Вотъ наиболѣе знаменитыя имена въ разныхъ областяхъ науки. Николай Куза, самый старый нашъ единомышленникъ въ средніе вѣка, авторъ книги: „De docta Ignorantia“; несчастный Джіордано Бруно, погибшій на кострѣ въ Римѣ за философскія мысли, высказанныя имъ, главнымъ образомъ, въ его трудѣ о безчисленности міровъ: De l'infinito, Universo e Mondi“. Мишель де Монтэнь, „Опыты“ котораго не утратили своего значенія и для нашего времени; Галилей, который, несмотря на запретъ инквизиціи, упорно продолжалъ называть землю планетой, и даже дерзнулъ въ своей „Міровой системѣ“ поднять вопросъ, „не живутъ ли на другихъ планетахъ существа, подобныя обитателямъ земли“, Тихо Браге, знаменитый астрономъ, но слишкомъ нерѣшительный человѣкъ; Декартъ и картезіанцы; Местлинъ и его знаменитый ученикъ Кепплеръ, написавшій „Лунную астрономію“ и создавшій „Астрономическія грезы“; Карданъ, менѣе мечтательный, чѣмъ то кажется съ перваго взгляда; наконецъ, Ѳома Кампанелла, который писалъ въ своемъ: „Царствѣ солнца“:
„Обитатели солнца полагаютъ, что было бы безуміемъ утверждать, будто за предѣлами ихъ міра нѣтъ ничего, потому что абсолютной, мертвой пустоты не существуетъ ни въ видимомъ мірѣ ни за его предѣлами“.
Толчокъ былъ данъ, и движеніе снова проявилось всюду. Въ одномъ богословско-философскомъ сочиненіи, появившемся въ то время, когда мѣнялись религіозные взгляды на движеніе земли, выражена слѣдующая религіозная мысль.
„Внѣ этого міра, т.-е. за предѣлами огненнаго неба, не существуетъ ни одного тѣла; но въ предѣлахъ безконечнаго пространства (если только можно такъ выразиться), въ которомъ мы живемъ, существуетъ Богъ, и Онъ могъ создать здѣсь міры, которые, какъ утверждаютъ богословы, по своему совершенству стоять несравненно выше нашей земли“.
Однако въ общемъ слѣдуетъ замѣтить, что большинство изъ названныхъ философовъ, и даже большинство философовъ послѣдующаго періода, лишь допускаютъ возможность существованія обитаемыхъ міровъ помимо земли, но что они не высказываютъ убѣжденія въ томъ, что такіе міры дѣйствительно существуютъ; и самое свое предположеніе они высказываютъ довольно робко, очевидно, опасаясь вызвать неудовольствіе церковнаго начальства и подвергнуться преслѣдованію со стороны инквизиціи. Эта робость для нихъ вполнѣ простительна: вѣдъ въ то время люди еще не смѣли открыто говорить о физическихъ законахъ. Это можно было сдѣлать лишь послѣ того, какъ запылалъ факелъ новыхъ естественныхъ наукъ. Декартъ, напримѣръ, создавшій теорію вращенія, полагалъ, что было бы безуміемъ настаивать на существованіи многочисленныхъ обитаемыхъ міровъ, по отношенію какъ къ нашей солнечной системѣ, такъ и къ системамъ другихъ солнцъ. Но онъ тотчасъ же добавляетъ: такъ какъ планеты суть тѣла твердыя, и не свѣтящіяся и по своему составу похожія на нашу землю, то съ большой долей вѣроятности можно предположить, что онѣ тоже обитаемы.
Изъ семнадцатаго вѣка мы прежде всего назовемъ Давида Фабриціуса, который, кстати сказать, утверждалъ, что онъ своими глазами видѣлъ жителей луны; затѣмъ упомянемъ Отто Герике, Пьера Гассенди, Антонія Рейта, написавшаго оригинальную богословско-астрономическую книгу „Oculus Enoch et Elioe“; англійскаго епископа Франциска Годвина, описавшаго путешествіе на луну („Человѣкъ на лунѣ“ — The man in the moon): Джона Вилькенса, тоже англійскаго епископа, написавшаго книгу о „Новомъ мірѣ“ (Discourse concerning a new world), въ которой онъ земной рай переноситъ на луну. Можно назвать еще многихъ изслѣдователей, изъ которыхъ мы укажемъ хотя бы на Джона Лока, знаменитаго автора книги „Изслѣдованіе человѣческаго разума“ (Essai sur l'Entendement humain).
Знаменитое семнадцатое столѣтіе, украшеніемъ котораго служили Декартъ, Гассенди, Паскаль, подарило міръ особенно большимъ количествомъ мыслей и всякаго рода трудовъ въ области нашего ученія. Воодушевленные новыми открытіями оптики, изобрѣтеніемъ телескопа, люди науки горячо принялись за астрономическія наблюденія, и большинство изъ этихъ ученыхъ невольно склонялись къ вѣрѣ въ обитаемость луны, солнца и планетъ. Во Франціи королевскій секретарь Пьеръ Борель, другъ Гассенди, Мерсена и, вѣроятно, Сирано де-Бержерака, написалъ оригинальный трактатъ о многочисленности обитаемыхъ міровъ съ точки зрѣнія современной ему науки. Этотъ трактатъ, который теперь представляетъ собою большую рѣдкость, называется:
„Новое изслѣдованіе, доказывающее многочисленность обитаемыхъ міровъ: что звѣзды суть обитаемые міры, а земля есть звѣзда; что земля находится въ третьемъ небѣ, за предѣлами центра міра; что она вращается вокругъ неподвижнаго солнца, и много другого оригинальнаго“.
