Сахалин (Дорошевич)/Шкандыба/ДО
| ← Отцеубійца | Сахалинъ (Каторга) — Шкандыба | Наемные убійцы → |
| Опубл.: 1903. Источникъ: Дорошевичъ В. М. II // Сахалинъ. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1903. — С. 119. |
Вѣчному каторжнику Шкандыбѣ — 64 года. Это рослый, крѣпкій, здоровый старикъ.
Шкандыба — сахалинская знаменитость. Его всѣ знаютъ.
Шкандыба отбылъ 24 года «чистой каторги» и ни разу не притронулся ни къ какой работѣ.
— Вотъ те и приговоръ къ каторжнымъ работамъ! — похохатываетъ онъ.
Его драли мѣсяцами каждый день, чтобы заставить работать. Ни за что!
Сколько плетей, сколько розогъ получилъ этотъ человѣкъ!
Когда онъ, по моей просьбѣ, раздѣлся, — нельзя было безъ содроганья смотрѣть на этотъ сплошной шрамъ. Все тѣло его словно выжжено каленымъ желѣзомъ.
— Я весь человѣкъ поротый! — говоритъ самъ про себя Шкандыба, — булавки, братъ, въ непоротое мѣсто не запустишь: вездѣ порото. Вы извольте посмотрѣть, я суконочкой потру. Гдѣ потереть прикажете?
Потретъ суконкой тамъ, гдѣ укажутъ, — и на тѣлѣ выступаютъ крестъ-на-крестъ полосы — слѣды розогъ.
— Человѣкъ клѣтчатый! Кожа съ рисункомъ. Я кругомъ драный. Съ обѣихъ сторонъ. Чисто вотъ пятачокъ фальшивый, что у насъ для орлянки дѣлаютъ. Съ обѣихъ сторонъ орелъ. Какъ ни брось, все орелъ будетъ! И съ одной стороны орелъ и съ другой орелъ. Такъ вотъ и я.
— Какъ же такъ съ обѣихъ сторонъ драный?
— А такъ-съ. Господинъ смотритель на меня ужъ очень осерчалъ: зачѣмъ работать не хочу. «Такъ я жъ тебя!» — говоритъ. Дралъ, дралъ, не по чемъ драть стало. «Перевернуть, — говоритъ, — его, подлеца, на лицевую сторону». Чудно! По животу сѣкли, по грудямъ сѣкли, по ногамъ. Такого даже и дранья-то никто не выдумывалъ. Уморушка! Шпанка, такъ та со смѣху дохла, когда я этакъ-то на кобылѣ лежалъ. Необыкновенно!
— А работать все-таки не пошелъ?
— Нашли дурака!
Шкандыба по профессіи мясникъ. Въ первый разъ былъ приговоренъ на 12 лѣтъ за ограбленіе церкви и убійство. Затѣмъ бѣжалъ, попался, и, въ концѣ концовъ, «достукался до вѣчной каторги».
Сначала его отправили на Кару, на золотые пріиски. Это были страшныя времена. Въ «разрѣзѣ», гдѣ работали каторжане, всегда наготовѣ стояла кобыла. При каждомъ разрѣзѣ былъ свой палачъ, дежурившій весь день.
Шкандыбу привели на работу. Онъ рѣшительно отказался.
— Что это? Землю копать? Не стану!
— Какъ не станешь?
— А такъ. Земля меня не трогала, и я ее трогать не буду.
Шкандыбѣ въ первый день дали 25 плетей.
Во второй — 50.
Въ третій — 100 и чуть живого отнесли въ лазаретъ.
Выздоровѣлъ, привели, — опять то же:
— Земля меня не трогала, и я ее трогать не буду.
Опять принялись драть, — опять отправили въ лазаретъ.
Наконецъ, устали, — прямо-таки, устали, — биться со Шкандыбой и отправили его на Сахалинъ.
