вѣдая, что я сдѣлалъ для нихъ въ далекой, мирной деревнѣ. Но я сдѣлалъ и хотѣлъ бы сказать имъ объ этомъ, такъ какъ желалъ видѣть ихъ счастливыми. Я погрузился въ эти благочестивыя, великодушныя мечты, какъ вдругъ чей-то рѣзкій, визгливый голосъ вывелъ меня изъ задумчивости.
— Иду, сэръ, иду, иду, иду! Не безпокойтесь, сэръ, не торопитесь!
Я оглянулся и увидѣлъ лысаго старикашку, ковылявшаго черезъ кладбище съ огромной связкой ключей, гремѣвшихъ и звенѣвшихъ на каждомъ шагу.
Съ безмолвнымъ достоинствомъ я махнулъ ему рукой, чтобы онъ убирался, но онъ бѣжалъ ко мнѣ и визжалъ безъ умолка:
— Иду, иду, иду, сэръ! Старость проклятая, сэръ! Не такъ я боекъ, какъ встарину. Сюда пожалуйте, сэръ!
— Убирайся, несчастный старикашка! — крикнулъ я.
— Я бѣжалъ изо всѣхъ силъ, сэръ! — возразилъ онъ. — Моя хозяйка только сейчасъ васъ увидѣла! Пожалуйте за мною, сэръ!
— Убирайся, пока цѣлъ! — повторилъ я.
Онъ, повидимому, изумился.
— Да развѣ вы не хотите посмотрѣть могилы?
— Нѣтъ, — отвѣчалъ я, — не хочу. Я хочу стоять здѣсь, прислонившись къ этой старой оградѣ. Убирайся, не разстраивай меня! Я исполненъ благихъ возвышенныхъ мыслей и хочу оставаться въ такомъ положеніи, потому что оно прекрасно и благородно. Оставь меня въ покоѣ со своими нелѣпыми могилами. Убирайся и найми кого-нибудь, чтобы похоронилъ тебя подешевле; я охотно заплачу половину издержекъ!
Съ минуту онъ стоялъ ошеломленный. Потомъ протеръ глаза и уставился на меня. Но съ виду я былъ человѣкъ, какъ человѣкъ.
— Да вѣдь вы пріѣзжій? — сказалъ онъ. — Вы не живете здѣсь?
— Нѣтъ. Если бы „я“ здѣсь жилъ, „ты“ бы не жилъ.
— Такъ какъ же? — сказалъ онъ. — Вамъ нужно посмотрѣть могилы, гробницы, тамъ вѣдь покойники, гробы!
— Врешь, — отвѣчалъ я, — не хочу смотрѣть могилы, ваши могилы. Зачѣмъ мнѣ ихъ смотрѣть? У меня есть свои, фамильныя могилы. У моего дяди Поджера такая могила на Кензаль-Гринскомъ кладбищѣ, что ею гордится цѣлый округъ; въ склепѣ моего дѣдушки въ Гоу могутъ помѣститься восемь человѣкъ, у моей бабушки Сусанны на Финчлейскомъ кладбищѣ гробница обшита самымъ лучшимъ бѣлымъ камнемъ, да еще въ изголовьѣ вырѣзана какая-то фигура въ родѣ кофейника. Когда я захочу взглянуть на могилы, я туда и отправлюсь. Другихъ могилъ мнѣ не нужно! Когда тебя похоронятъ, я, такъ и быть, приду посмотрѣть; вотъ и все, что я могу сдѣлать.
Онъ расплакался. Онъ сказалъ, что на одной могилѣ есть обломокъ камня, который многіе считаютъ остаткомъ статуи, а на другой — стертая надпись, которую еще никто не могъ разобрать.