Въ этомъ сочиненіи есть, между прочимъ, сообщеніе о томъ, что дѣлается на лунѣ, по „Галилею“, и изслѣдованіе о томъ, „какимъ путемъ можно познать истину о многочисленности обитаемыхъ міровъ“. Этимъ средствомъ оказывается воздухоплаваніе и наблюденіе изъ высшихъ слоевъ земной атмосферы. Въ Англіи Годвинъ написалъ уже упомянутую книгу „Человѣкъ на лунѣ, или путешествіе по лунному міру, предпринятое Доминикомъ Гонзалесъ, испанскимъ искателемъ приключеній“. Затѣмъ слѣдуетъ Сирано де-Бержеракъ, самый выдающійся изъ писателей, облекавшихъ научныя темы въ форму романа. Онъ написалъ „Путешествіе на луну“, а затѣмъ „Исторію штатовъ и царствъ солнца“. Въ то же время такія же мысли высказывали П. Даніель, авторъ книги „Путешествіе въ мірѣ Декарта“; Вильгельмъ Жильберъ, написавшій „О магнитѣ и магнетическихъ тѣлахъ“; данцигскій астрономъ Іоганнъ Гевель въ своей замѣчательной книгѣ о Селенографіи (описаніи луны. Переводч.), и даже Мильтонъ, который въ своемъ полетѣ фантазіи среди полумрака не могъ не бросить взгляда на невѣдомые міры, гдѣ, въ сіяніи жизни, должны были рисоваться ему люди, не похожіе на насъ, людей земныхъ.
Патеръ Аѳанасій Кирхеръ — одинъ изъ писателей той эпохи, которыхъ многіе склонны считать сторонниками нашего ученія. Изъ написанныхъ имъ книгъ самая извѣстная (но далеко не лучшая) озаглавлена: „Экстазное небесное путешествіе“. Тамъ онъ разсказываетъ, какъ онъ, подъ руководствомъ одного духа, по имени Косміэль, посѣтилъ разныя планеты. Онъ не признаетъ дѣйствительно существующую міровую систему и предпочитаетъ ей тѣ фантазіи, которыя за нѣсколько десятковъ лѣтъ до него выдумалъ Тихо Браге, чтобы создать призрачную связь между библіей и небесной механикой. Въ интересахъ справедливости мы должны сказать, что авторъ „Экстазнаго путешествія“ не принадлежитъ къ послѣдователямъ нашего ученія, и мы особенно подчеркиваемъ это обстоятельство, потому что большинство писателей, разбиравшихъ или просто упоминавшихъ его сочиненія, не поняли его или даже судили о немъ по наслышкѣ, довѣряя своимъ предшественникамъ, которые, въ свою очередь, тоже ошибались. Такъ, напримѣръ, въ одной полулитературной и полунаучной книжкѣ (Lettres a Palmyre sur l'Astronomie), въ которой разбираются различные астрономическіе вопросы, мы читаемъ:
„Я ради курьеза перелисталъ эту книгу (Экстазное путешествіе) и долженъ сознаться, что вынесъ такое впечатлѣніе, будто добрый патеръ дѣйствительно побывалъ въ другомъ мірѣ“.
„На Сатурнѣ онъ нашелъ мрачно глядящихъ старцевъ, закутанныхъ въ погребальныя одежды, медленно движущихся впередъ, съ похоронными факелами въ рукахъ. Ихъ глубоко ввалившіеся глаза, блѣдныя лица и изрѣзанные морщинами лбы ясно говорятъ о томъ, что они — слуги мщенія, и что Сатурнъ полонъ проявленіями зла“.
„Кирхеръ не находитъ словъ, чтобы выразить восхищеніе, которымъ наполнили его „обитатели“ Венеры. Это были юныя существа, стройныя, прекрасно сложенныя, очаровательно прекрасныя. Ихъ одежды, прозрачныя, какъ кристаллъ, сверкали въ солнечныхъ лучахъ и переливались дивными, ослѣпительными красочными тонами. Одни изъ нихъ танцовали подъ звуки лиръ и цимбаловъ, другія наполняли воздухъ упоительными ароматами или пригоршнями разсыпали роскошные благоухающіе цвѣты, при чемъ корзины, изъ которыхъ они ихъ брали, тотчасъ же „наполнялись вновь“.
Вотъ какъ авторъ „Писемъ къ Пальмирѣ“ понимаетъ взгляды Кирхера на обитателей другихъ міровъ, и многіе другіе писатели слѣдуютъ его примѣру. Для примѣра приведемъ хотя бы отрывокъ изъ „Панорамы міровъ“ (въ общемъ, книги весьма поучительной):
„Едва нашъ путешественникъ (Кирхеръ) успѣлъ ступить ногой на Сатурнъ, какъ онъ увидѣлъ мрачно глядящихъ старцевъ, закутанныхъ въ погребальныя одежды, медленно движущихся впередъ, съ похоронивши факелами въ рукахъ. Ихъ глубоко ввалившіеся глаза, блѣдныя лица и изрѣзанные морщинами лбы ясно говорятъ о томъ, что они — слуги мщенія, и что эта планета полна проявленіями зла“.
Читатель видитъ, что эта фраза почти слово въ слово выписала нами выше и изъ другой книги, а между тѣмъ ни та ни другая не считаются переводомъ сочиненія Кирхера. Когда мы, по обыкновенію, обратились къ первоисточнику, то мы нашли, что патеръ Кирхеръ самымъ опредѣленнымъ образомъ воздерживается отъ противнаго догматамъ взгляда на многочисленность обитаемыхъ міровъ, и что онъ нигдѣ не упоминаетъ объ „обитателяхъ“. На Венерѣ, на Сатурнѣ и на другихъ планетахъ онъ неизмѣнно обращается къ своему спутнику съ просьбой:
„О, мой Косміэль! Помоги мнѣ, открой мнѣ тайну этихъ явленій!“
И Косміэль отвѣчаетъ ему:
„Сынъ мой! Это ангелы, которымъ Владыка поручилъ управленіе міромъ; поэтому они шлютъ на головы грѣшниковъ благодатныя или пагубныя вліянія этихъ „звѣздъ“.
