Потерянный рай (Мильтон; Чюмина)/Книга вторая/ДО
| ← Книга первая | Потерянный Рай — Книга вторая | Книга третья → |
- Википроекты
Открывъ совѣщаніе, Сатана предлагаетъ для обратнаго завоеванія Неба тотчасъ-же приступить къ военнымъ дѣйствіямъ. Мнѣніе совѣта раздѣляются: одни военачальники стоятъ за, другіе — противъ войны. Тогда, по предложенію Вельзевула, вдохновленнаго Сатаной, рѣшаютъ обсудить и обслѣдовать сущность преданій и пророчествъ о сотвореніи новаго міра и новыхъ существъ, мало чѣмъ отличающихся отъ ангеловъ. Послѣ долгихъ преній о томъ, кому поручить трудное дѣло изслѣдованія истины, Сатана принимаетъ его на себя и, сопровождаемый рукоплесканіями, отправляется въ дорогу. Падшіе ангелы до его возвращенія расходятся во всѣ стороны и занимаются каждый своимъ дѣломъ. Сатана, прибывъ къ воротамъ Ада, находитъ ихъ закрытыми. Узнавъ, кто закрылъ и охраняетъ адскій выходъ, Сатана вышелъ къ необъятной пучинѣ и съ великими усиліями переносится черезъ нее. Проводникомъ ему служитъ владыка пучины — Хаосъ. Сатана издали уже видитъ конечный путь своего путешествія, т. е., новый міръ.
ВЫСОКО на блестящемъ царскомъ тронѣ,
Затмившемъ всѣ сокровища Ормуза[1]
И Индіи иль даже странъ Востока —
Гдѣ жемчугомъ и золотомъ цари
Осыпаны — надменно возсѣдалъ
Въ величіи и блескѣ Сатана.
Заслугами своими вознесенный
На пагубную эту высоту
Изъ глубины отчаянья — стремился
Онъ къ высшему: забывъ печальный опытъ,
Бороться вновь онъ жаждалъ съ Небесами,
И такъ мечты повѣдалъ онъ свои.
— Взываю къ вамъ — Властямъ Небеснымъ, Силамъ
И Божествамъ! Такой пучины нѣтъ,
Которая служила-бы безсмертнымъ
Темницею. Пусть мы поражены —
Но Небо я покуда не считаю
Утраченнымъ. И силой естества
Небеснаго возстанемъ съ большей силой,
Грознѣе мы, чѣмъ были до паденья.
Нѣтъ повода вторичной неудачи
Страшиться намъ. Небесные законы
И собственный свободный выборъ вашъ —
Они, въ связи съ заслугами моими,
Поставили меня главой надъ вами.
Возмѣщена утрата наша тѣмъ,
Что мой престолъ — мнѣ съ полнаго согласья
Дарованный и прочимъ незавидный —
Теперь вполнѣ и прочно укрѣпленъ.
На Небесахъ соединилось съ высшимъ
Достоинствомъ и высшее блаженство,
А здѣсь оно даетъ собой права
На большія мученія. И тотъ,
Кто облеченъ достоинствомъ подобнымъ,
Является щитомъ, и принимаетъ
Онъ прямо въ грудь удары Громовержца.
Гдѣ счастья нѣтъ — не можетъ быть раздора
И зависти, и первенства въ Аду
Оспаривать никто не пожелаетъ.
Да будетъ здѣсь тѣснѣе нашъ союзъ,
Довѣріе взаимное — полнѣе,
Чѣмъ въ небесахъ могло-бы это быть.
И съ ними въ бой мы снова выступаемъ,
Дабы вернуть законное наслѣдье.
Въ несчастіи увѣреннѣе можемъ
Побѣды мы желанной ожидать,
Чѣмъ въ счастіи. Но путь какой-же нынѣ
Мы изберемъ? Открытую войну
Иль тайное коварство? Собралися
Мы для того, чтобъ это обсудить.
Итакъ, теперь предоставляю слово
Тому изъ васъ, кто хочетъ дать совѣтъ.
Окончилъ онъ, — и поднялся Молохъ,
Сильнѣйшій и свирѣпѣйшій изъ Духовъ,
Въ отчаяньѣ еще свирѣпѣй ставшій.
Предвѣчному себя считалъ онъ равнымъ.
Сознанію того, что ниже онъ
Творца міровъ, онъ предпочелъ-бы смерть
И, бытію цѣны не придавая,
Глядѣлъ на все съ презрѣньемъ. Ни Господь,
Ни самый Адъ иль худшее, чѣмъ Адъ, —
Ничто его собою не страшило.
И произнесъ такую рѣчь Молохъ:
— Я за войну открытую стою;
Я хитростью своей не похваляюсь.
Пускай-же тѣ, кто хочеть строить козни,
И строитъ ихъ, но только не теперь.
Пока они о заговорахъ будутъ
Бесѣдовать — ужели милліоны
Изгнанниковъ, на бой вооруженныхъ,
Томиться здѣсь во тьмѣ осуждены,
Въ обители позора, гдѣ въ плѣну
Удерживаетъ насъ Того тиранство,
Кто царствуетъ — медлительности нашей
Благодаря! Нѣтъ, яростью своей
И адскими огнями ополчимся,
Чтобъ преградить къ Небеснымъ укрѣпленьямъ
Намъ не могли дорогу! Наши муки
Въ орудіе защиты обративъ,
Мучителю мы будемъ угрожать имъ.
Пускай Ему на громъ Его всесильный
Отвѣтствутъ и Адъ раскатомъ грома.
И молніи сверкающей взамѣнъ —
На ангеловъ Его съ такой-же силой
Извергнемъ пламя черное и смрадъ.
Престолъ Его потокомъ адской сѣры
Пылающей, которую для пытки
Придумалъ Онъ, да будетъ весь объятъ.
Но, можетъ быть, страшитесь вы подняться,
Летѣть наверхъ, на приступъ стѣнъ высокихъ?
Припомните, — когда напитокъ сонный
Изъ озера забвенья вашу память
Не усыпилъ, — что наше естество,
Помимо насъ, влечетъ насъ въ небеса
И что ему несвойственно паденье.
Когда враги настигли насъ въ тылу
И предъ собой погнали, издѣваясь, —
Вы помните, какъ тяжко и съ какимъ
Усиліемъ мы въ бездну погружались?
Итакъ, наверхъ подняться намъ легко.
Когда врага сильнѣе раздражимъ,
Обрушится сильнѣе тяжесть кары,
Но есть-ли кара худшая, чѣмъ Адъ,
Гдѣ, прежняго блаженства лишены,
Осуждены на вѣчныя страданья,
Палимые огнемъ неугасимымъ,
Безъ проблеска надежды на спасенье,
Мы, какъ рабы властительнаго гнѣва,
Обязаны среди ужасныхъ мукъ
Передъ бичемъ карающимъ склоняться?..
Когда еще усилятся мученья,
Существовать мы вовсе перестанемъ.
Чего-жъ тогда страшиться намъ? Зачѣмъ
Колеблемся могучаго Врага
Мы раздражить до крайняго предѣла?
