СОЧИНЕНІЯ
ВИЛЬАМА ШЕКСПИРА
ВЪ ПЕРЕВОДѢ И ОБЪЯСНЕНІИ
А. Л. СОКОЛОВСКАГО.
править
Томъ I.
правитьТрагедія «Отелло» была напечатана въ первый разъ въ 1622 г., слѣдовательно уже послѣ смерти Шекспира, за годъ до выхода полнаго собранія его сочиненій, въ изданіи in-folio 1623-го года. Въ изданіи этомъ «Отелло» помѣщенъ въ отдѣлѣ трагедій, между «Королемъ Лиромъ» и «Антоніемъ и Клеопатрой». Оба изданія, изъ которыхъ первое извѣстно въ шекспировской литературѣ подъ именемъ перваго in quarto, напечатаны явно по двумъ различнымъ спискамъ и содержатъ нѣкоторые варіанты какъ въ отдѣльныхъ выраженіяхъ, такъ и въ цѣлыхъ монологахъ. In folio полнѣе и имѣетъ 163 стиха, которыхъ нѣтъ въ in quarto; но это послѣднее лучше напечатано и менѣе искажено ошибками. Окончательный текстъ драмы установленъ сличеніемъ этихъ двухъ изданій и дополненіемъ тѣхъ мѣстъ, которыхъ не было въ первомъ. Болѣе раннихъ изданій драмы, по всей вѣроятности, не существовало, что можно заключить изъ приложеннаго къ первому in quarto предисловія къ читателямъ, въ которомъ издатель, книгопродавецъ Уольслей, говоритъ, что, пріобрѣтя по смерти автора эту пьесу, онъ не будетъ ее рекомендовать читателямъ, такъ какъ достоинство ея, вѣроятно, оцѣнятъ всѣ; самъ же онъ увѣренъ въ немъ уже по одному имени автора книги, вслѣдствіе чего и рѣшился ее напечатать. Послѣ изданія in folio появилось еще изданіе in quarto въ 1630 г., напечатанное, повидимому, по тексту обоихъ первыхъ, съ нѣкоторыми противъ нихъ измѣненіями. Вѣроятно, изданіе это было сдѣлано по тексту какого-нибудь суфлерскаго списка.
Это позднее появленіе трагедіи въ печати, а также отсутствіе о ней какихъ-либо положительныхъ свѣдѣній въ иныхъ литературныхъ источникахъ, препятствовало въ теченіе долгаго времени сдѣлать вѣроятный выводъ о томъ, когда трагедія была написана, Мэлоне на основаніи одной замѣтки, что пьеса была играна въ 1604 году, относить созданіе «Отелло» къ этому времени. Уарбёртонъ, напротивъ — къ 1611 году, ссылаясь на то, что въ этомъ году король Іаковъ, желая утвердиться на престолѣ поддержкой аристократіи, возвелъ особымъ актомъ въ баронское достоинство многихъ ничтожныхъ людей; а такъ какъ Отелло (въ сц. 4 д. IV) иронически отзывается о современныхъ дворянахъ, то Уарбёртонъ дѣлаетъ отсюда выводъ, что, вѣроятно, эти слова Отелло написаны Шекспиромъ подъ впечатлѣніемъ помянутаго поступка Іакова[1]. Нечего однако говорить, до чего шатокъ и натянутъ выводъ, сдѣланный на основаніи подобнаго мнѣнія. Болѣе свѣта пролило на этотъ вопросъ изслѣдованіе Колльера, открывшаго въ числѣ документовъ дома лорда Еджертона счетъ стоимости праздниковъ, которые были даны въ 1602 году въ честь королевы Елисаветы въ замкѣ Гарфильдѣ. Въ счетахъ этихъ, между прочимъ, упомянуто объ уплатѣ десяти фунтовъ труппѣ Бёрбеджа за представленіе драмы «Отелло», а такъ какъ праздники эти отличались необыкновеннымъ великолѣпіемъ и изяществомъ, то Колльеръ дѣлаетъ заключеніе, что для достойнаго чествованія королевы, вѣроятно, была избрана пьеса, только-что написанная и дававшаяся въ первый разъ. Хотя открытый Колльеромъ документъ подвергся серьезной критикѣ, при чемъ многими отвергалась даже самая его подлинность, но безусловно опровергнутъ онъ не былъ, а потому мнѣніе Колльера все-таки должно считаться болѣе правдоподобнымъ, какъ имѣющее хотя какую-нибудь реальную почву. Вѣроятность этого мнѣнія увеличивается еще тѣмъ, что первые годы XVII столѣтія (1601—1606) были періодомъ, когда находившійся въ полномъ расцвѣтѣ силъ и таланта Шекспиръ создалъ величайшія свои произведенія: «Гамлета», «Лира» и «Макбета», т.-е. тотъ циклъ, къ которому «Отелло», безъ сомнѣнія, долженъ быть причисленъ не только по своимъ достоинствамъ, но и по тому трагическому взгляду на жизнь, который характеризуетъ этотъ періодъ Шекспирова творчества. Для истинныхъ знатоковъ Шекспира это послѣднее обстоятельство даетъ для приблизительнаго опредѣленія времени, когда написанъ «Отелло», пожалуй, даже болѣе вѣскія данныя, чѣмъ самыя остроумныя, основанныя на текстѣ старинныхъ, сомнительныхъ документовъ, догадки.
Фабула трагедіи заимствована Шекспиромъ изъ сборника новеллъ Джиральдо Цинтіо, изданнаго подъ заглавіемъ «Hécatommithi». Англійскаго перевода этого сочиненія не существуетъ, но есть изданный въ 1584 году переводъ французскій, который, вѣроятно, и послужилъ Шекспиру основой для созданія его драмы. Существуетъ еще извлеченіе изъ этого разсказа, помѣщенное въ книгѣ: «Heptameron of civil discourses», которая могла быть также извѣстна Шекспиру, но во всякомъ случаѣ разрѣшеніе этого вопроса не имѣетъ особенной важности, такъ какъ главные, заимствованные Шекспиромъ, факты одинаковы во всѣхъ трехъ источникахъ. Относительно происхожденія фабулы драмы, собственно, были дѣлаемы предположенія, не случилось ли чего-либо подобнаго дѣйствительно въ семейной хроникѣ знатныхъ венеціанскихъ домовъ. На предположеніе это наводила мысль, почему авторъ новеллы, Джиральдо Цинтіо, тщательно избѣгалъ назвать въ своемъ произведеніи изображенныя въ немъ лица по именамъ. Въ новеллѣ дѣйствительно нѣтъ именъ ни Отелло, ни Яго, ни Эмиліи. Имена ихъ скрыты подъ ихъ положеніемъ. Отелло названъ мавромъ, Яго — его приближеннымъ. Брабанціо и Родриго не выведены совсѣмъ. Названа по имени только Десдемона или, по правописанію новеллы, Дисдемона. Но это имя фиктивное и произошло по созвучію съ греческимъ словомъ, значащимъ «несчастная». Такое умолчаніе именъ въ новеллѣ наводило на мысль, но изобразилъ ли Джиральдо Цинтіо событіе, совершившееся въ Венеціи дѣйствительно, и не были ли участвовавшія въ немъ лица слишкомъ извѣстны и высоко поставлены, вслѣдствіе чего авторъ побоялся назвать ихъ по именамъ? Предположеніе это однако осталось лишь предположеніемъ, такъ какъ эпизода, подобнаго тому, какой выведенъ въ новеллѣ, въ венеціанскихъ хроникахъ найдено не было. По поводу перемѣны имени Дисдемоны на Десдемону, какъ это мы видимъ въ драмѣ, было сдѣлано довольно остроумное предположеніе, будто перемѣна эта сдѣлана вслѣдствіе слишкомъ большого созвучія имени новеллы «Дисдемона» съ англійскимъ выраженіемъ «this demon», т.-е. этотъ дьяволъ, что Шекспиръ не могъ допустить при изображеніи своей идеальной героини. Конечно, это тоже не болѣе, какъ предположеніе.
Содержаніе новеллы Цинтіо слѣдующее:
Въ Венеціи жилъ храбрый, доблестный мавръ, заявившій себя такими блестящими способностями въ военномъ дѣлѣ, что синьорія города не знала даже, какой достойной почтить его за то наградой. Въ то же время жила въ Венеціи одна прекрасная, добродѣтельная дама по имени Дисдемона, которую до того плѣнили достоинства мавра, что она, помимо всякой женской страстности, пожелала выйти за него замужъ единственно вслѣдствіе его душевныхъ качествъ. Соединившись бракомъ, они поселились въ Венеціи, гдѣ и прожили нѣсколько мѣсяцевъ въ такомъ полномъ согласіи, что ни одинъ изъ нихъ не сказалъ другому за это время дурного или неласковаго слова. Между тѣмъ синьорія города, цѣня достоинства мавра, назначила его начальникомъ войскъ и правителемъ острова Кипра. Какъ ни блестяще было это назначеніе, но въ немъ была и непріятная для мавра сторона, состоявшая въ томъ, что онъ не рѣшался подвергнуть свою молодую жену опасностямъ морского переѣзда, а потому и предвидѣлъ неизбѣжную съ нею разлуку. Но Дисдемона, узнавъ причину грусти мужа, сказала, что, давъ клятву дѣлить съ нимъ все, она не остановилась бы, даже если бъ для этого ей пришлось пройти въ одной рубашкѣ черезъ огонь, а потому и объявила, что отправится съ нимъ вмѣстѣ. Мавръ, нѣжно обнявъ жену, согласился на ея желаніе, послѣ чего оба они отплыли на островъ Кипръ вмѣстѣ со свитой, въ числѣ которой былъ служившій у мавра прапорщикъ, очень представительный съ виду человѣкъ, но съ такой злой душой, что подобнаго ему негодяя трудно было сыскать въ цѣломъ мірѣ. Онъ, впрочемъ, такъ искусно скрывалъ притворной хитрой рѣчью свои дурныя качества, что казался съ виду не хуже Гектора или Ахилла, почему мавръ довѣрялся ему вполнѣ. Кромѣ прапорщика, въ свитѣ была еще его молодая, красивая жена и одинъ капралъ, пользовавшійся особеннымъ расположеніемъ мавра, за что его дарила своимъ расположеніемъ и Дисдемона. Между тѣмъ злой прапорщикъ страстно влюбился въ Дисдемону; но, не смѣя сознаться ей въ томъ открыто изъ страха навлечь на себя гнѣвъ мавра, сталъ выказывать ей свою любовь всевозможными полунамеками, которые не произвели однако на молодую честную женщину никакого впечатлѣнія. Тогда любовь прапорщика превратилась въ непримиримую ненависть, и онъ рѣшился во что бы то ни стало погубить Дисдемону, для чего и придумалъ оклеветать ее въ глазахъ мавра, увѣривъ, будто она была въ преступной связи съ капраломъ. Дѣло это однако было нелегкимъ, потому что мавръ очень любилъ капрала и вполнѣ довѣрялъ женѣ, вслѣдствіе чего прапорщикъ рѣшился ждать благопріятнаго случая, который помогъ бы ему исполнить его гнусное намѣреніе. Случай скоро представился. Капралъ, стоя на часахъ, поссорился съ солдатомъ и его ранилъ, за что и былъ отставленъ мавромъ отъ службы. Дисдемона, помня ихъ прежнюю дружбу, стала просить мужа простить виновнаго, на что тотъ сначала не соглашался, но наконецъ, видя ея настойчивость, сказалъ разъ какъ-то прапорщику, что, вѣроятно, ему придется исполнить ея просьбу. Тогда злой прапорщикъ, замысливъ хитрый планъ мести, отвѣтилъ мавру какъ будто вскользь, что, вѣроятно, у Дисдемоны есть важная причина, заставляющая ее такъ настойчиво просить за капрала. Когда же мавръ спросилъ, какая это могла бытъ причина, то прапорщикъ наотрѣзъ отказался ее объяснить. Хитрый этотъ поступокъ невольно бросилъ въ сердце мавра первую тѣнь подозрѣнія и недовольства женой, вслѣдствіе чего, кода она вновь приступила къ нему съ прежней просьбой, то онъ отказалъ уже съ гнѣвомъ и угрозами, какихъ она прежде отъ него никогда не слышала. Подготовивъ такимъ образомъ почву для своего злого умысла, прапорщикъ приступилъ къ дѣлу смѣлѣй, и когда мавръ снова сталъ требовать, чтобъ онъ открылъ ему, что таилъ на умѣ, то онъ прямо отвѣтилъ, что Дисдемона влюбилась въ капрала, гнушаясь чернымъ цвѣтомъ своего мужа. Мавръ ужасно разсердился и пригрозилъ вырвать доносчику языкъ, если онъ не докажетъ справедливости своихъ словъ. Прапорщикъ притворился обиженнымъ за такую дурную награду его преданности, но все-таки обѣщалъ доставить требуемыя доказательства. Безукоризненная добродѣтель Дисдемоны не давала однако ни малѣйшаго предлога, чтобы ее оклеветать, и потому онъ рѣшился выдумать этотъ предлогъ самъ. Въ числѣ подарковъ, которые Дисдемона получила отъ мавра, былъ искусно вышитый платокъ, который она цѣнила такъ высоко, что никогда съ нимъ не разставалась. Зная это, негодяй рѣшился украсть этотъ платокъ и тайно подбросить его въ жилище капрала, сказавъ затѣмъ мавру, что платокъ подаренъ капралу Дисдемоной. Сдѣлать это ему удалось, когда Дисдемона, очень любившая его жену, пришла разъ къ ней съ намѣреніемъ приласкать ея маленькую, трехлѣтнюю дочь, при чемъ, занявшись ребенкомъ, не замѣтила, какъ хитрый воръ успѣлъ вытащить платокъ изъ-подъ ея рукъ. Капралъ, найдя подброшенный платокъ, тотчасъ призналъ его за принадлежавшій Дисдемонѣ и рѣшился немедленно возвратить по принадлежности, для чего и отправился въ домъ мавра, думая застать Дисдемону одну. Но, на бѣду, онъ засталъ мавра, который, услыша стукъ у двери, грозно спросилъ, кто тамъ былъ? Капралъ, испугавшись, убѣжалъ, но мавръ все-таки успѣлъ его замѣтить и, разсердившись на этотъ разъ уже выше всякой мѣры, немедленно отправился къ прапорщику съ требованіемъ, чтобъ онъ разузналъ о всемъ во что бы то ни стало. Тогда прапорщикъ предложилъ мавру тайно подслушать его разговоръ съ капраломъ, для чего и завелъ послѣдняго въ уединенное мѣсто, гдѣ былъ спрятанъ мавръ. Разговоръ онъ нарочно повелъ о совершенно постороннихъ предметахъ, и притомъ такъ тихо, что мавръ ничего не могъ слышатъ, но видѣлъ только, какъ прапорщикъ качалъ головой, разводилъ руками, словомъ, показывалъ всячески свое удивленіе. Когда же, по окончаніи этого свиданья, мавръ вышелъ изъ своей засады, то прапорщикъ объявилъ, что капралъ сознался въ связи съ его женой и привелъ въ доказательство, будто она подарила ему, въ знакъ своей любви, извѣстный мавру платокъ. Тогда мавръ, желая провѣрить это извѣстіе, отправился къ женѣ и потребовалъ, чтобъ она показала ему платокъ. Бѣдная женщина, давно уже боявшаяся этого вопроса, вспыхнула, какъ огонь, и бросилась къ сундуку, дѣлая видъ, что ищетъ платокъ, а затѣмъ съ притворнымъ изумленіемъ спросила мавра, не онъ ли нарочно его спряталъ? — «Если бъ онъ былъ у меня, — отвѣтилъ мавръ: — то я не сталъ бы его спрашивать. Впрочемъ, можешь поискать его въ другое время». Сказавъ такъ, онъ вышелъ съ твердой мыслью убить свою жену, о чемъ и сталъ думать съ той минуты и днемъ и ночью. Дисдемона, никогда не видавшая мужа въ такомъ разстроенномъ состояніи, нѣсколько разъ принималась просить, чтобъ онъ открылъ ей причину своей заботы, но получала постоянно уклончивые отвѣты, что очень ее огорчало. Разговаривая однажды со своей пріятельницей, женой прапорщика, она даже высказала боязнь, не надоѣла ли она мужу, и при этомъ прибавила, что, кажется, судьба ея должна послужить молодымъ дѣвушкамъ урокомъ никогда не выходить замужъ противъ воли своихъ родственниковъ и не связывать себя брачными узами съ человѣкомъ иной породы и инымъ взглядомъ на жизнь. Жена прапорщика, знавшая все, но не смѣвшая признаться изъ боязни мужа, посовѣтовала Дисдемонѣ остерегаться подавать мавру малѣйшій поводъ къ ревности, на что послѣдняя отвѣтила, что ведетъ себя именно такъ, но не видитъ въ томъ никакой пользы.
Между тѣмъ мавръ, желая окончательно убѣдиться въ вѣрности своихъ подозрѣній, потребовалъ, чтобы прапорщикъ далъ ему возможность увидѣть собственными глазами платокъ если не въ рукахъ капрала, то по крайней мѣрѣ въ его домѣ. Какъ ни затруднительно было исполненіе такого требованія, но злому клеветнику удалось и это. Въ домѣ капрала жила одна женщина, очень искусная въ рукодѣльѣ вышиванья. Увидѣвъ разъ подброшенный платокъ Дисдемоны, она вздумала вышить по немъ такой же, для чего и сѣла съ этой работой къ окну. Тогда прапорщикъ пригласилъ мавра пройти съ нимъ по улицѣ мимо окна и дѣйствительно показалъ ему платокъ Дисдемоны въ рукахъ этой женщины. Всѣ сомнѣнія мавра были разсѣяны этой послѣдней хитростью, и онъ твердо рѣшился наказать виновныхъ, для чего и подкупилъ прапорщика прежде всего убить капрала. Прапорщикъ дѣйствительно напалъ на него ночью и тяжело ранилъ въ ногу, но не успѣлъ убить, потому что на крикъ раненаго сбѣжалась толпа народа, самъ же злодѣй успѣлъ при этомъ не только убѣжать, но еще имѣлъ дерзость явиться на мѣсто преступленія, какъ ни въ чемъ не виноватый. Когда слухъ о покушеніи распространился утромъ по городу, Дисдемона, ничего не подозрѣвавшая, искренно и громко выразила свое сожалѣніе о раненомъ, чѣмъ привела мавра въ такой гнѣвъ, что онъ рѣшилъ немедленно ее умертвить, и обратился къ прапорщику за совѣтомъ, какъ это лучше исполнить. Злодѣй отговорилъ его пускать въ дѣло ядъ или мечъ и предложилъ забить Дисдемону до смерти съ помощью мѣшка, насыпаннаго пескомъ, для того, чтобъ на тѣлѣ ея не осталось знаковъ насилія, при чемъ прибавилъ, что когда она будетъ мертва, то они обрушатъ надъ ея постелью бревно съ потолка комнаты и такимъ образомъ успѣютъ убѣдить всѣхъ, что смерть послѣдовала отъ несчастнаго случая. Мавръ согласился и велѣлъ прапорщику спрятаться съ готовымъ орудіемъ убійства въ шкапу спальной комнаты Дисдемоны. Ночью, когда она и мавръ легли въ постель, прапорщикъ по сдѣланному заранѣе условію произвелъ въ шкапу шумъ. Мавръ велѣлъ Дисдемонѣ встать и узнать его причину; но едва несчастная, ничего не подозрѣвавшая, женщина подошла къ шкапу, злодѣй вышелъ изъ своей засады и нанесъ ей по спинному хребту страшный ударъ, отъ котораго она упала, громко призывая мужа на помощь. Но тогъ, подойдя, сказалъ: — «Злая женщина! ты получила достойную награду за твою безчестность. Такъ поступаютъ съ женами, которыя, притворяясь, что любятъ мужей, дѣлаютъ ихъ рогатыми». Затѣмъ, несмотря на увѣренія несчастной въ своей невинности, они добили ее тѣмъ же орудіемъ до смерти и, положивъ на кровать, обрушили на нее, какъ было условлено, бревно потолка. Концы преступленія были скрыты такъ искусно, что всѣ въ городѣ повѣрили, будто Дисдемона умерла отъ несчастнаго случая, и горько о ней жалѣли. Но судьба не оставила виновныхъ безъ наказанія. Мавръ сталъ такъ тосковать по женѣ послѣ ея смерти, что не могъ видѣть своего сообщника, и отставилъ его отъ службы. Тогда прапорщикъ изъ мести обвинилъ мавра въ убійствѣ Дисдемоны, вслѣдствіе чего послѣдній былъ взятъ и подвергнутъ пыткѣ. Но никакія муки не могли вынудить его сознаться въ совершенномъ преступленіи. Тѣмъ не менѣе онъ былъ приговоренъ къ вѣчному изгнанію изъ Венеціи и вскорѣ потомъ убитъ родственниками Дисдемоны. Главный же виновникъ всего, прапорщикъ, попался впослѣдствіи въ другомъ проступкѣ и умеръ, не вынеся пытки, которой былъ подвергнутъ.
Разбирая эту безхитростную сказку, не трудно замѣтить, до чего скуденъ и неблагодаренъ матеріалъ, который она даетъ для правильной поэтической обработки. Ограниченный мавръ, убивающій въ припадкѣ дикой ревности жену, руководясь исключительно чувствомъ злобной мести, и затѣмъ съ низкимъ малодушіемъ отрекающійся отъ свершеннаго проступка, лишь бы избѣжать заслуженнаго наказанія, является слишкомъ ничтожной и антипатичной личностью для того, чтобъ стать центромъ и главнымъ лицомъ высоко-художественнаго произведенія, а между тѣмъ изъ этого сюжета Шекспиръ создалъ одно изъ величайшихъ своихъ произведеній, въ которомъ главный герой не только не производитъ, подобно мавру новеллы, непріятнаго или отталкивающаго впечатлѣнія, но, напротивъ, является окруженный ореоломъ такой симпатичности, что чувства этого не можетъ стереть даже мысль о свершенномъ имъ преступленіи. Ясно, что достичь подобнаго, діаметрально противоположнаго, впечатлѣнія можно было, только построивъ характеръ главнаго лица на совершенно новыхъ основаніяхъ и мотивировавъ совершенно иными побудительными причинами его аналогичные съ изложенными въ новеллѣ поступки. Сравнивая героя трагедіи съ мавромъ новеллы, мы дѣйствительно видимъ, что Шекспировъ Отелло совсѣмъ другой человѣкъ. Если въ маврѣ новеллы главными побудительными причинами къ убійству жены являются эгоистическая злоба и месть, то въ Отелло, наоборотъ, мы видимъ человѣка, въ глазахъ котораго прежде всего стоитъ вопросъ о чести и справедливости. Въ первыхъ сценахъ, когда мысль объ измѣнѣ Десдемоны только приходитъ ему въ голову, онъ не только не думаетъ о злобной мести, но, напротивъ, выражаетъ намѣреніе разстаться съ женой, пустивъ ее — «какъ сокола, летѣть, куда захочетъ». Позднѣе, когда страсть его разгорается, онъ опять не столько думаетъ о наказаніи измѣнницы, сколько объ утраченной имъ чести, и отчаянно сокрушается о своемъ, разбитомъ горемъ, сердцѣ; въ Десдемонѣ же видитъ попрежнему прелестную женщину, которую перестать любить не въ его силахъ. Наконецъ самый актъ убійства совершаетъ онъ не какъ злой мститель за собственную обиду, но какъ судья, задавшись мыслью, что такъ поступить онъ долженъ и въ правѣ для того, чтобъ Десдемона «не обманула другихъ». Значитъ, но собственный эгоизмъ, а высшая идея правды руководитъ этимъ несчастнымъ, обманутымъ человѣкомъ, когда онъ совершаетъ свое преступленіе. Разница между героями обоихъ произведеній выясняется достаточно изъ этого сравненія, но однако если бъ Шекспиръ построилъ характеръ Отелло исключительно на тѣхъ душевныхъ мотивахъ, которые только-что приведены, то хотя онъ этимъ и снялъ бы съ него антипатичное клеймо, какое лежитъ на героѣ новеллы, но вмѣстѣ съ тѣмъ перешелъ бы въ другую крайность, превратя его тоже въ одностороннюю, шаблонную личность, въ которой не было бы необходимыхъ контрастовъ душевныхъ свойствъ, которые одни придаютъ изображаемой въ поэзіи личности жизненную силу и правду. Потому и въ характеръ Отелло Шекспиръ на ряду съ этими чертами ввелъ другія, имъ противоположныя, и при этомъ крайне интересно, что онъ ихъ заимствовалъ именно изъ тѣхъ антипатичныхъ свойствъ, какія мы видимъ въ героѣ новеллы, соткавъ такимъ образомъ личность Отелло изъ двухъ серій душевныхъ качествъ, не имѣющихъ ничего общаго. Дѣйствительно, если въ Шекспировомъ Отелло мы видимъ, съ одной стороны, человѣка твердаго и умѣющаго владѣть собой, то рядомъ съ этими, обнаруживающими строгую выдержку, качествами оказывается, что на него находятъ порой припадки бѣшенства, при которыхъ онъ не можетъ сладить съ своей кровью, которая душитъ его. Если честь и благородство составляютъ высшій идеалъ, къ которому онъ стремится, то этотъ же благородный человѣкъ доходитъ до низкаго шпіонства и подслушиванья у дверей. Если въ нѣкоторыя минуты онъ до того безгранично любитъ Десдемону, что готовъ простить и забыть ея воображаемый проступокъ, то въ другія минуты онъ, какъ самый низкій злодѣй, съ наслажденіемъ ждетъ, когда ее убьетъ и отмститъ за свою обиду. Наконецъ онъ доходитъ даже до того, что, позабывъ всю сдержанность и благородство, позволяетъ себѣ при постороннихъ ударить свою жену. Словомъ, человѣкъ-звѣрь какимъ-то страннымъ образомъ уживается въ немъ съ идеальнымъ человѣкомъ чести и благородства. Трудно, казалось, было найти психологическую почву, на которой могли бы вырасти рядомъ такія, совершенно противоположныя, душевныя свойства, не превратя лицо, къ которому они относились, въ пустую, бездушную куклу, грубо размалеванную по прихоти досужей фантазіи автора съ цѣлью поразить внѣшнимъ дешевымъ эффектомъ. Но однако всякій, прочитавшій драму, согласится, что Отелло не только не кажется искусственно сдѣланнымъ лицомъ, но, напротивъ, поражаетъ именно своей изумительной естественностью и правдой. Шекспиръ умѣлъ такимъ образомъ спаять и сгладить тѣ неровности, которыя неминуемо явились бы при соединеніи подобныхъ несоединимыхъ крайностей, и при этомъ интересно, что для достиженія такой, повидимому, трудной цѣли онъ не только не вдался въ придумываніе какихъ-либо хитросплетенныхъ психологическихъ комбинацій, но, напротивъ, разрѣшилъ весь вопросъ съ помощью самаго зауряднаго, оказавшагося подъ рукой, факта. Герой новеллы, изъ которой заимствованъ сюжетъ трагедіи, какъ извѣстно, мавръ. Если разсмотрѣть значеніе этого факта въ новеллѣ, то окажется, что все оно сводится развѣ только къ тому, чтобы удивить и поразить читателя страннымъ случаемъ, какъ красивая и благородная дѣвица могла полюбить такого совершенно неподходящаго къ ней человѣка. Но для Шекспира расовое отличіе Отелло отъ окружавшей его среды именно и послужило естественнымъ исходнымъ пунктомъ для того, чтобъ нарисовать самыми естественными и подходящими къ дѣлу красками тѣ отрицательныя, дурныя стороны его характера, чья коллизія съ хорошими и сдѣлалась основной идеей всей драмы. Южная, африканская кровь уже однимъ своимъ именемъ пробуждаетъ мысль о яромъ, необузданномъ темпераментѣ, а потому, взявъ въ герои такого человѣка, Шекспиръ тѣмъ самымъ получилъ право естественно скомбинировать въ немъ тѣ яркіе переходы отъ однихъ крайнихъ душевныхъ порывовъ къ другимъ, какіе мы въ немъ видимъ, при чемъ поступки его не только этимъ вполнѣ объяснялись, но еще и окрашивали всю его личность оригинальнымъ, поэтическимъ колоритомъ. Вдумываясь на основаніи вышесказаннаго въ сущность характера Отелло, мы придемъ къ выводу, что это былъ человѣкъ, одаренный отъ природы самыми лучшими свойствами. Онъ былъ храбръ, уменъ, благороденъ, довѣрчивъ, способенъ глубоко любить, цѣнилъ правду выше всего на свѣтѣ; но всѣ эти добрыя качества походили въ немъ на прекрасныя зданія, построенныя на вулканической почвѣ, подъ которой клокотала, какъ расплавленная лава, его кипучая, африканская кровь. Онъ, правда, помощью ума, воспитанья и умѣнья владѣть собой, успѣлъ смирить эту кровь до такой степени, что даже высоко цѣнился за это окружающими; но, разъ ядовитая, посторонняя сила подточила его сдержанность и заставила разбушеваться сжатую до того въ крѣпкихъ оковахъ лаву — неистовый ея потокъ, вырвавшись наружу, произвелъ взрывъ, въ которомъ разбилось въ дребезги все, что было хорошаго на поверхности. Умъ помрачился до безразсудства, благородство смѣнилось низостью, любовь превратилась въ ненависть, и — что всего ужаснѣе — все это дѣлалось съ мыслью, будто такъ и должно быть, будто законъ высшей справедливости повелѣвалъ поступить такимъ образомъ. Но, какъ ни поразительно вѣрна была эта, нарисованная великимъ поэтомъ, картина, онъ не оставилъ насъ подъ ея ужаснымъ впечатлѣніемъ и не заставилъ прійти къ безотрадному выводу, будто мы осуждены быть безусловными рабами нашихъ животныхъ инстинктовъ, и будто высокія, составляющія нашу славу и гордость, качества, какъ честь, любовь и стремленіе къ справедливости, не болѣе какъ красивыя декораціи, исчезающія при первомъ напорѣ низменныхъ плотскихъ силъ. Драма, напротивъ, показываетъ намъ, что если стеченіе зловредныхъ, постороннихъ силъ привело къ тому, что Отелло-звѣрь одержалъ верхъ надъ Отелло-человѣкомъ, то, когда истина открылась, Отелло-человѣкъ, въ свою очередь, свершилъ актъ правосудной казни надъ Отелло-звѣремъ; а всякій, безъ сомнѣнія, согласится, что видъ преступника, который добровольно самъ подвергаетъ себя заслуженному наказанію, вполнѣ примиряетъ насъ съ нимъ.
Такой взглядъ на Отелло опровергаетъ ходячее мнѣніе, будто главная идея драмы состоитъ въ изображеніи ревности, и что самъ Отелло — типическое изображеніе этой страсти. По натурѣ Отелло не только не ревнивъ, но, напротивъ, до излишка довѣрчивъ, т.-е. обладаетъ качествомъ, какъ разъ совершенно противоположнымъ названной страсти. Главная черта ревности въ томъ, что ревнивецъ если не самъ выдумываетъ, то, по крайней мѣрѣ, непремѣнно самъ раздуваетъ, до бѣшеныхъ размѣровъ, порой совершенно ничтожныя данныя для своихъ подозрѣній. Отелло же не только ничего не выдумываетъ самъ относительно доказательствъ предполагаемой невѣрности Десдемоны, но, напротивъ, идетъ во всѣхъ подозрѣніяхъ съ рабской покорностью лишь туда, куда указываетъ ему путь коварство Яго. Ревнивцы такъ не поступаютъ. Если искать типъ ревнивца въ произведеніяхъ Шекспира, то мы найдемъ его разработаннымъ вполнѣ въ другомъ лицѣ, а именно въ королѣ Леонтѣ изъ «Зимней сказки». Тотъ не только самъ придумываетъ предлогъ для своей ревности, но и упорствуетъ въ своей выдумкѣ, доходя почти до мономаніи, несмотря на здравомыслящія опроверженія окружающихъ. Такова именно бываетъ ревность. Конечно, отъ мукъ этого чувства не изъять и Отелло: повѣривъ въ измѣну Десдемоны, онъ страдаетъ, и страдаетъ жестоко; но такъ страдать будетъ всякій человѣкъ, потому что обмана со стороны любимой женщины не выдержитъ равнодушно никто. Сверхъ того, истинный ревнивецъ всегда замышляетъ отмстить тому, кого подозрѣваетъ, а объ Отелло было уже сказано, что при первой мысли объ измѣнѣ Десдемоны онъ не только не собирается ей мститъ, но, напротивъ, хочетъ добровольно съ нею разстаться. Мысль убійства зарождается въ немъ уже позднѣе, и онъ доходитъ до нея не столько вслѣдствіе ревности, сколько подъ вліяніемъ совершенно иныхъ душевныхъ мотивовъ, о которыхъ будетъ сказано дальше. Потому видѣть въ Отелло только ревнивца будетъ такою же ошибкой, какъ судить о темпераментѣ человѣка по какому-нибудь, хотя и характерному съ виду, но совершенно случайному его поступку. Убійство Десдемоны было именно такимъ поступкомъ. Ревность была тутъ только внѣшней формой, въ которой выразились совершенно иныя душевныя качества и побужденія, такъ что характеръ Отелло можно было бъ ясно нарисовать и при иной обстановкѣ. Предположимъ дѣйствительно, что возлѣ Отелло стояла бъ не обожаемая имъ женщина, но просто дорогой ему другъ, которому довѣрялъ онъ точно такъ же, какъ довѣрялъ Дездемонѣ. Если бъ Яго, руководясь завистью и злостью, оклеветалъ въ его глазахъ этого друга, то были бы готовы всѣ мотивы для того, чтобы дальнѣйшее поведеніе Отелло разыгралось совершенно по той же психологической программѣ, при чемъ идея ревности не была бы даже задѣта. Онъ точно такъ же былъ бы сначала глубоко огорченъ, точно такъ же потребовалъ бы отъ клеветника доказательствъ, которыхъ, по своей простотѣ и прямотѣ, не могъ бы придумать самъ. Затѣмъ его разбушевавшаяся африканская кровь точно такъ же помрачила бъ его разсудокъ до невозможности судить о томъ, что онъ видитъ и слышитъ, — а отсюда былъ уже одинъ шагъ, чтобы увидѣть въ предположенномъ измѣнникѣ преступника противъ человѣчества и чести и точно такъ же покарать его собственной рукой для того, чтобы онъ не обманулъ другихъ. Въ заключеніе же, когда обнаружилась бы истина, — пораженный своимъ поступкомъ Отелло могъ бы точно такъ же изречь справедливый приговоръ и себѣ, наказавъ себя, какъ онъ это сдѣлалъ и послѣ убійства Дездемоны. Конечно, такая фабула была бы слишкомъ блѣдна для постройки драматическаго произведенія, и Шекспиръ, основавъ изображеніе характера Отелло на любви къ женщинѣ, избралъ для выраженія своей мысли несравненно болѣе яркую и болѣе богатую поэтическими красками картину; но психологическая сторона дѣла была бы одна и та же въ обоихъ случаяхъ.
Поступательное развитіе характера Отелло въ драмѣ происходить совершенно согласно этому набросанному краткому очерку его личности. Въ обѣихъ сценахъ перваго дѣйствія мы видимъ человѣка, преобладающей чертой котораго являются сдержанность и величавое самообладаніе, т.-е., именно тѣ качества, помощью которыхъ онъ успѣлъ обуздать свой горячій темпераментъ. — «Оставьте ваши мечи, — спокойно говоритъ онъ разгорячившемуся старику Брабанціо: — вы добьетесь отъ меня, чего желаете, скорѣе вашими преклонными годами, чѣмъ оружіемъ». Затѣмъ вся сцена въ сенатѣ выдержана въ томъ же тонѣ. Его разсказъ о томъ, какимъ способомъ удалось ему покорить сердце Дездемоны, похожъ на торжественную, спокойную исповѣдь, въ чистосердечности которой не усомнились бы даже его враги. Самъ Брабанціо, услышавъ этотъ разсказъ, смиряется настолько, что обѣщаетъ не желать мавру зла, если Дездемона подтвердитъ правду его словъ, и хотя, прощаясь съ нимъ, дѣлаетъ свое зловѣщее предсказаніе, что, обманувъ отца, Десдемона обманетъ и мужа, но язвительность этихъ словъ относится уже не къ нему, а къ дочери. Самъ Отелло сдержанъ до того, что даже это оскорбительное замѣчаніе о любимой женщинѣ пропускаетъ безъ возраженія, отвѣтивъ только, что вѣритъ Десдемонѣ, какъ собственной душѣ. Совершенно такимъ же является Отелло и въ первыхъ сценахъ слѣдующаго дѣйствія, на островѣ Кипрѣ, при чемъ къ его величаво-спокойной увѣренности присоединяется еще выраженіе величайшей любви къ Десдемонѣ. Онъ счастливъ до того, что, захлебываясь отъ восторга, не можетъ даже выразить своего блаженства въ связной рѣчи. Затѣмъ является онъ, какъ сознающій свою силу начальникъ, грозно и властно унимающій возникшую ссору между Кассіо и Монтано. Въ сценѣ этой проскользаетъ одна, на первый взглядъ незамѣтная, черта, но которая имѣетъ громадное значеніе для дальнѣйшаго объясненія его характера. Когда усмиренные противники передаютъ ему въ безсвязныхъ рѣчахъ, изъ-за чего произошла ссора, Отелло въ первыя минуты выслушиваетъ ихъ спокойно и сдержанно; но затѣмъ, видя, что отъ нихъ не добьешься толку, вдругъ вспыливъ, обрываетъ ихъ словами: — «нѣтъ! я клянусь, что кровь во мнѣ готова одолѣть всю сдержанность!» Въ этой фразѣ — ключъ къ уразумѣнію всего характера Отелло, и въ ней, какъ въ миніатюрѣ, отражается картина того психологическаго построенія, на которомъ основана вся катастрофа драмы. Хладнокровно и разумно разсуждающій до поры, до времени, онъ, разъ вспыливъ, ужъ не можетъ себя сдержать. Вспышка эта, впрочемъ, длится одинъ лишь мигъ и проходитъ на этотъ разъ безслѣдно. Въ слѣдующей сценѣ, когда Десдемона проситъ за Кассіо, Отелло является попрежнему спокойнымъ и увѣреннымъ съ своемъ счастьѣ человѣкомъ, но вслѣдъ затѣмъ наступаетъ знаменитое объясненіе съ Яго, составляющее кульминаціонный пунктъ всей драмы, послѣ чего Отелло-звѣрь, неудержимо возставъ, подавляетъ Отелло-человѣка. О ясности и законченности этой сцены не зачѣмъ распространяться, такъ какъ все въ ней понятно и безъ объясненій, но нельзя не сказать нѣсколькихъ словъ о томъ неподражаемомъ искусствѣ, съ какимъ эта сцена ведена. Въ этомъ отношеніи съ нею можетъ быть сравнена только другая, не менѣе извѣстная сцена изъ «Юлія Цезаря», когда Антоній помощью хитрѣйше сплетенной сѣти послѣдовательныхъ убѣжденій и выводовъ склоняетъ на свою сторону, какъ послушныхъ дѣтей, толпу бушующихъ римлянъ. Что сдѣлалъ Антоній въ этой сценѣ съ римлянами, то удается сдѣлать не менѣе, чѣмъ онъ, хитрому Яго съ Отелло. Каждое его слово, каждый шагъ разсчитаны совершенно сообразно характеру Отелло, а потому и немудрено, что послѣдній съ его прямымъ, но ограниченнымъ умомъ попадаетъ въ разставленную ему западню, какъ рыба въ сѣть. Человѣкъ прямой и человѣкъ дѣла по преимуществу, Отелло инстинктивно не выноситъ ничего загадочнаго и скрытаго, требуя во всемъ фактическихъ, ясныхъ доказательствъ. И вотъ хитрый, какъ бѣсъ, и знающій эту сторону своего господина Яго начинаетъ именно съ того, что бросаетъ въ его душу сѣмя подозрѣнія на что-то загадочное и невѣдомое, разсчитывая возбудить тѣмъ на первый разъ лишь его вниманіе и безпокойство. — «Нехорошо», — произноситъ онъ какъ бы вскользь и про себя, улучивъ мигъ, чтобы Отелло услышалъ это слово какъ разъ въ ту минуту, когда Десдемона разговариваетъ съ Кассіо. Само по себѣ слово это не имѣло бы никакого значенія и прошло безслѣдно, если бъ возбужденное имъ въ Отелло вниманіе не усилилось уже въ значительной степени слѣдующимъ вопросомъ Яго о томъ, былъ ли Кассіо повѣреннымъ Отелло въ его любви? Быстро заведя затѣмъ разговоръ о ревности, Яго закладываетъ этимъ новый камень въ фундаментъ своей интрига и вмѣстѣ съ тѣмъ вывѣдываетъ, какъ смотритъ на этотъ вопросъ Отелло, изъ чьего отвѣта мы узнаёмъ то, о чемъ было уже сказано выше, а именно, что Отелло не только не ревнивъ по натурѣ, но, напротивъ, смотритъ на эту страсть совершенно спокойно и здравомысляще. Онъ объявляетъ прямо, что сомнѣваться и подозрѣвать не въ его натурѣ, и что, въ случаѣ чего, онъ потребовалъ бы ясныхъ доказательствъ, а получа ихъ, умѣлъ бы вырвать изъ сердца ревность вмѣстѣ съ любовью. Но однако рядомъ съ этимъ спокойствіемъ въ рѣчахъ его и сужденіяхъ уже очень можно замѣтить, что загадочные полунамеки Яго успѣли обезпокоить Отелло настолько, что онъ хочетъ во что бы то ни стало узнать его затаенную мысль. Но опять-таки онъ хочетъ это узнать не вслѣдствіе ревности, а единственно по своей любви къ правдѣ. И вотъ тутъ-то Яго, приготовивъ, какъ должно, почву, и наноситъ ему первый, рѣшительный и неотразимый ударъ. — «Ваша жена, — говоритъ онъ: — лгала отцу, рѣшившись отдаться вамъ; предъ вами жъ притворялась испуганной, тогда какъ вы были ей въ этотъ мигъ дороже всего на свѣтѣ». Ударъ грома не могъ бы поразить человѣка съ характеромъ Отелло болѣе, чѣмъ поразило его это открытіе! И немудрено: вѣдь онъ искалъ во всемъ фактовъ и вѣрилъ имъ однимъ; такъ вотъ же ему фактъ, и притомъ до того ясный и несомнѣнный, что можно только удивляться, какъ онъ не видѣлъ его до сей поры самъ. Конечно, болѣе благоразумный человѣкъ не только не увидѣлъ бы въ подобномъ поступкѣ Десдемоны ничего дурного, но даже былъ бы имъ польщенъ, увидя въ немъ лишь невинную, кокетливую хитрость любящей женщины, направленную къ тому, чтобы во что бы то ни стало принадлежать любимому человѣку. Но прямолинейный и ограниченный разсудокъ Отелло былъ, къ несчастью, лишенъ способности видѣть въ фактахъ что-нибудь болѣе ихъ прямого значенія. Въ словахъ Яго онъ увидѣлъ ясно только то, что Десдемона способна лгать и обманывать, и этого одного было уже достаточно, чтобы надломить его прежнюю въ нее увѣренность даже независимо отъ вопроса, вѣрна ли она ему лично. Прежняя твердыня расшаталась настолько, что осаждающій врагъ могъ уже поражать ее такими ударами, которые не произвели бы прежде никакого дѣйствія. Но Яго настолько уменъ и остороженъ, что не рѣшается еще окончательно вскрыть карты и обвинить Десдемону безусловно. Онъ совѣтуетъ только подозрительный присмотръ, зная хорошо, что для прямой и честной души Отелло такой образъ дѣйствія будетъ пыткой, въ которой онъ обезсилѣетъ окончательно. Ловко бросивъ два-три намека на неравность брака съ Десдемоной, онъ оставляетъ Отелло одного, видя хорошо, что зажженный имъ огонь разгорится и самъ. И огонь разгорается дѣйствительно. Оставшись одинъ, Отелло начинаетъ съ того, что напрягаетъ всѣ усилія своего хотя и свѣтлаго, но ограниченнаго ума на то, чтобъ разрѣшить и уяснить себѣ роковой вопросъ. Но — увы! — вопросъ этотъ дѣлается мертвой петлей, которая стягивается тѣмъ сильнѣе, чѣмъ больше онъ въ ней бьется. Поднятыя Яго мысли встаютъ въ его душѣ съ новой силой. Да! онъ черенъ! онъ старъ! венеціанки развратны! страсть Десдемоны къ нему дѣйствительно могла быть лишь минутнымъ извращеніемъ вкуса — вотъ страшные призраки, осаждающіе со всѣхъ сторонъ его душу. Конечно, здравый смыслъ долженъ былъ бы, повидимому, ему шепнуть, что все это, можетъ-быть, такъ, а можетъ-быть, и не такъ; но здравый его смыслъ въ эту минуту началъ уже отступать предъ напоромъ новаго врага, опаснаго не меньше, чѣмъ Яго, и врагъ этотъ былъ именно та расходившаяся африканская кровь, предъ чьимъ бурнымъ натискомъ глохла въ душѣ Отелло всякая способность смотрѣть правильно на предметы. Когда Яго послѣ небольшой вводной сцены о потерянномъ платкѣ возвращается вновь, то находитъ Отелло уже совершенно подъ аффектомъ этой бушующей крови. — «Прочь съ глазъ! уйди! ты растянулъ меня на дыбѣ пытки! докажи мнѣ ея развратъ! докажи такъ, чтобъ тѣнь сомнѣнья исчезла въ глазахъ моихъ! — кричитъ Отелло-человѣкъ, не будучи въ силахъ сдержать приступовъ Отелло-звѣря. — Докажи! иначе самъ увидишь, что ждетъ тебя!»… Но Яго не такой человѣкъ, чтобъ испугаться подобныхъ угрозъ. Разыгравъ съ притворнымъ достоинствомъ роль оскорбленной невинности, онъ уже прямо обвиняетъ Десдемону въ развратѣ, подкрѣпивъ свой доносъ совершенно выдуманнымъ и не имѣющимъ ни тѣни реальной почвы разсказомъ о снѣ Кассіо. Онъ знаетъ, что почва, на которую падаютъ на этотъ разъ его слова, подготовлена такъ хорошо, что всякое брошенное въ нее сѣмя непремѣнно дастъ хорошій побѣгъ. И цѣль его достигается вполнѣ. Отелло забываетъ все прошлое и убѣждается въ винѣ Десдемоны безусловно. — «Кровь, Яго. Кровь!» — восклицаетъ онъ, освѣщая этой краткой фразой весь свой характеръ[2]. Въ душѣ его съ этой минуты водворяется именно тотъ хаосъ, который онъ въ предыдущей сценѣ призывалъ на себя въ случаѣ, если разлюбитъ Десдемону. Иная драма могла бы съ достаточной ясностью кончиться даже этой сценой. Чего, въ самомъ дѣлѣ, ждать болѣе? Звѣрь одолѣлъ человѣка: Отелло забылъ все прежнее и хочетъ только мстить за свой позоръ! Ударъ кинжала подозрѣваемой преступницѣ могъ бы правильно закончить выведенное положеніе даже съ фактической стороны. Но Шекспиръ не оставлялъ своихъ излюбленныхъ героевъ такъ скоро. Изображая какое-нибудь глубокое психологическое состояніе, онъ не останавливался, пока не исчерпывалъ его до дна и не согласовалъ его внѣшнихъ проявленій съ требованіями внутренней правды и естественности, вызываемыхъ характеромъ изображаемыхъ лицъ и тѣмъ положеніемъ, въ которомъ они находились. Такъ и въ настоящемъ случаѣ: какъ ни страшенъ былъ ударъ, сразившій Отелло, и какъ ни явно поставилъ онъ его въ жизни на новую, сравнительно съ прежней, дорогу, но все-таки Отелло не былъ такимъ пустымъ и увлекающимся человѣкомъ, чтобы порвать съ прошлымъ такъ скоро и навсегда. Это прошлое вросло въ его душу слишкомъ крѣпкими корнями, чтобы можно было вырвать ихъ безъ боли и долгой, тяжкой борьбы. И вотъ мы видимъ, что ясновидящій поэтъ наполняетъ остальную часть драмы именно этой борьбой, которую ведутъ между собой Отелло-рыцарь съ Отелло — африканскимъ тигромъ, — борьбой ужасной, долго склоняющейся то на ту, то на другую сторону, прежде чѣмъ одна изъ нихъ успѣваетъ одолѣть. Какъ ни увѣренъ былъ, повидимому, Отелло въ виновности Десдемоны послѣ своего разговора съ Яго, но все-таки ему по самому складу его характера надо было убѣдиться въ этой виновности изъ ясныхъ и прямыхъ фактовъ. А какъ было это сдѣлать? Быть сыщикомъ онъ не умѣлъ по своей прямотѣ и довѣрчивости, а сверхъ того гдѣ жъ было взять факты, когда они не существовали? И вотъ онъ начинаетъ напрягать всѣ свои силы, чтобы добыть эти факты и убѣдиться въ своемъ подозрѣніи. Онъ то грозно, и притомъ, надо прибавить, совершенно неумѣло, подвергаетъ допросу Десдемону; то обращается съ тѣмъ же къ Эмиліи, удивляясь въ своемъ младенческомъ простодушіи, что эта женщина можетъ лгать, тогда какъ онъ самъ видѣлъ ее склоняющей, подобно другимъ, колѣни для молитвы. Порой онъ доходитъ даже до положительно неблагородныхъ поступковъ, идущихъ совершенно въ разрѣзъ съ его прямой и честной душой. Такъ, онъ соглашается, по предложенію Яго, унизиться до подслушиванья у дверей и наконецъ позволяетъ себѣ въ порывѣ злости даже публично ударить Десдемону. Но рядомъ съ этими недостойными выходками безпрестанно проглядываетъ въ немъ и прежній любящій, благородный Отелло. Вспоминая о достоинствахъ Деедемоны и о своей прежней къ ней любви, онъ рыдаетъ, какъ малый ребенокъ. — «О! если бъ я забылъ навѣкъ объ этомъ платкѣ! Онъ кружится надъ моей памятью, какъ воронъ надъ зачумленнымъ домомъ!.. Но она! вѣдь что это за женщина! прелесть! сокровище!.. Какой у ней былъ милый, благосклонный характеръ!» — таковы восклицанья, вырывающіяся у него безпрестанно рядомъ съ порывами злобы и бѣшенства. Порой въ немъ мелькаютъ даже какъ будто прежняя сдержанность и умѣнье владѣть собой, но въ какомъ страшномъ, измѣнившемся видѣ являются теперь эти качества! — «Ого, горяча эта ручка, — говоритъ онъ, гладя руку Десдемоны. — Недурно бы смирить такую ручку строгимъ покаяньемъ, веригами, молитвой и постомъ!» Въ этихъ словахъ чудится тигръ, пріостановившійся на минуту, чтобъ вѣрнѣе прыгнуть на добычу. Или далѣе, когда, истощивъ надъ Десдемоной всѣ свои угрозы и требованія сознаться, онъ вдругъ съ ледяной ироніей произноситъ: — «Ну, если такъ, тогда прошу, синьора, меня простить! А я вѣдь принялъ васъ за ту развратную венеціанку, что вышла за Отелло!» Въ обоихъ случаяхъ предъ нами сдерживающійся и владѣющій собою человѣкъ, но всякому видно и понятно, какія чувства бушуютъ и клокочутъ въ немъ подъ этой наружной сдержанностью. Словомъ, на какую бы сцену ни обратили мы вниманіе послѣ рокового разговора съ Яго, вездѣ увидимъ, что въ сердцѣ Отелло идетъ борьба на смерть двухъ противоположныхъ началъ его характера, — борьба страшная и безпощадная, напоминающая бой двухъ титановъ. Такія душевныя потрясенія не могутъ проходить безслѣдно, особенно въ натурахъ съ кипучей кровью и не очень глубокимъ разсудкомъ. Природа нерѣдко отмщаетъ за такое насиліе, доводя подобныхъ людей если не до полнаго бѣшенства, то по крайней мѣрѣ до сходныхъ съ нимъ припадковъ, и мы видимъ, что поэтъ-психологъ не упустилъ въ изображеніи личности Отелло и этой характерной естественной черты. Послѣ одного изъ разговоровъ, въ которомъ Яго умышленно язвитъ его самыми болѣзненными уколами, онъ подвергается припадку падучей болѣзни[3], послѣ чего умъ его положительно дѣлается менѣе яснымъ, чѣмъ былъ прежде, что видно, во-первыхъ, изъ безсвязности и нелѣпости нѣкоторыхъ его рѣчей и поступковъ (такъ, напримѣръ, послѣ этого припадка онъ позволяетъ себѣ ударитъ Десдемону), главнѣйше же изъ того, что съ этой минуты онъ подпадаетъ вліянію Яго окончательно и начинаетъ слушаться его во всемъ, какъ малый ребенокъ. Прямой переходъ отъ этого душевнаго состоянія къ окончательной катастрофѣ убійства Десдемоны могъ бы опять совершенно естественно заключить всю драму; но, неистощимый въ изслѣдованіи человѣческаго сердца, поэтъ подноситъ намъ новую неожиданность. Если бъ Отелло убилъ Десдемону въ порывѣ злобы и бѣшенства, то этимъ обнаружилась бы полная побѣда Отелло-звѣря надъ Отелло-человѣкомъ, и потому такой поступокъ затемнилъ бы въ нашихъ глазахъ свѣтлую сторону его личности, чего Шекспиръ, видимо, хотѣлъ избѣжать. Вслѣдствіе этого предстояло провести Отелло еще черезъ новый душевный фазисъ, болѣе мягкій и болѣе симпатичный. Слѣдя за развитіемъ пережитыхъ Отелло душевныхъ состояній, мы видѣли, что, несмотря на всю жажду мести своей воображаемой оскорбительницѣ, онъ и прежде, по врожденному ему благородству, не хотѣлъ дѣйствовать зря и искалъ всѣми силами доказательствъ ея проступка. Точно такъ и теперь, когда доказательства эти были, въ его глазахъ, найдены, и месть его могла казаться оправданной, онъ, по тому же самому благородству, инстинктивно отвращался отъ мысли быть палачомъ и убійцей беззащитной жертвы. Но что жъ оставалось дѣлать? Плотскій инстинктъ разбушевавшейся крови вопіялъ слишкомъ сильно, чтобы остановиться и проститъ, какъ это Отелло собирался сдѣлать прежде, а потому надо было найти какой-нибудь компромиссъ, чтобъ выйти изъ этой дилеммы. И Отелло его нашелъ. Переживъ цѣлую бурю самыхъ противорѣчивыхъ ощущеній, толкавшихъ его то на поступки гнѣва и злобы, то, наоборотъ, на мысли любви и примиренія, онъ наконецъ остановился и успокоился на оригинальномъ въ высшей степени заключеніи, рѣшивъ, что онъ не убійца и палачъ, а судья, и что Дездемона не простая оскорбительница его чести, а преступница противъ всего человѣчества и потому должна быть наказана для того, чтобъ не обманула другихъ! Вотъ чѣмъ онъ вздумалъ прикрыть и оправдать въ собственныхъ глазахъ свою жажду крови и мести! Во всякомъ другомъ, болѣе развитомъ и умномъ человѣкѣ такой выводъ бросился бы въ глаза своей іезуитской казуистикой, но вѣдь Отелло былъ взрослый ребенокъ, неспособный много разсуждать, а потому и рѣшеніе его отнюдь не можетъ быть заподозрѣно въ неискренности. Онъ ему повѣрилъ самъ и на немъ успокоился, не подозрѣвая, что оно было только прикрышкой для его злыхъ, плотскихъ инстинктовъ. При такомъ взглядѣ становится понятно то спокойствіе и та, даже какая-то величавая, торжественность, которыми проникнутъ его знаменитый монологъ пятаго дѣйствія (предъ сценой убійства), начинающійся загадочными на первый взглядъ словами: «Причина есть» (it is the cause), — словами, которыя, въ сущности, очень просто объясняются его сознаніемъ, что онъ наконецъ нашелъ причину, оправдывающую его рѣшимость убить Десдемону[4].