Книга Кирхера сплошь продиктована царившимъ тогда духомъ астрологіи: для него земля представлялась центромъ вселенной, единственнымъ жилищемъ человѣка; семь планетъ описываютъ свой путь вокругъ нея и шлютъ намъ свое вліяніе, согласно особымъ гороскопическимъ условіямъ, въ зависимости отъ того, въ какомъ положеніи планеты находились на небѣ въ моментъ нашего рожденія. Наконецъ надъ планетами и надъ небомъ неподвижныхъ звѣздъ находятся наднебесныя воды: это, по его мнѣнію, тѣ „вышнія воды“, которыя, какъ говорится въ книгѣ Бытія, отдѣлены отъ водъ нижнихъ и теперь окружаютъ вселенную. Очевидно, что Кирхеръ далеко не раздѣляетъ нашего ученія. Однако мы еще не упомянули о наиболѣе странныхъ эпизодахъ его путешествія, мы не привели хотя бы слѣдующихъ вопросовъ, заданныхъ имъ духу Косміэлю:
„Годится ли находящаяся на Венерѣ вода для христіанскаго крещенія? можно ли пользоваться для причастія виномъ, добытымъ изъ виноградниковъ Юпитера? и т. д.“…
Во всякомъ случаѣ это вопросы весьма любопытные.
Однако вернемся къ нашему историческому очерку.
Прежде чѣмъ перейти къ слѣдующему историческому періоду, мы должны упомянуть имя знаменитаго спиритуалиста Фонтенеля, которому пришлось принять на себя бремя наслѣдія прошлаго вѣка, и который съ честью поддержалъ наше ученіе. Однако Фонтенеля принято считать больше художникомъ, чѣмъ представителемъ науки. Его называли галантнымъ столѣтнимъ старцемъ, который, по его собственнымъ словамъ, „провелъ жизнь шутя, никогда не любя ни людей ни вещей“, и который умеръ, срывая розы съ головы m-lle Гельвеціи. Что касается насъ, то мы знаемъ только, что книга, которую онъ, подъ заглавіемъ Бесѣда о многочисленности міровъ, посвятилъ маркизѣ де-Мезанжеръ, сто семьдесятъ лѣтъ тому назадъ была встрѣчена общимъ восторгомъ и еще до сихъ поръ читается съ удовольствіемъ. Это положительно лучшее, что когда-либо было написано по данному вопросу, и у многихъ глаза открылись для истины именно благодаря знакомству съ нашимъ ученіемъ въ такомъ прелестномъ изложеніи, украшенномъ цвѣтами поэзіи. Восторгъ, который мы испытывали при чтеніи этой книги, и наше глубокое уваженіе къ автору, ученому секретарю академіи наукъ, неизмѣримо превышаютъ ту легкую критику, которую мы позволили себѣ выше, М. А. Гуссэй пишетъ о немъ:
„Онъ хотѣлъ дать плодъ подъ цвѣткомъ, изложить философію въ образѣ грацій, показать истину подъ волнующейся дымкой мечты“.
По мнѣнію Вольтера, книгу Фонтенеля нельзя назвать классической, потому что: „Философія есть прежде всего истина, а истинѣ не подобаетъ скрываться подъ мишурными украшеніями. Нельзя приступать къ изслѣдованію міровъ, руководясь одной галантностью. Мечта, вооруженная компасомъ, была бы несравненно лучшей руководительницей, потому что для мечты горизонтъ съ каждымъ шагомъ расширяется, а для галантности онъ вдругъ суживается, какъ бы обширенъ и свѣтелъ онъ ни былъ въ дѣйствительности. Такъ, въ Мірахъ Фонтенеля встрѣчаются такія строки:
„Большое скопленіе невесной матеріи, къ которой прицѣплено солнце. — Утренняя заря есть прекрасная премія, которую намъ природа даетъ сверхъ условленнаго. — Отъ всего небеснаго механизма у земли осталась одна луна, которая, кажется, къ ней очень привязана“… и т. д. Все это очень хорошо, особенно для смѣшливыхъ учениковъ или для дамъ, которыя васъ слушаютъ и въ то же время разглядываютъ рисунокъ своего „вѣера“.
Это упрекъ довольно жестокій, особспно если принять во вниманіе время и обстановку, въ которой жилъ Фонтенель, и если вспомнить ту ложную систему, которую онъ принялъ вмѣстѣ съ дружественными ему картезіанцами; и мы должны замѣтить, что самъ Фонтенель далъ поводъ для такого упрека. Дѣйствительно, онъ настолько бѣгло, поверхностно относился къ предмету своего собственнаго ученія, настолько мало думалъ о его вліяніи на развитіе человѣческаго духа, что въ своемъ предисловіи онъ даже нашелъ возможнымъ написать слѣдующее:
„Казалось бы, что ни одинъ вопросъ не долженъ насъ интересовать такъ сильно, какъ вопросъ о томъ, существуютъ ли другіе обитаемые міры, но объ этомъ пусть заботится, кому есть охота. Кто можетъ расточать свои мысли, тотъ пусть расточаетъ ихъ на такіе вопросы, но не всякій можетъ дѣлать такіе непроизводительные расходы“.
Несмотря на все это, а также и на то, что разсматриваемая книга уже не отвѣчаетъ требованіямъ науки, мы все-таки должны признать за Фонтенелемъ ту заслугу, что онъ способствовалъ распространенію въ широкихъ массахъ мысли о многочисленности обитаемыхъ міровъ, что онъ первый написалъ вполнѣ общедоступную астрономію, и уже за одно это мы никогда не перестанемъ чтить его память съ искреннимъ благоговѣніемъ, которое съ нашей стороны является лишь слабымъ выраженіемъ нашей признательности.
Чрезъ десять лѣтъ послѣ появленія книги Фонтенеля, почти семидесятилѣтній Уйгенсъ написалъ свое Обозрѣніе міровъ, которое было издано уже послѣ смерти автора, его братомъ. Въ этой книгѣ иптересующій насъ вопросъ разсматривается чрезвычайно серьезно. Авторъ съ одной стороны даетъ описаніе планетной системы и при этомъ, высказывая свои предположенія о томъ, въ какихъ условіяхъ должны жить обитатели различныхъ планетъ, онъ проявляетъ весьма значительную ученость; съ другой стороны, онъ старается выставить вѣскіе доводы въ пользу своей теоріи: что обитатели другихъ міровъ должны походить на насъ какъ въ физическомъ, такъ въ умственномъ и нравственномъ отношеніяхъ. Здѣсь мы не будемъ останавливаться на его тезисахъ и отложимъ это до разсмотрѣнія ихъ при сравнительномъ изслѣдованіи обитаемости различныхъ міровъ и жизненныхъ условій земного человѣка. Гюйгенсъ, во всякомъ случаѣ, стоитъ выше Фонтенеля и какъ ученый и какъ философъ.
