Задолго до восхода солнца, часовъ около двухъ ночи, мы, въ числѣ десяти человѣкъ, вышли изъ лагеря и безъ шума пробрались къ заранѣе выбраннымъ мѣстамъ. Оъ напряженнымъ вниманіемъ вглядывался я вдаль, прислушиваясь къ малѣйшему шороху; но все было спокойно. Изрѣдка только раздавался пискъ какого то мышенка или свистъ пустыннаго зайца (Lepus tolai). Сидѣть было холодно, а мертвая тишина природы и слабое лунное освѣщеніе располагали къ дремотѣ; мысли путались; чувствовалось, что засыпаешь.
На востокѣ заалѣла заря. Что-то стукнуло невдалекѣ… это шла антилопа кара-куйрюкъ; за ней осторожно ступая, вышла изъ-за куста вторая, тамъ третья. Граціозныя животныя скользили какъ тѣни, чутко ко всему прислушиваясь. Онѣ остановились недалеко, всего въ шагахъ 80-ти, но стрѣлять было нельзя; по словамъ муллы, сопровождавшаго насъ, лошади боязливы и при малѣйшемъ подозрительномъ шумѣ уносятся съ быстротою вѣтра, возвращаясь снова на водопой не ранѣе двухъ-трехъ дней. Почти то же писалъ о лошадяхъ и Н. М. Пржевальскій. Поэтому всѣмъ было воспрещено стрѣлять по чемъ бы то ни было, за исключеніемъ лошадей; мнѣ тоже поневолѣ оставалось только любоваться милыми антилопами, которыя на ходу пощипывали травку. Маленькій козликъ рѣзвился около матери: то становился на дыбки и прыгалъ вверхъ, то, разбѣжавшись, выгибалъ шею и ударялъ безрогою головкой въ грудь матери. Ружье, лежавшее у меня на колѣняхъ, скользнуло и ударило въ стволъ куста, за которымъ я сидѣлъ. Вѣтеръ былъ на меня; поэтому животныя не почуяли, но все же, недовѣрчиво озираясь, побѣжали рысцой по направленію къ ключамъ, скрываясь въ туманной дали.
Солнце взошло; было шесть часовъ утра, охотники стали одинъ за другимъ подниматься изъ-за кустовъ, расправляя замлѣвшіе члены. Мы собрались. Никто не видѣлъ лошадей. Только одинъ казакъ сталъ насъ увѣрять, что видѣлъ какого-то страннаго звѣря, ни на что не похожаго.
На слѣдующую ночь охота возобновилась, охотники разошлись группами по озерамъ, но и эта ночь была неудачна. Однако мы не унывали. Осматривая днемъ водопои и тропинки, мы убѣдились, что лошади приходили на водопой уже послѣ того, какъ были покинуты нами засади.
Подошли онѣ съ подвѣтренной стороны, откуда мы ихъ и не ждали. Это открытіе такъ порадовало насъ, что мы еле дождались третьей ночи. Я съ двумя казаками заняли мѣсто около крайняго восточнаго озера, другіе же усѣлись группами у сѣверныхъ озеръ. Въ девять часовъ вечера всѣ были на мѣстахъ.
Выбравъ себѣ засаду спиною къ озеру, передъ большими зарослями, я вырѣзалъ всѣ лишнія вѣтки, мѣшавшія движенію и стрѣльбѣ. Съ трехъ сторонъ меня окружалъ высокія кустарникъ, и только слѣва была широкая долина лога, вся блестѣвшая отъ кристалловъ соли: съ этой стороны я ожидалъ лошадей. Вечеръ былъ теплый и ясный, то и дѣло прилегали къ водѣ какія-то пташки; слышно было, какъ онѣ шлепались въ воду озерка… Пищали болотные кулики… но по мѣрѣ сгущенія сумерекъ все затихало. Гдѣ-то недалеко пролетѣлъ громадный сычъ, оглашая воздухъ своимъ замогильнымъ крикомъ, послѣднимъ среди засыпавшей природы. Но вотъ послышался шорохъ, и по тѣни, скользнувшей по бѣлой пеленѣ лога, я узналъ тихо кравшагося къ водѣ волка.