Въ отчаянномъ порывѣ уничтожитъ
Онъ насъ совсѣмъ и превратитъ въ ничто,
Но вѣчныхъ мукъ уничтоженье лучше.
А если мы воистину безсмертны
Намъ нечего страшиться. Недоступный
И роковой престолъ Его властны
Тревожить мы вторженьями своими,
А мщеніе побѣду замѣняетъ. —
Онъ замолчалъ. Отчаянная месть
Въ очахъ его свѣтилася и вызовъ,
Нестрашные однимъ лишь божествамъ.
Прекраснѣйшій изъ падшихъ херувимовъ —
Всталъ Веліалъ. Исполненъ благородства
Казался онъ и человѣчно кротокъ,
Но пусто все и ложно было въ немъ,
Хотя изъ устъ его лилися рѣчи,
Подобныя небесной сладкой маннѣ,
Способныя представить въ лучшемъ свѣтѣ
Все худшее, разстроить и смутить
Мудрѣйшіе совѣты. Въ мысляхъ низокъ
И лишь во злѣ находчивъ, онъ робѣлъ
Предъ смѣлыми дѣяньями, — но, рѣчью
Плѣняя слухъ, онъ такъ заговорилъ:
— Я за войну стоялъ-бы, о, князья,
И ненависть моя не меньше вашей,
Но главная причина, по которой
Стремитесь вы къ немедленной войнѣ,
Меня отъ этой мысли отклоняетъ,
Зловѣщими сомнѣньями смущая.
Какъ! У вождя, испытаннаго въ битвахъ,
Нѣтъ болѣе довѣрія къ себѣ,
И мужество свое онъ полагаетъ
Въ отчаяньѣ, въ уничтоженьѣ полномъ,
И мщенія вѣнецъ въ нихъ видитъ онъ?
Но какъ могли-бъ достигнуть мы отмщенья?
Небесныя твердыни неприступны,
Хранимыя вооруженной стражей.
Нерѣдко силъ небесныхъ легіоны,
Расположившись у окраинъ бездны,
Во мракѣ тамъ раскидываютъ станъ;
Оттуда-же они на темныхъ крыльяхъ
Безстрашно царство ночи облетаютъ.
Но, если-бы, пробивъ дорогу силой,
Мы увлекли съ собою цѣлый Адъ
И тьма его затмила свѣтъ небесный —
Великій Врагь остался-бъ невредимъ,
И естество, чей блескъ и чистота
Не могутъ быть омрачены ничѣмъ,
Оно сейчасъ освободило-бъ Небо
Отъ адскаго нечистаго огня.
Послѣдствіемъ такого пораженья
Явилось-бы крушенье всѣхъ надеждъ.
Ужели-же стараться мы должны,
Чтобъ въ ярости Великій Побѣдитель
Насъ сокрушилъ, и въ этомъ — все спасенье?
Печальное спасенье! Кто захочетъ —
Какъ велики-бы ни были страданья —
Разумное утратить бытіе
И поглощеннымъ быть пучиной ночи
Несозданной? Кто знаетъ, наконецъ,
Враговъ своихъ желанье исполняя,
Захочетъ-ли насъ уничтожить Богъ?
Ужели Онъ, Премудрый, неразумно
Во гнѣвѣ тѣхъ мгновенно сокрушитъ,
Кого обрекъ на вѣчныя мученья?
«Что медлить намъ?» — сторонники войны
Такъ говорятъ, — «намъ хуже быть не можетъ.»
Но худшее-ли въ вооруженьѣ полномъ
Здѣсь о дѣлахъ спокойно разсуждать?
Не больше-ли страдали мы, когда,
Поражены небесными громами,
Летѣли внизъ въ зіяющую бездну,
Ища себѣ спасенія въ Аду,
Иль, скованы цѣпями, мы лежали
На озерѣ пылающемъ? Что, если
Дыханіе, зажегшее тотъ пламень,
Его въ семь разъ сильнѣе распалитъ,
И мщеніе, затихшее покуда,
Вооружитъ багровую десницу,
Дабы опять подвергнуть насъ мученьямъ?
Что, если тамъ раскроются мгновенно
Хранилища, гдъ Божій гнѣвъ таится,
И хлынутъ внизъ потоки изъ огня,
Висящіе у насъ надъ головою?
Покуда здѣсь мы къ доблестной войнѣ
Готовимся, вдругъ огненная буря
Затмившемъ всѣ сокровища Ормуза
И Индіи иль даже странъ Востока,
Гдѣ жемчугомъ и золотомъ цари
Осыпаны, надменно возсѣдалъ
Въ величіи и блескѣ Сатана.
Охватитъ насъ и, разметавъ по скаламъ,
Насъ пригвоздитъ на жертву буйнымъ вихрямъ
Иль свергнетъ насъ, цѣпями отягченныхъ,
Въ клокочущій и страшный океанъ,
Гдѣ, отдыха, пощады и спасенья
Не вѣдая, осуждены томиться
Мы безъ конца въ теченіе вѣковъ?
Итакъ, войну — будь явною она
Иль тайною — вполнѣ я отвергаю.
Ни хитростью, ни силой побѣдить
Не можемъ мы и обмануть Того,
Кто видитъ все. Надъ нами Онъ смѣется
Съ высотъ Своихъ, настолько всемогущъ,
Чтобъ побѣдитъ въ бою открытомъ насъ,
Настолько мудръ; чтобъ замыслы разстроить.
Но неужель — Небесъ великихъ чада —
Унижены и попраны во прахъ,
Обречены оковамъ и страданью
Мы на-всегда? Увы, и это лучше,
Чѣмъ худшее. Судьба неотвратима;
Смиримся-же предъ волею Того,
Кто побѣдилъ. Въ страданьяхъ и борьбѣ
Предъ Нимъ всегда безсильными мы будемъ,
И справедливъ божественный законъ,
Который такъ устроилъ. Надо было
Подумать намъ объ этомъ прежде, чѣмъ
Вступить въ борьбу съ такимъ Врагомъ великимъ.
Смѣшонъ мнѣ тотъ, кто храбростью кичится,
Но разъ ему оружъе измѣнило —
Трепещетъ самъ предъ грознымъ приговоромъ:
Безчестіемъ, оковами и ссылкой.
Теперь и наша доля такова,
Но, можетъ быть, смягчится гнѣвъ Его
Современемъ, и, нынѣшнею карой
Довольствуясь, дыханіемъ Своимъ
Онъ раздувать не станетъ адскій пламень;
Эфирное-же наше естество
Разсѣетъ смрадъ иль вся природа наша
Измѣнится настолько, что сносить
Палящій жаръ мы будемъ въ состояньѣ.
Нашъ страхъ пройдетъ, и просвѣтлѣетъ мракъ.
Притомъ въ своемъ теченьѣ непрерывномъ
Что могутъ дни грядушіе съ собою
Намъ принести: какія перемѣны
И новыя надежды — мы не знаемъ.
Нерадостна, конечно, участь наша,
Но все-жъ ея я не считаю худшей,
Покуда мы, по собственной винѣ,
Не навлечемъ гораздо большихъ золъ.
Такъ Веліалъ, прикрывшися личиной
Благоразумья, къ праздному покою,
Къ бездѣйствію — не къ миру призывалъ.
