На слѣдующій день явились въ тронную залу иностранные послы со своими пышными свитами. Томъ принялъ ихъ, возсѣдая на престолѣ, окруженный тоже самою царственною роскошью. Въ первыя минуты великолѣпное зрѣлище занимало мальчика и воспламеняло его воображеніе, но торжественная аудіенція оказалась слишкомъ продолжительной и скучной. Рѣчи пословъ были слишкомъ многословными и похожими одна на другую, такъ что Томъ подъ конецъ утомился и, вмѣсто удовольствія, началъ вскорѣ испытывать смертельную тоску и пламенное желаніе избавиться отъ столь непріятнаго королевскаго ремесла и вернуться опять на Мусорный дворъ. Въ отвѣтъ на посольскія рѣчи Томъ говорилъ то, что подсказывалъ ему графъ Гертфордъ; вообще онъ добросовѣстно старался выполнять монаршую свою обязанность, но дѣло это оказывалось для него еще непривычнымъ. Мальчикъ чувствовалъ себя слишкомъ не въ своей тарелкѣ, чтобы вполнѣ безупречно играть свою роль. Онъ выполнилъ ее всего лишь довольно сносно, но и это было съ его стороны уже достаточнымъ подвигомъ. Онъ производилъ впечатлѣніе настоящаго короля, но никакъ не могъ усвоить себѣ истинно королевскихъ мыслей и чувствъ. Во всякомъ случаѣ онъ былъ сердечно радъ, когда торжественная аудіенція, окончилась.
Большая часть этого дня пропала, какъ находилъ Томъ, на выполненіе обязанностей его королевскаго званія. Даже и два часа, посвящавшихся якобы августѣйшимъ забавамъ и развлеченіямъ, казались ему своего рода бременемъ, такъ какъ эти развлеченія и забавы были обставлены стѣснительнымъ и непонятнымъ для него придворнымъ церемоніаломъ. Зато ему удалось побесѣдовать опять часокъ со своимъ мальчикомъ для порки. Томъ считалъ эту бесѣду для себя вдвойнѣ выгодною, такъ какъ она въ самомъ дѣлѣ его забавляла и, кромѣ того, давала ему случай обогатиться полезными свѣдѣніями.
Третій день царствованія Тома Канти прошелъ приблизительно такъ же, какъ и предшествовавшіе, при чемъ, однако, въ мрачныхъ тучахъ, словно окруженнымъ которыми чувствовалъ себя мальчикъ, образовался маленькій просвѣтъ. Томъ началъ помаленьку привыкать къ условіямъ своей обстановки, цѣпи придворнаго церемоніала все еще его тяготили и тревожили, но уже значительно меньше, чѣмъ въ первые дни. Онъ находилъ, что присутствіе знатныхъ придворныхъ сановниковъ и раболѣпное ихъ подслуживаніе смущаетъ и огорчаетъ его съ каждымъ часомъ все меньше.
При такихъ обстоятельствахъ Томъ встрѣтилъ бы безъ всякихъ опасеній приближеніе четвертаго дня своего царствованія, если бы какъ разъ въ этотъ день не предстояло ему впервые публично обѣдать. Обѣдъ этотъ безпокоилъ несчастнаго мальчика въ несравненно большей степени, чѣмъ другія, намѣченныя на этотъ день, очередныя занятія. Между тѣмъ ему надлежало тогда предсѣдательствовать въ государственномъ совѣтѣ, собиравшемся, чтобы выслушать мнѣнія и приказанія его величества касательно политики, которой надлежало слѣдовать по отношенію къ иностраннымъ державамъ всего земного шара. Въ тотъ же самый день надлежало формально назначить графа Гертфорда лордомъ-протекторомъ и выслушать доклады по нѣкоторымъ другимъ важнымъ государственнымъ дѣламъ. Какъ уже упомянуто, все это казалось Тому ничтожнымъ по сравненію съ тяжкимъ испытаніемъ, которому онъ долженъ былъ подвергнуться. Онъ долженъ былъ обѣдать одинъ за столомъ, въ то время, когда на него будутъ устремлены многія сотни любопытствующихъ взоровъ, и сознавать при каждомъ глоткѣ, то всѣ эти зѣваки перешептываются другъ съ другомъ, подмѣчая каждый промахъ и каждое отступленіе отъ церемоніала, если ему, къ несчастью, случится это сдѣлать.