Но я оставался неумолимъ. Тогда онъ рѣшилъ выпустить свой послѣдній зарядъ. Онъ подошелъ ко мнѣ поближе и пробормоталъ хриплымъ шопотомъ:
— У меня есть пара череповъ въ склепѣ; пойдемте, посмотрите ихъ. О, пойдемте, посмотрите черепа! Вы молодой человѣкъ, вамъ нужно повеселиться. Пойдемте, посмотрите черепа!
Я бросился бѣжать, а онъ кричалъ мнѣ вслѣдъ:
— О, пойдемте, посмотрите черепа! Вернитесь!
Гаррисъ безъ ума отъ гробницъ, могилъ, эпитафій, и мысль пропустить, не осмотрѣвши, могилу мистриссъ Томасъ, выводила его изъ себя. Онъ сказалъ, что съ самаго начала, когда мы еще задумывали поѣздку, имѣлъ въ виду осмотрѣть могилу мистриссъ Томасъ, что онъ не поѣхалъ бы, если бы не хотѣлъ осмотрѣть могилу мистриссъ Томасъ.
Я напомнилъ ему о Джорджѣ, котораго мы должны встрѣтить въ пять часовъ у Шеппертона, и онъ обрушился на Джорджа. Съ какой стати Джорджъ сидитъ безъ дѣла цѣлый день и заставляетъ насъ тащить эту поганую тяжелую лодку? Почему бы ему тоже не работать? Почему онъ не взялъ отпуска и не поѣхалъ съ нами? Чортъ побери его банкъ! Да и на что онъ въ банкѣ?
— Сколько разъ я ни приходилъ туда, — продолжалъ Гаррисъ, — я ни разу не видалъ его за работой. Онъ сидитъ за стекломъ и дѣлаетъ видъ, что занимается. Къ чему сажать человѣка за стекло? Какая отъ этого польза? Я зарабатываю свой хлѣбъ. Почему же онъ не можетъ работать? Какой прокъ отъ такого человѣка, да и отъ банковъ этихъ? Они забираютъ у васъ деньги, и когда вы написали чекъ, возвращаютъ его съ надписью „недѣйствителенъ“. На той недѣлѣ они два раза сыграли со мной такую штуку. Если бы Джорджъ былъ здѣсь, мы могли бы осмотрѣть могилу. Да я и не вѣрю, что онъ въ банкѣ. Шляется гдѣ-нибудь, пока мы за него работаемъ. Я пойду куда-нибудь выпить.
Я ему замѣтилъ, что кругомъ на двѣ мили нѣтъ никакого трактира; тогда онъ сталъ бранить рѣку и спрашивать, какая польза отъ рѣки и стоитъ ли отправляться на рѣку, чтобы умирать отъ жажды.
Когда Гаррисъ расходится, его ничѣмъ не уймешь. Лучше дать ему выболтаться, тогда онъ успокоится.
Я напомнилъ ему, что у насъ въ корзинѣ есть экстрактъ для лимонада, а на носу бутылка воды, и что стоитъ только смѣшать ихъ, чтобы получить прохладительный и освѣжающій напитокъ. Тогда онъ обрушился на лимонадъ и на всѣ подобные „напитки для воскресныхъ школъ“, какъ онъ выразился, въ родѣ имбирнаго пива, морса и т. п. Онъ сказалъ, что они производятъ разстройство желудка, разрушаютъ тѣло и душу и служатъ причиной половины преступленій, совершаемыхъ въ Англіи.
И прибавивъ, что, во всякомъ случаѣ, желаетъ выпить чего-нибудь, сталъ отыскивать бутылку. Она лежала на самомъ днѣ корзины, потому, разыскивая ее, онъ наклонялся все больше и больше, и продолжая въ то же время править рулемъ, направилъ лодку на мель, получилъ толчокъ и опрокинулся въ корзину, уткнувшись головой въ окороки и задравъ ногу кверху. Такъ онъ и стоялъ, не смѣя пошевелиться изъ боязни упасть въ воду, пока я не подоспѣлъ ему на помощь и не помогъ ему встать на ноги.