МАКБЕТЪ.
правитьТрагедія Шекспира «Макбетъ» уже не въ первый разъ является въ русскомъ переводѣ. Русская публика успѣла познакомиться съ этимъ произведеніемъ величайшаго изъ драматическихъ писателей по переводамъ гг. Ротчева, Кетчера, Вронченко, Лихонина, Кронеберга и др. Мы, однако, не думаемъ, чтобы обиліе переводовъ, даже и такихъ, которые заслуживаютъ полнаго уваженія, могло ограничивать число ихъ. Первое мѣсто въ нихъ занимаетъ не новизна, но возможно близкая передача подлинника, посильное пониманіе каждаго выраженія, каждой строчки оригинала, — что зависитъ, безъ сомнѣнія, во многихъ случаяхъ, и отъ личнаго взгляда переводчика. Намъ кажется, что въ настоящее время масса русской читающей публики уже развилась на столько, въ литературномъ отношеніи, чтобы не удивляться нѣкоторымъ сравненіямъ, оборотамъ языка и выраженіямъ, которыя такъ часто встрѣчаются у Шекспира и составляютъ одну изъ поразительнѣйшихъ особенностей его произведеній. Когда намъ случалось читать въ прежнее время переводъ какой нибудь изъ его трагедій и если мы замѣчали, что переводчикъ, въ иныхъ мѣстахъ, передавалъ подлинникъ на русскій языкъ не совсѣмъ вѣрно, т. е. иное сокращалъ, иное дополнялъ, скрывалъ нѣкоторые недостатки (по его мнѣнію), обходилъ слишкомъ рѣзкія мѣста, стараясь выставлять на видъ достоинства оригинала и даже преувеличивая ихъ, — то мы нисколько не обвиняли въ томъ переводчика и не удивлялись этому. Мы всегда думали, что невѣрность перевода, или, лучше сказать, неполная точность его, происходили не отъ неумѣнья или незнанія переводчика, но скорѣе отъ того, что переводчикъ какъ бы остерегался переводить Шекспира цѣликомъ, какъ онъ есть, безъ прикрасъ и сокращеній. Такая осторожность была слѣдствіемъ того, что наша публика прежняго времени, т. е. лѣтъ двадцать тому назадъ, при чтеніи почти подстрочнаго перевода Шекспира, нашла бы его черезъ чуръ рѣзкимъ, напыщеннымъ, во многомъ неизящнымъ, несовременнымъ, однимъ словомъ страннымъ. Мы думаемъ, что въ настоящее время, при такихъ условіяхъ, подобное явленіе едва ли можетъ повториться. Можетъ быть, если бы теперь стали давать на русской сценѣ трагедіи Шекспира въ такомъ видѣ, въ какомъ играютъ ихъ въ Англіи, то въ числѣ зрителей и нашлись бы лица, которыя пришли бы въ удивленіе или улыбнулись бы въ самыхъ поэтическихъ сценахъ, услышавъ какое нибудь своеобразное выраженіе или слово, показавшееся по чему либо оригинальнымъ и выходящимъ изъ ряда общепринятыхъ понятій о сценическомъ искуствѣ; но это было бы, надѣемся, ничто иное, какъ исключеніе.
Переводя Макбета, мы прежде всего отбросили въ сторону всякое предубѣжденіе, которое могло бы отдалить насъ отъ нашей цѣли — вѣрности съ подлинникомъ. Шекспиръ такъ великъ, что если въ немъ и существуютъ недостатки, то они служатъ какъ бы тѣнью, которая дѣлаетъ еще болѣе ослѣпительными всѣ свѣтлыя стороны его произведеній. Шекспиръ не нуждается ни въ прикрасахъ, ни въ сокращеніяхъ. Это намъ казалось чуть ли не святотатствомъ. По нашему мнѣнію, скромная доля переводчика должна исключать всякую попытку искаженія оригинала, на что переводчикъ не имѣетъ никакого права. Переводъ Шекспира долженъ быть слѣпкомъ, снимкомъ, въ которомъ малѣйшее прикосновеніе грубой руки можетъ нарушить всю гармонію цѣлаго. Но здѣсь мы должны оговориться. Мы хотѣли сдѣлать опытъ согласовать вѣрность перевода съ нѣкоторою отчетливостью роднаго языка, безъ которой всякій переводъ, каковъ бы онъ ни былъ, будетъ лишенъ смысла и не достигнетъ своей цѣли. Всякій языкъ имѣетъ свои особенности; въ одномъ встрѣчаются такія выраженія и обороты, какія въ другомъ можно передавать, только равнозначущими выраженіями и оборотами, но не буквально слово въ слово. Слѣдовательно — вѣрность перевода, должна быть относительная,, возможная. Только то одно, что не свойственно духу русскаго языка, можетъ, до нѣкоторой степени, составить неключеніе. Другой причины извиненія быть не можетъ. Говоря о точности перевода, мы имѣли въ виду не только ту рабскую точность, которая возможна исключительно въ прозѣ, но и точность смысла, общее выраженіе, общій характеръ перевода. Эти два условія, вѣрность и художественность языка, составляютъ тотъ идеалъ, къ которому долженъ стремиться всякій, кто переводитъ Шекспира. Можетъ быть, этотъ идеалъ также недостижимъ и неосуществимъ, какъ и всякій другой идеалъ, но отъ степени приближенія къ нему зависитъ единственно достоинство перевода. Вотъ почему также въ нашемъ переводѣ Макбета читатель встрѣтитъ выраженія, въ родѣ: «я не имѣю шпоръ, чтобъ колоть бока моихъ желаній»; «разстроеннаго дѣла своего къ поясу порядка никакъ не можетъ онъ прикрѣпить пряжкой»; вѣдьмы, похожія на воздушные пузыри; сонъ — ванна усильнаго труда; золотистая кровь на сребровидномъ тѣлѣ; вино всей жизни; судьба, скрывшаяся въ винтовой скважинѣ; ввинтить храбрость въ точку сопротивленья; пуховый сонъ и т. п. Всѣ подобныя сравненія и обороты, взятыя отдѣльно, невольно поражаютъ своею оригинальностью и едва ли могутъ казаться умѣстными; но въ цѣломъ, въ связи съ общимъ ходомъ пьесы, они имѣютъ смыслъ, силу и значеніе. По этому мы не считали себя въ правѣ пренебрегать такими метафорами и выраженіями или переиначивать ихъ и старались переводить, по возможности, ближе къ подлиннику, если только они не нарушали законовъ и требованіи русскаго языка и не вредили общей ясности перевода; въ послѣднемъ случаѣ, мы замѣняли ихъ равнозначущими выраженіями. Нашъ трудъ былъ уже тѣмъ самымъ нѣсколько облегченъ, что относительно вѣрности къ подлиннику мы имѣли возможность Пользоваться изданіями Шекспира съ комментаріями и преимущественно изданіемъ Стаунтона, 1861 года; мы не оставили безъ вниманія и французскій новѣйшій переводъ Франсуа Гюго, составленный весьма дѣльно и добросовѣстно, особенно если смотрѣть снисходительно на нѣкоторые недостатки, свойственные, по большей часта, всѣмъ вообще французскимъ переводамъ. Изъ него, между прочимъ, мы заимствовали нѣсколько примѣчаній, помѣщенныхъ въ концѣ нашего перевода, особенно въ тѣхъ случаяхъ, гдѣ дѣло шло объ означеніи мѣстностей. Значительнымъ пособіемъ служили намъ также и вышеупомянутые русскіе переводы Макбета. Самое сравненіе, въ иныхъ случаяхъ, содѣйствовало намъ къ болѣе близкой передачѣ подлинника; при чемъ мы постоянно имѣли въ виду, что переводъ такихъ произведеній, какъ трагедіи Шекспира, долженъ быть совершаемъ съ крайнею осмотрительностію и что всякое выраженіе, въ которомъ переводчикъ не можетъ дать себѣ полнаго отчета или для употребленія котораго онъ не имѣетъ достаточнаго основанія, служитъ темнымъ пятномъ, не искупаемымъ никакими другими достоинствами, если бы даже они и встрѣтились въ переводѣ.
Трагедіи Шекспира должно читать не одинъ и не два раза. Онѣ принадлежатъ къ числу тѣхъ безсмертныхъ созданій человѣческаго творчества, которыя остаются вѣчно современными, вѣчно юными, полными жизни, страстей, увлеченія. Намъ нѣтъ дѣла, что Макбетъ жилъ въ XI столѣтіи, что Генрихи, Ричарды, Лиръ, Цимбелинъ, Отелло, Шемокъ, Ромео и Джульетта, Антоній и Клеопатра, можетъ быть, въ дѣйствительности были совсѣмъ другія личности, чѣмъ создала ихъ фантазія Шекспира. Намъ нѣтъ нужды, что всѣ они давно отжили и что исторія о нѣкоторыхъ даже и не упоминаетъ, а другіе существовали только въ воображеніи поэта. Но эти герои и героини, которыхъ вдохновеннѣйшій изъ поэтовъ вселенной вызвалъ изъ мофилъ и воплотилъ въ чудныя, сверкающія жизнью и дѣйствительностью формы, одарены тою особенною силою, которая понятна каждому изъ насъ и въ настоящее время — человѣчностью. Мы раздѣляемъ ихъ страсти, порывы, скорби, радости, мы чувствуемъ, что они изображаютъ передъ нами нашу же жизнь, со всѣми ея волненіями и интересами, мы видимъ, что всѣ они не порожденіе праздной фантазіи, не плодъ вялаго воображенія, но люди, облеченные въ плоть и кровь, не возведенные ни ходули и не съ картонными мечами. У Шекспира малѣйшее, но видимому, ничего незначущее слово имѣетъ свой особенный живой смыслъ и служитъ новою чертой для характеристики извѣстнаго лица. Вотъ почему трагедіи Шекспира всегда для насъ интересны, вотъ почему мы такъ часто приходимъ отъ нихъ въ восторгъ, трепетъ и изумленіе, хотя впечатлѣніе, ими производимое, и должно бы, казалось, ослабѣть отъ повторенія; вотъ почему наконецъ, чѣмъ болѣе читаешь Шекспира, тѣмъ болѣе смотришь на его произведенія какъ на книгу, въ которой съ каждымъ разомъ, при долгомъ и внимательномъ изученіи, открываешь такія достоинства, какихъ прежде и не подозрѣвалъ. Почти навѣрное можно сказать, что всякая пьеса Шекспира, при вторичномъ внимательномъ чтеніи, поражаетъ гораздо сильнѣе, чѣмъ при первомъ, и таково могущество генія, что чѣмъ пристальнѣе вглядываешься въ созданныя имъ личности, тѣмъ полнѣе и оконченнѣе возстаютъ передъ нами ихъ образы. Это впечатлѣніе мы и постараемся теперь передать нашимъ читателямъ въ краткомъ очеркѣ дѣйствующихъ лицъ переведенной нами трагедіи Шекспира.
