[395]Поэтическая Калифорнія.
Сокровища природы становятся нашимъ достояніемъ часто, благодаря случаю. Собака запачкала носъ о раздавленную пурпурную улитку, и—была открыта драгоцѣнная пурпуровая краска. Пара дикихъ буйволовъ взрыла въ дракѣ рогами золотоносную почву Америки, и—изъ-подъ развороченнаго дерна заблестѣла богатая золотая жила.
«Да! Все это случалось въ старину!»—скажутъ люди. «Тогда все дѣлалось иначе, само собою! Въ наше время такихъ открытій уже нѣтъ! Приходится все добывать кровью и по́томъ, рыться въ глубокихъ шахтахъ, чтобы отыскать драгоцѣнныя руды,—запасы ихъ все болѣе и болѣе истощаются!» И вдругъ… высунулся золотой перстъ земли изъ полуострова Калифорніи, и мы узрѣли воочію баснословныя богатства Монте-Кристо, узрѣли пещеру Алладина! Сокровищница природы неистощима; мы, говоря попросту, сняли пока одну верхушку, а самая мѣра еще полна! То же самое и съ сокровищницей науки,—передъ нами еще цѣлый міръ открытій!
«Зато въ странѣ поэзіи обшарены уже всѣ уголки, все лучшее, прекраснѣйшее взято!» ноетъ какой-нибудь поэтикъ. «Счастливъ, кто родился въ древнія времена! Тогда еще поэзія была почти нетронутою, дѣвственною страною, сокровища ея блестѣли, какъ золотыя жилы на поверхности земли!»
Не говори такъ! Счастливъ и ты, современный поэтъ! Ты унаслѣдовалъ всѣ великія сокровища, обрѣтенныя въ странѣ поэзіи твоими предшественниками! Ты можешь учиться у нихъ, что только истина будетъ жить вѣчно.
[396]
Наше время—время великихъ открытій. Откроется и въ странѣ поэзіи своя Калифорнія.
«Гдѣ же ее искать?» спросишь ты.
Она такъ близко, что тебѣ и въ голову не приходитъ считать ее за новую неоткрытую страну. Переплыви же вмѣстѣ со мною, подобно новому Леандру, отдѣляющій насъ отъ нея проливъ; черныя слова на бѣлой бумагѣ понесутъ тебя на своихъ хребтахъ, какъ волны; каждая точка—ударъ волны.
Огромная зала библіотеки, открытая для всѣхъ и каждаго; кругомъ, по стѣнамъ полки съ книгами—и старыми и новыми. Рукописи навалены горами; всюду карты и глобусы. За маленькими столиками сидятъ и пишутъ труженики мысли и пера. Трудъ ихъ не легокъ! И вдругъ все мѣняется: полки превращаются въ террасы, на которыхъ растутъ чудныя деревья, покрытыя цвѣтами и плодами; тяжелыя гроздья винограда повисаютъ между осыпанными листвою лозами; кругомъ жизнь и движеніе!.. Старые фоліанты и запыленныя рукописи превращаются въ цвѣтущіе богатырскіе курганы; откуда ни возьмись встаютъ закованные въ доспѣхи рыцари и конунги въ золотыхъ коронахъ, звучатъ арфы бардовъ, исторія проникается жизненностью поэзіи—въ залу вошелъ поэтъ! Онъ увидѣлъ живыя видѣнія, вдохнулъ въ себя ароматъ цвѣтовъ, сдавилъ виноградныя гроздья и напился чудодѣйственнаго сока. А онъ и самъ еще не зналъ, что онъ поэтъ, носитель свѣточа поэзіи передъ поколѣніями и вѣками!…
Свѣжій, душистый лѣсъ; прощается чета влюбленныхъ. Прощальный поцѣлуй является для поэта таинствомъ посвященія! И ароматъ въ лѣсу еще усиливается, щебетанье птицъ звучитъ дивной гармоніей, проглядываетъ солнышко и вѣетъ прохладный вѣтерокъ. Природа становится вдвое прекраснѣе, чуя присутствіе поэта!
И вотъ онъ стоитъ тамъ, подобно Геркулесу на распутьи: передъ нимъ двѣ фигуры. Обѣ готовы вести его и служить ему. Одна—сморщенная старуха, другая—юноша, свѣтлый, какъ ангелъ-путеводитель Товіи. На старухѣ плащъ затканный цвѣтами, фигурами животныхъ и людей, сплетающихся причудливыми арабесками. Она въ очкахъ, а въ рукахъ держитъ фонарь и мѣшокъ; въ немъ старыя, золотообрѣзныя карты, разныя волшебныя снадобья и талисманы—словомъ всѣ аттрибуты суевѣрія. Она опирается на палку, какъ дряхлая старуха, и въ то же время воздушна и легка, какъ болотный туманъ.
«Коли хочешь быть поэтомъ, видѣть міръ, какъ нужно поэту—иди за мною!» говоритъ она. «Я зажгу свой фонарь; онъ лучше Діогеновскаго!» И огонекъ заблестѣлъ, старуха подняла голову и словно вдругъ выросла, передъ поэтомъ очутилось могучее видѣніе; имя ему—Суевѣріе. «Я владычествую въ царствѣ романтизма!» говоритъ она и сама этому вѣритъ.