И вслѣдъ за нимъ заговорилъ Маммонъ:
— Гдѣ цѣль войны, когда-бы на войну
Рѣшились мы? Вернуть свои права?
Небеснаго Царя съ престола свергнуть?
Но это все возможно лишь тогда,
Когда-бы сталъ судьбы закономъ Случай,
Судьею-же въ великомъ спорѣ — Хаосъ.
Надежды нѣтъ на то и на другое.
Какое-же, не побѣдивъ Царя,
Мы въ Небесахъ занять могли-бы мѣсто?
Положимъ, Онъ помилуетъ мятежныхъ
И клятву съ насъ въ покорности возьметъ —
Что чувствовать мы будемъ, предстоя
Ему съ хвалой притворной на устахъ,
Межъ тѣмъ какъ Онъ, нашъ грозный Властелинъ,
Которому завидуемъ въ душѣ,
Онъ возсѣдать на царскомъ тронѣ будетъ,
Куда къ Нему несется благовонье
Амврозіи и ароматъ цвѣтовъ,
Которые мы сами раболѣпно
Къ ногамъ Его повергнемъ? Въ Небесахъ —
Вотъ наша цѣль и вся отрада наша.
Не тяжко-ли предъ Тѣмъ склоняться вѣчно
И прославлять Того, Кто ненавистенъ?
Не станемъ-же мы рабства добиваться
Блестящаго, хотя-бы даже въ Небѣ,
Но счастіе попробуемъ найти
Въ самихъ себѣ. Здѣсь будемъ на просторѣ
Свободно жить, отчета не давая,
Предпочитая легкому ярму
Невольниковъ — тяжелую свободу.
Тѣмъ большею покроемся мы славой,
Когда великихъ цѣлей мы достигнемъ
При помощи ничтожныхъ нашихъ средствъ
И силою терпѣнья и труда
Изъ бездны золъ извлечь сумѣемъ благо.
Страшиться-ль намъ царящаго здѣсь мрака?
Но свой престолъ Державный Властелинъ
Величьемъ тьмы порою окружаетъ,
И громъ гремитъ изъ черныхъ тучъ, и Небо
Становится тогда подобнымъ Аду!
Мы свѣтъ Его воспроизвесть вольны,
Какъ нашу тьму воспроизводитъ Онъ.
Немало здѣсь скрывается сокровищъ:
И золота, и камней самоцвѣтныхъ;
Искусства-же достаточно у насъ,
Чтобъ имъ придать тотъ блескъ и совершенство,
Какіе существують въ Небесахъ.
Современемъ мученья наши станутъ
Для насъ родной стихіей, это пламя
Не будетъ жечь, и притупится боль.
Повѣрьте мнѣ все призываетъ къ миру
И прочному порядку. Поразмыслимъ
Мы о себѣ и о жилищѣ нашемъ
И, въ бѣдствіи ища успокоенья,
Откажемся отъ мысли о войнѣ
И мщеніи. Вотъ мнѣніе мое!
Окончилъ онъ, — и вмигъ пронесся ропотъ
Въ собраніи, подобный гулу вѣтра,
Что волновалъ въ теченьѣ ночи море
И моряковъ усталыхъ убаюкалъ
Лишь на зарѣ, когда въ скалистой бухтѣ
Нашелъ себѣ убѣжище корабль.
Таковъ былъ шумъ и гулъ рукоплесканій,
Когда Маммонъ окончилъ рѣчь о мирѣ.
Для всѣхъ война казалась хуже Ада —
Такъ былъ великъ ихъ ужасъ передъ громомъ
И Михаила пламеннымъ мечомъ.
У всѣхъ теперь одно желанье было:
Современемъ здѣсь царство основать,
Которое могло-бъ сравнятъся съ Небомъ.
Тутъ поднялся съ величественнымъ видомъ
Духъ Вельзевулъ — сподвижникъ Сатаны.
Могучему столпу онъ былъ подобенъ,
Что выдержитъ всю тяжесть государства.
И на челѣ его запечатлѣлись
Возвышенныя думы и заботы
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . гдѣ сама природа
Извращена: чудовищъ безобразныхъ,
Горгонъ, химеръ, однихъ на свѣть рождаетъ.
Въ соединеньѣ съ мудростью монаршей.
Безмолвіе онъ взоромъ предписалъ,
И стихло все, какъ воздухъ въ знойный полдень.
— Цари и Власти! Отпрыски Небесъ
И Божества безсмертныя! Должны-ли
Отречься мы отъ титуловъ такихъ,
Назвавшися взамѣнъ князьями Ада?
Склоняются всеобщія желанья
Къ тому, чтобъ здѣсь намъ царство основать.
Напрасная мечта! Властитель Неба
Готовилъ намъ темницу — не пріютъ,
Въ которомъ мы, Его законамъ чужды,
Вторично-бы возстанье замышляли
И гдѣ-бы насъ настигнуть не могла
Державная десница. Мы — рабы,
Межъ тѣмъ какъ Онъ Царемъ Единымъ будетъ
И первымъ и послѣднимъ — въ Небесахъ
Сіяющихъ и въ безднахъ преисподней:
Тамъ скипетромъ Онъ правилъ золотымъ,
Здѣсь правитъ Онъ желѣзнымъ. Для чего-же
Намъ разсуждать о мирѣ и войнѣ?
Для васъ война окончилась урономъ,
А между Нимъ, побѣду одержавшимъ,
И плѣнными какой возможенъ миръ?
Насъ можеть Онъ любой подвергнуть карѣ,
А мы вольны лишь ненависть питать,
Изыскивая средства для того,
Чтобъ отравить плоды Его побѣды
И радости лишить Его, какую
Ему страданья наши доставляютъ.
Намъ въ случаяхъ не будетъ недостатка.
Къ чему-жъ войну опасную вести,
Небесныхъ стѣнъ осаду предпринявъ?
Имъ не страшны ни адскіе подкопы,
Ни приступы. Не лучше-ль предпріятье
Легчайшее придумать? Если вѣрить
Сказанію, есть гдѣ-то новый міръ —
Счастливое жилище существа,
Носящаго названье человѣка.
Съ недавнихъ поръ онъ созданъ и подобенъ
Во многомъ намъ, но менѣй совершененъ,
Хотя превыше всѣхъ Его созданій
Онъ Господомъ излюбленъ. Такова
Была Творца объявленная воля,
Скрѣпленная потрясшей Небо клятвой.
Направимъ-же всѣ помыслы туда!
Изслѣдуемъ живущихъ тамъ созданій:
Ихъ слабости и силу. Надо знать,
Что дѣйствуетъ — насиліе иль хитрость —
На нихъ вѣрнѣй? Путь къ Небу загражденъ,
И тамъ судебъ Вершитель возсѣдаетъ,
Увѣренный въ могуществѣ Своемъ.
Но этотъ міръ отъ Неба удаленъ
И, можетъ быть, охранѣ предоставленъ
Онъ тѣхъ людей, что обитаютъ въ немъ.
