Сахалин (Дорошевич)/Горе Матвея/ДО
| ← Шпанка | Сахалинъ (Каторга) — Горе Матвѣя[1] | Безсрочный «испытуемый» Гловацкій → |
| Опубл.: 1903. Источникъ: Дорошевичъ В. М. I // Сахалинъ. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1903. — С. 286. |
Мы шли со смотрителемъ по двору тюрьмы. Время было подъ вечеръ. Арестанты возвращались съ работъ.
— Не угодно ли посмотрѣть на негодяя? Пойди сюда! гдѣ халатъ? — обратился смотритель къ арестанту, шедшему, несмотря на ненастную погоду, безъ халата. — Проигралъ, негодяй? Проигралъ, я тебя спрашиваю?
Арестантъ молча и угрюмо смотрѣлъ въ сторону.
— Чтобъ былъ мнѣ халатъ! Слышишь? Кожу собственную сдери да сшей, негодяй! Пороть буду! Въ карцерѣ сгною! Слышалъ? Да ты что молчишь? Слышалъ, я тебя спрашиваю?
— Слышалъ! — глухимъ голосомъ отвѣчалъ арестантъ.
— То-то «слышалъ»! Чтобъ былъ халатъ! Пшелъ!
И чрезвычайно довольный, что показалъ мнѣ, какъ онъ умѣетъ арестантамъ «задавать пфейфера», смотритель (изъ бывшихъ ротныхъ фельдшеровъ) пояснилъ:
— Съ ними иначе нельзя. Не только казенное имущество, тѣло, душу готовы промотать, проиграть! Я вѣдь, батенька, каторгу-то знаю, какъ свои пять пальцевъ! Каждаго, какъ облупленнаго, насквозь вижу!
Промотчикъ, «игрокъ», дѣйствительно способный проиграть и душу и тѣло, проигрывающій свой паекъ часто за полгода, за годъ впередъ, проигрывающій не только ту казенную одежду, какая у него есть, но и ту, которую ему еще выдадутъ, проигрывающій даже собственное мѣсто на нарахъ, проигрывающій свою жизнь, свою будущность, мѣняющійся именами съ болѣе тяжкимъ преступникомъ, приговореннымъ къ плетямъ, вѣчной каторгѣ, кандальной тюрьмѣ, — этотъ типъ очень меня интересовалъ, — и на слѣдующій же день, въ обѣденное время, я отправился въ тюрьму уже одинъ, безъ смотрителя, и попросилъ арестантовъ позвать ко мнѣ такого-то.
— А вамъ, баринъ, на что его? — полюбопытствовали арестанты, среди которыхъ были такіе, симпатіями и довѣріемъ которыхъ я уже заручился.
— Да вотъ хочется посмотрѣть на завзятаго игрока.
Среди арестантовъ раздался смѣхъ.
— Игрока!
— Да что вы, баринъ! Они вамъ говорятъ, а вы ихъ слушаете. Да онъ и картъ-то въ рукахъ отродясь не держалъ! А вы «игрока»!
— А какъ же халатъ?
— Халатъ-то?!
Арестанты зашушукались. Среди этого шушуканья слышались возгласы моихъ знакомцевъ:
— Ничего! Ему можно!.. Онъ не скажетъ!.. Онъ не выдастъ!..
И мнѣ разсказали исторію этого «проиграннаго» халата.
Мой «промотчикъ» оказался тихимъ, скромнымъ «Матвѣемъ», вѣчнымъ труженикомъ, минуты не сидящимъ безъ дѣла.
Дня два тому назадъ онъ сидѣлъ на нарахъ и, по обыкновенію, что-то зашивалъ, какъ вдругъ появился «Иванъ», изъ другого отдѣленія, или «номера», какъ зовутъ арестанты.
— Слышь ты, — обратился онъ къ моему «Матвѣю», — меня зачѣмъ-то въ канцелярію къ смотрителю требуютъ. А халатъ я продалъ. Дай-кась свой надѣть. Слышь, дай! А то смотритель увидитъ безъ халата, въ «сушилку»[2] засадитъ.
Если бы «Матвѣю» сказали, что его самого засадятъ въ «сушилку», онъ не поблѣднѣлъ бы такъ, какъ теперь.
