[190]
Жилъ-былъ бѣдный принцъ. Королевство у него было маленькое-премаленькое, но жениться все-таки было можно, а жениться-то принцу хотѣлось.
Разумѣется, съ его стороны было нѣсколько смѣло заявить дочери императора:—Хочешь за меня?—Впрочемъ, онъ носилъ славное имя и зналъ, что сотни принцессъ съ благодарностью отвѣтили бы на его предложеніе согласіемъ. Да вотъ, ждите-ка этого отъ императорской дочки!
Послушаемъ же, какъ было дѣло.
На могилѣ покойнаго отца принца выросъ розовый кустъ несказанной красоты; цвѣлъ онъ только разъ въ пять лѣтъ и распускалась на немъ всего одна единственная роза. Зато она разливала такой сладкій ароматъ, что, впивая его, можно было забыть всѣ свои горести и заботы. Еще былъ у принца соловей, который пѣлъ такъ дивно, словно у него въ горлышкѣ были собраны всѣ чудеснѣйшія мелодіи, какія только есть въ свѣтѣ. И роза, и соловей назначены были въ даръ принцессѣ; ихъ положили въ большіе серебряные ларцы и отослали къ ней.
Императоръ велѣлъ принести ларцы прямо въ большую залу, гдѣ принцесса играла со своими фрейлинами „въ гости“; другихъ занятій у нихъ не было. Увидавъ большіе ларцы съ подарками, принцесса захлопала отъ радости въ ладоши.
— Ахъ, если бы тутъ была маленькая киска!—сказала она, но—появилась прелестная роза.
— Ахъ, какъ это мило сдѣлано!—сказали всѣ фрейлины.
— Больше, чѣмъ мило!—сказалъ императоръ.—Это прямо недурно!
Но принцесса потрогала розу и чуть не заплакала.
— Фи, папа!—сказала она.—Она не искусственная, а настоящая!
— Фи!—сказали и всѣ придворные.—Настоящая!
— Погодимъ сердиться! Посмотримъ сначала, что въ другомъ ларцѣ!—возразилъ императоръ, и вотъ изъ ларца появился соловей и запѣлъ такъ чудесно, что нельзя было сейчасъ же найти въ немъ какого-нибудь недостатка.
— Superbe! Charmant!—сказали фрейлины; всѣ онѣ болтали по-французски, одна хуже другой.
— Какъ эта птичка напоминаетъ мнѣ органчикъ покойной
[191]императрицы!—сказалъ одинъ старый придворный.—Да, тотъ же тонъ, та же манера давать звукъ!
— Да!—сказалъ императоръ, и заплакалъ какъ ребенокъ.
— Надѣюсь, что птица не настоящая!—сказала принцесса.
— Настоящая!—отвѣтили ей доставившіе подарки послы.
— Такъ пусть себѣ летитъ!—сказала принцесса, и такъ и не позволила принцу явиться къ ней самому.
Но принцъ не унывалъ, вымазалъ себѣ все лицо черной и бурой краской, нахлобучилъ шапку и постучался.
— Здравствуйте, императоръ!—сказалъ онъ.—Не найдется-ли у васъ для меня во дворцѣ какого-нибудь мѣстечка?
— Много васъ тутъ ходитъ, да ищетъ!—отвѣтилъ императоръ.—Впрочемъ, постой, мнѣ надо свинопаса! У насъ пропасть свиней!
И вотъ принца утвердили придворнымъ свинопасомъ и отвели ему жалкую крошечную коморку, рядомъ съ свиными закутками. Весь день просидѣлъ онъ за работой и къ вечеру смастерилъ чудесный горшочекъ. Горшочекъ былъ весь увѣшанъ бубенчиками, и когда въ немъ что-нибудь варили, бубенчики названивали старую пѣсенку:
Ахъ, мой милый Августинъ,
Все прошло, прошло, прошло![1]
Занимательнѣе же всего было то, что, держа надъ подымавшимся изъ горшочка паромъ руку, можно было узнать какое у кого въ городѣ готовилось кушанье. Да, ужъ горшочекъ не чета былъ какой-нибудь розѣ!
Вотъ принцесса отправилась со своими фрейлинами на прогулку и вдругъ услыхала мелодическій звонъ бубенчиковъ. Она сразу остановилась и вся просіяла: она тоже умѣла наигрывать на фортепіано „Ахъ мой милый Августинъ“. Только одну эту мелодію она и наигрывала, зато однимъ пальцемъ.
— Ахъ, вѣдь, и я это играю!—сказала она.—Такъ свинопасъ-то у насъ образованный! Слушайте, пусть кто-нибудь изъ васъ пойдетъ и спроситъ у него, что стоитъ этотъ инструментъ.
Одной изъ фрейлинъ пришлось надѣть деревянные башмаки и пойти на задній дворъ.
— Что возьмешь за горшочекъ?—спросила она.
— Десять принцессиныхъ поцѣлуевъ!—отвѣчалъ свинопасъ.
[192]
— Боже избави!—сказала фрейлина.
— А дешевле нельзя!—отвѣчалъ свинопасъ.
— Ну, что онъ сказалъ?—спросила принцесса.
— Право и передать нельзя!—отвѣчала фрейлина.—Это ужасно!
— Такъ шепни мнѣ на ухо!
И фрейлина шепнула принцессѣ.