Чего-нибудь достигнуть тамъ возможно:
Испепелить его иль завладѣть
Всецѣло имъ и жителей его
Изгнать совсѣмъ, какъ изгнаны мы были,
Иль ихъ привлечь на сторону свою,
Дабы Творецъ созданіе Свое
Своею-же рукою уничтожилъ
Въ раскаяньѣ. Незаурядной будетъ
Такая месть. Мы сами возликуемъ,
Когда и Онъ въ смущеніи увидитъ,
Какъ созданныя имъ съ любовью чада
Низвергнутся вослѣдъ за нами въ бездну,
Гдѣ будутъ клясть рожденіе свое
И бренное недолгое блаженство.
Подумайте, что лучше намъ: рѣшиться
На смѣлую попытку иль во мракѣ,
Въ страданіяхъ, томиться безконечно,
О призрачномъ мечтая государствѣ?
Такой совѣтъ былъ поданъ Вельзевуломъ —
Заимствованъ у Сатаны отчасти,
Которому явилась эта мысль.
Кто-жъ, какъ не онъ — виновникъ всякихъ золъ,
Придумать могъ такое злодѣянье
И загубить, въ насмѣшку надъ Творцомъ,
Весь родъ людской преступно въ самомъ корнѣ,
Смѣшавъ и Адъ, и Землю воедино?
Отважный планъ всѣхъ Духовъ восхитилъ,
И радостью у нихъ блеснули очи.
Поддержанный единодушно ими
Такъ продолжалъ коварный Вельзевулъ:
— Безсмертные, вы мудро разсудили,
И вашего величія достойно
Рѣшеніе великое. Оно
Подниметъ насъ изъ бездны преисподней,
На зло судьбѣ, приблизивъ насъ къ предѣламъ,
Откуда мы, при помощи оружья
Союзнаго, достигнемъ вновь Небесъ
Иль, можетъ быть, убѣжище найдемъ
Въ иной для насъ благопріятной сферѣ,
Куда опять проникнетъ чудный свѣтъ,
И эту тьму разгонитъ лучъ востока,
А воздухомъ прозрачно-ароматнымъ
Залечатся мучительныя язвы,
Которыя огнемъ нанесены.
Но перваго кого-же мы пошлемъ
На поиски таинственнаго міра?
Кто этого окажется достойнымъ?
Блуждающей стопою кто измѣритъ
Глубокій мракъ неизмѣримыхъ безднъ
И путь себѣ сквозь эту тьму проложитъ
Онъ къ острову счастливому? Чьи крылья
Достаточно для этого сильны,
И ангельскую стражу кто минуетъ?
Великая нужна здѣсь осторожность,
А потому и выборъ будетъ строгъ:
Вѣдь, этому посланцу мы ввѣряемъ
Самихъ себя съ послѣднею надеждой.
Окончилъ онъ и, сѣвъ, съ пытливымъ взоромъ
Согласія онъ ждаль иль возраженья,
Но, мысленно опасность обсуждая,
Молчали всѣ въ раздуміи глубокомъ
И на лицѣ читали другъ у друга
Свой собственный невыразимый ужасъ.
Межъ избранныхъ героевъ, враждовавшихъ
Съ самимъ Творцомъ, не вызвался никто,
Никто изъ нихъ не изъявилъ согласья
Пуститься въ путь опасный одиноко,
Покуда самъ, надъ всѣми возвышаясь
Сознаніемъ великимъ превосходства,
Не произнесъ спокойно Сатана:
— Сыны Небесъ, Властители эфира,
Не знающіе страха! Мы теперь
Повергнуты въ смущенье не напрасно.
Тяжелый путь ведетъ изъ Ада къ свѣту,
Тюрьма прочна, и девятью кругами
Изъ пламени мы здѣсь обведены.
Затворены врата изъ адаманта,
Но, если-бы ихъ кто и миновалъ —
Его сейчасъ объемлетъ Хаосъ Ночи
И дерзкаго поглотитъ пасть ея,
Грозя ему уничтоженьемъ полнымъ.
А если той невѣдомой страны
Достигнетъ онъ — тамъ ждетъ его опасность
И слабая надежда на спасенье.
Но своего престола, о, князья,
И царскаго величія и сана
Блестящаго, соединенныхъ съ властью,
Я былъ-бы не достоинъ, отступивъ
Предъ тѣмъ, что вы сейчасъ постановили
Для общаго величія и блага!
Принявъ престолъ, могу-ль я избѣгать
Опасностей: съ моимъ высокимъ саномъ,
Какъ почести, не связаны-ль онѣ?
Чѣмъ выше Царь, тѣмъ больше выпадаетъ
Тѣхъ и другихъ всегда ему на долю.
Вы, несмотря на страшное паденье,
Грозой Небесъ, могучими бойцами
Остались вы! Живите здѣсь покуда,
И жизнь въ Аду, когда возможно это,
Страданій гнетъ — старайтесь облегчить
И за Врагомъ недремлющимъ блюдите,
А я одинъ перелечу чрезъ бездну,
Ища для всѣхъ спасенія: никто
Не раздѣлитъ со мною предпріятья.
И съ этими словами всталъ Монархъ,
Предупредивъ разумно возраженья.
Боялся онъ, чтобъ и вожди другіе
Не вызвались, соперничая съ нимъ,
На то, чего страшились такъ недавно,
И дешево пріобрѣли ту славу,
Которую цѣною дорогою
Онъ покупалъ. Но голосъ ихъ Царя
Пугаетъ ихъ не менѣе, чѣмъ подвигъ.
И вмѣстѣ съ нимъ всѣ поднялися разомъ,
Производя подобный грому шумъ.
Склоняясь раболѣпно, прославляли
Они его, какъ равнаго Творцу,
Цѣня его геройскую рѣшимость —
Пожертвовать собою ради всѣхъ.
Такъ, пользуясь сномъ сѣвернаго вѣтра,
Сбираются съ вершинъ гористыхъ тучи,
Закрывъ собой смѣющееся небо.
Угрюмая стихія устилаетъ
Ковромъ снѣговъ стемнѣвшіе луга
И ливнями ихъ орошаетъ щедро.
Но радостное солнце улыбнется
Съ закатомъ дня прощальными лучами —
И вновь поля мгновенно оживутъ,
И защебечуть пташки, и стада
Блеяніемъ веселымъ огласятъ
Цвѣтущіе пригорки и долины.
Стыдъ людямъ, стыдъ! Согласіе царитъ
У демоновъ; лишь смертные одни
Живутъ всегда въ раздорѣ межъ собою,
На заповѣдь Господню не взирая,
Сражаются, враждуютъ, ненавидятъ,
Забывъ о томъ, что адскими врагами
Окружены они и днемъ, и ночью.
Итакъ, совѣтъ окончился Стигійскій.
Расходятся князья въ порядкѣ стройномъ
И посреди — ихъ мощный Властелинъ,
Единственный противникъ грозный Неба,
Единственный надъ преисподней Царь.
И, пышностью своею подражая
Всевышнему, онъ сонмомъ окруженъ
Сверкающихъ, какъ пламя, серафимовъ,
Съ блестящими знаменами и страшнымъ
Оружіемъ… Повелѣваетъ онъ
При звукѣ трубъ рѣшенье возвѣстить.