Онъ не дастъ халата, изъ-за него засадятъ «Ивана» въ сушилку. За это обыкновенно «накрываютъ темную», то-есть, набрасываютъ человѣку на голову халатъ, чтобъ не видѣлъ, кто его бьетъ, и бьютъ такъ, какъ умѣютъ бить только арестанты: колѣнами въ спину, безъ знаковъ, но человѣкъ всю жизнь будетъ помнить.
Приходилось разстаться съ халатомъ.
«Иванъ», разумѣется, ни въ какую канцелярію не ходилъ, да его и не звали, а просто пошелъ въ другой «номеръ» и проигралъ халатъ въ штоссъ.
И никто не вступился за бѣднаго «Матвѣя», когда у него[3] отнимали послѣднее имущество, за которое прійдется отвѣчать своей[4] спиной. Никто не вступился, потому что:
— Съ «Иванами» много не наговоришь!..
Пока мнѣ разсказали всю эту исторію, привели и самого «Матвѣя».
— Ну, гдѣ жъ братъ, халатъ?
«Матвѣй» молчалъ.
— Да ты не бойсь. Баринъ все ужъ знаетъ. Ничего тебѣ плохого не будетъ! — подталкивали его арестанты.
Но «Матвѣй» продолжалъ такъ же угрюмо, такъ же понуро молчать.
На каторгѣ ничему вѣрить нельзя. Во всемъ нужно убѣдиться лично.
Посмотрѣлъ я на «Матвѣя»; и по одеждѣ — впрямь «Матвѣй», — на бушлатѣ ни дырочки, все зашито, заштопано.
Спросилъ, гдѣ его мѣсто, пошелъ, посмотрѣлъ сундучокъ. Сундучокъ настоящаго «Матвѣя»: тутъ и иголка, и нитокъ мотокъ, и кусочекъ сукна — «заплатку пригодится сдѣлать», — и кусочекъ кожи, перегорѣлой, подобранной на дорогѣ, и обрывокъ веревки, — «можетъ, подвязать что потребуется». Словомъ, типичный сундучокъ не промотчика, не игрока, а скромнаго, хозяйственнаго, бережливаго арестанта.
— За сколько халатъ-то заложенъ?
— Въ шести гривнахъ съ пятакомъ пошелъ. До пѣтуховъ[5] закладали. Теперь ужъ третьи сутки пошли. Три гривны проценту, значитъ, наросло.
Я далъ «Матвѣю» рубль.
Надо было видѣть его лицо.
Онъ даже не обрадовался, — онъ просто оторопѣлъ. На лицѣ было написано изумленіе, почти испугъ.
Съ минуту онъ постоялъ молча съ бумажкой въ рукѣ, затѣмъ кинулся опрометью изъ камеры, подъ веселый хохотъ всей арестантской братіи.
Я потомъ встрѣчалъ его много разъ. И всякій разъ, несмотря ни на какую погоду, обязательно въ халатѣ. Онъ, кажется, и спалъ въ немъ.
Всякій разъ, завидѣвъ меня, онъ еще издали снималъ шапку и улыбался до ушей, а на мой вопросъ: «Ну, что, какъ халатъ?» — только смѣялся и махалъ рукой:
— Попалъ, молъ, было въ кашу!
Дня черезъ три послѣ выкупа мы встрѣтили его съ смотрителемъ.
— Ага, нашелся-таки халатъ?
«Матвѣй» молчалъ.
Смотритель торжествовалъ.
— Видите, пригрозилъ, и нашелся! Съ ними только надо умѣть обращаться. Я, батенька, каторгу знаю! Вотъ какъ знаю. Они сами себя такъ не знаютъ, какъ я ихъ, негодяевъ, знаю.
Я не сталъ разубѣждать добраго человѣка. Къ чему?
Примѣчанія
править- ↑ «Матвѣемъ» называется на каторгѣ хозяйственный мужикъ. Не каторжникъ, не пьяница, не воръ и не мотъ, это, по большей части, — тихій, смирный, трудолюбивый, безотвѣтный человѣкъ. Я привожу эти два разсказа, какъ характеристику «подвиговъ Ивановъ».
- ↑ Карцеръ.
- ↑ Въ изданіи 1903 года: у котораго
- ↑ Выделенный текстъ присутствуетъ въ изданіи 1903 года, но отсутствуетъ въ изданіи 1905 года.
- ↑ Заложить «до пѣтуховъ» — заложить до утра.