Разсматривая этотъ новый психологическій шагъ въ развитіи характера Отелло, поистинѣ не знаешь, чему больше дивиться: тому ли тончайшему знанію человѣческаго сердца, какое обнаружилъ авторъ, или тому искусству, съ какимъ онъ изъ безчисленнаго арсенала различныхъ сердечныхъ движеній и помысловъ умѣлъ выбирать именно тѣ, которые болѣе умѣстно и гармонично разрѣшали положенія, въ какія были поставлены его герои. Если убійство Десдемоны въ припадкѣ гнѣва и бѣшенства произвело бы тяжелое, антипатичное впечатлѣніе, то теперь, когда убійца являлся хотя и ослѣпленнымъ, но все-таки увѣреннымъ въ своей правотѣ человѣкомъ, мы поневолѣ относимся къ нему съ большей мягкостью. Что же до психологическаго значенія этого факта, то нужно ли говорить, до какой степени оно естественно и общечеловѣчно? Кто изъ людей (безъ всякаго исключенія), смутно сознавая свою неправоту или эгоистическое побужденіе къ какому-нибудь поступку, не искалъ оправдать себя какимъ-нибудь самымъ натянутымъ объясненіемъ, перенося свою вину на что-нибудь другое, и кто, подобно Отелло, не успѣвалъ этимъ способомъ оправдаться иной разъ въ собственныхъ глазахъ, спокойно убѣждаясь, что такъ должно было случиться, и, слѣдовательно, горевать не о чемъ? Склонность къ подобному выводу такъ проста, такъ присуща всѣмъ людямъ и вмѣстѣ съ тѣмъ такъ обыденна, что въ настоящемъ случаѣ остается только изумляться, какими малыми, находящимися, такъ сказать, подъ руками средствами пользовался Шекспиръ для разрѣшенія труднѣйшихъ и, повидимому, совершенно безысходныхъ психологическихъ положеній, возникавшихъ предъ нимъ на пути его творчества!
Сцена убійства и слѣдующій затѣмъ финалъ драмы, когда несчастный преступникъ со ступеньки на ступеньку падаетъ съ вершины созданнаго имъ зданія своей воображаемой правоты, исполнена такихъ изумительнѣйшихъ и тончайшихъ психологическихъ движеній, что для анализа ихъ не достало бы мѣста въ предѣлахъ настоящей статьи, а сверхъ того, они понятны сами собой до прозрачности. Потому, не распространяясь объ этомъ предметѣ, остается сказать въ заключеніе нѣсколько словъ о послѣдней сценѣ самоубійства Отелло, гдѣ есть одна подробность, не разъ возбуждавшая вниманіе критики и даже казавшаяся многимъ комментаторамъ излишней. Вопросъ въ томъ, для чего Отелло, вонзая въ свою грудь кинжалъ, вспоминаетъ при этомъ, какъ онъ точно такъ же убилъ въ Алеппо одного турка, чья исторія не имѣетъ ровно ничего общаго съ его собственнымъ положеніемъ? Вникнувъ однако въ душевное состояніе Отелло въ эту минуту, можно найти въ его предсмертныхъ словахъ глубокій и вѣрный смыслъ. Разбирая то, что онъ чувствуетъ и говоритъ въ послѣдніе полчаса своей жизни, послѣ того, какъ невинность Десдемоны была обнаружена, можно безъ труда замѣтить, что преобладающимъ чувствомъ является въ немъ презрѣніе къ себѣ, какъ къ гнуснѣйшему преступнику и злодѣю. Онъ не видитъ себѣ оправданія ни съ какой стороны; сравниваетъ свою душевную черноту съ чистой невинностью Десдемоны, обрекаетъ себя прямо власти адскихъ демоновъ и вообще страдаетъ до того, что даже смерть считаетъ не наказаньемъ, а счастьемъ и блаженствомъ. Понятно потому, что, рѣшивъ искупить казнью свой проступокъ, онъ хочетъ, чтобъ эта была не та благородная казнь, которую правый въ душѣ человѣкъ встрѣчаетъ, гордо поднявъ голову, но, напротивъ, казнь унизительная, падающая на преступника позоромъ и стыдомъ. Убивъ себя съ гордымъ достоинствомъ, Отелло приравнялся бы къ благороднымъ самоубійцамъ, какими, напримѣръ, были Брутъ или Катонъ; но онъ ищетъ именно противоположнаго; и вотъ, подъ этимъ-то настроеніемъ, ему приходитъ на память случай, когда онъ своей рукой убилъ человѣка не въ честномъ бою или распрѣ, а, напротивъ, съ чувствомъ презрѣнія и ненависти; убилъ обрѣзанца-собаку, оскорбившаго его отечество и тѣмъ нанесшаго самый чувствительный ударъ его самолюбію и чести. Мысль приравнять себя къ этому презрѣнному существу невольно приходить ему въ голову. Такимъ образомъ средство усугубить муку казни найдено, и мы видимъ, что несчастный, заблудшій человѣкъ дѣйствительно караетъ себя жестоко, караетъ, гнушаясь самимъ собой и громко заявляя всѣмъ о своемъ добровольномъ уничиженіи.
Какъ ни искусно вообще создавалъ Шекспиръ въ своихъ драмахъ характеры и положенія вторыхъ лицъ для общей группировки картины и для выясненія главныхъ характеровъ, но нигдѣ искусство это не выказалось, можетъ-быть, съ такой геніальной силой, какъ въ настоящей пьесѣ. Отелло, Десдемона и Яго составляютъ въ этой трагедіи до того цѣлостно и гармонически слитое тріо, что въ характерахъ ихъ нельзя ни прибавить ни убавить ни одной черты безъ нарушенія общаго плана пьесы какъ въ психологическомъ его замыслѣ, такъ равно и въ выведенныхъ фактахъ. Такъ, если-бъ поэтъ придалъ Десдемонѣ нѣсколько болѣе энергіи и иниціативы въ сопротивленіи злу, что мы видимъ, напримѣръ, въ Иможенѣ (въ «Цимбелинѣ»), то она не покорялась бы такъ пассивно всему, что происходило кругомъ, и навѣрно сумѣла-бъ спасти себя и оправдаться. Съ другой стороны, если-бъ Отелло былъ хотя немного способнѣе здраво мыслить и заключать, то онъ тоже не попалъ бы такъ легко въ разставленную ему чужой злостью сѣть. А наконецъ, если бы Яго былъ хотъ на волосъ способенъ чувствовать добро, то, мстя Отелло, онъ долженъ былъ бы естественно остановиться предъ мыслью губить ни въ чемъ невинную Десдемону, чьимъ совершенствамъ отдавалъ въ душѣ справедливость самъ, хотя и цинически отрекался отъ этого въ разговорахъ съ другими. Этихъ трехъ примѣровъ достаточно для объясненія вышеприведенной мысли; но, кто пожелаетъ, можетъ прослѣдить эти три характера и въ другихъ ихъ положеніяхъ, при чемъ навѣрно, согласится, что дѣйствительно трудно было придумать болѣе искусно сплетенную комбинацію различныхъ душевныхъ свойствъ и качествъ, соединяющихся въ характерахъ этихъ трехъ лицъ и въ то же время дающихъ вполнѣ достаточный необходимый матеріалъ для развитія и развязки драмы именно по тому плану, въ какомъ она была задумана.
Если взглянуть на характеры Яго и Десдемоны съ общей, абстрактной точки зрѣнія, то мы увидимъ, что въ нихъ олицетворяются два противоположныя, присущія человѣческой натурѣ, инстинктивныя стремленія: одно къ доброму, другое-жъ къ дурному. Десдемона олицетворяетъ въ себѣ первое, Яго — второе. Преобладающее свойство характера Десдемоны — душевная чистота, стоящая на такой высотѣ, что до ноя не можетъ досягнуть даже мысль о какомъ-либо порочномъ поступкѣ. При этомъ самую привлекательную, чарующую черту этой чистоты составляетъ то, что она развилась въ Десдомонѣ отнюдь не вслѣдствіе сознательной, нравственной надъ собой работы, но присуща ея натурѣ такъ же, какъ цвѣтъ глазъ или волосъ. Отсюда становится понятнымъ, почему, защищенная отъ всякаго дурного помысла лично, Десдомона въ то же время вовсе не представляется однимъ изъ тѣхъ дѣланныхъ нравственныхъ совершенствъ, которыя, ревниво охраняя свои, доставшіяся имъ трудомъ и усиліемъ, хорошія качества, отплачиваютъ за тотъ трудъ и тѣ усилія громкимъ выраженіемъ порицанія и прозрѣнія ко всему, что дурно и порочно. Напротивъ, Десдомона прекрасно сознаётъ, что дурное существуетъ въ жизни на ряду съ добрымъ, но она относится къ нему съ снисходительной мягкостью, какъ къ вещи, которая существуетъ гдѣ-то очень далеко и потому ей совершенно чужда. Такъ, наслушавшись циническихъ сарказмовъ Яго надъ женщинами, она вовсе не думаетъ вступать съ нимъ въ споръ и защищать женщинъ, но просто ограничивается замѣчаніемъ: — «Фи, какой несостоятельный выводъ! не слушай его, Эмилія, хотя онъ тебѣ и мужъ». Равно въ 8-й сценѣ IV-го дѣйствія, когда не очень разборчивая въ нравственныхъ принципахъ Эмилія откровенно высказываетъ ей свои, болѣе чѣмъ либеральные взгляды на супружескую вѣрность, Досдомона тоже не приходить ни въ ужасъ, ни въ негодованіе, но просто и прямо заявляетъ лишь свое искреннее убѣжденіе, что сама она никогда не поступила бы такимъ образомъ. Въ обоихъ этихъ случаяхъ мы видимъ женщину, можетъ-быть, не обладающую достаточной силой и энергіей для прямой борьбы со зломъ, но въ то же время настолько чистую и непорочную по натурѣ, что ей этой силы и не нужно, такъ какъ соблазнъ на дурной поступокъ не можетъ придти ей даже въ голову. Но зато эта самая чистота и это отсутствіе оружія для борьбы со зломъ сдѣлались и главной причиной ея погибели, когда сѣть зла и коварства охватила ее извнѣ. Изъ этой сѣти она не могла вырваться и погибла въ ней, какъ нѣжный безсильный ребенокъ. Сравненіе Десдемоны съ ребенкомъ дѣлаетъ самъ Шекспиръ, когда, послѣ перваго серьезнаго ея столкновенія съ Отелло (д. IV, сц. 2), заставляетъ ее произносить трогательныя слова: — «Ужъ вѣрно въ чемъ-нибудь я провинилась! но лучшимъ средствомъ исправлять дѣтей всегда бывала кротость! Такъ почему-жъ меня не побранилъ онъ съ кротостью? вѣдь я, сказать по правдѣ, совсѣмъ дитя!» — Все ея дальнѣйшее поведеніе дѣйствительно напоминаетъ бѣднаго ребенка, не понимающаго, за что его обидѣли, и не имѣющаго никакихъ средствъ, чтобъ утѣшить себя и защитить. Все, что она для этого придумываетъ, не имѣетъ рѣшительно никакого реальнаго значенія и носить характеръ дѣтской неумѣлости, или, еще скорѣе, дѣтскихъ граціозныхъ игрушекъ. Такъ, она то велитъ Эмиліи покрыть свою постель вѣнчальной простыней, вѣря, что въ этомъ средствѣ заключается талисманъ для возвращенія счастья прежнихъ дней, то напѣваетъ печальную пѣсенку про сиротку Барбару, въ чьей судьбѣ видитъ свою собственную. Безпомощная и убитая во всемъ, она не находитъ въ себѣ твердости даже на то, чтобъ съ мужествомъ встрѣтитъ смерть, и умираетъ съ отчаянной мольбой и крикомъ объ отсрочкѣ страшной минуты хотя на одно мгновенье. Но однако ошибется тотъ, кто, на основаніи этой черты, сочтетъ Десдемону безхарактерной или малодушной. Ея твердость и рѣшительность высказываются слишкомъ достаточно въ первой части драмы, когда она не задумывается порвать даже семейныя связи для того, чтобъ твердо и безповоротно пойти хоть на край свѣта за человѣкомъ, котораго сочла лучшимъ изъ людей и полюбила навѣки. Сопоставляя эти, повидимому, разнорѣчивыя черты ея характера, можно однако ихъ сблизить и объяснить. Сотканная вся изъ добра и чистоты, Десдемона съ достоинствомъ и самостоятельно отвѣчала на жизненные вопросы, пока была окружена точно такой же хорошей, чистой атмосферой; но, разъ эта атмосфера измѣнилась, она не вынесла ея ядовитаго прикосновенія и погибла, какъ погибаетъ вынесенный на морозъ цвѣтокъ, который по самой своей натурѣ могъ расти только въ тепломъ климатѣ. Такая несостоятельность цвѣтка, конечно, обличаетъ его нѣжность и, пожалуй, слабость, но едва ли кто-нибудь назоветъ это свойство недостаткомъ. Всему на свѣтѣ свое мѣсто. Если тропическій цвѣтокъ безсильно гибнетъ на морозѣ, то не надо забывать, какую роскошь и какую силу проявляетъ онъ, поставленный въ соотвѣтствующую ему среду. Такова и Десдемона. Пришедшая извнѣ бѣда, правда, подкосила ея силы для самозащиты, но нимало не исказила ея идеальной чистоты и незлобивости, что прекрасно доказывается ея предсмертными словами, въ которыхъ, вмѣсто желанія мести своему убійцѣ, она не только лепечетъ слова любви и прощенія, но хочетъ его же оправдать, обвиняя сама себя въ своей смерти.
Яго, какъ нравственный типъ, представляетъ діаметральную противоположность съ Десдемоной. Если въ ней преобладающей чертой является инстинктивное стремленіе къ добру и отвращеніе отъ всего, что грязно и порочно, то Яго, наоборотъ, чувствуетъ себя въ своей сферѣ только въ томъ случаѣ, если можетъ сдѣлать кому-нибудь непріятность и зло. Не должно, впрочемъ, думать, что Яго — мелодраматическій злодѣй, въ которомъ авторъ нагромоздилъ бездну пороковъ, съ намѣренной цѣлью усилить задуманное впечатлѣніе. Разсмотрѣвъ подробно этотъ, повидимому, самый односторонній изъ Шекспировыхъ характеровъ, мы увидимъ, что Шекспиръ и въ этомъ случаѣ остался вѣренъ своему всегдашнему правилу изображать людей такими, какими они являются и дѣйствуютъ въ жизни, отзываясь на то или другое житейское обстоятельство совершенно согласно тому психологическому матеріалу, изъ которыхъ соткано ихъ нравственное существо. Бѣднякъ, обездоленный судьбой и поставленный въ необходимость собственными трудами пробивать дорогу къ счастью, но въ то же время очень умный и наглый, Яго хорошо сознавалъ свое умственное превосходство надъ многими изъ своихъ товарищей, которыхъ судьба побаловала болѣе, чѣмъ его. Отсюда въ немъ естественно должна была развиться зависть къ этимъ баловнямъ фортуны; если-жъ прибавить, что, поставивъ его въ такое положеніе, судьба въ то же время сдѣлала его безсердечнымъ и злымъ по натурѣ, то мы получимъ вполнѣ готовый матеріалъ для того, чтобъ Яго дѣйствовалъ и поступалъ именно такъ, какъ это изображено въ драмѣ. Отелло приблизилъ его къ себѣ и сдѣлалъ своимъ довѣреннымъ лицомъ. Во всякомъ другомъ, не лишенномъ чувства чести и благородныхъ побужденій, человѣкѣ, такой фактъ вызвалъ бы чувство любви и благодарности къ своему благодѣтелю. Но люди, подобные Яго, разсуждаютъ иначе. Чувство чести и доброе имя по его взглядамъ пустые звуки, которые пріобрѣтаются и теряются даромъ, безъ всякихъ съ нашей стороны трудовъ и усилій; а что до полученнаго имъ, благодаря Отелло, положенія, то онъ слишкомъ хорошо чувствовалъ свое надъ Отелло умственное превосходство, а потому, вмѣсто благодарности, былъ скорѣй способенъ злиться на судьбу за то, что она совершенно даромъ вынесла на верхъ чести этого «толстогубаго, черномазаго мавра», тогда какъ онъ, болѣе умный и способный Яго, обязанъ оставаться его жалкимъ прихвостнемъ. А тутъ подоспѣло новое, раздражающее обстоятельство. Недальновидный мавръ обошелъ Яго повышеніемъ и совершенно безтактно предпочелъ ему человѣка, далеко не обладавшаго равными съ нимъ способностями. Такой обиды не перенесъ бы равнодушно человѣкъ даже съ меньшимъ самолюбіемъ и съ болѣе выносливымъ характеромъ. Какъ же могъ перенести это Яго? Зависть и озлобленность — такія качества, что ими можетъ быть подвигнутъ на предосудительную месть человѣкъ даже не дурной отъ природы, а Яго былъ безсердеченъ и золъ по натурѣ. Сверхъ того, ненависть его къ Отелло вспыхнула еще сильнѣй вслѣдствіе неожиданнаго, доставшагося Отелло, счастья. Его полюбила очаровательная женщина, чьимъ совершенствамъ отдавалъ въ душѣ справедливость самъ Яго, хотя, по своей злости, на словахъ топталъ ее съ умысломъ въ грязь. Это послѣднее обстоятельство переполнило чашу его терпѣнья согласно извѣстной общечеловѣческой чертѣ, что счастье врага разжигаетъ нашу къ нему ненависть, независимо даже отъ чувства зависти. Въ виду всего этого, образъ дѣйствія Яго въ драмѣ становится вполнѣ понятенъ и естественъ. Онъ жаждетъ мстить Отелло, не разбирая ни цѣли, на которую направить ударъ, ни средствъ, какими этого достигнуть. Этотъ человѣкъ ненавистенъ ему до послѣдней степени. Но изъ всѣхъ способовъ, какими Яго могъ достичь цѣли, единственнымъ, сулившимъ ему успѣхъ, представлялась именно попытка поссорить Отелло съ женой. Повредить ему инымъ способомъ было и трудно и опасно. Уронить и уничтожить его въ общественномъ мнѣніи Яго не могъ, потому что былъ для этого слишкомъ ничтожной, сравнительно съ Отелло, личностью; прибѣгать же къ прямому злодѣйству было слишкомъ рискованно и опасно, что Яго, какъ умный человѣкъ, понималъ очень хорошо. Но подойти къ своему врагу тайно и незамѣтно, ужаливъ его, какъ ядовитый гадъ, въ самое чувствительное мѣсто, прикрываясь при этомъ личиной дружбы и преданности — это было дѣломъ вполнѣ возможнымъ и, сверхъ того, совершенно подходящимъ къ складу души Яго и его характеру. Мысль, что онъ губитъ при этомъ невинную Десдемону, не могла никакимъ образомъ его остановить по той простой причинѣ, что онъ былъ безсердеченъ и любилъ дѣлать зло такъ же инстинктивно, какъ Десдемона инстинктивно стремилась къ тому, что было хорошимъ и чистымъ. Потому весь ужасъ причиненной имъ катастрофы не только его не страшилъ, но, вѣроятно, даже не рисовался его воображенію. Но какъ ни былъ Яго дуренъ и низокъ по натурѣ, все-таки исторія мести Отелло была въ его жизни лишь единичнымъ эпизодомъ, во время котораго дурныя, преступныя свойства души обострились и сдѣлались въ немъ ядовитыми по преимуществу; а сверхъ того фабула драмы построена такимъ образомъ, что, для сферы дѣйствій Яго, въ ней оставалось мѣсто только его мстительности и злости. Отсюда и происходитъ то одностороннее, на первый взглядъ, впечатлѣніе, вслѣдствіе котораго нравственное существо Яго кажется вамъ нѣсколько утрированнымъ и противорѣчащимъ основному правилу Шекспирова творчества — изображать людей, каковы они на дѣлѣ, какъ съ ихъ дурными, такъ равно и съ хорошими качествами. Если судить о Яго только по тѣмъ фактамъ, которые даетъ драма, то онъ можетъ дѣйствительно показаться мелодраматическимъ злодѣемъ, но если взглянуть на его поступки съ точки зрѣнія вышеприведенныхъ мыслей, то окажется, что въ драмѣ онъ дѣйствуетъ подъ впечатлѣніемъ чрезвычайнаго, временнаго аффекта, во всю же свою прежнюю жизнь, вѣроятно, вовсе не былъ злодѣемъ исключительно, а прожилъ ее просто, какъ безчестный, но умный и наглый интриганъ, умѣвшій ловить въ мутной водѣ рыбу и ловко хоронившій концы своихъ продѣлокъ. Матеріалъ для злодѣйства въ немъ былъ всегда, но выразился въ рѣзкой формѣ только вслѣдствіе особенно сильно скопившихся побудительныхъ обстоятельствъ. Судя по тому, какъ относятся къ Яго прочія лица драмы, можно заключить даже, что окружающіе считали его вполнѣ хорошимъ человѣкомъ, хотя, можетъ-быть, нѣсколько злоязычнымъ и необщительнымъ. Такъ, мы видимъ, что ему довѣрялъ не только недальновидный, но все-таки умный Отелло, но и сама Десдемона; а Кассіо такъ просто не чаялъ въ немъ души и увѣрялъ, что нѣтъ человѣка честнѣй и порядочнѣй. Нѣкоторые комментаторы сравнивали Яго съ Мефистофелемъ, но нечего доказывать, что мнѣніе это не выдерживаетъ критики. Мефистофель — идея, а Яго — живой человѣкъ, съ плотью и кровью, съ людскими страстями и желаніями. Мефистофелю нѣтъ причины ни завидовать людямъ ни ихъ ненавидѣть. Чуждый всякихъ людскихъ желаній и стремленій къ земнымъ благамъ, онъ видитъ ничтожество всѣхъ этихъ стремленій и потому только презираетъ людей и надъ ними смѣется. Для Яго, напротивъ, блага жизни составляли приманку, къ которой онъ стремился всѣми силами, а потому и начиналъ завидовать болѣе чѣмъ онъ счастливымъ людямъ и ихъ ненавидѣть, то-есть обнаруживалъ какъ разъ тѣ два качества, которыхъ нѣтъ въ Мефистофелѣ. Что-жъ до его циническаго сарказма (свойство, которое и вызвало сравненіе Яго съ Мефистофелемъ), то сарказмъ этотъ, явясь въ Яго, какъ плодъ его ума и неудовлетвореннаго самолюбія, былъ лишь однимъ изъ орудій, которымъ онъ пользовался для достиженія своихъ домогательствъ и для мести людямъ. Такимъ образомъ Яго оказывается, въ своихъ нравственныхъ основахъ, не только непохожимъ на Мефистофеля, но, напротивъ, совершенно ему противоположнымъ.
Прочія, второстепенныя лица трагедіи имѣютъ лишь вспомогательное значеніе для общаго хода дѣйствія, но тѣмъ не менѣе нарисованы мѣткими мастерскими чертами. Обѣ женщины, Эмилія и Біанка, характерны не менѣе всѣхъ прочихъ Шекспировыхъ лицъ. Первая интересна въ особенности. Женщина добрая отъ природы и способная даже на самоотверженную преданность, Эмилія была поставлена случайностями жизни хотя и не въ безусловно дурное, но и не въ особенно сладкое положеніе. Жена такого мужа, какъ Яго, она, конечно, не особенно наслаждалась супружескимъ счастьемъ, но, не будучи въ то же время слишкомъ сильно одарена нервной чувствительностью къ мелочнымъ уколамъ и непріятностямъ жизни, она вовсе не терзалась ими (какъ, напримѣръ, стала бы терзаться Десдемона), но просто старалась къ нимъ подладиться и найти сносный modus vivendi. Результатомъ этого старанья и выработалось въ ней то оригинальное воззрѣніе на жизнь и на нравственность въ особенности, о которомъ она разсказываетъ Десдемонѣ съ такимъ простодушіемъ и искренностью, что невольно заставляетъ мягче отнестись къ этому profession de foi, несмотря даже на его циническій оттѣнокъ. Брать, что даетъ жизнь пріятнаго, и отталкивать, что въ ней дурного, не входя въ тонкій нравственный анализъ ни того ни другого — таковъ былъ выработавшійся въ Эмиліи, подъ вліяніемъ обыденной жизни, нравственный кодексъ. Но однако эта обыденная жизнь отнюдь не испортила хорошихъ ея качествъ. Способность любви и преданности сохранила въ ея душѣ свой жарь подъ пепломъ дрязгъ и мелочей, а потому, когда ей представилась возможность достойно ее помѣстить, то она тотчасъ же это исполнила, преданно и самоотверженно привязавшись къ Десдемонѣ, чье нравственное надъ собою превосходство чувствовала инстинктивно. Искренность этой любви доказывается въ драмѣ тѣмъ, что Эмилія не побоялась пойти даже на явную опасность для того, чтобы возстановить честь своей любимой госпожи, и дѣйствительно погибла въ этомъ подвигѣ. Въ Эмиліи являются такимъ образомъ совмѣщенными какъ бы двѣ личности: одна низменная и ничтожная, другая же высокая до героизма. Какъ ни странно, какъ ни невѣроятно, на первый взглядъ, такое совмѣщеніе, но Шекспиръ не побоялся его сдѣлать, зная хорошо, что оно встрѣчается въ жизни на каждомъ шагу. Относительно Эмиліи въ драмѣ есть интересный намекъ, будто она была любовницей Отелло. Это говоритъ о ней самъ ея мужъ, Яго; но, при подробномъ анализѣ, характеровъ всѣхъ этихъ трехъ лицъ, можно скорѣе предположить, что, заставя Яго говорить такимъ образомъ, Шекспиръ хотѣлъ лишь рельефнѣе выставить его низость и наклонность къ клеветѣ. Трудно предположить, чтобы человѣкъ съ такой честной и благородной душой, какъ Отелло, согласился приблизить къ своей женѣ женщину, которая была его любовницей. Съ другой же стороны нѣтъ ничего неправдоподобнаго въ томъ, что Яго, озлобленный на Отелло до послѣдней степени, былъ готовъ валить на него даже выдуманные проступки, лишь бы сильнѣе разжечь и поддержать свою противъ него ненависть.
Личность Біанки изображена настолько ясно, что въ объясненіяхъ не нуждается. По поводу ея нельзя не замѣтить, до чего одинаково сохранился, съ внѣшней стороны, во всѣ времена и у всѣхъ народовъ, этотъ типъ уличной авантюристки средней руки. Тѣ же быстрые переходы отъ гнѣва къ мягкосердечію, та же глупая довѣрчивость къ словамъ перваго понравившагося ловеласа, та же пустота относительно мало-мальски серьезныхъ вопросовъ жизни. Не имѣя въ драмѣ серьезнаго значенья, личность Біанки представляетъ однако мастерски наброшенный жанровый эскизъ, поставленный совершенно умѣстно и отнюдь не портящій общаго впечатлѣнія.
Изъ остальныхъ лицъ старикъ Брабанціо не представляетъ особенно выдающихся, оригинальныхъ чертъ, что объясняется тѣмъ, что въ обѣихъ сценахъ, гдѣ онъ является, мы видимъ его говорящимъ и дѣйствующимъ подъ впечатлѣніемъ слишкомъ сильнаго аффекта, вслѣдствіе чего и дѣлается труднымъ опредѣлитъ, что онъ за человѣкъ. Но порой и въ его роли проскользаютъ черты, изъ которыхъ можно сдѣлать нѣкоторые выводы и заключенія. Такъ, мы видимъ, что это венеціанскій патрицій самой чистой воды, т.-е. человѣкъ, съ которымъ шутить невыгодно и небезопасно: но, съ тѣмъ вмѣстѣ, въ немъ видны здравый смыслъ и умъ. Такъ, онъ добровольно отказывается отъ мысли мстить Отелло, когда узнаётъ, что Десдемона послѣдовала за нимъ сама. Въ домашней жизни надо предполагать въ немъ порядочнаго деспота: иначе трудно понять, чтобъ любимая дочь рѣшилась уйти отъ него тайно, не сдѣлавъ даже попытки склонить его дать согласіе на бракъ съ человѣкомъ, котораго онъ все-таки уважалъ, хотя и былъ раздѣленъ съ нимъ сословными предразсудками.
Изъ двухъ послѣднихъ оставшихся лицъ, Родриго и Кассіо, первый выведенъ исключительно для того, чтобъ рельефнѣй оттѣнить личность Яго. Вся внутренняя сторона характера послѣдняго выясняется главнѣйше изъ сценъ и разговоровъ съ Родриго. Въ сущности Родриго пустой вялый дуракъ, которымъ можетъ помыкать всякій, кто захочетъ. Яго дѣлаетъ изъ него все, что ни вздумаетъ, и выставляетъ вмѣсто себя вездѣ, гдѣ было бы опасно прямо дѣйствовать самому. Что до Кассіо, то, имѣя болѣе чѣмъ Родриго значенія во внѣшнемъ ходѣ драмы, гдѣ на участіи его основанъ важнѣйшій ея эпизодъ, онъ потому и является нарисованнымъ болѣе яркими чертами. Человѣкъ не глупый, но довольно пустой, а главное, легкомысленный, Кассіо представляетъ типъ того довольно многочисленнаго, существовавшаго и существующаго вездѣ, класса людей, которымъ удача дается въ руки не за внутреннія серьезныя достоинства или заслуги, но лишь за нѣкоторый внѣшній лоскъ и манеры, которыми они обладаютъ. Красивый собой, доброжелательный, мягкій и любезный въ обращеніи, Кассіо невольно внушаетъ къ себѣ сочувствіе этими качествами, противъ обаянія которыхъ не можетъ устоять никто, а если прибавить, что онъ въ то же время не глупъ и можетъ схватывать и обсуждать, хотя, правда, поверхностно, даже серьезные предметы, то нечему дивиться, что не обладавшій большой проницательностью въ выборѣ людей Отелло приблизилъ его къ себѣ, предпочтя даже такому испытанному, дѣловому человѣку, какимъ былъ Яго. Относительно постановки и развитія его характера въ драмѣ можно сказать только, что, не играя въ ней самостоятельной роли, Кассіо однако прекрасно дополняетъ и оттѣняетъ общій ея ходъ. Веселая сцена попойки, въ которой онъ является главнымъ дѣйствующимъ лицомъ, введена въ пьесу ловко и умѣстно, разнообразя общее впечатлѣніе. Равно его отношенія къ Біанкѣ, будучи совершенно чужды главной нити дѣйствія, тѣмъ не менѣе примыкаютъ къ нему какъ вполнѣ полезное и умѣстное звено. — Надо, впрочемъ, вообще замѣтить, что, съ точки зрѣнія общей компоновки фабулы, искуснаго сценоведенія и мастерского, гармоническаго сочетанія событій, «Отелло» не безъ основанія считается многими критиками величайшимъ изъ Шекспировыхъ произведеній, и это мнѣніе вноситъ еще болѣе вѣроятности въ высказанную въ началѣ настоящаго этюда догадку, что драма столь высокая и столь совершенная со всѣхъ точекъ зрѣнія могла быть написана именно въ первые годы XVII столѣтія, когда геній ея творца, если судить по прочимъ, достовѣрно созданнымъ въ это время произведеніямъ, достигъ высшаго развитія и полета.
Дожъ Венеціи.
Брабанціо, сенаторъ, отецъ Десдемоны.
Граціано, братъ Брабанціо.
Людовико, родственникъ Брабанціо.
Отелло, мавръ, венеціанскій полководецъ.
Кассіо, лейтенантъ Отелло.
Яго, приближенный Отелло.
Родриго, венеціанскій дворянинъ.
Монтано, бывшій правитель на Кипрѣ.
Слуга Отелло.
Десдемона, дочь Брабанціо, жена Отелло.
Эмилія, жена Яго.
Біанка, любовница Кассіо.
ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.
правитьРодриго. Уйди! отстань! меня ты разобидѣлъ!
Не стыдно ли, что зналъ объ этомъ дѣлѣ
Ты, чья рука гребла въ моемъ карманѣ
Червонцы, какъ въ своемъ 2)!
Яго. Вѣдь ты меня
Не выслушалъ: — я наплевать позволю
Себѣ въ глаза, когда объ этомъ дѣлѣ
Зналъ что-нибудь.
Родриго. Твердилъ ты мнѣ всегда,
Что всей душой ты ненавидишь мавра!
Яго. Когда не такъ — зови меня мерзавцемъ!
Ты вспомни лишь: три нобиля, изъ первыхъ
Вельможъ во всей Венеціи, просили
Его, съ поклономъ низкимъ, чтобъ меня
Онъ сдѣлалъ лейтенантомъ: — я себѣ
Вѣдь тоже цѣну знаю: — мѣста ниже
Мнѣ брать не стать; — и что-жъ? какой отвѣтъ
Онъ далъ имъ всѣмъ? — въ надутой, чванной рѣчи,
Приправленной безсмысленнымъ наборомъ
Солдатскихъ, грубыхъ клятвъ, отправилъ, съ носомъ
Онъ всѣхъ троихъ! — «Онъ, видите-ль, успѣла, уже,
Избрать себѣ помощника!» — А кто
Помощникъ тотъ? — пустѣйшій флорентинецъ,
Великій счетчикъ Кассіо 3)! мальчишка!
Успѣлъ попасть смазливой бабѣ въ руки
Онъ какъ дуракъ! — Онъ и полка-то въ битву
Ни разу не водилъ! Поставить войско,
Какъ должно въ строй, умѣетъ онъ не лучше
Любой изъ пряхъ! — Враговъ, какъ консулъ въ тогѣ 4),
Онъ билъ всегда лишь только на словахъ.
Болтать о всемъ, азовъ не разумѣя —
Вотъ вся его премудрость!.. а попалъ
Въ честь какъ герой! — тогда какъ я, чью храбрость
Мавръ видѣлъ самъ на Кипрѣ и Родосѣ,
И въ нашихъ и въ языческихъ странахъ,
Остался на мели 5)! похѣренъ, точно
Ненужный счетъ! — Пустой конторщикъ въ люди
Имъ выведенъ, а я, какъ былъ, остался
Его ничтожнымъ прихвостнемъ!
Родриго. Я лучше
Пошелъ къ нему тогда бы въ палачи.
Яго. Тутъ средства нѣтъ! въ проклятой нашей службѣ
Открытъ однимъ лишь бѣлоручкамъ ходъ.
Все кумовство! — Порядка, чтобъ, какъ должно,
На смѣну шелъ за старшимъ младшій вслѣдъ —
У насъ не жди! — Такъ разсуди же самъ,
Съ чего мнѣ льнуть душой и сердцемъ къ мавру?
Родриго. Будь дѣло такъ, рѣшился-бъ я скорѣе
Совсѣмъ оставить службу.
Яго. Тсс… Потише!
Служа ему, я думаю на дѣлѣ
Лишь о себѣ. Начальниками разомъ
Быть всѣмъ нельзя; зато и въ насъ они
Не вѣкъ находятъ преданныхъ холопьевъ.
Конечно, есть немало дураковъ,
Что спину гнутъ изъ рабскаго желанья
Ее согнуть и служатъ господамъ,
Какъ вьючный скотъ, изъ одного лишь корма.
Такихъ ословъ безъ страха бьютъ дубьемъ,
А въ старости со службы гонятъ въ шею.
Но слугъ еще иной бываетъ сортъ:
Въ глазахъ господъ покорно корча рожи,
Исподтишка заботятся они
Лишь о себѣ! — Услужливый на видъ,
Такой слуга на дѣлѣ льстится только
Добромъ господъ, а чуть набитъ карманъ,
Такъ средство онъ найдетъ поставить выше
Себя, чѣмъ прежде былъ! — Таковъ и я!
У этихъ молодцовъ въ душѣ есть смѣлость
И умъ во лбу, а потому ты можешь
Увѣренъ быть, что я, на мѣстѣ мавра,
И близко бы къ себѣ не подпустилъ
Такихъ какъ я! — и это такъ же вѣрно,
Какъ то, что ты Родриго! — Я забочусь
Лишь о себѣ! — Суди мое усердье,
Какъ хочетъ Богъ, — подкладка же моихъ
Старательствъ и услугъ — моя лишь польза!
Вѣдь если-бъ мнѣ хоть разъ одинъ случилось
Ошибкой передъ мавромъ показать
Себя не тѣмъ, чѣмъ онъ меня считаетъ —
То этимъ отдалъ самъ себя-бъ въ добычу
Я воронамъ и псамъ! — Мое все счастье,
Что я не то, чѣмъ передъ нимъ кажусь.
Родриго. И вѣдь успѣлъ же этотъ толстогубый 6)
Такъ взять свое!
Яго. Зови ея отца,
Буди его! — а тамъ сумѣемъ мы
Напакостить и мавру: прокричимъ
О немъ вездѣ! Родню отца поднимемъ
Всю на ноги! Пусть даже мавръ живетъ
Въ странѣ, гдѣ нѣтъ жаровъ — къ нему припустимъ
Мы рой такихъ зловредныхъ, черныхъ мухъ,
Что будетъ онъ закусанъ! — Будь онъ даже
Счастливъ вполнѣ — ему мы набросаемъ
Такихъ камней подъ ноги, что и радость
Ему не въ радость станетъ.
Родриго. Здѣсь живетъ
Ея отецъ. Я закричу погромче.
Яго. Зови, кричи! — да постарайся крику
Придать оттѣнокъ ужаса въ томъ родѣ,
Какъ объявляютъ громко въ городахъ,
Что вспыхнулъ гдѣ-нибудь, по недосмотру,
Ночной пожаръ.
Родриго. Эй, эй! Синьоръ! Синьоръ
Брабанціо!..
Яго. Синьоръ, синьоръ! проснитесь!
Грабежъ! бѣда! спасайте сундуки!..
Спасайте домъ и дочь! проснитесь! воры!…
Брабанціо. Что тутъ за шумъ? Кто поднялъ этотъ дикій
Погромъ и гвалтъ?
Родриго. Убѣждены ли вы,
Что дома вся семья у васъ?
Яго. Замкнута-ль,
Какъ должно, ваша дверь?
Брабанціо. Что за вопросы?
Къ чему они?
Яго. Синьоръ! васъ обокрали. —
Накиньтесь изъ приличья чѣмъ-нибудь. —
Разбили сердце вамъ! вы потеряли
Часть лучшую души! — Представьте только,
Что въ этотъ мигъ, — какъ разъ теперь, теперь —
Овечку вашу топчетъ старый, черный
И злой баранъ! Живѣй, живѣй! вставайте!..
Велите бить въ набатъ, будите всѣхъ!
Иначе поднесетъ какъ разъ вамъ дьяволъ
Чинъ дѣдушки! — Спѣшите же…
Брабанціо. Рехнулись
Вы оба, кажется.
Родриго. Знакомъ ли голосъ
Мой вамъ, синьоръ?
Брабанціо. Не слыхивалъ ни разу.
Кто ты такой?
Родриго. Меня зовутъ Родриго.
Брабанціо. Вотъ чортъ принесъ! Вѣдь запретилъ тебѣ я
Разъ навсегда ко мнѣ толкаться въ дверь!
Сказалъ тебѣ я, кажется, толково,
Что дочь мою вовѣки не увидишь
Ты какъ ушей! — такъ что же, съ пьяныхъ глазъ,
Ко мнѣ ты лѣзешь въ домъ? меня тревожишь
Въ глухую ночь?