Немедленно четыре серафима
Во всѣ четыре стороны летятъ.
И, съ помошью звенящаго металла,
Разносится по всѣмъ ущельямъ адскимъ
Ликующая радостная вѣсть,
И ей въ отвѣтъ гремятъ восторга клики.
Надеждою надменною, но ложной
Ободрены, расходятся всѣ духи
По разнымъ сторонамъ, ища забвенья
И отдыха отъ безпокойныхъ думъ.
Какъ нѣкогда на играхъ Олимпійскихъ
Иль на поляхъ Пиѳійскихъ состязались —
Безсмертные и въ бѣгѣ, и въ полетѣ
Стараются другъ друга превзойти.
Гдѣ — огненныхъ коней они смиряютъ,
Гдѣ — словно вихрь, несутся въ колесницахъ,
Иль строятся въ блестящія дружины!
Такъ иногда являются въ туманѣ
Видѣнія, вѣщающія людямъ
О близости кровопролитныхъ войнъ,
И кажется, какъ будто въ облакахъ
Два полчища враждебныхъ выступаютъ…
Вотъ, первые ряды бойцовъ воздушныхъ
Летятъ впередъ съ копьемъ на перевѣсъ,
А имъ вослѣдъ схватились легіоны,
Смѣшалися, — и весь небесный сводъ
Огнемъ объять отъ края и до края.
Одни изъ нихъ со злобою Тифоновъ
По воздуху несутся ураганомъ,
Круша утесъ, сворачивая горы
Въ безуміи и потрясая Адъ.
Такъ, одержавъ въ Эхаліи побѣду,
Но дѣйствіе отравы ощутивъ,
Которою была его одежда
Пропитана — безумствовалъ Алкидъ[2]:
И сосны ѳессалійскія съ корнями
Онъ вырывалъ, и съ Этны прямо въ море
Эвбейское Лихаса сбросилъ онъ.
Изъ Духовъ тѣ, что нравомъ были кротче,
Пристанище нашли въ долинѣ тихой
И ангельскими пѣли голосами
Подъ звуки арфъ о подвигахъ геройскихъ
И горестномъ исходѣ ихъ борьбы,
Повергшемъ ихъ въ неволю. Эти пѣсни
Пристрастныя звучали, тѣмъ не менѣй,
Гармоніей волшебной, и, стихая,
Восторженно внималъ имъ цѣлый Адъ.
Иные-же бесѣду межъ собою,
Сладчайшую, чѣмъ музыка, вели
(Мелодія плѣняетъ только чувства,
Не болѣе, а краснорѣчье — душу).
О Промыслѣ бесѣдовали Духи,
Предвидѣньѣе и о свободѣ воли,
И о судьбѣ во-вѣки непреложной,
Въ умѣ своемъ отыскивая тщетно
Рѣшеніе задачъ непостижимыхъ.
И въ мудрости суетно-философской
Все обсудить пыталися они:
Добро и зло, блаженство и погибель,
Безчувствіе и страсти, стыдъ и славу,
Но чарами рѣчей заговорили
Они на мигъ страданія свои,
И ихъ сердца, къ надеждѣ пробудясь
Несбыточной, терпѣніемъ упорнымъ,
Какъ панцыремъ тройнымъ, вооружились.
Еще одни, составивши отряды,
Искать себѣ покойнаго пріюта
Во всѣ четыре стороны летятъ
Вдоль адскихъ рѣкъ[3], а этихъ рѣкъ четыре,
И въ огненное озеро несутъ
Они свои бушующія волны.
Рѣка вражды и ненависти — Стиксъ,
Рѣка тоски — печальный Ахеронъ,
Раскаянья и жалобы — Коцитъ
И ярости — Флегонтъ неукротимый.
Вдали отъ нихъ, безмолвна и тиха,
Виднѣлася, какъ водный лабиринтъ,
Спокойная рѣка забвенья — Лета.
И каждый, кто испилъ ея воды,
Былое все мгновенно забываетъ:
И счастіе, и горе, и себя.
За Летою пространство ледяное
Виднѣлося, гдѣ градъ лежитъ не тая
И кажется развалинами зданья.
Тамъ вѣчныя свирѣпствуютъ метели,
И все кругомъ покрыто льдомъ и снѣгомъ.
Здѣсь холодъ жгучъ: пронизывая дрожью,
Онъ жжетъ огнемъ и вмѣстѣ — леденитъ.
И Фуріи съ когтями злобныхъ Гарпій[4]
Туда порой приносятъ осужденныхъ
И съ огненнаго ложа ихъ бросаютъ
На груды льдинъ, оттуда — снова въ пламя.
Взадъ и впередъ переплывая Лету,
Въ желаніяхъ изнемогаютъ люди
Достать себѣ хоть каплю дивной влаги,
Которая забвеніе даетъ.
Она близка, но сторожитъ ее
Зловѣщая Медуза[5], и вода
Отъ смертныхъ устъ мгновенно убѣгаетъ,
Какъ нѣкогда — отъ блѣдныхъ устъ Тантала[6].
Дрожащіе и блѣдные, постигнувъ
Всѣ ужасы своей плачевной доли,
Блуждаютъ тамъ растерянные Духи
Среди долинъ и многихъ странъ пустынныхъ
По огненнымъ и ледянымъ горамъ,
Межъ пропастей, обрывовъ и болотъ,
Гдѣ смерть царитъ, въ зловѣщемъ царствѣ царствъ,
Которое проклятьемъ создалъ Богъ,
Гдѣ мертвое живетъ, и умираетъ
Живое все, и гдѣ сама природа
Извращена, чудовищъ безобразныхъ —
Горгонъ, Химеръ[7] однихъ на свѣтъ рождаетъ.
Межъ тѣмъ, Творца и человѣка врагъ,
Воспламененъ желаніемъ надменнымъ,
Летитъ къ вратамъ поспѣшно Сатана,
Крыломъ своимъ то бездну задѣвая,
То огненнаго свода имъ касаясь.
Такъ издали висящими въ пространствѣ
Намъ кажутся порою корабли,
Когда несетъ ихъ вѣтеръ отъ границы
Бенгаліи и острова Терната,
Откуда къ намъ привозятъ благовонья, —
Такимъ полетъ казался Сатаны.
Вотъ, наконецъ, видны предѣлы Ада
И триждытрехзатворныя врата
Изъ мѣди, адаманта и желѣза.
Ограждены огнемъ, но, не сгорая,
Казались недоступными они.
По сторонамъ два призрака виднѣлись
Чудовищныхъ. Одинъ отъ головы
До пояса прекрасною женою
По виду былъ, но тѣло остальное,
Какъ у змѣи — со смертоноснымъ жаломъ,
Чешуйчатыми кольцами кончалось.
На поясѣ ея держалась свора
Всѣхъ адскихъ псовъ съ церберовою[8] пастью,
Которые не уставали лаять,
И, если ихъ пугало что-нибудь —
Въ утробу къ ней опять они вползали,
Невидимо тамъ продолжая лаять
И громко выть. Не такъ ужасна Сцилла,
Терзавшая когда-то мореходовъ
У береговъ Тринакріи[9], иль вѣдьма,
Которая, почуявъ кровь младенца,
Въ Лапландію къ другимъ несется вѣдьмамъ
На пляску ихъ, когда усталый мѣсяцъ
Во тьмѣ ночной отъ заклинаній гаснетъ.
