[371]Три римскихъ мальчика.
Въ великолѣпномъ Римѣ встрѣчаются въ узкихъ извилистыхъ улицахъ прекрасные большіе дворцы; находись они на виду, среди открытой площади, они были бы признаны архитектурными шедеврами. Одинъ изъ такихъ я и собираюсь сейчасъ нарисовать и надѣюсь, что по этому наброску перомъ его безъ труда отыщутъ среди другихъ, если къ тому же будетъ еще указана улица—via Ripetta, гдѣ его слѣдуетъ искать.
Маленькій четырехугольный дворикъ обнесенъ высокими аркадами; каждая колонна—чудо искусства; между колоннами и въ нишахъ стѣнъ изуродованныя мраморныя статуи. Стѣны внизу украшены барельефами, вверху лѣпными головами римскихъ цезарей; постаменты статуй обвиты стеблями травъ и вьющихся растеній; побѣги ихъ цѣпляются и за складки мраморныхъ одѣяній. Паукъ протянулъ свою сѣть и покрылъ ею, точно траурнымъ флеромъ, головы боговъ и императоровъ. Во дворѣ валяются
[372]кочерыжки, лимонныя корки, осколки бутылокъ. Широкая мраморная лѣстница, ведущая въ покои дворца, запущена и загрязнена еще больше, чѣмъ дворъ.
На ступеняхъ ея сидятъ три босоногихъ полуокоченѣлыхъ мальчугана. Одинъ кутается въ старый изодранный коверъ, вмѣсто плаща, и сосетъ обломокъ камыша, вмѣсто трубки. У другого ноги обмотаны тряпьемъ, прикрѣпленнымъ къ тѣлу веревочками, а на плечахъ широкій и длинный бѣлый балахонъ; мальчуганъ можетъ обвернуть имъ все свое тѣло хоть дважды; зато балахонъ, кажется, и служитъ ему вмѣстѣ съ тѣмъ и панталонами. Все одѣяніе третьяго состоитъ изъ шляпы да жилетки, если не считать старой туфли, лежащей подъ ступенькой. Всѣ трое играютъ въ карты.
Не интересно-ли будетъ познакомиться съ этими молодыми римлянами и съ ихъ семействами поближе? По волѣ случая чуть-ли не всѣ главы этихъ семействъ собрались сейчасъ на террасѣ у площади del Popolo. Вонъ стоитъ группа бородатыхъ мужчинъ въ полосатыхъ, бѣлыхъ съ голубымъ, балахонахъ; мундиръ примѣтный; добавочной принадлежностью къ нему являются обыкновенно цѣпочки—изъ тѣхъ, что носятся на ногахъ. Передъ нами арестанты, которые вышли на работу. Тотъ передній, что оперся на лопату, отецъ мальчугана, закутаннаго въ коверъ вмѣсто плаща. Да, отецъ его! Но онъ ни воръ, ни разбойникъ; онъ только злой проказникъ! Исторія не сложная: онъ угодилъ въ тюрьму изъ желанія насолить своему господину. Какъ же онъ ему насолилъ? Взялъ да спряталъ въ господскій экипажъ контрабанду и самъ же постарался, чтобы ихъ съ ней накрыли. По закону въ такихъ случаяхъ и лошади и экипажъ конфискуются полиціей, хотя бы собственникъ ихъ и не былъ лично виновенъ въ провозѣ контрабанды, кучера же сажаютъ въ тюрьму, но господинъ обязуется вносить на его прокормъ ежедневно по пятнадцати байоки. Что ни говори—расходъ! Если арестантъ трудолюбивъ и ведетъ себя хорошо, каждые восемь мѣсяцевъ его заключенія считаются за годъ, и за работу ему назначаютъ наивысшую плату. Вотъ какія соображенія занимаютъ сейчасъ арестанта: «Хозяинъ-то потерялъ и лошадей и карету! Хозяину приходится ежедневно раскошеливаться на меня! У меня же готовое помѣщеніе, постоянная работа да еще за высшую плату, и значусь я «порядочнымъ арестантомъ!» Пожалуй, и сыну моему не добиться лучшаго».
По аллеѣ мчится легкій щегольскій экипажъ; богатый иностранецъ, лѣтъ тридцати, самъ правитъ лошадьми. Онъ не въ первый разъ въ Римѣ; онъ былъ здѣсь восемь лѣтъ тому назадъ, а теперь вернулся сюда съ молодой женой и показываетъ ей вѣчный городъ. Сейчасъ они ѣздили смотрѣть чудесную статую Кановы. Иностранецъ съ перваго взгляда узналъ эти роскошныя формы, эту красавицу-женшину, обезсмерченную рѣзцомъ ваятеля, но, конечно, не проговорился объ этомъ женѣ. Красавица Джудита давно
[373]истлѣла въ могилѣ, а сынишка ея играетъ теперь на мраморной лѣстницѣ дворца въ карты и драпируется въ свой огромный балахонъ не хуже, чѣмъ папаша его въ свой щегольскій плащъ.
Ну, а гдѣ же искать намъ родителей третьяго мальчика. Постойте, на слѣдъ-то мы уже напали! Тутъ же подъ деревомъ стоитъ сморщенная старуха съ грѣлкой въ рукахъ и проситъ милостыни во имя Мадонны. Она не бабушка и, конечно, ужъ не мать мальчику, но она одна могла бы кое-что разсказать о немъ.
Отъ площади Св. Петра по направленію къ за̀мку Ангела идетъ улица; въ этой улицѣ есть большое зданіе; въ стѣнѣ его устроена подвижная ниша, обитая такою же полосатою матеріей, изъ какой шьется арестантское платье. На полу ниши лежитъ подушка, а самая ниша вертится на оси, какъ сторожевая будка. Рядомъ большой колоколъ. Девять лѣтъ тому назадъ къ нишѣ подошла эта самая старуха и положила на подушку небольшой свертокъ, повернула нишу, позвонила въ колоколъ и скрылась. Зданіе это—пріютъ для подкидышей.
Вотъ откуда третій мальчуганъ. Старуха могла бы разсказать и о его матери, да что толку? Молодая богатая синьора теперь далеко отсюда, въ плавучей Венеціи, гдѣ слыветъ образцомъ добродѣтели и неприступности. А сынишка ея… Чтожъ, ему живется не худо—сидитъ на мраморной лѣстницѣ и козыряетъ!
Мальчуганы эти такъ и просятся на полотно! Взгляды, каждое движеніе, засаленныя карты, смѣлыя клубы сигарнаго дыма—все живописно! Да, вотъ такъ группа![1]
Ее разстраиваетъ нашествіе стаи индюшекъ, которыхъ вгоняютъ по ступенямъ мраморной лѣстницы двое крестьянъ. Индюшки куплены торговцемъ, что проживаетъ въ одной изъ залъ дворца. День-два онъ еще, пожалуй, дастъ птицамъ побѣгать по каменному мозаичному полу подъ чуднымъ лѣпнымъ потолкомъ, украшеннымъ гербомъ вымершаго знатнаго рода!…
Г. Х. Андерсенъ. Собраніе сочиненій Андерсена въ четырехъ томахъ. Томъ третій. Изданіе второе — С.-Петербургъ: Акціон. Общ. «Издатель», 1899, С.371—373