и хотѣлъ бы сказать имъ объ этомъ, такъ какъ желалъ видѣть ихъ счастливыми. Я погрузился въ эти благочестивыя, великодушныя мечты, какъ вдругъ чей-то рѣзкій, визгливый голосъ вывелъ меня изъ задумчивости.
— Иду, сэръ, иду, иду, иду! Не безпокойтесь, сэръ, не торопитесь!
Я оглянулся и увидѣлъ лысаго старикашку, ковылявшаго черезъ кладбище съ огромной связкой ключей, гремѣвшихъ и звенѣвшихъ на каждомъ шагу.
Съ безмолвнымъ достоинствомъ я махнулъ ему рукой, чтобы онъ убирался, но онъ бѣжалъ ко мнѣ и визжалъ безъ умолка:
— Иду, иду, иду, сэръ! Старость проклятая, сэръ! Не такъ я боекъ, какъ встарину. Сюда пожалуйте, сэръ!
— Убирайся, несчастный старикашка! — крикнулъ я.
— Я бѣжалъ изо всѣхъ силъ, сэръ! — возразилъ онъ. — Моя хозяйла только сейчасъ васъ увидѣла! Пожалуйте за мною, сэръ!
— Убирайся, пока цѣлъ! — повторилъ я.
Онъ, повидимому, изумился.
— Да развѣ вы не хотите посмотрѣть могилы?
— Нѣтъ, — отвѣчалъ я, — не хочу. Я хочу стоять здѣсь, прислонившись къ этой старой оградѣ. Убирайся, не разстраивай меня! Я исполненъ благихъ возвышенныхъ мыслей и хочу оставаться въ такомъ положеніи, потому что оно прекрасно и благородно. Оставь меня въ покоѣ со своими нелѣпыми могилами. Убирайся и найми кого-нибудь, чтобы похоронилъ тебя подешевле; я охотно заплачу половину издержекъ!
Съ минуту онъ стоялъ ошеломленный. Потомъ протеръ глаза и уставился на меня. Но съ виду я былъ человѣкъ, какъ человѣкъ.
— Да вѣдь вы пріѣзжій? — сказалъ онъ. — Вы не живете здѣсь?