Другое существо — когда возможно
Такъ называть безформенное нѣчто,
Лишенное и членовъ, и суставовъ
И образа — на призракъ походило.
Зловѣщее, какъ Ночь и темный Адъ,
И злобное, какъ десять грозныхъ Фурій[10],
Оно копьемъ ужаснымъ потрясало,
И головы подобіе вѣнчалось
Подобіемъ короны у него.
Къ чудовищу былъ близокъ Сатана, —
Тогда оно съ неменьшей быстротой
Къ противнику навстрѣчу устремилось,
И дрогнулъ Адъ подъ тяжкою стопой.
Но Сатана на страшное видѣнье
Безъ ужаса взираетъ, съ изумленьемъ.
Лишь Господа и Сына исключая,
Онъ ничего въ созданьѣ не страшился;
Презрительно своимъ окинувъ взоромъ
Чудовище, онъ первый молвилъ такъ:
— Откуда ты и кто, проклятый призракъ,
Дерзающій съ уродливымъ и страшнымъ
Твоимъ челомъ дорогу заграждать
Мнѣ къ тѣмъ вратамъ? Такъ знай-же, у тебя
Просить на то не стану дозволенья
И триждытрехзатворныя врата
Изъ мѣди, адаманта и желѣза
Ограждены огнемъ, но, не сгорая,
Казались недоступными они.
По сторонамъ два призрака виднѣлись
Чудовищныхъ.
И самъ пройду. Не медля удались
Иль за свое поплатишься безумье,
На опытѣ узнавъ, исчадье Ада,
Что значитъ бой съ небеснымъ свѣтлымъ Духомъ!
Но, злобою пылая, отвѣчало
Чудовище: — Измѣнникъ, падшій ангелъ,
Такъ это ты нарушилъ первый вѣру
И дивный миръ, царившій въ Небесахъ,
И треть сыновъ небесныхъ противъ Бога
Къ возстанію преступному увлекъ,
За что и ты, и всѣ они съ тобою
Осуждены, отвергнутые Богомъ,
Въ страданіяхъ томиться безъ конца?
Ты — достоянье Ада, причисляешь
Себя къ небеснымъ ангеламъ, дерзая
Произносить надменныя слова
Тамъ, гдѣ одинъ царю я полновластно?
Да, здѣсь я — царь, твой царь и повелитель!
Назадъ, бѣглецъ! Вернись на мѣсто кары
И трепещи: бичомъ изъ скорпіоновъ
Могу сейчасъ ускорить твой полетъ
Иль нанести тебѣ ударъ копъемъ.
Боль причинивъ и ужасъ небывалый.
Такъ говорилъ ужасный этотъ призракъ
И въ десять разъ страшнѣй и безобразнѣй
При тѣхъ словахъ онъ сдѣлался. Безъ страха,
Но гнѣвомъ распаленный, Сатана
Стоялъ предъ нимъ. Такъ грозная комета,
Затмивъ собой созвѣздье Зміеносца[11],
Съ волосъ своихъ на землю отряхаетъ
Заразу и войну. Враги другъ другу
Одинъ ударъ смертельный нанести
Готовятся. Встрѣчаются ихъ взоры,
Похожіе на тучи грозовыя,
Когда онѣ надъ Каспіемъ висятъ,
Покуда вихрь сигналомъ не послужитъ
Къ зловѣщему ихъ столкновенью въ небѣ.
Такъ мощные противники стояли,
И силы ихъ казалися равны:
Соперники такіе лишь однажды
Встрѣчаются. Готовилося нѣчто
Ужасное, и содрогнулся-бъ Адъ,
Но адская жена — полузмѣя,
Хранившая ключи отъ вратъ его,
Вдругъ кинулась межъ ними съ дикимъ воплемъ.
— На твоего единственнаго сына
Зачѣмъ, отецъ, ты руку поднимаешь?
И ты, о, сынъ, какимъ безумнымъ гнѣвомъ
Ты одержимъ, копье поднять рѣшаясь
На своего родителя? Кого-же
Ты слушаешь? Того, Кто возсѣдаетъ
На небесахъ, глумяся надъ рабомъ,
Явившимся орудіемъ послушнымъ
Той ярости, губительной для васъ,
Которую зоветъ Онъ правосудьемъ.
Такая рѣчь чудовище смирила
И женщинѣ такъ молвилъ Сатана:
— Такъ странно все: и возгласъ твой, и рѣчи,
Что и моя рука остановилась,
Хотя она не терпитъ замедленья,
Иначе я на дѣлѣ-бъ доказалъ,
На что она способна. Но сначала,
О, двойственнаго вида существо,
Хочу узнать, зачѣмъ при первой встрѣчѣ
Меня отцомъ своимъ ты называешь,
А призракъ тотъ — рожденнымъ мною сыномъ?
Я никогда не зналъ тебя, не видѣлъ
Я ничего гнуснѣе васъ двоихъ.
И адская привратница сказала:
— Ужель меня ты позабыть успѣлъ,
И я кажусь уродливою нынѣ
Въ глазахъ твоихъ? А какъ была прекрасна
Я въ Небесахъ! Когда злоумышлялъ
Ты на Творца въ собраньѣ серафимовъ,
Союзниковъ твоихъ, внезапно былъ
Ты пораженъ мучительною болью.
Глаза твои померкли и сознанья
Лишился ты, но пламенемъ горѣло
Чело твое, и съ лѣвой стороны
Раскрылося оно. Во всеоружьѣ,
Подобная богинѣ, на тебя
Похожая, сіяя красотою,
Явилась я изъ головы твоей.
Все воинство Небесное смутилось,
И въ ужасѣ сначала отвернулись
Всѣ отъ меня, назвавъ меня грѣхомъ.
Но чарами прельстила я своими
И тѣхъ, что мнѣ всего враждебнѣй были.
Во мнѣ свое подобье созерцая,
Ты самъ ко мнѣ любовью воспылалъ,
И втайнѣ мы дѣлили наслажденье.
Я зачала, и бремя становилось
Все тяжелѣй въ утробѣ у меня.
Межъ тѣмъ, война на Небѣ возгорѣлась
И побѣдилъ (могло-ль иначе быть?)
Всесильный Врагъ. Низвержена со всѣми
Была и я. Тогда-же былъ врученъ
Мнѣ этотъ ключъ, причемъ повелѣвалось
Держать врата все время на затворѣ,
Дабы никто, покуда не открою,
Не могъ пройти. Задумчиво сидѣла
Я здѣсь одна, пока въ моей угробѣ,
Расширенной теперь неимовѣрно,
Гдѣ плодъ любви твоей носила я,
Движеній я не ощутила странныхъ,
Чудовищныхъ мученій родовыхъ, —
И гнусный плодъ, зачатіе твое,
Не вырвался изъ чрева моего
Съ неслыханною силой! Отъ страданій
И ужаса переродилась сразу
Вся нижняя часть тѣла у меня,
Межъ тѣмъ какъ онъ, рожденный мною врагъ,
Копьемъ своимъ зловѣщимъ потрясалъ,
Губящимъ все, къ чему ни прикоснется.
