Огнепоклонникомъ я прежде былъ когда-то,
Огнепоклонникомъ останусь я всегда.
Мое индійское мышленіе богато
Разнообразіемъ разсвѣта и заката, 5 Я между смертными—падучая звѣзда.
Средь человѣческихъ безцвѣтныхъ привидѣній,
Межь этихъ будничныхъ безжизненныхъ тѣней,
Я вспышка яркая, блаженство изступленій,
Игрою красочной свѣтло вѣнчанный геній, 10 Я праздникъ радости, расцвѣта, и огней.
Какъ обольстительна въ провалахъ тьмы комета!
Она пугаетъ мысль и радуетъ мечту.
На всемъ моемъ пути есть свѣтлая примѣта,
Мой взоръ—блестящій кругъ, за мною—вихри свѣта, 15 Изъ тьмы и пламени узоры я плету.
При разрѣшенности стихійнаго мечтанья,
Въ начальномъ Хаосѣ, еще не знавшемъ дня,
Не гномомъ роющимъ я былъ средь Мірозданья,
И не ундиною морского трепетанья, 20 А саламандрою творящаго Огня.
Подъ Гималаями, чьи выси—въ блескахъ Рая,
Я понялъ яркость думъ, среди долинной мглы,
Горѣла въ темнотѣ моя душа живая,
И людямъ я свѣтилъ, костры имъ зажигая, 25 И Агни свѣтлому слагалъ свои хвалы.
Съ тѣхъ поръ, какъ мигъ одинъ, прошли тысячелѣтья,
Смѣшались языки, содвинулись моря.
Но все еще на Свѣтъ не въ силахъ не глядѣть я,
И знаю явственно, пройдутъ еще столѣтья, 30 Я буду все свѣтить, сжигая и горя.
О, да, мнѣ нравится, что бѣло такъ и ало
Горѣнье вѣчное земныхъ и горнихъ странъ.
Молиться Пламени сознанье не устало,
И для блестящаго мнѣ служатъ ритуала 35 Уста горячія, и Солнце, и вулканъ.
Какъ убѣдительна лучей ростущихъ чара,
Когда намъ Солнце вновь бросаетъ жаркій взглядъ,
Неисчерпаемость блистательнаго дара!
И въ красномъ заревѣ побѣднаго пожара 40 Какъ убѣдителенъ, въ оправѣ тьмы, закатъ!
И въ страшныхъ кратерахъ—молитвенные взрывы:
Качаясь въ пропастяхъ, рождаются на днѣ
Колосья пламени, чудовищно-красивы,
И вдругъ взметаются пылающія нивы, 45 Уставъ скрывать свой блескъ въ могучей глубинѣ.
Бѣгутъ колосья ввысь изъ творческаго горна,
И шелестѣнья ихъ слагаются въ напѣвъ,
И стебли жгучіе сплетаются узорно,
И съ свистомъ падаютъ пурпуровыя зерна, 50 Для сна отдѣльности въ той слитности созрѣвъ.
Не то же ль творчество, не то же ли горѣнье,
Не тѣ же ль ужасы, и та же красота
Кидаютъ любящихъ въ безумныя сплетенья,
И заставляютъ ихъ кричать отъ наслажденья, 55 И замыкаютъ имъ безмолвіемъ уста.
Снова я въ Индіи. Да, но не въ той,
Гдѣ побывалъ соглядатай ничтожный,—
Въ Индіи древней, въ отчизнѣ святой, 20 Данной для всѣхъ, опьяненныхъ мечтой,
Въ цѣльной, навѣкъ непреложной.
И межь свѣтлоликихъ, межь дважды-рожденныхъ,
Открывши на мигъ въ Запредѣльное дверь,
При свѣтѣ огней, благовонно-зажженныхъ, 25 Я слушаю Бурю теперь.
Вонъ чампакъ, цвѣтущій въ столѣтіе разъ, Но грезу лелѣющій—вѣкъ, Онъ тоже оттуда примѣта для насъ, 25 Куда убѣгаютъ, въ волненьи свѣтясь, Всѣ воды намъ вѣдомыхъ рѣкъ.