[397]Фонарь освѣтилъ землю, какъ полная луна, и земля сдѣлалась прозрачною, какъ воды океана въ штиль, какъ стеклянная гора въ сказкѣ. «Все мое царство къ твоимъ услугамъ! Воспѣвай, что видишь, воспѣвай, какъ будто до тебя не воспѣвалъ этого никто!»
И поэту чудится, что декорація мѣстности передъ нимъ все мѣняется. Вотъ плывутъ величественные готическіе соборы съ покрытыми живописью стеклами, звучатъ полуночные колокола, встаютъ изъ могилъ мертвецы… Подъ плакучей ивой сидитъ умершая мать и кутаетъ свое нерожденное дитя; старые разрушенные рыцарскіе замки подымаются изъ болотной почвы, подъемные мосты опускаются, и поэтъ смотритъ въ увѣшанныя картинами пустынныя залы, въ галлереи, гдѣ бродитъ вѣстница смерти—Бѣлая дама… Въ глубокихъ подземельяхъ обитаетъ василискъ, чудовище вылупляющееся изъ пѣтушинаго яйца, неуязвимое никакимъ оружіемъ, но безсильное вынести свой собственный видъ; увидя свое отраженіе, онъ разрывается на куски, какъ гадюка отъ удара дубинкой. Видѣнія плыли, смѣняя одно другое, а старуха въ это время мурлыкала свои таинственныя пѣсни, сверчокъ подтягивалъ ей, во́ронъ вторилъ, и на свѣчкѣ въ фонарѣ нагорали стружки. «Смерть! Смерть!» проносилось и шелестѣло по всему этому полному призраковъ царству.
«Слѣдуй за мною въ жизнь на поиски истины!» вскричалъ юноша, свѣтлый, какъ херувимъ. Отъ чела его исходило сіяніе, въ рукѣ у него сверкалъ огненный мечъ. «Я геній науки!» сказалъ онъ. «Мой міръ куда выше, онъ доходитъ до царства истины!»
И ясный свѣтъ разлился вокругъ. Призраки поблѣднѣли, расплылись: фонарь старухи освѣщалъ не дѣйствительность, а лишь отбрасывалъ туманныя картины на стѣны старыхъ развалинъ, картины, которыя образовалъ болотный туманъ, гонимый вѣтромъ.
«Я обогащу тебя знаніемъ и опытомъ! Истина во всемъ твореніи, истина въ Богѣ!»
И лучъ свѣта проникъ въ глубь тихаго озера, откуда подымался подъ звуки колоколовъ затонувшаго за́мка призрачный туманъ, проникъ и—освѣтилъ міръ подводныхъ растеній. Капля воды изъ лужи, освѣщенная этимъ лучомъ, явилась міромъ живыхъ существъ, самыхъ диковинныхъ формъ; существа эти боролись, наслаждались, жили!.. Въ водяной каплѣ былъ цѣлый міръ. Острый мечъ генія науки разсѣкъ своды глубокаго подземелья, гдѣ убивалъ людей василискъ, освѣтилъ подземелье, и—чудовище расплылось въ смертоносныя испаренія, когти его превратились въ газы отъ бродящаго вина, глаза въ свѣтильный газъ, вспыхивающій отъ прикосновенія струи свѣжаго воздуха. Мечъ генія выковалъ изъ золотой песчинки листъ, тонкій, какъ налетъ, оставляемый на стеклѣ нашимъ дыханіемъ. А отъ лезвія меча исходилъ такой свѣтъ, что нить паутины казалась якорнымъ канатомъ. И
[398]голосъ генія науки зазвучалъ на весь міръ, какъ будто вернулось время чудесъ. По всей землѣ протянулись тонкія желѣзныя ленты, а по нимъ окрыленные паромъ летятъ съ быстротою ласточекъ нагруженные тяжелые вагоны. Передъ современною мудростью разступаются горы, поднимаются ложбины. А по металлическимъ нитямъ летятъ съ быстротою молній мысли и слова, летятъ изъ города въ городъ. «Жизнь! Жизнь!» звучало въ природѣ. «Вотъ каково наше время! Поэтъ, оно принадлежитъ тебѣ, воспой разумъ и истину!»
И геній науки опять взмахнулъ сверкающимъ мечомъ. Что за зрѣлище! Словно лучъ свѣта прорвался сквозь щелочку въ темное пространство и образовалъ длинный крутящійся столбъ изъ миріадъ свѣтлыхъ пылинокъ. Но здѣсь каждая пылинка была цѣлымъ міромъ: передъ поэтомъ открылось звѣздное небо. Снова зазвучалъ голосъ генія: «Ты дивишься величинѣ земли, а каждая точка здѣсь, каждая пылинка равна землѣ! Все это лишь пылинки и въ то же время звѣзды-міры! Какъ крутящійся столбъ изъ миріадъ пылинокъ, образуемый солнечнымъ лучемъ, прорвавшимся сквозь щелочку въ темное пространство—вертится въ міровомъ безграничномъ пространствѣ столбъ изъ свѣтилъ, который ты зовешь звѣзднымъ небомъ. А за нимъ свѣтится еще туманный млечный путь—новое звѣздное небо, другой столбъ, и оба они только два радіуса, двѣ спицы въ колесѣ вселенной. Какъ же велико оно само и сколько радіусовъ исходитъ изъ вѣчнаго центра—Бога!