Бѣжала я, воскликнувъ громко: Смерть!
И дрогнулъ Адъ, услышавъ это имя.
И пронеслось по всѣмъ ущельямъ: Смерть!
Бѣжала я, и онъ — вослѣдъ за мною,
Воспламененъ безумнымъ сладострастьемъ.
И, наконецъ, настигнувъ мать свою,
Онъ сжалъ меня въ объятіяхъ преступныхъ, —
И гнуснаго насилія плодомъ
Явилася чудовищъ этихъ свора,
Которыя, не умолкая, лаютъ
Вокругъ меня. Я зачинаю ихъ
И ихъ на свѣтъ рождаю ежечасно,
И нѣтъ конца мученіямъ моимъ!
Когда хотятъ, они въ мою утробу
Вползаютъ вновь и внутренности гложутъ,
Служащія имъ пищей, а потомъ
Вновь изъ нея обратно выползаютъ,
Внушая мнѣ непобѣдимый ужасъ.
Спокойствія и мира я не знаю,
И злая Смерть, всегда передо мною
Сидящая, мой сынъ и лютый врагъ,
Иной себѣ не находя добычи,
Еще сильнѣй чудовищъ разжигаетъ.
Онъ вскорѣ-бы пожралъ и мать свою,
Когда-бъ не зналъ, что съ гибелью моею
Погибнетъ самъ. Велѣніемъ судьбы
Я для него отравой горькой стану.
Но я тебя, отецъ, предупреждаю:
Съ оружіемъ небеснаго закала —
Ты все-же стрѣлъ страшися смертоносныхъ;
Неуязвимъ предъ ними лишь Всевышній.
Окончила она, и хитрый Врагъ
Ей съ нѣжностью отвѣтилъ: — Дочь моя,
Когда меня родителемъ своимъ
Ты признаешь и сына представляешь
Прекраснаго — залогъ тѣхъ наслажденій,
Которыя вкушали мы съ тобой,
Тѣхъ радостей, которыя съ печалью
Глубокою я вспоминаю, — знай,
Я не врагомъ пришелъ сюда: являюсь
Я для того, чтобъ васъ освободить,
А съ вами — всѣхъ со мною павшихъ Духовъ,
Которые сражались за права
Законныя. Уполномоченъ ими,
Я жертвую собою для другихъ;
Одинъ ищу въ бездонной глубинѣ
И пустотѣ пространства безпредѣльной
Я новый міръ, блаженное жилище,
Преддверіе Небесъ, гдѣ обитаютъ
Тѣ существа, что созданы Творцомъ,
И, можетъ быть, займутъ жилище наше
На Небесахъ. Покуда помѣстилъ
Онъ ихъ вдали, боясь раздоровъ новыхъ
Но правдой-ли окажется все это,
Иль тайна здѣсь скрывается иная —
Узнаю я. Не медля, возвратясь,
Тебя и Смерть переселю отсюда
Я въ чудный край, гдѣ на крылахъ незримо
Вы будете въ эфирѣ чистомъ рѣять,
Наполненномъ цвѣтовъ благоуханьемъ
И гдѣ себѣ найдете много пищи:
Тамъ будетъ все добычею для васъ.
Онъ замолчалъ. Возликовали оба,
И Смерть лицо искривила въ улыбку
Отъ радости, что пищею обильной
Ей голодъ свой удастся утолить.
И мать ея такъ молвила отцу:
— Отъ бездны ключъ по праву я храню,
Такъ повелѣлъ когда-то Всемогущій
И грозныя врата изъ адаманта
Онъ воспретилъ во-вѣки открывать.
Ихъ Смерть копьемъ побѣднымъ охраняетъ,
И смертныхъ власть безсильна передъ ней.
Но развѣ я должна повиноваться
Велѣніямъ Того, Кто, ненавидя,
Повергъ меня въ неизмѣримый Тартаръ,
Гдѣ должность ненавистную нести я
Обязана, томясъ въ мученьяхъ лютыхъ!
Ты — мой отецъ, создатель мой! Кому-же,
Какъ не тебѣ, могу повиноваться?
Ты въ новый міръ, гдѣ счастіе и свѣтъ,
Перенесешь меня къ блаженной жизни
И радости боговъ, гдѣ одесную
Я отъ тебя возсяду, какъ должно
Возлюбленной и дочери твоей, —
И, въ нѣгѣ сладострастной утопая,
Гдѣ царствовать я буду безъ конца.
Тутъ съ пояса зловѣщій адскій ключъ
Она сняла — орудье нашихъ бѣдствій,
И, за собой змѣиный хвостъ влача,
Приблизилась и подняла засовъ,
Что безъ нея не сдвинуло-бы съ мѣста
Все сонмище Стигійское. Въ замкѣ
Немедленно пружины повернулись;
Затворы изъ желѣза и гранита
Упали въ мигъ, и адскія врата,
Загрохотавъ на петляхъ, распахнулись.
Какъ-будто громъ потрясъ собой Эребъ[12].
Она могла открыть ихъ, но опять
Ихъ затворить была она не въ силахъ,
И адскія врата стояли настежь.
Дружина вся въ порядкѣ боевомъ
Съ обозами и конницей прошла-бы
Свободно въ нихъ; изъ ихъ широкой пасти
Клубился дымъ и рдѣющее пламя.
Внезапно тутъ открылись Сатанѣ
И призракамъ обоимъ тайны безднъ,
Тотъ океанъ безмолвія и мрака,
Глубокій, безпредѣльный, необъятный,
Гдѣ все — размѣръ и время, и пространство
Теряются, гдѣ — прадѣды природы —
Ночь древняя и Хаосъ воцарились
И держатся лишь силой безпорядка.
Здѣсь съ холодомъ воюетъ жгучій жаръ,
И первенство оспариваетъ влажность
У сухости, и атомы — зачатки
Матеріи, всѣ выдвигаютъ въ бой.
И тотъ на мигъ одерживаетъ верхъ,
Къ чьей сторонѣ ихъ болѣе пристало;
Судья-же всѣхъ раздоровъ этихъ — Хаосъ,
Рѣшеньями своими поселяетъ
Еще сильнѣй межъ ними безпорядокъ,
Благодаря которому царитъ
Съ нимъ наряду судья верховный — Случай.
У бездны той, утробы всей природы,
А, можетъ быть, и будущей могилы,
Гдѣ суши нѣтъ, и воздуха, и моря,
А лишь одно броженіе зачатковъ,
Которые-бы враждовали вѣчно,
Когда-бы ихъ къ созданію міровъ
Зиждитель Всемогущій не назначилъ, —
У бездны той задумчиво стоялъ
Передъ своимъ полетомъ Сатана,
И дикіе грохочущіе звуки,
Вѣщавшіе, казалось, разрушенье,
Неслись къ нему. Когда сравнить возможно
Великое съ ничтожнымъ, то не такъ
Свирѣпствуетъ Беллона[13], разрушая
Орудьями своими укрѣпленья,
И менѣе ужасенъ былъ-бы шумъ,
Когда-бы сводъ обрушился небесный
И сдвинули съ ея устоевъ землю
Мятежныя стихіи. Наконецъ,
Подобныя громаднымъ парусамъ,
Сверкающія крылья распустивъ,
Могучій Врагь отъ почвы отдѣлился.