Родриго. Синьоръ! синьоръ!
Брабанціо. Сумѣю
Тебѣ я показать, что власть и сила
Есть у меня! Я пожалѣть заставлю
Тебя объ этой наглости!
Родриго. Придите,
Синьоръ, въ себя.
Брабанціо. Съ чего ты мнѣ кричишь
О грабежѣ? — мы, кажется живемъ,
Въ Венеціи — мой домъ не перекрестокъ 7).
Родриго. Повѣрьте мнѣ, почтеннѣйшій синьоръ,
Что я пришелъ изъ добраго желанья
Вамъ услужить всѣмъ сердцемъ и душой.
Яго. Ей-Богу, синьоръ, вы, кажется, одинъ изъ тѣхъ людей, которые изъ упрямства не пойдутъ даже въ церковь, если имъ посовѣтуетъ отправиться туда дьяволъ. — Мы пришли оказать вамъ услугу, а вы зовете насъ бездѣльниками и готовы изъ-за этого позволить, чтобъ варварійскій жеребецъ испортилъ вашу дочь. — Или, можетъ-быть, вы желаете сами, чтобъ табунъ рысаковъ и иноходцевъ былъ вашими внучатами и родственниками?
Брабанціо. Ты что еще за злоязычникъ?
Яго. Я, синьоръ, человѣкъ, который пришелъ вамъ сказать, что ваша дочь и мавръ разыгрываютъ теперь пантомиму звѣря о двухъ спинахъ.
Брабанціо. О, негодяй!.
Яго. А вы сенаторъ.
Брабанціо. Будешь
Ты помнить, что сказалъ! — Тебя же знаю,
Родриго, я.
Родриго. Позвольте мнѣ, синьоръ,
Спросить васъ объ одномъ: — скажите, точно-ль,
По вашему премудрому согласью
(Какъ полагать я начинаю самъ)
Отправилась красотка ваша дочь
Одна, въ глухую полночь, подъ охраной
Бездѣльника, какимъ всегда бываетъ
Наемный гондольеръ? — Свое ли дали
Согласье вы на то, чтобъ сжалъ въ объятьяхъ
Ее развратный мавръ? — Коль скоро вы
Рѣшили такъ, то я сознаюсь точно,
Что тяжело васъ оскорбили мы, —
Но если вѣсть, съ какой мы къ вамъ явились,
Для васъ нова — то ради правды долженъ
Сказать я вамъ, что счесть должны своимъ
Обидчикомъ мы васъ! — Вамъ нѣтъ причины
Подозрѣвать, что, позабывъ приличье,
Затѣялъ такъ обидно поднимать
Я васъ на смѣхъ. — Я повторю еще,
Что ваша дочь (когда не сами вы
Позволили ей это) поступила
Куда какъ некрасиво, бросивъ такъ
И красоту, и честь свою, и званье
Бездомному бродягѣ, прошлецу,
Изъ тѣхъ, что въ жизнь свою прошли сквозь воду
И сквозь огонь! — Я убѣдиться васъ
Прошу самихъ: — когда найдете дома
Свою вы дочь — то пусть меня присудятъ
Къ строжайшему, законному взысканью,
Какое есть въ Венеціи.
Брабанціо. Эй, бейте
Живѣй въ набатъ!.. Подать огня! Разбудятъ
Пускай весь домъ: недаромъ мнѣ приснился
Зловѣщій сонъ! Ужъ мысль одна, что это
Случилось такъ — убьетъ меня… Огня!
Скорѣй огня!.. (Скрывается за окномъ).
Яго (Родриго). Прощай; я ухожу.
Неловко оставаться мнѣ и быть
Доносчикомъ на мавра; это можетъ
Мнѣ повредить. — Разспросы полетятъ
Вѣдь на меня. — Конечно, этотъ случай
Ему не обойдется безъ хлопотъ;
Но все-жъ онъ нынче нуженъ государству. —
Его не замѣнятъ пока никѣмъ. —
Въ войнѣ, какую вздумали затѣять
Мы съ турками — онъ голова всему.
Такихъ какъ онъ не купитъ синьорія
Цѣной самой себя, а потому,
Хоть мнѣ и ненавистенъ онъ, какъ темный
Кромѣшный адъ — все-жъ долженъ поневолѣ
Я съ нимъ хитрить и прикрываться ложнымъ
Значкомъ любви, хоть вся эта любовь
Одинъ значокъ — не больше. — Мавра можешь
Найти теперь ты въ зданіи «Стрѣлка» 8).
Веди туда прямехонько ватагу
Тѣхъ, кто пойдетъ на поиски. Я буду
Тамъ съ мавромъ вмѣстѣ — до того-жь прощай!
Брабанціо. Сомнѣнья нѣтъ: — она ушла!.. Осталось
Лишь горе мнѣ на старость скорбныхъ дней!
Родриго дорогой! скажи, гдѣ видѣлъ
Ее ты съ нимъ?.. Несчастное созданье!..
Съ ней мавръ, сказалъ ты мнѣ? — О, кто теперь
Захочетъ быть отцомъ!.. Какъ ты успѣлъ
Ее узнать?.. Обманутъ! выше мѣры
Обманутъ я!.. Сказала-ль что-нибудь
Она тебѣ?.. Эй, факеловъ! Пускай
Разбудятъ всѣхъ родныхъ моихъ! — Скажи,
Ты думаешь, она съ нимъ обвѣнчалась?
Родриго. Такъ надо полагать.
Брабанціо. О, Боже, Боже!..
Какъ удалось ей такъ покинуть домъ?..
Забыть родство и кровь!.. Не довѣряйте,
Отцы, впредь дочерямъ: — обманъ и ложь
То, чѣмъ онѣ вамъ кажутся! — Ужели
Заклятья есть и чары, чтобъ ловить
Такъ молодость, такъ увлекать невинность? —
Читалъ, быть-можетъ, что-нибудь, Родриго,
Объ этомъ ты?
Родриго. Читать случалось точно.
Брабанціо. Гдѣ братъ? Пусть позовутъ его. — Зачѣмъ
Ее отдать не согласился прежде
Я за тебя? — Идите же, идите!..
Одни туда, а тѣ сюда! — Ты знаешь,
Гдѣ ихъ найти?
Родриго. Я думаю, что въ этомъ
Вамъ помогу. Лишь соберите стражу
И слѣдуйте за мной.
Брабанціо. Веди, веди!..
Всѣ домы мы обыщемъ! въ правѣ сдѣлать
Вѣдь это я. — Эй, наголо мечи!
Пусть кликнутъ сторожей. — Веди, Родриго,
Я награжу за все тебя потомъ. (Уходятъ).
Яго. Я, правда, рѣзалъ на войнѣ людей,
Но никогда ихъ бить не покушался
Изъ-за угла. Я сдерживалъ себя
Безъ счету разъ, когда былъ даже правымъ;
Но все-жъ не разъ, признаюсь, собирался
Сломать ему я ребра.
Отелло. Добрый миръ
Почетнѣй ссоръ.
Яго. Да, — но вѣдь хвасталъ онъ
Ужъ черезчуръ! Васъ поносилъ такъ дерзко,
Съ такой открытой наглостью, что, право,
Мнѣ трудно было сдерживать себя 9),
Тѣмъ болѣе, что вѣдь святымъ терпѣньемъ
Я не силенъ. — Но вы, синьоръ, скажите
По крайней мѣрѣ, точно-ль съ нею вы
Обвѣнчаны? — Отецъ ея любимъ
И въ силѣ здѣсь ничуть не меньше дожа,
Онъ можетъ васъ заставить развестись,
Иль иначе направитъ противъ васъ
Всю власть и мощь, какія предоставитъ
Ему законъ. Старикъ сидитъ на крѣпкомъ
Вѣдь якорѣ 10).
Отелло. Пусть злится, сколько хочетъ!
Я гнѣвъ его собью перечисленьемъ
Моихъ заслугъ странѣ. — А сверхъ того
Открою я (когда признаю нужнымъ
Сознаться въ томъ не ради хвастовства),
Что жизнью самъ обязанъ человѣку,
Когда-то занимавшему престолъ 11),
И потому своимъ происхожденьемъ,
Помимо всѣхъ заслугъ моихъ странѣ,
Я оправдать вполнѣ могу то счастье,
Какое получилъ. — Знай, Яго, если-бъ
Я не любилъ всѣмъ сердцемъ Десдемону,
То и за всѣ сокровища морей
Не промѣнялъ своей бы вольной доли
На узкій кругъ домашняго житья. —
Но чу! я вижу свѣтъ.
Яго. Навѣрно, это
Отецъ и съ нимъ друзья его. Полезнѣй
Вамъ было бы уйти.
Отелло. Я не уйду.
Напротивъ, пусть найдутъ меня: хочу
Я быть самимъ собой! Послужатъ лучшей
Защитой мнѣ мой санъ, дѣла и совѣсть! —
Враги ли это точно?
Яго. Нѣтъ, клянусь
Я Янусомъ 12), мы введены въ ошибку.
Отелло. Мой лейтенантъ и герцогская свита!
Пріятной ночи, добрые друзья!
Что новаго?
Кассіо. Вамъ герцогъ шлетъ привѣтъ,
Достойный генералъ, и проситъ тотчасъ
Пожаловать къ нему.
Отелло. Зачѣмъ? — ты знаешь?
Кассіо. Какъ кажется, опять бѣда на Кипрѣ.
Вѣдь это нашъ трепещущій вопросъ.
Сегодня въ ночь пріѣхало двѣнадцать
Гонцовъ съ галеръ. Они скакали всѣ
Другъ другу вслѣдъ. Сенаторы въ тревогѣ,
И многіе явились ужъ въ совѣтъ,
Въ палаты герцога. Тамъ съ нетерпѣньемъ
Ждутъ только васъ, но такъ какъ въ вашемъ домѣ
Васъ не было, то велѣно идти
За вами тремъ отрядамъ, чтобъ скорѣе
Васъ отыскать.
Отелло. На счастье здѣсь меня
Вы скоро встрѣтили. Зайду на мигъ я
Лишь въ этотъ домъ и тотчасъ, вмѣстѣ съ вами,
Явлюсь въ совѣтъ. (Отелло уходитъ въ домъ).
Кассіо (Яго). Что дѣлаетъ онъ тамъ?
Яго. Онъ штурмомъ сухопутную галеру
Сегодня взялъ, и ежели признаютъ
Законнымъ этотъ призъ, тогда поздравить
Его найдется съ чѣмъ.
Kaccio. Что за загадка?
Яго. Женился онъ.
Кассіо. На комъ?
Яго. Хотите знать?..
Что-жъ, генералъ, готовы вы?
Отелло. Готовъ.
Кассіо. Вотъ, кажется, другой отрядъ изъ тѣхъ,
Что ищутъ васъ.
Яго. Синьоръ, синьоръ! вѣдь это
Брабанціо! — держитесь осторожно!
Пришелъ онъ не съ добромъ.
Отелло. Эй! кто тамъ? — стойте!
Родриго. Синьоръ, вотъ мавръ!
Брабанціо (выхватывая мечъ). Умри, промятый воръ!..
Яго. Родриго тутъ? — Синьоръ, вѣдь я за васъ.
Отелло. Вы подъ росой заржавите мечи —
Такъ спрячьте ихъ. (Брабанціо) А вы, синьоръ, добьетесь
Того, чего желаете, скорѣй
Преклоннымъ вашимъ возрастомъ, чѣмъ силой.
Брабанціо. Куда дѣвалъ ты дочь мою, разбойникъ?..
Будь проклятъ ты!.. Ты колдовствомъ успѣлъ
Ее увлечь! Сошлюсь иначе я
На здравый смыслъ: спрошу, правдоподобно-ль,
Чтобъ дѣвушка, воспитанная въ нѣгѣ
И роскоши, красавица собой,
Которую ужъ мысль одна о бракѣ
Пугала такъ, что сотни нашихъ лучшихъ,
Блестящихъ жениховъ искали тщетно
Ея руки, — чтобы она рѣшилась
Покинуть домъ! стать притчей во языцѣхъ!
И броситься въ объятія такого,
Прости Господь мнѣ — чудища! урода,
Что испугалъ бы женщину скорѣй,
Чѣмъ ей понравился! — [Судьей пусть будетъ
Мнѣ цѣлый міръ, когда не ясно такъ же,
Какъ ясенъ день, что опоилъ ее
Какимъ-нибудь ты зельемъ! далъ питья,
Способнаго съ пути сбивать разсудокъ!..
Я поведу еще объ этомъ рѣчь!
Вопросъ не пустъ и стоитъ обсужденья!] 13),
А потому зову тебя злодѣемъ
Предъ всѣми я!.. Беру тебя подъ стражу
Какъ колдуна, виновнаго въ преступныхъ
И злыхъ дѣлахъ! — Эй! стража! взять его!..
Взять тотчасъ же, и если будетъ онъ
Противиться — тогда берите силой!..
Отелло. Назадъ! къ порядку всѣ! — и вы и тѣ,
Кто за меня. — Когда бы нужно было
Вступить съ нимъ въ бой, то сдѣлать это самъ
Умѣлъ бы я безъ вашихъ подстрекательствъ.
(Брабанціо) Куда, синьоръ, угодно вамъ, чтобъ шелъ
За вами я?
Брабанціо. Въ тюрьму, въ тюрьму! — до срока,
Пока законъ не призоветъ къ отвѣту
Тебя, злодѣй!..
Отелло. А если вашу волю
Исполню я, — какой отвѣтъ вы мнѣ
Прикажете дать герцогу, чья свита
Стоитъ и ждетъ, чтобъ я къ нему явился
По важнымъ государственнымъ дѣламъ?
Офицеръ. Вамъ правду говорятъ, синьоръ сенаторъ.
Совѣтъ ужъ собранъ дожемъ. — Васъ самихъ,
Навѣрно знаю я, просили также
Пожаловать туда.
Брабанціо. Какъ! дожъ въ совѣтѣ?
Въ глухую ночь? — (указывая на Отелло)
Пускай его ведутъ
За мной туда. Та жалоба, съ какой
Являюсь я, не вздоръ. Самъ дожъ, а также
И всѣ мои товарищи въ правленьи
Заступятся, какъ будто бы обида
Была во мнѣ имъ сдѣлана самимъ.
Ужъ ежели такимъ дѣламъ поблажку
Начнутъ давать, то, вмѣсто насъ, вѣдь скоро
Язычниковъ въ сенатѣ сядетъ свора. (Уходятъ).
Дожъ. Въ извѣстіяхъ, какія къ намъ дошли
До этихъ поръ — я вижу разногласье.
Имъ вѣры датъ нельзя.
1-й сенаторъ. Противорѣчье
Сквозить во всемъ. Мнѣ пишутъ, что пришло
Сто семь галеръ.
Дожъ. А мнѣ, — что ихъ сто сорокъ.
2- й сенаторъ. Я слышалъ, будто двѣсти. Впрочемъ, сколько-бъ
Ихъ ни было — намъ нечего смотрѣть
На разность цифръ. Всѣ знаютъ, что когда
Извѣстія доходятъ къ намъ по слухамъ,
То часто нѣтъ согласныхъ двухъ вѣстей.
Фактъ важенъ тотъ, что турки съ сильнымъ флотомъ
Идутъ на Кипръ.
Дожъ. И этого довольно,
Чтобъ было намъ о чемъ потолковать.,
Я не вдаюсь въ оцѣнку ложныхъ слуховъ,:
Но ужъ и тѣ, какіе достовѣрны,
Наводятъ страхъ.
Матросъ (за сценой). Эй, эй, сюда! (Входятъ матросы съ офицеромъ).
Офицеръ. Синьоры!
Вотъ посланный съ галеръ.
Дожъ. Ну, что у васъ
Творится тамъ?
Матросъ. Турецкій флотъ направилъ
Путь на Родосъ: — вотъ вѣсть, съ какой прислалъ
Меня синьоръ Анжело.
Дожъ. Что, синьоры,
Вы скажете объ этой новой вѣсти?
1-й сенаторъ. Она ложна: враги хотятъ поймать
Насъ въ западню. Припомните лишь только,
Какъ важенъ туркамъ Кипръ, и какъ ничтоженъ,
Въ сравненьи съ нимъ, Родосъ. [Когда-жъ при этомъ
Принять въ расчетъ, что Кипръ гораздо легче
И проще взять затѣмъ, что нѣтъ на немъ
Ни крѣпостей, ни воинскихъ запасовъ, —
Межъ тѣмъ Родосъ прекрасно укрѣпленъ, —
То врядъ ли счесть мы въ правѣ будемъ турокъ
Столь глупыми, чтобъ презрѣли они
Цѣль вдвое большей важности, увлекшись
Труднѣйшимъ и пустымъ.] 14)
Дожъ. Да, если точно
Поразсудить, то не Родосъ быть долженъ
У нихъ въ умѣ.
Офицеръ. Вотъ посланный еще. (Входитъ гонецъ).
Гонецъ. Турецкій флотъ, почтенные синьоры,
Держалъ свой путь сначала на Родосъ,
Но на пути его усилилъ новый
Отрядъ судовъ.
1-й сенаторъ. [Я такъ и ждалъ. Какъ много
У нихъ по виду силъ?] 15)
Гонецъ. Мы насчитали
До тридцати примѣрно парусовъ.
Они теперь перемѣнили курсъ
И новый путь открыто держатъ къ Кипру.
Такъ приказалъ мнѣ передать съ почтеньемъ
Синьоръ Монтано вамъ. Онъ подтверждаетъ,
Что вѣсти эти точны.
Дожъ. Значитъ, врагъ
Идетъ на Кипръ. — Въ столицѣ-ль Маркъ Лукезе 16)?
1-й сенаторъ. Онъ во Флоренціи.
Дожъ. Такъ пусть пошлютъ
Ему приказъ вернуться.
1-й сенаторъ. Вотъ явились
Брабанціо и съ нимъ нашъ храбрый мавръ.
Дожъ. Должны послать, нашъ доблестный Отелло,
Мы васъ опять войной на оттоманъ,
Враговъ исконныхъ нашихъ. — (Брабанціо) Извините
Меня, синьоръ! — я не замѣтилъ васъ.
Нуждались очень мы сегодня ночью
Въ разумномъ вашемъ мнѣньи.
Брабанціо. Я-жъ, напротивъ,
Нуждался въ васъ. — Прошу меня простить,
Но я сознаюсь вамъ, что не по званью
Сенатора и не для вашихъ дѣлъ
Поднялся я съ постели въ этотъ поздній,
Полночный часъ. Своя бѣда волною
Прихлынула мнѣ къ сердцу! потопила
Въ немъ чувства всѣ и царствуетъ надъ ними
Теперь одна!
Дожъ. Что за бѣда, синьоръ?
Брабанціо. Дочь, дочь моя!..
Дожъ. Что съ ней? Ужель скончалась?..
Брабанціо. Да! — для меня!.. Украли, обошли,
Испортили ее какимъ-то зельемъ,
Что продаютъ бродяги-торгаши!
Предположить я не могу иначе,
Чтобъ здравый смыслъ, когда лишь онъ не слѣпъ,
Не отупѣлъ, иль не лишенъ сознанья,
Могъ сбиться такъ уродливо съ пути
Безъ колдовства.
Дожъ. Даю честное слово!
Я вамъ, синьоръ, что кто бы ни былъ тотъ,
Кто надругался злостно такъ надъ вами
И честью вашей дочери, получить
Законное возмездье. — Сами вы
Ему прочтете приговоръ, какой лишь
Отыщется въ кровавой книгѣ нашихъ
Законныхъ каръ. — Я не вступлюсь, будь даже
Злодѣй родной мнѣ сынъ.
Брабанціо. Благодарю
Отъ всей души! Злодѣй извѣстенъ: — онъ
Тотъ самый мавръ, который вами призванъ
Для важныхъ дѣлъ!
Сенаторы. Досадно!.. Жаль!.. не кстати!..
Дожъ (Отелло). Какой отвѣтъ на это обвиненье
Дадите вы?
Брабанціо. Ни слова! — развѣ только,
Что правда все.
Отелло. Почтенные синьоры
И судьи благородные мои!
Я безъ утайки сознаюсь, что точно
Похитилъ дочь у стараго отца;
Но справедливо вмѣстѣ съ тѣмъ прибавить,
Что я на ней женился. — Мой поступокъ
Искупленъ тѣмъ вполнѣ, и прибавлять
Мнѣ нечего! — Я грубъ въ своихъ рѣчахъ
И непривыкъ къ отборнымъ выраженьямъ
Спокойныхъ, мирныхъ дней. — Съ тѣхъ поръ какъ мнѣ
Исполнилось семь лѣтъ и въ первый разъ
Почувствовалъ въ рукахъ своихъ я силу —
Провелъ всю жизнь я, кромѣ девяти
Послѣднихъ, мирныхъ мѣсяцевъ, на полѣ
И на войнѣ — такъ мудрено-ль, что мало
Знакомъ мнѣ свѣтъ, и что въ моихъ рѣчахъ
Звучатъ слова военныхъ битвъ и кликовъ?
А потому принесъ не много-бъ пользы
Себѣ я самъ, когда-бъ въ свою защиту
Сталъ вамъ болтать. — Но все-жъ, надѣясь встрѣтить,
Синьоры, въ васъ сочувствіе къ себѣ —
Рѣшаюсь я безхитростно и просто
Вамъ разсказать исторію сердечной
Моей любви. — Пусть знаютъ всѣ, какими
Заклятьями и чернымъ колдовствомъ
(Въ которомъ здѣсь винятъ меня) успѣлъ я
Достичь того, что дѣвушка рѣшилась
Отдаться мнѣ.
Брабанціо. Дитя съ такой открытой
И нѣжною душой! — Она краснѣла
Вѣдь иногда, сама не сознавая
Изъ-за чего! — такъ про нее-ль подумать,
Чтобъ, вопреки разсудку и природѣ,
Наперекоръ привычкамъ и годамъ,
Вдругъ полюбила такъ, по доброй волѣ,
Она того, кто для нея могъ только
Быть пугаломъ! — Лишь тотъ, кто повредился
Совсѣмъ въ умѣ, способенъ допустить,
Чтобы могло такое совершенство
Такъ низко пасть, въ противность естеству! —
Власть колдовства! вліянье адскихъ чаръ —
Вотъ что могло единственно подвигнуть
Ее къ подобной выходкѣ! — Я громко
Поэтому предъ вами повторю,
Что опоилъ ее онъ гнуснымъ зельемъ!
Далъ снадобья, вливающаго въ кровь
Огонь и страсть!..
Дожъ. Сказъ не доказъ, синьоръ!
Чтобъ обвинить, вамъ надобно представить
Свидѣтельства разумнѣй и вѣрнѣй.
Въ пустыхъ же и поверхностныхъ нападкахъ
Значенья нѣтъ.
1-й сенаторъ. За вами рѣчь, Отелло!
Дѣйствительно ли вы преступнымъ средствомъ
Украли сердце дѣвушки, привлекши
Его къ себѣ, иль, можетъ-быть, напротивъ,
Ее плѣнили честнымъ вы путемъ,
Какъ покоряютъ молодую душу,
Мольбой любви?
Отелло. Я васъ прошу, пошлите
За ней самой въ извѣстный домъ «Стрѣлка».
Пусть вамъ она сама разскажетъ правду
Передъ отцомъ. — Когда изъ словъ ея
Признаете меня вы виноватымъ —
То я согласенъ буду, чтобъ не только
Почетъ и власть, какими облеченъ
Довѣрьемъ вашимъ я — обратно взяли
Вы отъ меня, — но пусть меня сразитъ
Хоть тотчасъ смертный приговоръ.
Дожъ (свитѣ). Пускай
Пойдутъ за Десдемоной.
Отелло (Яго). Проведи
На мѣсто ихъ: — его ты знаешь лучше.
А я межъ тѣмъ вамъ разскажу съ такой же
Сердечностью, съ какою каюсь я
Въ грѣхахъ своихъ предъ Господомъ 17) — какими
Я средствами успѣлъ внушить любовь
Красавицѣ, и почему такъ страстно
Самъ полюбилъ. — Вашъ строгій судъ услышитъ
Всю истину.
Дожъ. Начните вашъ разсказъ.
Отелло. Я былъ любимъ отцомъ ея; онъ часто
Звалъ въ домъ меня и заставлялъ себѣ
Разсказывать минувшія событья
Прошедшихъ дней. За годомъ годъ ему
Описывалъ я случаи, осады,
Рядъ грозныхъ битвъ, въ которыхъ мнѣ случалось
Участвовать. — Я долженъ былъ ему
Передавать, что пережилъ съ начала
Моихъ ребячьихъ лѣтъ до той поры,
Когда сошлись мы съ нимъ. Я вспоминалъ
Опасности, которымъ подвергался
На сушѣ и въ волнахъ, гдѣ жизнь висѣла
Моя на волоскѣ; — какъ въ плѣнъ попалъ
Я къ злымъ врагамъ, былъ проданъ ими въ рабство
И вновь обрѣлъ свободу. — Часто мнѣ
Случалось въ долгихъ странствіяхъ дивиться
Пустыннымъ, дикимъ дебрямъ, мраку черныхъ
Пещеръ и страшныхъ пропастей, горамъ,
Касавшимся небесъ своей вершиной…
Объ этомъ всемъ разсказывалъ ему
Подробно я. — О людоѣдахъ велъ
Порой я рѣчь, о дикихъ каннибалахъ,
О людяхъ-чудищахъ, съ плечами выше
Чѣмъ головы 18) — и всѣмъ моимъ разсказамъ
Со страстно-лихорадочнымъ волненьемъ
Внимала дочь! — Когда случалось ей
Быть вызванной по дѣлу иль хозяйству
Изъ комнаты, гдѣ были мы съ отцомъ —
Я замѣчалъ, какъ торопилась кончить
Она дѣла, сбывъ ихъ проворнѣй съ рукъ,
Чтобъ только вновь придти и впиться жадно
Въ мои слова. — Замѣтивъ это, я
Разъ, въ добрый мигъ, успѣлъ достичь, что мнѣ
Она внезапно выразила просьбу
Ей разсказать въ порядкѣ и подробно
Всю жизнь мою, которая была
Ей до того извѣстна лишь въ отрывкахъ
И въ частностяхъ. — Я согласился тотчасъ;
И часто слезъ невольная струя
Была наградой, мнѣ за повѣсть бѣдствій,
Какія мнѣ случалось выносить
Въ дни юности! — Окончивъ мой разсказъ,
Я награжденъ былъ цѣлымъ моремъ вздоховъ 19)
Изъ милыхъ устъ! — Она клялась, твердила,
Что нѣтъ чудесъ разительнѣе тѣхъ,
Какія я разсказывалъ! нѣтъ жизни,
Которая была-бъ вселить способна
Такъ въ сердце жалость, жалость безъ конца!..
Она была готова сожалѣть,
Что слушала меня, но вмѣстѣ съ этимъ
Твердила мнѣ, что верхомъ было-бъ счастья
Для ней самой, когда бы одарила
Ее судьба такимъ же смѣлымъ сердцемъ
И храбростью. — Благодаря меня
За мой разсказъ, нежданно проронила
Она слова, что, если-бъ кто-нибудь
Изъ близкихъ мнѣ когда-нибудь открылся
Въ глубокой къ ней любви, и если-бъ далъ я
Ему совѣтъ предъ нею повторить
Вновь мой разсказъ — то онъ увлекъ бы этимъ
Ее навѣкъ! — Намекъ ея, конечно,
Былъ понятъ мной: — я высказалъ ей все!..
Я дорогъ сталъ ей вынесеннымъ горемъ,
А мнѣ она сочувствіемъ къ нему! —
Вотъ чары тѣ, которыми успѣлъ я
Ее увлечь!.. Но вотъ идетъ сюда
Она сама. — Спросите и судите!
Дожъ. Такимъ путемъ мою бы точно также
Увлекъ онъ дочь. (Брабанціо) Взгляните лучшимъ взглядомъ,
Синьоръ, на это дѣло! — Что пропало —
То не вернешь! Сберечь разбитый мечъ,
Повѣрьте мнѣ, почтеннѣе и лучше,
Чѣмъ лѣзть на драку съ голымъ кулакомъ.
Брабанціо. Я васъ прошу, позвольте молвить слово
Сначала ей. Когда увижу я,
Что въ половинѣ дѣла виновата
Она сама, — то пусть меня; сразитъ
Небесный громъ, коль скоро пожелаю
Я мавру зла. (Десдемонѣ) Приблизьтесь къ намъ, синьора! —
Кому изъ всѣхъ, кто передъ вами здѣсь,
Обязаны своимъ вы послушаньемъ?
Десдемона. Почтенный мой отецъ! Я вамъ сознаюсь,
Что долгомъ здѣсь я скована двойнымъ:
Я получила блага воспитанья
И жизнь отъ васъ. — Мнѣ этимъ внушено,
Что васъ должна я уважать всѣмъ сердцемъ,
И въ этомъ вы властитель полный мой!
Я ваша дочь до этого предѣла;
Но вотъ мой мужъ, и потому, насколько
Въ былые дни послушною была
Моя вамъ мать, когда для васъ забыла
Отца и домъ, — настолько-жъ быть должна
Покорна я тому, кто мною избранъ.
Брабанціо. Ну, если такъ, то Богъ съ тобой! — Я кончилъ!
Прошу начать сужденье о дѣлахъ. —
Жалѣю я, что не пріемышъ мною
Былъ принятъ въ домъ. — А ты приблизься, мавръ!
Предъ всѣми здѣсь я отдаю всѣмъ сердцемъ
Ее тебѣ! — но знай, что если-бъ ты
Ее ужъ не взялъ самъ, то не бывать бы
Ей за тобой! — Что-жъ до тебя, красотка —
Я радуюсь, что больше дочерей
Нѣтъ у меня: — тираномъ твой поступокъ
Меня бы сдѣлалъ впредь! я сталъ держать бы
Ихъ взаперти. — (Дожу) Я кончилъ все, синьоръ.
Дожъ. Теперь и я свое промолвлю слово.
Быть-можетъ, дастъ возможность, какъ ступень,
Оно подняться вновь сердцамъ влюбленныхъ
У васъ въ глазахъ. — Когда лѣкарства нѣтъ
Отъ горькихъ золъ — то значитъ золъ и бѣдъ
Пришелъ конецъ. Зачѣмъ надеждой ложной
Себя терзать предъ тѣмъ, что невозможно?
Рыдать надъ зломъ, которое прошло —
Вновь накликать въ грядущемъ значитъ зло!
Коль скоро нѣтъ отъ рукъ судьбы спасенья —
Утѣхой быть намъ можетъ лишь терпѣнье!
Грабежъ снести съ улыбкой легче намъ!
Кто-жъ слезы льетъ — себя тотъ грабитъ самъ.
Брабанціо. Такъ туркамъ Кипръ отдать вы не хотите-ль?
Вѣдь мы вернемъ то, что возьметъ грабитель,
Улыбкой вновь! — Нѣтъ, добрые друзья!
Наборомъ словъ мы тѣшимъ лишь себя.
Кому-жъ бѣда запала въ душу злая,
Того, повѣрьте, болтовня пустая
Не исцѣлитъ! — Тотъ, кто даетъ совѣтъ
Терпѣть бѣды — плохой цѣлитель бѣдъ!
Будь тотъ совѣтъ изъ желчи иль изъ меда —
Все-жъ польза въ немъ сомнительнаго рода!
Что слово? — звукъ! а гдѣ-жъ примѣръ такой,
Чтобъ сердца, боль лѣчилась болтовней 20)?
Я васъ прошу немедленно заняться
Разборомъ дѣлъ.
Дожъ. Турки, съ огромными силами, двинулись на Кипръ. Вамъ, Отелло, извѣстно лучше всѣхъ, въ какомъ состояніи находится этотъ островъ. Хотя защита его поручена вполнѣ способному лицу, но общественное мнѣніе, этотъ безусловный властитель событій, указываетъ съ большимъ довѣріемъ на васъ. Вамъ надо потому согласиться пожертвовать, на нѣкоторое время, вашимъ новопріобрѣтеннымъ счастьемъ и взять на себя выполненіе труднаго подвига.
Отелло. Постель войны, почтенные синьоры,
Тверда какъ сталь, но я давно привыкъ
Ее считать моимъ пуховымъ ложемъ!
Извѣстно всѣмъ — привычка нашъ тиранъ!
Я говорю открыто передъ вами,
Что нахожу отвагу для борьбы
Лишь въ трудностяхъ, а потому охотно
Готовъ идти войной на оттоманъ.
Но, вмѣстѣ съ тѣмъ, я долженъ обратиться
Къ вамъ съ просьбою: устроить безъ меня
Мою жену. — Не откажите дать
Ей средства жить, имѣть, какъ должно, свиту,
Все, словомъ, что по сану и рожденью
Ей слѣдуетъ.
Дожъ. Быть-можетъ, пожелаетъ
Синьора жить, какъ прежде, у отца?
Брабанціо. Нѣтъ, мнѣ ея не надо!
Отелло. Я равно
На это несогласенъ.
Десдемона. Я тѣмъ менѣй.
Я не хочу присутствіемъ своимъ
Будить въ отцѣ рой непріятныхъ мыслей.
Васъ, герцогъ, я почтительно прошу
Склонить ко мнѣ вниманье. Голосъ вашъ,
Надѣюсь я, поддержитъ благосклонно
Мою неопытность.
Дожъ. Чего хотите,
Синьора, вы?
Десдемона. Что полюбила мавра
Я навсегда — докажетъ передъ міромъ
Поступокъ мой и смѣлое презрѣнье
Къ тому, на что я шла. — Мнѣ мужъ мой дорогъ
Не только самъ собой, но всѣмъ своимъ
Характеромъ, привычками и жизнью!
Его лицо я видѣла въ душѣ
И потому судьбу свою рѣшила
Связать навѣкъ съ его любимой славой
И храбростью. Судите же, могу ли
Я мирно жить, какъ бабочка въ гнѣздѣ,
Тогда какъ онъ отправится въ опасный
И трудный бой? Мои права любви
Отнимутся подобнымъ приговоромъ,
И перенесть придется мнѣ самой
Чрезчуръ большое горе, разлучившись
Надолго съ мужемъ. Потому позвольте
Отправиться мнѣ вмѣстѣ съ нимъ.
Отелло. О, да,
Достойные синьоры! Пусть она
Поступить такъ, какъ ей диктуетъ воля.
Что до меня, то вѣрьте, что прошу
Объ этомъ я отнюдь не подъ вліяньемъ
Сердечныхъ чувствъ, иль пылкой, бурной страсти
(Ее смирять умѣю я) — но просто,
Чтобъ выполнить прекрасную мечту
Моей жены. — Храни васъ Богъ подумать,
Чтобы могло присутствіе ея
Мнѣ помѣшать хоть въ чемъ-нибудь исполнить
Тотъ важный долгъ, который возложили
Вы на меня! — О, нѣтъ! коль скоро я
Себя сразить позволю сладкой нѣгой
Сѣтямъ любви, иль позабуду долгъ, —
То пусть мой шлемъ впередъ хозяйкамъ будетъ
Служить горшкомъ! пусть на пути моей
Блестящей, честной славы встанутъ горе
И цѣлый рядъ позорныхъ неудачъ!
Дожъ (сенаторамъ). Должна-ль синьора ѣхать, иль остаться —
Рѣшите вы. — (Отелло) А вамъ пора спѣшить.
Придется въ путь отправиться вамъ ночью.
Десдемона. Сегодня?
Дожъ. Да.
Отелло. Я радъ отъ всей души.
Дожъ. Мы соберемся въ девять поутру
Сюда опять. — (Отелло) А вы оставьте намъ
Кого-нибудь изъ свиты. Съ нимъ отправимъ
Мы вамъ вослѣдъ приказы, полномочья,
Все, словомъ, что, по сану и по дѣлу,
Вамъ слѣдуетъ.
Отелло. Я здѣсь оставлю Яго.
Онъ служитъ мнѣ давно, и я ввѣряюсь
Ему вполнѣ. Онъ привезетъ ко мнѣ
Мою жену, а также все, что ваше
Высочество признаете полезнымъ
Мнѣ передать.
Дожъ. Пусть будетъ такъ. — Теперь же —
Спокойной ночи всѣмъ. — (Брабанціо) Скажу по чести
Я вамъ, синьоръ, что если доблесть блещетъ
Не меньше красоты, то, какъ ни черенъ
Вашъ новый сынъ — его должны красавцемъ
Признать мы всѣ.
1-й сенаторъ. Прощай, достойный мавръ!
И береги, какъ должно, Дездемону.
Брабанціо. Да, береги! и вмѣстѣ берегись 21)!
Смотри за ней: — умѣла обмануть
Она отца, такъ проведетъ и мужа!
Отелло. Я вѣрю ей какъ собственной душѣ. —
Ты, добрый Яго, примешь на себя
Устроить все, что нужно Дездемонѣ.
Пусть служитъ ей жена твоя. Найди
Удобный часъ, чтобъ привезти обѣихъ
Вослѣдъ за мной. (Десдемонѣ) Идемъ теперь, другъ милый!
Для радости и счастья остается
Намъ краткій мигъ! — Что дѣлать! — привелось
Смирить себя предъ тѣмъ, что хочетъ время.
Родриго. Яго!
Яго. Что, мое сокровище?
Родриго. Какъ ты думаешь, что я сдѣлаю?
Яго. Ляжешь въ постель и заснешь.
Родриго. Нѣтъ: — пойду и утоплюсь.
Яго. Если ты это сдѣлаешь, то похвалы отъ меня не жди, глупый ты человѣкъ.
Родриго. Нѣтъ, я не глупъ! — глупо жить, когда жизнь одна мука; если же смерть можетъ насъ вылѣчить, то слѣдуетъ умереть.
Яго. Что за дичь! я двадцать восемь лѣтъ живу на свѣтѣ и, право, съ тѣхъ поръ какъ научился различать обиду отъ благодѣянія, мнѣ не случалось видѣть человѣка, который понималъ бы, какъ слѣдуетъ, свои выгоды! — Что до меня, то, если-бъ я дошелъ до рѣшимости топиться изъ любви къ гвинейской курицѣ 22), то позволилъ бы обратить себя самого въ обезьяну.
Родриго. Что же мнѣ дѣлать? я сознаюсь самъ со стыдомъ въ моей глупости, но бросить ее не хватаетъ геройства 23).
Яго. Ну тебя съ геройствомъ! Быть тѣмъ, чѣмъ мы желаемъ — зависитъ отъ насъ самихъ! Тѣло наше огородъ, въ которомъ должна быть садовникомъ воля! — Захотимъ ли мы посадить въ огородѣ крапиву, латукъ, иссопъ, плевелы или тминъ — наполнимъ ли его весь одной разсадой или разными — заглушимъ ли нашей лѣнью или удобримъ трудолюбіемъ — головой всему и всегда должна быть воля. — Если-бъ умъ не уравновѣшивалъ, на вѣсахъ жизни, плотскихъ инстинктовъ, то низость нашей природы заставила бы надѣлать черезчуръ много глупостей. — Но, на счастье, у насъ есть умъ, и онъ прохлаждаетъ наши разнузданныя страсти, бѣшеныя желанья и плотскія похоти. — Потому я громко провозглашаю, что вещь, которую ты зовешь любовью, не болѣе какъ выросшій на насъ чужеядный грибъ 24).
Родриго. Неужто такъ?
Яго. Любовь просто чесотка крови, которую не умѣла смирить воля, а потому, встряхнись и будь мужчиной! — Вздумалъ топиться! — Топятъ слѣпыхъ щенятъ и кошекъ! — Я назвался твоимъ другомъ и привязанъ къ тебѣ готовностью услужить, какъ крѣпкой веревкой. — Теперь какъ разъ самый подходящій для того случай. — Запасись деньгами и смѣло впередъ! — Скрывай свои намѣренія притворствомъ, какъ скрываютъ фальшивой бородой рожу. Повторяю: запасись деньгами! Десдемона долго любить мавра не будетъ, а ты мотай это на усъ и добывай денегъ! — Его любовь къ ней пройдетъ также. — Вспышка ея была слишкомъ сильна и потому скоро остынетъ — значитъ, добывай денегъ! — Мавры измѣнчивы, а ты это знай и добывай денегъ! — Теперь онъ пьетъ ея любовь какъ нектаръ 25), — скоро увидитъ, что этотъ нектаръ обратится для него въ полынь. — Она молода и захочетъ чего-нибудь посвѣжѣе, а потому, насытясь старымъ мужемъ по гордо, увидитъ сама, какой сдѣлала глупый выборъ. — Повторяю: — добывай денегъ! — Если тебѣ ужъ непремѣнно хочется пропадать, то постарайся сдѣлать это болѣе пріятнымъ образомъ, чѣмъ кинувшись въ воду! — Добывай денегъ, денегъ и денегъ! — Если я не поглупѣлъ до того, чтобъ считать чѣмъ-нибудь пустую клятву, какую дали другъ другу хитрая венеціанка и бродяга-дикарь, то, клянусь всѣми дьяволами, Десдемона будетъ твоей! — Потому добывай денегъ, а намѣренье топиться брось! — Лѣзть въ воду тебѣ не зачѣмъ! Лучше быть повѣшеннымъ, добившись чего хотѣлъ, чѣмъ утопить себя даромъ.
Родриго. А ты меня не надуешь, если я тебя послушаюсь?
Яго. Во мнѣ не сомнѣвайся! — Добудь только денегъ. Я повторялъ тебѣ сотни разъ, что ненавижу мавра, и теперь повторяю это снова. — Мнѣ есть за что ему мстить — тебѣ также, а потому соединимся! — Если тебѣ удастся наставить ему рога, то это доставитъ тебѣ удовольствіе, а мнѣ радость! — Время родитъ чудеса — потому дѣйствуй! Главное — добывай денегъ! — Завтра мы увидимся и поговоримъ объ этомъ еще, а теперь прощай!
Родриго. Гдѣ мы сойдемся завтра?
Яго. У меня.
Родриго. Буду непремѣнно.
Яго. Иди же. — Да смотри, не вздумай опять…
Родриго. Что?
Яго. Топиться.
Родриго. Я сталъ не тотъ! Заложу всѣ свои земли.
Яго. Вотъ это дѣло! Набивай карманъ червонцами, а теперь прощай. (Родриго уходить).
Вотъ такъ-то обращать умѣю въ деньги
Я дураковъ! — Терять напрасно, что ли,
Я стану умъ, пускаясь въ тары-бары
Съ такимъ осломъ, когда не чую пользы
Въ томъ для себя? — Я мавра ненавижу!..
Сдается мнѣ, что лазилъ онъ въ постель
Моей жены 26)… То было или нѣтъ —
Не знаю я, но, въ случаяхъ такихъ,
Считается одно ужъ подозрѣнье
За истину! — Теперь ему я нуженъ,
И потому тѣмъ легче будетъ мнѣ
Его поймать. — Всего бы лучше въ дѣло
Ввязать мнѣ Кассіо — но какъ?.. Что, если-бъ
Столкнулъ его я съ мѣста, а затѣмъ
Напакостилъ и мавру! — Вотъ то былъ бы
Двойной, шельмовскій ходъ! — Но какъ и чѣмъ
Того достичь? — Попробую шепнуть
Отелло вскользь, что къ Дездемонѣ слишкомъ
Льнетъ Кассіо. Онъ ловокъ и красивъ.
Приревновать къ такому молодцу
Немудрено! Собьетъ любую бабу
Съ пути онъ въ мигъ, а мавръ простякъ душой!
Въ его глазахъ вѣдь всякій святъ, кто съ виду
Глядитъ святымъ. Вести себя онъ за носъ
Дастъ какъ оселъ. — Такъ рѣшено! готовъ
Мой хитрый планъ! Ночь съ адомъ сговорится,
Чтобъ могъ на свѣтъ скорѣе онъ родиться. (Уходитъ).
ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.
правитьМонтано. Что видно въ морѣ съ берега?
1-й гражданинъ. Ни зги. —
Валы встаютъ какъ горы! хоть бы парусъ
Мелькнулъ вдали межъ небомъ и водой!
Монтано. Сегодня вѣтеръ даже на землѣ
Далъ знать себя: подъ яростью его
Дрожали стѣны зданій. Если такъ же
Онъ дулъ въ открытомъ морѣ, то едва ли
Отыщется довольно крѣпкій дубъ
Для стѣнъ судовъ, который могъ бы вынесть
Напоръ подобныхъ волнъ!.. Какихъ-то намъ
Придется ждать вѣстей!
2- й гражданинъ. Услышимъ вѣсть
О гибели мы турокъ. Подойдите
Лишь къ берегу; взгляните, какъ окутанъ
Онъ пѣной весь! прибой взлетаетъ съ плескомъ
До облаковъ. Сѣдую гриву волнъ
Разноситъ вихрь почти до звѣздъ небесныхъ,
Какъ будто бы задумалъ потопить
Онъ этихъ стражей полюса. Ни разу
Не видѣлъ я, чтобы подобный хаосъ
Царилъ въ волнахъ.
Монтано. Да, — если вражій флотъ
Не скрылся въ тихой гавани, то гибель
Его вѣрна: — теперь держаться въ морѣ
Нельзя никакъ.
3-й гражданинъ. Синьоры! новость, новость!
Конецъ войнѣ! нѣтъ худа безъ добра!
Турецкій флотъ разбитъ настолько бурей,
Что поневолѣ долженъ былъ оставить
Свой прежній планъ. Ихъ лучшія суда
Пошли ко дну! Всю эту гибель видѣлъ
Одинъ изъ кораблей венеціанъ,
Прибывшій къ намъ.
Монтано. Ужели это правда?..
3-й гражданинъ. Онъ въ портѣ ужъ, — веронскій бригъ; на немъ
Плылъ Кассіо, что служитъ лейтенантомъ
У храбраго Отелло. Долженъ скоро
Прибыть и мавръ. Снабженъ онъ полномочьемъ
Принять во власть весь островъ.
Монтано. Радъ я слышать
Такую вѣсть: правителя достойнѣй
Нельзя желать.
3-й гражданинъ. Но вотъ бѣда: ликуя
О гибели враговъ, не въ силахъ скрыть
Былъ Кассіо свой страхъ предъ скорбной мыслью,
Спасенъ ли мавръ? — ихъ раздѣлилъ порывъ
Ужасной бури на морѣ.
Монтано. Храни
Его Господь!.. Я съ нимъ служилъ; умѣетъ
Онъ властвовать какъ воинъ… Поспѣшите
Скорѣе въ портъ; мы взглянемъ на корабль,
Съ которымъ прибылъ Кассіо, а вмѣстѣ
Посмотримъ, не увидимъ ли вдали,
Гдѣ моря край слился съ воздушной мглою,
Мы тотъ корабль желанный, на которомъ
Плыветъ храбрецъ Отелло.
3-й гражданинъ. Да, идемте!
Намъ, дорогъ каждый мигъ; — прибыть вѣдь можетъ
Внезапно онъ.
Кассіо (Монтано). Защитникъ храбрый Кипра!
Привѣтъ мой вамъ! Благодарю всѣмъ сердцемъ,
Что цѣните вы мавра! Да пошлетъ
Ему защиту небо противъ страшной
Борьбы стихій! Я съ нимъ разстался въ морѣ
Въ ужасный часъ!
Монтано. Каковъ его корабль?
Кассіо. Корабль хорошъ, и кормчій знаетъ дѣло,
А потому надежды я терять
Не думаю: она не умерла
Въ моей душѣ.
Голоса (за сценой). Корабль, корабль!
Кассіо. Чу! слышенъ
Тамъ шумъ и крикъ.
4-й гражданинъ. Весь городъ пустъ; народъ
Валитъ толпами на берегъ и громко
Кричитъ: корабль, корабль!..
Кассіо. Мнѣ шепчетъ сердце,
Что это нашъ правитель.