Де-Малье, авторъ Телліамеда, получившій извѣстность, главнымъ образомъ, благодаря насмѣшкамъ Вольтера, а не въ силу своихъ трудовъ, утверждаетъ, что книга Гюйгенса была встрѣчена его современниками довольно недружелюбно, что въ ней находили много поверхностнаго хвастовства и мало научныхъ данныхъ. Однако мы склонны не особенно довѣрять свидѣтельству Малье, потому что онъ далеко не обладалъ способностью проникать философскимъ взглядомъ въ сокровенныя глубины существующаго. Въ той главѣ своей книги, гдѣ онъ затрогиваетъ вопросъ о многочисленности міровъ, онъ высказываетъ мнѣніе, что если бы у насъ не было луны, то у насъ не возникла бы мысль о многочисленности обитаемыхъ міровъ потому что эта мысль создалась въ силу нашего знакомства съ луной. Это довольно ограниченный способъ изслѣдованій. Наше ученіе создало не наблюденіями надъ небесными тѣлами; основная мысль нашего ученія родилась задолго до первыхъ научныхъ астрономическихъ наблюденій, она вообще свойственна человѣческому духу; она лишь развилась и нашла себѣ подтвержденія, благодаря болѣе основательному знакомству съ міровыми пространствомъ, которое человѣкъ пріобрѣлъ за послѣдніе вѣка.
Теперь мы можемъ перейти къ восемнадцатому вѣку. Здѣсь, какъ и прежде, мы видимъ наиболѣе выдающихся философовъ, естествоиспытателей и математиковъ, присоединяющихся къ нашему ученію. Первымъ въ этомъ отношеніи былъ Байе, свободный мыслитель конца прошлаго вѣка, затѣмъ Лейбницъ, Бернулли, Томъ Бёрнетъ, Неемія Грю, авторъ Космологіи; потомъ Исаакъ Ньютонъ съ его Оптикой; Вильямъ Уистонъ (Теорія земли) и нѣмецъ Христіанъ Вольфъ (Общія космологія); Вильгельмъ Деримъ (Астро-теологія); Георгъ Чейнъ (Основныя ученія естественной философіи); Ксавье Эммаръ (Наглядное описаніе новѣйшихъ наблюденій надъ солнцемъ); знаменитый философъ-богословъ Эммануилъ Сведенборгъ, написавшій Небесныя тайны. Отнесемъ къ его товарищамъ по духу всѣхъ спиритуалистовъ, которые обладали способностью понимать его мистическую рѣчь, начиная отъ апостоловъ Новаго Іерусалима, и до его заокеанскихъ послѣдователей нашего времени. Къ списку поименованныхъ философовъ мы еще добавимъ Вольтера, съ его извѣстнымъ романомъ Micromegas и его отрывками изъ философіи; Бюффона (Эпохи природы); Кондильяка (Логика); Делормеля (Великій солнечный періодъ); Шарля Бонне (Аналитическіе опыты и Созерцаніе природы); Ламбера (Письма о космологіи); Мармонтеля (Incas); Байи (Исторія древней астрономіи); Лафатера (Физіогномистика); Бернардина де-Санъ-Пьера (Гармонія въ природѣ); Дидеро и главныхъ сотрудниковъ Энциклопедіи, несмотря на заявленіе д'Аламбара, что о семъ ничего не извѣстно (on n'en sait rien); Неккера (Курсъ религіозной морали); Гердера (Философія исторіи человѣчества); Дюпона де-Немуръ (Философія вселенной); даже Балланша (нѣкоторые отрывки изъ его Палингенезіи); Кузенъ-Депро (Лекціи о природѣ); Жозефа де-Мэстра (Петербургскіе вечера); Эммануила Канта (Общая естественная исторія неба); поэтовъ-философовъ Гёте, Краузе и Шеллинга; различныхъ по направленію астрономовъ: Боде (Изслѣдованіе вселенной); Фергзона (Астрономія по основнымъ ученіямъ Ньютона); Вильяма Гершеля (Различные мемуары); Лаланда (его четыре работы по астрономіи); Лапласа (Міровая система) и т. д. Безконечное число поэтовъ, которые воспѣвали величіе вселенной и роскошь обитаемыхъ міровъ, напримѣръ, англичанинъ Юнгъ, въ своихъ знаменитыхъ Ночахъ; Эрви, подражатель Юнга; Томсонъ, Санъ-Ламберъ, Фонтэнъ и друг.