Англійскіе короли пользовались тогда большою властью, но она всетаки не могла помѣшать наступленію четвертаго дня, а потому этотъ день въ надлежащее время наступилъ. Онъ нашелъ бѣднягу Тома въ самомъ подавленномъ настроеніи духа: мальчикъ чувствовалъ себя въ высшей степени скверно, голова его была какъ бы въ туманѣ и онъ не могъ ни на чемъ сосредоточиться. Всѣ его усилія стряхнуть съ себя это мучительное состояніе оказались тщетными. Выполненіе обычныхъ утреннихъ королевскихъ обязанностей казалось ему болѣе, чѣмъ когда-либо утомительнымъ и нескончаемо долгимъ. Онъ снова чувствовалъ въ высшей степени явственно, что находится въ плѣну, словно птичка въ золоченной клѣткѣ.
Время близилось уже къ полудню, когда Томъ прохаживался взадъ и впередъ по большой пріемной залѣ, бесѣдуя съ графовъ Гертфордомъ и грустно ожидая наступленія часа, назначеннаго для параднаго пріема цѣлой толпы важныхъ государственныхъ и придворныхъ сановниковъ.
Подойдя къ окну, Томъ заинтересовался оживленнымъ движеніемъ на дорогѣ, пролегавшей за воротами дворца. Къ этому интересу присоединялось у мальчика сердечное желаніе очутиться самому за воротами и принять личное участіе въ шумной, веселой сутолокѣ. Какъ разъ въ это время онъ увидѣлъ еще издали приближавшуюся чернь, оглашавшую воздухъ криками и бранью. Можно было различить, что передніе ряды толпы состояли изъ женщинъ, мужчинъ и дѣтей, принадлежавшихъ къ подонкамъ лондонскаго населенія. Всѣ они казались очень взволнованными.
— Мнѣ бы хотѣлось знать, что тамъ такое? — воскликнулъ Томъ съ любопытствомъ, совершенно естественнымъ у мальчика его лѣтъ.
— Ты, вѣдь, король, — торжественно отвѣтилъ ему съ поклономъ графъ Гертфордъ. — Приказываетъ мнѣ ваше величество отдать надлежащее распоряженіе?
— Ну, да, разумѣется! — съ возбужденіемъ воскликнулъ Томъ, прибавивъ для себя самого: — «положимъ, что царствовать скучновато, но всетаки король пользуется за это нѣкоторыми удовольствіями и удобствами». — Подобное соображеніе до нѣкоторой степени утѣшило мальчика.
Тѣмъ временемъ графъ позвалъ пажа и послалъ его къ капитану дворцовой стражи съ приказаніемъ:
— Задержать толпу и узнать, чего ради она собралась. Такъ повелѣваетъ король!
Спустя нѣсколько мгновеній, длинная колонна королевской стражи въ сверкающихъ стальныхъ броняхъ выступила изъ воротъ и, выстроившись поперекъ дороги, загородила путь толпѣ. Вскорѣ затѣмъ явился ординарецъ доложить, что толпа провожала мужчину, женщину и дѣвушку, осужденныхъ на смертную казнь за преступленія, учиненныя противъ мира и благоденствія Британскаго королевства.
Эти несчастливцы осуждены на смерть! Ихъ казнятъ! Мысль эта сильно подѣйствовала на Тома; его охватило чувство состраданія, передъ которымъ стушевались всѣ остальныя соображенія. Ему и въ голову не пришло вспомнить объ оскорбленномъ величіи закона, равно какъ о горѣ и убыткахъ, которые эти преступники причинили своимъ жертвамъ. Онъ видѣлъ единственно только эшафотъ и страшную участь, тяготѣвшую надъ головами осужденныхъ. Увлекаемый состраданіемъ, Томъ на мгновенье даже забылъ, что онъ не настоящій король, а только лживый призракъ. Прежде чѣмъ мальчикъ успѣлъ опомниться, онъ уже отдалъ грозное приказаніе:
— Привести ихъ сюда!