Какъ-бы несомъ на облачномъ престолѣ,
Онъ пролетѣлъ громадное пространство,
Но тучи вдругъ разсыпались подъ нимъ
И въ пустотѣ повисъ онъ. На крылахъ
Напрасно онъ пытается подняться:
На десять тысячъ стадій въ глубину
Онъ падаетъ и падалъ-бы доселѣ,
Когда-бы взрывъ пылающей селитры
Изъ огненной летѣвшей мимо тучи
На столько-же его не поднялъ кверху.
Но вихрь угасъ въ болотистой трясинѣ.
При помощи своихъ широкихъ крылъ
И крѣпкихъ ногъ, на топкой этой почвѣ
Старается удерживаться онъ,
Пуская въ ходъ и парусъ, и весло.
Преслѣдуя чрезъ горы и болота
Похитившихъ богатство Аримасповъ[14],
Такъ имъ вослѣдъ летить крылатый Грифъ[15].
И Сатана по топямъ и стремнинамъ,
Среди стихій разрѣженныхъ и плотныхъ,
Преслѣдуетъ намѣченный имъ путь.
Онъ крыльями, ногами, головою,
Всѣмъ существомъ впередъ стремится смѣло,
Плыветъ, ползетъ, ныряеть и летитъ.
Вдругь дикіе онъ слышитъ голоса
И смутный гулъ, несущійся изъ мрака,
И онъ туда летитъ неустрашимо,
Дабы узнать у Духа этихъ безднъ
Кратчайшій путь изъ тьмы къ предѣламъ свѣта,
И Хаоса престолъ его очамъ
Является. Надъ пропастью раскинутъ
Шатеръ его, съ нимъ рядомъ возсѣдаетъ
Царица Ночь въ своей одеждѣ темной,
Древнѣйшая изъ всѣхъ созданій Бога.
По близости видны Гадесъ и Оркусъ[16],
Демогоргонъ, чье имя такъ ужасно,
А далѣе — и всѣ тысячеустны:
Молва и Случай, Распря и Мятежъ.
Имъ Сатана отважно молвитъ: — Духи!
Владыки безднъ глубокихъ — Ночь и Хаосъ!
Я не стремлюсь, проникнувъ ваши тайны,
Нарушить ихъ; не соглядатай я.
Случайно я забрелъ сюда въ пустыню
Затѣмъ, что путь мой къ свѣту черезъ ваши
Обширныя владѣнія лежитъ.
Одинъ во тьмѣ туда ищу дорогу,
Гдѣ царство тьмы граничитъ съ Небесами;
Оттуда есть неподалеку край,
Отторгнутый у васъ Владыкой Неба.
Къ нему, прошу, мнѣ укажите путь.
Не малою за то награда будетъ:
Врага узнавъ, я первобытный мракъ
Тамъ водворю и знамя древней Ночи.
Плоды побѣдъ я предоставлю вамъ
И для себя оставлю только мщенье.
И Сатанѣ, въ лицѣ перемѣнясь,
И голосомъ нетвердымъ и дрожащимъ
Сказалъ Анархъ маститый: — Чужестранецъ,
Мнѣ вѣдомъ ты — надъ Ангелами вождь,
Съ Царемъ Небесъ недавно воевавшій,
Хотя въ борьбѣ и побѣжденный Имъ.
Все видѣлъ я и слышалъ. Сонмы Духовъ
Низвергнуться безшумно не могли
Въ пучину тьмы, объятую испугомъ
При видѣ ихъ паденья. Безграничны
Смятеніе и разрушенье были.
Разверзлися небесныя врата,
И многіе милльоны легіоновъ
Васъ кинулись преслѣдовать. Владѣній,
Которыя съ трудомъ я охраняю,
Граница здѣсь. Опасность имъ грозитъ
Отъ вашихъ войнъ. Сначала занялъ мѣсто
Громадное темница ваша — Адъ;
Недавно-же, съ той стороны Небесъ,
Гдѣ страшное паденье совершилось,
На золотыхъ цѣпяхъ надъ государствомъ
Моимъ повисъ и новый міръ — Земля.
И если ты къ нему направилъ путь —
Онъ недалекъ, опасностей-же много.
Иди, спѣши! Опустошенье, гибель,
Смятеніе всегда желанны мнѣ.
Онъ замолчалъ, и, радуясь тому,
Что цѣль его достигнута, понесся
Съ удвоенною силой Сатана.
И огненной подобно пирамидѣ
Среди стихій враждебныхъ пролагаетъ
Дорогу онъ. Нависшіе утесы
Не такъ въ пути грозили Аргонавтамъ[17],
И не съ такимъ усильемъ пробирался
Межъ Сциллой и Харибдою[18] Улиссъ.
Но только что онъ миновалъ опасность
И соблазнить успѣлъ онъ человѣка —
Произошла не медля перемѣна.
Со Смертью Грѣхъ, которымъ Небеса
Дозволили послѣдовать за нимъ,
Широкую дорогу проложили,
И прочный мостъ, чудовищной длины,
Надъ бездною былъ ими переброшенъ
Отъ мрачнаго Эреба до орбиты
Земного шара. Этою дорогой
Взадъ и впередъ свободно ходятъ Духи,
Дабы карать и соблазнять людей.
Лишь тѣ изъ насъ оть нихъ ограждены,
Кого хранитъ особенная милость
Всевышняго и ангеловъ Его.
Но вотъ и онъ — священный проблескъ Свѣта!
Отъ стѣнъ небесныхъ въ нѣдра темной Ночи
Проникло вдругъ мерцаніе зари.
Здѣсь началось природы царство. Хаосъ
Бѣжитъ предъ ней, какъ побѣжденный врагъ,
Лишившійся послѣднихъ укрѣпленій.
Теперь летѣть не трудно Сатанѣ,
И по волнамъ, смирившимся при слабомъ
Мерцаніи, легко несется онъ
Такъ бурею разбитый и лишенный
Снастей корабль спѣшитъ укрыться въ гавань.
На широко развернутыхъ крылахъ
Въ простравствѣ онъ паритъ полувоздушномъ
И горнія ужъ видитъ Небеса.
Такъ далеко раскинулося Небо,
Всѣмъ существомъ впередъ стремится смѣло,
Плыветъ, ползетъ, ныряетъ и летитъ.
Что Сатана опредѣлить не можетъ:
Квадратное иль круглое оно.
И видитъ онъ опаловыя башни.
Сапфирные зубцы высокихъ стѣнъ,
Всѣ чудеса своей былой отчизны!
И новый міръ онъ вскорѣ открываетъ.
Повѣшенный на золотыхъ цѣпяхъ
Онъ кажется ему звѣздою малой,
Блистающей съ луною наряду.
И къ той странѣ, исполненъ жаждой мести,
Проклятіе съ собою принося,
Стремится Духъ, проклятьемъ заклейменный.