Великаны, видя, что их лагерь подвергся наводнению, вынесли своего короля Анарха на плечах их форта, подобно тому, как Эней — отца своего Анхиза из охваченной пожаром Трои. Когда Панург увидел их, то сказал Пантагрюэлю:
— Видите ли вы этих великанов, вышедших из форта; задайте-ка им хорошенько перцу вашей мачтой; наступил час показать вашу отвагу. А мы, с своей стороны, от вас не отстанем. И ручаюсь, что многих побью. Велика важность! Ведь Давид убил же Голиафа без труда. Да и толстяк Эстен, который силен как четыре быка, не пожалеет сил. Мужайтесь, бейте их и в хвост и в голову.
— Ну-у, — отвечал Пантагрюэль, — мужества у меня наберется слишком на пятьдесят франков. Но, однако, и сам Геркулес не смел никогда выступать один на двоих.
— Вот глупости, — заметил Панург, — вы сравниваете себя с Геркулесом? Да вы зубастее и сильнее во сто раз Геркулеса. Человек стоит того, как он себя оценяет.
Пока они так разговаривали, Оборотень появился с толпой своих великанов, но, увидя Пантагрюэля одного, проникся таким самомнением и самоуверенностью, что понадеялся один справиться с ним. А потому сказал соратникам-великанам:
— Клянусь Магометом, если кто-нибудь из вас вздумает сразиться с этим молодцом, я того казню жестокой смертью. Я хочу, чтобы вы предоставили мне сражаться одному; вы же, тем временем, смотрите на нас.
После этого все великаны вместе со своим королем отступили к тому месту, где стояли бутылки с вином, а за ними последовал и Панург со своими соратниками. Панург прикидывался, будто он болен: вертел шеей, дергал пальцами и говорил хриплым голосом:
— Объявляю вам, приятели, мы с вами не воюем; угостите нас, пока наши господа дерутся.
Король и великаны охотно согласились и посадили их пировать вместе с собой.
Тем временем, Панург рассказывал им басни про Тюрпена, легенды про Св. Николая и волшебные сказки. Оборотень же атаковал Пантагрюэля стальной палицей, весившей слишком девять тысяч семьсот центнеров, халибской стали[1], и на конце которой находилось тринадцать заостренных бриллиантов, из которых меньший был, чтобы не соврать, величиной с самый большой колокол собора Нотр-Дам в Париже. Палица была волшебная и не могла переломиться, но, напротив того, ломала всё, до чего ни притрогивалась. И вот в то время, как Оборотень надменно выступал против него, Пантагрюэль поднял глаза к небу, поручил себя от всего сердца Богу и произнес следующий обет:
— Господи Боже мой! Ты всегда был моим Покровителем и Хранителем. Ты видишь, в какой беде я теперь нахожусь. Меня сюда привело не что иное как естественное усердие, в силу которого Ты повелеваешь людям охранять и защищать жен их и детей, отчизну и семью, — всё, за исключением Твоего собственного дела, а именно веры, так как в этом деле Ты не хочешь иных пособников, кроме приверженности католическому исповеданию и служению Слову Твоему, и воспретил всякое иное оружие, ибо Ты, Всемогущий Бог, в Своем собственном деле Сам можешь защититься такими силами, каких и перечислить невозможно; ибо у Тебя есть легионы ангелов, из которых слабейший может избить всех людей и повернуть небо и землю по-своему, как это и было некогда с армией Сеннахериба. Итак, если Тебе угодно в этот час придти мне на помощь, то в Тебе всё мое упование и надежда; я даю обет, что во всех странах, как в Утопии, так и в иных, где только будет признаваться моя власть и авторитет, я прикажу проповедовать Евангелие просто, чисто и безыскусственно, и что злоупотребления целой толпы ханжей и лже-пророков, которые путем искаженных людских учреждений и измышлений отравили весь мир, будут вокруг меня искоренены.
Затем, когда Пантагрюэль увидел, что Оборотень надвигается на него с разинутой пастью, он смело пошел ему навстречу и закричал во всё горло:
— Смерть тебе, злодей, смерть!
Чтобы испугать его своим ужасным криком, сообразуясь с тактикой лакедемонян.
После того бросил в него из своей барки, которая была прикреплена к его поясу, восемнадцать бочек и осьмину соли, которою забил ему горло, глотку, нос и глаза.