Въ «Макбетѣ» Шекспиръ, между прочимъ, превосходно олицетворилъ борьбу человѣческихъ страстей какъ съ препятствіями, существующими во внѣшнемъ мірѣ, такъ, въ особенности, съ тѣми чувствами добра и чести, которыя никогда не могутъ окончательно заглохнуть въ душѣ человѣка, какъ бы глубоко, она ни погрязла въ омутѣ преступныхъ желаній. Какъ истинно геніальный художникъ, Шекспиръ поразительно вѣрно изобразилъ страшную коллизію самыхъ кровожадныхъ цѣлей съ неподкупнымъ судьею и безпристрастнымъ цѣнителемъ всѣхъ нашихъ стремленій, мыслей и дѣйствій — нашею собственною совѣстью. Содержаніе трагедіи основано на личности самого Макбета, и хотя другія лица являются въ ней съ изумительною истиною, но это происходитъ только потому, что ни въ одномъ произведеніи Шекспира мы не встрѣтимъ лица, которое не казалось бы намъ прямо выхваченнымъ изъ дѣйствительной жизни. Главный интересъ драмы тѣмъ не менѣе сосредоточивается на одномъ Макбетѣ. Шекспиръ такъ геніально воспроизвелъ характеръ Макбета, что читатель какъ бы самъ присутствуетъ при ходѣ драмы. Онъ видитъ, какъ преступныя страсти мало по малу охватываютъ все существо Макбета, какъ онъ борется съ ними, какъ допустивъ однажды возможность исполненія кроваваго замысла, онъ все болѣе и болѣе поддается ему, какъ терзаемый страшными видѣніями, кровавыми призраками, ежеминутными сомнѣніями, страхомъ, надеждою, подстрекаемый коварными внушеніями своей жены, ея упреками, ласками, угрозами, мольбами, онъ падаетъ изнеможенный въ страшной борьбѣ съ самимъ собою и совершаетъ убійство, — начало его собственной погибели. Читатель какъ бы самъ присутствуетъ при всѣхъ этихъ колебаніяхъ, сомнѣніяхъ, надеждахъ, боязни, угрызеніяхъ совѣсти. Но Шекспиру этого мало: онъ заставляетъ насъ быть свидѣтелями самой кары преступленія, справедливаго возмездія за убійство. И это наказаніе онъ не выводитъ изъ какихъ либо внѣшнихъ обстоятельствъ, но создаетъ изъ самой личности падшаго человѣка. Макбетъ находится на вершинѣ своего счастія; все дрожитъ отъ его имени, все ему повинуется, ни въ чемъ не даетъ онъ отчета, властвуя безгранично. Онъ можетъ уничтожить и стереть съ лица земли всякаго, кто осмѣлился бы ему противостать. Онъ въ силахъ выставить огромное войско противъ несчастныхъ сыновей убитаго имъ короля, стремящихся отнять у него престолъ, который достался ему не по праву; онъ довольно могущественъ, чтобъ захватить и казнить возмутившихся противъ него недовольныхъ тэновъ. Не смотря на это, причиною его погибели служитъ его же собственная безпечность. Макбетъ какъ бы забылся среди окружающаго его ложнаго величія, онъ увѣренъ въ томъ, что не найдетъ мстителя за совершенныя имъ преступленія. Но увѣренность начинаетъ оставлять его, когда онъ видитъ, какъ мало по малу все то, во что онъ такъ слѣпо вѣрилъ, все, что служило ему, по видимому, несомнѣннымъ залогомъ безопасности, начинаетъ измѣнять ему, покидаетъ его и ускоряетъ его гибель. Какъ медвѣдь въ берлогу, удаляется онъ въ свой неприступный замокъ, укрѣпляетъ его со всѣхъ сторонъ, велитъ вѣшать каждаго, кто только осмѣлится подумать о страхѣ, и готовится отразить нападеніе. Онъ окруженъ повсюду людьми, которыхъ терпѣніе истощилось при видѣ несмѣтныхъ бѣдствій ихъ несчастной родины. Малькольмъ, получившій на помощь англійское войско, преслѣдуетъ его по пятамъ, какъ на травлѣ дикаго звѣря, не давая времени опомниться, тѣснитъ его со всѣхъ сторонъ, все ближе и ближе, безъ отдыха, безъ пощады, безъ сожалѣнія. Но угрызенія совѣсти такъ измучили душу Макбета и притупили въ немъ всѣ чувства, что сердце его уже недоступно страху; ему надоѣла безпрерывная борьба со всѣмъ и со всѣми; онъ усталъ жить и жаждетъ только конца, каковъ бы онъ ни былъ. Онъ не разсуждаетъ, не хитритъ, не притворяется, ему все равно. Одно ожесточеніе, бѣшеное, неутолимое, безпощадное, наполняетъ его душу. Какъ безумный, бросается онъ на всѣхъ съ яростью дикаго звѣря и умираетъ отъ руки того, чьи дѣти, жена и всѣ родные были измѣннически умерщвлены по его же приказанію.
Вотъ, въ немногихъ словахъ, содержаніе трагедіи Шекспира. Въ ней такъ логически, такъ наглядно, безъ всякой натяжки и при томъ такъ нравственно слѣдуютъ событія одно за другимъ и вытекаютъ одно изъ другаго, что намъ стоитъ только изумляться при видѣ того чуднаго знанія человѣческаго сердца, до малѣйшихъ, сокровеннѣйшихъ его изгибовъ, какое, можетъ быть, доступно одному генію Шекспира. Макбетъ родился съ душою доброю и благородною. Сердце его исполнено «молокомъ человѣческой нѣжности.» Онъ хочетъ быть великъ и имѣетъ честолюбіе; но оно недоступно злу. Что онъ хочетъ благородно, то хочетъ свято. Макбетъ обладаетъ мужествомъ: онъ недавно одержалъ блестящую побѣду надъ врагами и спасъ отечество отъ угрожавшаго ему бѣдственнаго возстанія. Оставивъ поле битвы, онъ спѣшитъ къ королю поздравить его съ одержанною побѣдою, а отъ него въ свой замокъ, въ Инвернесъ, къ любимой женѣ и дорогимъ дѣтямъ. Душа его ищетъ въ тихомъ кругу семейной жизни отдыха отъ ужасовъ войны. Но вотъ на дорогѣ въ Форсъ, куда онъ ѣдетъ вмѣстѣ съ своимъ другомъ и сподвижникомъ Банко, попадаются ему три странныхъ существа, встрѣчающія его словами: «привѣтъ тебѣ, Макбетъ, будущій король!» Макбетъ такъ мало приготовленъ къ подобной вѣсти, что всѣ его чувства возмущаются отъ такого нежданнаго пророчества, и даже честный Банко укоряетъ его въ томъ, что онъ какъ будто боится «тѣхъ вещей, которыя такъ хорошо звучатъ.» Макбетъ съ ужасомъ отстраняетъ отъ себя кровавыя мысли, навѣянныя предсказаніемъ вѣдьмъ, и когда Дунканъ останавливается на ночь въ его замкѣ, онъ говоритъ, что король остался подъ двойной защитою его гостепріимства и благородства. Однако обстоятельства, какъ бы на зло ему, влекутъ его къ преступленію.
Еще упорнѣе, чѣмъ въ немъ, желаніе овладѣть престоломъ Дункана гнѣздится въ сердцѣ леди Макбетъ, — женщины, которая хотѣла бы измѣнить свой полъ и имѣть желчь въ груди, вмѣсто молока, которая, чтобъ не нарушить клятвы, размозжила бы черепъ своему ребенку… Тогда между муясемъ и женой происходитъ одна изъ тѣхъ сценъ, которыя не рѣдко случаются и въ дѣйствительной жизни: всею властью любви, всѣми чарами искушеній, неотразимою прелестью ласкъ и угрозами старается она склонить своего мужа къ исполненію своего желанія. Леди Макбетъ хочетъ быть королевою, ей нужна корона, во что бы то ни стало; она не смотритъ на средства, она видитъ одну цѣль, которой достигнуть стремится всѣми силами души, всѣми чувствами и помышленіями. Она упрекаетъ мужа въ бездѣйствіи; она называетъ трусомъ этого героя, сравнивая его съ котомъ въ пословицѣ; и среди своихъ жалобъ и упрековъ, бросаетъ ему въ лицо тѣ слова, которыя изъ слабаго человѣка могутъ сдѣлать все, что угодно: «теперь я знаю, какъ цѣнить твою любовь!» Это восклицаніе рѣшаетъ участь Макбета. Пока жена звонитъ въ колоколъ, онъ идетъ въ комнату Дункана и убиваетъ его. Но Макбетъ не потерялъ еще окончательно нравственнаго чувства. Совершивъ преступленіе, онъ какъ бы хочетъ бѣжать отъ самого себя; заслышавъ шумъ, онъ восклицаетъ: «о еслибъ можно было разбудить Дункана этимъ шумомъ! какъ бы я хотѣлъ, чтобъ это можно было сдѣлать!» Макбетъ не отрекся отъ желанія быть добрымъ и справедливымъ, «но онъ такъ далеко зашелъ въ крови, что для него также трудно отступить, какъ и идти впередъ.» Онъ чувствуетъ, что первое убійство повлечетъ за собою другія. И дѣйствительно, желая избѣгнуть наказанія, Макбетъ совершаетъ новыя убійства: онъ убиваетъ Банко, жену и дѣтей Макдуффа, онъ убилъ бы и Флинса, сына Банко, Малькольма и Донадьбайна, сыновей Дункана, если бы они не успѣли бѣжать изъ Шотландіи. Онъ убиваетъ, казнитъ, вѣшаетъ, рѣжетъ, распространяетъ повсюду ужасъ, вопли и стоны, съ какимъ то, повидимому, циническимъ, намѣреннымъ равнодушіемъ.
Но здѣсь начинаютъ его еще болѣе преслѣдовать тѣ страшныя терзанія совѣсти, которыя мучительнѣе всевозможныхъ тѣлесныхъ пытокъ, то внутреннее, невольное раскаянье, отъ котораго онъ готовъ бѣжать на край свѣта, забыться, готовъ вырвать изъ памяти все прошедшее и заглушить въ себѣ тотъ постоянный, какъ червь подтачивающій душу, голосъ, который все твердитъ, твердитъ безъ остановки, безъ перерывовъ, внятно, грозно и хладнокровно о совершенныхъ убійствахъ и наказаніи, рано или поздно ожидающемъ убійцу. Напрасно Макбетъ старается доказать себѣ всю призрачность своихъ душевныхъ пытокъ, напрасно жена его стремится внушить ему бодрость, разсѣять южный страхъ, возвратить ему потерянное спокойствіе. Предъ нимъ возстаютъ грозныя тѣни его невинныхъ жертвъ. Макбетъ не внимаетъ болѣе голосу разсудка; онъ повсюду видитъ привидѣнія, постоянно слышитъ ихъ укоры и все его мужество и хладнокровіе разбиваются въ дребезги при видѣ блѣдныхъ и кровавыхъ образовъ, не дающихъ ему ни минуты покоя… Вотъ наказаніе, котораго сильнѣе ничего нельзя вообразитъ и которое Шекспиръ представилъ во всемъ его страшномъ, потрясающемъ величіи!
Сколько личность Макбета внушаетъ читателю невольное сожалѣніе, проникающее всю душу при видѣ преступной слабости характера, отъ природы добраго и благороднаго, но падшаго въ борьбѣ съ злымъ началомъ, столько же характеръ леди Макбетъ поражаетъ и изумляетъ чудовищнымъ олицетвореніемъ самыхъ преступныхъ, самыхъ кровожадныхъ наклонностей, не останавливающихся ни предъ какими преградами и неуклонно стремящихся къ достиженію своей цѣли. Геніальному поэту были доступны изображенія страстей и характеровъ, самыхъ разнородныхъ по существу и въ тоже время одинаково художественно воспроизведенныхъ. Въ Корделіи онъ олицетворилъ кротость, самоотверженіе, преданность и нѣжность необычайную; главное ея достоинство, говоря словами А. В. Дружинина, есть безпредѣльная честность сердца; въ Дездемонѣ представлена женщина, страстно любящая своего мужа, возводящая его на степень божества, готовая все претерпѣть за него и отъ него, съ полнымъ сознаніемъ своего долга, съ душою всепрощающею и исполненною ангельскаго снисхожденія; въ Джульеттѣ олицетворена поэтическая, чистая и возвышенная любовь молодой дѣвушки, нашедшей избранника своего сердца; наконецъ леди Макбетъ является намъ въ образѣ женщины-злодѣя, съ сердцемъ какъ бы закоснѣлымъ въ преступленіи и безчеловѣчнымъ ко всему, въ чемъ не видитъ для себя пользы.