На Сахалинѣ Шкандыба прямо заявилъ:
— Работать не буду. И не заставляйте лучше.
— Ну, такъ драть будемъ!
— Съ полнымъ моимъ удовольствіемъ. Ваше полное право. А работать вы меня заставить не можете.
Шкандыбу переводили изъ тюрьмы въ тюрьму, отъ смотрителя къ смотрителю, всякій раньше хвалился:
— Ну, у меня не то запоетъ!
И всякій потомъ опускалъ руки.
Одинъ изъ самыхъ «ретивыхъ» смотрителей К. разсказывалъ мнѣ.
— Да вы понятія имѣть не можете, что это за человѣкъ. Взялся я за него. Каждый день 30 розогъ. — Да вѣдь какихъ! Порція. Прихожу утромъ на раскомандировку. Кобыла стоитъ, палачъ, розги. Вмѣсто «здравствуйте!» — первый вопросъ: «Шкандыба, на работу идешь?» — «Никакъ нѣтъ!» — «Драть!» Идетъ и ложится. До чего вѣдь, подлецъ, дошелъ. Только прихожу, еще спросить не успѣю, а онъ ужъ къ кобылѣ идетъ и ложится. Плюнулъ!
Другой смотритель, тоже «ретивый», которому давали Шкандыбу на укрощенье, говорилъ мнѣ:
— Одно время думали, — можетъ, онъ какой особенный, къ боли нечувствительный. Доктору давали изслѣдовать. « Нѣтъ, — говоритъ, — ничего, чувствительный». Драть, значитъ — можно.
«Спектакли», которые ежедневно по утрамъ Шкандыба давалъ каторгѣ, составляли развлеченіе для тюрьмы. Глядя на него, и другіе «храбрились», «молодечествовали» и смѣлѣй ложились на кобылу.
Кромѣ того, каторга «дерзила»:
— Что вы, на самомъ дѣлѣ, ко мнѣ пристаете съ работой? Вы, вонъ, подите Шкандыбу заставьте работать! Небось, не заставите!
Шкандыба давалъ «заразительный примѣръ».
Его просили ужъ работать хоть «для прилика»:
— Шкандыба, чортъ, хоть метлу возьми, дворъ подмети! Вотъ и вся тебѣ работа!
— Не желаю. Чего я буду мести? Не я насорилъ, — не я и мести буду. Я что насорю, — самъ за собой приберу.
— Ну, не мети, чортъ съ тобой! Хоть метлу-то въ руки возьми!
— Зачѣмъ мнѣ ее въ руки брать? Она не маленькая. И одна въ углу постоитъ. Ей не скучно: тамъ другія метлы есть.
— Разъ, впрочемъ, топоръ въ руки взялъ! — смѣется Шкандыба.
— Работать хотѣлъ?
— Нѣтъ, надзирателю голову отрубить надо было. Надзиратель такой былъ, Чижиковъ. Выслужиться хотѣлъ. «Я, — говоритъ, — его заставлю работать. Не безпокойтесь. Что его драть, — процедура длинная! Я его и такъ, и кулакомъ по мордѣ». Разъ меня въ рыло, два меня въ рыло. Походя бьетъ. «Духъ, — говоритъ, — я изъ тебя вышибу!» — «Смотри, — говорю, — чтобъ тебѣ кто въ рыло не заѣхалъ!» — «Я, — говоритъ,— не опасаюсь!» — «Ну, а я, — говорю, — опасаюсь!» Пошелъ, взялъ топоръ, хлясть его по шеѣ. Напрочь хотѣлъ башку отрубить, — вчистую. Тогда ужъ никто въ рыло его не смажетъ.
— И что же, насмерть?
— Жалко, живъ остался. Наискось махнулъ. А еще мясникомъ былъ, туши рубилъ. Разъ, и готово. А тутъ не сумѣлъ этакого пустого дѣла сдѣлать. Топоръ сорвался, — стало-быть!