«Такъ вотъ, что видитъ нынѣ глазъ твой, вотъ, какъ обширенъ горизонтъ, открывающійся нашему вѣку! Сынъ вѣка, выбирай же, за кѣмъ изъ насъ двухъ тебѣ идти! Я поведу тебя по новому пути! Иди по нему вслѣдъ за великими людьми своего вѣка, впереди остальныхъ! И ты будешь свѣтить имъ, какъ утренняя звѣзда, свѣтлый Люциферъ!»
Да, наука открываетъ намъ въ странѣ поэзіи новую Калифорнію! Правда, тотъ, кто предпочитаетъ оглядываться назадъ и мало смотритъ впередъ, какое бы онъ высокое и почетное положеніе ни занималъ—скажетъ, пожалуй, что сокровищницей науки пользуются уже давно, и она почти вся уже исчерпана великими безсмертными пѣвцами, прозрѣвавшими будущее значеніе науки! Положимъ; но не забудемъ также, что и въ то время, когда Ѳесписъ говорилъ съ своей колесницы, и тогда жили въ мірѣ мудрецы. Гомеръ давно уже спѣлъ свои безсмертныя пѣсни, но послѣ него явились новыя поколѣнія, породившія Софокловъ и Аристофановъ. Древнія сѣверныя саги и преданія лежали какъ бы нетронутыми, неизвѣстными сокровищницами, пока не явился Эленшлегеръ и не указалъ, какіе можно вызвать оттуда мощные образы!
Мы не хотимъ сказать этимъ, что поэтъ долженъ излагать стихами разныя научныя открытія. Дидактическая поэзія и въ эпоху своего расцвѣта была только механической куклой, а не имѣла въ себѣ настоящей живой души. Поэтъ долженъ только просвѣтиться свѣтомъ науки, постичь яснымъ
[399]взоромъ истину и гармонію и въ маломъ и въ великомъ. Тогда разумъ и фантазія его очистятся, просвѣтятся и укажутъ ему и новыя формы, и болѣе одухотворенныя слова. Даже отдѣльныя открытія въ состояніи окрылить его мысли. Что за сказочный міръ открывается, напримѣръ, подъ микроскопомъ, если наложить его на нашъ человѣческій міръ! Электромагнетизмъ можетъ стать жизненной нитью въ новѣйшей комедіи и романѣ, а сколько можно создать юмористическихъ твореній, если вознестись съ нашей крошечной, какъ песчинка, земли, заселенной мелкимъ заносчивымъ человѣчествомъ, въ безконечное міровое пространство, гдѣ разсѣяны млечные пути! Недурной иллюстраціей къ нашей мысли могутъ послужить слова одной старой знатной барыни: «Если каждая звѣзда есть такая же планета, какъ наша земля, съ разными государствами и Высочайшими дворами, то какое безконечное множество дворовъ! Голова закружится отъ одной мысли!»
Мы не скажемъ, какъ одна французская писательница: «Я рада умереть, не предстоитъ больше открытій въ мірѣ!» Осталось еще столько неизвѣстнаго, неизслѣдованнаго и въ морѣ, и въ воздухѣ, и въ землѣ, столько чудесъ, которыя должна открыть наука, чудесъ, какихъ не создастъ и фантазія поэта.
И вотъ, народится поэтъ съ дѣтскою душою, и, какъ новый Алладинъ, вступитъ въ волшебную пещеру науки; мы говоримъ «съ дѣтской душой»: не будь у него дѣтской души, великія силы природы поработятъ его. Новый Алладинъ зажжетъ лампу поэзіи, которою всегда есть и будетъ человѣческое сердце, и явится господиномъ природы, добудетъ изъ пещеры дивные плоды и построитъ, съ помощью духовъ, новый дворецъ поэзіи въ одну ночь.
Событія повторяются, характеръ человѣческій не мѣняется и съ тысячелѣтіями и повторяется въ отдѣльныхъ личностяхъ, одна наука вѣчно производитъ новое! Наука озаряетъ весь міръ свѣтомъ истины!
Мощный образъ Божій, освѣщай человѣчество! И когда его духовный взоръ привыкнетъ къ этому блеску, появится и новый Алладинъ, и Ты будешь съ нимъ, когда онъ краткими, ясными и мощными стихами воспоетъ истину и красоту, откроетъ новую поэтическую Калифорнію!
Г. Х. Андерсенъ. Собраніе сочиненій Андерсена въ четырехъ томахъ. Томъ третій. Изданіе второе — С.-Петербургъ: Акціон. Общ. «Издатель», 1899, С.395—399