2-й гражданинъ. Салютуютъ
Они насъ громомъ выстрѣловъ: — понятно,
Что видимъ мы друзей.
Кассіо. Я васъ просилъ бы
Пойти туда и, разузнавъ, въ чемъ дѣло,
Вернуться къ намъ.
2-й гражданинъ. Охотно. (Гражданинъ уходитъ).
Монтано (Кассіо). Кстати, васъ
Спрошу я, лейтенантъ: — вѣдь нашъ правитель,
Сказали мнѣ, женатъ?
Кассіо. И какъ удачно!
Женился онъ на дѣвушкѣ, чью прелесть
Не описать ни въ сказкѣ ни перомъ 27)!
Сама молва стоустая устала-бъ
Ее хвалить! Не выдумать тѣхъ качествъ,
Которыми рѣшила надѣлить
Ее рука природы.
Что успѣли
Вы разузнать? кто прибылъ?
2-й гражданинъ. Нѣкто Яго;
Онъ служитъ въ свитѣ мавра.
Кассіо. Подивитесь,
Какъ счастливъ былъ въ опасномъ онъ пути!
Ревъ бурныхъ волнъ, пески мелей и вѣтеръ,
Рядъ грозныхъ скалъ — все, словомъ, что грозитъ
Ничтожнымъ нашимъ лодкамъ — все смирилось,
Все смолкнуло, какъ будто преклонясь
Предъ красотой, чтобъ дивной Десдемонѣ
Былъ миренъ путь!
Монтано. Кого зовете этимъ
Вы именемъ?
Кассіо. Ту, о которой я
Вамъ говорилъ: — властительницей быть
Ей суждено надъ тѣмъ, кто правитъ нами!
Предупредила, подъ охраной Яго,
Она надежды наши, совершивъ
Весь путь въ семь дней! — О, громовержецъ Зевсъ!
Молю тебя: защитой будь Отелло!
Надуй ему своей могучей грудью
Ты паруса! пусть здравъ и невредимъ
Прибудетъ онъ! Обрадуетъ пусть легкій
Его корабль нашъ тихій, мирный берегъ!
Найдетъ пусть онъ въ объятьяхъ Десдемоны
Любовь и миръ, и оживитъ прибытьемъ
Сердца кипрянъ, смущенныя бѣдой!
О, вотъ она!
Безцѣнный перлъ доставленъ
На берегъ нашъ! Склонитесь на колѣни
Всѣ передъ ней! — Привѣтствуемъ, синьора,
Сердечно васъ! Пускай Господня благость
Васъ осѣнитъ! да окружаетъ васъ
Она со всѣхъ сторонъ 28)!
Десдемона. Благодарю
Васъ, Кассіо, отъ всей души. — Какой
Обрадуете вы счастливой вѣстью
Меня о миломъ мужѣ?
Кассіо. Онъ не прибылъ
Пока еще, но я навѣрно знаю,
Что онъ здоровъ и скоро будетъ къ намъ.
Десдемона. А я боюсь!.. Гдѣ съ вами онъ разстался?
Кассіо. Разлучены ужасной были мы
Борьбой небесъ и моря. — Но, смотрите: —
Въ виду корабль.
Крики (за сценой). Корабль, корабль!
2-й гражданинъ. Пальба
Въ честь крѣпости: — знакъ вѣрный, что плывутъ
Опять друзья.
Кассіо (гражданину). Узнайте все подробно.
(Яго) Радъ видѣть васъ, любезный сослуживецъ!
(Эмиліи) Привѣтъ и вамъ, синьора!
Не обидьтесь,
Прошу, моимъ поступкомъ; но воспитанъ
Въ такихъ ужъ нравахъ я и потому
Бываю простъ въ любезностяхъ.
Яго. Скажу
На это вамъ, что если бы она
Отвѣтила губами вамъ, какъ часто
Мнѣ отвѣчаетъ звонкимъ язычкомъ,
То были бы ея отвѣтомъ сыты
По горло вы.
Десдемона. Она? — я молчаливѣй
Не знаю женщины.
Яго. Сказать: «болтливѣй»
Хотѣли вы. Испытывалъ не разъ
Я это передъ сномъ. При васъ же точно
Она языкъ свой держитъ за зубами
И не ворчитъ.
Эмилія. Тебѣ-то было-бъ стыдно
Такъ говорить.
Яго. Ну да! всѣ таковы
Вы, женщины: картинки расписныя
Въ чужомъ дому, а у себя звонки!
Задорнѣй кошекъ въ кухнѣ — а святыми
Прикинетесь, чуть только кто замѣтитъ,
Что злитесь вы! Когда же чѣмъ-нибудь
Васъ разозлятъ, то хуже вы чертей!
Хозяйничать умѣете вѣдь только
Въ постеляхъ вы, а въ домѣ пусть идетъ
Хоть все вверхъ дномъ 29)!
Десдемона. Фуй, грубый клеветникъ!
Яго. Когда не такъ — то пусть я буду туркомъ!
Вѣдь вы встаете утромъ лишь затѣмъ,
Чтобъ цѣлый день бездѣльничать. Вамъ дѣло
Лишь по ночамъ.
Эмилія. Писать себѣ похвалъ
Тебя не попрошу я.
Яго. И не стану!
Десдемона. Ну, а когда такое порученье
Дала бы я?
Яго. Нѣтъ, добрая синьора,
Увольте: — я вѣдь нѣмъ, когда нельзя
Злословить мнѣ.
Десдемона. Ну, ничего — попробуй,
(Къ свитѣ) Вѣдь послано на пристань?
Яго. Да, синьора.
Десдемона. Невесело на сердцѣ у меня,
Но все же легче мнѣ, когда стараюсь
Я обмануть притворнымъ равнодушьемъ
Себя сама. — (Яго) Такъ какъ же? Что ты скажешь
Мнѣ въ похвалу?
Яго. Копаюсь я въ мозгахъ,
Да толку нѣтъ!: — совсѣмъ не лѣзутъ мысли
Изъ головы; сидятъ какъ на клею,
Иль якорѣ. — Вотъ все, что муза можетъ
Моя родить, съ потугами, на свѣтъ:
Коль скоро умъ съ лицомъ смазливымъ друженъ —
Что пользы въ томъ? — не умъ въ красоткѣ нуженъ 30)!
Десдемона. Вотъ похвала! — Ну, а когда-бъ уроду
Достался умъ?
Яго. И той дружка найдемъ!
Но все же умъ тугъ будетъ не при чемъ 31).
Десдемона. Того милѣй!
Эмилія. Ну, а когда красотка
Хоть и глупа, но очень хороша?
Яго. Ну ужъ тогда тужить она не станетъ:
Имѣть дѣтей у всѣхъ ума достанетъ 32).
Десдемона. Старые глупые парадоксы, годные для забавы глупцовъ въ трактирахъ. Какую жалкую похвалу выдумаешь ты о женщинѣ, которая и не умна и не хороша?
Яго. И та найдетъ хорошій заработокъ,
Надѣлавъ зла не хуже всѣхъ красотокъ!
Десдемона. Что за жалкое мнѣніе! хвалить то, что всего хуже! — Хотѣла бы я знать, что ты скажешь объ истинно .достойной женщинѣ, которая, своими хорошими качествами, наставляетъ молчать само злословіе?
Яго, Когда красотка не горда душой;
Сдержать языкъ умѣетъ предъ толпой;
Въ глаза богатствомъ пыли не пускаетъ;
Соблазнъ грѣха легко превозмогаетъ;
Когда-жъ за зло ей хочется воздать,
То свой задоръ умѣетъ удержать. —
Хозяйки честь передъ гостями цѣнить
И семги хвостъ треской имъ не подмѣнитъ 33),
Что надо знать — смекаетъ про себя,
Въ толпѣ зѣвакъ проходитъ, не глядя —
Достойна та (коль есть такое диво) —
Десдемона. Чего-жъ она достойна?
Яго. Кормить ребятъ и въ кружки нѣжить пиво!
Десдемона. Фи, какой хромой, несостоятельный выводъ! — Не слушай его, Эмилія, хоть онъ тебѣ и мужъ. — Что вы скажете на это, Кассіо? Не правда ли, онъ злой и нехорошій совѣтникъ?
Кассіо. Онъ грубъ въ словахъ, синьора, но вы навѣрно найдете его лучшимъ солдатомъ, чѣмъ книжникомъ.
Яго (въ сторону). Онъ беретъ ее за руку: — отлично! шепчитесь, шепчитесь! — Кассіо крутая муха, но я поймаю его тонкой паутиной. — Улыбайся на здоровье! Я спутаю тебя твоей собственной сѣтью! — Не сталъ бы ты такъ ухмыляться и посылать воздушные поцѣлуи, если-бъ чуялъ, что пролюбезничаешь этимъ свое лейтенантство. — Продолжай, продолжай! кокетничай! Дѣло идетъ на ладъ. — Кажется, губы съ руками опять складываются въ поцѣлуй. Желаю твоимъ пальцамъ быть клистирными наконечниками. (За сценой трубы). Трубы мавра! я узнаю ихъ.
Кассіо. Это вѣрно.
Десдемона. Бѣжимте его встрѣчать!..
Кассіо. Вотъ онъ и самъ. (Входитъ Отелло со свитой).
Отелло (Десдемонѣ). Мой храбрый другъ 34)!..
Десдемона. Безцѣнный мой Отелло!
Отелло. Какъ я дивлюсь, какъ счастливъ я, что вижу
Тебя ужъ здѣсь!.. Вѣдь ты мнѣ въ жизни все!..
Когда-бъ всегда насъ ждалъ, за бурнымъ вихремъ,
Такой покой — пусть превзошелъ бы вѣтеръ
Смерть яростью! пусть мой корабль взлеталъ бы
До облаковъ! пусть до вершинъ Олимпа
Плескали-бъ хляби водъ и вновь свергались
До глубины, настолько же далекой
Отъ неба, какъ и адъ!.. О! если-бъ смерть
Пришла теперь сразить меня — сказалъ бы
Я ей въ лицо, что умираю въ самый
Блаженный мигъ!.. Я счастливъ такъ, что страшно
Невольно мнѣ становится при мысли,
Что ждетъ насъ въ будущемъ! Такихъ мгновеній
Не повторитъ безвѣстная судьба!..
Десдемона. Надѣюсь я, напротивъ, что съ годами
Усилятся еще во много разъ
Любовь и наши радости.
Отелло. О, если-бъ
Аминь сказало ласковое небо
Къ твоимъ словамъ!.. Я опьяненъ блаженствомъ!..
Отъ счастья задыхаюсь я!.. слова
Нейдутъ изъ устъ… (цѣлуетъ ее) еще! еще! Вотъ чѣмъ
Кончать мы будемъ наши всѣ раздоры,
Когда они лишь явятся!..
Яго (въ сторону). Пока
Ихъ нѣтъ еще: — сыгрались вы прекрасно;
Но я спущу колки согласныхъ струнъ! —
Ручаюсь въ этомъ вамъ!
Отелло. Идемъ же въ замокъ.
А васъ, друзья, съ хорошей поздравляю
Я новостью: — турецкій флотъ погибъ! —
Скажите мнѣ теперь, какъ поживаютъ
Старинные друзья? (Десдимонѣ) Тебя съ восторгомъ
Здѣсь встрѣтятъ всѣ: — вѣдь я любимъ на Кипрѣ. —
Сокровище!.. Не правда-ль, я отъ счастья
Болтаю вздоръ?.. не помню самъ себя
Отъ радости! — Прошу, мой добрый Яго,
Отправься въ портъ и выгрузи на берегъ
Мое добро да попроси, чтобъ въ замокъ
Явился капитанъ: онъ честный малый
И стоитъ, чтобъ ему я оказалъ
Признательность. — (Десдемонѣ) Идемъ теперь, мой другъ!
Желанной будешь ты на Кипрѣ гостьей.
Яго (Родриго). Ты пойдешь вслѣдъ за мной въ гавань; но сначала, если ты храбръ, слушай, что я скажу. (Вѣдь говорятъ, что любовь даже подлецамъ придаетъ оттѣнокъ мужества и благородства въ гораздо большей степени, чѣмъ они одарены этими качествами отъ рожденья). — Такъ слушай: Кассіо будетъ сегодня дежурить на главномъ посту. — Надо тебѣ сказать, что Десдемона влюблена въ него по уши.
Родриго. Въ него?.. не можетъ быть!
Яго. Тссс… Положи палецъ на губы, а затѣмъ слушай и поучайся: — помнишь, какъ страстно влюбилась она въ мавра за то только, что тотъ напѣвалъ ей въ уши свои фантастическія небылицы? Неужели ты думаешь, что страсть, порожденная хвастовствомъ, можетъ длиться долго? Не воображай! не будь легковѣрнымъ простофилей. — Страсть должна прежде всего удовлетворять глазамъ, а какое удовлетворенье можетъ доставить глазѣнье на этого стараго чорта? — Если пылъ крови разъ удовлетворенъ, то, чтобъ возбудить и насытить его вновь, нуженъ новый соблазнъ, и непремѣнно такой, чтобъ онъ соотвѣтствовалъ возрасту, взглядамъ и наружности; а этихъ-то качествъ какъ разъ въ маврѣ и нѣтъ! — Потому ея нѣжная томность станетъ искать, съ голодухи, чего-нибудь посвѣжѣй, и дѣло кончится тѣмъ, что она возненавидитъ мавра до тошноты. — Сама природа заставитъ ее сдѣлать новый выборъ. Вѣрнѣй этихъ соображеній ничего не можетъ' быть. — А теперь суди самъ, кто поставленъ на ея дорогѣ счастливѣй, чѣмъ Кассіо? Ловкій краснобай, онъ развитъ ровно настолько, чтобъ пускать пыль въ глаза и продавать лицомъ товаръ остроумія и пошлой любезности, съ цѣлью добиться своихъ грязныхъ, сладострастныхъ цѣлей. Онъ въ этихъ дѣлахъ какъ у себя дома. Мошенникъ съ головы до пятокъ! Искатель приключеній — онъ можетъ прикинуться исполненнымъ всевозможныхъ достоинствъ, не имѣя на дѣлѣ ни одного! Дьявольскій плутъ! Прибавь къ этому, что онъ молодъ, красивъ собой, — словомъ, имѣетъ всѣ тѣ качества, которыми такъ легко ловится все, что молодо и зелено. Такіе люди сущая язва, и я увѣренъ, что красотка очарована имъ совсѣмъ.
Родриго. Мнѣ какъ-то этому не вѣрится. Все обличаетъ въ ней чистоту и порядочность.
Яго. Кукишъ въ твоей чистотѣ и порядочности! Вѣдь вино, которое она пьетъ, сдѣлано изъ такого же винограда, какъ и всякое другое. Будь въ ней искра порядочности — она никогда не влюбилась бы въ мавра. — Порядочная она дрянь — вотъ что! Развѣ ты не видѣлъ, какъ она щекотала Кассіо ладонь, когда брала его за руку? Развѣ не видѣлъ?
Родриго. Видѣть то какъ будто видѣлъ; но, можетъ-быть, это была простая любезность.
Яго. Распутство, а не любезность! Прологъ и начало цѣлой исторіи грѣшныхъ мыслей и желаній. Губы ихъ сходились такъ близко, что они обмѣнивались дыханьемъ. — Скверно, Родриго, скверно! — Разъ дошло до такихъ продѣлокъ — явный знакъ, что не заставитъ себя ждать и настоящее дѣло: цѣль и конецъ всего. — Да! — Но ты только слушай меня. Вѣдь я тебя недаромъ привезъ изъ Венеціи. — Встань на стражу сегодня ночью. Пароль я тебѣ передамъ. Кассіо тебя не знаетъ, а я буду дожидаться невдалекѣ. — Найди предлогъ, чтобъ поссориться съ Кассіо. Ну, хоть начни громко кричать. Сочини какую-нибудь путаницу въ его распоряженьяхъ. Словомъ, задери его какъ хочешь и какъ признаешь болѣе удобнымъ.
Родриго. Хорошо.
Яго. Онъ вспыльчивъ, задоренъ, и потому очень можетъ случиться, что тебя ударитъ. Постарайся даже, чтобъ это случилось непремѣнно такъ; а я раздую эту исторію въ цѣлый бунтъ, который можно будетъ кончить только отставкой Кассіо. Такимъ образомъ ты сократишь путь къ достиженію твоей цѣли, помощью тѣхъ средствъ, которыя я даю тебѣ въ руки. Надо стараться, чтобъ устранилось главное препятствіе, безъ чего не будетъ и успѣха.
Родриго. Я исполню все, если ты точно дашь мнѣ къ тому случай.
Яго. А я ручаюсь тебѣ за успѣхъ. — Сойдись же со мной въ замкѣ, а теперь я долженъ идти выгружать пожитки мавра. Прощай!
Родриго. Прощай.
Яго. Что Кассіо влюбленъ въ нее — въ томъ дива
Большого нѣтъ! — но очень вѣроятно,
Что влюбится не-нынче-завтра также
Въ него она. — Я мавра ненавижу!..
Но все-жъ сознаться надо, что душа
Прямая въ немъ: — онъ полюбить способенъ
И мужемъ будетъ нѣжнымъ ей всегда. —
Въ концѣ-жъ концовъ прибавлю, что я я вѣдь
Въ нее влюбленъ! — хоть, правда, мѣста страсти
Большой тутъ нѣтъ — (грѣшнѣе волновалась
Моя, бывало, кровь) — но я влюбился,
Чтобъ отомстить! Развратный мавръ, увѣренъ
Почти я въ томъ, наставилъ мнѣ рога,
И эта мысль, какъ ядъ смертельный, гложетъ
Мнѣ внутренность!.. Покоя не найду
До тѣхъ я поръ, пока не поквитаюсь,
Какъ слѣдуетъ, съ нимъ за жену женой,
Иль не зажгу, по крайней мѣрѣ, въ сердцѣ
Его такую ревность, что свихнется
Онъ съ разума! — Не наглупилъ бы только
Лягавый этотъ песъ, венеціанецъ З5)!
Вѣдь я его на привязи держу,
Чтобъ сдуру не бросался слишкомъ быстро
За дичью онъ. — А Кассіо сумѣю
Я удружить: — втопчу, во мнѣньи мавра,
Его я въ грязь! — Что добраго — онъ тоже
Натягивалъ вѣдь мой ночной колпакъ! —
Такъ рѣшено: поставить надо мавра
Мнѣ въ дураки, смутить его покой,
Разжечь его до бѣшенства и сдѣлать
Все это такъ, чтобъ онъ меня-жъ за это
Благодарилъ, достойнымъ счелъ награды
И мнѣ во всемъ довѣрился. — Роятся
Въ мозгу толпою мысли, хоть порядка
Пока въ нихъ нѣтъ; — но, къ плутнямъ кто привыкъ —
Въ рѣшительный всегда найдется мигъ!
Герольдъ (читаетъ). Нашъ храбрый, благородный правитель Отелло благоволилъ приказать, чтобъ полученное извѣстіе о гибели турецкаго флота было отпраздновано, какъ великое торжество. Жителямъ предоставляется танцовать, зажигать потѣшные огни, — словомъ, выражать свою радость, какъ кто пожелаетъ, тѣмъ болѣе, что, вмѣстѣ съ этимъ торжествомъ, празднуется нынче бракосочетаніе самого правителя. — Такова его воля, о которой и объявляется. — Помѣщенія замка будутъ открыты для всѣхъ, и каждый можетъ веселиться въ нихъ какъ угодно, съ пяти часовъ до той минуты, когда колоколъ ударитъ одиннадцать. — Да благословитъ Богъ островъ Кипръ и нашего благороднаго правителя! (Уходитъ).
Отелло. Тебѣ, Михэль, дается порученье
Поддерживать порядокъ въ эту ночь.
Должны блюсти мы скромность и приличье —
И средь пировъ.
Кассіо. Я передалъ ужъ Яго
Приказъ, что должно дѣлать. Вмѣстѣ-жъ съ этимъ,
Не премину внимательно смотрѣть
За всѣмъ и самъ.
Отелло. Что Яго знаетъ дѣло —
Въ томъ спору нѣтъ. — Прощай, Михэль! ты завтра
Придешь ко мнѣ пораньше: — надо мнѣ
Съ тобой поговорить. (Десдемонѣ) Ну, моя радость!
Идемъ теперь. — Покончивши дѣла,
Позволено вкусить плодовъ и счастья.
Найдется намъ какъ время провести.
Покойной ночи всѣмъ!
Кассіо. Здравствуйте, Яго! Пора отправляться къ нашимъ постамъ.
Яго. О,: полноте, лейтенантъ! къ чему спѣшить? — вѣдь нѣтъ еще десяти часовъ. Отелло оставилъ насъ такъ рано изъ любви къ Десдемонѣ, и, понятно, корить его за это нельзя. Вѣдь ему не удалось побаловаться съ ней еще ни одной ночи, а она кусочекъ, достойный самого Юпитера.
Кассіо. Она дѣйствительно прелестная женщина.
Яго. И, какъ кажется, съ огонькомъ 36).
Кассіо. Сколько въ ней свѣжести и изящества!
Яго. А замѣтили вы взглядъ ея глазъ? Не правда ли, въ нихъ есть что-то вызывающее?
Кассіо. Это такъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ взглядъ ея скроменъ.
Яго. А голосъ! музыка любви да и только.
Кассіо. Совершенство, совершенство!
Яго. Вѣрно сказано! Потому пошли имъ судьба много удовольствія 37). Идемте, лейтенантъ! У меня приготовлено доброе винцо, и, сверхъ того, насъ ждетъ компанія веселыхъ кипріотовъ. Отличные ребята! Ждутъ не дождутся случая выпить за здоровье чернаго Отелло.
Кассіо. Нѣтъ, любезный Яго — увольте! Пить къ ночи я не буду. У меня преслабая голова, и потому прошу васъ придумать какое-нибудь другое удовольствіе.
Яго. Да вѣдь это друзья! и притомъ что значитъ одна чарка? Я буду пить за васъ.
Кассіо. Я ужъ выпилъ сегодня одинъ стаканъ, да и то разбавленный водой, а посмотрите, какое онъ произвелъ на меня дѣйствіе. — Въ дѣлѣ питья я несчастный человѣкъ и потому никакъ не рѣшусь подвергнуть свою слабость новому испытанію.
Яго. Да вѣдь сегодня ночь кутежа! Друзья хотятъ васъ видѣть во что бы то ни стало.
Кассіо. Гдѣ они?
Яго. Здѣсь, за дверями. Пригласите ихъ войти.
Кассіо. Извольте, но, право, я это дѣлаю съ большимъ неудовольствіемъ. (Кассіо уходитъ).
Яго. Мнѣ только-бъ влить въ него еще одинъ
Стаканъ, вдобавокъ къ прежнему, такъ дѣло
Пойдетъ на ладъ: — задорнѣй будетъ онъ,
Чѣмъ мой кобель 38). — Другой дуракъ, Родриго,
Ужъ заряженъ. — Сдурѣвъ совсѣмъ съ любви,
Стаканы хлопалъ онъ за Десдемону
Безъ удержу. Его поставилъ также
Я часовымъ. Что-жъ до другихъ гостей,
Которыхъ я привелъ, то всѣ они
Задорны, буйны, ссорливы: — имъ пальца
Въ ротъ не клади 39) — прямые кипріоты!
Ихъ накачать порядочно успѣлъ
Виномъ я также къ ночи и назначилъ
Нарочно въ караулъ. — Осталось только,
Въ ватагѣ этихъ пьяницъ, подзадорить
Мнѣ Кассіо, чтобъ чѣмъ-нибудь задѣлъ онъ
Народную ихъ честь. — Но, тсс… идетъ
Толпа сюда. — Когда моя затѣя
Удастся мнѣ — помчится по волнамъ
Мой чолнъ на зло и бурямъ и вѣтрамъ 40).
Кассіо. Ну вотъ! такъ и вышло! — они заставили меня выпить еще стаканъ…
Монтано. Отбитъ ли говорить о такой бездѣлицѣ? — стаканъ съ наперстокъ! клянусь честью солдата.
Яго. Эй вина! (Напѣваетъ)
Дайте чарочку мнѣ кувырнуть!
Дайте чарочку мнѣ кувырнуть!
Долго-ль жить приведется солдату?
Такъ ему-ль въ добрый часъ не хлебнуть 41).
Говорятъ вамъ! подайте вина! (Приносятъ вино).
Кассіо. Ай да пѣсня!
Яго. Я ей въ Англіи выучился, а тамъ пить умѣютъ. Извѣстно, что англичанинъ перепьетъ всякаго, и датчанина, и нѣмца, и толстопузаго голландца. Кто какъ ни пей — за англичаниномъ не угонится.
Кассіо. Ужъ будто англичане такіе мастера пить?
Яго. Еще бы! англичанинъ глазомъ не покосить, когда датчанинъ съ ногъ свалится. Нѣмца перепьетъ онъ не вспотѣвъ, а что до голландца — такъ того станетъ хлестать раньше второй англійской бутылки.
Кассіо. За здоровье правителя! (Пьетъ).
Яго. Эхъ, Англія! то-то сторона! (Напѣваетъ)
Славный рыцарь король былъ Стефанъ!
Сшить за крону штаны онъ собрался,
Да войти побоялся въ изъянъ,
И портной безъ расплаты остался —
Могутъ рыцари такъ поступать;
Ты-жь бѣднякъ и судьбой обездоленъ!
Нищимъ нечего носъ поднимать:
Будь лохмотьемъ дырявымъ доволенъ 42)!
Давайте еще вина!
Кассіо. А вѣдь эта пѣсня, пожалуй, еще лучше, чѣмъ первая.
Яго. Хотите послушать ее еще разъ?
Кассіо (пьянѣя). Ни-ни!.. Только нехорошіе люди такъ поступаютъ… Впрочемъ, вѣдь Богъ милосердъ! Одинъ душу спасетъ, а другой загубитъ!
Яго. Это вѣрно, лейтенантъ.
Кассіо. Что до меня, то, не во гнѣвъ будь сказано нашему правителю, или кому бы тамъ ни было, я свою душу спасти надѣюсь!
Яго. Еще бы! и я также.
Кассіо. Какъ?.. прежде меня?.. прежде своего начальника?.. И не думай!.. Впрочемъ, что объ этомъ толковать! — Эй, вы! всѣ по мѣстамъ! Господи! прости намъ наши прегрѣшенія! За дѣло, ребята!.. Вы не вздумайте говорить, что я пьянъ!.. Я… все вижу и знаю. (Указывая на Яго) Ему я начальникъ!.. вотъ моя правая рука — вотъ лѣвая!.. Я не пьянъ! по половицѣ пройду, не пошатнувшись 43)! Языкомъ вяжу какъ слѣдуетъ…
Всѣ. Конечно, конечно.
Кассіо. Еще бы! Потому не смѣй никто говорить, что я пьянъ. (Кассіо уходитъ).
Монтано. Идемте, господа. Пора смѣнить стражу.
Яго (Монтано). Ну вотъ взгляните сами; полюбуйтесь
На молодца! Вѣдь могъ бы быть солдатомъ
Достойнымъ Цезаря! рожденъ для власти,
А между тѣмъ, на грѣхъ себѣ, вдался
Въ такой порокъ. Добро и зло въ немъ спорятъ
Какъ ночь и день 44). — Не жалость ли? — Меня
Беретъ невольно страхъ, что вѣдь, пожалуй,
Смутитъ весь островъ онъ, когда затѣетъ,
Въ такомъ несчастномъ видѣ, двинуть въ дѣло
Ту власть, какой облекъ неосторожно
Его нашъ мавръ.
Монтано. И часто это съ нимъ
Случается?
Яго. Въ иномъ онъ состояньи
Не ляжетъ спать. — Онъ сутки проведетъ 45)
Совсѣмъ безъ сна, когда не закачаетъ
Себя виномъ.
Монтано. Ну, если такъ, то было-бъ
Не худо вамъ предупредить о всемъ
Отелло во-время. Онъ, вѣроятно,
Не видитъ зла. Съ своей прямой душой,
Онъ цѣнитъ въ Кассіо его таланты,
Дурныхъ же свойствъ не хочетъ замѣчать.
Не правъ ли я? (Входитъ Родриго).
Яго. Ты здѣсь зачѣмъ?.. ступай,
Смотри за лейтенантомъ. Ну!.. ты слышишь?
Монтано. Какъ жаль, что честный мавръ довѣрилъ постъ
Такой огромной важности, какъ мѣсто
Второго по себѣ, лицу съ подобной,
Несчастной, низкой склонностью! Я все-жъ
Стою на томъ, что слѣдуетъ открыть
Глаза на это мавру.
Яго. Ну, ужъ я
За это не берусь, хоть мнѣ сулите
Въ награду цѣлый островъ! Я всегда.
Былъ друженъ съ Кассіо и всѣмъ бы сердцемъ
Былъ радъ ему помочь, чтобъ исцѣлился
Отъ этой страсти онъ.
Но чу! тамъ слышенъ
Какой-то шумъ.
Кассіо. Бездѣльникъ!.. дрянь!..
Монтано. Что съ вами?
Что сдѣлалось?..
Кассіо. Затѣялъ негодяй
Меня учить! я изобью его
Какъ рѣшето 46)…
Родриго. Кого!.. меня?…
Кассіо. А! ты
Задумалъ разсуждать еще!.. Такъ вотъ же
Тебѣ, наглецъ!.. (Бьетъ его).
Монтано (удерживая Кассіо). Синьоръ, синьоръ! придите,
Прошу, въ себя…
Кассіо. Прочь руки!.. выбью зубы
Я и тебѣ!..
Монтано. Ну полно, полно — пьяны,
Какъ вижу, вы.
Кассіо. Я пьянъ!.. (Дерутся).
Яго (Родриго). Бѣги скорѣе,
Кричи на островъ весь, что взбунтовались!
Они здѣсь всѣ. (Родриго убѣгаетъ). Эй, лейтенантъ, довольно!
Одумайтесь! синьоръ Монтано! полно
Вамъ бушевать… Эй, всѣ сюда! на помощь!
Хорошъ, признаться, вышелъ караулъ.
Ну вотъ, набатъ! — того недоставало!..
Сто дьяволовъ! — Проснется городъ весь.
Эй, лейтенантъ! ей-Богу осрамитесь
На всю вы жизнь!
Отелло. Что за погромъ?
Монтано. Я раненъ.
Я весь въ крови! смертельно раненъ!.. Пусть же
Умретъ я онъ!
Отелло. Ни съ мѣста!..
Яго. Образумьтесь,
Синьоръ Монтано! добрый лейтенантъ!..
Ужель забыли вы свой долгъ и мѣсто,
Гдѣ мы теперь? Опомнитесь же оба
Хоть изъ стыда. Вамъ говоритъ правитель.
Отелло. Изъ-за него поднялась эта ссора?..
Иль турки мы? иль станемъ затѣвать
То, что грѣхомъ считаемъ у невѣрныхъ?..
Вы крещены-ль? — Оставьте дикій бой!
Тотъ, кто сейчасъ своей не сдержитъ злости —
Не цѣнитъ жизнь: — умретъ онъ въ тотъ же мигъ!..
Прикажутъ пусть, чтобъ прекратили этотъ
Зловѣщій звонъ — встревожилъ онъ весь городъ. —
Съ чего сцѣпились вы? — Скажи мнѣ, Яго,
Кто виноватъ. — Глубоко, вижу я,
Ты огорченъ. — Скажи, во имя долга,
Всю правду мнѣ.
Яго. Не знаю, право; были
За мигъ друзьями всѣ; клялись въ любви,
Голубились, какъ пара новобрачныхъ,
Готовыхъ лечь въ постель, и вдругъ, точь въ точь
Какая-то зловѣщая комета
Смутила всѣхъ. Сверкнула сталь клинковъ,
Сцѣпились вмигъ, и загорѣлась свалка.
Я не умѣю даже вамъ назвать
Зачинщика. — Что-жъ до меня, то, право,
Я-бъ предпочелъ лишиться въ битвѣ ногъ,
Чѣмъ ихъ сберечь затѣмъ, чтобъ попадать
Въ свидѣтели подобныхъ происшествій.
Отелло (Кассіо). Скажи, Михэль, какъ могъ забыться ты
До этого?
Кассіо. Синьоръ, простите!.. Слова
Сказать я не могу…
Отелло. А вы, Монтано!
Вести себя умѣли вы всегда
Съ приличіемъ; васъ уважали всѣ
За сдержанную скромность, несмотря
На вашу молодость! Въ примѣръ другимъ
Васъ ставили серьезнѣйшіе судьи!
Что-жъ побудило васъ такъ пренебречь
Своею доброй славой? поводъ дать,
Чтобъ окрестили васъ нелестнымъ званьемъ
Ночного забіяки? — Отвѣчайте!
Монтано. Синьоръ… я раненъ!.. раненъ тяжело.
Разскажетъ вамъ о всемъ подробно Яго,
А я страдаю раной и не въ силахъ
Вамъ отвѣчать. — Скажу одно, что совѣсть
Не можетъ упрекнуть меня ни въ чемъ. —
Когда винить хотите вы меня
За то, что здѣсь случилось — такъ признайте
Грѣхомъ самозащиту! запретите
Заботу о себѣ.
Отелло. Нѣтъ! я клянусь,
Что кровь во мнѣ готова одолѣть
Всю сдержанность!.. Готовъ увлечься гнѣвомъ
Разсудокъ мой! — Поднять мнѣ отбитъ руку,
Чтобъ выместилъ на лучшемъ я изъ васъ
Всю желчь мою!.. Хочу я знать, хочу!..
Кто началъ эту ссору! — Будь онъ мнѣ
Хоть близнецомъ — навѣки прогоню
Его я съ глазъ! — Какъ! въ осажденномъ мѣстѣ!
Средь города, гдѣ страхъ смущаетъ всѣмъ
Еще умы — затѣяли вы ссору!
Здѣсь, на посту! гдѣ именно порядокъ
Нужнѣй всего! — Вѣдь это наконецъ
Чудовищно! — Кто, Яго, началъ драку?
Монтано (Яго). Когда ты, ради дружбы иль пристрастья,
Прибавишь иль убавишь противъ правды
Хоть что-нибудь — ты не солдатъ!
Яго. Ну, вы
Не очень горячитесь! Вырву я
Себѣ скорѣй языкъ, чѣмъ молвлю слово,
Которымъ бы напрасно повредить
Могъ Кассіо; — но, къ счастью, разсказать
Безвредно для него могу я все,
Что было здѣсь. — Вотъ дѣло въ чемъ: мы мирно
Бесѣдовали здѣсь вдвоемъ съ Монтано,
Какъ вдругъ вбѣжалъ какой-то сорванецъ,
Вопя о помощи; — за нимъ же слѣдомъ,
Со шпагой, гнался Кассіо, какъ видно,
Съ рѣшимостью убить его. Монтано
Всталъ быстро передъ нимъ, надѣясь рѣчью
Смирить въ немъ пылъ, а я пустился вслѣдъ
За крикуномъ, боясь, что громкимъ ревомъ
(Какъ это и случилось) перебудитъ
Онъ городъ весь. — Но на ноги бѣглецъ
Былъ очень скоръ, и мнѣ его поймать
Не удалось. — Тогда я поспѣшилъ
Скорѣй назадъ, тѣмъ болѣе, что слышалъ
Здѣсь звукъ клинковъ, а также шумъ и брань,
Съ какою клялся Кассіо, чего
Не замѣчалъ за нимъ въ былое время
Я никогда. — Войдя назадъ (все это
Случилось очень скоро), я увидѣлъ,
Что оба ужъ дрались, а тамъ сейчасъ же
Явились вы и розняли обоихъ. —
Къ тому, что мною сказано, позволю
Прибавить я лишь то, что люди будутъ
Всегда людьми: забыться можетъ всякій!
Хоть Кассіо, конечно, виноватъ
(Извѣстно вѣдь, что вспыльчивые люди
Прибить готовы въ гнѣвѣ и друзей) —
Но надо думать также, что противникъ
Его обидѣлъ тоже, и что онъ
Не могъ того стерпѣть.
Отелло. Я вижу, Яго,
Что ради дружбы хочешь ты смягчить
Поступокъ Кассіо. — (Кассіо) Тебѣ же вотъ
Мой приговоръ: какъ ни любилъ тебя я
До этихъ поръ — моимъ ты лейтенантомъ
Не будешь впредь!
Смотрите: разбудили
Вы и ее. — (Кассіо) Я на тебѣ примѣръ
Дамъ строгости!
Десдемона. Что здѣсь случилось, милый?
Отелло. Вздоръ! все прошло; иди спокойно спать.
(Монтано) Для вашихъ ранъ хирургомъ буду я
Сегодня самъ. — Пусть отведутъ его. (Монтано уводятъ).
Ты, Яго, обойдешь немедля городъ,
Чтобъ водворить порядокъ и покой
Въ умахъ гражданъ, смущенныхъ этой дикой,
Безумной выходкой. (Десдемонѣ) Идемъ, другъ милый.
Таковъ удѣлъ солдата: мирный сонъ
Его всегда тревогами смущенъ!
Яго. Что съ вами, лейтенантъ? Вы, кажется, ранены?
Кассіо. Да, и притомъ безнадежно.
Яго. Боже оборони!
Кассіо. Мое имя! мое доброе имя! я его потерялъ навсегда! Потерялъ свою лучшую, безсмертную часть, и мнѣ осталась одна скотская плоть! — О, Яго, Яго! гдѣ мое доброе имя?
Яго. Вотъ что! а я, клянусь честью, вообразилъ вѣдь, что вы ранены дѣйствительно. — Это было бы хуже. — Что доброе имя? — пустой условный звукъ! — Пріобрѣтаютъ его безъ заслугъ и также незаслуженно теряютъ. — Вы совсѣмъ не почувствуете этой потери, если не станете себя въ ней увѣрять сами. — Полноте хныкать! — Найдется тысяча средствъ возвратить милость правителя вновь. — Онъ прогналъ васъ въ минуту гнѣва и навѣрно сдѣлалъ это гораздо болѣе изъ политическихъ причинъ, чѣмъ изъ нерасположенія. — Такъ бьютъ невинную собаку для того, чтобъ устрашить разъяреннаго льва. — Попросите его хорошенько, и онъ будетъ опять вашъ.
Кассіо. Я буду скорѣе просить, чтобъ онъ меня презиралъ, чѣмъ рѣшусь обманывать добраго начальника, навязывая ему въ помощники невоздержнаго пьяницу! — Напиться! наболтать какъ попугай! полѣзть въ драку! Поднять брань съ собственной тѣнью!.. О, невидимый духъ вина! если ты не имѣешь имени, то мы должны назвать тебя дьяволомъ.
Яго. За кѣмъ гнались вы съ мечомъ? Что этотъ человѣкъ вамъ сдѣлалъ?
Кассіо. Ничего не помню!..
Яго. Возможно ли?
Кассіо. Я припоминаю многое, но ничего не могу объяснить связно. Помню, что была ссора, но по какой причинѣ — не знаю. О, зачѣмъ люди могутъ такъ проглотить врага, который лишаетъ ихъ разсудка! Зачѣмъ намъ доставляетъ радость и удовольствіе, точно праздникъ какой, подобное превращеніе себя въ животныхъ!..
Яго. Но теперь, по всему видно, хмель у васъ выскочилъ. — Какъ это могло случиться такъ скоро?
Кассіо. Дьяволъ вина уступилъ мѣсто дьяволу злости. Одно горе привело къ другому. Я теперь презираю самъ себя.
Яго. Ну полноте! — вы ужъ слишкомъ строгій судья. Конечно, судя по времени и по состоянію, въ которомъ находится страна, было-бъ пріятнѣй, если-бъ этого происшествія не случилось вовсе; но, разъ оно случилось — старайтесь обратить его въ свою пользу.
Кассіо. Если я обращусь съ просьбой возвратить мнѣ мое мѣсто, правитель, въ отвѣтъ, назоветъ меня пьяницей, и слова эти заставятъ меня замолчать, если-бъ даже у меня было столько же ртовъ для болтовни, сколько ихъ было у гидры. — Вѣдь вотъ я теперь спокойный, здравомыслящій человѣкъ! Почему же часъ тому назадъ я былъ безумнымъ животнымъ? Не странно ли, что одинъ лишній стаканъ можетъ сдѣлаться для насъ проклятымъ чортовымъ зельемъ?
Яго. Ну, это неправда! Доброе винцо вещь хорошая, и если съ нимъ обращаться умѣючи, то оно ничего не принесетъ кромѣ удовольствія. Потому не браните его напрасно. — А теперь, спрошу, вѣрите ли вы, что я люблю васъ отъ всей души?
Кассіо. Вы это мнѣ доказали. — Я пьяница!..
Яго. Вы, какъ и всякій другой, можете выпить иной разъ лишнее. Я васъ научу, что вамъ слѣдуетъ дѣлать. Вѣдь теперь у насъ правителемъ не мавръ, а его жена. Это можно сказать вполнѣ добросовѣстно, такъ какъ и слѣпой замѣтитъ, что Отелло предался исключительно созерцанію ея прелестей. — Попробуйте обратиться къ ней. Просите, чтобъ она похлопотала о возвращеніи вамъ вашего мѣста. Она такъ добра, благородна и великодушна, что считаетъ грѣхомъ не сдѣлать болѣе того, что у ней просятъ. Потому просите ее связать снова разрывъ, происшедшій между вами и ея мужемъ. Я прозакладываю свое счастье противъ любой бездѣлицы, если дружба ваша съ мавромъ не разрастется послѣ этого шире прежняго.
Кассіо. Совѣтъ вашъ хорошъ.
Яго. По крайней мѣрѣ я даю его отъ чистаго сердца и съ полнымъ доброжелательствомъ.
Кассіо. О, я вамъ вѣрю вполнѣ и потому завтра же отправлюсь просить добрую Десдемону о заступничествѣ. — Если не удастся, то значитъ — пиши пропало все мое счастье.
Яго. Удастся навѣрно: путь вашъ прямъ и хорошъ. — Прощайте, лейтенантъ! Мнѣ надо отправиться на мой постъ.
Кассіо. Прощайте, любезный Яго. (Кассіо уходитъ).
Яго. Придетъ ли въ умъ кому-нибудь назвать
Меня безчестнымъ плутомъ? Можно-ль дать
Совѣтъ честнѣй и лучше, чтобъ втереться
Опять въ довѣрье мавра? — Десдемону
Увлечь легко: добро готова сдѣлать
Она всегда; ея душа пряма
И искренна 47); — Отелло-жъ для нея
Согласенъ будетъ сдѣлаться хоть снова
Язычникомъ; заложитъ душу чорту;
Продастъ и рай. — Завязъ въ ея сѣтяхъ
Онъ по уши! — Какая-бъ ни пришла
Ей блажь на умъ — успѣетъ обработать
Она его такъ ловко, что сыграетъ
На этой слабой стрункѣ онъ сейчасъ
Все, что она потребуетъ. — Такъ чѣмъ же
Бездѣльникъ я, когда такой прекрасный
Совѣть даю я Кассіо, чтобъ онъ
Нашелъ дорогу къ счастью? — Нѣтъ, какъ вижу,
Неложно говорятъ, что если дьяволъ
Захочетъ совершить чернѣйшій грѣхъ,
То убаюкаетъ сперва нарочно
Онъ насъ добромъ, точь въ точь какъ это сдѣлать
Намѣренъ я! — Покамѣстъ этотъ дурень
Займется клянчаньемъ предъ Десдемоной
Вступиться за него — она-жъ съ мольбой
Пристанетъ къ горлу мавра — я тишкомъ
Шепну ему зловредное словечко,
Не замѣшался-ль въ этомъ всемъ вѣрнѣй
Плотской грѣшокъ?.. И чѣмъ она умильнѣй
Начнетъ просить — тѣмъ больше упадетъ
Въ его глазахъ. — Пороками представлю
Я даже то, что было въ ней добромъ!
Сплету я даже изъ ея достоинствъ
Такую сѣть, что оба въ ней они
Увязнутъ съ головой. (Входитъ Родриго).
Ну что, Родриго?
Родриго. Да что! Похожъ я на гончую; только не на ту, которая ловитъ дичь, а на ту, что только лаетъ да визжитъ. — Деньги я промоталъ всѣ и вдобавокъ былъ сегодня поколоченъ. — Кажется, кромѣ доброй науки я здѣсь не получу ничего, и придется мнѣ въ концѣ концовъ вернуться во-свояси, въ Венецію, если съ пустымъ карманомъ, то по крайней мѣрѣ умнѣе, чѣмъ былъ прежде.
Яго. Что за глупецъ, въ комъ нѣтъ на грошъ терпѣнья!
Скажи, слыхалъ ты, чтобъ когда-нибудь
Лѣчились раны вдругъ? Достигнуть цѣли
Возможно намъ, лишь дѣйствуя умомъ —
Не ворожбой! — Уму же нужно время.
Да и чего печалиться тебѣ?
Хотя, конечно, Кассіо сегодня
Тебя побилъ, но ты успѣлъ за это
Его столкнуть. — Растетъ безъ солнца быстро
Одинъ лопухъ, хорошіе-жъ плоды
Не зрѣютъ скоро, — потому уймись
И не дури! — Гляди: насталъ ужъ день.
Недаромъ говорятъ, что время быстро
Идетъ средь дѣлъ и радостей. — Ступай
Теперь домой; квартира для тебя
Отведена. — О томъ, что будетъ дальше,
Скажу потомъ. — Ну!.. въ путь безъ разговоровъ!
Два дѣла надо сдѣлать мнѣ теперь:
Послать жену просить у Десдемоны
За Кассіо, а тамъ устроить такъ,
Чтобъ мавръ засталъ обоихъ ихъ въ минуту,
Когда придетъ къ ней Кассіо просить
Самъ за себя. — Путь къ цѣли твердъ и прямъ,
Лишь шелъ бы къ ней я безъ задержекъ самъ. (Уходитъ).
ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.
правитьКассіо. Сюда, друзья: — васъ за труды я щедро
Вознагражу. — Сыграйте что-нибудь,
Но только покороче, а затѣмъ
Воскликните привѣтствіе Отелло.
Шутъ. Эй вы, гусляры! Ваши инструменты, должно-быть, изъ Неаполя, что вы ими такъ немилосердно гнусите 48)?
1-й музыкантъ. Какъ такъ, синьоръ?
Шутъ. Они у васъ духовые?
1-й музыкантъ. Да, синьоръ.
Шутъ. Такъ имъ мѣсто подъ хвостомъ.
1-й музыкантъ. Почему подъ хвостомъ?
Шутъ. Потому, что мнѣ случалось ихъ видѣть на этомъ мѣстѣ. — Вотъ вамъ деньги. Правителю такъ понравилась ваша музыка, что онъ проситъ васъ больше его не безпокоить.
1-й музыкантъ. Слушаемъ, синьоръ, слушаемъ.
Шутъ. Впрочемъ, если у васъ есть музыка, которая не слышна, то можете продолжать; а эта ему не нравится.
1-й музыкантъ. Такой у насъ нѣтъ.
Шутъ. Ну такъ забирайте свои дудки и убирайтесь по добру по здорову. Испаритесь въ воздухѣ! живо!
Кассіо. Послушай, любезный другъ.
Шутъ. Слушаетъ не любезный другъ, а я.
Кассіо. Перестань молоть вздоръ. Вотъ тебѣ червонецъ. Если та дама, которая прислуживаетъ женѣ правителя, встала, то скажи, что съ ней желаетъ переговорить Кассіо. Исполнишь, что я прошу?
Шутъ. Она встала, синьоръ, и если сюда придетъ, то можете изъ этого убѣдиться, что я ей передалъ вашу просьбу.
Кассіо. Пожалуйста.
Вотъ кстати Яго.
Яго. Какъ!
Ужель вы не ложились?