Луна поднималась все выше и выше. Жутко было сидѣть одному среди потонувшихъ во мракѣ зарослей: въ кустахъ я не могъ ничего разсмотрѣть, не помогли и расчищенныя между ними пространства. Вдругъ почти надъ ухомъ позади меня раздался какой-то храпъ, похожій на хрюканье кабана. Морозъ побѣжалъ по кожѣ, и я, сжавъ въ рукахъ штуцеръ, сталъ тихо поворачиваться въ сторону слышаннаго звука, стараясь разглядѣть сквозь кусты тамариска нарушителя ночного покоя. Напрасно, все было покойно, нн одна вершина кустовъ, рѣзко выдѣлявшихся на фонѣ чистаго неба, не колебалась. Прошло минутъ пятнадцать, такой же храпъ, но подальше, раздался со стороны, откуда я только что отвернулся. Звукъ былъ настолько страненъ, что я терялся въ догадкахъ.
Такъ продолжалось около часу, хрюканье слышно было то ближе, то дальше. Вдругъ гдѣ-то далеко-далеко раздалось давно желанное конское ржаніе. Сердце радостно забилось.
„Вѣрно пройдутъ мимо моей засады“, и я усѣлся получше.
Но время шло, ноги совсѣмъ одервенѣли, а лошадей нѣтъ, какъ нѣтъ, и ни шороха, нн звука. Прошло не менѣе часа томительнаго ожиданія… Рѣзко щелкнулъ на озерѣ выстрѣлъ, и жалобный звукъ летѣвшей пули донесся до меня.
„Экая мерзость — промахаулся!“ — чуть не вслухъ проговорилъ я.
Но вотъ второй, третій удаляющіеся выстрѣлы.
Надо спѣшить: вѣрно ранилъ и преслѣдуетъ.
Я выскочилъ изъ засады, бросился къ озеру и тутъ же наткнулся на двухъ казаковъ.
— Въ кого стрѣляли?
— Да вотъ, ваше благородіе, въ лошадей.
— Ну, а сейчасъ?
— Да въ нихъ же, вотъ онѣ стоятъ.
Дѣйствительно, въ трехстахъ шагахъ въ указанномъ направленіи вытянувшись въ линію, стояло семь лошадей. При свѣтѣ луны, онѣ казалась какъ снѣгъ бѣлыми и стояли не шевелясь.
— Надо къ нимъ красться, а стрѣлять тутъ далеко.
— Да, ваше благородіе, мы и то пробовали, да жеребецъ ихъ уводитъ. Онъ прячется вонъ тутъ за кустами и за ними смотритъ; чуть двинемся, онъ сейчасъ начинаетъ чертить кругомъ и уведетъ табунъ.
— Стойте здѣсь, а я попробую.
И съ этими словами я опустился на колѣни и на четверенькахъ поползъ къ табуну. Не успѣлъ я отползти шестидесяти шаговъ, какъ съ фырканьемъ и храпомъ вылетѣлъ изъ кустовъ жеребецъ. Казалось, это сказочная лошадь — такъ хорошъ былъ дикарь! Описавъ крутую дугу около меня, онъ поднялся на дыбы, какъ бы желая своимъ свирѣпымъ видомъ и храпомъ испугать врага. Клубы пара валили изъ его ноздрей. Вѣроятно, вѣтеръ былъ неблагопріятный, и онъ меня не почуялъ, потому что, вдругъ опустившись на всѣ четыре ноги, онъ снова пронесся карьеромъ мимо меня и остановился съ подвѣтренной стороны. Тутъ, поднявшись на дыбы, овъ съ силой втянулъ воздухъ и, фыркнувъ, какъ-то визгливо заржалъ. Табунъ, стоявшій цугомъ, мордами къ намъ, какъ по командѣ, повернулъ кругомъ (при чемъ лошадь, бывшая въ головѣ, снова перебѣжала впередъ) и рысью помчалась отъ озера. Жеребецъ, давъ отбѣжать табуну шаговъ на двѣсти, послѣдовалъ за нимъ, то и дѣло описывая направо и налѣво дуги, становясь на дыбы и фыркая.