Но странное дѣло! и этому чудовищному образу Шекспиръ имѣлъ силу придать женственность и такимъ образомъ не перешелъ границъ возможнаго. Не такъ давно мы видѣли въ роли леди Макбетъ высоко талантливую артистку Ристори; мы удивлялись ея необыкновенному искуству, глубокому изученію роли въ малѣйшихъ ея подробностяхъ, ея умѣнью придать оттѣнокъ каждому слову, каждому движенію… Но, признаемся откровенно, не такого намъ представлялась леди Макбетъ въ драмѣ Шекспира. Можетъ быть, гармоніи цѣлаго вредила и самая наружность артистки. Леди Макбетъ, по нашему мнѣнію, должна быть женщина слабая, блѣдная, съ шелковистыми бѣлокурыми волосами, какъ настоящая шотландка, невысокаго роста, избалованная, немножко капризная, упрямая и полновластная хозяйка надъ семействомъ и, въ особенности, надъ мужемъ. Ея движенія медленны, вкрадчивы, ласкательны; голосъ ея тихій, нѣжный даже нѣсколько робкій. Въ этой женщинѣ страсти таятся подъ пепломъ; въ обыденной жизни она даже можетъ показаться безгранично преданной и любящей: она дѣйствительно любитъ и мужа, и своего ребенка. Но любовь существуетъ въ ней только до той поры, пока она не сочтетъ нужнымъ принести ее въ жертву другой, болѣе всемогущей страсти. Въ этомъ слабомъ тѣлѣ скрываются и страшные порывы души, и необузданное честолюбіе, и неумолимый эгоизмъ, которые заставляютъ ее забывать все на свѣтѣ, кромѣ достиженія своей цѣли. Какъ женщина, въ высшей степени нервная и впечатлительная, — что свойственно самой природѣ ея, она поддается первому увлеченію безъ всякаго разсужденія, безъ борьбы, безъ волненій и нерѣшительности. Что разъ запало ей въ мысль — отъ того она не отстанетъ, пока не исполнитъ желаемаго. Это характеръ вѣчно недовольный, дѣятельный, жаждущій борьбы, тревогъ, движенія. Ей скучно жить въ уединенномъ замкѣ, вдали отъ шума, отъ почестей, отъ блеска; она вянетъ и изнываетъ среди той апатіи, на которую обречена судьбою. Ей не довольно того, что ея мужъ своими заслугами, мужествомъ и благородствомъ снискалъ любовь и уваженіе всѣхъ, начиная съ самого короля; ей нужно положеніе выше, почетнѣе. Можетъ быть, она и не даетъ еще себѣ полнаго отчета въ своихъ желаніяхъ; они еще не опредѣлились, не пришли въ ясность; все въ туманѣ; въ умѣ ея носятся какія то безобразныя видѣнія, не установившіяся на одной конечной цѣли. Но вотъ однажды она получаетъ письмо отъ своего мужа, въ которомъ онъ увѣдомляетъ ее о предсказаніяхъ вѣдьмъ. Этого довольно; исходъ найденъ. Какъ ослѣпительный взрывъ пороха, одна мысль освѣтила ей все, къ чему она такъ жадно стремилась. Всѣ страсти, такъ долго таившіяся въ мрачнѣйшей глубинѣ души ея, внезапно вырвались наружу и объяли все существо ея. Ей надо быть королевой, она жаждетъ полнаго могущества, безграничной власти, дани почета и обожанія. Не успѣла она прочитать письма, какъ въ умѣ ея уже созрѣла и окрѣпла мысль объ убійствѣ, заглушившая въ ней всѣ другія чувства. Она не думаетъ ни о мужѣ, ни о ребенкѣ, ни о чувствѣ долга, ни объ угрызеніяхъ совѣсти. Рѣшимость ея внезапная, смѣлая и безпощадная. Дунканъ долженъ быть убитъ — и будетъ убитъ. Но какъ совершить убійство? Тутъ невольно приходитъ ей въ голову мысль о мужѣ. Она изучила характеръ его до малѣйшихъ подробностей; она знаетъ, сколько будетъ ей стоитъ усилій, увѣреній, трудовъ, чтобъ заставить его совершить преступленіе. Но ея смѣлый языкъ
"Отгонитъ все, что только заслоняетъ
"Его отъ той короны золотой,
"Которой сверхъестественная власть
«И силы вышнія его вѣнчали»…
Въ эту минуту входитъ слуга съ извѣстіемъ, что король прибудетъ въ замокъ и останется въ немъ ночевать. Вотъ удобнѣйшее средство для исполненія кроваваго намѣренія. Возможность такъ легка, что леди Макбетъ какъ бы не вѣритъ ушамъ своимъ. «Ты вѣрно сошелъ съ ума!» говоритъ она слугѣ. Но тотъ подтверждаетъ сказанное. И такъ, остается только убѣдить мужа; если онъ согласится — цѣль достигнута. Въ великолѣпномъ, потрясающемъ всю душу монологѣ леди Макбетъ призываетъ на помощь духовъ смерти, чтобъ они наполнили ее съ головы до ногъ самымъ жесточайшимъ звѣрствомъ, чтобъ душѣ ея никогда не было доступно состраданіе, чтобъ никакой проблескъ чего нибудь, даже похожаго на чувство, не помѣшалъ исполненію ея кровожаднаго замысла. Какое то тяжелое, томящее всю душу впечатлѣніе носится надъ нами при чтеніи этой дивной сцены. Здѣсь женщина разомъ и навсегда отрекается отъ своего высокаго призванія быть любящею, нѣжною женою, доброю матерью. Она сожалѣетъ, что не родилась мужчиной, что одна женская физическая слабость мѣшаетъ ей самой, безъ помощи мужа, совершить преступленіе. Ея нервная, впечатлительная и до крайности раздражительная натура обладаетъ неслыханною рѣшимостью. Она все забыла, все разбила въ дребезги, все отбросила отъ себя, — что только свойственно женщинѣ. Чудный и прекрасный образъ женщины, во всемъ его величіи и красотѣ, какъ бы потускнѣлъ въ ней и затмился…. Но, замѣтимъ, что и это чудовищное увлеченіе можетъ быть объяснено только одною женскою природою. Тамъ, гдѣ мужчина теряется, обдумываетъ, волнуется, колеблется, тамъ женщина вдругъ, неизвѣстно откуда, почерпаетъ невыразимую силу и рѣшается на такія дѣла добра или зла, какія мужчина можетъ исполнить только послѣ долговременнаго размышленія. Вотъ въ чемъ, между прочимъ, заключается та удивительная способность генія Шекспира, которая можетъ такъ вѣрно отгадать и воплотить дѣйствительность….
Съ появленіемъ мужа леди Макбетъ выказывается въ другомъ свѣтѣ. Макбетъ подтверждаетъ полученную ею вѣсть о пріѣздѣ Дункана. «А когда же онъ уѣдетъ отсюда?» спрашиваетъ она, и въ этомъ вопросѣ все разомъ высказано. Здѣсь и сомнѣніе, и надежда, и опасеніе, и желаніе вывѣдать все, что таится въ душѣ Макбета; здѣсь невольный намекъ, невольное признаніе… "Завтра, « отвѣчаетъ онъ. Но леди Макбетъ не въ силахъ себя долѣе сдерживать. „О никогда то завтра не увидитъ солнце!“ восклицаетъ она и высказываетъ мужу созрѣвшій въ душѣ ея замыселъ. Сцена перемѣняется. Вся взволнованная отъ усилій казаться гостепріимною и преданною при свиданіи съ королемъ, еще не вполнѣ освободившись отъ той маски притворства, которою она должна была прикрыть свои чувства, чтобъ не выдать себя, леди Макбетъ снова встрѣчается съ своимъ мужемъ, котораго начинаютъ уже терзать тайные призраки убійства. Напрасно иные хотятъ видѣть въ леди Макбетъ какое то почти сверхъестественное, почти невозможное олицетвореніе зла въ образѣ женщины; напрасно хотятъ придать ей суровую наружность Фредегонды, съ выраженіемъ Медузы въ человѣческомъ образѣ, и видятъ въ ней личность отвратительную даже и въ самыхъ внѣшнихъ ея очертаніяхъ. Напротивъ, леди Макбетъ прежде всего женщина, и очень можетъ быть, женщина прекрасная наружностью, соединяющая въ себѣ всѣ обольщенія, какія только могутъ очаровать мужчину. Не мало надо и внѣшнихъ искушеній, чтобъ соблазнить такого человѣка, какъ Макбетъ. Леди Макбетъ — искусительница въ полномъ смыслѣ этого слова. Она затрогиваетъ всѣ чувства, всѣ живыя струны въ своемъ мужѣ. Поэтъ представилъ здѣсь полное торжество женской власти надъ природою мужчины. Сколько силы, сколько убѣжденія, страсти, недовольной любви, порывовъ, жалобъ, угрозъ надо было высказать этой женщинѣ, чтобъ одержать полную побѣду надъ благородствомъ и честностью Макбета. Безъ ея внушеній, не свершилось бы убійство.
Въ богато убранной, сверкающей огнями и золотомъ залѣ приготовленъ роскошный столъ для параднаго ужина. Окруженные придворными, въ королевскомъ одѣяніи, входятъ Макбетъ и жена его. Уже не одно преступленіе тяготитъ его душу; вѣрный другъ его Банко убитъ по его же повелѣнію. И вотъ тѣнь Банко встаетъ изъ гроба и гонитъ Макбета съ занятаго имъ мѣста. Въ этой страшной сценѣ, одна только леди Макбетъ сохраняетъ все присутствіе духа. Ея непоколебимая воля какъ бы закалилась. Она думаетъ только объ одномъ: скрыть отъ присутствующихъ то ужасное, полубезумное состояніе, въ какомъ находится ея мужъ. Она не обращаетъ вниманіе на то, что ему привидѣлось, не смущается этимъ голосомъ неба, карающимъ преступника; она стремится только удержать свою королевскую мантію, которая можетъ, по водѣ судьбы, соскользнуть съ ея плечь и увлечь ее за собою къ погибели. Макбетъ окончательно уничтоженъ; всѣ силы его души, всѣ способности ума какъ бы пали ницъ и развѣялись предъ невѣроятною пыткою, предъ роковымъ видѣніемъ. Она одна не теряется, не падаетъ духомъ, не поддается унынію и безнадежности.
Послѣдняя сцена, въ которой является леди Макбетъ, сцена помѣшательства. Но и здѣсь видно необыкновенно логическое развитіе характера, вытекающее изъ самой его природы. Угрызенія совѣсти не гнетутъ леди Макбетъ и въ самомъ сильнѣйшемъ припадкѣ помѣшательства. Ея умъ изнемогъ подъ бременемъ нечеловѣческихъ страстей; по ея сердца не коснулось раскаяніе. Она только вспоминаетъ прошедшее; въ ней гнѣздится одна вѣчная, постоянная, глубоко пустившая отростки мысль — скрыть отъ всѣхъ злодѣяніе, сохранить свою власть, остаться на престолѣ. Ей не слышатся укоры невинныхъ жертвъ; одно лишь воображаемое кровавое пятно на рукѣ, котораго она не можетъ смыть, не смотря на всѣ усилія, наводитъ мысль объ убійствахъ, но и здѣсь въ ней не раскаяніе, а опасеніе. Съ этою постоянною мыслью она сходитъ въ могилу, и Шекспиръ остается вѣренъ до конца дивному и могучему образу, созданному его геніемъ… На характерѣ этихъ двухъ лицъ основано содержаніе переведенной нами трагедіи. Всѣ прочія лица какъ бы подавлены колоссальными образами Макбета и его жены. Не смотря на то, Шекспиръ, и въ немногихъ чертахъ, съумѣлъ придать живой интересъ каждому изъ второстепенныхъ лицъ своей драмы.
Въ Малькольмѣ онъ изобразилъ человѣка въ высшей степени честнаго и благороднаго, но не лишеннаго нѣкоторой доли хитрости, вполнѣ впрочемъ оправдываемой его исключительнымъ положеніемъ. Въ превосходной сценѣ, оканчивающей четвертый актъ, характеръ Малькольма выказывается въ полномъ блескѣ. Онъ человѣкъ молодой, но уже опытный въ жизни; онъ не довѣряется слѣпо всякому, кто предлагаетъ ему свои услуги; но сначала испытываетъ его и потомъ уже рѣшается, какъ дѣйствовать.