Кассіо. Нѣтъ, вѣдь мы
Разстались на разсвѣтѣ. — Я рѣшился,
Любезный Яго, попросить придти
Сюда супругу вашу. Я надѣюсь —
Она замолвитъ за меня словцо
Предъ доброй Десдемоной.
Яго. О, конечно!
Я самъ пришлю ее и постараюсь
Устроить такъ, чтобъ мавръ не могъ застать
Васъ вмѣстѣ съ Десдемоной. — Вы найдете
Возможность ей свободно передать
Все, что ни пожелаете.
Кассіо. Сердечно
Я васъ благодарю. — Ни разу въ жизни
Я даже флорентинцевъ не встрѣчалъ
Честнѣй и лучше 49).
Эмилія. Ахъ, синьоръ мой добрый!
Какъ горько мнѣ подумать о бѣдѣ,
Постигшей васъ! — Утѣшьтесь, впрочемъ! дѣло
Пойдетъ на ладъ: — правитель велъ ужь рѣчь
О васъ съ своей женой, и горячо же
Она за васъ вступилась! — Мавръ отвѣтилъ,
Что тотъ, кого вы ранили, извѣстенъ
На островѣ связями и родствомъ,
А потому, по здравому онъ смыслу,
Былъ долженъ васъ отставить; но при этомъ
Онъ все-жъ сказалъ, что вы любимы имъ
Попрежнему, и что ходатай лучшій
Предъ нимъ за васъ любовь его. — Повѣрьте,
Что онъ при первомъ случаѣ вернетъ
Обратно вамъ и честь и ваше званье.
Кассіо. Пусть такъ, но все-жъ я васъ бы попросилъ,
Когда сочтете это вы возможнымъ,
Дать случай повидать наединѣ
Мнѣ вашу госпожу.
Эмилія. Все, все устрою!
Идите вслѣдъ за мной; я проведу
Васъ тотчасъ къ ней. — Наговориться можно
Вамъ будетъ всласть.
Кассіо. Сердечно вамъ обязанъ! (Уходятъ).
Отелло (Яго). Вотъ письма капитану. Пусть свезетъ
Онъ ихъ въ сенатъ и передастъ ему,
Какъ должно, мой привѣтъ. Исполнивъ это,
Вернись ко мнѣ, я буду на работахъ.
Яго. Исполню все.
Отелло (свитѣ). Идемте, господа:
Намъ надобно взглянуть на укрѣпленья.
Офицеръ. Идемъ мы всѣ за вами вслѣдъ, синьоръ. (Уходятъ).
Десдемона. Не бойтесь, добрый Кассіо! Повѣрьте,
Что все, что въ силахъ сдѣлать я для васъ, —
Я сдѣлаю.
Эмилія. Пожалуйста, синьора!
Прискорбный этотъ случай огорчилъ
Вѣдь мужа моего, какъ будто-бъ самъ онъ
Тутъ пострадалъ.
Десдемона. О, онъ, я знаю, добрый. —
А вамъ скажу я, Кассіо, вторично,
Что дружбу вамъ свою вернетъ мой мужъ
Во что бы то ни стало.
Кассіо. Какъ добры,
Синьора, вы! Что-бъ ни случилось въ жизни
Со мною впредь, — повѣрьте, я останусь
Навѣки вамъ усерднѣйшимъ слугой.
Десдемона. Я вѣрю вамъ и васъ благодарю!
Вѣдь вы, я знаю, любите Отелло,
И потому вамъ слѣдуетъ понять,
Что если васъ лишилъ теперь своей
Онъ милости, то это продолжится
Лишь до поры, покуда такъ велитъ
Расчетъ политики.
Кассіо. Да, — но вѣдь этотъ
Расчетъ, пожалуй, длиться будетъ долго.
Онъ обусловленъ можетъ быть ничтожной
Случайностью! поддержанъ безъ причинъ.
А между тѣмъ, покуда буду самъ
Въ опалѣ я, мое займется мѣсто
Другимъ лицомъ, и мужъ вашъ позабудетъ
И преданность мою и всѣ заслуги.
Десдемона. Не бойтесь понапрасну: здѣсь, предъ нею
Я слово вамъ даю, что ваше мѣсто
Займете вы опять! — Когда же я
Ручаюсь словомъ дружбы, то, повѣрьте,
Исполню все до крайнихъ мелочей. —
За васъ не дамъ покоя ни минуты
Отелло я; не дамъ ему я спать 50)!
Терпѣнье истощу его словами!
Я въ школу обращу его постель,
Столъ — въ исповѣдь! Ко всѣмъ его дѣламъ
Примѣшивать я буду ваше имя,
А потому оставьте вашу грусть.
Когда взялась за дѣло я, то знайте —
Что помѣшать исполнить то, что я
Задумала, мнѣ можетъ только смерть.
Эмилія. Вотъ вашъ супругъ.
Кассіо. Я удалюсь, синьора.
Десдемона. Нѣтъ, нѣтъ, останьтесь: — слышать вы должны,
Что я скажу.
Кассіо. Лишь не теперь, синьора.
Я такъ смущенъ, что не сказалъ бы въ пользу
Себя ни слова самъ.
Десдемона. Ну, какъ хотите.
Яго (смотря вслѣдъ Кассіо).
Нехорошо!..
Отелло. Сказалъ ты что-то?
Яго. А?..
О нѣтъ, синьоръ… Такъ, глупость! самъ не помню,
Что я сболтнулъ.
Отелло. Съ женой моей былъ кто-то —
Не Кассіо-ль?
Яго. Не думаю, синьоръ.
Будь это онъ, — съ чего ему бы было
Вдругъ убѣжать, какъ будто-бъ былъ предъ вами
Онъ виноватъ?
Отелло. А мнѣ такъ показалось,
Что это онъ.
Десдемона (подходя). Скажу тебѣ, мой милый,
Что видѣлась я здѣсь съ однимъ несчастнымъ,
Котораго глубоко и сердечно
Ты огорчилъ.
Отелло. О комъ ты говоришь?
Десдемона. О Кассіо, о бывшемъ лейтенантѣ!
Вотъ дѣло въ чемъ: когда меня ты любишь
И въ чемъ-нибудь мнѣ хочешь угодить —
Прости его! — Ужъ если онъ не преданъ
Тебѣ отъ всей души и если сдѣлалъ
Проступокъ свой не подъ вліяньемъ горькой
Случайности — то я не буду вѣрить,
Что по лицу угадывать мы можемъ
Сердца людей. — Верни его.
Отелло. Такъ, значитъ,
Съ тобой былъ онъ?
Десдемона. Онъ, милый мой! и если-бъ
Ты видѣть могъ, какъ горько онъ убить
Своей бѣдой! Онъ половину горя
Оставилъ мнѣ, и я страдаю такъ же
Теперь, какъ онъ. — Верни его назадъ.
Отелло. Потомъ, мой другъ: теперь еще не время.
Десдемона. Скажи, когда?
Отелло. Я угожу тебѣ,
Лишь только будетъ можно.
Десдемона. Нынче ночью,
Предъ ужиномъ?
Отелло. Ну нѣтъ, нельзя такъ скоро.
Десдемона. Такъ завтра утромъ?
Отелло. Завтра цѣлый день
Не буду дома я; — обѣдать буду
Я въ крѣпости.
Десдемона. Такъ вечеромъ, иль утромъ
Другого дня? Во вторникъ, въ полдень, въ среду
Или въ четвергъ? Хочу я, чтобъ назначилъ
Ты прямо часъ и чтобъ при этомъ срокъ
Не больше былъ трехъ дней! — Смотрѣть вѣдь жалко
На грусть его! да и вина-то вся,
Въ которой онъ попался, право, сущій
Ничтожный вздоръ! Не будь у насъ теперь
Пора войны, когда, какъ вы твердите,
Не разбирая, надобно карать
Строжайше всѣхъ, — такъ заслужилъ бы онъ
Вѣдь много-много — выговоръ! — Отвѣть же,
Когда его воротишь ты? — Я, право,
Придумать не могу, въ немъ я рѣшилась
Тебѣ бы отказать, иль колебалась,
Какъ ты теперь. — Ты вспомни лишь! вѣдь это
Твой другъ, твой вѣрный Кассіо, съ которымъ
Ходилъ меня ты сватать! Сколько разъ
Вступался горячо онъ за тебя,
Услышавши, что дурно отзывалась
Я о тебѣ! — Ужель такъ много надо
Усилій и трудовъ, чтобъ ты приблизилъ
Его опять?
Отелло. Согласенъ я, согласенъ..
Зови его: — тебѣ ни въ чемъ не въ силахъ
Я отказать.
Десдемона. О! лишь сказать не вздумай,
Что сдѣлалъ ты особенную милость,
Простивъ его! — Мое старанье было
При этомъ всемъ нисколько не важнѣй,
Чѣмъ если бы тебя я попросила,
Чтобъ ты надѣлъ перчатки, теплый плащъ,
Съѣлъ блюдо за обѣдомъ — словомъ, сдѣлалъ
Пустую вещь въ утѣху для себя. —
Нѣтъ, милый другъ! — когда бы захотѣла
Я испытать, дѣйствительно-ль сильна
Твоя любовь, — потребовала-бъ трудный,
Геройскій подвигъ я! такой, который
Тебѣ исполнить было-бъ не легко!
Отелло. Ну хорошо; а такъ какъ я исполнилъ,
Что хочешь ты, — то отплати мнѣ тѣмъ же
Теперь сама: оставь меня, другъ милый,
На часъ иль два.
Десдемона. Тебѣ ли въ чемъ-нибудь
Я откажу? Прощай!
Отелло. Прощай, мой ангелъ
Я скоро-скоро возвращусь къ тебѣ.
Десдемона. Идемъ со мной, Эмилія. (Отелло) Все дѣлай,
Что только пожелаешь! прекословить
Не буду я, повѣрь, тебѣ ни въ чемъ.
Отелло. Восторгъ! отрада! прелесть 51)!.. Сгибнетъ пусть
Моя душа, когда тебя всѣмъ сердцемъ
Я не люблю! Пусть водворится хаосъ
Въ тотъ день и часъ, когда я перестану
Тебя любить!..
Яго. Синьоръ…
Отелло. Что хочешь ты?
Яго. Скажите мнѣ: когда рѣшились сватать
Синьору вы — была извѣстна ваша
Любовь Михэлю Кассіо?
Отелло. О да;
Онъ зналъ о всемъ. — Но для чего ты сдѣлалъ
Такой вопросъ?
Яго. Такъ! — кой-какія мысли
Пришли на умъ.
Отелло. Какія мысли?
Яго. Думалъ,
Напротивъ, я, что онъ тогда синьору
И не видалъ.
Отелло. Какъ не видалъ! — онъ даже
Бывалъ у насъ посредникомъ.
Яго. Ужели?..
Отелло. Ну да… Да что съ тобой? Какое видишь
Ты въ этомъ зло? — Иль Кассіо не честенъ?
Яго. Онъ честенъ…
Отелло. Да, я говорю о немъ.
Яго. Синьоръ! — насколько знаю я…
Отелло. Что держишь
Ты на умѣ?
Яго. Держу что на умѣ?..
Отелло. О Господи! бормочешь ты какъ эхо
Мои слова, какъ будто-бъ затаилась
Въ твоей душѣ чудовищная мысль,
Какую страшно вымолвить. — А ты
Ее таишь: я вижу это ясно!
Ты про себя сказалъ: «нехорошо»,
Увидя, что разстался за минуту
Съ женой моей здѣсь Кассіо. — Что значатъ
Твои слова? — Равно, узнавши дальше.
Что былъ моимъ совѣтникомъ и другомъ
Онъ въ сватовствѣ, — воскликнулъ ты: «ужели?»
И сморщилъ лобъ, какъ будто скрылъ въ умѣ
Дурную мысль. — Послушай! если точно
Ты преданъ мнѣ — скажи, что думалъ ты?
Яго. Что преданъ я — извѣстно вамъ…
Отелло. Извѣстно!
И потому, надѣясь на твою
Любовь ко мнѣ, а также твердо зная,
Что ты уменъ и выпускать не станешь
На вѣтеръ словъ, — я тѣмъ сильнѣй страшусь
Неясности твоихъ полунамековъ.
Безчестный плутъ привыкъ въ подобномъ духѣ
Болтать всегда, но тотъ, кто чистъ и прямъ,
Не вздумаетъ промолвить безъ причины
Подобныхъ словъ, когда не накипѣли
Они въ душѣ, не могшей вынесть зла.
Яго. За Кассіо готовъ я вамъ поклясться,
Что честенъ онъ.
Отелло. Я склоненъ думать то же.
Яго. Должны мы быть, чѣмъ кажемся, — иначе
Пускай на свѣтѣ лучше не живетъ,
Кто не таковъ.
Отелло. Ты въ этомъ правъ: — должны
Всегда мы быть, чѣмъ кажемся.
Яго. Такъ значитъ
Звать должно честнымъ Кассіо.
Отелло. Нѣтъ, нѣтъ!..
Тутъ что-то есть! — Оставь вилять безъ цѣли
И выскажи свою мнѣ прямо мысль.
Что-бъ ни было — назвать не бойся вещи
По именамъ, какъ ни ужасны были-бъ
Твои слова.
Яго. Простите мнѣ, синьоръ!
Конечно, вамъ обязанъ быть послушнымъ
По долгу я; но есть дѣла на свѣтѣ,
Къ какимъ нельзя принудить и рабовъ!
Хотите вы, чтобъ высказалъ открыто
Я мысль свою! — А если эта мысль
Дурна, ложна? — Вѣдь нѣтъ такихъ дворцовъ,
Гдѣ не было-бъ съ богатствомъ рядомъ грязи;
Равно, едва-ль найдемъ мы человѣка
Столь чистаго, чтобъ въ глубинѣ души,
Хваля добро, не вздумалъ точно также
Онъ посудить и порядить съ тѣмъ вмѣстѣ
И о дурномъ.
Отелло. Съ своимъ ты другомъ, Яго,
Кривишь душой! — Ты знаешь, что грозитъ
Опасность мнѣ, и высказать не хочешь
Мнѣ прямо все…
Яго. Ахъ, полноте! судить
Могу невѣрно я (въ моей природѣ,
Покаяться я долженъ, есть большой
И злой порокъ: во всемъ готовъ я чуять
И видѣть зло, хотя не разъ случалось
Мнѣ дѣлать шумъ изъ сущихъ пустяковъ).
А потому, съ умомъ серьезнымъ вашимъ,
Вы не должны отнюдь давать значенье
Словамъ такихъ людей. — Къ чему творитъ
Вамъ муку для себя изъ разныхъ сплетенъ,
Гдѣ правды нѣтъ, быть-можетъ, ни слѣда?
Нѣтъ, полноте! Мой умъ и честность громко
Мнѣ говорятъ, что могъ бы я нарушить
Лишь вашъ покой, а потому полезнѣй
Мнѣ промолчать.
Отелло. Что значитъ это все?..
Яго. Вотъ видите: нетронутая честь,
Для всѣхъ людей, и для мужчинъ и женщинъ,
Цѣннѣй всего. Тотъ, кто воруетъ деньги —
Воруетъ вздоръ! Былъ кошелекъ моимъ
И сталъ чужимъ; — перебывать онъ можетъ
Въ рукахъ у всѣхъ; но кто мою позорно
Похитилъ честь — похитилъ все! — Богаче
Не сталъ онъ самъ, меня же сдѣлалъ нищимъ.
Отелло. Хочу узнать, во что бы то ни стало,
Я мысль твою!..
Яго. Когда мое вы сердце
Держали бы въ рукахъ своихъ — и тутъ бы
Я промолчалъ!..
Отелло. А!..
Яго. Сохрани васъ небо
Отъ ревности! страшитесь лишь ея!
Чудовище съ зелеными глазами
Она питается сама собой
На муку намъ! Блаженъ, кто разлюбить
Могъ женщину, которой былъ обманутъ;
Но что за пытку долженъ вынесть тотъ,
Кто пораженъ ужаснымъ подозрѣньемъ
И вмѣстѣ съ тѣмъ не въ силахъ не любить!
Отелло. Да, жалокъ тотъ.
Яго. Бѣднякъ, судьбой довольный,
Богатъ вполнѣ; — но роскошь, если даже
Ей мѣры нѣтъ, — ужаснѣй и бѣднѣй,
Чѣмъ нищета, коль скоро мы боимся
Все потерять. — Спаси Господь насъ всѣхъ
Отъ ревности!
Отелло. Къ чему объ этомъ мнѣ
Ты говоришь? Иль въ голову забралъ ты,
Что стану день и ночь себя терзать
Я ревностью? начну, со всякой новой
Луной, мѣнять сомнѣнья? — Нѣтъ! — обычай
Мой не таковъ! Когда закралось въ душу
Сомнѣнье мнѣ — то вмѣстѣ съ тѣмъ готовъ
Мой приговоръ! — Скорѣй согласенъ буду
Я глупымъ стать козломъ, чѣмъ допущу
Себѣ унизить душу до такихъ
Презрительныхъ и низкихъ подозрѣній,
Которыя задумалъ привести
Ты мнѣ въ примѣръ. — Нѣтъ, Яго, ревновать
Не стану я, услышавъ, если скажутъ,
Что хороша жена моя лицомъ,
Кружится въ обществѣ, цвѣтетъ здоровьемъ 52),
Поетъ, танцуетъ, любитъ говорить —
Все это качества, какія могутъ
Лишь красить женщину, когда при этомъ
Она честна. — Равно бояться мнѣ
Причины нѣтъ быть брошеннымъ женою
Изъ-за того, что не дано въ удѣлъ
Какихъ-либо блестящихъ мнѣ достоинствъ. —
Она была съ глазами и меня
Все-жъ выбрала! — Нѣтъ, Яго, долго буду
Я наблюдать, пока не усомнюсь;
Разъ усомнясь, ждать буду доказательствъ,
Когда-жъ вполнѣ увѣрюсь, въ чемъ хотѣлъ —
То прочь любовь, а вмѣстѣ съ ней и ревность!
Яго. Я радъ, что такъ вы судите. — Могу
Вамъ доказать свое расположенье
Теперь свободнѣй я. — Узнайте-жъ то,
Что мнѣ велятъ открыть мой долгъ и вѣрность.
Хоть вѣскихъ нѣтъ покуда доказательствъ
Въ моихъ рукахъ; но все-жъ скажу я вамъ:
Смотрите за женой! не довѣряйтесь
Ни ей ни Кассіо!.. Прямыхъ причинъ
Вамъ нѣтъ еще, конечно, быть ревнивымъ,
Но и чрезчуръ спокойно закрывать
Не должно глазъ 53)! Не хочется ужъ очень
Увидѣть мнѣ, чтобъ вы, съ своею честной,
Прямой душой, попали глупо въ сѣть
Своей же доброты! — Смотрите зорко!
Я знаю хорошо венеціанокъ!
Предъ Богомъ часто каются онѣ
Въ томъ, что нельзя открыть имъ передъ мужемъ.
Забота ихъ не въ томъ, чтобъ избѣжать
Сѣтей грѣха, но чтобы скрыть искуснѣй
Грѣхъ предъ людьми.
Отелло. Ты думаешь?
Яго. Судить
Вы сами можете: она лгала
Въ глаза отцу, рѣшившись твердо въ сердцѣ
Быть вамъ женой, — предъ вами-жъ притворялась
Испуганной, тогда какъ были вы
Ей, въ этотъ мигъ, милѣй всего на свѣтѣ!
Отелло. Да, да!.. ты правъ…
Яго. Такъ и рѣшайте сами:
Ужъ ежели она въ такіе годы
Могла оплесть искусно такъ отца,
Что онъ, какъ соколъ въ шапочкѣ 54), не видѣлъ
Ея затѣй и, ставъ глазами тупъ
Какъ дерево, васъ даже обвинялъ
Нелѣпо въ колдовствѣ… Но не зашелъ ли
Я слишкомъ далеко? Прошу, простите
Меня, синьоръ!.. Я говорилъ все это,
Любя вѣдь васъ.
Отелло. Да, да!.. Я благодаренъ
Тебѣ за то…
Яго. Какъ кажется, мои
Слова смутили васъ.
Отелло. О, нѣтъ…
Яго. А я
Боюсь, что да. — Но, впрочемъ, вы, конечно,
Разсудите, что я руководился
Лишь преданностью вамъ. Не придавайте,
Прошу, особой важности тому,
Что я сказалъ. — Слегка подозрѣвать-
Вотъ все, что здѣсь полезно.
Отелло. Да… конечно…
Не болѣе…
Яго. Храни васъ Богъ рѣшиться
На что-нибудь серьезнѣй и сильнѣй!
Попалъ бы я тогда своей затѣей
Въ дурную цѣль, куда не думалъ мѣтить.
Я другъ вѣдь Кассіо. — Но, право, вы
Взволнованы.
Отелло. Я не скажу, чтобъ очень…
Вѣдь въ честность Дездемоны вѣрю я
Отъ всей души.
Яго. Желаю-жъ долго-долго
Ей честной быть, а вамъ — всегда ей вѣрить!..
Отелло. А впрочемъ, вѣдь дуритъ же иногда
Природа въ насъ…
Яго. Вотъ въ этомъ-то и дѣло!..
Я говорить вамъ буду откровенно:
Припомните, какъ много разъ она
Упорно отвергала предложенья
Людей вполнѣ достойныхъ, равныхъ родомъ
И кровью съ ней. — Природа чаще въ насъ
Влечется къ равному, но иногда
Бываетъ и прямое извращенье
Людскихъ всѣхъ чувствъ, — блажная прихоть вкуса…
Конечно, это все я говорю
Не про нее, — но все-жъ боюсь невольно
Я здѣсь за васъ! — Что, если вдругъ придетъ
Охота ей васъ посравнить съ людьми
Ея страны, и каяться начнетъ
Она въ своемъ минутномъ увлеченьи!..
Отелло. Уйди, уйди!.. Передавай мнѣ все,
Что ты замѣтишь впредь!.. Вели женѣ
Смотрѣть за ней!.. оставь меня!..
Яго. Прощайте! (Отходитъ).
Отелло. Зачѣмъ, зачѣмъ женатъ я?.. Знаетъ больше,
Навѣрно знаетъ больше этотъ честный,
Прямой простякъ, чѣмъ высказалъ…
Яго (подходя). Простите
Меня, синьоръ, но я даю вамъ добрый
Совѣтъ — себя сдержать. Повѣрьте, время
Откроетъ все. — Когда угодно вамъ,
Чтобъ Кассіо свое вновь занялъ мѣсто —
Пусть будетъ такъ (онъ ловокъ и уменъ), —
Но ежели признаете вы лучшимъ
Держать его покамѣстъ вдалекѣ —
То будетъ въ томъ прекраснѣйшее средство
Узнать его всѣ мысли, наблюдая,
Что будетъ впредь. — Замѣтить вы должны,
Не станетъ ли просить супруга ваша
О немъ чрезчуръ настойчиво: — вамъ въ этомъ
Увидѣть можно многое! — Тому же,
Что я сказалъ, прошу, не придавайте
Покамѣстъ много важности. Я очень
Склоняюсь къ мысли, что преувеличилъ
Все черезчуръ. — За мной вѣдь точно есть
Такой порокъ. — А главное — не должно
И думать вамъ стѣснять безъ доказательствъ
Жену, хоть въ чемъ-нибудь.
Отелло. Повѣрь, что я
Себя сдержу.
Яго. Счастливо оставаться!
Отелло. Онъ честенъ, прямъ и къ этому въ придачу
Уменъ какъ бѣсъ! Людскую душу знаетъ
Онъ какъ никто. — Нѣтъ, дорогой мой соколъ!
Когда не хочешь отзываться ты
На голосъ мой — порву съ тобой я связь
И выпущу тебя летѣть по вѣтру 55),
Не посмотрѣвъ, что былъ съ тобою связанъ
Я нитью всѣхъ моихъ сердечныхъ фибръ!
Быть-можетъ, все случилось потому лишь,
Что черенъ я! что непривыкъ болтать
Какъ глупый рой гостинныхъ шаркуновъ!..
Все можетъ быть! — [Иль слишкомъ старъ годами
Я для нея, и вотъ предлогъ ничтожный
Ея погибели!.. Я оскорбленъ!
Жестоко оскорбленъ, и вся утѣха,
Вся месть моя лишь сводятся къ тому,
Что въ правѣ я ее возненавидѣть!] 56)
Будь проклятъ бракъ!.. Что пользы въ немъ? — даетъ
Онъ право намъ считать прелестницъ этихъ
Своимъ добромъ, но плотскихъ ихъ инстинктовъ
Онъ не смиритъ! — Я соглашусь скорѣй
Быть жабой въ подземельѣ и вдыхать
Ядъ сырости, чѣмъ уступлю другому
Хоть часть того, что горячо любилъ!..
Таковъ удѣлъ поставленныхъ высоко!
Мы терпимъ все во много разъ сильнѣй,
Чѣмъ низшіе! Обречены судьбой,
Едва родясь, измѣнѣ и позору
Какъ смерти мы… но тсс… вотъ и она!
Въ ней ложь и зло!.. О, если это правда —
Смѣялось, значитъ, небо надъ собой,
Создавъ ее!.. но я… не въ силахъ вѣрить
Я этому!..
Десдемона. Что-жъ это значитъ, милый?
Твои друзья, островитяне, ждутъ
Тебя давно. Обѣдъ готовъ и поданъ.
Отелло. Я виноватъ…
Десдемона. Ты говоришь такъ странно.
Здоровъ ли ты?
Отелло. Такъ, пустяки: болитъ
И бьетъ въ вискахъ 57).
Десдемона. Ты много занимался
И ночь не спалъ. Я вылѣчу тебя.
Дай повязать тебѣ больное мѣсто
Моимъ платкомъ.
Отелло (срывая платокъ). Что пользы въ этой тряпкѣ!..
Оставь платокъ.
Идемъ со мной.
Десдемона. О, какъ
Прискорбно мнѣ, что вдругъ ты захворалъ!
Эмилія (поднимаетъ платокъ).
Вотъ въ добрый часъ платокъ попалъ мнѣ въ руки!
Вѣдь это былъ любви подарокъ первый
Отъ мавра ей. — Безпутный муженекъ
Сто разъ меня просилъ, чтобъ я достала
Ему платокъ, — а какъ достать? Сидитъ
Она съ платкомъ, бывало, дни и ночи;
То гладитъ, то цѣлуетъ. — Мавръ недаромъ
Велѣлъ его лелѣять и беречь.
Отдамъ сейчасъ, чтобъ вышили по немъ
Другой, такой же точно — вотъ и будетъ
Что Яго дать. — Зачѣмъ ему онъ нуженъ —
Не знаю я, да это все равно!
Лишь только-бъ угодить его затѣѣ. (Входитъ Яго).
Яго. Зачѣмъ ты здѣсь?
Эмилія. Ну, ну, не злись! — найдешь
Ты здѣсь сюрпризъ.
Яго. Нашелъ ужъ; — жаль, что старый.
Эмилія. Что-жъ ты нашелъ?
Яго. Что? — глупую жену.
Эмилія. И это все? А что-бъ ты согласился
Дать за платокъ?
Яго. Какой платокъ?
Эмилія. Тотъ самый,
Что подарилъ моей синьорѣ мавръ.
Вѣдь ты не разъ просилъ, чтобъ я взяла
Его у ней.
Яго. И ты его украла?
Эмилія. Украла? — нѣтъ; — синьора обронила
Его сама, а я лишь подняла.
Смотри: вотъ онъ.
Яго. Ты баба кладъ!.. Давай
Платокъ сюда!
Эмилія. Нѣтъ, нѣтъ, скажи сперва,
Зачѣмъ тебѣ онъ нуженъ? Что-то очень
Настойчиво ужъ ты меня просилъ
Его достать.
Яго (вырывая платокъ). Тебѣ какое дѣло.
Эмилія. Нѣтъ, нѣтъ, когда затѣялъ ты дурное —
Отдай платокъ! Бѣдняжка Десдемона
Съ ума сойдетъ, узнавъ, что онъ пропалъ.
Яго. А ты скажи, что ничего не знаешь.
Ступай домой. (Эмилія уходитъ). Половче надо мнѣ
Платокъ подбросить Кассіо, чтобъ онъ
Его нашелъ. — Ревнивцы всѣ бываютъ
На ладъ одинъ: — пустымъ, ничтожнымъ вздоромъ
Имъ можно вбить любую блажь вѣрнѣй,
Чѣмъ словомъ изъ священнаго писанья.
Такъ потому и выдумка моя
Свое возьметъ! — Крупицу яда мавру
Я влилъ уже. Вѣдь хуже горькихъ мыслей
Отравы нѣтъ: — неслышно проползаютъ
Онѣ намъ въ умъ, а чуть проникнутъ въ кровь —
То вспыхнутъ вдругъ, какъ конь горящей сѣры! —
Но тсс… вотъ мавръ! — Не правду-ль я сказалъ?
Какъ онъ угрюмъ! — Ни макъ, ни мандрагора 58),
Ни корни всѣхъ земныхъ, снотворныхъ, травъ
Не возвратятъ душѣ его спокойный
Вчерашній сонъ!
Отелло. Мнѣ измѣнить!.. мнѣ, мнѣ!..
Яго. Ну что, синьоръ? Надѣюсь, вы забыли
Ужъ обо всемъ?
Отелло. Прочь съ глазъ моихъ!.. уйди!..
Ты растянулъ меня на дыбѣ пытки!..
Безъ счету разъ обманутымъ быть легче,
Чѣмъ разъ узнать открывшійся обманъ!
Яго. Ужель, синьоръ…
Отелло. Что чувствовалъ я прежде?..
Ея развратъ былъ неизвѣстенъ мнѣ!
Я поцѣлуевъ Кассіо преступныхъ
Слѣда не видѣлъ на ея лицѣ!..
А что теперь?.. Ограбь кого захочешь,
Но только скрой предъ нимъ его бѣду —
Не будетъ онъ тогда подавленъ горько
Своимъ несчастьемъ!..
Яго. Тяжело и горько
Мнѣ слушать васъ.
Отелло. Когда бы цѣлый полкъ
Моихъ солдатъ завелъ поочередно
Съ ней дерзко связь и наслаждался ею —
Я счастливъ былъ попрежнему-бъ, не зная
Про свой позоръ!.. Теперь же что?.. Навѣки
Погибло все — и счастье и покой!
Прости, труба военной громкой славы!
Прости, скакунъ ретивый вѣрный мой!
Не заблеститъ рядъ шлемовъ окрыленныхъ
Вновь предо мной! Не грянетъ кличъ войны!..
Прости, мой станъ! Простите, жерла грома,
Чей звукъ въ борьбу съ Юпитеромъ вступалъ!
Все, все прости! Пробилъ Отелло часъ!..
Яго. Возможно ли…
Отелло. Злодѣй!.. тебя заставлю
Я доказать развратъ моей жены!
Докажешь мнѣ его ты воочію, (хватаетъ Яго за горло)
Иль иначе, душой моей клянусь,
Родиться псомъ тебѣ бы лучше было,
Чѣмъ пробудить, какъ это сдѣлалъ ты,
Мой ярый гнѣвъ!..
Яго. До этого-ль дошло?..
Отелло. Возможность дай своими мнѣ глазами
Увидѣть все! — а нѣтъ, такъ докажи!..
Такъ докажи, чтобъ подточить иголки
Не могъ никто подъ дерзкій твой доносъ!
Чтобъ безъ слѣда въ глазахъ моихъ исчезла
Сомнѣнья тѣнь!.. иначе — самъ увидишь,
Что ждетъ тебя!
Яго. Синьоръ!..
Отелло. Когда ее
Ты оболгалъ!.. когда напрасно пытку
Зажегъ во мнѣ — такъ не молись же больше!
Забудь навѣкъ, что совѣсть есть въ сердцахъ!
Твори дѣла, какихъ страшнѣй и хуже :
На свѣтѣ нѣтъ! Какъ горы громозди
Рядъ ужасовъ! Заставь заплакать небо
И вздрогнуть шаръ земной! — Ты не прибавишь
Ни атома къ жестокому проклятью,
Какое ждетъ тебя!
Яго. Прости мнѣ, Боже!..
Скажите мнѣ — вы человѣкъ иль звѣрь?
Есть сердце въ васъ и смыслъ? — Нѣтъ, вижу, надо
Разстаться съ вами мнѣ! Былъ дуракомъ я
До этихъ поръ! Изъ кожи лѣзъ быть честнымъ
И награжденъ лишь именемъ лжеца!
О лживый свѣтъ! — свидѣтелемъ ты будешь,
Что честность намъ приноситъ только вредъ! —
Душевно вамъ, синьоръ, я благодаренъ.
За вашъ урокъ! Повѣрьте мнѣ, что впредь
Разъ испытавъ, какъ, цѣнится услуга, —
Спасать въ бѣдѣ я не пойду и друга!
Отелло. Нѣтъ, нѣтъ, постой! — въ твою я честность вѣрю!..
Яго. Что проку въ ней? — полезнѣй умнымъ бытъ.
Коль скоро намъ за честность дурно платятъ —
Какъ не сказать, что нѣтъ разсудка въ ней.
Отелло. Честна-лъ жена?… [«быть-можетъ!» — вотъ ужасный
На то отвѣтъ! — Равно судить иль думать
Не въ силахъ я о томъ, сказалъ ли правду
Онъ мнѣ иль ложь! — Мнѣ надо доказательствъ!
Ее Діаны чище непорочной
Считали всѣ — и вотъ теперь чернѣй
Она, чѣмъ я!… О, если есть на свѣтѣ
Огонь, отравы, петли — все, чѣмъ можно
Губить людей — пущу всѣ средства въ дѣло
Для мести я, лишь дай улику мнѣ!] 59)
Яго. Вы внѣ себя. Какъ горько мнѣ, что васъ
Привелъ въ такую ярость я. — Хотите,
Сказали вы, уликъ?
Отелло. Хочу?.. Нѣтъ, я
Ихъ требую!..
Яго. Вамъ ихъ дадутъ, — но какъ?
Какихъ, уликъ хотите вы? — Ужели
Пришла охота вамъ застать въ грѣхѣ
На мѣстѣ ихъ?
Отелло. О, тьфу!.. Проклятье!.. адъ!..
Яго. Едва-ль они рѣшатся вамъ представить
Такой спектакль! Конечно, дѣло ими
Ведется такъ, что знаетъ ихъ перина
Про то одна. — Такъ какъ же быть? какой
Вамъ дать отвѣтъ? — какихъ уликъ вамъ надо?
Нельзя-жъ себѣ представить, чтобъ, забывъ
Въ пылу весь стыдъ, они, какъ обезьяны,
Какъ съ самкой волкъ, или коза съ козломъ,
Свою простерли глупость до презрѣнья
Приличій всѣхъ! — Такихъ вамъ доказательствъ
Не дастъ никто, — но есть зато другія!
Есть тьма уликъ, которыя ведутъ
Насъ въ истинѣ своимъ правдоподобьемъ,
И если вамъ достаточно такихъ —
Я вамъ ихъ дамъ.
Отелло. Представь въ живомъ мнѣ видѣ
Ея развратъ!..
Яго. Не мастеръ я копаться
Въ такихъ дѣлахъ; но если, для добра,
По глупости зашелъ я такъ далеко, —
То какъ тугъ быть? — придется продолжать.
Ну, слушайте: — разъ какъ-то спали мы
Въ одной постели съ Кассіо. Меня
Томила боль зубовъ, и я отъ муки
Не. могъ заснуть. — Вы знаете, есть люди
Съ такой дрянной душонкой, что болтать
Имъ надо и во снѣ. Таковъ на счастье
Нашъ Кассіо. Заснувъ, онъ вдругъ прегромко
Забормоталъ: — «о, ангелъ Десдемона!
Тсс… будь умна! скрывать съ тобой должны мы
Свою любовь!» — И тутъ схватилъ меня
Онъ за руку, сжималъ ее со страстью,
Ласкалъ меня, звалъ милымъ существомъ,
Лѣзъ цѣловать, какъ будто вырвать съ корнемъ.
Хотѣлъ такой же точно поцѣлуй
Онъ съ губъ моихъ; ногой пытался даже
Меня обнять, вздыхалъ, клялся и громко
Все бормоталъ: «будь проклята судьба,
Отдавшая тебя объятьямъ мавра!»
Отелло. Позоръ!.. Позоръ!.. Чудовищно!..
Яго. Вѣдь это
Былъ только сонъ.
Отелло. Но обличалъ собой
Онъ истину! Совлекъ въ моихъ глазахъ
Онъ тѣнь сомнѣнья съ правды!
Яго. Можетъ сильно
Онъ подтвердить другія вамъ улики,
Хоть и не столько вѣскія.
Отелло. Въ куски
Ее я разорву!..
Яго. О нѣтъ, храните,
Синьоръ, благоразумье. Фактовъ вы
Еще вѣдь не видали. Можетъ статься —
Она ни въ чемъ невинна. — А покамѣстъ
Скажите мнѣ: — случалось видѣть вамъ,
Въ рукахъ своей жены, платокъ, расшитый
Цвѣтами земляники?
Отелло. Это былъ
Мой первый ей подарокъ.
Яго. Ну, объ этомъ
Я не слыхалъ. Теперь же я скажу,
Что видѣлъ я какъ разъ такой же точно
Платокъ у Кассіо; — онъ отиралъ
При мнѣ имъ подбородокъ; — это былъ
Навѣрно вашъ платокъ.
Отелло. О! если такъ!..
Яго. Такъ или нѣтъ — достаточно, что былъ
У ней въ рукахъ онъ прежде: — это сильно
Винитъ ее въ числѣ другихъ уликъ.
Отелло. О, для чего не сорокъ тысячъ жизней 60)
Дано мерзавцу этому! — одной,
Чтобъ мстить ему, мнѣ' мало!.. Правда все!..
Сомнѣній нѣтъ! Взгляни сюда: подулъ
На воздухъ я — исчезла съ этимъ вздохомъ
Моя любовь! Месть черную зову я
Изъ адскихъ нѣдръ! Пусть свой вѣнецъ и тронъ
Любовь отдастъ неукротимой злобѣ!
Грудь, разорвись!.. Гнетешь меня ты ядомъ
Змѣиныхъ жалъ!..
Яго. Прошу васъ, успокойтесь.
Отелло. Кровь, Яго, кровь 61)!..
Яго. Я повторю еще:
Сдержите гнѣвъ: — быть-можетъ, ваше мнѣнье
Измѣнится.
Отелло. Нѣтъ, Яго, никогда!
[Какъ бурный Понтъ, не слушаясь прилива,
Несетъ потокъ своихъ холодныхъ волнъ
Чрезъ Геллеспонтъ — такъ гнѣвъ кровавый мой
Назадъ, повѣрь, дороги знать не будетъ
И не смягчится мыслью о любви!
Смирится онъ, лишь влившись въ море мести!
Лишь въ немъ умретъ!] 62)
Даю я, преклонясь
Предъ мраморнымъ небеснымъ сводомъ 63), слово,
Что будетъ такъ, и святостью обѣта
Проникнуть весь!
Яго. Останьтесь на колѣняхъ.
Вы, купы звѣздъ, горящихъ въ вышинѣ!
И вы, вокругъ шумящія стихіи!
Зову я васъ! — Святой обѣтъ даю
Предъ вами я, что силы, сердце, руки —
Все положу — лишь только-бъ услужить
Смертельно оскорбленному Отелло!
Какой бы мнѣ приказъ кровавый онъ
Ни вздумалъ дать — сочту я добрымъ дѣломъ
Исполнить все!
Отелло. Благодарить тебя
Не время мнѣ ничтожными словами,
Но оцѣню приверженность твою
Иначе я: — приму обѣтъ, который
Ты мнѣ даешь. — Устрой же такъ, чтобъ могъ
Въ три дня меня обрадовать ты вѣстью,
Что врагъ мой мертвъ!
Яго. Исполню все, синьоръ:
Мой другъ умретъ! оставьте жизнь лишь ей.
Отелло. Проклятье ей, развратницѣ, проклятье!..
Пойдемъ теперь. Придумать надо мнѣ,
Какую смерть вѣрнѣй избрать для этой
Прелестницы съ душою сатаны.
Что-жъ до тебя — я званье лейтенанта
Даю тебѣ.
Яго. Весь вашъ и навсегда. (Уходятъ).
Десдемона. Скажи, пожалуйста, любезный, не знаешь ли ты, гдѣ остановился лейтенантъ Кассіо?
Шутъ. Не смѣю отвѣтить, синьора.
Десдемона. Почему?
Шутъ. Вѣдь онъ солдатъ, а. солдаты всегда лѣзутъ впередъ, не останавливаясь 64). Плохо придется тому, кто вздумаетъ ихъ остановить.
Десдемона. Ну, ну, безъ глупостей. — Скажи, какой домъ онъ занимаетъ?
Шутъ. Не скажу и этого, потому что не желаю лгать.
Десдемона. Что за вздоръ ты говоришь?
Шутъ. Занимаетъ онъ что-нибудь или нѣтъ — я не знаю, а потому, давъ вамъ утвердительный отвѣтъ, я могу солгать и тѣмъ накликать бѣду на свою голову.
Десдемона. Можешь ты узнать, гдѣ онъ теперь, и принести намъ отвѣтъ?
Шутъ. Могу обратиться съ этимъ вопросомъ ко всѣмъ встрѣчнымъ. Отвѣтъ будетъ зависѣть отъ того, что они скажутъ.
Десдемона. Такъ узнай и затѣмъ скажи ему, что, кажется, я успѣла убѣдить мужа согласиться на то, что онъ проситъ, а потому надежды терять ему не слѣдуетъ.
Шутъ. Это порученіе не переходитъ предѣловъ возможности, и потому попытаюсь его исполнить. (Шутъ уходитъ).
Десдемона. Гдѣ бы я могла потерять платокъ, Эмилія?
Эмилія. Не знаю, синьора.
Десдемона. Пусть лучше бы пропалъ мой кошелекъ
Съ червонцами 65). Какъ рада я, что мужъ
Мой сердцемъ прямъ и ужъ меня, конечно,
Не станетъ ревновать — порокъ, который
Встрѣчаемъ мы такъ часто въ людяхъ съ низкой,
Пустой душой. — Вотъ хоть бы этотъ случай!
Какъ многіе могли-бъ о немъ подумать
Богъ знаетъ что.
Эмилія. А мужъ вашъ не ревнивъ?
Десдемона. Кто? онъ? о нѣтъ! — я думаю, что солнце
Его страны безслѣдно изсушило
Въ немъ эту страсть.
Эмилія. Вотъ онъ идетъ, синьора.
Десдемона. Минуты онъ не будетъ знать покоя,
Пока не дастъ мнѣ слова вновь къ себѣ
Приблизить Кассіо. (Отелло) Ну что, мой милый?
Отелло. Я?.. Ничего, красавица моя!
(Въ сторону) О, что за мука лгать и притворяться!
(Громко) Какъ можешь ты?
Десдемона. Прекрасно.
Отелло. Дай мнѣ руку.
Какъ влажна эта ручка!
Десдемона. Нѣтъ причины
Ей быть сухой: ее не изсушили
Ни горе ни года.
Отелло. Скорѣе это
Знакъ страстности! избытка силъ 66), желаній!..
Да, да, влажна замѣтно эта ручка
И горяча!.. О, о!.. недурно было-бъ
Смирить такую ручку покаяньемъ,
Веригами, молитвой и постомъ!..
За этой ручкой притаился въ сердцѣ
Коварный бѣсъ, лукавый дьяволенокъ!..
Весь страстный, весь въ поту, себя не любитъ
Онъ сдерживать! — Да, ручка хороша
И, кажется, щедра на подаянья!
Десдемона. Ты въ этомъ правъ: припомни, что она
Навѣкъ тебѣ мое вручила сердце.
Отелло. Добра безъ мѣры, значитъ, эта ручка!
Въ былое время покорялась сердцу
Всегда рука; — теперь въ ходу иная
Геральдика: даютъ безъ сердца руку 67).
Десдемона. Я не пойму, что хочешь ты сказать.
Скажи, когда свое мнѣ обѣщанье
Исполнишь ты?
Отелло. Какое, мой цыпленокъ?
Десдемона. Я приказала, чтобъ къ тебѣ сейчасъ
Позвали Кассіо.
Отелло. Мнѣ надоѣлъ
Сегодня сильный насморкъ. — Дай, прошу,
Мнѣ твой платокъ.
Десдемона. Вотъ онъ
Отелло. Нѣтъ, дай, который
Я подарилъ тебѣ.
Десдемона. Его со мной
Сегодня нѣтъ.
Отелло. Какъ нѣтъ?..
Десдемона. Ну, просто нѣтъ…
Не вѣришь ты?
Отелло. Нехорошо! оплошно!
Онъ подаренъ былъ матери моей
Одной египтянкой, владѣвшей силой
Читать въ сердцахъ. Даря платокъ, сказала
Она завѣтъ, что если мать сумѣетъ
Сберечь платокъ, не разставаясь съ нимъ —
То будетъ обезпечена ей вѣчно
Любовь отца; — но если бы случилось
Ей потерять иль подарить платокъ, —
То, вмѣстѣ съ тѣмъ, навѣки бы покинулъ
Ее и мужъ; сталъ вѣтрено-бъ искать
Иныхъ предметовъ страсти. — Мать предъ смертью —
Вручила мнѣ платокъ, велѣвъ отдать
Его той женщинѣ, съ которой буду
Соединенъ судьбой я навсегда —
Такъ именно я сдѣлалъ — потому
Должна беречь ты, какъ зѣницу ока,
Подарокъ мой! Отдавъ кому-нибудь
Иль потерявъ залогъ безцѣнный этотъ,
Накличешь на себя такую цѣпь
Ты горестей, что не найти имъ равныхъ.
Десдемона. Возможно ли?..
Отелло. Да, это такъ! — Въ платкѣ
Заключена таинственная сила.
Онъ сотканъ былъ, въ волшебномъ изступленьи,
Одной сивиллою, въ чей долгій вѣкъ
Свершило двѣсти разъ по небу солнце
Свой полный путь. Нить пряжи скручена
Священными червями; краска-жъ ткани
Извлечена изъ крови чистыхъ дѣвь,
Чьи муміи готовила сивилла,
Чтобъ класть ихъ въ гробъ.
Десдемона. Ужели это правда?..
Отелло. Да, правда все, а потому старайся
Беречь платокъ.
Десдемона. Вовѣкъ его бы лучше
Мнѣ не видать!..
Отелло. А-а!.. Почему?..
Десдемона. О Боже!
Какимъ ты страшнымъ голосомъ объ этомъ
Меня спросилъ!..
Отелло. Гдѣ онъ, гдѣ онъ?.. Потерянъ?..
Онъ не съ тобой?..
Десдемона Помилуй насъ Господь!
Отелло. Что, что?.. Отвѣть!..
Десдемона. Онъ мною не потерянъ;
Но если бы случилось даже такъ —
Что-жъ изъ того?
Отелло. А..
Десдемона. Повторю тебѣ,
Что мной онъ не потерянъ.
Отелло. Дай платокъ!..
Дай, дай сейчасъ!.. хочу его я видѣть!..
Десдемона. Такъ вотъ не дамъ же — хоть могла бы дать!
Насквозь тебя я вижу: хочешь ловко
Отдѣлаться отъ просьбы ты моей.
Отвѣть сначала мнѣ, когда простишь
Ты Кассіо?
Отелло. Подай платокъ! недобрымъ
Смущенъ предвѣстьемъ я…
Десдемона. Ну полно! — право,
Способнѣе не сыщешь человѣка
Ты никогда.
Отелло. Платокъ!..
Десдемона. Поговоримъ
О Кассіо.
Отелло. Платокъ!..