Лицо Тома покрылось густымъ румянцемъ и онъ хотѣлъ было уже извиниться, но замѣтивъ, что это приказаніе не вызвало ни малѣйшаго удивленія ни у графа, ни у дежурнаго пажа, благоразумно воздержался отъ всякихъ извиненій. Пажъ съ глубокимъ поклономъ вышелъ, пятясь задомъ, изъ залы, чтобы выполнить королевское повелѣніе, представлявшееся ему совершенно естественнымъ. Томъ, ощутивъ проблескъ гордости, снова почувствовалъ, что королевскій санъ обладаетъ также кое-какими преимуществами; и началъ размышлять: «Право, я чувствую себя приблизительно такъ, какъ у старика священника, когда читая сказки, воображалъ себя принцемъ, который отдаетъ всѣмъ и каждому приказанія. Мнѣ стоитъ только сказать: сдѣлай то или это, и мои желанія тотчасъ выполняются безъ малѣйшаго прекословія.
Въ это мгновеніе дверь королевской пріемной растворилась настежь, и церемоніймейстеръ принялся докладывать имена и титулы знатныхъ сановниковъ, явившихся представиться его величеству. Добрая половина залы была вскорѣ наполнена пышно разодѣтой аристократіей. Томъ едва сознавалъ, однако, присутствіе этихъ знатныхъ особъ, — до такой степени былъ онъ возбужденъ и поглощенъ другимъ, несравненно болѣе интересовавшимъ его предметомъ. Въ разсѣянности онъ сѣлъ, самъ того не замѣчая, на свое парадное кресло и устремилъ глаза на дверь съ выраженіемъ нетерпѣливаго ожиданія. Замѣтивъ это, собравшіеся вельможи не рѣшились его тревожить и принялись вполголоса бесѣдовать другъ съ другомъ о государственныхъ дѣлахъ и придворныхъ сплетняхъ.
Вскорѣ послѣ того послышались приближавшіеся мѣрные шаги военнаго отряда. Осужденные на смертную казнь введены были въ залу, подъ конвоемъ младшаго шерифа и полузвода королевской стражи. Шерифъ преклонилъ колѣно передъ Томомъ, а потомъ, по данному знаку, всталъ и отошелъ въ сторону. Трое осужденныхъ такъ и остались стоять на колѣняхъ, что же касается до стражи, то она выстроилась позади королевскаго кресла. Томъ пристально вглядывался въ осужденныхъ. Что-то такое въ костюмѣ или наружности мужчины пробудило въ немъ туманное воспоминаніе. «Кажется, я гдѣ-то уже видѣлъ этого человѣка, только не помню, гдѣ именно и при какомъ случаѣ?» — думалъ Томъ. Какъ разъ въ это мгновенье мужчина этотъ взглянулъ на него и тотчасъ потупилъ взоръ передъ грознымъ королевскимъ величіемъ. Тому представился при этомъ случай взглянуть ему прямо въ лицо, и взглядъ этотъ разрѣшилъ всѣ монаршія его недоумѣнія. Томъ сказалъ себѣ самому: «Теперь для меня совершенно ясно, что это тотъ самый незнакомецъ, который вытащилъ маленькаго Джильса Витта изъ Темзы и спасъ ему жизнь какъ разъ въ день Новаго года, когда погода стояла такая холодная и бурная. Это былъ мужественный и честный поступокъ. Жаль, что бѣдняга позволилъ себѣ заниматься также и болѣе гадкими дѣлами, изъ-за которыхъ попалъ въ печальное положеніе… День и часъ, когда онъ спасъ Джильса Витта, врѣзались у меня въ памяти потому, что часъ спустя, когда пробило ровно одиннадцать, бабушка Канти задала мнѣ такую потасовку, сравнительно съ которой всѣ предъидущія и послѣдующія должны были казаться нѣжными ласками».
Приказавъ, чтобы женщину и дѣвочку увели на время изъ залы, Томъ обратился къ младшему шерифу и спросилъ:
— Объясните мнѣ, сударь, въ чемъ именно провинился этотъ человѣкъ?
Преклонивъ колѣни, чиновникъ отвѣтилъ:
— Осмѣлюсь доложить вашему величеству, что онъ лишилъ жизни одного изъ вашихъ подданныхъ при помощи яда!
Состраданіе Тома къ осужденному и восхищеніе, съ которымъ онъ смотрѣлъ на него, какъ на смѣлаго спасителя утопавшаго мальчика, потерпѣло при этомъ заявленіи тяжкій ударъ.