Но что это? Дрогнувъ, мѣняются чары,
Какъ будто бы смѣхъ Соблазнителя-Мары,
Сорвавшись къ долинамъ съ вершинъ, 30 Мнѣ шепчетъ, что жадны, какъ звѣри, растенья,
И сдавленность воплей я слышу сквозь пѣнье,
И если мечтѣ драгоцѣнны каменья,
Кровавы гвоздики и страшенъ рубинъ.
Мнѣ страшенъ угаръ ароматовъ и блесковъ расцвѣта, 35 Все смѣшалось во мнѣ, Я горю какъ въ Огнѣ, Душное Лѣто, Цвѣточный кошмаръ овладѣлъ распаленной мечтой, Синіе пляшутъ огни, пляшетъ Огонь золотой, 40 Страшною стала мнѣ даже трава, Вижу, какъ въ маревѣ, стебли нѣмые, Пляшутъ и мысли кругомъ и слова. Мысли—мои? Или, можетъ, чужія?
Зовущихся—такъ памятно—цикутой,— 90 И липкія исчадія Земли,
Ужасныя растенья-полузвѣри,—
Въ лѣнивыхъ водахъ, медленно-текущихъ,
Въ затонахъ, гдѣ стоячая вода,
Вся полная сосудцевъ, пузырчатка, 95 Капканъ для водной мелочи животной,
Предъ жертвой открываетъ тонкій клапанъ,
Замкнетъ его въ тюремномъ пузырькѣ,
И уморитъ, и лакомится гнилью,—
Росянка ждетъ, какъ воръ, своей добычи, 100 Орудіемъ уродливыхъ желѣзокъ
И красныхъ волосковъ, такъ липко-клейкихъ,
Улавливаетъ мухъ, ихъ убиваетъ,
Удавливаетъ медленнымъ сжиманьемъ—
О, крабъ-цвѣтокъ!—и сокъ изъ нихъ сосетъ, 105 Болотная причудливость, растенье,
Которое цвѣткомъ не хочетъ быть,
И хоть имѣетъ гроздь расцвѣтовъ бѣлыхъ,
На гада больше хочетъ походить.
Еще, еще, косматыя, сѣдыя, 110 Мохнатыя, жестокія видѣнья,
Измышленныя дьявольской мечтой,
Чтобъ сердце въ достовѣрнѣйшемъ, въ послѣднемъ
Убѣжищѣ, среди цвѣтовъ и листьевъ,
Убить.
115 Кошмаръ! уходи, я рожденъ, чтобъ ласкать и любить!
Для чаръ безпредѣльныхъ раскрыта душа,
И все, что живетъ, расцвѣтая, спѣша,
Привѣтствую, каждому—хочется быть,
Кѣмъ хочешь, тѣмъ будешь, будь вольнымъ, собой, 120 Ты черный? будь чернымъ, мой цвѣтъ—голубой,
Мой цвѣтъ будетъ бѣлымъ на вышнихъ горахъ,
Въ вертепахъ я веселъ, я страшенъ впотьмахъ,
Все, все я пріемлю, чтобъ сдѣлаться Всѣмъ,
Я слѣпъ былъ—я вижу, я глухъ былъ и нѣмъ, 125 Но какъ говорю я—вы знаете, люди,
А что я услышалъ, застывши въ безжалостномъ Чудѣ,
Скажу, но не все, не теперь,
Нѣтъ словъ, нѣтъ размѣровъ, ни знаковъ,
Чтобъ таинство блесковъ и мраковъ 130 Явить въ полнотѣ, только мигъ—и закроется дверь,
Песчинокъ блестящихъ я нѣсколько брошу,
Желаненъ мнѣ ликъ Человѣка, и боги, растенье, и птица, и звѣрь,
Но свѣтлую ношу,
Что въ сердцѣ храню, 135 Я долженъ пока сохранять, я поклялся, я клялся—Огню.
См. также одноимённые страницы.
К. Д. Бальмонтъ. Полное собраніе стиховъ. Томъ пятый. Изданіе второе — М.: Изд. Скорпіонъ, 1911