Однажды Пантагрюэль, гуляя за городом, по дороге в аббатство св. Антония, в сопровождении своих людей и нескольких студентов, с которыми вел философскую беседу, встретил человека высокого роста и хорошего сложения, но всего израненного и в такой оборванной одежде, что можно было подумать, что его трепали собаки, или, лучше сказать, его можно было принять за сборщика яблок из провинции Перш. Завидев его издали, Пантагрюэль сказал присутствующим:
— Видите ли вы человека, который идет по Шарантонскому мосту, нам навстречу? Честное слово, он беден лишь случайно: уверяю вас, что, судя по его наружности, природа произвела его из богатого и благородного рода, но приключения, которым подвергаются любознательные люди, довели его до такого нищенского и бедственного состояния.
И как только что прохожий поравнялся с ними, он его спросил:
— Друг мой, прошу вас, соблаговолите остановиться и ответить мне на то, о чём вас спрошу; вы в этом не раскаетесь, потому что мне очень хочется помочь вам в вашей беде, насколько это в моей власти, так как мне вас очень жаль. Прежде всего, скажите мне, друг мой, кто вы? откуда вы? куда идете? чего ищете? и как вас зовут?
Прохожий отвечал ему по-немецки[2]:
— Janker, Gott geb’ euch Glück und. Heil zuvor… Молодой дворянин, Господь пошли вам радость и благоденствие, это прежде всего. Любезный дворянин, я должен вам сказать, что то, что вы желаете узнать, очень печально и достойно сожаления. Мне бы пришлось долго вам рассказывать и вам было бы так же скучно слушать меня, как мне говорить, хотя поэты и ораторы былых времен и утверждали в своих поговорках и сентенциях, что воспоминание о претерпенных страданиях и бедности доставляет истинное удовольствие.
На это Пантагрюэль отвечал:
— Друг мой, я не понимаю этого тарабарского наречия; если вы хотите, чтобы вас поняли, говорите на другом языке.
На что прохожий возразил ему:
— Al barildim gotfano и пр.
(Место это совсем непонятно. Но один из комментаторов Рабле, Бюрго де Маре замечает, что можно разложить на отдельные английские слова
_p._25.png)
весь этот отрывок: All, bar, ill, dim, god, fan и проч.)
— Поняли вы что-нибудь? — спросил Пантагрюэль присутствующих.
На что Эпистемон отвечал:
— Я думаю, что это язык Антиподов; сам чёрт ничего не разберет!
После этого Пантагрюэль заметил:
— Кум, не знаю, может, стены вас поймут, но из нас никто ровно ничего не понимает.
Тогда прохожий сказал:
(— Signor mio, voi videte per exemplo и пр. — по-итальянски)
— Господин, вы видите, например, что волынка только тогда издает звук, когда у неё брюхо полно. Так точно и я не могу пересказать вам свои приключения, пока голодное брюхо мое не получит привычную пищу; ему кажется, что руки и зубы утратили свои естественные функции и совершенно уничтожены.
На это Эпистемон отвечал:
— Так же непонятно, как и предыдущее.
Тогда Панург сказал:
(— Lord, if you be so vertuous of intelligence, as you… и np. — по-английски)
— Милорд, если ваши чувства так же возвышенны, как и ваш рост, то вы пожалеете меня, потому что природа нас создала равными, но фортуна иных возвысила, а других унизила. Тем не менее добродетель часто в пренебрежении, и добродетельные люди презираются: до последнего же конца никто не хорош.
— Еще непонятнее, — отвечал Пантагрюэль.
Тут Панург сказал:
(— Jona andie, guaussa goussy etan… Искаженное баскское наречие, восстановленное одним знатоком этого языка и в переводе означающее следующее:)
— Благороднейший господин, для всякой вещи требуется лекарство; и каждому оно необходимо, иначе ему приходится плохо. Итак, я вас прошу дать мне знать каким-нибудь способом, что мое предложение в порядке вещей, и если оно не кажется вам неподходящим, то накормите меня. После того спрашивайте меня о чём угодно; я ничего не утаю; с помощью Божией расскажу вам от полноты сердца, всю правду.
— Тут ли ты, Genicoa? — опросил Евдемон[3].
На это Карпалим отвечал:
— Св. Триньян насоли вам, я чуть было не понял.
Тогда Панург отведал:
— Prugfrest frinst sorgdmand… (Это — бессмысленные слова, ровно ничего не значащие).
На это Эпистемон сказал:
— Говорите ли вы, друг мой, похристиански или по-дурацки? Тогда Панург отвечал:
(— Heere, ik en spreeke anders — по-голландски)
— Господин, я не говорю на языке, который бы был нехристианский: мне кажется, однако, что хотя бы я вам ни слова не сказал, мои лохмотья достаточно поясняют вам то, что мне нужно. Будьте настолько милосердны и накормите меня.
На это Пантагрюэль заметил:
— Всё то же самое.
Тогда Панург сказал:
(— Senor, de tanto hablar yo soy cansado — по-испански)
— Господин, я устал от разговоров; поэтому умоляю вас припомнить евангельские заветы, чтобы они пробудили вашу совесть: если же их недостаточно, чтобы возбудить ваше сострадание, то я обращаюсь к естественной жалости, и вы не останетесь к ней нечувствительны. А затем умолкаю.