— И что же? Преступленіе его доказано? — спросилъ онъ тѣмъ не менѣе.
— Совершенно явственно и несомнѣнно, ваше величество!
Томъ со вздохомъ сказалъ: — Уведите его прочь! Онъ заслужилъ смертную казнь! Жаль, очень жаль, такъ какъ это былъ славный малый… То есть, я хочу сказать, что онъ производитъ на взглядъ такое впечатлѣніе.
Осужденный съ энергическимъ порывомъ стиснулъ свои руки и принялся въ отчаяніи ихъ ломать, обращаясь къ королю съ мольбами и просьбами, вырывавшимися у него безсвязными, но тѣмъ не менѣе трогательными фразами, воскликнулъ:
— Ахъ, милордъ-король! Если у тебя есть чувство состраданія къ несчастнымъ и погибшимъ, пожалѣй обо мнѣ! Я невиненъ! То, въ чемъ меня обвиняютъ, было доказано лишь съ большими натяжками, но я не стану напирать теперь на это! Присяжные постановили приговоръ и пусть онъ остается въ силѣ. Тѣмъ не менѣе я прошу оказать мнѣ милость, безъ которой участь моя будетъ непосильно тяжелой. Всемилостивѣйшій милордъ-король, соблаговоли по августѣйшему твоему состраданію выполнить послѣднюю мою просьбу. Прикажи меня повѣсить!
Просьба эта поразила Тома: онъ ожидалъ услышать что-нибудь совсѣмъ иное.
— Клянусь жизнью, ты требуешь себѣ странной милости; Развѣ тебя ожидала не эта самая участь?
— Нѣтъ, всемилостивѣйшій государь! Къ сожалѣнію, не эта! Меня присудили сварить живьемъ.
Изумленіе, отвращеніе и ужасъ, охватившіе Тома, когда онъ услышалъ этотъ отвѣтъ, заставили его привскочить на креслѣ. Нѣсколько оправившись отъ волновавшихъ его чувствъ, онъ вскричалъ:
— Пусть твое желаніе, бѣдняга, будетъ исполнено. Если бы ты отравилъ даже цѣлую сотню людей, ты всетаки не погибнешь такой мучительной смертью.
Осужденный поклонился королю въ землю и высказалъ ему въ самыхъ восторженныхъ выраженіяхъ свою благодарность, за кончивъ словами:
— Если тебя когда нибудь постигнетъ злосчастье, отчего избави Боже, пусть вспомнится и вознаградится тебѣ нынѣшняя твоя доброта ко мнѣ.
Обратившись къ графу Гертфорду, Томъ спросилъ:
— Неужели, милордъ, можно было постановить на законномъ основаніи такой жестокій, или, вѣрнѣе сказать, свирѣпый приговоръ?
— Въ нашихъ англійскихъ законахъ, ваше величество, установлена такая кара для отравителей. Въ Германіи варятъ фальшивыхъ монетчиковъ живьемъ, въ кипящемъ маслѣ, при чемъ опускаютъ ихъ туда на веревочкѣ и при томъ не сразу, а постепенно, такъ чтобы сперва сварились ступни ногъ, потомъ ноги до колѣнъ, а потомъ все выше и выше…
— Пожалуйста замолчи, милордъ, я не могу этого слышать, — вскричалъ Томъ, закрывая глаза руками, словно ему на самомъ дѣлѣ представлялось это ужасающее зрѣлище. — Распорядись, чтобы приняты были мѣры къ измѣненію существующаго закона противъ отравителей. Пусть постановленная для нихъ смертная казнь не осложняется мерзостной пыткой.
На лицѣ графа выразилась совершенно искренняя радость, такъ какъ онъ самъ отличался великодушіемъ и обладалъ добрымъ сердцемъ, что въ тогдашнюю суровую эпоху представлялось сравнительно рѣдкимъ явленіемъ, по крайней мѣрѣ, среди англійской аристократіи. Онъ отвѣтилъ:
— Повелѣніе вашего величества постановило приговоръ надъ этимъ закономъ. Исторія занесетъ на свои скрижали это повелѣніе и помянетъ добромъ великодушныя, благородныя чувства, побудившія отдать таковое.