Мы не будемъ называть написанныхъ въ томъ же вѣкѣ книгъ, которыя, какъ, напримѣръ, труды Давида Брустера и Ліана Рейно, говорятъ въ пользу нашего ученія чуть ли не еще болѣе краснорѣчиво, чѣмъ перечисленныя выше сочиненія, и надѣемся, что приведенный перечень блестящихъ именъ, занимающихъ выдающееся положеніе въ исторіи естествовѣдѣнія и философіи, начиная съ глубокой исторической древности и до нашихъ дней, явится въ нашихъ рукахъ вполнѣ достаточнымъ оружіемъ для защиты нашего ученія. Если всѣ эти знаменитые люди не боялись, открыто объявляя себя сторонниками ученія о многочисленности обитаемыхъ міровъ, тѣмъ самымъ оскорбить науку или умалить свое достоинство, то тѣмъ болѣе мы можемъ безъ всякихъ опасеній проповѣдывать это дивное ученіе и попытаться выставить его во всемъ его величественномъ великолѣпіи. Основатели новыхъ философскихъ системъ часто забывали имена тѣхъ, которые до нихъ высказывали тѣ же основныя мысли, и такіе основатели иногда даже дѣлали попытки выставлять ученіе, которое они только формулировали, плодомъ собственнаго изслѣдованія. Мы далеки отъ намѣренія основывать наше ученіе на какомъ-либо отдѣльномъ Я; напротивъ, мы считаемъ себя обязанными выяснить, кто именно изъ мыслителей высказывалъ подобные взгляды, кто изъ нихъ лелѣялъ ту же вѣру, и мы будемъ счастливы, если намъ удастся удовлетворительно выполнить эту задачу. Относясь къ нашимъ предшественникамъ съ должной справедливостью, мы въ то же время чувствуемъ себя удовлетворенными возможностью показать, что наши мысли далеко не одиноки и не созданы искусственнымъ путемъ, а разъ наши мысли естественны и раздѣляются многими, то это позволяетъ намъ надѣяться, что наши старанія не останутся безплодными; въ этой надеждѣ мы черпаемъ новыя силы для распространенія нашего ученія, эта надежда даетъ намъ смѣлость назвать наше ученіе философіей, которая будетъ отнынѣ имѣть у насъ первенствующее значеніе!
Глубочайшіе мыслители давно прошедшихъ временъ раздѣляли эту возвышенную вѣру, и при нашихъ историческихъ изслѣдованіяхъ насъ удивляло лишь одно: какъ могло такое ученіе хотя бы временно быть забыто или не оцѣнено по достоинству, разъ оно такъ рано стало извѣстнымъ и получило широкое распространеніе. Мы считаемъ одной изъ неисповѣдимыхъ тайнъ человѣческой судьбы то обстоятельство, что истина, принадлежащая къ числу основъ богословія и философіи, можетъ цѣлыя тысячелѣтія не привлекать къ себѣ заслуженнаго вниманія, но мы въ то же время считаемъ себя безусловно обязанными поднять эту истину на щитъ нашего современнаго знанія, озарить ее яркимъ свѣтомъ современной науки и сдѣлать ее царицей нашихъ лучшихъ мыслей и стремленій.
Да, это наше ученіе далеко не ново: оно одинаково почтенно и по годамъ, въ продолженіе которыхъ оно созрѣло, и по именамъ людей, защищавшихъ его. Къ нашему историческому обзору его развитія мы добавимъ еще нѣкоторые взгляды, высказанные въ разныя эпохи и занесенные въ лѣтопись философіи; эти дополнительныя данныя сдѣлаютъ нашъ историческій очеркъ болѣе законченнымъ. Прежде всего приведемъ отрывокъ изъ Путешествія молодого Анахарсиса по Греціи, гдѣ правдивый и богатый опытомъ авторъ въ разговоръ двухъ дѣйствующихъ лицъ вплетаетъ любопытныя мысли; изъ нихъ мы узнаемъ, какъ люди за четыреста лѣтъ до Рождества Христова думали о нашемъ ученіи, и эти отрывки навсегда останутся однимъ изъ лучшихъ доводовъ въ пользу нашего ученія.
Анахарсисъ говоритъ:
„Верховный жрецъ Каллій, близкій другъ Евклида, сказалъ мнѣ послѣ этого:
„— Толпа не видитъ вокругъ населеннаго ею земного шара ничего, кромѣ небеснаго свода, ярко освѣщеннаго днемъ и усѣяннаго звѣздами ночью; это для нея границы вселенной. Но для многихъ философовъ вселенная уже не имѣетъ границъ, для нихъ она расширилась до такихъ размѣровъ, передъ которыми въ страхѣ останавливается даже наша сила воображенія. Сначала люди предполагали, что луна обитаема. Затѣмъ было высказано предположеніе, что звѣзды тоже представляютъ собою міры, и, наконецъ, что число міровъ должно быть безконечно, потому что ни одинъ изъ нихъ не можетъ ни ограничивать ни охватывать другого. Какой дивный путь открывается здѣсь для человѣческаго духа! Для того, чтобы пройти его, чтобы пройти черезъ вѣчность, возьми крылья утренней зари и лети къ Сатурну, лети къ небесамъ, разстилающимся надъ этими планетами: ты безпрерывно будешь встрѣчать новыя небесныя тѣла, новыя звѣзды и міры надъ мірами; всюду ты найдешь безконечность, въ матеріи, въ пространствѣ, въ движеніи, въ численности міровъ и звѣздъ, украшающихъ міры, и если ты будешь глядѣть милліоны лѣтъ, то ты все-таки едва успѣешь увидѣть лишь нѣсколько точекъ въ безпредѣльномъ царствѣ природы. О! Какой великой представляется намъ природа при этой мысли! И если наша душа дѣйствительно способна расшириться вмѣстѣ съ этой мыслью и какимъ-либо путемъ слиться съ воспринятыми ею идеями, то какимъ чувствомъ гордости должно наполнить человѣка сознаніе, что онъ проникъ въ эти непостижимыя глубины!
„— Чувствомъ гордости! — воскликнулъ я удивленно. — Но почему же, досточтимый Каллій? Мой духъ чувствуетъ себя стѣсненнымъ при видѣ этого безграничнаго величія, передъ которымъ исчезаетъ все остальное. Ты, я, всѣ люди въ моихъ глазахъ кажутся теперь крохотными существами въ необъятномъ океанѣ, среди котораго владыки и завоеватели выдѣляются только тѣмъ, что они въ окружающей ихъ водѣ шевелятъ нѣсколькими каплями больше, чѣмъ другіе!
„При этихъ словахъ верховный жрецъ пристально взглянулъ на меня; послѣ короткаго молчанія онъ пожалъ мнѣ руку и сказалъ:
„— Сынъ мой! Самое крохотное существо, начинающее познавать безконечность, принимаетъ участіе въ томъ величіи, которое наполняетъ его удивленіемъ.