Раздраженный этим, Оборотень замахнулся на него палицей, желая разбить ему голову, но Пантагрюэль был ловок и всегда отличался твердостью в ногах и верностью глаза; однако, ему не удалось уклониться настолько от удара, чтобы он не попал на барку, которая разломилась на четыре тысячи восемьдесят шесть кусков, и соль просыпалась на землю.
Видя это, Пантагрюэль, ловко вытянув руку, ударил его, по всем правилам фехтовального искусства, толстым концом своей мачты по груди, затем, отклонив оружие налево, нанес ему сильный удар между шеей и нагрудником и, наконец, ударил его концом мачты в живот, при чём разбился марс и пролились три или четыре бочки вина, которые в нём оставались.
Не довольствуясь этим, Пантагрюэль хотел повторить удар; но Оборотень, подняв палицу, продвинулся к нему и изо всех сил собирался опустить ее на Пантагрюэля; и, действительно, с такой силой замахнулся ею, что если бы Бог не спас Пантагрюэля, он бы рассек его пополам с головы до селезенки; но Пантагрюэль успел уклониться, и палица вонзилась более нежели на семьдесят три фута в землю сквозь толстую скалу, из которой искр посыпалось больше, чем девять тысяч шесть бочек.
Пантагрюэль, увидев, что Оборотень занят тем, что вытаскивает палицу, застрявшую в земле, подбежал к нему и хотел отсечь ему голову, но мачта его, к несчастью, слегка дотронулась до кончика палицы Оборотня, и так как палица была волшебная, как это мы сказали раньше, мачта переломилась на три пальца расстояния от рукоятки, чему Пантагрюэль очень удивился и вскричал:
— Эй, Панург, где ты?
Услышав это, Панург сказал королю и великанам:
— Ей богу! Они искалечат друг друг друга, если их не разнимут.
Но великаны распировались точно на свободе. И когда Карпалим захотел встать, чтобы идти на помощь своему господину, один из великанов сказал ему:
— Клянусь Голфэримом, племянником Магомета, я тебя запрячу в свои штаны как промывательное, тем более, что страдаю запором.
Между тем Пантагрюэль, лишившись палицы, схватил обломок мачты и колотил зря великана, но причинял ему этим так же мало вреда, как если бы кто вздумал дать щелчок наковальне кузнеца.
А Оборотень тем временем вытащил свою палицу из земли и замахивался ею на Пантагрюэля, который вертелся во все стороны, уклоняясь от его ударов, но, видя, что Оборотень всё еще угрожает ему, — сказал, наконец:
— Злодей, сейчас я изрублю тебя как начинку для пирога. Никогда больше люди по твоей милости не испытают жажды.
И тут Пантагрюэль так сильно ударил его ногой в живот, что тот полетел вверх ногами; Пантагрюэль схватил его за ноги и протащил далеко по земле. У Оборотня кровь пошла горлом, и он закричал:
— Магомет! Магомет! Магомет!
На этот крик все великаны поднялись, чтобы идти ему на помощь. Но Панург сказал им:
— Господа, не ходите, послушайтесь меня, потому что наш господин не в своем уме и бьет направо, и налево, не разбирая, куда попадет.
Но великаны не послушали его, видя, что Пантагрюэль безоружен. Но когда Пантагрюэль увидел, что они приближаются, он взял Оборотня за обе ноги и приподнял его в воздухе как пику и, вооружившись его телом, точно наковальней, стал бить великанов в каменных панцирях и валил их на землю, пока не свалил всех до единого. Каменные панцири, разбиваясь, производили такой же страшный шум, какой слышался, помнится мне, когда большая Сент-Этьенская Масляная башня, находившаяся в Бурже, растаяла на солнце. Тем временем Панург вместе с Карпалимом и Эстеном убивали поверженных на землю. Будьте покойны, ни один из них не спасся, и, глядя на Пантагрюэля, казалось, что косец своей косой (косу изображал Оборотень) косит траву луга (лугом были великаны). Но в этом бою Оборотень лишился головы как раз в тот миг, как Пантагрюэль свалил с ног великана, которого звали Рифландуйль, и на котором был панцирь из песчаника, и один осколок его пробил горло Эпистемону. У других панцири были из туфа или из сланца. В конце концов, увидев, что все великаны мертвы, Пантагрюэль швырнул труп Оборотня в город, где он упал плашмя, как лягушка, на главную площадь и, падая, убил на месте обожженного кота, мокрую кошку, ощипанную утку и взнузданного гуся.
- ↑ Самый твердый из металлов, известных в древности.