Помощникъ шерифа собирался уже увести осужденнаго, но Томъ далъ ему знакъ обождать и сказалъ:
— Я хочу вникнуть въ это дѣло нѣсколько обстоятельнѣе. Приговоренный утверждаетъ, что его вина не была доказана вполнѣ основательно. Изложи мнѣ, какимъ именно образомъ мотивировался приговоръ.
— Ваше величество! На судѣ выяснилось, что этотъ человѣкъ зашелъ въ одинъ изъ домовъ Ислингтонской деревни, гдѣ лежалъ больной. Трое свидѣтелей утверждаютъ, что видѣли его тамъ въ десять часовъ утра, а двое встрѣтились съ нимъ тамъ же нѣсколькими минутами позже. Въ хижинѣ какъ разъ тогда никого не было, кромѣ больного, который спалъ. Нѣсколько минутъ спустя, человѣкъ этотъ вышелъ изъ хижины н отправился дальше своей дорогой. Больной умеръ черезъ часъ послѣ его ухода въ страшныхъ судорогахъ. Передъ смертью у него были позывы къ рвотѣ.
— Былъ кто-нибудь очевидцемъ страданія? Найденъ въ тѣлѣ умершаго какой-нибудь ядъ?
— Никакъ нѣтъ, ваше величество.
— На какомъ же основаніи заключили, что смерть вообще произошла отъ отравы?
— Осмѣлюсь доложить вашему величеству, что, по заявленію врачей, смерть съ такими симптомами можетъ быть причинена только ядомъ.
Въ тогдашнія времена наивнаго невѣжества подобная экспертиза имѣла силу неопровержимаго доказательства. Признавая подавляющее ея значеніе, Томъ сказалъ:
— Доктора знаютъ свое ремесло и, по всѣмъ вѣроятіямъ, они правы. Виновность этого бѣдняги представляется и въ самомъ дѣлѣ правдоподобной.
— Это еще не все, ваше величество. Въ данномъ случаѣ имѣются противъ него другія, еще болѣе тяжкія улики. Многіе свидѣтели показали, будто колдунья, ушедшая послѣ того невѣдомо куда изъ деревни, предсказывала и говорила по секрету, что больной непремѣнно умретъ отъ яда, присовокупляя, что его отравитъ незнакомецъ съ темнорусыми волосами, одѣтый въ поношенное и потертое мужицкое платье. Осужденный какъ нельзя лучше соотвѣтствуетъ этому описанію. Прошу, ваше величество, принять во вниманіе, что все случилось именно такъ, какъ было предсказано.
Въ тогдашнія суевѣрныя времена такой доводъ былъ несомнѣнно могущественнымъ. Томъ сознавалъ, что въ виду столь вѣскихъ свидѣтельскихъ показаній виновность бѣдняги доказана совершенно неопровержимо и что его нѣтъ ни малѣйшей возможности спасти. Тѣмъ не менѣе ему хотѣлось предоставить осужденному случай оправдаться, если это окажется, паче чаянія, возможнымъ, а потому онъ объявилъ:
— Если можешь сказать что-нибудь въ свое оправданіе, говори.
— Никакого проку изъ того, что я скажу, не выйдетъ, милордъ-король. Я не виновенъ, но не могу доказать свою невинность. У меня нѣтъ друзей и пріятелей, а то я доказалъ бы, что въ этотъ день не могъ быть въ Ислингтонѣ, такъ какъ въ десять часовъ утра въ тотъ самый день находился верстахъ въ десяти оттуда на старой Ваппингской набережной. Кромѣ того, милордъ-король, тогда бы выяснилось, что въ этотъ именно часъ я не только никого не убивалъ, но даже напротивъ того спасъ человѣческую жизнь. Утопавшій мальчикъ…
— Довольно. Шерифъ, когда именно совершено преступленіе?
— Въ десять часовъ утра или нѣсколькими минутами позднѣе, въ первый день Новаго года, ваше ве…
— Сейчасъ же отпустить осужденнаго на всѣ четыре стороны! Такова моя королевская воля. Отдавъ это приказаніе, Томъ покраснѣлъ до ушей, словно сознавая свое поведеніе не вполнѣ умѣстнымъ. Желая по возможности замаскировать эту неумѣстность, онъ присовокупилъ:
— Положительно не понимаю, какъ могли приговорить человѣка къ смертной казни на основаніи такихъ нелѣпыхъ и недостаточныхъ уликъ!