Макдуффъ не менѣе справедливъ и благороденъ, но опытенъ и благоразуменъ менѣе Малькольма; его бѣгство изъ Шотландіи служитъ невольнымъ поводомъ къ убійству его жены, дѣтей и всѣхъ родныхъ. Получивъ вѣсть о постигшемъ его бѣдствіи, онъ забываетъ всякую осторожность, ищетъ злодѣя повсюду и успокоивается только тогда, когда отомщаетъ тирану и смертью его заставляетъ поплатиться за совершенныя злодѣянія.
Банко является намъ въ видѣ человѣка съ прямодушнымъ сердцемъ, храбрымъ и преданнымъ безгранично своему королю. Онъ не совершитъ преступленія ни за какія блага въ мірѣ, и хотя въ немъ есть честолюбіе, но онъ не промѣняетъ на удовлетвореніе его своей чести и спокойствія души. Какъ Баярдъ, рыцарь безъ страха и упрека, онъ довольствуется малымъ и сердце его недоступно чувству зависти.
Въ Россѣ и Ангусѣ олицетворенъ типъ придворныхъ, готовыхъ всегда пристать на сторону сильнѣйшаго. Пока они видятъ, что человѣкъ силенъ, они къ тому и льнутъ, и воздаютъ ему всевозможныя почести; поколеблется его власть и значеніе, они уже разстилаются передъ другимъ, новымъ любимцемъ счастія. Это вѣчный типъ всѣхъ низкопоклонныхъ душъ, льстецовъ и людей, жертвующихъ всему своимъ нравственнымъ достоинствомъ. Куда дуетъ вѣтеръ, туда И они идутъ. Извѣщая леди Макдуффъ о предстоящей опасности, Россъ какъ бы боится, что попадется въ немилость за мелькнувшее въ немъ чувство человѣколюбія; онъ бѣжитъ скорѣй прочь, даже не окончивъ рѣчи и оставляя на произволъ судьбы беззащитную женщину съ ея малюткою-сыномъ.
Наконецъ старый Сивардъ какъ нельзя лучше воплощаетъ въ себѣ воина, посѣдѣвшаго въ битвахъ, суроваго, недоступнаго чувству жалости, которое онъ считаетъ едва ли не слабостью, приличною женщинѣ, и ставящаго выше всего: на свѣтѣ свою воинскую доблесть. Ему говорятъ, что сынъ: его убитъ. Первая мысль въ немъ не сожалѣніе, но мысль о томъ, какъ онъ убитъ, какъ былъ раненъ, какъ встрѣтился съ врагомъ. „Онъ раненъ въ чело“, отвѣчаютъ ему, и съ него довольно: сынъ его встрѣтилъ смерть лицомъ къ лицу, онъ не посрамилъ чести своихъ предковъ, и образъ смерти его утѣшаетъ стараго Сиварда въ самомъ горѣ.
Мы увѣрены, что личное впечатлѣніе читателя стоитъ гораздо выше всевозможныхъ комментаріевъ, и послѣ внимательнаго изученія Макбета, чувствуемъ, можетъ быть, сильнѣе, чѣмъ кто либо другой, какъ трудно передать все величіе Шекспира. Одно только можемъ мы сказать: приступая съ полною любовью къ переводу творенія безсмертнаго поэта, съ полнымъ сознаніемъ принятой на себя обязанности, мы хотѣли исполнить нашъ трудъ добросовѣстно. Успѣли ли мы въ томъ — судить не намъ,
МАКБЕТЪ.
правитьДунканъ, король Шотландскій.
Малькольмъ, Дональбайнъ, сыновья его.
Макбетъ, Банко, начальники королевскаго войска.
Макдуффъ, Леноксъ, Россъ, Ментетъ, Ангусъ, Кетнесъ, шотландскіе вельможи.
Флинсъ, сынъ Банко.
Сивардъ, графъ нортумберландскій, начальникъ англійскаго войска.
Молодой Сивардъ, сынъ его.
Сейтонъ, офицеръ свиты Макбета.
Сынъ Макдуффа.
Англійскій докторъ.
Шотландскій докторъ.
Солдатъ.
Привратникъ.
Старикъ.
Леди Макнетъ.
Леди Макдуффъ.
Придворная дама, свиты леди Макбетъ.
Геката.
Три вѣдьмы,
МАКБЕТЪ.
правитьДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.
правитьСЦЕНА I.
правитьКогда жъ сойдемся мы опять втроемъ,
При громѣ, молніи иль подъ дождемъ?
Когда вся суматоха прекратится
И бой побѣдой съ гибелью рѣшится.
Предъ захожденьемъ солнца будетъ это.
Гдѣ?
Близъ опушки лѣса.
Тамъ Макбета
Мы встрѣтимъ.
Граймалкинъ, иду.
Паддокъ (2) зоветъ..Сейчасъ!
Зло — добро, добро — намъ зло.
Сквозь туманъ и смрадный дымъ
Въ воздухѣ летимъ, летимъ!
СЦЕНА II.
правитьКто этотъ человѣкъ? Онъ весь въ крови.
По виду ранъ его, должны мы думать,
Что можетъ онъ намъ разсказать о бунтѣ.
Сержантъ онъ. Какъ достойный смѣлый войнъ,
Меня изъ плѣна онъ освободилъ.
Привѣтъ тебѣ, другъ храбрый! Королю
Скажи, что знаешь ты о нашемъ боѣ,
Какимъ его оставилъ?
Нерѣшеннымъ.
Такъ два измученныхъ пловца, сцѣпившись
Другъ съ другому губятъ все свое умѣнье»
Бездушный Макдональдъ (достойный быть
Измѣнникомъ, затѣмъ что въ немъ кишатъ
Безчисленныя низости природы)
На помощь съ западныхъ всѣхъ острововъ
Галооглесовъ и керновъ (4) получилъ,
И намъ казалось, что уже побѣда,
Проклятому возстанью улыбаясь,
Развратницей мятежнику предстала;
Но тщетно было все: Макбетъ безстрашный
(Онъ это имя заслужилъ вполнѣ),
Презрѣвъ судьбу, съ мечемъ подъятымъ, кровью
Дымящимся отъ совершённыхъ казней,
Пробилъ себѣ, любимецъ славы, путь
Къ измѣннику и, за руку его
Схвативъ, сказалъ «прости», — но прежде черепъ
Ему до подбородка раскроилъ
И водрузилъ главу его на стѣны.
О храбрый братъ, достойный дворянинъ!;
Но часто тамъ, откуда свѣтъ сіяетъ,
Вдругъ кораблекрухшительныя бури
И громъ ужасный грозно разразятся;
Такъ и въ источникѣ спасенья нашемъ,
Когда, казалось, наступилъ покой,
Раздулась вдругъ тревога. Слушай, слушай,
Король Шотландіи: лишь только право,
Во всеоружьи силы, побудило
Предаться пяткамъ быстрыхъ въ бѣгствѣ керновъ (5),
Какъ лордъ норвежскій, улучивъ мгновенье
И навостривъ оружье, съ подкрѣпленьемъ
Усиленнымъ, пошелъ опять на приступъ.
Военачальниковъ моихъ, Макбета
И Банко, это устрашило?
Да,
Какъ заяцъ льва, какъ воробьи орловъ.
Коль правду говорить, сказать я долженъ,
Кто мнѣ они казались словно пушки,
Двойною заряженныя картечью (6):
Двойные такъ удары удвояя,
Враговъ они разили… Иль хотѣли
Они въ дымящихъ язвахъ окунуться,
Иль новую Голгоѳу обезсмертить,
Не знаю… Но слабѣю я, и раны
Мои зовутъ на помощь…
Наравнѣ
Идутъ къ тебѣ твои слова и раны.
Честь дышетъ въ нихъ! Иди. Пусть лекарей
Дадутъ ему.
Кто къ намъ идетъ?
Достойный
Тэнъ Россъ (7).
Въ глазахъ его видна поспѣшность.
Похожъ онъ на того, кто хочетъ вещи
Престранныя скорѣе сообщить.
Да здравствуетъ король!
Откуда ты,
Достойный танъ?
Изъ Фа йа, государь,
Гдѣ флагъ норвежскій, небесамъ въ насмѣшку,
Надъ содрогнувшимся народомъ вѣялъ (8).
Король норвежскій самъ, съ несмѣтной силой,
Съ измѣнникомъ безчестнымъ нашимъ вмѣстѣ,
Кавдорскимъ таномъ, — ринулся въ борьбу,
Пока женихъ, Беллонѣ обрученный
И въ испытаньяхъ брани искушенный (9),
Съ нимъ не вступилъ въ бой смертный, съ грудью грудь,
Рука съ рукою, мечь съ мечемъ, и ярость
Свирѣпую его не укротилъ.
Короче вамъ скажу: побѣда наша.
О счастье!
И теперь король норвежскій,
Свенонъ, войти въ переговоръ о мирѣ
Желаетъ. Мы позволили ему
Тогда лишь павшихъ въ битвѣ схоронить,
Когда на островѣ святаго Кольма (10)
Онъ десять тысячъ доллеровъ намъ далъ
Въ раздѣлъ.
Кавдорскій тэнъ ужъ не измѣнитъ
Всѣмъ нашимъ интересамъ дорогимъ.
Пускай его присудятъ къ смертной казни.
Ты жъ съ титуломъ, носимымъ прежде имъ,
Поздравь Макбета.
Буду наблюдать,
Чтобъ все исполнилось.
Что тотъ утратилъ,
То благородный выигралъ Макбетъ.
СЦЕНА III.
правитьГдѣ ты была, сестрица?
Рѣзала свинью.
А ты, сестра?
Въ передникѣ жена матроса
Каштаны у себя держала,
И ѣла ихъ, все ѣла, ѣла
«Дай мнѣ», я ей сказала.
«Прочь, вѣдьма!» вскрикнула карга.
Уѣхалъ мужъ ея въ Алеппо
Шкиперомъ на Тигрѣ.
Я за нимъ туда
Крысой безъ хвоста
Въ рѣшетѣ поплыву,
Поплыву, поплыву и поплыву.
Вѣтеръ я бъ тебѣ дала.
Ты ужъ черезъ чуръ добра.
Дамъ тебѣ я и другой.
У меня они самой.
Знаю я, гдѣ вѣтеръ дуетъ,
Гдѣ онъ въ гавани бушуетъ,
Гдѣ на картѣ знакъ стоитъ,
Морякамъ гдѣ путь лежитъ;
И, какъ сѣно, я его,
Изсушу теперь всего.
Пусть и днемъ, и ночью онъ
Будетъ мною сна лишенъ;
Девять девятью седмицъ
Не сомкнетъ пусть онъ рѣсницъ,
Пусть онъ, точно оглашенный,
Бродитъ весь изнеможенный,
Пусть устанетъ, поблѣднѣетъ,
Занеможетъ, похудѣетъ:
Коль корабль не пропадетъ,
Пусть волной его забьетъ.
Посмотрите на, что здѣсь.
Покажи мнѣ, покажи,
Это лоцмана здѣсь палецъ;
Лоцманъ въ морѣ утонулъ
На пути въ страну родную.
Барабанъ гремитъ,
Къ намъ Макбетъ спѣшитъ.
Сестры вѣщія судьбы,
Силы суши и воды,
За руки возьмемтесь,
Здѣсь въ кружокъ оберемтесь,
Всѣ вокругъ, вокругъ.
Трижды кругъ пусть для меня,
Трижды кругъ пусть для тебя,
Три еще, чтобъ девять было…
Тише! зло свой путь свершило (13).
Я никогда еще не видѣлъ въ жизни
Столь мрачнаго и радостнаго дня.