„Сказавъ это, Каллій удалился, а Евклидъ заговорилъ съ мной о людяхъ, которые вѣрятъ въ многочисленность міровъ, о Пиѳагорѣ и его ученикахъ. Затѣмъ онъ перевелъ рѣчь на луну и сказалъ;
„— По Ксенофану обитатели луны ведутъ на ней такую же жизнь, какъ мы на землѣ. Нѣкоторые ученики Пиѳагора говорятъ, что тамъ растенія красивѣе, животныя въ пять разъ больше, а дни въ пятнадцать разъ длиннѣе, чѣмъ у насъ.
„— И, конечно, — добавилъ я, — тамъ люди въ пятнадцать разъ разумнѣе, чѣмъ на нашемъ земномъ шарѣ. Эта мысль улыбается моему воображенію. Я вижу, что природа богаче разнообразіемъ, чѣмъ количествомъ видовъ, а потому я охотно готовъ допустить, что на различныхъ планетахъ живутъ люди, обладающіе однимъ, двумя, тремя, четырьмя чувствами больше, чѣмъ мы; и если я послѣ этого сравню ихъ духовныя силы съ величайшими сынами Греціи, то мнѣ придется признаться, что Гомеръ и Пиѳагоръ кажутся мнѣ жалкими.
„— Еще Демокритъ, — сказалъ мнѣ Евклидъ, — предостерегалъ отъ подобныхъ унизительныхъ сравненій и защищалъ славу этихъ людей. Быть можетъ, имъ руководила увѣренность въ совершенствѣ нашего вида, когда онъ сказалъ, что люди вездѣ одинаковы, если каждаго человѣка разсматривать въ отдѣльности“.
Въ этомъ родѣ авторъ продолжаетъ свои разсужденія, принимая нѣсколько насмѣшливый тонъ.
Этотъ краткій отрывокъ изъ аѳинской философіи эпохи Платона доказываетъ, что вопросъ о многочисленности обитаемыхъ міровъ возникъ еще въ глубокой древности, о чемъ мы уже говорили въ нашемъ историческомъ очеркѣ. Съ тѣхъ давно минувшихъ временъ этотъ вопросъ какъ будто заглохъ; но это только кажется, въ дѣйствительности великая философская мысль продолжала жить въ человѣческомъ духѣ и изрѣдка проявлять ссбя. Въ шестнадцатомъ вѣкѣ Монтэнь писалъ:
„Мы предписываемъ Богу границы, мы воображаемъ себѣ, что Его могущество зависитъ отъ нашей логики, мы хотимъ подчинить Его нашему суетному, слабому разуму, — Его, создавшаго и насъ и все наше знаніе. Какъ! Развѣ Богъ далъ намъ въ руки ключъ, которымъ мы можемъ отпереть сокровенные тайники Его могущества? Развѣ Онъ обязался никогда не переступать границъ нашего знанія? Предположи, о человѣкъ! что тебѣ удалось уловить нѣсколько слѣдовъ Его творчества, неужели ты полагаешь, что эти слѣды поглотили все Его могущество, что въ нихъ Онъ открылъ тебѣ всѣ свои образы и идеи? Ты можешь видѣть стремленіе лишь одной клѣточки, въ которой ты живешь, если только ты способенъ вообще что-либо видѣть, но Его божественное могущество распространяется неизмѣримо дальше, въ безконечность, и твой клочокъ — ничто передъ цѣлымъ“.
Въ самомъ дѣлѣ, зачѣмъ всемогущему Богу понадобилось бы ограничивать Свое могущество опредѣленными рамками, въ пользу кого Онъ могъ бы поступиться своими правами? Твой разумъ направляется по вѣрной дорогѣ къ истинѣ только тогда, когда онъ говоритъ тебѣ о многочисленности обитаемыхъ міровъ. Еще Лукрецій сказалъ:
„Существуютъ не только земля, солнце, луна, Марсъ, и т. д., но кромѣ нихъ, еще и безчисленные другіе міры.
Величайшіе люди прошлаго вѣрили въ многочисленность міровъ, и даже нѣкоторые изъ нашихъ современниковъ послушались въ этомъ отношеніи голоса своего разума; какъ въ видимомъ нами мірѣ ничего нѣть единственнаго, но все болѣе или менѣе часто повторяется, такъ и за предѣлами нашей земли невѣроятно, чтобы Богъ создалъ единственно только нашу землю, что на нее ушло все Его творчество“.
Въ концѣ прошлаго столѣтія другой мыслитель, знаменитый философъ Эммануилъ Кантъ, въ своей книгѣ „Всеобщая естественная исторія и теорія неба“ писалъ:
„По моему мнѣнію, нѣтъ особой надобности утверждать, что всѣ планеты должны быть обитаемы, хотя въ то же время было бы безразсудно отрицать такую возможность по отношенію ко всѣмъ или хотя бы къ большинству изъ нихъ. Въ обширномъ царствѣ природы, гдѣ міры и цѣлыя системы являются лишь пылинками, гдѣ планета по отношенію къ вселенной неизмѣримо меньше, чѣмъ крохотный островокъ по отношенію къ земному шару, среди такой безпредѣльности могутъ встрѣчаться и необитаемыя пространства, если они не приспособлены для жизни. Но можно предполагать, что планеты, необитаемыя теперь, будутъ обитаемы со временемъ, когда процессъ ихъ образованія достигнетъ извѣстной степени совершенства. Возможно, что наша земля, какъ таковая, существовала тысячи лѣтъ, прежде чѣмъ на ея поверхности выработались условія, при которыхъ могли жить растенія, животныя, а затѣмъ и люди“.