Среди присутствовавшихъ въ залѣ государственныхъ придворныхъ сановниковъ пробѣжалъ ропотъ восторженнаго удивленія. Въ данномъ случаѣ восхищались, однако, вовсе не рѣшеніемъ, которое было постановлено Томомъ. Напротивъ того, весьма немногіе лишь были склонны считать умѣстнымъ или заслуживающимъ похвалы полное помилованіе отравителя, приговореннаго законнымъ порядкомъ къ смертной казни. Всѣхъ приводили въ восторгъ единственно только умъ и разсудительность, обнаруженные Томомъ при разборѣ дѣла; нѣкоторые изъ сановниковъ говорили вполголоса:
«Ну, нѣтъ, этотъ король не сумасшедшій! Голова его совершенно въ порядкѣ!»
«Какъ разсудительно ставилъ онъ вопросы и какъ согласуется съ прежнимъ его характеромъ это внезапное, властное и безповоротное рѣшеніе дѣла!»
«Слава Богу, болѣзнь его прошла! Это не безхарактерный, слабоумный ребенокъ, а настоящій король. По части энергіи и рѣшимости онъ не уступаетъ своему отцу!»
Похвалы и одобренія носились въ воздухѣ, а потому неудивительно, если ухо Тома отчасти тоже ихъ уловило. Результатъ получился самый благопріятный. Мальчикъ съ Мусорнаго двора сталъ чувствовать себя гораздо непринужденнѣе, увѣреннѣе и жизнерадостнѣе въ роли англійскаго монарха.
Отроческое любопытство вскорѣ взяло, однако, у него верхъ надъ этими пріятными мыслями и чувствами. Ему хотѣлось узнать, какое именно страшное злодѣяніе могло быть учинено женщиной и маленькой дѣвочкой, присужденными къ смертной казни. Когда ихъ ввели по его приказанію въ залу, обѣ онѣ рыдали и отъ страха не могли выговорить ни слова.
— Что именно онѣ сдѣлали? — освѣдомился Томъ у шерифа.
— Ихъ, ваше величество, обвинили въ тяжкомъ преступленіи, которое является вполнѣ доказаннымъ, вслѣдствіе чего судьи, на основаніи существующихъ законовъ, приговорили ихъ къ смертной казни черезъ повѣшеніе. Преступленіе ихъ заключается въ томъ, что онѣ продали душу свою дьяволу.
Томъ вздрогнулъ. Онъ съ дѣтства наслышался о такихъ коммерческихъ сдѣлкахъ со злымъ духомъ и зналъ, что эти сдѣлки имѣютъ самый преступный злодѣйскій характеръ. При всемъ томъ любопытство продолжало его подмывать, и онъ спросилъ:
— Гдѣ же и когда именно заключена эта сдѣлка?
— Въ декабрѣ мѣсяцѣ, въ полночь, въ разрушенной церкви, ваше величество.
Томъ снова вздрогнулъ.
— Кто же при этомъ присутствовалъ?
— Только онѣ вдвоемъ, ваше величество, да онъ третій.
— Что же онѣ сами сознались?
— Никакъ нѣтъ, ваше величество, онѣ отрицаютъ свою вину.
— На какомъ же основаніи могли ихъ тогда обвинять?
— Достовѣрные свидѣтели видѣли, какъ онѣ шли по направленію къ развалинамъ церкви, ваше величество. Такимъ образомъ подозрѣніе было возбуждено, а страшныя послѣдствія не преминули затѣмъ подтвердить его справедливость. Между прочимъ, доказано, что чрезъ посредство пріобрѣтенной такимъ путемъ власти творить зло, онѣ накликали и вызвали бурю, которая опустошила всю окрестную мѣстность. Около сорока свидѣтелей показали на судѣ, что буря дѣйствительно бушевала, но ихъ можно было набрать не сорокъ, а цѣлую тысячу. У всѣхъ имѣлось основаніе ее помнить, такъ какъ рѣшительно всѣ отъ нея пострадали.