Наконецъ, наши старанія увѣнчались успѣхомъ! Это было 1 сентября — день, который навсегда врѣзался у меня въ памяти. Въ четыре часа утра дежурный казакъ разбудилъ насъ и сообщилъ, что табунъ опять гуляетъ на прежнемъ мѣстѣ около песковъ. Зная, что лошади около пяти часовъ начинаютъ двигаться съ пастбища въ пустыню, мы живо собрались, и не прошло и получаса, какъ всѣ были на коняхъ. Двое казаковъ были назначены въ обходъ табуну, остальные должны были вытянуть цѣпь и загородить проходъ въ восточный рукавъ. До мѣста мы ѣхали рысью, казаки изрѣдка останавливались и, ставъ на сѣдла, высматривали, на мѣстѣ ли табунъ. Сойдя съ лошадей и спутавъ ихъ, мы осторожно вытянулись линіей, занявъ пространство около двухъ верстъ, и каждый по своему усмотрѣнію сталъ красться къ табуну. Каково же было наше удивленіе, когда, подойдя къ кустамъ, около которыхъ должны были быть лошади, мы увидѣли, что ихъ и слѣдъ простылъ. Вглядываясь въ даль, мы замѣтили тихо двигавшійся табунъ уже на первыхъ грядахъ песчаной полосы, верстахъ въ двухъ отъ насъ. Очевидно, лошадей мы не испугали, иначе слышали бы ихъ тревожное фырканье: способность ихъ не отдѣляться отъ предметовъ окружающей природы дала имъ возможность пройти мимо насъ незамѣченными. Неудача этой охоты произвела на меня крайне тягостное впечатлѣніе. Не разсчитывая, чтобы погода оставалась и на завтра ясною, я рѣшился одинъ попробовать счастья, а именно, отыскавъ слѣдъ табуна, увязаться за нимъ и нагнать его на отдыхѣ.
Предоставивъ людямъ продолжать охоту по своему усмотрѣнію, я повернулъ прямо въ восточный рукавъ въ томъ предположеніи, что ушедшій въ пески табунъ сдѣлаетъ дугу и пересѣчетъ избранное мною направленіе. Отъѣхавъ версты три, я услышалъ за собою шумъ; оглядываюсь — вижу брата.
Очевидно, нами руководила одна и та же мысль, и оба мы одинаково досадовали на неудачи.
Я тщательно всматривался въ слѣды по краямъ тропинки, пробитой дикими лошадьми, какъ вдругъ увидалъ маленькій слѣдокъ жеребенка, который шелъ одиноко, пересѣкая нашу тропу. Я слѣзъ съ лошади и, ощупавъ слѣдъ, нашилъ, что онъ совершенно свѣжъ. Ощупываніе слѣда утромъ въ пескахъ гораздо надежнѣе, чѣмъ одно разсматриваніе: на глазъ всякій слѣдъ, болѣе одного вершка глубиною, кажется совершенно свѣжимъ. Итакъ, слѣдъ табуна былъ найденъ. Очевидно, лошади шли спокойно и вразсыпную. По слѣду мы скоро выбрались изъ трухлявой почвы рукава на сѣверный твердый берегъ. Тутъ къ маленькому слѣду присоединился большой, вѣроятно, принадлежавшій маткѣ. Мѣстами попадая на твердую почву, слѣдъ исчезалъ совершенно; тогда братъ останавливался на послѣднемъ слѣдѣ; я же, описывая кругъ, отыскивалъ выходной изъ круга слѣдъ и, удостовѣрившись въ его вѣрности, двигался съ братомъ дальше. Шли мы очень быстро и такъ были увлечены, что трудно сказать, сколько часовъ продолжалось выслѣживаніе; но по нѣкоторымъ признакамъ видно было, что мы уже отъ табуна недалеко и нагоняемъ его. Передавъ лошадь брату и выйдя впередъ шаговъ на 300—400, я уже сталъ съ большою осторожностью подыматься на бугры. Наконецъ, съ одного изъ нихъ, шагахъ въ 800, я увидалъ табунъ въ восемь лошадей, въ числѣ ихъ и былъ жеребчикъ.