Л. Депро писалъ позднѣе:
„Неужели возможно предположить, что безконечно мудрое Существо украсило небесный сводъ такой массой различныхъ тѣлъ только для того, чтобы удовлетворить наши взоры, чтобы создать для насъ величественную картину? Неужели эти безчисленныя солнца созданы только для того, чтобы обитатели нашей крошечной земли могли любоваться ими, какъ свѣтлыми точками на небѣ, въ то время какъ большая часть ихъ вообще едва видна для насъ, а безконечное число ихъ совершенно неуловимо для невооруженнаго глаза? Такая мысль не выдерживаетъ никакой критики, особенно если принять во вниманіе, что въ природѣ всюду царствуетъ поразительно совершенная согласованность творенія Божія съ Его цѣлями, а что во всѣхъ своихъ дѣлахъ Богъ ставитъ Себѣ цѣлью не только Свою славу, но и радость и пользу Своихъ созданій. Неужели же Онъ создалъ звѣзды, которыя испускаютъ лучи, не доносящіеся до какого-либо міра, гдѣ они могли бы вызвать жизнь? Это невозможно! Изъ этихъ милліоновъ солнцъ, какъ и у нашего солнца, у каждаго есть свои особыя планеты и вокругъ себя, въ пространствѣ вселенной, мы видимъ необъятное количество міровъ, въ которыхъ живутъ разнообразныя существа, — міровъ, населенныхъ разумными обитателями, способными цѣнить и славословить величіе и красоту дѣлъ Божіихъ“.
Такъ мыслили философы всѣхъ школъ и религій: и Монтэнь, простой человѣкъ, съ открытымъ сердцемъ и душой, и Кантъ, отецъ нѣмецкой философіи, и Депро, защитникъ христіанской философіи, въ первыхъ рядахъ которой стоятъ такіе люди, какъ Бональдъ и де-Мэстръ. Однако мы слишкомъ утомили бы читателя, если бы мы, для большаго подтвержденія нашего ученія, стали продолжать называть имена ученыхъ и приводить отрывки изъ ихъ трудовъ; мы должны быть крайне признательны читателю и за то, что онъ удѣлялъ намъ свое вниманіе до сихъ поръ. Мы даже боимся, что мы привели слишкомъ много примѣровъ, что они какъ слишкомъ большое количество картинъ на одну тему, вызвали въ читателѣ только скуку, не принеся ему ни удовольствія ни новыхъ знаній; но мы считали существенно важной предпосылку нашему ученью указанныхъ авторитетовъ. — Намъ могутъ замѣтить, что названные нами философы, несмотря на ихъ многочисленность, сплошь принадлежатъ къ разряду ученыхъ, и что мы совсѣмъ не упомянули о мечтателяхъ и романтикахъ, создавшихъ въ своей пылкой фантазіи тысячи воображаемыхъ міровъ. Такъ, Аріосто, напримѣръ, въ своемъ „Неистовомъ Роландѣ“ создалъ на лунѣ долину, въ которой мы послѣ смерти можемъ найти въ идеяхъ и образахъ все, что насъ окружало на землѣ; Дантъ видѣлъ души, населяющія семь небесъ; Палингелій въ своемъ Зодіакѣ совершенно серьезно описываетъ первородный міръ, который долженъ существовать гдѣ-либо въ пространствѣ, такъ же, какъ Платонъ помѣстилъ свою республику на миѳическую Атлантиду; Меркурій Тризмегистъ различаетъ четыре міра: первородный, духовный, міръ звѣздъ и міръ элементовъ; Агриппа въ своей Оккультной философіи описываетъ шесть міровъ, и т. д. Мечтанія метафизиковъ оказались болѣе дѣятельными въ области размноженія сказочныхъ міровъ, чѣмъ фантазія поэтовъ.
Этимъ мы должны закончить исторію ученія о многочисленности обитаемыхъ міровъ. Мы позволимъ себѣ, однако, въ заключеніе привести еще нѣсколько мыслей, высказанныхъ на нашу тему двумя наиболѣе знаменитыми астрономами, которыхъ никоимъ образомъ нельзя заподозрить въ склонности къ мистикѣ или къ фантазіямъ.
Лапласъ писалъ:
„Благотворное вліяніе солнца создаетъ животныхъ и растенія, покрывающія землю, и путемъ аналогіи мы приходимъ къ предположенію, что на другихъ планетахъ солнечные лучи должны оказывать подобное же дѣйствіе, ибо было бы нелѣпо думать, что матерія, плодотворную силу которой мы наблюдаемъ въ столь разнообразныхъ видахъ, можетъ оказаться неплодотворной на такой большой планетѣ, какъ Юпитеръ, въ то время какъ у послѣдняго, какъ и у земли, есть свои дни, ночи и годы; и это тѣмъ болѣе, что наблюденіями установлены нѣкоторыя измѣненія, которыя даютъ намъ право предполагать присутствіе тамъ весьма дѣятельныхъ силъ… Человѣкъ, созданный для земной температуры, судя по всѣмъ признакамъ, не могъ бы жить на другой планетѣ. Но развѣ нельзя допустить, что есть безчисленное количество существъ, приспособленныхъ къ различнымъ температурамъ небесныхъ тѣлъ? Если даже на землѣ разность элементовъ и климатовъ обусловливаетъ такое разнообразіе живыхъ существъ, то во сколько же разъ должны обитатели другихъ планетъ разниться отъ обитателей луны и другихъ планетъ!“
Джонъ Гершель писалъ:
„Для какой дѣлисозданы звѣзды и разсѣяны такія дивныя небесныя тѣла по безпредѣльному пространству? Конечно, не для того, чтобы освѣщать землю ночью, потому что для этой цѣли несравненно полезнѣе была бы вторая луна, хотя бы и въ тысячу разъ меньшаго размѣра, чѣмъ наша луна; и не для того, чтобы служить блестящей декораціей, безъ смысла и толка, чтобы возбуждать въ насъ безплодныя догадки и неразрѣшимые вопросы. Правда, эти звѣзды являются для человѣка своего рода постоянными точками, на которыя онъ можетъ ссылаться при всякомъ удобномъ случаѣ, но надо почти совсѣмъ не знать астрономіи, чтобы полагать, что человѣкъ представляетъ собою единственную, конечную цѣль творчества, и чтобы не понять, что въ дивной, окружающей насъ вселенной есть и другіе міры, съ живыми населяющими ихъ существами.