На это Пантагрюэль отвечал:
— Друг мой, я нисколько не сомневаюсь в том, что вы умеете хорошо говорить на нескольких языках, но скажите нам, чего вы хотите, на таком языке, который был бы нам понятен.
Тогда прохожий сказал:
(— Mine herre, endog ieg med ingen… и пр. — на старо-датском языке)
— Господин, даже в том случае, если бы я, как дети и дикие звери, не говорил ни на каком языке, моя одежда и худоба моего тела ясно показывали бы, в каких вещах я нуждаюсь; а именно: в пище и питье. Поэтому сжальтесь надо мною и прикажите, чтобы мне дали возможность успокоить вой в желудке, подобно тому, как ставят похлебку перед Цербером. Вы за это проживете долго и счастливо.
— Я думаю, — сказал Эпистемон, что так говорили Готы. И если бы угодно было Богу, то так говорили бы и мы задом.
На это прохожий отвечал: (— Adon, scalom lécha… и пр. Искаженный еврейский язык. Один из комментаторов Кармоли восстановляет его так: Adonai, schalôm lachêm… и пр.)
— Господин, мир да будет с вами. Если вы хотите помочь вашему слуге, то дайте мне сейчас ковригу хлеба, потому что в Писании сказано: «Кто подает бедному, подает самому Богу».
На это Эпистемон заметил:
— Вот теперь я хорошо понял, потому что это еврейский язык и с правильным произношением.
На это прохожий сказал:
(— Despota tynim panagathe[4]… и пр. по-гречески)
— Почему же, достойнейший учитель, вы не дадите мне хлеба? Вы видите, что я, несчастный, умираю с голода; и вы безжалостны ко мне и задаете мне бесполезные вопросы. Между тем разве не сознаются все те, кто любят и изучают науки, что вовсе не нужно прибегать к словам и речам, когда сама вещь ясна для всех? Речи нужны только тогда, когда вещи, о которых мы рассуждаем, сами не обнаруживаются.
_p._27.png)
— Как? — сказал Карпалим, лакей Пантагрюэля. Да ведь это по-гречески; я понял. Ты, значит, жил в Греции?
Но прохожий отвечал:
— Agonou dontoussys von denaguez… и пр. (Необъяснимые слова. Иные полагают, что это какой-то утраченный французский диалект).
— Я понимаю, мне кажется, сказал Пантагрюэль, — потому что или это язык моей родины Утопии, или же очень с ним сходен по звуку. И собирался продолжать разговор, но прохожий перебил его, говоря:
(— Jam toties vos, per sacra… и пр. по-латыни»)
— Я уже неоднократно заклинал вас всем, что есть самого священного, всеми богами и всеми богинями, если вы доступны жалости, помочь мне в моей нищете; но мои вопли и жалобы ни к чему не служат. Позвольте мне, прошу вас, позвольте мне, безжалостные люди, идти туда, куда меня призывает судьба, и не утомляйте меня больше своими пустыми расспросами, памятуя старинную пословицу, которая говорит, что голодное брюхо к учению глухо.
— Вы, значит, друг мой, не умеете говорить по-французски? — спросил Пантагрюэль.
— Отлично умею, господин, — отвечал прохожий, — слава Богу, это мой природный и родной язык, потому что я родился и вырос в саду Франций — Турени.
— Ну, так расскажите нам, как вас зовут и откуда вы идете, — сказал Пантагрюэль. Честное слово, вы мне так полюбились, что если вы только исполните мое желание, то никогда больше со мной не расстанетесь и мы с вами образуем новую пару друзей, как Эней и Ахат.
— Господин, — отвечал прохожий, мое настоящее имя, нареченное мне при св. крещении, Панург, а иду я теперь из Турции, где был взят в плен, когда неравным часом пошли в Митилены[5]. И я охотно перескажу вам о своих приключениях, которые еще удивительнее, чем приключения Улисса; но так как вам угодно удержать меня при себе, а я охотно принимаю предложение и заверяю, что никогда не покину вас, хотя бы вы пошли ко всем чертям, то мы найдем более удобное время для рассказов: а в настоящую минуту мне крайне необходимо поесть; зубы у меня острые, живот пустой, горло пересохло, аппетит волчий — всё одно к одному; и если вы испытаете меня на деле, то любо-дорого будет глядеть, как я ем. Ради Бога, прикажите мне дать поесть.
И вот Пантагрюэль приказал, чтобы его отвели к нему в дом и хорошенько угостили. Что было исполнено, и он досыта наелся в эгот вечер и улегся спать вместе с курами и проспал до самой обеденной поры, так что ему пришлось прямо с постели прыгнуть за стол.
- ↑ Фактотум, хитрец, находчивый, ловкий человек.
- ↑ Панург всё время говорит с Пантагрюэлем на различных языках, включая и тарабарское наречие. Мы приводим только начальные фразы различных отрывков и затем их перевод, когда это действительно существующий язык, а не вымышленная тарабарщина.
- ↑ Для урааумения этого вопроса следует заметить, что вышеприведенный отрывок оканчивается словами: Genicoa plasar vadu.
- ↑ Греческая орфография Раблэ, по замечанию Монтеглона, относится не к произношению, установленному Эразмом и употреблявшемуся до наших дней, но к тому произношению, каким теперь заменяют прежнее, на основании произношения, сохранившегося традиционно в Греции. Раблэ, друг Ласкариса, был знаком с этим произношением.
- ↑ В 1509 г. французы были разбиты турками при Митиленах.