Лошади не шли гурьбой, а придерживались одной линіи. Своими движеніями и видомъ онѣ точь въ точь напоминали нашихъ домашнихъ лошадей, когда тѣ въ жаркій день тянутся одна за другой въ лѣсокъ или на водопой, или съ заходомъ солнца идутъ по деревнѣ, направляясь къ своимъ дворамъ. Лѣниво покачиваясь, помахивая хвостами и пощипывая попадавшійся камышъ, онѣ тихо брели. Тутъ ужъ приходилось быть на сторожѣ.
Я снялъ сапоги, перестегнулъ патронташъ и, улегшись, слѣдилъ, когда послѣдняя лошадь перевалитъ за впереди лежавшій бугорокъ. Осторожно перебравшись ползкомъ черезъ гребень бугра, я поднялся на ноги, бѣгомъ добѣжалъ до слѣдующаго холма и всползъ на него. Много разъ я повторялъ этотъ маневръ и два раза, благодаря удобному расположенію бугровъ, я подходилъ сзади къ табуну шаговъ на 100—120. Но я видѣлъ только крупы лошадей, поэтому стрѣлять не рѣшался.
Въ одинъ изъ такихъ моментовъ меня чуть не открылъ жеребецъ; хотя онъ не былъ такъ бдителенъ, какъ ночью, но сохранялъ ту же привычку оставаться спрятавшись въ кустахъ и пропускать табунъ шаговъ на 200—300 впередъ или выходить самому на то же разстояніе передъ табуномъ. Выползая аа гребень, я такъ и вздрогнулъ, услыхавъ шагахъ въ тридцати зловѣщее фырканье, которое, къ счастью, раздалось по другую сторону гребня. Скорчившись, какъ возможно было, я припалъ къ землѣ, боясь вздохнуть.
„Неужели всѣ старанія даромъ?“ — мелькнуло въ головѣ.
Я тихонько сталъ всматриваться въ кусты, чтобы разсмотрѣть жеребца; о немъ я могъ судить только по легкому шороху, слышавшемуся спереди. Обойдя обѣ стороны и не почуявъ опасности, онъ успокоился и пустился догонять табунъ.
Пролежавъ еще минутъ пять, я покинулъ холмъ и вернулся къ брату. Мы условились, что онъ не будетъ двигаться впередъ, пока не услышитъ выстрѣла; затѣмъ прискачетъ ко мнѣ возможно скорѣе, чтобы дать лошадь, если придется догонять раненое животное.