Какъ близко Форсѣ? Кто эти существа*
Изсохшія и дикія по виду?
Хоть на землѣ они, но но похожи
На жителей земли. Живете ль вы?
И то ли вы, чтобъ могъ васъ человѣкъ
Спросить? Я вижу, каждая изъ васъ
Къ губамъ пергаментнымъ изсохшій палецъ
Подноситъ, — кажется, я понятъ вами.
Должны вы женщинами быть… Но думать
Мнѣ это ваши бороды мѣшаютъ.
Скажите, если можете: кто вы?
Привѣтъ Макбету! привѣтъ тебѣ, тэнъ Глемиса (14)!
Привѣтъ Макбету! привѣтъ тебѣ, тэнъ Кавдора (15)!
Привѣтъ тебѣ, Макбетъ, будущій король!
Мой добрый сэръ! зачѣмъ дрожите вы
И, кажется, боитесь тѣхъ вещей,
Которыя прекрасно такъ звучатъ?
Во имя правды, призракъ ни" иль точно
Вы то, чѣмъ кажетесь на самомъ дѣлѣ?
Достойнаго собрата моего
Привѣтствуете настоящимъ титломъ
И славнымъ предсказаніемъ о власти
Великой, о надеждѣ на престолъ
Такъ хорошо, что въ восхищеньи онъ.
А мнѣ вы ничего не предсказали;
Но еслибъ можно было вамъ проникнуть
Въ посѣвъ временъ грядущихъ и сказать,;
Какія сѣмена дадутъ отростки,
Какія, не взойдя изъ нихъ, погибнутъ, —
Повѣдайте то мнѣ, хоть не ищу я
И не боюсь ни благъ, ни козней вашихъ.
Привѣтъ тебѣ!
Привѣтъ!
Привѣтъ!
Макбета
Ты менѣе и болѣе.
Не столь
Счастливъ, однакоже счастливѣй.
Дашь
Въ потомствѣ ты начало королямъ,
Но королемъ самъ никогда не будешь.
Макбетъ и Банко! вамъ привѣтъ!
Привѣтъ
Вамъ, Банко и Макбетъ!
Остановитесь,
Оракулы неполные! скажите
Мнѣ болѣе. Синель уже скончался (16), —
Я знаю, Глемиса я тэнъ, но какже
Кавдора? Живъ Кавдорскій тэнъ; въ довольствѣ
Онъ дни проводитъ. Что же до того,
Чтобъ быть мнѣ королемъ, то это также
Не существуетъ въ перспективѣ мыслей
Моихъ, какъ быть теперь Кавдорскимъ тэномъ.
Скажите, отъ кого вы получили
Даръ странный этотъ? или отчего
Въ пустынномъ этомъ мѣстѣ намъ дорогу
Вы перешли съ пророческимъ привѣтомъ?
Скажите, я приказываю вамъ.
Земля, вода имѣютъ пузыри
Воздушные свои, а сходство съ этимъ
Онѣ имѣютъ. Но куда жъ онѣ
Исчезли?
Въ воздухѣ, и то, что намъ
Казалось олицетвореннымъ въ тѣлѣ,
Развѣялось, какъ дуновенье въ вѣтрѣ.
Зачѣмъ онѣ здѣсь дольше не остались?
Тѣ, о которыхъ говоримъ мы, были:
Дѣйствительно ли здѣсь? Иль мы вкусили
Зловредныхъ тѣхъ кореньевъ, что нашъ разумъ
Въ темницѣ держатъ!
Ты начало дашь
Въ потомствѣ королямъ!
Ты королемъ:
Самъ будешь!
И при томъ Кавдорекимъ тэномъ!
Не то ль онѣ сказали?
Въ этихъ самыхъ
Словахъ и съ тѣмъ же удареньемъ. — Кто здѣсь?
Король благополучно получилъ,
Макбетъ, извѣстье о твоемъ успѣхѣ;
Прочтя о личныхъ подвигахъ твоихъ,
Въ борьбѣ съ мятежниками онъ не знаетъ,
Колеблясь межъ восторгомъ и хвалой (17),
О комъ подумать долженъ, о себѣ ли,
Иль о тебѣ. Безмолствуя при видѣ
Событій прочихъ дня, тебя нашелъ онъ
Безстрастнымъ средь густыхъ рядовъ норвежскихъ,
Въ кругу невѣдомыхъ явленій смерти,
Какія создаешь ты самъ себѣ.
Словамъ подобно, — вѣстники, одинъ
Другимъ смѣнялись; каждый о тебѣ
Хвалу несъ за спасенье государства
И повергалъ ее къ его подножью.
Мы посланы за тѣмъ, чтобъ передать
Властителя страны всю благодарность;
Не награждать намъ велѣно тебя,
Но лишь къ нему сопроводить.
Въ задатокъ
Дальнѣйшихъ почестей, король Дунканъ
Мнѣ поручилъ тебя поздравить тэномъ
Кавдорскимъ, и тебя, достойный тэнъ,
Привѣтствую я этимъ новымъ званьемъ.
Оно твое.
Что? Неужли могъ дьяволъ
Сказать такъ вѣрно!
Живъ Кавдорскій тэнъ.
Зачѣмъ вамъ облекать меня одеждой,
Въ долгъ взятой?
Тотъ, кто этимъ тэномъ былъ,
Хотя и живъ, но судъ ужъ тяготѣетъ
Надъ нимъ. Лишиться заслужить онъ жизни:
Съ Норвежцами соединился ль онъ,
Иль возмущеннымъ тайную защиту
И помощь подавалъ, иль съ ними
Обоими крушенье всей страны
Подготовлялъ, — не знаю. Но измѣна
Отечеству, въ которой онъ сознался
И уличенъ былъ, вовлекла его
Въ погибель.
Глемисъ — и Кавдора тэнъ!
Главнѣйшее осталось впереди,
Благодарю васъ за труды.
Теперь
Тебѣ надѣяться есть основанье,
Что быть твоимъ потомкамъ королями,
Когда тѣ самыя, что съ званьемъ тэна
Кавдоръ мнѣ дали, и тебѣ не меньше
Провозвѣстили здѣсь.
Надежда эта
Въ твоей душѣ возжечь желанье можетъ
Короны, большей, чѣмъ корона тэна
Кавдорскаго. Но странно: чтобъ завлечь
Къ погибели, орудья мрака часто
Намъ правду говорятъ и губятъ насъ
Пустыми бездѣлушками, въ надеждѣ
Втянуть въ послѣдствія вѣрнѣе,
Васъ,
Друзья, прошу я на одно лишь слово.
Ужъ сказаны двѣ истины — прологъ,
Счастливый, дарственной развязкой
Чреватый.
Господа, благодарю васъ.
Чудесное заступничество это
Не можетъ дурно быть, не можетъ быть
И хорошо. Когда бы дурно было,
Къ чему оно дало залогъ успѣха,
Начавшись истиной? Я тэнъ Кавдора;
А если хорошо, — къ чему жъ тогда
Я уступаю наущеньямъ тѣмъ,
Которыхъ страшный образъ волоса
Мои вздымаетъ и о ребра сердцу
Велитъ, спокойному дотолѣ, биться,
На зло самой природѣ? Въ настоящемъ
Боязнь бываетъ менѣе ужасна,
Чѣмъ страхъ въ воображеньи. Мысль моя,
Въ которой до сихъ поръ убійство — призракъ,
Безсильную природу человѣка
Такъ потрясаетъ въ нервахъ, что вся жизнь
Задушена единымъ помышленьемъ;
И существуетъ для меня лишь то,
Чего въ дѣйствительности нѣтъ.
Смотрите,
Въ какомъ восторгѣ нашъ товарищъ.
Если
Судьба намѣрена мнѣ дать въ грядущемъ
Санъ королевскій — чтожъ! судьбѣ возможно
Безъ моего вмѣшательства меня
Короновать.
Недавнія награды
Его теперь такъ точно облекаютъ,
Какъ новыя одежды; лишь привычка
Вполнѣ придать имъ можетъ форму тѣла.
Пусть будетъ то, что будетъ: случай, время
Бываютъ и въ ненастнѣйшіе дни (18).
Макбетъ достойный! вашей доброй воли
Мы ожидаемъ.
Виноватъ предъ вами;
Забытыми вещами умъ мой мрачный
Былъ осажденъ. Друзья мои, услуги
Всѣ ваши помѣстилъ я въ книгѣ той,
Въ которой каждый день листы я буду
Переворачивать, читая ихъ.
А ты подумай
О томъ, что здѣсь случилось. Пусть хоть время
Для размышленія пройдетъ; за тѣмъ,
При случаѣ удобномъ, откровенно
Другъ съ другомъ мы поговоримъ.
Охотно.
Довольно до тѣхъ поръ. — Идемъ друзья!
СЦЕНА IV.
правитьСовершена ль казнь надъ Кавдоромъ? Тѣ,
Которыхъ съ порученьемъ я послалъ,
Вернулись ли назадъ?
Не возвращались
Они ещё сюда, властитель мой.
Но видѣлъ я того, кто былъ при казни.
Онъ разсказалъ мнѣ, какъ Кавдоръ открыто
Сознался въ преступленіи своемъ,
Какъ вашего величества прощенья
Онъ умолялъ и выказалъ вполнѣ
Свое раскаянье. Въ его всей жизни
Ничто такъ не могло ее прославить,
Какъ образъ тотъ, какимъ онъ съ ней простился.
Онъ шелъ на казнь, подобно человѣку,
Который изучилъ себя въ часъ смерти,
Отбросивъ драгоцѣннѣйшее благо.
Какъ никуда негодную бездѣлку.
Искуства нѣтъ еще, чтобъ на лицѣ
Читать намѣренья души. Онъ былъ
Тотъ человѣкъ, въ которомъ основалъ
Я полную довѣренность. — А! вотъ
Мой благородный родственникъ!
Весь грѣхъ
Неблагодарности томитъ меня;
Такъ далеко отъ насъ впередъ ушелъ ты,
Что благодарность, за тобой несясь
На крыльяхъ, не могла бъ тебя догнать!
За чѣмъ ты менѣе не заслужилъ!
Тогда бъ возможнѣе былъ справедливый
Раздѣлъ признательности и наградъ.
Одно сказать теперь мнѣ остается:
Мой долгъ гораздо выше средствъ моихъ.
Я вѣрностью и службой вамъ обязанъ,
Онѣ ужъ сами по себѣ награда.
Весь долгъ вашъ, государь, лишь принимать
Услуги наши, а услуги эти
Для трона вашего и государства,
Какъ вѣрные служители и дѣти,
Которые заботятся о томъ,
Чтобъ дѣлать все, какъ должно, къ вашей славѣ
И счастію.
Намъ радостенъ приходъ твой!
Тебя, какъ дерево, я возрастилъ
И позабочусь нынѣ, чтобъ возросъ ты
Какъ можно выше.
Благородный Банко,
Ты заслужилъ не менѣе. Пусть всѣмъ
Извѣстно будетъ то, что сдѣлалъ ты.
Позволь тебя обнять и къ сердцу крѣпко
Прижать.
Что тамъ посѣю, — сборъ того
Вашъ будетъ.
Радости моей избытокъ
Неудержимъ въ своихъ границахъ тѣсныхъ
И хочетъ скрыть себя въ слезахъ печали…
Вы дѣти наши, родственники, тэны
И вы, ближайшіе по званью къ намъ,
Всѣ знайте, что желаемъ царство наше
Мы старшему Малькольму передать,
Котораго теперь же именуемъ
Мы принцемъ Комберландскимъ (19). Эта честь
Единственной не будетъ. Благородства
Пусть знаки заблестятъ, подобно звѣздамъ,
Для всѣхъ, кто это заслужилъ. Теперь
Направимъ путь свой въ Инвернесъ. Чтобъ съ вами
Я могъ сойтись еще короче.
