свои приключенія, пока голодное брюхо мое не получитъ привычную пищу; ему кажется, что руки и зубы утратили свои естественныя функціи и совершенно уничтожены.
На это Эпистемонъ отвѣчалъ:
— Такъ же непонятно, какъ и предыдущее.
Тогда Панургъ сказалъ:
(— Lord, if you be so vertuous of intelligence, as you… и np. — по-англійски)
— Милордъ, если ваши чувства такъ же возвышенны, какъ и вашъ ростъ, то вы пожалѣете меня, потому что природа насъ создала равными, но фортуна иныхъ возвысила, а другихъ унизила. Тѣмъ не менѣе добродѣтель часто въ пренебреженіи, и добродѣтельные люди презираются: до послѣдняго же конца никто не хорошъ.
— Еще непонятнѣе, — отвѣчалъ Пантагрюэль.
Тутъ Панургъ сказалъ:
(— Jona andie, guaussa goussy etan… Искаженное баскское нарѣчіе, возстановленное однимъ знатокомъ этого языка и въ переводѣ означающее слѣдующее:)
— Благороднѣйшій господинъ, для всякой вещи требуется лѣкарство; и каждому оно необходимо, иначе ему приходится плохо. Итакъ, я васъ прошу дать мнѣ знать какимъ-нибудь способомъ, что мое предложеніе въ порядкѣ вещей, и если оно не кажется вамъ неподходящимъ, то накормите меня. Послѣ того спрашивайте меня о чемъ угодно; я ничего не утаю; съ помощью Божіей разскажу вамъ отъ полноты сердца, всю правду.
— Тутъ ли ты, Genicoa? — опросилъ Евдемонъ[1].
На это Карпалимъ отвѣчалъ:
— Св. Триньянъ насоли вамъ, я чуть было не понялъ.
Тогда Панургъ отвѣдалъ:
— Prugfrest frinst sorgdmand… (Это — безсмысленныя слова, ровно ничего не значащія).
На это Эпистемонъ сказалъ:
— Говорите ли вы, другъ мой, похристіански или по-дурацки? Тогда Панургъ отвѣчалъ:
(— Heere, ik en spreeke anders — по-голландски)
— Господинъ, я не говорю на языкѣ, который бы былъ нехристіанскій: мнѣ кажется, однако, что хотя бы я вамъ ни слова не сказалъ, мои лохмотья достаточно поясняютъ вамъ то, что мнѣ нужно. Будьте настолько милосердны и накормите меня.
На это Пантагрюэль замѣтилъ:
— Все то же самое.
Тогда Панургъ сказалъ:
(— Senor, de tanto hablar yo soy cansado — по-испански)
— Господинъ, я усталъ отъ разговоровъ; поэтому умоляю васъ припомнить евангельскіе завѣты, чтобы они пробудили вашу совѣсть: если же ихъ недостаточно, чтобы возбудить ваше состраданіе, то я обращаюсь къ естественной жалости, и вы не останетесь къ ней нечувствительны. А затѣмъ умолкаю.
На это Пантагрюэль отвѣчалъ:
— Другъ мой, я нисколько не сомнѣваюсь въ томъ, что вы умѣете хорошо говорить на нѣсколькихъ языкахъ, но скажите намъ, чего вы хотите, на такомъ языкѣ, который былъ бы намъ понятенъ.
Тогда прохожій сказалъ:
(— Mine herre, endog ieg med ingen… и пр. — на старо-датскомъ языкѣ)
— Господинъ, даже въ томъ случаѣ, если бы я, какъ дѣти и дикіе звѣри, не говорилъ ни на какомъ языкѣ, моя одежда и худоба моего тѣла ясно показывали бы, въ какихъ вещахъ я нуждаюсь; а именно: въ пищѣ и питьѣ. Поэтому сжальтесь надо мною и прикажите, чтобы мнѣ дали возможность успокоить вой въ желудкѣ, подобно тому, какъ ставятъ похлебку передъ Церберомъ. Вы за это проживете долго и счастливо.