Когда я снова вернулся на холмъ, то лошади были уже шагахъ въ пятистахъ. Опять приходилось ползти; я уже сильно усталъ. Отправляясь на охоту, я не пилъ даже чаю и впопыхахъ не взялъ папиросъ, но страсть охотничья превозмогла все. Было далеко за полдень. Догнавъ табунъ еще разъ, я сталъ искать глазами какого-нибудь холмика, къ которому можно было бы незамѣтно подползти и, опередивши, сбоку встрѣтить лошадей. Шагахъ въ 600 впереди я увидѣлъ гряду, тянувшуюся параллельно движенію табуна, длиною около ста саженъ. Это была послѣдняя возвышенность: впереди виднѣлось ровное пространство, покрытое саксауломъ, тамарискомъ и мѣстами рѣдкимъ и высокимъ камышомъ. Надо было спѣшить. Мысленно опредѣливъ тотъ кругъ, который я долженъ билъ обползти, я спустился съ холма, закинулъ штуцерный ремень за плечи и поползъ, что было силъ, въ обходъ. Жара и духота вблизи земли были ужасныя, на мнѣ не было сухой нитки, а колѣни и руки ныли отъ врѣзавшейся гальки. Наконецъ, я вползъ на вершину гряды. Оказалось, лошади прошли шагахъ въ восьмидесяти отъ гряды и въ эту минуту были далеко впереди. „Попробуемъ еще разъ погоняться съ ними“, подумалъ я и снова поползъ. Достигнувъ гребня, я увидѣлъ, наконецъ, лошадь въ профиль. Это была вторая съ конца. Безъ звука поднялъ я курки штуцера и, ставъ на колѣно, сталъ выдвигаться изъ-за маленькаго куста саксаула, прикрывавшаго меня. Лошадь стояла, спокойно обрывая листики камыша. Медленно поднявъ ружье, я приложился. Но утомленіе сказалось тутъ во всей своей силѣ: я съ трудомъ держалъ ружье, а отъ волненія и усталости руки и ноги дрожали какъ въ лихорадкѣ. Я чувствовалъ, что стрѣлять не могу. Спустивъ штуцеръ, я припалъ къ землѣ.
Прошло не болѣе полминуты; досада на слабость и усталость просто душила меня. Я поднялъ голову. У камыша стояла уже послѣдняя лошадь. „Или сейчасъ, или больше сегодня не удастся“, подумалъ я. Собравъ всѣ силы, я быстро поднялся на одно колѣно и приложился. Штуцеръ не дрожалъ въ рукахъ. „Лѣвѣе, лѣвѣе… ниже, ниже…“ Грянулъ выстрѣлъ и отъ страху, что промахъ, у меня волосы стали дыбомъ. „Нѣтъ, вотъ красное пятно подъ самой лопаткой — попалъ… что же не падаешь?“ мелькнуло въ головѣ. Вругъ лошадь рванулась и, сдѣлавъ дугу, стала другимъ бокомъ. Безсознательно я снова приложился и выстрѣлилъ. Лошадь упала на колѣни, но, быстро вскочивъ, ринулась впередъ, то падая, то снова подымаясь. „Скорѣе, скорѣе стрѣлять!“ и я судорожно вталкивалъ новые патроны въ ружье. Между тѣмъ табунъ круто повернулъ назадъ. Думая, что выстрѣлъ былъ спереди, онъ сначала рысью, а потомъ карьеромъ пронесся мимо меня. Боясь потерять уже раненое животное и помня крѣпкоранность травоядныхъ, я уже не обращалъ вниманіи на лошадей, а то не одно бы животное осталось на мѣстѣ.
Я выскочилъ изъ куста и бросился къ моей жертвѣ. Всѣ ея старанія уйти были напрасны: обѣ лопатки были пробиты пулями, и хотя лошадь двигалась, но очень медленно. Двѣ новыхъ пули, изъ которыхъ одна перебила хребетъ, покончили дѣло. Лошадь упала на бокъ и осталась неподвижной! Не могу выразить того чувства радости, которое охватило меня. Наконецъ-то мы добыли то, что еще въ Петербургѣ было темой безконечныхъ разговоровъ: удалось убить животное, которое такъ старательно искалъ и не нашелъ знаменитый охотникъ и стрѣлокъ Пржевальскій! Минутъ черезъ девять подъѣхалъ братъ.
Мы подошли къ убитой лошади.
— Кто съ тобой стрѣлялъ?
— Да я одинъ.