Десдемона. Вѣдь онъ весь вѣкъ
Дышалъ и жилъ лишь тѣмъ, что твердо вѣрилъ
Въ твою любовь! дѣлилъ съ тобой и горе
И радости…
Отелло. Платокъ!..
Десдемона. Повѣрь, мой милый,
Что дурно съ -нимъ ты поступаешь..
Отелло. Прочь!..
Эмилія. Онъ не ревнивъ?
Десдемона. Не видѣла такимъ
Его ни разу въ жизни я; — готова
Предположить, пожалуй, я сама,
Что скрытъ въ платкѣ завѣтъ былъ чародѣйства.
Всѣмъ сердцемъ больно мнѣ, что такъ исчезъ
Внезапно онъ.
Эмилія. Не въ годъ, не въ два узнаемъ
Мужчину мы! Вѣдь мы для нихъ лишь кормъ!
Готовы съѣсть они насъ съ голодухи,
А сыты разъ — такъ палецъ въ ротъ и вонъ!
Но тсс… смотрите, вотъ идутъ сюда
Мой мужъ и Кассіо.
Яго (Кассіо). Другого средства,
Повѣрьте, нѣтъ: — она одна способна
Уладить все. Да вотъ вы съ ней на счастье
И встрѣтились.
Десдемона. Что новаго пришли
Сказать вы, добрый Кассіо?
Кассіо. Увы,
Синьора дорогая! цѣль желаній
Моихъ одна. Надежда вся на то,
Что вы своимъ ходатайствомъ дадите
Возможность мнѣ воскреснуть къ жизни вновь,
Вернувши мнѣ опять расположенье
Того, кому всѣмъ сердцемъ беззавѣтно
Былъ преданъ я. — Повѣрьте, больше ждать
Я не могу. — Коль скоро мой поступокъ
Сочтенъ дурнымъ такъ глубоко, что даже
Ни горькое раскаянье мое,
Ни сердца боль, ни прежнія заслуги,
Ни полная готовность все загладить
Усердьемъ впредь — не могутъ мнѣ вернуть
Его любви, — то пусть, по крайней
Объявится мнѣ это напрямикъ. —
Я покорюсь тогда, хоть противъ воли.
Моей судьбѣ и буду ждать иныхъ
Себѣ даровъ отъ злой моей фортуны.
Десдемона. Ахъ, добрый, честный Кассіо! признаться
Мнѣ, кажется, придется съ грустью въ томъ,
Что вздумала за васъ я заступиться
Не въ добрый часъ 68)! Отелло нынче сталъ
Совсѣмъ не прежній. — Если-бъ измѣнился
Онъ такъ лицомъ, какъ измѣнился нравомъ —
То не узнала-бъ я его сама.
За васъ просила я съ такимъ усердьемъ,
Что отъ духовъ небесныхъ не желала-бъ
Мольбы святѣе даже за себя.
Напрасно все! — я возбудить успѣла
Лишь гнѣвъ его. Придется поневолѣ
Вамъ потерпѣть. Я сдѣлаю для васъ
Все, что могу! — гораздо больше даже,
Чѣмъ сдѣлать бы рѣшилась для себя.
Довольны-ль вы хоть этимъ?
Яго. Неужели
Разгнѣванъ нашъ синьоръ?
Эмилія. Ушелъ онъ прочь
Дѣйствительно въ престранномъ раздраженьи.
Яго. Разсерженъ онъ?.. Я видѣлъ, какъ валились
Подъ пушками ряды его солдатъ;
Шальнымъ ядромъ, влетѣвшимъ точно дьяволъ,
Изъ рукъ его родной былъ вырванъ братъ —
Онъ не моргнулъ; — такъ можетъ ли смутиться
Онъ чѣмъ-нибудь? — Но, впрочемъ, если точно
Случилось такъ, то значитъ былъ не вздорный
Тому предлогъ. — Пойду узнать, въ чемъ дѣло.
Десдемона. Узнай, пожалуйста.
Быть-можетъ, нынче
Тревожныя извѣстья получилъ
Онъ изъ Венеціи, иль здѣсь, на Кипрѣ,
Открылся заговоръ, и это дѣло
Смутило свѣтлый умъ его. Вѣдь люди
Тревожатся бездѣлицей сильнѣй
Въ тѣ именно часы, когда бываетъ
Ихъ занятъ умъ вопросомъ иль трудомъ
Гораздо большей важности. — Примѣры
Не далеки: пустая рана пальца
Нерѣдко заставляетъ въ насъ страдать
И тѣло все. Вѣдь мужъ не Богъ: нельзя
Ждать отъ него, чтобъ былъ онъ весь свой вѣкъ
Внимателенъ, какъ въ день передъ вѣнчаньемъ.
Ты побранить, Эмилія, серьезно
Должна меня. Неправымъ я истцомъ
Была предъ нимъ, призвавъ его къ отвѣту
За то, что былъ неласковъ онъ со мной.
Свидѣтельскія вышли показанья
Не за меня, и искъ потерянъ мой!
Эмилія. Дай Господи, чтобъ все случилось такъ
И былъ встревоженъ дѣломъ, а не блажью
Онъ ревности.
Десдемона. Для ревности причины
Онъ не найдетъ.
Эмилія. Попробуйте отвѣтить
Ревнивцамъ такъ! Для ревности причинъ
Не нужно имъ — они творятъ ихъ сами.
Она сидитъ въ ихъ сердцѣ потому,
Что хочетъ такъ. Сама себя зачнетъ,
Сама родить и выкормитъ.
Десдемона. Избави
Меня Господь, чтобъ заразился ею
Отелло умъ.
Эмилія. Аминь, синьора!
Десдемона. Надо
Увидѣться мнѣ съ нимъ. — Останьтесь здѣсь
Покамѣстъ, Кассіо. — Когда лишь только
Онъ сталъ добрѣй, то снова я начну
Просить за васъ и, вѣрьте, всѣ старанія
Я приложу, чтобы уладить дѣло.
Кассіо. Отъ всей души я васъ благодарю.
Біанка. Дружокъ мой милый! здравствуй!
Кассіо. Какъ! ты здѣсь?
Зачѣмъ пришла? А я сейчасъ сбирался
Идти къ тебѣ. — Ну, какъ живешь, какъ можешь?
Біанка. Я шла въ тебѣ. — Недѣлю у меня
Вѣдь не былъ ты! семь дней и семь ночей!
Часы считать устала я въ разлукѣ!
Прошло вѣдь ихъ почти сто шестьдесятъ 69)!
Ты думаешь, мнѣ было легкой шуткой
Жить безъ тебя! Въ сто слишкомъ разъ идетъ
Вѣдь тише время безъ того, кто милъ
И дорогъ намъ, такъ каково-жъ считать
Такіе дни!
Кассіо. Ну, не сердись, прости.
Меня томила тяжкая забота
Все это время. Залегла мнѣ въ сердце
Она свинцомъ. Я поквитаюсь, впрочемъ,
Съ тобой позднѣй; вознагражу, какъ должно
Тебя за все. Теперь же вотъ въ чемъ дѣло:
; Возьмись мнѣ сшить по этому платку
Другой, такой же точно.
Біанка. Какъ! откуда
Ты взялъ его? обзавелся другой
Красоткой ты? — такъ вотъ причина въ чемъ,
Что пропадалъ ты безъ слѣда и вѣсти!
Прекрасно! честно! славно!..
Кассіо. Ну, ну, ну!
Повыбей дурь! Брось дьяволу ее.
Наплелъ вѣдь онъ тебѣ всѣ эти бредни.
Ужь не меня-ль ты хочешь ревновать?
Съ чего взяла ты, будто мнѣ платокъ
Дала въ подарокъ женщина?
Біанка. Откуда-жъ
Ты взялъ его?
Кассіо. Не знаю, право, самъ.
Нашелъ его подброшеннымъ въ своей
Я комнатѣ. Работа показалась
Мнѣ недурна; а потому, покамѣстъ
Никто его не требуетъ назадъ
(Что будетъ безъ сомнѣнья) — я хотѣлъ бы,
Чтобъ вышила по немъ ты мнѣ другой.
Бери-жъ его и уходи скорѣе.
Біанка. Скорѣй? зачѣмъ?
Кассіо. Я съ мига жду на мигъ.
Сюда прихода мавра; для меня же
Охоты нѣтъ, чтобъ онъ меня засталъ
Здѣсь въ бабьемъ обществѣ.
Біанка. Что-жъ въ томъ дурного?
Кассіо. Повѣрь, не потому, чтобы тебя
Я не любилъ.
Біанка. Не потому ли, скажешь,
Что любишь слишкомъ сильно? — Ну, постой:
Пройдись со мной хоть два шага до дому. (Быстро и тихо)
Скажи, когда придешь ты ночевать?
Кассіо. Идти нельзя далеко мнѣ: я здѣсь
Стою и жду; но, впрочемъ, скоро мы
Увидимся.
Біанка. Спасибо хоть за то!
Нужда всему научитъ покоряться. (Уходятъ).
ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ
правитьЯго. Такъ что-жъ вы скажете?
Отелло. О чемъ?
Яго. О томъ же:
Грѣшно-ль дружка тайкомъ поцѣловать?
Отелло. Тайкомъ всегда преступно цѣловаться.
Яго. А полежать раздѣтыми вдвоемъ,
Не согрѣшивъ — дурной поступокъ тоже?
Отелло. Какъ! полежать, не согрѣшивъ? — ну, это
Соблазнъ для дьявола. Кто твердъ въ добрѣ
И вмѣстѣ съ тѣмъ пойдетъ на эту шутку,
Въ соблазнъ введетъ равно и небеса
И дьявола.
Яго. Зачѣмъ судить такъ строго?
Нѣтъ дѣла — нѣтъ грѣха. — Я вамъ скажу
Другой примѣръ: представьте, что дарю я
Женѣ платокъ.
Отелло. Ну что же въ томъ?
Яго. Онъ, значитъ,
Сталъ ей принадлежать, — свое-жъ добро
Вѣдь мы вольны дарить кому угодно.
Отелло. Такъ вѣдь женѣ ввѣряетъ мужъ и честь —
Поэтому властна она, ты скажешь,
Дарить и честь?
Яго. Что честь? — безъ тѣла звукъ!
Ее никто не видитъ. Зачастую
Встрѣчаемъ мы людей, въ которыхъ чести
Нѣтъ ни на грошъ, а чванятся же ею!
Но я вернусь къ вопросу о платкѣ.
Отелло. О, если-бъ я забылъ его навѣки!
Напомнилъ ты… надъ памятью моей,
Какъ воронъ злой надъ зачумленнымъ домомъ,
Кружится, онъ 70), суля бѣду!.. Сказалъ ты,
Что былъ платокъ въ рукахъ его?
Яго. Ну да.
Гдѣ-жъ въ этомъ зло?
Отелло. А что-жъ? добро?
Яго. Могло бы
И хуже быть. — Что, если-бъ, напримѣръ,
Сказалъ я вамъ, что слышалъ самъ, какъ дерзко
Надъ вами насмѣхался онъ! какъ хвасталъ!
Людишки есть съ такою вѣдь презрѣнной,
Пустой душой, что если имъ удастся
Сбить съ толку женщину, путемъ своихъ ли
Настойчивыхъ искательствъ, или просто
Въ удачный мигъ подладясь подъ ея
Пустой капризъ, — начнутъ они сейчасъ же
О томъ болтать.
Отелло. А онъ болталъ объ этомъ?..
Яго. Какъ не болтать! Но, впрочемъ, онъ вѣдь можетъ
Подъ клятвою отречься отъ всего.
Отелло. Что-жъ онъ болталъ?..
Яго. Ну, какъ же вамъ объ этомъ
Мнѣ разсказать! — не знаю, право.
Отелло. Ну!..
Яго. Онъ говорилъ, что забавлялся…
Отелло. Съ ней?..
Яго. Съ ней, иль надъ ней — толкуйте какъ угодно.
Отелло. Съ ней!.. надъ ней!.. Забавляться надъ ней могло еще просто значить, что онъ осмѣялъ ее 71), но съ ней!.. съ ней!.. это уже гнусность! платокъ… 72) [Болтовня… заставить ее сознаться и задушить!.. Нѣтъ, задушить просто… Я весь дрожу… Вѣдь природа не поражаетъ насъ такъ жестоко, не предваря какимъ-нибудь предчувствіемъ… Я сраженъ не словами… Носъ, уши, губы — вотъ слова 73)! Возможно-ль!.. Сознался!.. Платокъ!.. О, дьяволъ!..] (Падаетъ въ судорогахъ).
Яго. Работай, ядъ, работай! — Вотъ какъ ловко
Хватаютъ въ сѣть довѣрчивыхъ глупцовъ,
И вотъ какъ честь невинныхъ даже женщинъ
Легко летитъ съ прямой дороги въ грязь. —
Синьоръ, синьоръ! что съ вами? ободритесь!
Синьоръ Отелло! (Увидя Кассіо) А! съ какой пришли
Вы вѣстью, Кассіо?
Кассіо. Что тутъ случилось?
Яго. Упалъ опять въ припадкѣ онъ болѣзни;
Такой же былъ съ нимъ случай и вчера.
Кассіо. Потрите лобъ, виски.
Яго. Нѣтъ, нѣтъ, не надо:
Прервать опасно обморокъ. Природа
Возьметъ свое, иначе будетъ онъ
Какъ бѣшеный бросаться съ пѣной у рта.
Тсс… онъ пошевелился. — Уходите
Отсюда прочь; оправится онъ скоро;
Когда-жъ уйдетъ — я кликну васъ; — намъ здѣсь
Поговорить о важномъ надо дѣлѣ. (Кассіо уходитъ).
Ну что, синьоръ? не ранили-ль, упавши,
Вы голову?
Отелло. А! ты еще смѣешься 74)!..
Яго. Богъ съ вами! въ мысляхъ не было. Желалъ бы
Я только одного, чтобъ какъ мужчина
Несли вы жребій свой.
Отелло. Тотъ, у кого
Рога на лбу — не человѣкъ! тотъ звѣрь!
Чудовище!
Яго. Немало-жъ мы найдемъ
Такихъ звѣрей и ласковыхъ чудовищъ
Живущихъ преспокойно въ городахъ.
Отелло. Сознался онъ?..
Яго. Да полноте! вѣдь надо-жъ
Мужчиной быть! — Вы вспомните, что всякій,
Кто возмужать успѣлъ до бороды,
Впряженъ судьбой въ такое-жъ совершенно
Ярмо, какъ вы. Мильоны простяковъ,
Ложась въ постель, ее считаютъ чистой,
А между тѣмъ ложатся прямо въ грязь!
Вашъ жребій лучше: о своемъ вы горѣ
Хоть знаете, а то, судите сами,
Возможно ли, чтобъ самый адъ сыгралъ
Надъ нами шутку и насмѣшку злѣе,
Заставя насъ ласкать съ любовью въ сердцѣ
Развратницу и въ то же время думать,
Что никого на свѣтѣ нѣтъ честнѣй!
Нѣтъ! если-бъ мнѣ несчастная судьба
Судила такъ — я предпочелъ бы лучше
О всемъ узнать, затѣмъ, что, разъ узнавъ,
Чѣмъ сталъ я самъ — узналъ бы я, что дѣлать
Потомъ и съ ней.
Отелло. О, ты уменъ! нельзя
Судить вѣрнѣй!
Яго. Вотъ вамъ совѣтъ: уйдите
И спрячьтесь здѣсь; но только ради Бога
Сберите все терпѣнье, на какое
Способны вы. — Пока лежали въ горѣ
Вы здѣсь безъ чувствъ (что вовсе не пристало,
Скажу вамъ прямо, личностямъ какъ вы),
Сюда явился Каесіо. Я ловко
Успѣлъ его спровадить, объяснивъ
Припадокъ вашъ придуманной причиной;
Но, вмѣстѣ съ тѣмъ, я пригласилъ его
Придти потомъ поговорить со мною.
Онъ обѣщалъ — и вотъ прекрасный случай
Вамъ все узнать. — Вы, притаившись здѣсь,
Легко увидѣть можете, съ какими
Обидными ужимками въ лицѣ,
Съ какимъ пустымъ и глупымъ самохвальствомъ
Онъ будетъ говорить, а я нарочно
Направлю рѣчь на то, чтобъ разсказалъ онъ,
Въ какіе дни, какъ часто и давно ли
Сталъ забавляться съ вашей онъ женой.
Вы все узнаете; но лишь умѣйте
Себя сдержать; — иначе я скажу,
Что вы себя ведете не мужчиной
И потеряли разумъ свой совсѣмъ.
Отелло. Вотъ какъ! — такъ слушай же: меня увидишь
Ты терпѣливѣйшимъ изъ всѣхъ людей,
Но вмѣстѣ съ тѣмъ (замѣть исправно это) —
И кровожаднѣйшимъ!
Яго. Пусть будетъ все
Какъ вамъ угодно, лишь умѣйте выбрать
На все удобный часъ. Теперь же надо
Вамъ спрятаться.
Я о Біанкѣ рѣчь
Съ нимъ поведу. Вѣдь эта тварь за деньги
Къ услугамъ всѣхъ, сама же влюблена,
Какъ дура, въ Кассіо. Конецъ извѣстный
Всѣхъ потаскухъ: на чистоту ограбятъ
Глупцовъ десятка два и попадутся
Когда-нибудь въ тенета одному.
О ней безъ смѣха Кассіо не можетъ
Сказать двухъ словъ. — Но вотъ и онъ. — Отелло,
Увидя, что смѣется онъ, сойдетъ
Съ ума отъ ревности. Улыбки, рѣчи,
Движенья всѣ ему поставитъ тотчасъ
Онъ въ тяжкую вину.
Ну, какъ живете,
Любезный лейтенантъ?
Кассіо. Нехорошо!
И тѣмъ сквернѣй, что ложно дали вы
Мнѣ это имя; — безъ него-жъ готовъ я
Хоть тотчасъ въ гробъ.
Яго. Просите Десдемону.
Успѣхъ навѣрно не заставитъ ждать.
(Тихо) Еще скорѣй бы удалось вамъ дѣло,
Будь все оно въ Біанкиныхъ рукахъ; —
Не правда ли?
Кассіо. Гдѣ ей! — она глупа.
Отелло (въ сторону). Смѣется онъ вѣдь точно!
Яго. Я ни разу
Не видывалъ, чтобъ женщина могла
Влюбиться такъ.
Кассіо (смѣясь). Покинутая жертва!
Я вижу, впрочемъ, самъ, что влюблена
Она въ меня до глупости.
Отелло (въ сторону). Смѣется!..
Хоть и готовъ для вида отрицать
Свою вину…
Яго. Послушайте.
Отелло. Такъ, такъ!
Теперь его онъ проситъ, чтобъ ему
Тотъ разсказалъ, что было между ними.
Яго (тихо Кассіо). Представьте: всѣмъ твердитъ она, что вы
На ней навѣрно женитесь.
Кассіо (хохочетъ). Ха, ха!
Отелло (въ сторону). Ты торжествуешь, римлянинъ 75)! торжествуешь!
Кассіо. Я на ней жениться? — на уличной искательницѣ приключеній! Имѣйте, прошу, лучшее мнѣніе о моемъ разсудкѣ. Вѣдь онъ, благодаря Бога, еще въ здравомъ состояніи. Ха, ха, ха!..
Отелло (въ сторону). Хорошо, хорошо! посмотримъ, кто будетъ смѣяться послѣднимъ.
Яго. Что ни говорите, а слухъ, будто вы на ней женитесь, распущенъ.
Кассіо. Вы не шутите?
Яго. Если не такъ — зовите меня бездѣльникомъ.
Отелло (въ сторону): Такъ вы меня ужъ успѣли схоронить 76)? — Хорошо!
Кассіо. Дура распускаетъ эти слухи сама. Если она дѣйствительно вбила себѣ въ голову такой вздоръ, то я тутъ не при чемъ. Это фантазія ея безнадежной страсти.
Отелло (въ сторону). Яго дѣлаетъ мнѣ знаки. Сейчасъ онъ начнетъ свой разсказъ.
Кассіо. Она бѣгаетъ за мной вездѣ и даже сейчасъ была здѣсь. Недавно я какъ-то сидѣлъ на набережной, въ веселой компаніи двухъ-трехъ венеціанцевъ. Вдругъ, представьте, явилась эта дура и бросилась при всѣхъ мнѣ прямо на шею.
Отелло (въ сторону). Закричала: «милый Кассіо!» Навѣрно было такъ. Онъ выдаетъ себя своими жестами.
Кассіо. Повисла, разревѣлась, то обниметъ, то опять оттолкнетъ. Я нахохотался досыта. (Шепчетъ Яго).
Отелло (въ сторону). Теперь онъ разсказываетъ, какъ они ушли тайкомъ въ мою спальню. О! я вижу его носъ, но не вижу собаки, которой его брошу!..
Кассіо. Я чувствую, что пора мнѣ съ ней развязаться.
Яго. Въ самомъ дѣлѣ? вотъ кстати и она. (Входитъ Біанка).
Кассіо. Это не женщина, а хорекъ 77). Фу! еще какъ раздушена! (Біанкѣ) Скажи толкомъ, съ чего ты на меня въшаешься?
Біанка. Пусть бы дьяволъ повѣсилъ тебя самого! Скажи, для чего ты далъ мнѣ этотъ платовъ? — Да и я-то, дура, вздумала его взять! — Выдумалъ сказку, будто нашелъ его въ своей комнатѣ, и теперь я должна вышивать по немъ такой же! — Какъ же! дожидайся! Вѣдь это тряпка какой-нибудь дряни. Бери его назадъ и отдай своей размалеванной куклѣ 78). Чей бы онъ ни былъ — я объ него рукъ пачкать не стану.
Кассіо. Біанка, Біаночка! что съ тобой, мое сердечко? (Обнимаетъ ее).
Отелло (въ сторону). Да это мой платокъ!..
Біанка. Придешь сегодня ужинать? Приходи, голубчикъ! а не сегодня, такъ въ другой день, когда свободенъ будешь.
Яго. Ступайте съ ней, ступайте.
Кассіо. Поневолѣ пойдешь: — иначе вѣдь она способна сдѣлать скандалъ на улицѣ.
Яго. Такъ вы ужинаете съ ней?
Кассіо. Я думаю.
Яго. Въ такомъ случаѣ я буду тамъ же. Мнѣ хочется кончить нашъ разговоръ.
Кассіо. Сдѣлайте одолженіе.
Яго. Значитъ, рѣшено? — прощайте! (Кассіо уходитъ).
Отелло (подходя). Посовѣтуй, Яго, какъ мнѣ его убить?
Яго. Вы слышали сами, какъ онъ хвасталъ своими гадостями.
Отелло. Яго!..
Яго. А платокъ видѣли?
Отелло. Ты увѣренъ, что это былъ мой?
Яго. Поднимаю руку для клятвы. Вы подумайте только, какъ онъ обращается съ бѣдняжкой вашей женой. Она ему подарила платокъ, а онъ отдалъ его первой уличной твари.
Отелло. Я хотѣлъ бы убивать его девять лѣтъ сряду. — Но она!.. что это за женщина! — прелесть! сокровище!..
Яго. Ну, объ этомъ вамъ надо позабыть.
Отелло. Пусть она съ этого дня очумѣетъ, сгніетъ и погибнетъ!.. На свѣтѣ ей не жить! Сердце мое обратилось въ камень! — Ударивъ по немъ, я ушибу себѣ руку. — Но все-таки міръ не видалъ созданья прелестнѣй!.. Будь она подругой любого царя — всякій изъ нихъ попалъ бы въ ея руки точно такъ же.
Яго. Ну, вамъ этого желать нечего.
Отелло. Еще бы! смерть ей!.. Я хочу только сказать, чѣмъ она была. — Что за искусство въ вышиваньи!.. Какъ она знала музыку! Своимъ пѣніемъ смирила бы она дикаго медвѣдя! Какъ умна! какъ находчива!..
Яго. Тѣмъ болѣе она виновата.
Отелло. Да, да! это вѣрно… А какой былъ у нея милый благосклонный характеръ!..
Яго. Ужъ слишкомъ благосклонный.
Отелло. Правда, правда! Но все-таки мнѣ жаль ее!.. О, какъ жаль!..
Яго. Если она успѣла васъ такъ разжалобить, то дайте ей волю дѣлать, что хочетъ. Если нѣтъ въ этомъ бѣды для васъ — такъ для другихъ и подавно.
Отелло. Я разорву ее въ клочки!.. Обмануть меня!
Яго. Это дѣйствительно скверно.
Отелло. И съ кѣмъ же? съ моимъ подчиненнымъ!
Яго. Это еще сквернѣе…
Отелло. Достань мнѣ къ ночи яду. Я не хочу имѣть съ ней никакихъ объясненій. Боюсь, что она очаруетъ меня и обезоружитъ. — Такъ къ ночи, Яго.
Яго. Зачѣмъ отравлять? Задушите ее просто въ той самой постели, которую она осквернила.
Отелло. Да, да!.. это будетъ справедливѣе…
Яго. А что до Кассіо — то предоставьте
Съ нимъ кончить мнѣ. Получите о немъ
Вы раньше ночи новости.
Отелло. Отлично!
Кто тамъ трубитъ?
Яго. Пріѣхалъ кто-нибудь
Къ намъ изъ Венеціи посломъ отъ дожа (Смотритъ).
; Дѣйствительно: сенаторъ Людовико.
Супруга ваша съ нимъ.
Людовико (Отелло). Да сохранитъ
Васъ небо, нашъ воитель!
Отелло. Благодаренъ
Душевно вамъ, синьоръ.
Людовико. Со мною присланъ
Вамъ искренній привѣтъ отъ синьоріи
И герцога. (Подаетъ ему свитокъ).
Отелло. Почтительно склоняюсь
Предъ волей ихъ.
Десдемона. Что привезли съ собой
Вы новаго, любезный Людовико?
Яго. Сердечно радъ, что вижу васъ на Кипрѣ.
Желаннымъ гостемъ будете вы здѣсь.
Людовико. Благодарю. — А гдѣ же лейтенантъ
Вашъ — Кассіо?
Яго. Гдѣ онъ? — онъ живъ.
Десдемона. Случилась
У нихъ, размолвка съ мужемъ; — впрочемъ, вы
Сведете ихъ.
Отелло. Ты въ томъ убѣждена?
Десдемона. Что, милый мой?
Отелло (продолжая читать). «Исполните немедля,
Что вамъ предписано».
Людовико. Онъ занятъ чтеньемъ
И васъ не звалъ. Итакъ, сказали вы,
Что вышла непріятность между нимъ
И Кассіо?
Десдемона. Въ томъ горе все, что да!
На все бы я рѣшилась, лишь бы только
Изъ помирить. Вѣдь Кассіо люблю
Я всей душой.
Отелло. Огонь и адъ!..
Десдемона. Что, другъ мой?
Отелло. Есть умъ въ тебѣ?
Десдемона. Чѣмъ недоволенъ ты?
Людовико. Смутился онъ, какъ кажется, письмомъ;
Когда не ошибаюсь я, отозванъ
Онъ вновь домой и долженъ передать
Начальство Кассіо.
Десдемона. О, какъ я рада!
Отелло. Ты рада?
Десдемона. Да… Что хочешь ты сказать?
Отелло. Я тоже радъ, что нѣтъ въ тебѣ разсудка.
Десдемона (подходя). Чѣмъ, милый мой, ты такъ разсерженъ?
Отелло. Дьяволъ!
Десдемона. Ужель я стою этого? (Плачетъ).
Людовико. Не вѣрю
Своимъ глазамъ! и не повѣритъ мнѣ
Никто въ Венеціи, хотя бы даже
Я клятвеннымъ признаньемъ подтвердилъ
Поступокъ вашъ. — Просите извиненья
У ней сейчасъ! Зашли чрезчуръ далеко
Вы въ вашей дикой выходкѣ. Смотрите:
Она въ слезахъ.
Отелло. О, дьяволъ!.. Если-бъ стала
Беременной земля отъ этихъ слезъ,
То каждою слезинкой въ ней бы зачатъ
Былъ крокодилъ! — Прочь съ глазъ моихъ!
Десдемона. Не стану
Сердить тебя, оставшись.
Людовико. Что за тихій,
Покорный нравъ! Прошу, синьоръ, верните
Ее назадъ.
Отелло. Синьора!
Десдемона. Что?
Отелло. Желаетъ
Синьоръ сказать вамъ что-то.
Людовико. Я?
Отелло. Ну да!
Вѣдь вы меня просили, чтобъ вернулъ я
Ее назадъ. — Что-жъ до меня, то вотъ что
Я ей скажу: ходить, гулять и бѣгать
Она властна, когда и гдѣ угодно…
Придетъ охота плакать — нѣтъ помѣхи
И въ этомъ ей. — Покорный нравъ! о да!
Покоренъ слишкомъ! — вы сказали вѣрно.
(Десдемонѣ) Желаешь выть, такъ можешь продолжать.
(Людовико) Что-жъ до письма — (Десдемонѣ) Разыграно недурно! —
(Людовико) Мнѣ данъ приказъ вернуться вновь домой.
(Десдемонѣ) А ты — прочь съ глазъ! Велю позвать тебя я
Къ себѣ потомъ. (Людовико) Я возвращусь, синьоръ,
Въ Венецію согласно приказанью.
(Десдемонѣ) Сказалъ я, прочь!.. (Десдемона уходитъ).
(Людовико) Такъ здѣсь, взамѣнъ меня,
Назначенъ Кассіо! Отлично! Это
Не помѣшаетъ намъ сегодня съ вами
Отужинать. Желаннымъ гостемъ будьте,
Синьоръ, у насъ! (Въ сторону) Козлы и обезьяны 80)!
Людовико. Я изумленъ! Ужели это мавръ,
Такъ высоко поставленный сенатомъ
За умъ его? Гдѣ-жъ твердый нравъ, не знавшій
Грозы страстей? Гдѣ сдержанность, которой
Поколебать ни разу не могли
Ни горе ни превратности фортуны?
Гдѣ это все?
Яго. Онъ сталъ совсѣмъ не тотъ.
Людовико. Здоровъ ли онъ? не боленъ ли разсудкомъ.81)?
Яго. Какъ знать? — смотрите сами. Мнѣ не слѣдъ
Объ этомъ разсуждать. Прибавлю, впрочемъ,
Что если онъ ведетъ себя не такъ,
Какъ слѣдуетъ — то очень бы желалъ я,
Чтобъ сталъ онъ вновь, чѣмъ долженъ быть.
Людовико. Ударить
Свою жену!
Яго. Нехорошо, конечно;
Но очень бы, признаться, я желалъ,
Чтобъ былъ поступокъ этотъ самымъ худшимъ
Изъ всѣхъ другихъ.
Людовико. Ужель себя онъ такъ
Ведетъ всегда? Иль, можетъ-быть, разсерженъ
Онъ быть письмомъ и не былъ въ состояніи
Себя сдержать?
Яго. Увы! нечестно мнѣ
Разсказывать, какія здѣсь творятся
Диковинки! Но, впрочемъ, стоитъ вамъ
Лишь поглядѣть — увидите ихъ сами.
Себя своимъ онъ выдалъ поведеньемъ
Настолько самъ, что не зачѣмъ мнѣ будетъ
И говорить. Ступайте же за нимъ:
Вамъ надо наблюдать, что будетъ дальше.
Людовико. Какъ жаль, что въ немъ такъ обманулся я!
Отелло. Ты не слыхала точно ничего?
Эмилія. Полслова не слыхала, въ чемъ была бы
Дурного тѣнь.
Отелло. Но вѣдь они вдвоемъ
Бывали съ Кассіо?
Эмилія. Что-жъ тутъ дурного?
Я слышала ихъ каждое словечко,
Ихъ каждый вздохъ, и ничего дурного
Въ томъ не было.
Отелло. Случалось, можетъ-быть,
Шептаться имъ?
Эмилія. Ни разу не случалось.
Отелло. Намѣренно, быть-можетъ, высылали
Они тебя?
Эмилія. Ни разу.
Отелло. Чтобъ принести
Перчатки, маску, вѣеръ…
Эмилія. Никогда.
Отелло. Загадочно!
Эмилія. Я за синьоры честность
Вамъ поручусь! Я душу за нее
Отдамъ въ залогъ! — Когда пришла охота
Судить вамъ иначе — гоните прочь
Такую мысль! измучите напрасно
Вы лишь себя. — Какъ соблазнитель змѣй,
Будь проклятъ тотъ, чья злость успѣла вбить
Вамъ въ голову такое подозрѣнье!
Ужъ если честности и чистоты
Въ синьорѣ нѣтъ, — то счастливыхъ мужей
Не видѣлъ свѣтъ! Честнѣйшая изъ женщинъ
Окажется грязнѣе клеветы.
Отелло. Ступай ее позвать.
Она въ карманъ
За словомъ не полѣзетъ. Впрочемъ, тутъ
Дивиться нечему: вѣдь эта дрянь
Замокъ отъ склада тайнъ и гнусныхъ мыслей.
А тоже молится! молитвы шепчетъ,
Склонясь, какъ всѣ — я видѣлъ это самъ.
Десдемона. Ты звалъ меня?
Отелло. Поди сюда, красотка.
Десдемона. Что хочешь ты?
Отелло. Дай посмотрѣть мнѣ прямо
Тебѣ въ глаза.
Десдемона. Звучатъ зловѣщимъ чѣмъ-то
Твои слова!
Отелло (Эмиліи). А ты займись пока
Своимъ привычнымъ дѣломъ: сторожи
Покрѣпче дверь, влюбленныхъ же оставь
Пока однихъ. — Да не забудь подать,
Какъ должно, знакъ намъ кашлемъ, или стукомъ,
Чуть кто-нибудь захочетъ невзначай
Сюда войти. Смотри, чтобъ было шито
И крыто все! — Ступай. (Уходитъ Эмилія).
Десдемона (падая на колѣни). Я на колѣняхъ
Молю тебя, — скажи, что значитъ этотъ
Ужасный тонъ? Въ словахъ твоихъ понятенъ
Мнѣ только гнѣвъ, — значенья-жъ словъ не въ силахъ
Я отгадать…
Отелло. Кто ты?..
Десдемона. Была всегда
Твоей женой, покорной, честной, вѣрной!..
Отелло. Клянись же въ томъ! клянись, чтобъ погубить
Себя вдвойнѣ твоею ложной клятвой!..
Вѣдь демоны иначе побоятся
Тебя схватить! сочтутъ они, пожалуй,
Тебя святой! Губи-жъ себя! клянись,
Что ты честна!..
Десдемона. Извѣстно это небу!
Отелло. Ему извѣстно то, что ты черна
Какъ темный адъ!..
Десдемона. Но въ чемъ же я преступна?
Кто былъ обмануть мной?
Отелло. Ахъ, Десдемона!..
Прочь, прочь!.. Уйди!..
Десдемона. Ты плачешь! Что за страшный,
Тяжелый день! — Скажи, не я-ль невольной
Причиной слезъ? Не вздумать ли отецъ мой
Тебѣ отмстить и сдѣлалъ, что смѣщенъ
Ты съ должности? — Не мсти-жъ несправедливо
За это мнѣ! Вѣдь если потерялъ
Ты дружбу и любовь его — я также
Лишилась ихъ!
Отелло. Когда-бъ убило небо
Мои всѣ радости! когда-бъ дождемъ
Обрушило на голову мою
Рядъ тяжкихъ золъ; до темени повергло-бъ
Меня въ бѣды; разбило-бъ свѣтлый рай
Моихъ надеждъ — то и тогда нашелъ бы
Въ моей душѣ довольно я терпѣнья,
Чтобъ все снести!.. Но такъ жестоко сдѣлать
Меня предметомъ смѣха! На показъ
Всѣмъ выставить меня, чтобъ время пальцемъ
Мнѣ отмѣчало на моемъ лицѣ
Часы стыда!.. Но, впрочемъ, нѣтъ! — и это
Я все бы снесъ, — все снесъ бы, не смутясь!
Но такъ лишить меня пріюта мира,
Откуда могъ единственно я черпать
Всю жизнь мою! такъ изсушить источникъ
Моихъ всѣхъ силъ! такъ превратить его
Въ оврагъ съ нечистой грязью, гдѣ клубится
Рой мерзкихъ жабъ!.. О! вотъ что выше силъ
И чувствъ моихъ!.. вотъ гдѣ конецъ терпѣнью!
Вотъ гдѣ должно свой херувимскій образъ 82)
Оно смѣнить и злѣе стать, чѣмъ адъ!..
Десдемона. Надѣюсь я — не пересталъ ты вѣрить,
Что я чиста?
Отелло. Да, ты чиста, какъ рой
Тѣхъ грязныхъ мухъ, что водятся на бойняхъ!
Ты тотъ цвѣтокъ 83), чей дивный ароматъ
Влечетъ къ себѣ и губитъ вредной нѣгой!
На свѣтъ бы лучше было не родиться
Такимъ какъ ты!..
Десдемона. О Господи! но что же
Я сдѣлала? Какой свершить могла я
Невольный грѣхъ?..
Отелло. Ужели создалъ Богъ
Бѣлѣйшій этотъ листъ прекрасной книги
Лишь для того, чтобъ былъ на немъ написанъ
Позоръ и стыдъ! — Что сдѣлала? [какой
Свершила грѣхъ? Спросить о томъ ты смѣешь,
Дрянная тварь! Вѣдь если твой поступокъ
Я назову — какъ въ кузничномъ огнѣ
Сгоритъ мое лицо стыдомъ до пепла!] 84)
Что сдѣлала? — На небѣ отвращаютъ
Отъ дѣлъ такихъ лицо! луна отъ нихъ
Скрываетъ взглядъ! гульливый, вольный вѣтеръ,
Что безъ разбора на пути своемъ
Цѣлуетъ все — старается сокрыться
Во тьму пещеръ, лишь только бы не видѣть
Подобныхъ дѣлъ!.. Что сдѣлала? Ты смѣешь
Спросить о томъ, развратница!..
Десдемона. О Боже!..
Ужъ это слишкомъ…
Отелло. Отрицать посмѣешь
Ты свой развратъ!..
Десдемона. Нѣтъ, нѣтъ… я не развратна!
Я христіанки именемъ клянусь,
Что я чиста!.! Когда не назовешь
Развратомъ ты хранить себя 85) для мужа
Отъ тайныхъ узъ и незаконныхъ ласкъ —
То я чиста!..
Отелло. Ты не развратна?
Десдемона. Нѣтъ!..
Отелло. И ты не лжешь?
Десдемона. О Боже, Боже! Сжалься!..
Отелло. Ну, если такъ — тогда прошу, синьора,
Меня простить! — а я вѣдь принялъ васъ
За ту развратную венеціанку,
Что вышла за Отелло.
Эй, сюда!
Преддверница, что занимаешь должность
Обратную съ апостоломъ Петромъ,
Стоишь у адской двери ты.
Да, да!
Ты именно! — Покончили съ синьорой
Мы разговоръ. Бери за трудъ свой плату
И главное — ни слова никому.
Эмилія. Вѣдь онъ у насъ, ей-Богу, повредился!
Бѣдняжечка синьора вы моя!
Что скажете?
Десдемона. Не знаю… я въ какомъ-то
Тяжеломъ снѣ…
Эмилія. Что съ нимъ случилось?
Десдемона. Съ кѣмъ?
Эмилія. Извѣстно съ кѣмъ: вашъ мужъ вѣдь намъ обѣимъ
Указъ и власть 86).
Десдемона. Нѣтъ мужа у меня!..
Ни слова мнѣ! могла-бъ отвѣтить только
Слезами я, а я теперь не въ силахъ
И зарыдать! — Покрой сегодня къ ночи
Мою постель вѣнчальной простыней.
Не позабудь. — Теперь же позови
Сюда мнѣ Яго.
Эмилія. Подлинно сказать,
Пришла бѣда негаданно, нежданно! (Уходитъ Эмилія).
Десдемона. Ужъ вѣрно въ чемъ-нибудь да провинилась
Я передъ нимъ! — навѣрно такъ! но въ чемъ же?
Чѣмъ подала ему малѣйшій поводъ
Я для того, чтобъ обвинить меня
Въ такомъ дурномъ поступкѣ?
Яго. Что угодно,
Синьора, вамъ? что сдѣлалось?
Десдемона. Не знаю…
Вѣдь лучшимъ средствомъ исправлять дѣтей,
Иль ихъ учитъ, всегда бываетъ кротость!
Такъ почему-жь меня не побранилъ
Онъ съ кротостью? Вѣдь я, сказать по правдѣ,
Совсѣмъ дитя.
Яго. Но въ чемъ же дѣло?
Эмилія. Если-бъ
Услышалъ только ты, какимъ названьемъ
Здѣсь угостилъ синьору муженекъ 87),
И какъ валилъ на голову бѣдняжки
Обиду за обидой! Съ честнымъ сердцемъ
Такихъ рѣчей не вынесъ бы никто.
Десдемона. Ужели точно заслужила это
Названье я?
Яго. О добрая синьора!
Но какъ же васъ, скажите, онъ назвалъ?
Десдемона. Назвалъ тѣмъ именемъ, какимъ она
Чуть-чуть что не обмолвилась! Вѣдь прямо
Въ глаза назвалъ!..
Эмилія. Ну, попросту, назвалъ
Развратницей! — Послѣдній негодяй
Не сталъ бы, съ пьяныхъ глазъ, такъ обращаться
Съ послѣдней тварью съ улицы.
Яго. За что-жъ онъ
Васъ такъ назвалъ?
Десдемона. Не знаю… знаю только,
Что не была такой я никогда!
Яго. Ну полноте, не плачьте; — просто вышелъ
Несчастный день.
Эмилія. Вѣдь бѣдная синьора
Отца забыла, родину, друзей!
Знать не хотѣла жениховъ почище
И все затѣмъ, чтобъ онъ ее назвалъ
Развратницей! Кто тутъ бы не заплакалъ?
Десдемона. Таковъ ужъ, видно, горькій мой удѣлъ!..
Яго. Раскается онъ въ этомъ. — Но съ чего же
Вдругъ вздумалъ онъ такъ дико поступить?
Десдемона. Богъ вѣдаетъ!..
Эмилія. Я дамъ себя повѣсить.
Когда не замѣшался въ этомъ дѣдѣ
Какой-нибудь презрѣнный клеветникъ!
Мерзавецъ, воръ, бездѣльникъ! — Сочинилъ
Онъ сплетню всю затѣмъ, чтобъ подслужиться!
Навѣрно такъ!
Яго. Ну, полно; — развѣ есть
Такіе люди въ свѣтѣ?
Десдемона. Если есть —
Прости имъ Богъ!
Эмилія. Пускай проститъ имъ петля,
И адъ кромѣшный кости изгрызетъ!
За что ее такъ грубо и обидно
Онъ обозвалъ? Засталъ ее онъ, что ли,
Въ дурныхъ дѣлахъ? Въ какой же день и часъ?
Гдѣ это было? Съ кѣмъ? Кто вѣру дастъ
Подобной гнусности? — Обманутъ былъ
Мерзавцемъ мавръ! бездѣльникомъ, послѣднимъ
Изъ подлецовъ, какіе только могутъ
Жить на землѣ! — О Господи! ужели
Не обличишь подобныхъ Ты людей!
Ужели Ты не вложишь въ руку честнымъ
Твой грозный бичъ, чтобы прогнать могли
Чрезъ землю всю они такихъ мерзавцевъ!
Прогнать нагихъ, куда съ костями воронъ
Не залеталъ 88)!
Яго. Ну, ты не очень…
Эмилія. Всѣмъ
Проклятье имъ! — Вѣдь и тебѣ навѣрно
Вбилъ въ голову такой же клеветникъ
Намедни дурь, когда ты въ чемъ-то съ мавромъ
Подозрѣвать затѣялъ и меня.
Яго. Ты спятила. — Ступай-ка прочь.
Десдемона. Ахъ, Яго!
Подай совѣтъ, какъ воротить мнѣ снова
Его любовь! — Будь добръ: поговори
Объ этомъ съ нимъ. Клянусь небеснымъ свѣтомъ —
Не знаю я за что меня такъ могъ
Покинуть онъ! 89) [Я, на колѣняхъ стоя
Передъ Творцомъ, скажу, что если былъ
Хоть мигъ одинъ, когда-бъ была виновна
Предъ мужемъ я, иль въ мысляхъ, иль въ дѣлахъ!
Что если мнѣ случилось хоть однажды
Ласкать въ душѣ какимъ-либо изъ чувствъ
Другихъ мужчинъ! что если перестану
Любить его я въ будущемъ, хотя бы
Прогналъ меня навѣкъ онъ отъ себя —
Пускай тогда не будетъ знать покоя
Моя душа! — Жестокость можетъ сердце
Разбить мнѣ въ прахъ, но и она не вырветъ
Изъ сердца прочь моей къ нему любви!
Какъ вспомню я, что онъ меня назвалъ
Развратницей!.. Я это имя даже
Не вымолвлю безъ ужаса въ душѣ!
И вдругъ, чтобъ я рѣшилась заслужить
Его дѣйствительно… Всѣмъ счастьемъ міра
Не подкупить на это бы меня!]
Яго. Ну полноте, утѣшьтесь! Просто нынче
Не въ духѣ онъ. Разстроили его
Заботы и дѣла, и онъ досаду
Сорвалъ на васъ.
Десдемона. Дай Богъ, чтобъ было такъ!
Яго. Навѣрно такъ; я въ этомъ вамъ ручаюсь.
Чу, слышите? Готовъ вечерній пиръ.
Принять должны гостей венеціанцевъ
Съ почетомъ вы, такъ перестаньте-жъ плакать.
Пройдетъ бѣда, и ладъ вернется вновь.
Яго. Ну что, Родриго?
Родриго. Да то, что не очень честно ты со мною поступаешь.
Яго. Это еще что за новость?
Родриго. Каждый день ты выдумываешь новыя проволочки и не только не даешь мнѣ никакой надежды, но просто, какъ я теперь ясно вижу, водишь меня за носъ. — Больше я терпѣть не намѣренъ! Довольно мнѣ быть смирнымъ дуракомъ.
Яго. Ты будешь меня слушать или нѣтъ?
Родриго. Довольно наслушался. У тебя слова въ разладѣ съ дѣломъ.
Яго. Ты обвиняешь меня напрасно.
Родриго. Нѣтъ, справедливо! Я промотался дочиста. Подарки, которые я сдѣлалъ Десдемонѣ, могли бы сбить съ пути даже связанную обѣтомъ отшельницу. Ты увѣрялъ меня, что она ихъ приняла, и подалъ мнѣ надежду на награду. А что до сихъ поръ вышло? одинъ шишъ!
Яго. Хорошо, хорошо, продолжай.
Родриго. Что продолжать? Въ томъ все дѣло, что мнѣ нечего продолжать, да и хорошаго во всемъ этомъ нѣтъ ни на грошъ. Дѣло, напротивъ, скверно. Я готовъ поклясться, что останусь въ дуракахъ.
Яго. Еще того лучше.
Родриго. Я уже тебѣ сказалъ, что не вижу въ этомъ ничего хорошаго. А вотъ я возьму да и брякну обо всемъ Десдемонѣ самъ! Согласится она возвратить мнѣ подарки — хорошо. А если нѣтъ, то я найду на тебя управу.
Яго. Ты все сказалъ?
Родриго. Все, — и что сказалъ, то исполню.
Яго. Ты молодецъ! я не ожидалъ отъ тебя такой прыти. Съ сегодняшняго дня я буду думать о тебѣ лучше. — Давай руку! Ты вотъ меня сейчасъ обругалъ; а знаешь ли ты, что я все это время трудился для тебя самымъ честнымъ образомъ?
Родриго. Съ виду не такъ казалось.