— Я думаю, — сказалъ Эпистемонъ, что такъ говорили Готы. И если бы угодно было Богу, то такъ говорили бы и мы задомъ.
На это прохожій отвѣчалъ:
- ↑ Для урааумѣнія этого вопроса слѣдуетъ замѣтить, что вышеприведенный отрывокъ оканчивается словами: Genicoa plasar vadu.
свои приключения, пока голодное брюхо мое не получит привычную пищу; ему кажется, что руки и зубы утратили свои естественные функции и совершенно уничтожены.
На это Эпистемон отвечал:
— Так же непонятно, как и предыдущее.
Тогда Панург сказал:
(— Lord, if you be so vertuous of intelligence, as you… и np. — по-английски)
— Милорд, если ваши чувства так же возвышенны, как и ваш рост, то вы пожалеете меня, потому что природа нас создала равными, но фортуна иных возвысила, а других унизила. Тем не менее добродетель часто в пренебрежении, и добродетельные люди презираются: до последнего же конца никто не хорош.
— Еще непонятнее, — отвечал Пантагрюэль.
Тут Панург сказал:
(— Jona andie, guaussa goussy etan… Искаженное баскское наречие, восстановленное одним знатоком этого языка и в переводе означающее следующее:)
— Благороднейший господин, для всякой вещи требуется лекарство; и каждому оно необходимо, иначе ему приходится плохо. Итак, я вас прошу дать мне знать каким-нибудь способом, что мое предложение в порядке вещей, и если оно не кажется вам неподходящим, то накормите меня. После того спрашивайте меня о чём угодно; я ничего не утаю; с помощью Божией расскажу вам от полноты сердца, всю правду.
— Тут ли ты, Genicoa? — опросил Евдемон[1].
На это Карпалим отвечал:
— Св. Триньян насоли вам, я чуть было не понял.
Тогда Панург отведал:
— Prugfrest frinst sorgdmand… (Это — бессмысленные слова, ровно ничего не значащие).
На это Эпистемон сказал:
— Говорите ли вы, друг мой, похристиански или по-дурацки? Тогда Панург отвечал:
(— Heere, ik en spreeke anders — по-голландски)
— Господин, я не говорю на языке, который бы был нехристианский: мне кажется, однако, что хотя бы я вам ни слова не сказал, мои лохмотья достаточно поясняют вам то, что мне нужно. Будьте настолько милосердны и накормите меня.
На это Пантагрюэль заметил:
— Всё то же самое.
Тогда Панург сказал:
(— Senor, de tanto hablar yo soy cansado — по-испански)
— Господин, я устал от разговоров; поэтому умоляю вас припомнить евангельские заветы, чтобы они пробудили вашу совесть: если же их недостаточно, чтобы возбудить ваше сострадание, то я обращаюсь к естественной жалости, и вы не останетесь к ней нечувствительны. А затем умолкаю.
На это Пантагрюэль отвечал:
— Друг мой, я нисколько не сомневаюсь в том, что вы умеете хорошо говорить на нескольких языках, но скажите нам, чего вы хотите, на таком языке, который был бы нам понятен.
Тогда прохожий сказал:
(— Mine herre, endog ieg med ingen… и пр. — на старо-датском языке)
— Господин, даже в том случае, если бы я, как дети и дикие звери, не говорил ни на каком языке, моя одежда и худоба моего тела ясно показывали бы, в каких вещах я нуждаюсь; а именно: в пище и питье. Поэтому сжальтесь надо мною и прикажите, чтобы мне дали возможность успокоить вой в желудке, подобно тому, как ставят похлебку перед Цербером. Вы за это проживете долго и счастливо.
— Я думаю, — сказал Эпистемон, что так говорили Готы. И если бы угодно было Богу, то так говорили бы и мы задом.
На это прохожий отвечал:
- ↑ Для урааумения этого вопроса следует заметить, что вышеприведенный отрывок оканчивается словами: Genicoa plasar vadu.