— Удивительно быстро слѣдовалъ выстрѣлъ за выстрѣломъ: я думалъ, не встрѣтилъ ли ты кого изъ людей. По правдѣ сказать, слыша такую канонаду, я сталъ сомнѣваться въ успѣхѣ, предполагая, что вы просто стараетесь хоть подшибить какую-нибудь лошадь изъ убѣгающаго табуна, говорилъ онъ, разглядывая лошадь. — Какъ это ты такъ быстро заряжалъ ружье?
Разсматривая раны, причиненныя пулями животному, я сталъ сожалѣть, что упустилъ случай и не воспользовался моментомъ, когда выстрѣлъ озадачилъ табунъ, и онъ стоялъ секунды двѣ-три, не шевелясь. Но мое волненіе находило оправданіе въ томъ, что предметъ охоты уже черезчуръ былъ рѣдокъ и чрезвычайной важности.
Полюбовавшись на красивое животное, мы рѣшили, что я останусь снимать шкуру, а братъ поѣдетъ въ лагерь и приведетъ людей, чтобы помочь мнѣ справиться съ работой. Было ужо четыре часа. Я вооружился перочиннымъ ножомъ, который ужъ не разъ исполнялъ должность препараторскаго скальпеля, и энергично принялся за дѣло. Работа шла быстро, я хотелъ поспѣть къ пріѣзду людей; даже не воображая, что отъ мѣста, гдѣ была убита лошадь, до лагеря было около двѣнадаати верстъ!
Я уже вьючилъ шкуру, черепъ на свою лошадь, когда услышалъ почти одновременно четыре выстрѣла. Думая, что эти выстрѣлы — призывные, я отвѣтилъ изъ штуцера тѣмъ же. Черезъ нѣкоторое время я увидѣлъ вдали препаратора артиллериста Жиляева, который быстро ѣхалъ ко мнѣ.
— Ваше благородіе, закричалъ онъ, увидѣвъ меня, казаки сейчасъ еще жеробца убили!
Надо было видѣть его радостное лицо при этомъ возгласѣ, чтобы понять, какъ отражались всякія наши удачи и неудачи на людяхъ. Полная отчужденность отъ родины связала насъ почти родственными узами, и интересы личные становились общими.
По пріѣздѣ брата въ лагерь извѣстіе, что лошадь, наконецъ, убита, вызвало общій восторгъ. Всѣмъ хотѣлось посмотрѣть и поздравить съ удачей; люди даже пріодѣлись почище, чтобы праздничнымъ видомъ ознаменовать этотъ день. Кто-то даже флагъ сдѣлалъ изъ лоскутка и воткнулъ около нашей юрты. Въ сопровожденіи трехъ казаковъ и препаратора, братъ по нашимъ слѣдамъ пѣшкомъ добирался ко мнѣ. И вотъ, не доходя двухъ верстъ, одинъ изъ казаковъ увидѣлъ табунъ, стоявшій въ кустахъ; нѣкоторыя лошади лежали, другія стояли. Люди тотчасъ же спѣшились, и двое, послѣдовавъ моему примѣру — снявъ сапоги и все лишнее, — поползли къ табуну. Залпъ изъ двухъ винтовокъ положилъ на мѣстѣ красавца-жеребца: одна пуля попала въ високъ, другая перебила шейный позвонокъ. Тѣмъ не менѣе люди,перерядивъ винтовки, дали второй залпъ уже по лежавшему животному.
Собравъ охотничьи принадлежности, закуривъ, наконецъ, папиросу и выпивъ воды, я поѣхалъ посмотрѣть второй экземпляръ добычи нашей охоты.