Отдыхъ,
Который провожу для васъ безъ пользы,
Усталость для меня. Гонцомъ впередъ
Отправлюсь я, чтобъ слухъ моей жены
Обрадовать столь дорогимъ извѣстьемъ
О вашемъ посѣщеніи. И такъ
Позвольте мнѣ теперь проститься съ вами.
Достойный мой Кавдоръ!
Принцъ Комберландскій!
Вотъ та ступень, что предстоитъ мнѣ нынѣ
Перешагнуть, чтобъ не упасть, споткнувшись
Отъ страха неудачи въ дѣлѣ. Звѣзды!
Затьмите блескъ вашъ! пусть не видитъ свѣтъ
Моихъ желаній мрачныхъ и глубокихъ!
Глазъ, скройся подъ рукою! между тѣмъ,
Хотѣлъ бы я исполненнымъ увидѣть
То, отъ чего взоръ ужаснется!
Правда,
Достойный Банко: онъ такъ точно храбръ,
Какъ говоришь ты; похвалу о немъ
Вкушаю я какъ будто на пиру.
Отправимся за нимъ; его усердье
Опередило насъ, чтобъ приготовить
Радушную намъ встрѣчу. Въ самомъ дѣлѣ,
Онъ несравненный родственникъ вполнѣ!
Трубные звуки. Всѣ уходятъ.
СЦЕНА V.
править«Онѣ встрѣтили меня въ день успѣха, и я узналъ по совершившемуся предсказанію, что имъ извѣстно то, чего ни одинъ смертный не знаетъ. Когда я горѣлъ желаніемъ распросить ихъ подробнѣе, — онѣ превратились въ воздухъ и исчезли. Я оставался неподвиженъ отъ удивленія, какъ пришли посланные отъ короля, провозгласившіе меня „Кавдорскимъ тэномъ“, — званіе, которымъ привѣтствовали меня эти сестры-прорицательницы, отсрочивъ на будущее время слова „привѣтъ тебѣ, будущій король!“ Я счелъ нужнымъ сообщить это тебѣ, любезная спутница моего величія, чтобъ не лишить тебя законной доли радости, оставивъ въ невѣдѣніи предсказаннаго могущества. Храни это въ сердцѣ, — и прощай!»
Ты Глемисъ и Кавдоръ! и будешь тѣмъ,
Чѣмъ быть предсказано. Но я страшусь
Твоей природы: молокомъ любви
Такъ къ человѣчеству она полна,
Что ты не схватишься за’путь ближайшій.
Ты хочешь быть великъ, и честолюбье
Есть у тебя, но только, чтобъ оно
Безъ зла достигло цѣли. Что желаешь
Ты благородно, то желаешь свято,
Не сплутовать ты хочешь, но въ то жъ время
Сыграть навѣрняка. Что хочешь ты,
Великій Глемисъ, — то кричитъ тебѣ:
«Чтобъ пріобрѣсть меня, вотъ это сдѣлай!»
Въ тебѣ скорѣе дѣйствія боязнь,
Чѣмъ страсть къ бездѣйствію. Спѣши сюда
Скорѣй: пусть силу убѣжденья въ ухо
Тебѣ волью я, и языкъ мой смѣлый
Отгонитъ все, что только заслоняетъ
Тебя отъ той короны золотой,
Которой сверхъестественная власть
И силы вышнія тебя вѣнчали!
Что новаго?
Къ намъ вечеромъ король
Пріѣдетъ.
Ты съ ума сошелъ, должно быть,
Такъ говоря. Твой господинъ не съ нимъ ли?
Когда бы это было, онъ меня
Предупредилъ бы для его пріема.
Такъ точно, доложить осмѣлюсь вамъ.
Нашъ тэнъ недалеко; товарищъ мой,
Имъ посланный заранѣе, пріѣхалъ
Почти что замертво и безъ дыханья;
Едва онъ въ состояньи былъ исполнить
Что сказано.
Пусть отдохнетъ съ дороги.
Онъ очень важную принесъ намъ новость.
Охрипъ самъ воронъ, каркая на башнѣ
И чуя роковой пріѣздъ Дункана!
О духи! спутники всѣхъ мыслей смерти!
Ко мнѣ придите! измѣните полъ мой,
Наполните всю съ головы до ногъ
Меня вы самымъ жесточайшимъ звѣрствомъ,
Сгустите кровь мою и заградите
Во мнѣ входъ и дорогу угрызеньямъ,
Чтобъ сострадательный возвратъ природы
Не колебалъ моей суровой воли,
Не примирилъ бы съ нею исполненья!
Придите къ женской груди вы моей,
Все молоко въ ней превратите въ желчь,
Вы, исполнители убійствъ кровавыхъ,
Вы, существа незримыя, повсюду
Сопутники природы злодѣяній!
Приди, ночь темная, и окружись
Чернѣйшимъ дымомъ ада: ножъ мой острый
Пусть не увидитъ нанесенной раны
И небо, сквозь завѣсу темноты
Взглянувши на меня, да не воскликнетъ:
«Остановись! остановись!»
Достойный
Кавдоръ, великій Глемисъ! быть тебѣ
По предвѣщанію гораздо выше!
Твое письмо перенесло меня
За настоящее, пустое время,
И я лишь въ будущемъ одномъ живу.
Любовь безцѣнная моя! Дунканъ
Пріѣдетъ вечеромъ къ намъ.
А когда жъ
Отсюда онъ уѣдетъ?
Завтра. Онъ
Такъ думаетъ.
О никогда то завтра
Не узритъ солнце! на лицѣ твоемъ,
Мой тэнъ, какъ въ книгѣ, могутъ люди много
Прочесть вещей престранныхъ. Обмануть
Чтобъ свѣтъ, кажись какъ онъ: имѣй радушье
Во взглядѣ, жестѣ, голосѣ; похожимъ
Будь на цвѣтокъ невинный и змѣю,
Въ немъ скрытую. Къ его пріему должно
Намъ приготовиться; препоручи же
Мнѣ совершить все дѣло этой ночи,
Которая намъ безгранично власть
И полное могущество въ грядущемъ
На дни всѣ и всѣ ночи предоставитъ.
Объ этомъ мы поговоримъ.
Храни
Всегда лишь только ясное чело:
Бояться надобно мѣнять лицо.
А остальное предоставь все мнѣ.
СЦЕНА VI.
правитьПрелестный видъ имѣетъ этотъ замокъ!
Пріятно и легко въ насъ воздухъ чувства
Всѣ тонкія ласкаетъ.
Гостья лѣта,
Косатка (20), обитательница храмовъ,
Своимъ присутствіемъ любезнымъ
Доказываетъ, что дыханье неба
Съ любовью здѣсь вкругъ насъ благоухаетъ.
Нѣтъ выступа, карниза или свода,
Иль уголка удобнаго, иль ниши,
Гдѣ не устроила бы эта птичка
Висячую постель и колыбельку
Плодящую свою. Замѣтилъ я, _
Что тамъ, гдѣ множится она и вьется,
Чистъ очень воздухъ.
Посмотрите, вотъ
Идетъ любезная хозяйка наша.
Не разъ любовь, слѣдящая за нами,
Смущаетъ насъ, но тѣмъ не менѣй часто
Ее благодаримъ мы какъ любовь.
Поэтому должны просить вы Бога,
Чтобъ насъ благословилъ за трудъ онъ вашъ,
И насъ благодарить за безпокойство (21).
О! будь услуги наши вдвое больше
И въ четверо, — убогимъ долгомъ были бъ
Сравненныя съ той почестью, которой
Изволите вы домъ нашъ отличать.
Всѣ прежнія благодѣянья ваши
И нынѣ къ нимъ прибавленныя вновь
Отшельниками (22) сдѣлать насъ должны,
За васъ молящимися.
Гдѣ же тэнъ
Кавдора? мы за нимъ спѣшили, съ цѣлью
Его поставщикомъ (23) быть, но такъ скоро
Онъ мчался и любовь въ немъ такъ сильна,
Что подстрекая вмѣсто шпоръ, домой
Его скорѣе насъ къ вамъ привела.
Прекрасная, достойная хозяйка,
Мы вашимъ гостемъ будемъ на ночь.
Всѣ мы
Лишь слуги ваши. Жизнь свою, себя,
Имѣніе считаемъ мы залогомъ,
Въ которомъ вамъ обязаны отчетомъ,
Всегда готовые его отдать.
Прошу у васъ руки; скорѣй ведите
Меня къ хозяину. Его мы любимъ
И будемъ продолжать благоволенье.
Вамъ не угодно ли?..
Когда бъ однажды сдѣланное было
Окончено, то было бъ хорошо,
Чтобъ разомъ все окончилось. Когда бъ
Убійство, совершенное однажды,
Послѣдствія могло остановить
И весь успѣхъ упрочить за собой,
Когда бъ ударъ былъ все, конецъ всему,
Здѣсь, только здѣсь, на отмели песчаной (24),
На островѣ томъ, гдѣ живемъ мы нынѣ,
Тогда я бросился бъ стремглавъ впередъ
Въ жизнь будущую. Но поступки эти
Здѣсь наказанье за собой влекутъ.
Кровавые уроки, что мы сами
Преподаемъ, лишь узнанные только,
Къ наставнику жъ вернутся отомстить.
Рукою безпристрастной справедливость
Ядъ въ чашѣ, отравленной прежде нами,
Подноситъ снова къ нашимъ же устамъ;
Онъ здѣсь остался подъ двойной защитой:
Во первыхъ, я сродни ему, къ тому жъ,
И подданный его, — вотъ двѣ причины
Бездѣйствія; затѣмъ, гостепріимство
Доставивъ, долженъ былъ бы я скорѣй
Его жъ убійцѣ двери затворить,
Чѣмъ самому ножъ заносить надъ нимъ.
При томъ, Дунканъ такъ правилъ милосердно,
Такъ кротокъ былъ, такъ чистъ въ высокомъ санѣ
Своемъ, что добродѣтели его,
Какъ ангелы съ трубою говорящей,
Открыли бъ то проклятое злодѣйство,
Которое сгубило бы его;
И жалость, какъ нагой новорожденный
Младенецъ, скачущій на ураганѣ,
Иль херувимъ небесный на коняхъ
Незримыхъ воздуха, въ очахъ предъ всѣми,
Кровавое злодѣйство потопила бъ
Въ слезахъ тѣхъ, что и самый вѣтеръ могутъ
Собою потопить. Я не имѣю
Шпоръ, чтобъ колоть бока моихъ желаній,
Но у меня есть только честолюбье,
Которое, отъ сильнаго разбѣга,
Не можетъ на сѣдлѣ усѣсться съ разу
И падаетъ на сторону другую (2S).
Что новаго?
Почти онъ кончилъ ужинъ.
Зачѣмъ же ты оставилъ залу?
Развѣ
Меня онъ спрашивалъ?
А ты не знаешь?
Мы въ этомъ дѣлѣ дальше не пойдемъ.
Еще недавно онъ меня возвысилъ,
Я золотое мнѣніе купилъ
Всѣхъ классовъ общества, и надлежитъ
Мнѣ въ блескѣ чистоты его хранить,
А не бросать прочь отъ себя такъ скоро.
Такъ, значитъ, опьяненіе — источникъ
Надежды той, въ которую себя
Ты облекалъ? такъ вновь она заснула.
И нынѣ лишь проснулась для того,
Чтобъ, съ блѣднымъ и позеленѣвшимъ ликомъ,
Стоять предъ тѣмъ, на что съ такой охотой
Глядѣла прежде? Съ этого же дня,
Такъ точно и твою любовь цѣнить
Я буду. Неужли боишься ты,
Въ рѣшимости и всѣхъ дѣлахъ своихъ,
Быть тѣмъ же самымъ, какъ въ своихъ желаньяхъ
Неужели хотѣлъ бы ты имѣть
То, что считаешь украшеньемъ жизни,
И въ собственномъ сознаніи жить трусомъ,
Какъ бѣдный котъ въ пословицѣ, который
«Хотѣлъ бы я» смѣнилъ на «я не смѣю». (26)
Молчи, молчи! я все свершить посмѣю,
Что можно человѣку; кто же больше
Посмѣетъ, тотъ не человѣкъ.
