(— Adon, scalom lécha… и пр. Искаженный еврейскій языкъ. Одинъ изъ комментаторовъ Кармоли возстановляетъ его такъ: Adonai, schalôm lachêm… и пр.)
— Господинъ, миръ да будетъ съ вами. Если вы хотите помочь вашему слугѣ, то дайте мнѣ сейчасъ ковригу хлѣба, потому что въ Писаніи сказано: «Кто подаетъ бѣдному, подаетъ самому Богу».
На это Эпистемонъ замѣтилъ:
— Вотъ теперь я хорошо понялъ, потому что это еврейскій языкъ и съ правильнымъ произношеніемъ.
На это прохожій сказалъ:
(— Despota tynim panagathe[1]… и пр. по-гречески)
— Почему же, достойнѣйшій учитель, вы не дадите мнѣ хлѣба? Вы видите, что я, несчастный, умираю съ голода; и вы безжалостны ко мнѣ и задаете мнѣ безполезные вопросы. Между тѣмъ развѣ не сознаются всѣ тѣ, кто любятъ и изучаютъ науки, что вовсе не нужно прибѣгать къ словамъ и рѣчамъ, когда сама вещь ясна для всѣхъ? Рѣчи нужны только тогда, когда вещи, о которыхъ мы разсуждаемъ, сами не обнаруживаются.
— Какъ? — сказалъ Карпалимъ, лакей Пантагрюэля. Да вѣдь это по-гречески; я понялъ. Ты, значитъ, жилъ въ Греціи?
Но прохожій отвѣчалъ:
— Agonou dontoussys von denaguez… и пр. (Необъяснимыя слова. Иные полагаютъ, что это какой-то утраченный французскій діалектъ).
— Я понимаю, мнѣ кажется, сказалъ Пантагрюэль, — потому что или это языкъ моей родины Утопіи, или же очень съ нимъ сходенъ по звуку. И собирался продолжать разговоръ, но прохожій перебилъ его, говоря:
(— Jam toties vos, per sacra… и пр. по-латыни»)
— Я уже неоднократно заклиналъ васъ всѣмъ, что есть самаго священнаго, всѣми богами и всѣми богинями, если вы доступны жалости, помочь мнѣ въ моей нищетѣ; но мои вопли и жалобы ни къ чему не служатъ. Позвольте мнѣ, прошу васъ, позвольте мнѣ, безжалостные люди, идти туда, куда меня призываетъ судьба, и не утомляйте меня больше своими пустыми разспросами, памятуя старин-
- ↑ Греческая орѳографія Раблэ, по замѣчанію Монтеглона, относится не къ произношенію, установленному Эразмомъ и употреблявшемуся до нашихъ дней, но къ тому произношенію, какимъ теперь замѣняютъ прежнее, на основаніи произношенія, сохранившагося традиціонно въ Греціи. Раблэ, другъ Ласкариса, былъ знакомъ съ этимъ произношеніемъ.
(— Adon, scalom lécha… и пр. Искаженный еврейский язык. Один из комментаторов Кармоли восстановляет его так: Adonai, schalôm lachêm… и пр.)
— Господин, мир да будет с вами. Если вы хотите помочь вашему слуге, то дайте мне сейчас ковригу хлеба, потому что в Писании сказано: «Кто подает бедному, подает самому Богу».
На это Эпистемон заметил:
— Вот теперь я хорошо понял, потому что это еврейский язык и с правильным произношением.
На это прохожий сказал:
(— Despota tynim panagathe[1]… и пр. по-гречески)
— Почему же, достойнейший учитель, вы не дадите мне хлеба? Вы видите, что я, несчастный, умираю с голода; и вы безжалостны ко мне и задаете мне бесполезные вопросы. Между тем разве не сознаются все те, кто любят и изучают науки, что вовсе не нужно прибегать к словам и речам, когда сама вещь ясна для всех? Речи нужны только тогда, когда вещи, о которых мы рассуждаем, сами не обнаруживаются.
— Как? — сказал Карпалим, лакей Пантагрюэля. Да ведь это по-гречески; я понял. Ты, значит, жил в Греции?
Но прохожий отвечал:
— Agonou dontoussys von denaguez… и пр. (Необъяснимые слова. Иные полагают, что это какой-то утраченный французский диалект).
— Я понимаю, мне кажется, сказал Пантагрюэль, — потому что или это язык моей родины Утопии, или же очень с ним сходен по звуку. И собирался продолжать разговор, но прохожий перебил его, говоря:
(— Jam toties vos, per sacra… и пр. по-латыни»)
— Я уже неоднократно заклинал вас всем, что есть самого священного, всеми богами и всеми богинями, если вы доступны жалости, помочь мне в моей нищете; но мои вопли и жалобы ни к чему не служат. Позвольте мне, прошу вас, позвольте мне, безжалостные люди, идти туда, куда меня призывает судьба, и не утомляйте меня больше своими пустыми расспросами, памятуя старин-
- ↑ Греческая орфография Раблэ, по замечанию Монтеглона, относится не к произношению, установленному Эразмом и употреблявшемуся до наших дней, но к тому произношению, каким теперь заменяют прежнее, на основании произношения, сохранившегося традиционно в Греции. Раблэ, друг Ласкариса, был знаком с этим произношением.