Убитый жеребецъ, судя по зубамъ, былъ около десяти лѣтъ. По строенію тѣла онъ имѣлъ статьи, отличающія нашихъ алтайскихъ лошадей, карабаховъ и финскихъ лошадокъ, т.‑е. при сравнительно небольшомъ ростѣ — два аршина съ вершкомъ — лошадь отличалась шириною груди и крупа, широкой, массивной и короткой шеей, тонкими и изящными, какъ у скаковыхъ лошадей, ногами и широкимъ, круглымъ копытомъ. Голова казалась нѣсколько тяжелою сравнительно съ корпусомъ и имѣла широкій, красивый лобъ; линія вдоль лба къ ноздрямъ — прямая; верхняя полная губа нѣсколько заходила (нависала) надъ нижней, уши для такой массивной головы — слишкомъ малы. Хвостъ, хотя и не былъ покрыть отъ самой сурѣпицы волосами, какъ у нашихъ лошадей, тѣмъ не менѣе былъ длиннѣе, чѣмъ у хулана. Цвѣтъ его близъ сурѣпицы былъ одинаковъ съ шерстью, покрывавшей весь корпусъ животнаго, конецъ же былъ черный. Лошадь не имѣла чолки, но грива ея начиналась нѣсколько впереди ушей и шла до холки; длинные волосы приходились на середину гривы. Вообще, по бѣдности волосъ ни гривѣ, хвостѣ и щеткахъ, дикая лошадь напоминала текинскую. Оригинальной особенностью этого животнаго являлись жесткія, доходившія до вершка бакенбарды, шедшія по ребру нижней челюсти, начинавшіяся немного ниже ушей и соединявшіяся подъ мордой, не доходя до подбородка. Масть лошадей каурая лѣтомъ и свѣтло-гнѣдая зимой — въ обоихъ случаяхъ съ почти бѣлыми подпалинами. Волосы на щекахъ и на лбу нѣсколько темнѣе, чѣмъ на остальномъ тѣлѣ; конецъ морды бѣловатъ. Спинной ремень очень слабо выраженъ и у лошадей въ зимнемъ уборѣ совершенно пропадаетъ. Ноги до бабокъ, а равно и грива — черныя. Грива свѣшивается на лѣвую сторону. Вообще шерсть короткая и гладкая, но у молодыхъ она курчавая. На всѣхъ четырехъ ногахъ мозоли.
Показавъ, какъ снимать кожу съ жеребца, я съ братомъ поѣхалъ домой, оставивъ казаковъ и препаратора доканчивать сниманіе шкуры. По пріѣздѣ въ лагерь, поздравленія посыпались со всѣхъ сторонъ. Между тѣмъ приказано было готовить ужинъ, и мы устроили праздникъ, конечно, убогій по внѣшности, но отличавшійся удивительнымъ весельемъ. Да какъ было не радоваться, когда ради дикой лошади мы и предприняли рискованную и не по нашему нищенскому бюджету дорогую поѣздку въ пески и солонцы центральной Джунгаріи!
Дня черезъ три при помощи облавы, убили еще жеребца, вѣроятно, по старости отбившагося отъ табуна и бродившаго отдѣльно. Кромѣ того сопровождавшимъ насъ охотникомъ турфанлыкомъ была убита кобыла, шкура которой и дополнила нашу коллекцію.
Между тѣмъ, несмотря на удачу нашей охоты, мы должны были, какъ можно скорѣе, покинуть урочище Гашунъ, такъ какъ горько-соленая вода губительно дѣйствовала на лошадей. Лошади съ трудомъ перешли пески; одну изъ нихъ даже пришлось бросить, а нѣкоторыхъ уже безъ вьюковъ мы еле-еле дотащили до ближайшаго селенія.
При дальнѣйшемъ слѣдованіи въ глубь Центральной Азіи, намъ приходилось постоянно встрѣчать хулановъ и джигетаевъ. Сравнивая дикую лошадь съ двумя послѣдними, мы видимъ слѣдующее существенное различіе въ повадкахъ тѣхъ и другихъ.
Дикая лошадь — житель равнинной пустыни и выходитъ на пастьбу и водопой ночью; съ наступленіемъ же дня возвращается въ пустыню, гдѣ и остается отдыхать до полнаго заката солнца. Весною, когда въ табунѣ есть жеребята, она отдыхаетъ всегда на одномъ и томъ же мѣстѣ.