Какое
Животное тому причиной было,
Что это предпріятіе ты въ мысль
Мою забросилъ? Да, когда была
Въ тебѣ отвага, человѣкъ ты былъ;
Теперь ты долженъ больше быть, чѣмъ прежде,
Тѣмъ болѣе ты будешь человѣкомъ.
Тогда ни время, ни удобный случай
Тебѣ не представлялись, между тѣмъ,;
Стремился ты обоихъ ихъ создать,
А нынѣ сами создались они,
И помощь ихъ тебя лишаетъ силы!
Кормила я ребенка своего
И знаю, какъ его люблю я нѣжно;
Но если бъ поклялася такъ, какъ ты
Въ томъ поклялся, то, въ тотъ же мигъ, когда
Въ лицо онъ улыбался бъ мнѣ, изъ десенъ
Безкостныхъ вырвала бъ я грудь свою
И черепъ размозжила бы ему.
А что, какъ не удастся?
Не удастся?
Лишь храбрость хорошенько ты свою
Ввинти въ той точкѣ, гдѣ сопротивленье: — (27)
И дѣло все обдѣлаемъ успѣшно.
Когда Дунканъ уснетъ (тяжелый путь,
Сегодня совершенный имъ, ко сну
Его преклонитъ скоро) — приближенныхъ
Его обоихъ такъ я угощу (28)
Виномъ и элемъ, что вся память ихъ,
Ума хранительница, дымомъ станетъ,
Преемникъ же разсудка лишь ретортой (29).
Когда пресыщенныя ихъ тѣла
Лежать, какъ мертвыя, въ снѣ скотскомъ, будутъ,
Чего нельзя намъ будетъ совершить
Съ неохраняемымъ никѣмъ Дунканомъ!
Что помѣшаетъ намъ тогда всю тяжесть
Того убійства страшнаго взвалить
На пьяныхъ стражей?
Сыновей рождать
Тебѣ: безстрашная твоя природа
Должна производить однихъ мужей!
Когда жъ отмѣтимъ кровью мы обоихъ,
Заснувшихъ въ комнатѣ его, и ихъ
Мечи возьмемъ, — то будутъ ли тогда
Всѣ полагать, что это преступленье
Они исполнили?
Дерзнетъ ли кто
Въ противномъ увѣрять, когда всю горесть
И сожалѣнья о его кончинѣ
Мы въ вопляхъ изольемъ?
Рѣшился я!
Всѣ слабыя пружины существа
Къ ужасному дѣянію тому
Я напрягу. Пойдемъ, обманемъ всѣхъ
Спокойнымъ нашимъ видомъ; а лицо
Фальшивое должно скрывать все то,
Что вѣдомо фальшивому же сердцу!
ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.
правитьСЦЕНА I.
правитьНочь далеко ль ушла впередъ, дитя?
Луна зашла ужъ; боя же часовъ
Я не слыхалъ.
Она заходитъ въ полночь.
Я думаю, что позже, сэръ.
Послушай,
Возьми-ка мечь мой. Небо такъ скупится,
Что свѣчи всѣ свои ужъ погасило.
Возьми и это прочь. Тяжелый сонъ
Свинцомъ надъ мною тяготитъ. Но спать
Мнѣ не хотѣлось бы. Благія силы!
Предотвратите отъ меня тѣ мысли
Проклятыя, какія допускаетъ
Къ себѣ въ спокойствіи природа наша!
Дай мечъ мнѣ.
Кто здѣсь?
Другъ.
Какъ! вы не спите?
Король ужъ легъ. Въ расположеньи рѣдкомъ
Онъ былъ, и очень щедрымъ оказался
Къ прислугѣ вашей. Этотъ брилліантъ
Онъ леди подарилъ, назвавъ ее
Радушнѣйшей хозяйкой, и къ себѣ,
Безмѣрно всѣмъ довольный, удалился.
Непредваренное радушье наше
Внезапнымъ недостаткомъ средствъ стѣснялось;
Не то, оно гостепріимнѣй было бъ.
Все хорошо… Въ ночь прошлую приснились
Мнѣ три сестры-колдуньи. А вѣдь вамъ
Онѣ довольно вѣрно предсказали.
О нихъ я ужъ и думать пересталъ.
А, впрочемъ, было бы не дурно намъ
Въ свободный часъ поговорить объ этомъ,
Коль вамъ угодно.
Къ вашимъ я услугамъ.
И если мы согласны съ вами въ мысляхъ,
То время дѣйствовать… вамъ много чести
Все это принесетъ.
Лишь только бъ мнѣ
Ея самой не потерять нежданно
Съ желаніемъ умножить. Я готовъ
Совѣту слѣдовать, но сохраняя
Въ душѣ и честь, и совѣсть безъ упрека.
Желаю доброй ночи вамъ пока.
Благодарю васъ, сэръ. И вамъ того жъ
Желаю.
Эй! иди и госпожѣ
Твоей скажи, какъ скоро для меня
Питье готово будетъ, пусть она
Ударитъ въ колоколъ. Ступай, ложися
Спать.
Не кинжалъ ли предъ собой я вижу,
Къ моей рукѣ лежащій рукоятью?
Сюда! дай мнѣ схватить тебя скорѣй!
Я не держу тебя въ рукѣ, но вижу,
Ты здѣсь еще… Видѣнье роковое,
Доступно ль осязанью ты и зрѣнью,
Иль ты ни что иное, какъ кинжалъ
Воображенья, ложное созданье,
Рожденное разгоряченнымъ мозгомъ?
Тебя еще я вижу, между тѣмъ,
Какъ будто осязаемую форму,
Какъ будто самый тотъ кинжалъ, который
Я вынимаю изъ ноженъ теперь.
Ты мнѣ показываешь ту дорогу,
Куда иду я, и орудье то,
Которое, употребить я долженъ.
Иль у меня глаза игрушка чувствъ
Всѣхъ остальныхъ, иль ихъ они одни
Всѣхъ стоютъ вмѣстѣ: но тебя я вижу,
Все вижу, и на лезвіѣ твоемъ,
На рукояткѣ капли крови… Тамъ
Ихъ прежде не было. Нѣтъ ничего!
Одинъ лишь замыселъ кровавый мой
Тѣ призраки въ глазахъ моихъ рождаетъ!
Теперь ужъ вся природа для полъ-міра
Какъ будто умерла, и злыя грезы
Тревожатъ сонъ подъ покрываломъ. Чары
Гекатѣ блѣдной жертвы воздаютъ
И исхудалое убійство, въ мракѣ,
Своимъ испуганное стражемъ-волкомъ,
(Чей вой — тревоги знакъ), идетъ украдкой,
Какъ привидѣнье, что стремится къ цѣли,
По той тропѣ окольной, гдѣ Тарквиній
Съ добычей, имъ похищенною, шелъ…
Ты, твердая, надежная земля!
Не слышь шаговъ моихъ, куда бъ они
Ни шли, изъ страха, чтобы даже камни
О шествіи моемъ не разсказали,
Не отняли бы у ночнаго часа
Благопріятной, но ужасной силы!
Пока я угрожаю — онъ живетъ,
Дыханье словъ лишь холодъ придаетъ
Дѣламъ огня.
Все кончено! иду!
Вотъ колоколъ зоветъ меня! Дунканъ,
Не слышь его! то погребальный звонъ;
Тебя зоветъ въ адъ иль на небо онъ!
СЦЕНА II.
правитьЧто опьянило ихъ, то бодрость мнѣ
Внушило, и что охладило ихъ,
То придало огня мнѣ. Кто тамъ? Нѣтъ,
Все тихо здѣсь. Завыла лишь сова,
Угрюмый вѣстникъ грустной доброй ночи.
Онъ тамъ, — открыты двери, и лакеи,
Виномъ пресыщенные всѣ по горло,
Храпятъ, какъ будто бы смѣясь надъ службой.
Я порошку въ питье ихъ подмѣшала, (31)
Такъ что теперь смерть и природа въ нихъ
Другъ съ другомъ спорятъ, будутъ ли они
Въ живыхъ, умрутъ ли…
Кто тамъ?.. Эй! (32)
Увы!
Боюсь я, не проснулись ли они?
Пожалуй, не окончено все дѣло…
Попытка безъ успѣха губитъ насъ…
Чу! тише… Я расположила такъ
Мечи ихъ, что онъ долженъ непремѣнно
Увидѣть… Еслибъ онъ похожимъ не былъ
Во снѣ своемъ на моего отца,
Все дѣло я устроила бъ сама.
Мой мужъ!…
Совершено! Ты не слыхала ль
Здѣсь шума?
Слышала я вой совы,
Да крикъ сверчка. А ты не говорилъ ли?
Когда?
Сейчасъ.
Какъ я спускался?
Да.
Послушай, кто спитъ во второмъ покоѣ?
Тамъ Дональбайнъ.
Какой печальный видъ!
Безумно говорить: «печальный видъ!»
Одинъ въ просонкахъ вдругъ смѣяться началъ;
Другой вскричалъ: «убійца! рѣжутъ»!
Такъ что одинъ другаго разбудили.
Остановился я, внимая имъ,
Но Богу помолилися они
И обратилися ко сну опять.
Они помѣщены тамъ оба вмѣстѣ.
Одинъ вскричалъ: «Господь, помилуй насъ»!
Другой «аминь»! какъ будто бы меня
Они съ руками палача узнали.
Но, видя трепетъ ихъ, сказать не смѣлъ я:
«Аминь», когда тѣ молвили: «Господь,
Помилуй насъ»!
Объ этомъ не тревожься!
Но отчего жъ я вымолвить не могъ
«Аминь»? Въ благословеньи я нуждался,
А слово то: "амины — остановилось
Въ моей гортани.
Думать не должно
Намъ такъ объ этомъ дѣлѣ, а иначе
Придется намъ сойти съ ума.
Казалось,
Мнѣ голосъ такъ и слышался, кричавшій:
"Не спи ужъ болѣе… Макбетъ убилъ
"Сонъ, сонъ невинный, тотъ сонъ, что мотокъ
"Печали спутанный распутать можетъ,
"Смерть ежедневной нашей жизни, ванну
"Труда усильнаго, бальзамъ душъ скорбныхъ,
"Второй приборъ великой всей природы,
«Питателя на жизненномъ пиру!»
Что хочешь ты сказать?
Что на весь домъ
Такъ и раздался крикъ: "не спи ужъ больше;
"Убилъ сонъ Глемисъ и Кавдоръ теперь
«Ужъ больше спать не будетъ, и Макбетъ
„Спать болѣе не будетъ!“
Кто жъ кричалъ такъ?
О, тэнъ достойный мой! зачѣмъ же ты
Всю бодрость благородную свою
Такъ распустилъ, что мыслишь, какъ безумный,
Объ этомъ дѣлѣ всемъ? Поди, возьми
Воды и смой нечистую улику
Съ своей руки. — Зачѣмъ кинжалы эти
Ты не оставилъ тамъ, гдѣ были прежде?
Пусть тамъ они останутся. Поди,
Обратно отнеси на мѣсто ихъ
И кровью замарай придворныхъ спящихъ.
Я снова не могу идти; мнѣ страшно
Подумать, что я сдѣлалъ! я не смѣю
Все это вновь увидѣть…
Слабый духомъ!
Дай мнѣ кинжалы: спящій и мертвецъ
Ничто иное, какъ однѣ картины.
Дитяти взоръ лишь можетъ ужаснуться
При видѣ нарисованнаго чорта.
Коль кровь сочится изъ него, я кровью
Позолочу лицо обоихъ слугъ;
Они должны виновными казаться.
Откуда этотъ стукъ? Но что со мной,
Когда малѣйшій шумъ меня пугаетъ?
Чьи это руки? такъ они и рвутъ
Глаза мои! Весь океанъ Нептуна
Не смылъ бы этой крови съ рукъ моихъ!