Яго. Положимъ, не такъ казалось, зато было такъ на дѣлѣ. — Впрочемъ, я самъ скажу, что твои подозрѣнія не были лишены нѣкоторой основательности. — Но слушай: если въ тебѣ точно, есть предпріимчивость и храбрость, — а что онѣ въ тебѣ есть, я имѣю полное право предполагать, — то покажи ихъ сегодня же. — Если затѣмъ Десдемона не будетъ принадлежать тебѣ въ слѣдующую же ночь, то убей меня хоть изъ-за угла, или выдумай для меня муки, какія пожелаешь.
Родриго. Что ты затѣялъ? Скажи яснѣй. Будетъ ли это дѣло въ предѣлахъ разсудка и возможности?
Яго. Знаешь ли ты, что изъ Венеціи полученъ приказъ смѣстить Отелло и посадить на его мѣсто Кассіо?
Родриго. Неужто? Значитъ Отелло съ Десдемоной вернутся въ Венецію?
Яго. Совсѣмъ нѣтъ! Онъ сбирается въ свою Мавританію и увезетъ Десдемону съ собой, если что-нибудь этому не помѣшаетъ. Лучшимъ же препятствіемъ было бы убрать прочь Кассіо.
Родриго. Убрать Кассіо? Что ты подъ этимъ разумѣешь?
Яго. Ну, просто сдѣлать его неспособнымъ занять мѣсто Отелло; — иначе говоря, свернуть ему шею.,
Родриго. И ты хочешь, чтобъ взялся за это дѣло я?
Яго. Именно! если ты только способенъ на что-нибудь ради правды и собственной пользы. Кассіо ужинаетъ сегодня съ своей потаскушкой. Тамъ буду и я. Онъ еще ничего не знаетъ о своемъ счастливомъ назначеніи, и ты можешь подстеречь его на дорогѣ. Я буду съ нимъ и устрою, что онъ выйдетъ между двѣнадцатью и часомъ. Бездѣльникъ смѣлъ, но я буду тебѣ помогать, такъ что ему придется имѣть дѣло съ двумя. — Ну, что-жъ ты стоишь, точно одурѣлъ? Сбирайся и ступай за мной. Я докажу тебѣ необходимость его смерти такъ ясно, что ты сочтешь это убійство своей обязанностью. Часъ ужина насталъ, а время идетъ скоро. Такъ къ дѣлу!
Родриго. Я бы еще объ этомъ поговорилъ.
Яго. Хорошо, хорошо! — все будетъ, какъ ты хочешь.
Людовико. Прошу, синьоръ, останьтесь; не трудитесь
Насъ провожать.
Отелло. О, ничего! пройтись
Полезно мнѣ.
Людовико (Десдемонѣ). Желаю доброй ночи,
Синьора, вамъ. Благодарю всѣмъ сердцемъ
За ласку и привѣтъ.
Десдемона. Пріятнымъ гостемъ
Вы были здѣсь.
Отелло. Идемте же, синьоры. (Идутъ).
Ахъ да!.. Эй, Десдемона!
Десдемона. Что, мой милый?
Отелло. Ступай и лягъ въ постель. Я возвращусь
Сейчасъ домой. — Да отпусти прислугу.
Ты слышала?
Десдемона. Исполню все.
Эмилія. Ну что?
Мнѣ кажется, онъ съ вами сталъ теперь
Поласковѣй.
Десдемона. Не знаю! лечь въ постель
Велѣлъ онъ мнѣ и обѣщалъ вернуться
Сейчасъ назадъ. Велѣлъ онъ также прочь
Уйти тебѣ.
Эмилія. Мнѣ прочь уйти?
Десдемона. Таковъ
Его приказъ. — Я попрошу тебя,
Одѣнь меня въ мое ночное платье
И уходи. — Не надо ослушаньемъ
Его сердить.
Эмилія. Спокойнѣй было-бъ вамъ
Совсѣмъ его не знать.
Десдемона. Я съ этимъ мнѣньемъ
Не соглашусь. Его я полюбила
Такъ горячо, что даже вспышки гнѣва
И грубости, которыя позволилъ
Себѣ со мной онъ нынче (отколи
Прическу мнѣ) — меня влекутъ къ нему
Какой-то прелестью.
Эмилія. Вы мнѣ велѣли
Покрыть постель вѣнчальной простыней 90).
Десдемона. Ахъ, все равно!.. Какія намъ однако
Порой приходятъ глупости на умъ!
Дай слово мнѣ, что если приведется
Мнѣ умереть, не переживъ тебя —
То ты покроешь этой простыней
Меня въ гробу.
Эмилія. Охота вамъ болтать
Подобный вздоръ.
Десдемона. У матери моей
Жила, я помню, дѣвочка Барбара…
Бѣдняжка полюбила горячо,
Но тотъ, кому ея досталось сердце —
Ее забылъ! — Съ тѣхъ поръ, съ тоской въ душѣ,
Она все пѣла пѣсенку про иву 91)!
И ничего хоть не было въ словахъ
Той пѣсни новаго, но грусть и горе
Звучали въ нихъ!.. Она съ той самой пѣсней
И умерла! — Не странно-ль, что сегодня
Нейдетъ мнѣ эта пѣсня изъ ума! 92)
[Вотъ хоть теперь — все хочется склониться
Мнѣ на руку усталой головой
И спѣть слова, какими заливался,
Въ былые дни, бѣдняжки голосокъ. —
Пора однако кончить намъ. — Готово-ль
Все у тебя?
Эмилія. Прикажете подать
Ночное платье вамъ?
Десдемона. Нѣтъ, убери
Мнѣ только волосы. — А Людовико
Премилый человѣкъ.
Эмилія. Да, и красавецъ
Къ тому въ придачу.
Десдемона. Какъ краснорѣчиво
Онъ говоритъ!
Эмилія. Въ Венеціи, я знаю,
Синьоры есть, что босикомъ сходили-бъ
Въ Іерусалимъ, когда-бъ за этотъ подвигъ
Онъ обѣщался ихъ поцѣловать.
Десдемона (напѣваетъ): 93)
Въ тѣни густолиственныхъ темныхъ вѣтвей
Бѣдняжка подъ ивой сидѣла
И, грустно склонившись головкой своей,
Про иву зеленую пѣла!
И, вторя той пѣснѣ, журчащей волной
Ручей пробивался холодный;
И слезы бѣдняжки горячей струей
На камень катились безплодный!
Убери эти вещи.
Цвѣтъ ивы печальной мнѣ будетъ вѣнкомъ…
Торопись; иначе онъ можетъ войти.
Не знать мнѣ вовѣки иного!..
Кажется, я пропустила куплетъ. — Тсс… кто-то стучитъ!..
Эмилія. Нѣтъ, это вѣтеръ.
Десдемона. Его упрекнула въ невѣрности я! *
Ахъ, ива, зеленая ива!
Что плакать, — онъ молвилъ: — лишилась меня,
Старайся съ другимъ быть счастливой!]
Иди, спокойной ночи. — Что за странность!
Я чувствую, что зачесались вдругъ
Мои глаза; — ужель передъ слезами?
Слыхала я, что будто бы такая
Примѣта есть.
Эмилія. Охота вѣрить вамъ
Въ подобный вздоръ 94).
Десдемона. [Нѣтъ, право, говорятъ,
Что это такъ. — Не странны ли на свѣтѣ
Мужчины всѣ? — Скажи по правдѣ мнѣ,
Эмилія: ужели точно есть
Такія женщины, что безъ стыда
И совѣсти обманываютъ грубо
Своихъ мужей?
Эмилія. О Боже мой! и сколько!]
Десдемона. Ну вотъ хоть ты: ужель бы ты рѣшилась
Такъ поступить, хотя-бъ за то сулили
Тебѣ весь міръ?
Эмилія. А вы бы не рѣшились?
Десдемона. Я? — ни за что! — свидѣтелемъ мнѣ будь
Небесный свѣтъ!
Эмилія. Ну, при небесномъ свѣтѣ,
Пожалуй, не рѣшилась бы и я.
Для дѣлъ такихъ сподручнѣй и вѣрнѣй
Потемочки!
Десдемона. Такъ если-бъ посулили
Тебѣ весь міръ — ты измѣнила-бъ мужу?
Эмилія. Ахъ, милая синьора! — Весь міръ слишкомъ цѣнная вещь, чтобъ кто-нибудь согласился заплатить такъ дорого за небольшой грѣшокъ.
Десдемона. Мнѣ кажется, ты бы на это не согласилась.
Эмилія. А я скажу, что да! — потому что при такихъ условіяхъ и грѣхъ былъ бы не въ грѣхъ. Понятно, я не пошла бы на это за какое-нибудь парное колечко 95), кусокъ полотна, за юбку, или уборъ, наконецъ за деньги, — но за цѣлый міръ!.. Что значитъ сдѣлать мужа разъ рогатымъ съ тѣмъ, чтобъ потомъ возвести его въ санъ монарха вселенной! Я бы рискнула за это чистилищемъ.
Десдемона. А я позволила бы скорѣе себя проклясть, чѣмъ рѣшилась на такое дѣло.
Эмилія. Вѣдь грѣшить можно только въ мірѣ, а если весь міръ станетъ вашимъ за вашъ грѣшокъ, то что значитъ согрѣшить въ собственныхъ владѣніяхъ? Тутъ всякій грѣхъ легко обратить въ добродѣтель.
Десдемона. Мнѣ все кажется, что такихъ женщинъ нѣтъ
Эмилія. Найдутся дюжины! найдется столько,
Что населятъ онѣ своимъ грѣхомъ
Тотъ самый міръ, который поднесется
Въ награду имъ. 96) [А сверхъ того всегда
Казалось мнѣ, что въ преступленьяхъ женщинъ
Всегда кругомъ бываютъ виноваты
Мужчины же. Вы только посудите:
Имъ ничего не значитъ преступать
Свой долгъ мужей. Дарятъ Богъ вѣсть кому
Они добро, какимъ должны дѣлиться
Лишь съ женами. Они по пустякамъ
Насъ мучатъ ревностью; иной разъ даже
Насъ просто бьютъ. — Имъ ничего не значитъ
Обрѣзать вдругъ, изъ глупаго каприза,
И безъ того ничтожный нашъ доходъ;
Такъ какъ тутъ быть? Мы тоже не безъ желчи!
Есть прелесть въ насъ, но также есть желанье
Отмстить за зло. Мужья должны понять,
Что чувства въ насъ одни и тѣ же съ ними.
Мы точно также отличаемъ сладость
Отъ горечи. — Спрошу, изъ-за чего
Насъ на другихъ они мѣняютъ женщинъ?
Что ихъ влечетъ? — желанье покутить?
Пусть будетъ такъ; — любовь и страсть? — согласна
Я и на то; — иль нѣтъ въ нихъ твердой воли? —
И такъ случиться можетъ; — но вѣдь эти
Всѣ свойства есть и въ насъ! Повеселиться
Хотимъ и мы; — любить способны тоже;
А слабости найдется въ насъ не меньше,
Чѣмъ и въ мужьяхъ, — такъ пусть себя ведутъ
Они прилично сами! — догадаться
Имъ слѣдуетъ, что женщины паденье
Отплата имъ за ихъ же прегрѣшенья.]
Десдемона. Прощай, прощай! Пріятнѣй мнѣ не зломъ
Платить за зло, но дѣлать зло добромъ. (Уходятъ).
ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.
правитьЯго. Встань за уголъ: онъ долженъ скоро выйти;
Да вытяни изъ ноженъ свой клинокъ.
Смѣлѣй, не трусь? — я буду возлѣ; — помни,
Что мы всего добьемся при успѣхѣ,
Иль иначе бѣда обоимъ намъ! —
Такъ не робѣй.
Родриго. Ты самъ-то лишь далеко
Не уходи, а то вѣдь я, пожалуй,
Не справлюсь съ нимъ.
Яго. Я буду въ двухъ шагахъ.
Смотри-жъ, будь твердъ. (Отходитъ).
Родриго. Не по душѣ, признаться,
Затѣя эта мнѣ; но, впрочемъ, онъ
Такъ расписалъ мнѣ все красно и ловко,
Что дѣлать нечего! — Да вѣдь и точно,
Великая-ль бѣда, что уберется
Со свѣта человѣкъ? — За дѣло мечъ,
И смерть ему! (Прячется).
Яго. Я этому юнцу
Втеръ храбрость до костей 97). На драку лѣзть
Теперь онъ радъ. — Что до меня — убьетъ ли
Онъ Кассіо, или Кассіо его,
Иль уберутъ они со свѣта оба
Другъ друга прочь — мнѣ будетъ одинако
Все это на руку. — Живой Родриго
Съ ножомъ ко мнѣ пристанетъ, чтобъ, ему
Я возвратилъ обратно тѣ подарки
И золото, какіе у него
Забралъ я будто бы для Дездемоны;
Такъ потому въ живыхъ его оставить
Расчета нѣтъ! — Когда-жъ рѣчь завести
О Кассіо, — то надоѣлъ онъ мнѣ
До тошноты! — Съ своимъ проклятымъ счастьемъ
Онъ всталъ давно мнѣ въ горлѣ поперекъ.
А сверхъ того, пожалуй, мавръ успѣетъ
Все разузнать и выдастъ съ головой
Меня ему — тогда мнѣ будетъ плохо.
Поэтому полезнѣе убрать
Мнѣ и его. Но, тсс… вотъ онъ идетъ.
Родриго. Его шаги! я ихъ узналъ. — Бездѣльникъ!
Умри, злодѣй!
Кассіо. Да! могъ бы умереть,
Будь хуже мой нагрудникъ; — поглядимъ,
Хорошъ ли твой!
Родриго. О! я убитъ!..
Кассіо. Эй, эй!..
Ко мнѣ! ко мнѣ! на помощь!.. искалѣченъ
На всю я жизнь! ко мнѣ!..
Отелло. Такъ, такъ! узналъ
Я голосъ Кассіо. Исполнилъ Яго,
Что обѣщалъ.
Родриго. Я сдѣлалъ подлость!
Отелло. Вѣрно!
Кассіо. Эй! кто-нибудь!.. врача! подайте свѣту!
Отелло. Онъ, точно онъ! о храбрый, честный Яго!
Ты за обиду друга отомстилъ,
Какъ за свою; — своимъ поступкомъ подалъ
Примѣръ ты мнѣ. — Ну, милая красотка!
Дружокъ твой мертвъ, — за нимъ и твой ударитъ
Послѣдній часъ. — Жди, тварь! иду къ тебѣ!
Всему конецъ: — иду, простясь съ любовью,
Постель грѣха облить развратной кровью!
Кассіо. Какъ! ни души!.. эй, стража, рѣжутъ, рѣжутъ!..
Граціано. Неладно здѣсь. Чу, слышите, какой
Ужасный крикъ?
Кассіо. Эй, эй! ко мнѣ!..
Родриго. Бездѣльникъ!
Будь проклятъ ты!
Людовико. Чу, стонъ! за нимъ другой!
Ночь такъ темна, что не видать ни зги.
Смотрите, нѣтъ ли хитрой здѣсь ловушки?
Я не рѣшаюсь двинуться впередъ,
Не заручась существенной подмогой.
Родриго. Нѣтъ никого — вѣдь этакъ изойду
Весь кровью я!
Людовико. Тсс… слушайте!
Граціано. Вонъ кто-то
Идетъ сюда раздѣтый и съ огнемъ.
Яго. Что тутъ за шумъ? кого тутъ бьютъ?
Людовико. Не знаемъ.
Яго. Вѣдь крикъ вы слышали?
Кассіо. А! наконецъ —
Хоть кто-нибудь! Спасите, ради Бога!..
Яго. Въ чемъ дѣло? что?
Граціано (Людовико). Его узналъ я: служитъ
У мавра онъ.
Людовико. Да, да, о немъ я слышалъ;
Онъ молодецъ.
Яго. Кто проситъ здѣсь защиты?
Кассіо. О, Яго, Яго! искалѣченъ я!..
Израненъ весь! спасите! помогите!
Яго. Какъ! лейтенантъ! какимъ мерзавцамъ въ руки
Попали вы?
Кассіо. Одинъ остался здѣсь;
Онъ не уйдетъ.
Яго. О, негодяи! (Людовико и Граціано) А вы?
Вы здѣсь. зачѣмъ? Что-жъ вы не шевелитесь
Ему помочь?
Родриго. И мнѣ, и мнѣ!..
Кассіо (указывая на Родриго). Вотъ, воть
Одинъ изъ нихъ!
Яго. Изъ нихъ? — ахъ онъ бездѣльникъ!..
Родриго. Га!.. Яго! песъ!.. Будь проклятъ!..
Яго. Что за дерзость!
Въ потемкахъ бить людей! И хоть бы кто
Пришелъ, помочь; — весь городъ точно вымеръ.
Эй, эй, сюда! (Людовико) Вы за кого? за честность
Иль за разбой?
Людовико. Рѣшите, испытавъ.
Яго. Ба! кажется, почтенный Людовико!
Людовико. Онъ самъ, синьоръ.
Яго. Почтительно прошу
Меня простить. — Смотрите: тяжко раненъ
Нашъ Кассіо.
Граціано. Кто? Кассіо?
Яго (Кассіо). Ну что?
Полегче-ль вамъ?
Кассіо. Нога, нога!.. Бездѣльникъ
Ее разсѣкъ, мнѣ чуть не пополамъ.
Яго. Храни васъ Богъ! — Синьоры, посвѣтите;
Перевяжу его я поскорѣй,
Рубашкой хоть. (Входитъ Біанка).
Біанка. Какой тутъ шумъ и гамъ?
Яго. Чей это крикъ?..
Біанка (бросаясь къ Кассіо). Ахъ, Кассіо! голубчикъ!
Свѣтъ, радость, жизнь! родной мой!..
Яго. Какова
Дрянная тварь! — (Кассіо) Скажите, лейтенантъ,
Кто вами заподозрѣнъ въ нанесеньи
Вамъ этихъ ранъ?
Кассіо. Не знаю…
Граціано. Какъ прискорбно,
Что васъ нашелъ въ такомъ я жалкомъ видѣ!
Я именно вѣдь шелъ, чтобъ встрѣтить васъ.
Яго. Подайте бинтъ; — вотъ такъ. — Да нѣтъ ли близко
Носилокъ здѣсь? — намъ надобно снести
Его домой.
Біанка. Съ нимъ обморокъ — смотрите…
Дружокъ, голубчикъ Кассіо!
Яго. Сдается,
Синьоры, мнѣ, что въ этомъ скверномъ дѣлѣ
Замѣшана дрянная эта тварь!
Мы, впрочемъ, все узнаемъ. — Потерпите
Немножко, лейтенантъ. — Теперь идемте. (Увидя Родриго)
Постойте, гдѣ фонарь? кто тутъ лежитъ?
О Господи! — да это мой пріятель,
Землякъ и другъ Родриго! — Иль ошибся,
Быть-можетъ, я?.. Нѣтъ, нѣтъ, навѣрно онъ!
Граціано. Какъ! тотъ венеціанецъ?
Яго. Онъ, онъ самый.
Знакомъ онъ вамъ?
Граціано. Еще бы!
Яго. Ахъ, простите,
Почтенный Граціано: васъ въ потемкахъ
Я не узналъ. Въ кровавой этой свалкѣ
Немудрено невольно пренебречь
Учтивостью.
Граціано. Я очень радъ васъ видѣть.
Яго. Полегче-ль вамъ, любезный лейтенантъ?
Что-жъ не даютъ такъ долго намъ носилокъ?
Граціано. Родриго?
Яго. Онъ, синьоръ.
А, наконецъ-то!
Найдемъ, конечно, добрыхъ мы людей,
Чтобъ снесть его — а я пойду искать
Скорѣй врача. (Біанкѣ) Ты, милая красотка,
Не хлопочи 98). (Кассіо) Представьте, лейтенантъ.
Вѣдь тотъ, кто здѣсь убитъ, моимъ былъ другомъ!
Изъ-за чего поссорились вы съ нимъ?
Кассіо. Не знаю самъ; — я даже въ первый разъ
Съ нимъ встрѣтился.
Яго (Біанкѣ). А ты, голубка, что-то
Чрезчуръ блѣдна. — Несите ихъ скорѣе
Отсюда прочь.
Синьоры, погодите.
(Біанкѣ) Да, да! блѣдна ты очень. — Не угодно-ль,
Синьоры, посмотрѣть, какой у ней
Смущенный видъ. Поразспросить не худо
Того, кто смотритъ такъ. — Замѣтьте всѣ;
Взгляните на нее; — ну что? надѣюсь,
Вы видѣли? — О, кто виновенъ — выдастъ
Себя, повѣрьте, даже промолчавъ. (Входитъ Эмилія).
Эмилія. О, Господи!.. что здѣсь творится, Яго?
Скажи скорѣй.
Яго. Да вотъ смотри: напалъ
На Кассіо здѣсь въ темнотѣ Родриго;
Сообщники успѣли убѣжать;
Онъ самъ убить, а Кассіо израненъ.
Эмилія. Ахъ, бѣдный Кассіо!..
Яго. Вольно же было
Развратничать и бѣгать по ночамъ.
Спроси его, гдѣ ужиналъ онъ нынче.
(Біанкѣ) Ты вздрогнула?
Біанка. Провелъ сегодня вечеръ
Онъ у меня, но это не заставитъ
Меня дрожать.
Яго. Былъ у тебя онъ нынче?..
Иди-жъ за мной!
Эмилія. Безсовѣстная тварь!
Біанка. Нѣтъ, я не тварь! — бранитесь какъ угодно,
Въ безчестности-жъ корить меня не вамъ.
Эмилія. Не мнѣ? О дрянь!
Яго. Пойдемте посмотрѣть,
Исправно-ль помѣщенъ и перевязанъ
Нашъ Кассіо. (Біанкѣ) Тебя-жъ, красотка, скоро
Мы говорить заставимъ соловьемъ 99).
(Эмиліи) Бѣги къ Отелло съ Десдемоной въ замокъ
И разскажи все, что случилось здѣсь.
Бѣги-жъ скорѣй. — Отправимтесь, синьоры.
(Въ сторону) Ну, что-то ждетъ! судьбу ли превозмочь
Мнѣ суждено, иль сгинуть въ эту ночь!
Отелло. Причина есть 100)! такъ поступить я въ правѣ!..
Не стану вамъ, святыя звѣзды неба,
Я повѣрять причину эту вновь!..
Причина есть! — Не буду лить жестоко
Я кровь ея! не стану рвать мечомъ
Я эту плоть, бѣлѣйшую чѣмъ мраморъ
Иль чистый воскъ… Но все же умереть
Она должна, иль иначе обманетъ
Она другихъ! — Задуть свѣчу, а тамъ…
Задуть свѣчу! — когда сорву дыханьемъ
Огонь съ тебя я, трепетный ночникъ, —
Могу его, одумавшись, заставить
Я вспыхнуть вновь; но тотъ огонь, который
Живитъ тебя, природы дивный перлъ,
Не вспыхнетъ вновь! Нѣтъ искры Прометея,
Чтобъ вновь зажечь твой свѣтъ, угасшій разъ!
Когда сорву тебя, цвѣтокъ прелестный,
Какъ розу я — умрешь навѣки ты!..
Такъ наслажусь тобой, по крайней мѣрѣ,
Какъ розой я, пока ты на стеблѣ! (Цѣлуетъ ее).
О дивный перлъ! дыханьемъ ароматнымъ
Ты опустить судью заставишь мечъ!..
Еще! еще! (Цѣлуетъ опятъ). О, если-бъ послѣ смерти
Осталась ты такою-жъ, какъ была!..
Убивъ тебя, не вырву я изъ сердца
Любви къ тебѣ! — любить тебя и мертвой
Все-жъ буду я!.. (Цѣлуетъ).-- Еще! въ послѣдній разъ!..
Какъ можетъ быть зловѣщей сладость ласки!
Я слезы лью, но страшенъ этотъ плачъ!
Въ моихъ слезахъ печать небесной воли!
Вѣдь и она разитъ порой, что мило
И сладко ей! — Она проснулась! тсс…
Десдемона. Кто здѣсь? Отелло, ты?
Отелло. Я, Десдемона.
Десдемона. Ты хочешь лечь?
Отелло. Молилась ли сегодня
Ты передъ сномъ?
Десдемона. Конечно, какъ всегда.
Отелло. Старайся вспомнить, нѣтъ ли на душѣ
Твоей грѣха, который не успѣла
Ты замолить, и если есть — то кайся
Предъ Богомъ въ немъ.
Десдемона. О Боже! какъ понять
Твои слова?..
Отелло. Молись, молись! не медли!
Я здѣсь пройдусь, чтобъ не мѣшать тебѣ.
Клянусь Творцомъ — убить я не намѣренъ
Тебя врасплохъ: губить твоей души
Я не хочу.
Десдемона. Убить! — сказалъ ты…
Отелло. Да!
Десдемона. Будь милосердъ, Творецъ, ко мнѣ!..
Отелло. Отъ сердца
Скажу аминь.
Десдемона. О, если такъ, то, значить,
Меня убить не хочешь ты?..
Отелло. Хм, хм!..
Десдемона. Ты страшенъ мнѣ! Сулить дурное что-то
Твой дикій взглядъ блуждающихъ зрачковъ!
Я преступленья за собой не знаю,
И мнѣ причинъ тебя бояться нѣтъ;
Но я боюсь…
Отелло. Заботься о грѣхахъ.
Десдемона. Любовь къ тебѣ — вотъ все, въ чемъ я виновна!
Отелло. И за нее ты именно умрешь!
Десдемона. Но вѣдь убить за искренность и нѣжность
Чудовищно! — Ахъ! для чего кусаешь
Ты губы гакъ?.. Дрожишь ты весь! сраженъ,
Я вижу, ты какой-то бурной страстью!
И хоть звучать зловѣщимъ предвѣщаньемъ
Твои слова, но сердцемъ все-жъ надѣюсь,
Надѣюсь я, — что местью злой грозятъ
Они не мнѣ…
Отелло. Смирись и замолчи.
Десдемона. Послушна я, лишь объясни, въ чемъ дѣло!
Отелло. Платокъ любимый мой, который далъ
Тебѣ я передъ свадьбой, подарила
Ты Кассіо.
Десдемона. Нѣтъ, нѣтъ! клянусь душой!..
Пошли за нимъ! онъ скажетъ все…
Отелло. Голубка!
Не будь смѣла и ложно не клянись!
Постель тебѣ вѣдь будетъ ложемъ смерти.
Дездемона. Но не теперь!..
Отелло. Нѣтъ, нѣтъ, сейчасъ! — такъ кайся-жъ
Въ своихъ грѣхахъ: — упорство не поможетъ.
Нѣтъ клятвъ такихъ, которыя могли бы
Поколебать рѣшительность мою,
Хоть я и весь подавленъ ею. — Смертный
Твой часъ насталъ.
Десдемона. Будь милосердъ, о Боже!..
Отелло. На это я сказалъ уже аминь.
Десдемона. И ты, и ты умилосердись тоже!..
Не оскорбила въ жизнь мою тебя
Вѣдь я ничѣмъ!.. Вовѣки не любила
Я Кассіо!.. къ нему питала я
Лишь чувство то, какимъ велѣло небо
Любить намъ всѣхъ! На память не дарила
Я ничего ему и никогда!..
Отелло. Въ его рукахъ, клянусь, платокъ я видѣлъ!..
Развратница! окаменила ложью
Ты сердце мнѣ! — убійствомъ хочешь ты
Представить то, въ чемъ видѣлъ я лишь кару
Твоихъ грѣховъ!.. Платокъ я видѣлъ, видѣлъ!..
Десдемона. Его нашелъ случайно онъ! клянусь,
Ему платка вовѣкъ я не давала!
Пошли за нимъ: — онъ скажетъ правду…
Отелло. Правду
Ужъ онъ сказалъ.
Десдемона. Что-жъ онъ сказалъ?..
Отелло. Что былъ онъ
Съ тобой въ связи.
Десдемона. Въ связи преступной?..
Отелло. Да…
Десдемона. Онъ повторить словъ этихъ не посмѣетъ!..
Отелло. Въ томъ спору нѣтъ: наложена на ротъ
Ему печать. Исполнилъ честный Яго,
Что обѣщалъ.
Десдемона. Ужели страхъ мой вѣренъ!..
Ужель онъ мертвъ?..
Отелло. Когда бы у него
Былъ каждый волосъ жизнью — ими всѣми
Не утолилъ бы мести я моей!..
Десдемона. Погубленъ онъ, а я стыдомъ покрыта!..
Отелло. Тварь гнусная!.. жалѣешь ты о немъ
Передо мной!..
Десдемона. О, прогони меня
Навѣки съ глазъ, не убивай лишь только!..
Отелло. Умрешь ты, тварь!..
Десдемона. Лишь не теперь!.. прожить
Дай ночь одну… до завтра!..
Отелло. Иль ты хочешь
Противиться?..
Десдемона. Хоть часъ одинъ!..
Отелло. Рѣшенью
Отмѣны нѣтъ!
Десдемона. Дай помолиться!..
Отелло. Поздно!.. (Душитъ ее).
Эмилія (за дверью). Синьоръ! синьоръ! вы здѣсь? скорѣй!
Отелло. Чей голосъ?..
Жива!.. жива!.. все не мертва!.. жестокимъ
Былъ съ нею я, но оказать хочу
Все-жъ милость ей… не стану продолжать
Я мукъ ея… Вотъ такъ!.. (Закалываетъ ее) 101)
Эмилія. Синьоръ!
Отелло. Кто тамъ?
Эмилія (за сценой). Синьоръ! мнѣ надо видѣть васъ сейчасъ же!
Отелло. Да, да, Эмилія!.. Сейчасъ!.. Мертва!..
Пришла она навѣрно объявить
О смерти Кассіо… погромъ вѣдь вышелъ
На островъ весь. — Не движется… тиха!..
Тиха какъ гробъ!.. Впустить ее иль нѣтъ?..
Чу!.. кажется, опять зашевелилась…
Нѣтъ, нѣтъ… тиха!.. Какъ быть?.. Войдя, она
Заговоритъ съ женой моей навѣрно…
Съ женой!.. съ женой?.. нѣтъ у меня жены!..
О пытки часъ! часъ мукъ невыразимыхъ!
Покрылись тьмой и солнце и луна
Въ глазахъ моихъ!.. Дрожитъ весь міръ!.. Готовъ
Отъ ужаса распасться онъ въ обломки!
Эмилія (за дверью). Синьоръ! синьоръ! увидѣть надо васъ
Мнѣ тотчасъ же. Впустите ради Бога!
Отелло. Войди, войди — я позабылъ тебя.
Сейчасъ… Тсс… тише, дай задернуть только
Мнѣ занавѣсь.
Ну что? Съ какой ты вѣстью?
Эмилія. Ахъ, добрый нашъ синьоръ! Сейчасъ случилось
Убійство здѣсь!
Отелло. Убійство?.. здѣсь?..
Эмилія. Да, да!
Отелло. Я вижу въ томъ луны капризной шалость!
Она къ землѣ приблизилась, и люди
Сошли съ ума.
Эмилія. Убитъ венеціанецъ
Родриго вашимъ Кассіо.
Отелло. Родриго?..
А Кассіо?..
Эмилія. Онъ живъ.
Отелло. Какъ!.. такъ убитъ
Не Кассіо?.. О, если такъ, то, значитъ,
Испортился убійства инструментъ,
И месть звучитъ гармоніей фальшивой.
Десдемона. Умерщвлена!.. Убита безъ вины…
Эмилія. Чей это стонъ?..
Отелло. Стонъ!.. Гдѣ его ты слышишь?.
Эмилія (бросаясь къ постели). О Господи! синьоры голосокъ!.
Сюда! сюда!.. скорѣй, скорѣй на помощь!..
Голубушка! опомнитесь! словечко
Скажите мнѣ…
Десдемона. Погибла я невинно…
Эмилія. Кто виноватъ?.. Скорѣй скажите, кто?..
Десдемона. Никто… сама… Привѣтъ мой добрый мужу
Ты передашь… Прощай!..
Отелло. Кто могъ бы въ этомъ
Виновнымъ быть?..
Эмилія. Увы! кто это знаетъ!..
Отелло. Но ты, надѣюсь, слышала сама,
Что не меня винитъ она въ убійствѣ?
Эмилія. Да, это такъ: я правду поддержу.
Отелло. Ну такъ за ложь прямая ей дорога
Въ кромѣшный адъ! — ея убійца я!..
Эмилія. О!.. если такъ, она невинный ангелъ.
А ты… ты дьяволъ!..
Отелло. Сдѣлалась она
Распутницей!
Эмилія. Клевещешь на нее
Какъ дьяволъ ты!..
Отелло. Она была фальшивѣй
Струи воды.
Эмилія. А ты огня свирѣпѣй,
Когда о ней такъ смѣешь говорить!
Честнѣй ея не знало небо!
Отелло. Съ ней
Въ связи былъ Кассіо. — Спроси у мужа. —
Меня низринутъ стоило бы глубже
Всѣхъ адскихъ безднъ, когда-бъ на мой поступокъ
Рѣшился я, не разузнавъ всего;
Но мужъ твой все открылъ.
Эмилія. Мой мужъ!..
Отелло. Да, мужъ твой…
Эмилія. Онъ обвинилъ въ невѣрности ее?..
Отелло. Да, съ Кассіо. — Будь иначе — не отдалъ
Ее бы я за цѣлый новый міръ,
Хотя его бы создало мнѣ небо
Изъ яхонта.
Эмилія. Мой мужъ?..
Отелло. Сказалъ объ этомъ
Онъ первый мнѣ. Онъ человѣкъ правдивый,
Грязь дѣлъ такихъ была ему гнусна.
Эмилія. Мой мужъ?..
Отелло. Ну да! что затвердила ты:
«Мой мужъ, мой мужъ!» — слова мои вѣдь ясны.
Эмилія (къ трупу Десдемоны). Ахъ, бѣдная страдалица моя!
Какъ осмѣяло гнусное коварство
Любовь твою!.. Ее назвалъ невѣрной
Тебѣ мой мужъ?..
Отелло. Да, онъ! — ты поняла ли?
Назвалъ твой мужъ, мой другъ, мой честный Яго!
Эмилія. Ну, если такъ — пусть по крупицѣ въ день
Сгніетъ въ аду съ душой своей онъ мерзкой!
Онъ гнусный лжецъ! — лжецъ съ головы до пятокъ!
Чрезчуръ былъ ей, напротивъ, дорогъ ты,
Чернѣй кого не выбрать бы нарочно!
Отелло. Га!..
Эмилія. Не грози! — что-бъ ты ни сдѣлалъ — хуже
Не стать тебѣ! Поступокъ мерзокъ твой
Въ глазахъ небесъ, какъ мерзокъ самъ въ сравненьи
Съ покойной ты!..
Отелло. Тшш… не накличь бѣды
И на себя!
Эмилія. Не причинить тебѣ
Мнѣ половины горя и страданья.
Какія я переношу теперь!
Глупецъ, глупецъ! пустоголовый пень!
Ты такъ же глупъ, какъ мерзокъ и противенъ!
Что сдѣлалъ ты!.. О, не грози!.. не страшенъ
Мечомъ ты мнѣ! Я обличу тебя,
Хотя-бъ пришлось мнѣ двадцать разъ погибнуть!
Эй! Эй! сюда! На помощь всѣ! — зарѣзалъ
Синьору мавръ! Сюда, сюда! злодѣйство!
Монтано. Что тутъ за шумъ? Отелло, что случилось?
Эмилія. А! Яго, ты!.. Прекрасно ты, какъ вижу,
Себя ведешь, когда тебѣ на шею
Валять убійцы гнусности свои.
Граціано. Въ чемъ дѣло, въ чемъ?
Эмилія. Сорви съ злодѣя маску,
Сорви сейчасъ, когда мужчина ты!
Сказать онъ смѣлъ, что будто ты ему
Оклеветалъ въ невѣрности синьору!
Онъ ложь сказалъ! Я думать не хочу,
Чтобъ ты рѣшился на такую гнусность!
Открой намъ все! Во мнѣ кипитъ душа!..
Яго. Сказалъ я то, что мнѣ казалось правдой,
А что сказалъ, то онъ почелъ возможнымъ
И вѣрнымъ самъ.
Эмилія. Какъ!.. Обвинилъ синьору
Въ безчестьѣ ты?..
Яго. Ну да.
Эмилія. Сказалъ ты ложь!
Ложь гнусную, чудовищную, злую!
Клянусь душой!.. Ее ты обвинилъ
И съ Кассіо?.. Отвѣть, отвѣть мнѣ! — съ нимъ?..
Яго. Ну пусть хоть съ нимъ, а ты пришей языкъ.
Эмилія. [Нѣтъ не пришью! я говорить должна! 102)
Смотрите всѣ: синьора передъ вами
Умерщвлена злодѣйскою рукой!..
Всѣ. О, Господи!..
Эмилія (Яго). И гнусный твой доносъ
Виной всему!
Отелло. Очнитесь, господа;
Она сказала правду вамъ.
Граціано. И правду
Ужасную!
Монтано. Поступокъ страшный, адскій!
Эмилія. Онъ мерзокъ, гадокъ, золъ!.. Но я… О, Боже!..
Ужель я начинаю понимать,
Въ чемъ дѣло все!.. О ужасъ! Я готова
Убить себя!.. О ужасъ, ужасъ, ужасъ!..]
Яго. Рехнулась ты. Ступай-ка по здорову
Да по добру домой.
Эмилія. Нѣтъ, прежде дайте
Мнѣ все сказать — Хотя ему послушна
По долгу я, но не теперь. Быть-можетъ,
Ужъ не вернусь домой я никогда.
Отелло. О-о-о-о!.. (Бросается на тѣло Десдемоны).
Эмилія. Да, плачь, реви теперь!
Ты умертвилъ чистѣйшую изъ всѣхъ
Невинностей, когда-либо смотрѣвшихъ
На Божій свѣтъ!
Отелло (поднимаясь). Ты лжешь! она преступна!..
(Граціано) Я не узналъ васъ, дядя, сгоряча.
Смотрите: вотъ племянница предъ вами!
Пресѣкла ей дѣйствительно дыханье
Моя рука. — Я знаю, что поступокъ
Ужасенъ мой.
Граціано. Бѣдняжка Десдемона!
Я радъ теперь, что умеръ твой отецъ.
Твой бракъ его приблизилъ быстро къ гробу,
И скорби онъ своей снести не могъ.
Что если бы пришлось ему увидѣть
Тебя, теперь! Хранителей бы проклялъ
Онъ ангеловъ своихъ и погубилъ
Себя навѣкъ!
Отелло. Прискорбно это все,
Но Яго зналъ, что былъ въ связи преступной
Съ ней Кассіо, что сотни разъ грѣшили
Они вдвоемъ. Самъ Кассіо сознался,
Что было такъ. Она, въ залогъ преступной
Своей любви, ему не постыдилась
Отдать платокъ, который подарилъ
Я прежде ей. Платокъ въ его рукахъ
Я видѣлъ самъ! Его въ былые дни
Отецъ моей далъ матери.
Эмилія. О Боже!..
Яго. Молчи!..
Эмилія. Нѣтъ, нѣтъ! должно открыться все!..
Польется рѣчь моя какъ вольный вѣтеръ!
Пусть небо, адъ, — пусть демоны и люди
Грозятъ стыдомъ мнѣ за мои слова —
Я все-жъ скажу!..
Яго. Эй, не глупи! Ступай
Сейчасъ домой!
Эмилія. Нѣтъ, не пойду…
Граціано (удерживая Яго). Стыдитесь!
Вы женщинѣ грозите вѣдь мечомъ!
Эмилія. О глупый мавръ! Платокъ нашла вѣдь этотъ
Случайно я и мужу отдала
Затѣмъ, что онъ давно ужъ неотступно
Просилъ меня украсть его! — просилъ
Съ горячностью, какой бездѣлка эта
Не стоила.
Яго. Ахъ, подлая ты дрянь!..
Эмилія. И выдумать, чтобы она платокъ
Могла дать Кассіо!.. Нѣтъ, нѣтъ, нашла я
Сама платокъ, сама нашла, и я же
Ему дала!
Яго. Ты лжешь, дрянная тварь!..
Эмилія. Нѣтъ, я не лгу! — повѣрьте мнѣ, синьоры.
(Отелло) А ты, глупецъ! съ твоимъ ли могъ умомъ
Ты оцѣнить сокровище, какое
Тебѣ дала судьба въ такой женѣ!
Отелло. Перунъ небесъ! Затѣмъ ли только созданъ
Ты, чтобъ гремѣть!.. О кровопійца гнусный!..
Граціано (поддерживая Эмилію).
Она дрожитъ, она стоять не въ силахъ.
Свою жену злодѣйски онъ убилъ.
Эмилія. Да… да… убилъ!.. вблизи моей синьоры
Я лечь хочу… снесите къ ней меня…
Граціано. Злодѣй бѣжалъ, а женщина убита
Преступно имъ!
Монтано. Отпѣтый негодяй!
Прошу я васъ, храните этотъ мечъ;
Я взялъ его у мавра. Встать на стражу
Вамъ надо у дверей. Не выпускайте
Его уйти. Грозите даже смертью;
А я спѣшу злодѣю вслѣдъ. — Его
Поймаемъ мы во что бы то ни стало.
Отелло. Я потерялъ, какъ кажется, и храбрость!
Изъ рукъ моихъ мальчишка вырвалъ мечъ.
Но, впрочемъ, честь живетъ лишь тамъ, гдѣ честность!
Ушла одна — нѣтъ мѣста и другой.
Эмилія. [Страдалица! что чуяла своей
Ты пѣсенкой!.. Мой слышишь ли ты голосъ?..
Подъ музыку какъ лебедь я умру!
Спою предъ смертью иву, иву… иву!..] 103)
Она чиста! она тебя любила,
Свирѣпый мавръ!.. Не видѣть мнѣ блаженства,
Когда я лгу… Всю душу передъ смертью
Открыла я!.. (Умираетъ).
Отелло. Другой клинокъ испанскій
Есть у меня; — во влагѣ ледяной
Онъ закаленъ. Здѣсь въ комнатѣ онъ спрятанъ, —
Нашелъ! — вотъ онъ! (Схвативъ шпагу) Прочь, прочь хочу я! — Дядя,
Пусти меня! (Стучитъ въ дверь).
Граціано (за дверью). Попробуй сдѣлать шагъ:
Смерть ждетъ тебя. Смирись! ты безоруженъ.
Отелло. Ну, если такъ — то я и безъ оружья
Ворвусь къ тебѣ. — Вернись сейчасъ сюда!
Мнѣ надо говорить съ тобой.
Граціано (входя). Ну вотъ я;
Что хочешь ты?
Отелло. Смотри, въ моихъ рукахъ
Оружье есть. Клинокъ ни разу лучшій
Не надѣвалъ на перевязь солдатъ.
Былъ день, когда со сталью доброй этой
Путь проложилъ чрезъ большее число
Препятствій я, чѣмъ можешь ихъ поставить
Ты мнѣ теперь. — Но хвастать пользы нѣтъ!
Своей судьбы никто не переспоритъ:
Примѣръ на мнѣ! 104) [Тебѣ меня бояться
Причины нѣтъ, хоть и съ оружьемъ я.
Мой путь свершенъ! къ своей я близокъ цѣли
И съ корабля спускаю парусъ мой!
Ты пятишься; въ мое лицо глядишь
Со страхомъ ты! — Не бойся! — пусть пигмей
Соломинку ничтожную приставитъ
Къ моей груди — и передъ ней Отелло
Отступить прочь! — Куда свой скорбный путь
Направитъ онъ!] (Къ тѣлу Десдемоны)
О жертва злыхъ созвѣздій!
Какъ измѣнилась страшно ты теперь!
Какъ ты блѣдна! блѣдна, какъ ткань рубашки!..
Что будетъ въ мигъ, когда тебя увижу
Я въ день суда?.. Меня стремглавъ низринешь
Ты взглядомъ въ адъ! Толпа бѣсовъ подхватитъ
Мой грѣшный духъ! — Остыла!.. холодна!..
Была точь въ течь такой холодной, чистой
И въ жизни ты 105)! О проклятой злодѣй!..
Сюда, сюда, рой демоновъ! гоните
Меня отъ глазъ небесной чистоты!..
Пусть буду я развѣянъ бурнымъ вихремъ!
Въ лотокъ огня низвергните мой прахъ!
Туда, туда! въ потокъ горящей сѣры!
Гдѣ дымъ и смрадъ… Мертва ты, Десдемона!
Мертва!.. мертва!.. О!..
Людовико. Гдѣ, скажите, этотъ
Безумный и несчастный человѣкъ?
Отелло. Ты хочешь видѣть бывшаго Отелло?
Онъ предъ тобой.
Людовико. А гдѣ тотъ подлый гадъ?
Подвесть его. (Яго подводятъ).
Отелло. Какъ ни смотрю — не вижу
Копытъ на немъ! — Но, впрочемъ, это сказки!
Когда онъ бѣсъ — его мнѣ не убить!..
Людовико. Возьмите мечъ изъ рукъ его.
Яго. Я раненъ,
Но не убитъ.
Отелло. Я не сержусь на это:
Жить долженъ ты затѣмъ, что смерть блаженство
Въ моихъ глазахъ!
Людовико. Какъ могъ, Отелло, пасть
Такъ низко ты? Какъ могъ съ твоею доброй,
Прямой душой такъ подчиниться власти
Бездѣльника? — Что мнѣ тебѣ сказать?
Отелло. Что вздумаешь! — Но если хочешь мнѣ
Ты имя дать — зови убійцей ч_е_с_т_н_ы_м_ъ.
Не злость, повѣрь, руководила мной,
Но честь одна!
Людовико. Злодѣй сознался частью
Въ тѣхъ мерзостяхъ, какія натворилъ.
Ужель вы съ нимъ сговаривались точно
Зарѣзать Кассіо?
Отелло. Да, это такъ.
Кассіо. За что, скажите, добрый мой синьоръ?
Такъ поступить я, кажется, предлога
Вамъ не давалъ.
Отелло. Отъ всей души я вѣрю
И искренно прошу меня простить. —
Пускай теперь вамъ этотъ полудьяволъ
Откроетъ самъ, съ чего и для чего
Опуталъ такъ онъ душу мнѣ и тѣло.
Яго. Что знаешь — знай, а свой допросъ оставь;
Я не промолвлю больше ни полслова.
Людовико. Какъ! даже съ тѣмъ, чтобъ замолить предъ небомъ
Свои грѣхи?
Граціано. Заговоришь подъ пыткой.
Отелло. О да, о да!..
Людовико. Узнай теперь, Отелло,
Какъ было все: ты ни о чемъ, я вижу,
И не слыхалъ. — У мертваго Родриго
Отысканы въ карманѣ два письма.
Изъ одного узнали мы, что долженъ
Убить онъ Кассіо.
Отелло. О негодяй!..
Кассіо. Отпѣтый,
Презрѣнный негодяй!
Людовико. Въ другомъ письмѣ,
Отысканномъ равно на мертвецѣ,
Онъ выражаетъ явно недовольство
И, кажется, хотѣлъ послать письмо
Мерзавцу этому (указываетъ на Яго), но, вѣроятно,
Злодѣй успѣлъ его разубѣдить.
Отелло. Злодѣй, злодѣй! мерзавецъ гнусный, вредный!
Скажи мнѣ, Кассіо, какъ могъ попасть
Къ тебѣ платокъ жены моей?
Кассіо. Его
Нашелъ въ своей я комнатѣ, а Яго
Сознался самъ, что былъ платокъ подброшенъ
Нарочно имъ для цѣли, о которой
Онъ хлопоталъ и своего достигъ.
Отелло. О я глупецъ, глупецъ!..
Кассіо. Въ своемъ письмѣ
Родриго горько упрекаетъ Яго
За то, что онъ его подговорилъ
Завесть со мною ссору въ караульнѣ,
Изъ-за чего меня лишили мѣста
И должности. — Въ концѣ-жь концовъ Родриго,
Очнувшись отъ безпамятства, въ которомъ
Его сочли умершимъ, объявилъ,
Что тотъ же Яго, подло измѣнивъ,
Его смертельно ранилъ.