Дикіе же ослы — жители подгорныхъ странъ по преимуществу. Съ восходомъ солнца стадо ихъ выходитъ изъ горъ на пастбище и водопой, къ заходу же солнца возвращается обратно въ горы, гдѣ и ночуетъ. Они предпочитаютъ горы, покрытыя степною растительностью, вообще, такъ-называемые „сырты“, но водятся также и на пустынныхъ плоскогорьяхъ. Мы встрѣчали кулановъ и джигетаевъ массами, но мѣстъ ихъ постоянныхъ кочевокъ найти не могли.
Дикія лошади ходятъ большею частью гуськомъ, особенно, когда уходятъ отъ опасности; куланы же и джигетаи, будучи испуганы, всегда толпятся и убѣгаютъ въ безпорядкѣ. Вслѣдствіе привычки лошадей ходить гуськомъ, по всей мѣстности Гашуна идутъ глубоко проторенныя тропинки; между тѣмъ, тамъ, гдѣ водятся куланы и джигетаи, мы этого не встрѣчали, за исключеніемъ долины верховій Гань-чжауской рѣки (Хый-хо) въ Нянъ-Гианѣ. Однимъ изъ самыхъ отличительныхъ признаковъ присутствія въ данномъ мѣстѣ дикихъ лошадей служатъ громадныя кучи помета близъ тропъ; на эту особенность указалъ намъ мулла, который тотчасъ же, по прибытіи нашемъ въ Гашунъ, по этому признаку опредѣлилъ, что лошади были на водопоѣ наканунѣ. Въ случаѣ опасности жеребецъ дикой лошади убѣгаетъ впередъ въ тѣхъ только случаяхъ, когда въ табунѣ нѣтъ жеребятъ, да и тогда часто убѣгаетъ въ сторону и всѣми движеніями своими выражаетъ крайнее безпокойство; хуланъ же болѣе эгоистъ и мало заботится объ опасности, угрожающей всему стаду.
Xуланъ и джигетаи не ржутъ, а кричатъ, да и то весьма рѣдко. Дикая лошадь, наоборотъ, ржетъ звонко, и ржанье это совершенно схоже съ ржаньемъ домашней лошади; точно также, когда дикая лошадь сильно испугана, то ея храпъ и фырканье напоминаютъ нашихъ лошадей.
Неоднократно приходилось слышать, что, кромѣ каурыхъ, бываютъ голубыя и пѣгія лошади. Голубыхъ мы совсѣмъ по видали. Пѣгихъ лошадей, намъ казалось, что мы видѣли, когда разсматривали табунъ съ двухъ или трехъ-верстной дистанціи; съ приближеніемъ же къ лошадямъ эта пѣгая окраска пропадала. Это можно объяснить, какъ мнѣ кажется, свѣтовыми эфектами. Немного взъерошенная отъ валянья шерсть или потемнѣвшій отъ омертвѣнія при линяніи волосъ не отражаютъ свѣта такъ же сильно, какъ гладкая шерсть и живой волосъ. Поэтому такія мѣста кажутся темными пятнами. Отъ свойства освѣщенія зависитъ, вѣроятно, и кажущаяся голубая окраска лошадей. Напримѣръ, намъ, при лунномъ освѣщеніи, лошади казались совершенно бѣлыми.
Монголами дѣлались неоднократныя попытки приручать дикихъ лошадей, но всѣ онѣ не имѣли успѣха; дикая лошадь не поддается вліянію человѣка, дичится его и не позволяетъ пользоваться собою. Ловятъ монголы лошадей весьма просто. Ко времени появленія жеребятъ, калмыки о двуконь отправляются въ пустыню; найдя табунъ, они начинаютъ его преслѣдовать до тѣхъ поръ, пока не набравшіеся еще силъ жеребята, обезсилѣвъ, не падаютъ, ихъ тогда забираютъ и пускаютъ въ табунъ домашнихъ лошадей.