Этотъ историческій очеркъ подготовилъ насъ къ добросовѣстному, тщательному разсмотрѣнію нашего ученія и въ то же время неоспоримо доказалъ, что во всѣ времена наиболѣе выдающіеся люди, изучавшіе природу и мыслившіе о вселенной, признавали, что нелѣпо полагать, будто поразительно богатая плодородность природы проявляется исключительно на нашей землѣ. Если по достоинству оцѣнить значеніе приведенныхъ нами авторитетовъ и: считать, что общность сужденій служитъ достаточнымъ историческимъ основаніемъ, то окажется, что защищаемое нами ученіе покоится на непоколебимомъ фундаментѣ; въ теченіе долгаго времени такимъ историческимъ фундаментомъ довольствовались въ области физики, астрономіи и философіи, да и теперь еще значительная часть нашихъ основаній покоится на этомъ основаніи. Но мы отлично понимаемъ, что, какъ при гипотетическихъ ученіяхъ[1], такъ и при точныхъ, опытныхъ наукахъ, за ихъ правдивость не можетъ ручаться ни массовое ими увлеченіе ни самые авторитетные отзывы и мнѣнія; въ такихъ случаяхъ необходимо прибѣгнуть къ строгому анализу разума, или же довѣриться явной очевидности или непреложности философскаго вывода. Поэтому изъ всего сказаннаго мы выводимъ лишь одно заключеніе: Изученіе природы рождаетъ и укрѣпляетъ въ человѣкѣ вѣру въ многочисленность обитаемыхъ міровъ.
Уйгенсъ писалъ болѣе полутораста лѣтъ тому назадъ.
„Люди, не знакомые съ геометріей и математикой, будутъ считать наши намѣренія смѣшнымъ проявленіемъ тщеславія; съ ихъ точки зрѣнія совершенно невѣроятно, чтобы мы могли опредѣлять размѣры звѣздъ, ихъ разстоянія отъ земли и т. д. Имъ придется отвѣтить, что они судили бы совсѣмъ по иному, если бы они во-вромя ознакомились съ упомянутыми науками и занялись изученіемъ законовъ природы. Правда, многіе были лишены возможности посвятить себя изученію этихъ наукъ, изъ-за того, что у нихъ для этого не было надлежащихъ способностей, или не оказалось времени, подходящаго случая… Впрочемъ, это безразлично; мы ихъ за это не осуждаемъ, но если они полагаютъ себя въ правѣ осуждать насъ за то, что мы производимъ наши изслѣдованія съ такой точностью и добросовѣстностью, то мы передаемъ наше дѣло на судъ болѣе свѣдущихъ судей“.
Съ этими же словами мы теперь обращаемся ко всѣмъ тѣмъ людямъ, которые почему-то считаютъ своимъ долгомъ отрицательно относиться ко всякому изслѣдованію, которое имъ кажется новымъ и непонятнымъ. И если намъ возразятъ, что мы своими изслѣдованіями пытаемся проникнуть въ области, самимъ Богомъ скрытыя отъ насъ за покровомъ тайны, которую Онъ не захотѣлъ намъ открыть, то мы сошлемся на побѣдоносную исторію наукъ. И если намъ скажутъ, что мы свои усилія тратимъ на безполезное дѣло, то мы спросимъ: кто болѣе способенъ оцѣнить и понять хорошія и дурныя стороны своего отечества — тотъ ли, кто много путешествовалъ и можетъ сравнить отечество съ другими изученными имъ странами и народами, или же тотъ, кто безвыѣздно дремлетъ въ своемъ родномъ городѣ? Что лучше — прозябать въ невѣдѣніи, или же стараться рѣшить жгучій вопросъ, что такое наша земля, и что такое мы сами?
Теперь мы можемъ перейти къ разсмотрѣнію одного изъ наиболѣе интересныхъ и важныхъ вопросовъ общей философіи и взвѣсить его во всѣхъ отношеніяхъ, чтобы отъ колебанія предположеній перейти къ твердой почвѣ убѣжденій; мы можемъ изложить основанія, на которыхъ мы построили свои убѣжденія, опираясь при этомъ лишь на фактическія научныя данныя; наконецъ мы можемъ свергнуть то старое, ни на чемъ не основанное тщеславіе человѣческаго духа, которое незаслуженно надѣло корону творчества на нашу голову; мы предпочтемъ выяснить свое ничтожество, чтобы тѣмъ полнѣе насладиться блескомъ величія вселенной, чѣмъ чувствовать себя жалкими пигмеями около безподобнаго великана, называемаго Творческой силой.
Поэтому въ слѣдующей главѣ, посвященной астрономіи, мы разсмотримъ всю нашу солнечную систему, со всѣми ея звѣздами; мы постараемся выяснить всѣ сходства и различія, которыя свойственны этимъ мірамъ, мы займемся изслѣдованіемъ особыхъ условій ихъ существованія и степенью обитаемости нашей земли. Затѣмъ мы разберемъ пути, по которымъ движутся планеты, и ихъ положеніе въ пространствѣ: мы увидимъ, насколько скромное мѣсто занимаетъ наша земля, мы убѣдимся въ томъ, что она представляетъ собою лишь блѣдный жалкій цвѣтокъ на роскошной нивѣ творчества, и что съ ея исчезновеніемъ природа вселенной потеряетъ такъ же мало, какъ если бы исчезла песчинка или капля воды. И, исходя отъ этихъ двухъ точекъ зрѣнія: обитаемости міровъ и незначительности земли, мы выведемъ конечныя заключенія, которыя естественно введутъ въ область философской несомнѣнности идею о многочисленности обитаемыхъ міровъ, которая до сихъ поръ еще не покинула области гипотезъ. Постепенно поднимаясь отъ неопредѣленной возможности къ полной вѣроятности, а затѣмъ и къ философской несомнѣнности, ученіе о существованіи универсальной жизни сдѣлается непоколебимымъ догматомъ и произведетъ полный переворотъ въ нашемъ пониманіи вселенной.
Примѣчанія править
- ↑ Ученіе гипотетическое означаетъ ученіе, основанное не на опытахъ или не подлежащихъ сомнѣнію наблюденіяхъ, а на гипотезахъ, т.-е. болѣе или менѣе вѣроятныхъ предположеніяхъ. Переводч.