— Вотъ невѣжа!—сказала принцесса и пошла было, но… бубенчики зазвенѣли такъ мило:
Ахъ, мой милый Августинъ,
Все прошло, прошло, прошло!
— Послушай!—сказала принцесса фрейлинѣ.—Пойди, спроси, не возьметъ-ли онъ десять поцѣлуевъ моихъ фрейлинъ?
— Нѣтъ, спасибо!—отвѣтилъ свинопасъ.—Десять поцѣлуевъ принцессы или горшочекъ останется у меня.
— Какъ это скучно!—сказала принцесса.—Ну, придется вамъ стать вокругъ меня, чтобы никто не увидалъ насъ!
Фрейлины обступили ее и растопырили свои юбки; свинопасъ получилъ десять принцессиныхъ поцѣлуевъ, а принцесса—горшочекъ.
Вотъ была радость! Цѣлый вечеръ и весь слѣдующій день горшочекъ не сходилъ съ очага, и въ городѣ не осталось ни одной кухни, отъ камергерской до кухни простого сапожника, о которой бы онѣ не знали, что́ въ ней стряпалось. Фрейлины прыгали и хлопали въ ладоши.
— Мы знаемъ, у кого сегодня сладкій супъ и блинчики! Мы знаемъ, у кого каша и свиныя котлеты! Какъ интересно!
— Еще бы!—подтвердила оберъ-гофмейстерина.
— Да, но держите языкъ за зубами, я, вѣдь, императорская дочка!
— Помилуйте!—сказали всѣ.
А свинопасъ (то-есть принцъ, но для нихъ-то онъ былъ, вѣдь, свинопасомъ) даромъ времени не терялъ и смастерилъ трещотку; когда ею начинали вертѣть по воздуху, раздавались звуки всѣхъ вальсовъ и полекъ, какіе только есть на бѣломъ свѣтѣ.
— Но это superbe!—сказала принцесса, проходя мимо.—Вотъ такъ попурри! Лучше этого я ничего не слыхала!
[193]Послушайте, спросите, что онъ хочетъ за этотъ инструментъ. Но цѣловаться я больше не стану!
— Онъ требуетъ сто принцессиныхъ поцѣлуевъ!—доложила фрейлина, побывавъ у свинопаса.
— Да что онъ, въ умѣ?—сказала принцесса и пошла своею дорогой, но сдѣлала шага два и остановилась.
— Надо поощрять искусство!—сказала она.—Я, вѣдь, императорская дочь! Скажите ему, что я дамъ ему по вчерашнему десять поцѣлуевъ, а остальные пусть дополучитъ съ моихъ фрейлинъ!
— Ну, намъ это вовсе не по вкусу!—сказали фрейлины.
— Пустяки!—сказала принцесса.—Ужъ если я могу цѣловать его, то вы и подавно! Не забывайте, что я кормлю васъ и плачу вамъ жалованье!
И фрейлинѣ пришлось еще разъ отправиться къ свинопасу.
— Сто принцессиныхъ поцѣлуевъ!—повторилъ онъ.—А нѣтъ—каждый останется при своемъ.
— Становитесь вокругъ!—скомандовала принцесса, и фрейлины обступили ее, а свинопасъ сталъ ее цѣловать.
— Что это за сборище у свиныхъ закутокъ?—спросилъ, выйдя на балконъ, императоръ, протеръ глаза и надѣлъ очки.—Э, да это фрейлины опять что-то затѣяли! Надо пойти посмотрѣть.
И онъ расправилъ задки своихъ туфель. Туфлями служили ему старые, стоптанные башмаки. Эхъ ты ну, какъ онъ зашлепалъ въ нихъ!
Придя на задній дворъ, онъ потихоньку подкрался къ фрейлинамъ, а тѣ всѣ были ужасно заняты счетомъ поцѣлуевъ,—надо же было слѣдить за тѣмъ, чтобы расплата была честной, и свинопасъ не получилъ ни больше, ни меньше, чѣмъ ему слѣдовало. Никто поэтому не замѣтилъ императора, а онъ привсталъ на цыпочки.
— Это еще что за штуки!—сказалъ онъ, увидавъ цѣлующихся, и швырнулъ въ нихъ туфлей какъ разъ въ ту минуту, когда свинопасъ получалъ отъ принцессы восемьдесятъ шестой поцѣлуй.—Вонъ!—закричалъ разсерженный императоръ и выгналъ изъ своего государства и принцессу и свинопаса.
Она стояла и плакала, свинопасъ бранился, а дождикъ такъ и поливалъ на нихъ.
— Ахъ, я несчастная!—сказала принцесса.—Что́ бы мнѣ выйти за прекраснаго принца! Ахъ, какая я несчастная!
[194]
А свинопасъ зашелъ за дерево, стеръ съ лица черную и бурую краску, сбросилъ грязную одежду и явился передъ ней во всемъ своемъ королевскомъ величіи и красѣ, такъ что принцесса невольно преклонилась передъ нимъ.
— Теперь я только презираю тебя!—сказалъ онъ.—Ты не захотѣла выйти за честнаго принца! Ты не поняла толку въ соловьѣ и розѣ, а свинопаса цѣловала за игрушки! Подѣломъ же тебѣ!
И онъ ушелъ къ себѣ въ королевство, крѣпко захлопнувъ за собой дверь. А ей оставалось стоять, да пѣть:
Ахъ, мой милый Августинъ,
Все прошло, прошло, прошло!