— Да, это дѣло очень серьезное, — замѣтилъ Томъ и, поразмысливъ нѣсколько времени объ этомъ мрачномъ злодѣяніи, спросилъ:
— Ну, а эта женщина, пострадала она отъ бури или нѣтъ?
Нѣкоторые изъ присутствовавшихъ престарѣлыхъ государственныхъ сановниковъ кивнули сѣдыми своими головами, признавая этотъ вопросъ чрезвычайно мудрымъ и основательнымъ. Шерифъ напротивъ того, не придавалъ ему сколько-нибудь существеннаго значенія и отвѣтилъ съ наивнымъ простодушіемъ:
— Разумѣется, пострадала, ваше величество, и притомъ совершенно заслуженно, какъ признаетъ весь околотокъ. Избушку ея совсѣмъ снесло, такъ что она и ея дочь остались безъ крова.
— Мнѣ кажется, что власть сыграть съ собой такую плохую шутку была куплена ею очень дорогой цѣною. Она осталась положительно въ дурахъ, если заплатила за свое могущество хоть мѣдный грошъ. То обстоятельство, что она отдала за него свою собственную душу и душу своей дочери, свидѣтельствуетъ, что она сумасшедшая. Въ такомъ случаѣ, однако, она не знала, что творила, а потому ей нельзя ставить это въ грѣхъ.
Старѣйшіе изъ государственныхъ сановниковъ снова кивнули головами, признавая такимъ образомъ мудрость высказанныхъ Томомъ соображеній. Одинъ изъ нихъ позволилъ себѣ даже прошептать: «А еще ходятъ слухи, будто король и самъ сумасшедшій. Вижу теперь, что его сумасшествіе такого рода, что, съ Божіей помощью, исправитъ здравый смыслъ у многихъ нынѣшнихъ умниковъ».
— Сколько лѣтъ этой дѣвочкѣ? — продолжалъ спрашивать Томъ.
— Девять лѣтъ, ваше величество.
— Имѣетъ ли право, милордъ, по англійскимъ законамъ несовершеннолѣтній ребенокъ вступать въ договоры и продавать себя кому бы то ни было? — спросилъ Томъ, обращаясь къ находившемуся по близости юрисконсульту.
— Законъ, ваше величество, не дозволяетъ ребенку входить въ какія-либо серьезныя сдѣлки. Тутъ принимается во вниманіе, что незрѣлый дѣтскій умъ легко можетъ быть введенъ въ обманъ злостною хитростью взрослыхъ. Дьяволъ, если ему заблагоразсудится, можетъ купить ребенка, съ его согласія, но англичанину это не дозволяется. Въ этомъ послѣднемъ случаѣ договоръ о куплѣ былъ бы признанъ противозаконнымъ и какъ бы не состоявшимся.
— Мнѣ кажется неосновательнымъ и несовмѣстнымъ съ христіанской религіей, что англійское законодательство предоставляетъ дьяволу такія юридическія права, которыхъ не признаетъ за самими англичанами! — съ горячностью воскликнулъ Томъ.
Этотъ новый взглядъ на дѣло вызвалъ много улыбокъ. Онъ врѣзался у многихъ въ памяти, и его приводили потомъ при дворѣ въ доказательство мощной оригинальности воззрѣній молодого короля, въ быстромъ выздоровленіи котораго никто не дерзалъ послѣ того сомнѣваться.
Старшая изъ осужденныхъ перестала рыдать. Лицо ея озарилось надеждой, и она съ величайшимъ вниманіемъ и самымъ животрепещущимъ интересомъ прислушивалась къ словамъ Тома. Замѣтивъ это, мальчикъ ощутилъ еще большую симпатію къ этой женщинѣ, находившейся въ столь ужасномъ и, повидимояу, безвыходномъ положеніи. Онъ спросилъ:
— Какимъ же образомъ вызывали онѣ бурю!
— Снимая съ себя чулки, государь. Это удивило Тома и такъ разожгло его любопытство, что онъ дрожалъ, словно въ лихорадкѣ.
— Да вѣдь это чудо изъ чудесъ! Неужели имъ стоитъ только снять чулки, чтобы каждый разъ разыгралась буря? — освѣдомился онъ у шерифа.
— Точно такъ, ваше величество, если только женщина этого пожелаетъ и произнесетъ вслухъ, или же про себя надлежащее заклинаніе.