За это Шкандыбу приковали къ стѣнѣ и приговорили къ вѣчной каторгѣ.
— Сижу у стѣны прикованный: «Что, молъ, взяли, работаю?»
Замѣчательно. Все дѣлали со Шкандыбой. Только одного не пришло никому въ голову: освидѣтельствовать состояніе его умственныхъ способностей.
А странностей у Шкандыбы, и помимо упорнаго нежеланія работать, много.
То онъ начинаетъ вдругъ пѣть во все горло. То разговариваетъ, разговариваетъ, — вскочитъ и убѣжитъ, какъ полоумный.
— Юродствуетъ!
— Сумасшедшимъ прикидывается, чтобъ не драли!
— Нагличаетъ: «Вотъ, молъ, всѣ работаютъ, а я пѣсни орать буду.»
Такъ рѣшало тюремное сахалинское начальство, а когда на Сахалинѣ появились дѣйствительно гуманные врачи, готовые взять подъ свою защиту больного, — борьба со Шкандыбой была уже кончена: на него «плюнули» и зачислили богадѣльщикомъ, чтобъ хоть какъ-нибудь оформить его «неработаніе».
А, впрочемъ, Богъ его знаетъ, можно ли признать Шкандыбу сумасшедшимъ. Ненормальнаго, страннаго въ немъ много, — но сумасшедшій ли онъ?
Въ одну изъ бесѣдъ я спросилъ Шкандыбу:
— Скажи на милость, чего жъ ты отказывался отъ работы?
— А потому, что несправедливо. Справедливости нѣтъ, — вотъ и отказывался.
— Ну, какъ же несправедливо. Вѣдь ты самъ говоришь: церковь ограбилъ, человѣка убилъ?
— Вѣрно!
— Присудили тебя къ каторгѣ.
— Справедливо. Не грабь, не убивай.
— Ну, и работай!
— А работать не буду. Несправедливо.
— Да какъ же несправедливо?
— А такъ! Вонъ Ландсбергъ двухъ человѣкъ зарѣзалъ, — а его заставляли работать? Нѣтъ, небось! Надъ нами же командиромъ былъ. Баринъ! Онъ инженеръ, или тамъ, сиперъ какой-то, что ли, дороги строить умѣетъ. Онъ не работаетъ, онъ командуетъ. А я работай! За что же, выходитъ, долженъ работать? За то, что человѣка убилъ? Нѣтъ! За то, что я дорогъ строить не умѣю. Такъ развѣ я въ этомъ виноватъ? Виноватъ, что меня не учили? Нѣтъ, братъ, каторга, такъ каторга, — для всѣхъ равна! А это нешто справедливость? Приведутъ арестантовъ: грамотный — въ канцеляріи сиди, писаремъ, своего же брата грабь. А неграмотный — въ гору, уголь копай. За что жъ онъ страдаетъ? За то, что неграмотный! Нешто его въ этомъ вина? Справедливо?
— Потому ты и не работалъ?
— Такъ точно!
— Ну — а если бъ «справедливость» была и всѣхъ бы одинаково заставляли работать, — ты бы работалъ?
— А почему жъ бы и нѣтъ? Знамо, работалъ бы. Какъ же не работать? Главное, справедливость. Я потому и Чижикову голову снести хотѣлъ. За несправедливость! Бей, гдѣ положено. Драть, по закону положено, — дери! Меня каждый день драли, — я слова не сказалъ: справедливо. Потому, — законъ. А по мордѣ бить въ законѣ не показано, — и не смѣй. Ты незаконничаешь, и я незаконничать буду. Ты меня въ рыло, — я тебя топоромъ по шеѣ. А что справедливо, — я развѣ прекословлю? Сдѣлай твое одолженіе. Что хошь, только, чтобъ справедливо!
Такъ и отбылъ Шкандыба свои 24 года «чистой каторги», не подчиняясь тому, чего не считалъ справедливымъ.