Людовико (Отелло). Вы должны
Идти теперь за нами: — вашей власти
Вы лишены; — правителемъ на Кипрѣ
Впредь будетъ Кассіо. (Указывая на Яго) Что-жъ до злодѣя,
То, если есть рядъ самыхъ страшныхъ мукъ,
Какимъ подвергнуть можно человѣка,
Не нанося ему съ тѣмъ вмѣстѣ смерть, —
Онъ испытаетъ ихъ. (Отелло) Васъ объявляю
Я плѣнникомъ, пока поступокъ вашъ
Обсудится въ сенатѣ. — Пусть ведутъ
Его за мной.
Отелло. Постойте на минуту; —
Мнѣ на прощанье хочется сказать
Два слова вамъ: — въ теченье жизни я
Двѣ-три услуги сдѣлалъ государству,
Что безъ сомнѣнья знаете вы всѣ;
Но это вздоръ! — Прошу я объ одномъ:
Когда писать вы будете сенату
О горестномъ событьѣ этихъ дней —
Пусть буду я представленъ въ вашихъ письмахъ,
Какимъ я былъ! — Я не хочу смягчать
Моей вины, но не должны вы также
Къ ней прибавлять, изъ ненависти злой,
Излишняго. — Пусть знаютъ всѣ, что былъ
Я человѣкъ, который горячо
Умѣлъ любить, но только безразсудно!
Что по природѣ не легко склонялся
На ревность я, но, разъ увлекшись ею —
Сдержать себя въ предѣлахъ ужъ не могъ!
Пускай чрезъ васъ узнаютъ, что, подобно
Презрѣнному еврейскому царю 106),
Я отъ себя отбросилъ добровольно
Жемчужину, цѣннѣй какой напрасно-бъ
Онъ сталъ искать во всей своей странѣ!
Скажите всѣмъ, что на моихъ изсохшихъ
Давно глазахъ никто не видѣлъ слезъ;
Но что теперь изъ нихъ неудержимо
Такихъ же слезъ исторгнулся потокъ,
Какимъ течетъ съ деревьевъ аравійскихъ
Сквозь ихъ кору цѣлительный бальзамъ!
Скажите все — и къ этому прибавьте,
Что, увидавъ однажды, какъ въ Алеппо
Какой-то дерзкій, чалмоносный турокъ,
Съ венеціанцемъ ссору заведя,
Позорилъ вслухъ страны уставы нашей, —
За горло я обрѣзанца-собаку
Схватилъ рукой и закололъ — вотъ такъ!.. (Закалывается).
Людовико. Кровавыхъ дѣлъ кровавая развязка!
Граціано. Тутъ помощи словами не принесть,
Отелло (припавъ къ трупу Десдемоны).
Цѣлуя, я убилъ тебя — такъ пусть же
Умру съ такимъ же поцѣлуемъ самъ!.. (Умираетъ).
Кассіо. Боялся я, что именно покончитъ
Онъ такъ съ собой, — вѣдь это былъ высокій
И честный духъ, — но я въ его рукахъ
Оружья не видалъ, какимъ бы могъ онъ
Себя убить.
Людовико (Яго). Спартанскій песъ 107)! свирѣпѣй
Чѣмъ море ты, чѣмъ голодъ иль чума!
Взгляни сюда: ты видишь это ложе! —
Удручено подъ бременемъ кровавымъ
Оно тобой! — Нѣтъ силъ глазамъ смотрѣть
На этотъ видъ. — Пускай закроютъ мертвыхъ. —
Вамъ предстоитъ, любезный Граціано,
Теперь принять въ свое владѣнье домъ
И все добро, которое оставилъ
Покойный мавръ — вѣдь вы его наслѣдникъ.
(Кассіо) Правитель, васъ прошу устроить я
Злодѣю казнь. — Назначьте время пытки,
И пусть она жестокостью не знаетъ
Себѣ границъ! — Я отплываю тотчасъ
Въ Венецію, чтобъ передать съ тоской
Вождямъ страны разсказъ печальный мой!
1. Отелло — одна изъ драмъ, въ которой списокъ именъ дѣйствующихъ лицъ напечатанъ въ первомъ полномъ собраніи сочиненій Шекспира, 1623 г. (in-folio). Списокъ помѣщенъ въ концѣ текста, при чемъ приведены характеристики нѣкоторыхъ лицъ. Такъ, Яго названъ "а villaine ", т.-е. негодяй, Родриго — «а gull’d gentleman», т.-е. простякъ. Яго названъ въ современныхъ изданіяхъ «Ancient». Хотя слово это и соотвѣтствуетъ въ военной іерархіи чину поручика, но такое слово звучало бы слишкомъ неловко въ русскомъ переводѣ средневѣковой трагедіи. Выраженіе приближенный, употребленное въ текстѣ перевода, болѣе умѣстно.
2. Въ подлинникѣ употреблено выраженіе: «as if the strings wem thine», т.-е. какъ будто-бъ шнурки (кошелька) принадлежали тебѣ.
3. Почему Яго называетъ Кассіо счетчикомъ (arithmetician), объясняется различно. Мэлоне видитъ въ этихъ словахъ презрительную насмѣшку надъ незнаніемъ Кассіо военнаго дѣла, въ которомъ онъ умѣлъ будто бы только считать въ строю солдатъ. Объясненіе — надо сознаться — довольно натянутое. Зингеръ объясняетъ въ томъ же родѣ, говоря, что Кассіо почерпнулъ свои военныя знанія изъ книгъ, гдѣ все основано на цифрахъ. Вѣрнѣе и остроумнѣе мнѣніе Броуна, который полагаетъ, что Кассіо, происходившій родомъ изъ Флоренціи, гдѣ, какъ извѣстно, изобрѣтено искусство счетоводства, занимался имъ до поступленія на службу Отелло, и что поэтому Яго считаетъ его неспособнымъ занимать военную должность.
4. «Консулъ въ тогѣ» (toged consul) — редакція перваго изданія. Въ изданіи же in-folio напечатано: «tongned consul», т.-е. краснорѣчивый консулъ, въ смыслѣ: болтунъ. Смыслъ имѣютъ обѣ редакціи. Для перевода выбрана первая.
5. Словами: «остался на мели» замѣнено неудобное для русской разговорной рѣчи выраженіе подлинника: «be-lee’d and calm’d», что значитъ буквально: «обезвѣтренъ и обогнанъ» (подразумѣвается — на кораблѣ).
6. Въ этомъ выраженіи Родриго нѣкоторые комментаторы видѣли намекъ на то, будто Отелло былъ негръ. Но мнѣніе это совершенно опровергается не только эстетическимъ чувствомъ, не допускающимъ, чтобъ человѣкъ съ такой возвышенной и развитой душой, какъ Отелло, могъ принадлежатъ къ забитому и неспособному негритянскому племени, но и указаніемъ самой драмы, гдѣ прямо сказано, что онъ былъ мавръ. Если же его часто называютъ въ пьесѣ чернокожимъ, толстогубымъ и тому подобными эпитетами, то это просто ругательныя выраженія его враговъ, основанныя на томъ, что онъ дѣйствительно имѣлъ болѣе темный цвѣтъ и болѣе крупныя черты лица, сравнительно съ венеціанцами. Мавры, владѣвшіе Испаніей и игравшіе важную историческую роль, были племенемъ чрезвычайно способнымъ и даже красивымъ, и такимъ, безъ сомнѣнія, представлялъ себѣ своего героя Шекспиръ, такъ что страсть къ нему Десдемоны могла казаться ненатуральной болѣе по разницѣ ихъ лѣтъ и положенію въ свѣтѣ, чѣмъ по его наружности. Сверхъ того, само выраженіе: «black», черный, въ примѣненіи къ цвѣту лица, иногда употреблялось Шекспиромъ вмѣсто «смуглый». Такъ, въ 131 сонетѣ, гдѣ описывается смуглая красавица, есть стихъ: «Thy black is fairest in my judgment’s place», т.-е. твоя чернота, по моему разумѣнію, прекраснѣй.
7. Въ подлинникѣ Брабанціо говорить: «my house is not а grange». «Grange» назывались въ Шекспирово время хозяйственныя пристройки, лежавшія вдали отъ жилого дома и потому чаще подвергавшіяся нападенію воровъ. По невозможности передать это выраженіе соотвѣтственнымъ словомъ, въ переводѣ оно замѣнено другимъ, выражающимъ ту же мысль.
8. Многіе комментаторы полагаютъ, что Яго понимаетъ подъ словомъ «Sagittary» (стрѣлокъ) гостиницу; но Нэйтъ разъяснилъ, что въ венеціанскомъ арсеналѣ было особое зданіе, со статуей надъ воротами, изображавшей стрѣлка, гдѣ жили высшіе военные начальники, а слѣдовательно и Отелло.
9. Хотя въ драмѣ нѣтъ указанія, о комъ здѣсь говоритъ Яго, но надо полагать, что слова его относятся къ Родриго, котораго онъ хочетъ уронить въ глазахъ Отелло на случай, если откроется ихъ общій доносъ Брабанціо на бѣгство его дочери.
10. Въ подлинникѣ Яго, говоря о Брабанціо, употребляетъ выраженіе, что законъ: «will give him cable», т.-е. дастъ ему канатъ. Смыслъ тотъ же, который приданъ редакціи перевода. Вообще въ рѣчахъ Яго встрѣчаются характеристическія и часто непереводимыя выраженія, заимствованныя изъ морскихъ терминовъ, что служить указаніемъ, что онъ, какъ морякъ, провелъ жизнь на венеціанскихъ военныхъ корабляхъ.
11. Эти слова Отелло, въ которыхъ видно намѣреніе Шекспира облагородить своего героя, въ то же время доказываютъ, какъ уже замѣчено выше (прим. 6), что онъ былъ мавританскаго, а не негритянскаго происхожденія, такъ какъ негры не имѣли родовитыхъ и знатныхъ домовъ.
12. Клясться Янусомъ и другими языческими богами считалось въ Шекспирово время однимъ изъ признаковъ хорошаго тона. Нѣкоторые комментаторы видятъ въ этой клятвѣ Яго намекъ на его двуличную натуру, такъ какъ Янусъ изображался съ двумя лицами, но такое толкованіе ужъ черезчуръ натянуто.
13. Заключенныхъ въ скобки семи строкъ нѣтъ въ первомъ изданіи in-quarto 1622 года.
14. Заключеннаго въ скобки окончанія монолога сенатора также нѣтъ въ первомъ изданіи in-quarto.
15. Этой реплики сенатора также нѣтъ въ изданіи in-quarto.
16. Въ первыхъ изданіяхъ это имя напечатано: Luccicos. Измѣненіе въ Lucchese, какъ имѣющее болѣе итальянскій характеръ, сдѣлано Капеллемъ.
17. Въ подлинникѣ употреблено выраженіе: «the vices of my blood», т.-е. каюсь въ порокахъ моей крови. Этой строки нѣтъ въ изданіи in-quarto.
18. Сказку о людяхъ-чудищахъ, съ плечами выше чѣмъ голова, Шекспиръ заимствовалъ изъ Ралеева описанія Гвіаны (вышло въ 1596 г.), гдѣ авторъ, сознаваясь, что онъ самъ такихъ людей не видалъ, увѣряетъ однако, что они жили на берегу рѣки Каоры, впадающей въ Ориноко.
19. Выраженіе: «world of sighs», міръ вздоховъ, переведено по изданію in-quarto. Въ in-folio напечатано: «а world of bisses», т.-е. міръ поцѣлуевъ.
20. Въ подлинникѣ Брабанціо говоритъ: «I never yet did hear that the bruis’d heart was pierced through the ear», т.-е. я никогда не слыхалъ, чтобъ въ уязвленное сердце можно было проникнуть чрезъ ухо.
21. Выраженіе: «берегись» переведено согласно со смысломъ изданія in-quarto, въ которомъ напечатано: «have а quick eye to see», т.-е. буквально: смотри (за ней) горнимъ глазомъ. Въ изданіи in-folio редакція иная, а именно: «look to her if thon hast eye to see», т.-е. смотри за ней, если у тебя есть на это глаза. Первая редакція казалась мнѣ болѣе характерной.
22. Гвинейскія курицы (guinea hen), или цесарки, отличались пестрыми перьями, вслѣдствіе чего этимъ именемъ презрительно называли пустыхъ, любящихъ наряды, или просто публичныхъ женщинъ.
23. Въ подлинникѣ здѣсь употреблено слово: «virtue», т.-е. буквально: добродѣтель, но «virtue» значитъ также доблесть, мужество и геройство. Родриго говоритъ, въ этомъ послѣднемъ смыслѣ.
24. Въ подлинникѣ Яго говоритъ, что любовь не болѣе какъ «a sect or scion», т.-е. расколъ, или отпрыскъ (т.-е. наростъ). Первое сравненіе звучало бы въ разговорномъ языкѣ слишкомъ темно безъ разъясненія, и потому оно выпущено, для второго же употреблено спеціальное русское выраженіе, передающее болѣе мѣткимъ образомъ тотъ же смыслъ.
25. Въ подлинникѣ здѣсь употреблено выраженіе: «locusts». Этимъ именемъ назывались сладкіе рожки (плодъ одного аравійскаго растенія) или особый родъ саранчи, считаемой нѣкоторыми восточными народами лакомствомъ. Въ которомъ смыслѣ употребилъ это выраженіе Шекспиръ — рѣшить трудно, а потому для перевода избрана иная редакція, передающая ту же мысль.
26. Въ подлинникѣ: «that twixt my sheets he has done my office», т.-е. что онъ исполнялъ мою обязанность между моими простынями.
27. Въ подлинникѣ Кассіо, говоря о качествахъ Десдемоны, употребляетъ выраженіе, что она: «exeels the quirks of blazoning pens», т.-е. превосходитъ всѣ ухищренія разглашающихъ славу перьевъ. Добрую славу ея называетъ «wild fame», т.-е. буквально: дикая (въ смыслѣ невѣроятная) слава. Вся роль Кассіо вообще написана нѣсколько напыщеннымъ слогомъ, подходящимъ къ его пустоватому, хотя и добродушному характеру.
28. Въ подлинникѣ Кассіо говоритъ: «милость неба да окружитъ васъ спереди, сзади и съ обѣихъ сторонъ». Можетъ-быть, это вычурное выраженіе характерно для добродушнаго фразера и болтуна, какимъ Шекспиръ изобразилъ Кассіо, но читатели согласятся, что въ буквальномъ переводѣ на русскій языкъ оно показалось бы черезчуръ комично.
29. Въ подлинникѣ Яго заключаетъ свое опредѣленіе качествъ женщинъ словами: «players in your housewifery and housewives in your beds», т.-е. вы шутихи (въ смыслѣ ничего не дѣлающія) въ хозяйствѣ и хозяйки въ постеляхъ.
30. Для сличенія съ подлинникомъ прилагается прозаическій, буквальный переводъ экспромтовъ Яго на вопросы Десдемоны. — Вотъ переводъ перваго: «Если женщина хороша и умна, то красотой ея будутъ пользоваться, а умъ надѣлаетъ ей бѣды».
31. Буквальный переводъ: «Если она черна (въ смыслѣ дурна) и при томъ умна, то все же найдетъ бѣлаго, который прельстится ею, несмотря на ея безобразіе».
32. Буквальный переводъ: «Красавица глупа не бываетъ, потому что глупость именно поможетъ ей имѣть дѣтей». Переводъ слѣдующаго двустишія: «Нѣтъ такой настолько красивой и глупой, которая не надѣлала бы зла подобно всѣмъ прочимъ».
33. Буквальный переводъ: «Та, которая хороша собой и не тщеславна; у которой, хотя хорошо привѣшанный, но не болтливый языкъ; которая, имѣя деньги, не тратитъ ихъ на пустяки и, имѣя возможность исполнять свои желанія, умѣетъ ихъ сдерживать; которая, будучи оскорблена и владѣя возможностью отмстить, проглатываетъ обиду и гонитъ прочь неудовольствіе; которой умъ не настолько простъ, чтобъ промѣнять хвостъ семги на голову трески; которая, умѣя думать, скрываетъ свои мысли и, видя, что за нею ухаживаютъ, проходить мимо, не оборачиваясь, — такая женщина (если только такая найдется) достойна воспитывать дураковъ и разливать пиво». — Присловье о хвостѣ семги и головѣ трески взято изъ тогдашнихъ поваренныхъ книгъ, по которымъ хвостъ семги считался лакомствомъ, а треска значилась, какъ дешевая, не уважавшаяся въ кухонномъ искусствѣ рыба. Потому подать гостямъ треску вмѣсто семги было знакомъ скупости хозяйки.
34. Въ подлинникѣ Отелло привѣтствуетъ Десдемону словаки: «O, my fair warrior!», т.-е. о, мой милый воинъ! — Смыслъ тогъ, что онъ восхищается мужествомъ, съ какимъ она послѣдовала за нимъ на войну.
35. Эта слова Яго относятся къ Родриго.
36. Въ подлинникѣ: «fall of game», т.-е. полная игры.
37. Въ подлинникѣ: «happiness to their sheets», т.-е. премного счастья ихъ простынямъ.
38. Въ подлинникѣ: «as my young mistress' dog», т.-е. какъ собачонка моей молодой барыни. Выраженіе это было употреблявшейся поговоркой, и потому словъ Яго не слѣдуетъ считать обращенными на кого-нибудь лично. Для перевода избрана редакція, подходящая къ общему, грубо циническому тону Яго.
39. Въ подлинникѣ: «they hold their honours in а wary distance», т.-е. они держатъ свою честь на благородномъ разстояніи.
40. Выше, въ прим. 10-мъ уже было сказано, что Яго, какъ морякъ, часто употребляетъ метафоры и выраженія изъ морской жизни.
41. Буквальный переводъ этой пѣсенки Яго: «дайте мнѣ позвенѣть чарочкой, дайте позвенѣть (clink clink!), вѣдь солдатъ человѣкъ, а жизнь человѣка не длиннѣе пяди (span), такъ какъ же солдату не пить».
42. Эти строфы Шекспиръ заимствовалъ изъ одной старинной баллады, напечатанной въ собраніи Перси: «Reliquies of ancient роесгу». Сама баллада довольно длинна, и Яго поетъ только первыя двѣ строфы, да и то переиначенныя. Вотъ ихъ буквальный переводъ: «Король Стефанъ былъ достойный пэръ; его штаны стоили крону, но онъ нашелъ эту цѣну дорогой на шесть пенсовъ и обругалъ портного глупцомъ. — Онъ былъ человѣкомъ высокаго полета; но твоя порода низка! Гордость доводитъ страны до погибели, а потому носи свой старый плащъ».
43. Въ подлинникѣ: «I can stand well enough», т-е. могу стоять довольно хорошо; въ переводѣ употреблено равносильное, но болѣе характерное для русскаго языка выраженіе.
44. Въ подлинникѣ: «and but to see his vice fis to his virtne а just equinox», т.-е. если взглянуть на его пороки, то они составятъ совершенно равноденствіе съ его добродѣтелями.
45. Въ подлинникѣ: «he’ll watch the horologe а double sit», т.-е. онъ не будетъ спать, пока часы не сдѣлаютъ двойного круга (по 12 часовъ, т.-е. сутки).
46. Въ подлинникѣ: «I’ll beat the knave into а twiggen bottle», т.-е. вобью негодяя въ плетеную фляжку.
47. Въ подлинникѣ: «she’s fram’d as fruitful as the free elements», т.-е. она создана благотворнѣе, чѣмъ свободныя стихіи.
48. Сцена съ шутомъ — одна изъ тѣхъ уступокъ, которыя Шекспиръ дѣлалъ для удовлетворенія вкусу публики, требовавшей, чтобъ серьезныя сцены непремѣнно перемежались съ комическими и даже грубыми интермедіями клоуновъ. Выше уже не разъ было говорено, что въ настоящее время трудно рѣшить, принадлежали ли эти порой циническія выходки перу самого Шекспира, или были вставлены позднѣйшими издателями. — Вопросъ, который шутъ въ настоящемъ случаѣ дѣлаетъ музыкантамъ насчетъ неаполитанскаго происхожденія ихъ гнусливыхъ инструментовъ, объясняется тѣмъ, что гнусливый голосъ былъ у сифилитиковъ, а Неаполь считался однимъ изъ тѣхъ людныхъ городовъ, гдѣ язва эта была распространена въ особенности.
49. Въ подлинникѣ Кассіо просто говоритъ, что онъ не видалъ флорентинца болѣе честнаго и услужливаго; но смыслъ тутъ именно тотъ, который приданъ редакціи перевода, такъ какъ иначе нельзя понять, почему Кассіо называетъ Яго флорентинцемъ, тогда какъ онъ родомъ венеціанецъ (Деліусъ). Кассіо самъ флорентинецъ, и потому въ словахъ его звучитъ любовь къ его родинѣ.
50. Въ подлинникѣ: «I’ll watch him tame», т.-е. сдѣлаю его смирнымъ безсонницей. — Выраженіе это заимствовано изъ терминовъ соколиной охоты, въ которой упрямыхъ соколовъ смиряли тѣмъ, что не давали имъ спать.
51. Въ подлинникѣ Отелло называетъ Десдемону: «excellent wretch», т.-е. прелестная дѣвчонка. Wretch собственно бранное для женщины слово, но въ англійскомъ языкѣ иногда употребляется какъ уменьшительное ласкательное.
52. Въ подлинникѣ: «feeds well», т.-е. буквально хорошо питается. Нѣкоторые понимаютъ это въ смыслѣ: «любитъ пиры», но, кажется, смыслъ: «цвѣтетъ здоровьемъ» можетъ быть допущенъ скорѣе.
53. Въ подлинникѣ эта мысль выражена очень коротко и недостаточно ясно. Яго говорить: «Wear your eyes tоms, not jealous not secure», т.-е. держите глаза такъ: безъ ревности и безъ довѣрія.
54. Здѣсь Яго употребляетъ выраженіе, что Десдемона умѣла: «seel her fathers eyes». Слово «seel» было терминомъ соколиной охоты и значило надѣть на глаза сокола шапочку, чтобъ онъ не бросался, когда не слѣдовало, на добычу. Въ переводѣ мысль эта пояснена.
55. Когда соколовъ пускали летѣть на добычу по вѣтру, то они иногда не возвращались совсѣмъ. Потому своими словами Отелло выражаетъ намѣреніе разстаться съ Десдемоной навсегда, въ случаѣ, если подозрѣнія его окажутся справедливыми.
56. Заключенныя въ скобки строки имѣютъ въ подлинникѣ довольно темный смыслъ, который едва ли можно передать въ переводѣ безъ нѣкотораго распространенія. Вотъ что сказано въ оригиналѣ: «Or, for I am declined into the vale of years; yet that’s not much: she’s gone, I am abused; and my relief must be to loath her». Переводя эти строки буквально, получимъ: «или потому что я склоняюсь въ долину лѣтъ; вѣдь это не много: она погибла; я оскорбленъ, и моя утѣха должна быть въ томъ, что я буду ее ненавидѣть». Является вопросъ: что значить выраженіе «вѣдь это не много»? Хочетъ ли Отелло сказать, что Десдемона пала изъ-за подобной бездѣлицы, или онъ старается себя утѣшить, говоря, что паденіе ея бездѣлица, изъ-за которой не стоитъ себя тревожилъ и можно утѣшиться презрѣніемъ. Оба перевода могутъ быть приняты съ одинаковой вѣрностью, смотря по взгляду переводчика. Кетчеръ, въ своемъ прозаическомъ переводѣ, держится второго толкованія, но мнѣ казалось, что первое болѣе подходить къ характеру Отелло и къ послѣдующимъ его словамъ, гдѣ онъ прямо говорить, что отнюдь не намѣренъ равнодушно отказываться отъ своихъ правъ.
57. Въ подлинникѣ Отелло говоритъ: «I have а pain upon my forehead here», т.-е. я чувствую боль въ передней части головы. Нѣкоторые комментаторы (Деліусъ) полагаютъ, что онъ хочетъ намекнуть этимъ на свою боязнь получить рога; но врядъ ли можно допустить, чтобы Отелло говорилъ шутками, хотя бы и съ горечью въ сердцѣ, въ томъ нравственномъ состояніи, въ которомъ онъ находится въ эту минуту, а потому мнѣ кажется, что простая жалоба на боль отъ прилива крови, ударившей ему въ голову, гораздо естественнѣй.
58. Сокъ мандрагоры считался однимъ изъ сильнѣйшихъ усыпляющихъ средствъ. Объ этомъ упоминается у Шекспира нерѣдко, въ «Антоніи и Клеопатрѣ», «Ромео и Джульеттѣ», а также въ другихъ пьесахъ.
59. Этого, заключеннаго въ скобки, монолога Отелло нѣтъ въ изданіи in-quarto.
60. Шекспиръ нерѣдко употребляетъ этотъ оборотъ для выраженія неопредѣленнаго, большого числа. Такъ, Гамлетъ говоритъ, что онъ любилъ Офелію, какъ не могли любить сорокъ тысячъ братьевъ. Такая же фраза встрѣчается въ «Зимней сказкѣ».
61. Въ подлинникѣ Отелло произноситъ: «O blood, blood, blood», или, по нѣкоторымъ изданіямъ: «О blood, Jago, blood», что почти всѣ переводчики передаютъ выраженіемъ: «крови, Яго, крови!» — Эта перемѣна совершенно ясно поставленнаго въ подлинникѣ именительнаго падежа (blood, Jago, blood — кровь, Яго, кровь!) на родительный (крови!), вѣроятно, обусловливается мнѣніемъ переводчиковъ, будто Отелло хочетъ выразить, что онъ жаждетъ крови своихъ враговъ; но я понимаю это восклицаніе Отелло совершенно иначе и думаю, что онъ именно говоритъ: «кровь, Яго, кровь», желая этимъ выразить, что не можетъ справиться съ своей собственной африканской кровью, которая, закипѣвъ отъ услышанныхъ имъ новостей, готова его задушить. Такое объясненіе, давая, во-первыхъ, возможность буквально перевести подлинникъ (blood! blood! blood!) безъ произвольнаго измѣненія падежа, освѣщаетъ, сверхъ того, замѣчательнымъ образомъ характеръ Отелло, основная черта котораго состоитъ именно въ томъ, что, достигнувъ, помощью ума и воспитанія, умѣнья владѣть собой, онъ смирилъ свой горячій темпераментъ лишь до извѣстной черты; когда же эта черта перейдена, то горячая его кровь возстаетъ въ немъ съ силой, не слушающей уже никакихъ увѣщаній разсудка. Что Отелло дѣйствительно таковъ, совершенно ясно выражено авторомъ въ 3-й сценѣ 2-го дѣйствія (стр. 155), когда, явившись унять ссору между пьяными Кассіо и Монтано, Отелло сначала съ хладнокровіемъ судьи выслушиваетъ обѣ стороны, но, видя, что толку изъ ихъ разсказовъ добиться нельзя, наконецъ восклицаетъ, потерявъ терпѣнье: «нѣтъ, я клянусь, что кровь во мнѣ готова одолѣть всю сдержанность!» На мой взглядъ, состояніе его души въ эту минуту совершенно аналогично, хотя и въ слабой степени, съ тѣмъ, какое выведено въ настоящей сценѣ. Нечего прибавлять, во сколько разъ болѣе благодарный матеріалъ даетъ такое пониманіе этой сцены умному и талантливому актеру, если, вмѣсто мелодраматическаго крика о жаждѣ крови, онъ выразитъ ту внутреннюю борьбу, которая происходить въ Отелло вслѣдствіе его усилій подавить свою закипающую страсть.
62. Заключенныхъ въ скобки семи строкъ до словъ; «даю я, преклонясь»… нѣтъ въ изданіи in-quarto.
63. Сравненіе неба съ мраморнымъ сводомъ встрѣчается у Шекспира не разъ. Въ выраженіи этомъ слѣдуетъ видѣть отголосокъ вѣры древняго міра въ то, что небо было твердымъ, простертымъ надъ землею покровомъ.
64. Въ подлинникѣ здѣсь очень часто употреблявшаяся Шекспиромъ непереводимая игра значеніемъ словъ: lie — лежать, или остановиться (въ смыслѣ жить въ домѣ), и lie — лгать. Десдемона спрашиваетъ: «гдѣ остановился (lies) Кассіо?», а шутъ отвѣчаетъ, что Кассіо солдатъ, а обличать солдата во лжи опасно. Та же игра словъ продолжается и въ дальнѣйшемъ разговорѣ. Въ переводѣ пришлось поневолѣ осмыслить эту фразу инымъ выраженіемъ. Далѣе продолжается та же непереводимая игра словомъ «lodge», смыслъ котораго — жить и помѣщать (деньги). Вообще этотъ разговоръ Десдемоны съ шутомъ, вѣроятно, одна изъ тѣхъ вставныхъ шутовскихъ сценъ, которыя прибавляли отъ себя клоуны.
65. Въ подлинникѣ: «purse full of eruzados», т.-е. кошелекъ съ крестовиками. Cruzado была очень распространенная въ Шекспирово время португальская золотая монета съ изображеніемъ креста.
66. Въ подлинникѣ Отелло употребляетъ выраженіе «fruitfullness». т.-е. буквально «плодородіе», но слово это имѣетъ также значеніе избытка силъ и, конечно, употреблено здѣсь въ этомъ смыслѣ.
67. Въ намекѣ на современную геральдику нѣкоторые комментаторы видятъ иронію Шекспира надъ декретомъ короля Іакова, которымъ онъ, желая обезпечить для своего престола поддержку аристократіи, возвелъ въ баронское достоинство многихъ ничтожныхъ лицъ, которые, какъ о нихъ говорили, давая клятву въ вѣрности, клялись только рукою, но не сердцемъ. А такъ какъ вышепоименованный декретъ послѣдовалъ въ 1611 году, то Уарбёртонъ вывелъ изъ этого заключеніе, что Отелло не могъ быть написанъ ранѣе этого года. Позднѣйшія изысканія наводятъ однако на мысль, что Отелло былъ созданъ гораздо ранѣе, и потому, если это мѣсто драмы дѣйствительно написано съ тѣмъ намѣреніемъ, которое видятъ въ немъ комментаторы, то значитъ оно было позднѣйшей припиской. Нельзя не видѣть въ этомъ обстоятельствѣ, до чего шатки попытки установитъ для произведеній Шекспира вѣрную хронологію.
68. Въ подлинникѣ Десдемона говорить: «my advocation is not now in tune», т.-е. мое заступничество попало не въ тонъ.
69. Въ подлинникѣ употреблено здѣсь выраженіе: «eight score», т.-е. восемь разъ двадцать, или сто шестьдесятъ. Счетъ двадцатью, умноженными на извѣстное число разъ, встрѣчается у Шекспира нерѣдко для опредѣленія круглыхъ величинъ.
70. Повѣрье, что воронъ леталъ надъ домомъ, гдѣ былъ безнадежный больной, существовало въ Шекспирово время.
71. Здѣсь опять столь часто употреблявшаяся Шекспиромъ и непереводимая игра словъ: lie — лежать и lie — лгать: Яго говоритъ: «lie with her, or on her», т.-е. лежалъ съ ней или на ней; но «lie on her» значитъ также «на нее налгалъ», а потому Отелло, принимая глаголъ «lie» въ этомъ послѣднемъ смыслѣ, говорить, что если Кассіо только оболгалъ Десдемону, то это еще не бѣда. Въ переводѣ эта игра словъ измѣнена въ возможно подходящемъ смыслѣ.
72. Слѣдующей, заключенной въ скобки части монолога Отелло, нѣтъ въ изданіи in-quarto.
73. Въ подлинникѣ Отелло просто говоритъ: «носы, уши, губы!». Темный смыслъ этого выраженія объяснялся различно и, надо прибавить, довольно неудачно. Нѣкоторые комментаторы полагаютъ, что Отелло грезятся поцѣлуи между Кассіо и Дездемоной; но если такъ, то вѣдь цѣлуются только губами — при чемъ же тутъ носы и уши? Деліусъ думаетъ, что Отелло, не владѣя собой отъ ярости, грозитъ, по восточному обычаю, отрубить своимъ обидчикамъ носы и уши (въ дальнѣйшей сценѣ онъ дѣйствительно грозитъ отрубить Кассіо носъ). Мнѣ кажется, напротивъ, нѣтъ ли въ этихъ словахъ связи съ предыдущимъ выраженіемъ Отелло: «я сраженъ не словами», послѣ чего онъ и произноситъ названіе нѣсколькихъ реальныхъ вещей, называя словами ихъ. Для поясненія этой мысли въ редакціи перевода прибавлено выраженіе: «вотъ слова». Вообще надо замѣтить, что весь этотъ монологъ Отелло произноситъ въ яростномъ полузабытьѣ, послѣ чего падаетъ въ судорогахъ, вслѣдствіе чего нельзя и требовать отъ его выраженій совершенно яснаго смысла.
74. При дальнѣйшемъ чтеніи драмы не трудно замѣтить, что, послѣ обморока, умъ Отелло замѣтно помрачается, такъ что онъ, почти переставъ разсуждать, видитъ во всякомъ малѣйшемъ фактѣ подтвержденіе своего подозрѣнія или личную для себя обиду. Такъ и здѣсь, на естественный вопросъ Яго, не ранена ли, при паденьи, его голова, онъ съ бѣшенствомъ принимаетъ это за намекъ на рога и воображаетъ, что Яго надъ нимъ смѣется.
75. Названіе «римлянинъ», которое Отелло даетъ Кассіо, объясняется обыкновенно тѣмъ, что онъ сравниваетъ торжество Кассіо надъ собой съ тріумфомъ римскихъ героевъ. Объясненіе, надо признаться, довольно неудачное. Колльеръ, согласно съ найденнымъ имъ исправленнымъ экземпляромъ Шекспира, вмѣсто слова «Roman» ставитъ «o’er-me», т.-е. надо мной. Вѣрно ли однако подобное исправленіе — сказать трудно.
76. Въ подлинникѣ Отелло говоритъ: «have yon scored me?», т.-е. такъ вы меня сосчитали? (въ смыслѣ: со мной покончили, или меня схоронили). Слова эти объясняются тѣмъ, что, плохо разслышавъ имя Біанки, которое Яго съ намѣреніемъ произноситъ тихо, онъ думаетъ, что весь разговоръ идетъ о Десдемонѣ.
77. Хорекъ почитался однимъ изъ самыхъ сладострастныхъ звѣрьковъ. Такое-жъ сравненіе встрѣчаемъ въ монологѣ короля Лира (дѣйствіе 4-е, сц. 6-я).
78. Въ подлинникѣ: «hobby-horse». Такъ называлась кукольная деревянная лошадка, на которой скакали паяцы во время майскихъ праздниковъ.
79. Въ подлинникѣ напечатано просто: «striking her», т.-е. наноситъ ей ударъ; однако всѣ лучшіе актеры, понимая необходимость смягченія этой сцены, слишкомъ грубой для нашего времени, исполняютъ ее такъ, какъ указано въ редакціи перевода, т.-е. что Отелло наноситъ ударъ сверткомъ.
80. Послѣднія слова Отелло: «козлы и обезьяны» — объясняются тѣмъ, что его, помутившемуся отъ прилива страсти разсудку мерещатся смутно картины разврата, которыя рисовалъ ему Яго въ разговорѣ 3-го дѣйствія, когда говорилъ, что не дозволятъ же Кассіо и Десдемона застать себя, какъ обезьяны или козлы. Что Отелло дѣйствительно даже наружнымъ видомъ напоминаетъ въ эту минуту человѣка, находящагося не въ нормальномъ состояніи, явствуетъ изъ слѣдующаго затѣмъ вопроса Людовико, обращеннаго къ Яго: «не боленъ ли Отелло разсудкомъ?»
81. См. предыдущее примѣчаніе.
82. Сравненіе чистыхъ душевныхъ качествъ съ образомъ херувима находимъ также въ «Макбетѣ».
83. Въ подлинникѣ здѣсь употреблено слово: «weed» — трава, или, въ спеціальномъ смыслѣ, плевелъ. Но «weed» значитъ также одежда. Смыслъ словъ Отелло будетъ во всякомъ случаѣ тотъ, что онъ сравниваетъ Десдемону съ предметомъ красивымъ съ виду, но вреднымъ внутренними качествами.
84. Заключенныхъ въ скобки стиховъ нѣтъ въ изданіи in-quarto.
85. Въ подлинникѣ Десдемона говоритъ: «to preserve this vessel», т.-е. хранить этотъ сосудъ (въ смыслѣ своего тѣла).
86. По изданію in-folio Эмилія, на вопросъ Десдемоны: «съ кѣмъ?», отвѣчаетъ: «конечно съ моимъ господиномъ», на что Десдемона вторично спрашиваетъ: «кто твой господинъ?» и получаетъ отвѣтъ: «у меня господинъ одинъ съ вами» (he, that is yours). Въ переводѣ принята редакція изданія in-quarto, какъ болѣе простая, но въ которой выражено совершенно то же самое.
87. Здѣсь Эмилія употребляетъ оригинальное, но непереводимое на русскій языкъ выраженіе: «bewhor’d her», т.-е. производить глаголъ отъ слова whore — развратница. Смыслъ тотъ, что Отелло назвалъ Десдемону этимъ именемъ.
88. Въ подлинникѣ: «from the east to the west», т.-е. отъ востока до запада. Этой употребительной англійской поговоркѣ совершенно соотвѣтствуетъ та, которая употреблена въ редакціи перевода.
89. Дальнѣйшаго, заключеннаго въ скобки, окончанія этого монолога Десдемоны нѣтъ въ изданіи in-quarto.
90. По тогдашнему повѣрью покрыть постель вѣнчальной простыней было средствомъ, для покинутой жены, вернуть вновь любовь мужа.
91. Ива считалась эмблемой несчастной любви. Имя этого дерева упоминается въ такомъ смыслѣ у Шекспира нерѣдко.
82. Заключеннаго въ скобки продолженія этой сцены, до конца пѣсни Десдемоны про иву, нѣтъ въ изданіи in-quarto.
93. Пѣсня Десдемоны про иву заимствована изъ одной старинной баллады, носившей заглавіе: «жалоба влюбленнаго, покинутаго своей возлюбленной» (А lover’s complaint forsaken of his love). Баллада эта напечатана въ сборникѣ: Percy’s reliquies. Шекспиръ помѣстилъ ее въ своей драмѣ, впрочемъ, въ очень измѣненномъ видѣ. Вотъ буквальный переводъ этой пѣсни. «Бѣдная душа сидѣла, напѣвая — (такъ по изданію in-folio: singing, а по изданію in-quarto: sighing — вздыхая) — подъ деревомъ дикой смоковницы (Sycamore tree), пойте всѣ зеленую иву! Рука ея была положена на грудь, голова склонена къ колѣнямъ. Пойте иву, иву, иву! Свѣжій ручей струился возлѣ и рокоталъ свои стоны. Пойте иву иву, иву! Ея соленыя слезы падали съ лица и смягчали камень. Пойте иву, иву, иву! Пойте всѣ, что зеленая ива должна быть моимъ вѣнкомъ. Пусть никто его не упрекаетъ: я одобряю его презрѣніе. Я назвала его любовь фальшивой любовью. Пойте иву, иву, иву! (Онъ отвѣтилъ): если я люблю многихъ женщинъ, будь любовницей многихъ мужчинъ (conch with more men)».
94. Въ подлинникѣ здѣсь непереводимое на русскій языкъ присловье: «tis neither here nor there», т.-е. это ни туда ни сюда. Смыслъ тотъ, что Эмилія находитъ эту примѣту не имѣющей доказательства ни за ни противъ. Заключеннаго въ скобки слѣдующаго монолога Десдемоны, а также отвѣта Эмиліи нѣтъ въ изданіи in-quarto, что, вѣроятно, пропускъ, такъ какъ иначе становится непонятнымъ слѣдующій вопросъ Десдемоны: рѣшилась ли бы Эмилія такъ поступить, т.-е. обмануть мужа.
95. Парнымъ колечкомъ (joint-ring) называлось кольцо, составленное изъ двухъ половинъ, которыя складывались вмѣстѣ и составляли одно. Такимъ кольцомъ обыкновенно обмѣнивались влюбленные передъ разлукой.
96. Заключеннаго въ скобки продолженія монолога Эмиліи нѣтъ въ изданіи in-quarto.
97. Въ подлинникѣ здѣсь не совсѣмъ понятный, безъ разъясненія, оборотъ. Яго говоритъ: «I have rubb’d this young quot almost to the sense», т.-е. я натеръ этотъ молодой нарывъ до чувствительности. Смыслъ, безъ сомнѣнія, тотъ, который переданъ въ редакціи перевода.
98. Слова эти должно понимать такъ, что Біанка хлопочетъ надъ раненымъ Бассіо; Яго же, чтобъ какъ можно больше запутать все дѣло и тѣмъ отклонить подозрѣніе отъ себя, хочетъ набросить неблаговидную тѣнь и на ея поступки.
99. Въ подлинникѣ: «you must tell’s another tale», т.-е. разскажешь намъ другія сказки. Присловье это равнозначаще съ употребленнымъ въ редакціи перевода.
100. Отелло, входя, начинаетъ свой монологъ словами: «it is the cause, it is the cause», что до сихъ поръ во всѣхъ какъ русскихъ, такъ и иностранныхъ переводахъ обыкновенно передавалось выраженіемъ: «вотъ причина». Очевидная темнота такой редакціи, обличающая недоговоренность или, можетъ-быть, даже пропускъ предыдущей мысли, заставляла многихъ комментаторовъ ломать голову надъ объясненіемъ этихъ загадочныхъ словъ. Желаніе разгадки было тѣмъ понятнѣй, что странныя эти слова стоятъ во главѣ одного изъ самыхъ знаменитыхъ и самыхъ прелестныхъ Шекспировыхъ монологовъ. Мнѣнія были весьма различны. Такъ, Джонсонъ полагалъ, будто Отелло хочетъ сказать, что не убійство его смущаетъ, но причина, которою оно вызвано. Стивенсъ предполагаетъ у Отелло еще болѣе сложную мысль, заставляя его сравнить предположенное имъ убійство съ судебнымъ процессомъ (cause), въ которомъ онъ является исполнителемъ (приговора правды). Было также мнѣніе, будто Отелло перебираетъ въ головѣ причины, которыя могли подвигнуть Десдемону измѣнить ему, и, остановившись на мысли, что, вѣроятно, черный цвѣтъ его кожи игралъ въ этомъ главную роль, входитъ въ комнату съ заключительными словами этого вывода: «вотъ причина, вотъ причина.» — Все это однако не болѣе, какъ догадки, и тѣмъ болѣе сомнительныя, что для каждой надо распространять смыслъ текста произвольными предположеніями. Мнѣ кажется, что смыслъ этихъ словъ можно объяснить гораздо проще и естественнѣе, если вдуматься хорошенько въ тотъ буквальный смыслъ, который они могутъ имѣть сами по себѣ, безъ всякихъ распространеній. Хотя фраза «it is the cause» можетъ быть дѣйствительно переведена буквально выраженіемъ: «вотъ причина», но это только въ томъ случаѣ, если логическое удареніе будетъ сдѣлано на словѣ cause. Если же его перенесть на слово is, то значеніе фразы будетъ совершенно другое. Слово is (есть) часто употребляется въ англійскомъ языкѣ въ подтвердительномъ смыслѣ, взамѣнъ частицы «да». Такъ, напримѣръ, на вопросъ: добръ ли этотъ человѣкъ? (is this man good?) можно отвѣтить вмѣсто да: «he is», т.-е. буквально: онъ есть (подразумѣвается добръ). Такъ и во фразѣ it is the cause: если сдѣлать удареніе на іs, то буквальное значеніе фразы будетъ уже не «вотъ причина», а «причина есть» или: «причина существуетъ». Установивъ такой взглядъ на значеніе этой фразы въ устахъ Отелло, уже не трудно догадаться, что онъ хочетъ сказать этими словами. Человѣкъ прямой и справедливый по природѣ, онъ боится сдѣлать что-нибудь дурное, а потому, дойдя, хотя и ложной, но справедливой, съ его точки зрѣнія, логикой, до убѣжденія въ виновности Десдемоны, онъ ищетъ оправдать во что бы то ни стало свою рѣшимость ее убить, видя въ этомъ справедливое возмездіе за ея преступленіе, а также находя въ этомъ единственное средство пресѣчь зло въ будущемъ. — «Умереть она должна, иль иначе обманетъ она другихъ», — говоритъ онъ, руководимый своимъ несчастнымъ ослѣпленіемъ, и дѣлаетъ изъ этого мнѣнія прямой выводъ, что, значитъ, причина для его поступка найдена, и самый проступокъ оправданъ. Прибавлю, что для болѣе рельефнаго выраженія этой мысли, которая все-таки не была бы достаточно ясна даже при замѣнѣ обыкновенно употреблявшихся словъ: «вотъ причина» выраженіемъ: «причина есть», я позволилъ себѣ нѣсколько распространить текстъ прибавленіемъ къ этимъ словамъ фразы: «такъ поступить я въ правѣ», чѣмъ, какъ мнѣ кажется, мысль, которую я провожу, выясняется вполнѣ.
101. Хотя въ подлинныхъ изданіяхъ in quarto и in folio нѣтъ указанія, чтобъ Отелло при этихъ словахъ закалывалъ незадушенную до смерти Десдемону, но это явствуетъ изъ его послѣднихъ словъ: «жестокимъ былъ съ нею я, но оказать хочу все жъ милость ей, — вотъ такъ!..» Если бъ онъ продолжалъ ее душить, то это было бы именно жестокимъ продленіемъ мукъ, и потому онъ рѣшается быстро покончить ударомъ кинжала, хотя это и стоитъ въ противорѣчіи съ его прежнимъ намѣреніемъ не проливать ея крови. Сверхъ того, задушенная окончательно Десдемона не могла бы сказать далѣе своихъ предсмертныхъ словъ: ударъ же кинжаломъ, даже смертельный, не лишаетъ возможности говорить до самой смерти.
102. Заключеннаго въ скобки продолженія этой сцены до словъ Эмиліи: «о, ужасъ! ужасъ! ужасъ!..» нѣтъ въ изданіи in quarto.
103. Заключенныхъ въ скобки строкъ нѣтъ въ изданіи in quarto.
104. Заключенныхъ въ скобки строкъ также нѣтъ въ изданіи in quarto.:
105. Въ подлинникѣ Отелло говорить: «cold even Like thy chastity» — что нѣкоторые переводчики передавали буквально: «холодна, какъ твое цѣломудріе». Но слово «chastity» употребляется также въ смыслѣ невинности вообще, и это значеніе подходитъ къ настоящему случаю гораздо болѣе.
106. Въ изданіи in folio напечатано: «base Judean», т.-е. презрѣнный еврей, въ чемъ, по принятому объясненію, заключается намекъ на іудейскаго царя Ирода, не оцѣнившаго своей прекрасной жены Маріамны. Въ изданіи in quarto вмѣсто «Judean» напечатано «Indian», т.-е. индѣецъ, что подало поводъ къ толкованію, что Отелло сравниваетъ свой поступокъ съ невѣжествомъ индійцевъ, бросающихъ жемчужины по незнанію ихъ цѣны. Смыслъ понятенъ въ обоихъ случаяхъ, и потому едва ли стоить труда входить въ длинныя изслѣдованія, которая редакція вѣрнѣе.
107. Спартанскіе псы отличались злостью и употреблялись обыкновенно для медвѣжьей травли. О нихъ говоритъ въ «Снѣ въ лѣтнюю ночь» Тезей (дѣйствіе 4-е, сц. 1-я).