Обратившись тогда къ женщинѣ, Томъ оживленно воскликнулъ:
— Покажи твое могущество. Вызови сейчасъ же мнѣ бурю!
Многіе изъ присутствовавшихъ знатныхъ сановниковъ были до того заражены суевѣріемъ, что щеки ихъ внезапно поблѣднѣли. Почти у всѣхъ въ глубинѣ души зашевелилось желаніе убраться изъ дворца по-добру по-здорову. Каждый вельможа старался, разумѣется, скрыть это желаніе, но Томъ ни на кого изъ нихъ, впрочемъ, не смотрѣлъ, такъ какъ сосредоточилъ все свое вниманіе на колдуньѣ, могущество которой должно было произвести упомянутое грозное явленіе природы. Видя, что его требованіе привело колдунью въ изумленіе и недоумѣніе, онъ съ возбужденіемъ добавилъ:
— Не бойся за это никакой кары. Напротивъ того, ты будешь тотчасъ отпущена на свободу, и никто не посмѣетъ дотронуться до тебя пальцемъ. Покажи же свое могущество.
— Ахъ, милордъ-король, никакого такого могущества у меня нѣтъ. Меня совершенно напрасно обвиняютъ, будто я имъ обладаю.
— Тебя удерживаетъ, быть можетъ, страхъ, но успокойся и ободрись. Никакого зла тебѣ не сдѣлаютъ. Вызови только бурю, хоть самую маленькую. Я отъ тебя не требую ужъ очень сильной и опасной бури, такъ какъ, признаться, предпочелъ бы, чтобы она оказалась безвредной, но во всякомъ случаѣ стоитъ только тебѣ вызвать бурю, и жизнь твоя спасена. Ты и твоя дѣвочка удостоитесь тогда полнаго королевскаго помилованія, и вамъ будетъ разрѣшено жить гдѣ угодно въ предѣлахъ королевства безъ всякой помѣхи и не подвергаясь никакимъ оскорбленіямъ.
Женщина упала передъ королемъ ницъ и принялась увѣрять со слезами, что, къ сожалѣнію, не можетъ совершить требуемое чудо. Въ противномъ случаѣ она съ радостью исполнила бы желаніе короля, хотя бы для того, чтобы спасти жизнь своей дѣвочкѣ.
Если бы повиновеніе королевской волѣ могло доставить ей столь драгоцѣнную милость, она сама охотно согласилась бы умереть на висѣлицѣ. Томъ настаивалъ, но женщина продолжала отрицать у себя способность вызвать бурю. Наконецъ онъ сказалъ:
— Думаю, что женщина эта говоритъ правду. Родная моя мать, находясь на ея мѣстѣ и будучи одарена дьявольскимъ могуществомъ, вызвала бы немедленно бурю, хотя бы пришлось опустошить всю Англію для спасенія такимъ путемъ моей жизни. Позволительно предположить, что и другія матери склонны поступать подобнымъ же образомъ. Ты и твоя дочь обѣ свободны, такъ какъ я не считаю васъ виновными. Теперь вы заручились королевскимъ помилованіемъ, а потому вамъ нечего бояться. Сними же съ себя чулки, добрая женщина, и если тебѣ удастся вызвать такимъ образомъ для меня бурю, я осыплю тебя сокровищами.
Освобожденная колдунья громко изъявляла радостную свою благодарность и тотчасъ принялась выполнять приказаніе короля. Томъ глядѣлъ на ея приготовленія съ ожиданіемъ, къ которому примѣшивалась, впрочемъ, тѣнь суевѣрнаго опасенія. Придворные, очевидно, были смущены и чувствовали себя не въ своей тарелкѣ. Женщина сняла съ ногъ у себя и своей дѣвочки чулки и несомнѣнно была готова отблагодарить короля за его великодушіе хотя бы землетрясеніемъ, но, какъ и слѣдовало ожидать, всѣ ея усилія остались тщетными. Видя это, Томъ съ грустнымъ вздохомъ замѣтилъ:
— Довольно, голубушка, не мучься напрасно. Дьявольское могущество отъ тебя отлетѣло. Иди съ миромъ, но если оно когда-нибудь къ тебѣ вернется, пожалуйста, не забывай меня и устрой для меня бурю!