шими натяжками, но я не стану напирать теперь на это! Присяжные постановили приговоръ и пусть онъ остается въ силѣ. Тѣмъ не менѣе я прошу оказать мнѣ милость, безъ которой участь моя будетъ непосильно тяжелой. Всемилостивѣйшій милордъ-король, соблаговоли по августѣйшему твоему состраданію выполнить послѣднюю мою просьбу. Прикажи меня повѣсить!
Просьба эта поразила Тома: онъ ожидалъ услышать что-нибудь совсѣмъ иное.
— Клянусь жизнью, ты требуешь себѣ странной милости; Развѣ тебя ожидала не эта самая участь?
— Нѣтъ, всемилостивѣйшій государь! Къ сожалѣнію, не эта! Меня присудили сварить живьемъ.
Изумленіе, отвращеніе и ужасъ, охватившіе Тома, когда онъ услышалъ этотъ отвѣтъ, заставили его привскочить на креслѣ. Нѣсколько оправившись отъ волновавшихъ его чувствъ, онъ вскричалъ:
— Пусть твое желаніе, бѣдняга, будетъ исполнено. Если бы ты отравилъ даже цѣлую сотню людей, ты всетаки не погибнешь такой мучительной смертью.
Осужденный поклонился королю въ землю и высказалъ ему въ самыхъ восторженныхъ выраженіяхъ свою благодарность, за кончивъ словами:
— Если тебя когда нибудь постигнетъ злосчастье, отчего избави Боже, пусть вспомнится и вознаградится тебѣ нынѣшняя твоя доброта ко мнѣ.
Обратившись къ графу Гертфорду, Томъ спросилъ:
— Неужели, милордъ, можно было постановить на законномъ основаніи такой жестокій, или, вѣрнѣе сказать, свирѣпый приговоръ?
— Въ нашихъ англійскихъ законахъ, ваше величество, установлена такая кара для отравителей. Въ Германіи варятъ фальшивыхъ монетчиковъ живьемъ, въ кипящемъ маслѣ, при чемъ опускаютъ ихъ туда на веревочкѣ и при томъ не сразу, а постепенно, такъ чтобы сперва сварились ступни ногъ, потомъ ноги до колѣнъ, а потомъ все выше и выше…
— Пожалуйста замолчи, милордъ, я не могу этого слышать, — вскричалъ Томъ, закрывая глаза руками, словно ему на самомъ дѣлѣ представлялось это ужасающее зрѣлище. — Распорядись, чтобы приняты были мѣры къ измѣненію существующаго закона противъ отравителей. Пусть постановленная для нихъ смертная казнь не осложняется мерзостной пыткой.
На лицѣ графа выразилась совершенно искренняя радость, такъ какъ онъ самъ отличался великодушіемъ и обладалъ добрымъ сердцемъ, что въ тогдашнюю суровую эпоху представлялось срав-