Нѣтъ! кровью той рука моя скорѣй
Моря безчисленныя обагрила бъ,
Зеленыя ихъ воды превративъ
Въ багровый цвѣтъ!
Теперь цвѣтъ рукъ моихъ
Одинъ съ твоими. Но мнѣ стыдно сердцемъ,
Столь робкимъ, такъ себя тревожить много!
Я слышу, у дверей стучатся южныхъ.
Уйдемъ же въ комнату къ себѣ. Немного
Воды съ насъ смоетъ это дѣло. Видишь,
Какъ просто это все! А хладнокровье
Тебя совсѣмъ покинуло!
Послушай,
Стучатъ сильнѣй! Надѣнь ночное платье
И, если вызоветъ насъ что нибудь
Сюда, пусть не подумаютъ, что мы
Не спали. Не теряйся жъ такъ ничтожно
Въ умѣ своемъ!
Знать, что я сдѣлалъ! лучше
Мнѣ было бъ самого себя не знать!
О, разбуди Дункана этимъ шумомъ!
Хотѣлъ бы я, чтобъ могъ ты это сдѣлать!
СЦЕНА III.
правитьВотъ что называется стучать, такъ стучать! Будь хоть въ аду, и тамъ научишься вертѣть ключемъ! (Стукъ) Стучи, стучи, стучи! Кто тамъ, во имя Вельзевула? Вѣрно, фермеръ который повѣсился, ожидая хорошаго урожая. Надо было приходить во время; а теперь возьми-ка побольше полотенцевъ, — пропотѣешь ты у меня за дверьми! (Стукъ) Стучи, стучи! Кто здѣсь, во имя другаго чорта? Вѣрно, подъячій, который готовъ былъ божиться за всѣхъ и противъ всѣхъ. Надѣлалъ ты довольно подлостей во славу Божію, да не успѣлъ надуть неба… Иди, иди, сюда, подъячій! (Стукъ) Стучи, стучи, стучи! Кто тамъ? Пожалуй, англичанинъ-портной, который укралъ выкройку для штановъ у француза. Иди сюда, портной! тебѣ можно будетъ нагрѣть утюгъ! (Стукъ) Стучи, стучи! Ни минуты не оставятъ въ покоѣ! Да кто вы такіе? Нѣтъ, здѣсь черезъ чуръ холодно для преисподней. Не хочу быть больше привратникомъ у дьявола, а то придется впускать всякаго сорта людей, которые идутъ къ безпрерывнымъ потѣшнымъ огнямъ, по дорогѣ, усѣянной цвѣтами-скороспѣлками. (Стукъ) Сейчасъ! сейчасъ! Пожалуйста, не забудьте привратника!
Вѣрно, ты поздно легъ спать, другъ, что встаешь такъ поздно?
По правдѣ, сэръ, мы до вторыхъ пѣтуховъ опорожняли косушки, а вино, сэръ, великій проводникъ къ тремъ вещамъ.
Какія же это три вещи, которыя вино особенно возбуждаетъ?
А вотъ какія, сэръ: красный носъ, сонъ и необходимость часто просыпаться. Что же касается до извѣстныхъ желаній, сэръ, то вино ихъ и возбуждаетъ, и уничтожаетъ; возбуждаетъ желаніе и мѣшаетъ его исполненію. Пьянство не въ мѣру ведетъ себя очень предательски съ такими желаніями; оно ихъ производитъ и уничтожаетъ, подстрекаетъ и обезкураживаетъ, усиливаетъ и ослабляетъ; потомъ, наводитъ двусмысленный сонъ и оставляетъ ихъ, превративъ въ чистый вздоръ.
Видно, вино многое и въ тебѣ сдѣлало вздоромъ прошлою ночью?
Да, сэръ, много вздора вышло у меня изо рта. Ну да мы квиты: хоть часто я и не подъ силу вину и часто оставляло оно меня безъ ногъ, однако я ухитрился его одолѣть (33).
Твой господинъ проснулся ли? Нашъ стукъ
Его ужъ вѣрно разбудилъ… Вотъ онъ.
Желаю добраго вамъ утра, сэръ.
И вамъ того жъ желаю я обоимъ.
Король нашъ всталъ ужъ, благородный тэнъ?
Нѣтъ, спитъ.
Онъ мнѣ велѣлъ придти пораньше,
И я едва не опоздалъ къ нему.
Я васъ къ нему сведу.
Увѣренъ я,
Что этотъ трудъ для васъ пріятенъ будетъ,
Но все же трудъ онъ.
Что всегда пріятно,
То избавляетъ отъ труда. — Вотъ дверь.
Осмѣлюсь разбудить его; долгъ службы
Повелѣваетъ мнѣ.
Король отсюда
Сегодня же уѣдетъ?
Да; онъ такъ
Рѣшилъ.
Какъ ночь прошедшая была
Тревожна! Тамъ, гдѣ ночевали мы,
Вихрь трубы всѣ разнесъ, и были слышны,
Какъ увѣряютъ, въ воздухѣ и вопли,
И роковыя завыванья смерти,
Какъ будто бы вѣщавшія всѣмъ грозно
О бѣдственныхъ возстаніяхъ и смутахъ,
Возникшихъ въ это горестное время.
Ночная птица выла на пролетъ,
И говорятъ иные, что земля
Была какъ въ лихорадкѣ и тряслась.
Да; ночь была тревожна
Не запомнитъ
Подобной ночи память молодая
Моя.
О ужасъ! ужасъ! ужасъ! Нѣтъ,
Ни сердце, ни языкъ того назвать,
Ни выдумать не могутъ!
Что случилось?
Хаосъ свершилъ свой величайшій подвигъ!
Убійство святотатственно раскрыло
Господень храмъ священный и оттуда
Похитило въ немъ созданную жизнь!
Что говоришь ты! Жизнь?
Чью? неужли
Его величества?
Войдите сами
Къ нему въ покой и ослѣпите взоры
Себѣ предъ новою Горгоной! Нѣтъ,
Не требуйте, чтобъ говорилъ я, — сами
Смотрите и тогда ужъ говорите.
Проснитесь! встаньте! въ колоколъ ударьте!
Убійство и измѣна! О проснитесь,
Проснитесь, Банко, Дональбайнъ, Малькольмъ!
Отбросьте отъ себя пуховый сонъ,
Подобье смерти, и на смерть взгляните!
Скорѣй! смотрите на великій образъ
Послѣдняго суда! Малькольмъ и Банко!
Вставайте словно изъ могилъ своихъ…
Подобные видѣніямъ, приблизьтесь,
Чтобъ эти ужасы еще усилить!..
Въ набатъ ударьте!
Что случилось здѣсь?
Зачѣмъ неистово такъ трубный голосъ
Зоветъ на совѣщанье спящихъ въ домѣ?
Чтожъ? говорите, говорите!
Нѣтъ,
Нѣтъ, леди благородная, не вамъ
То слышать, что могу я разсказать!
И если бъ ухо женское тѣмъ было
Поражено, — еще одно убійство
Свершилось бы.
О Банко! Банко! нашъ
Властитель царственный убитъ!
О Боже!
Увы! и въ нашемъ домѣ!
Все равно,
Гдѣ бъ ни было, — несчастіе ужасно!
Любезный Дуффъ! скажи, что ты ошибся;
Прошу тебя, увѣрь, что это ложно!
О если бы я часомъ умеръ раньше,
Чѣмъ то случилось, жизнь моя была бъ
Благословенна! Нынѣ жъ для меня
Нѣтъ ничего завѣтнаго на свѣтѣ!
Все пустяки! Погибли кротость, слава…
Вино всей жизни пролито, и погребъ
Одни остатки лишь въ себѣ вмѣщаетъ.
Что здѣсь случилось?
Съ вами же случилось,
А вы не знаете! ужъ больше нѣтъ
Весны, главы, начала вашей крови!
Изсякъ ея дѣйствительный родникъ!
Вашъ дарственный отецъ убитъ!
О! кѣмъ?
Мнѣ кажется, что это дѣло тѣхъ,
Которые при немъ остались на ночь.
Ихъ руки, лица были всѣ въ крови,
Какъ и кинжалы тѣ, что мы съ Макбетомъ
Нашли у изголовья. Ихъ глаза
Недвижны были, видъ казался страненъ…
Я жизни бъ не повѣрилъ имъ ничьей.
О! какъ теперь раскаяньемъ я мучусь,
Что въ ослѣпленьи гнѣва ихъ убилъ!
Къ чему жъ вы это сдѣлали?
Кто можетъ
Быть мудрымъ и растеряннымъ, спокойнымъ
И гнѣвнымъ, честнымъ и великодушнымъ
Въ одинъ и тотъ же мигъ? А пылкость
Любви моей къ нему опередила
Разсудокъ кроткій мой. Лежалъ Дунканъ
Тутъ съ сребровиднымъ тѣломъ, обагреннымъ
Его же золотистой кровью; раны
Огверзгыя его зіяли, словно
Проломъ, природѣ сдѣланный для входа
Опустошительному разрушенью.
Тамъ и убійцы, краской ремесла ихъ
Окрашенные и съ мечами, кровью
Запекшейся покрытыми, лежали.
Они на честныхъ слугъ не походили.
Кто жъ, у кого есть сердце для любви
И храбрость въ этомъ сердцѣ, чтобъ любовь
Свою на дѣлѣ выказать, — съумѣлъ бы
Остановиться?
Дурно! помогите!
На помощь къ леди!
Что жъ словамъ своимъ
Мы воли не даемъ? Событье это
Всего къ намъ ближе!
Намъ ли говорить,
Когда судьба, какъ будто бы сокрывшись
Въ винтовой скважинѣ, напасть на насъ
И раздавить всѣхъ можетъ вдругъ! Бѣжимъ!
А наши слезы высохнутъ не скоро!
Отчаянью же нашему теперь
Нельзя еще вступить въ свои права.
На помощь къ леди!
Но когда прикроемъ
Мы наготу безсильную свою,
Которой воздухъ такъ опасенъ, — вновь
Сойдемся, съ цѣлью разузнать подробнѣй
Кровавой этой драмы содержанье.
Сомнѣнье и боязнь волнуютъ насъ.
Вручаю въ руки Бога я себя
И даже послѣ смерти я готовъ
Бороться противъ притязаній тайныхъ
Измѣннической злобы!
И я также!
Мы всѣ!
Теперь одеждою мужей
Себя вы облеките, и сберемтесь
Всѣ вмѣстѣ въ тронной залѣ.
Мы готовы.
На что рѣшился ты? Не будемъ съ ними.
Лжецу легко выказывать другимъ
Притворное страданіе. Отправлюсь
Я въ Англію.
Въ Ирландію я ѣду.
Судьба различная насъ ожидаетъ.
Пусть лучше въ безопасности мы будемъ;
Таятся здѣсь кинжалы подъ улыбкой,
Чѣмъ ближе къ крови кто, тѣмъ кровожаднѣй.
Смертельная стрѣла еще не пала
Въ своемъ полетѣ; и всего вѣрнѣй,
Укрыться намъ, чтобъ не служить имъ цѣлью.
Скорѣе на коня! не будемъ тратить
Минуты на прощаніе. Бѣжимъ!
Позволена та кража, гдѣ себя жъ
Спасаешь, и особенно тогда,
Когда пощады ожидать нельзя!
СЦЕНА IV.
правитьВотъ семьдесятъ я лѣтъ могу припомнить,
И много ужасовъ и страшныхъ дѣлъ
Видалъ я, но предъ этой страшной ночью
Они ничто.
Да, мой отецъ, ты видишь,
Смущенное дѣлами человѣка,
Все небо, въ гнѣвѣ, на его злодѣйства
Ужасныя взираетъ грозно. День
Насталъ ужъ по часамъ, а между тѣмъ,
Побѣда ль ночи или дня стыдливость,
Взамѣнъ животворящаго лобзанья
Лучей, наводятъ покрывало тьмы
На ликъ земли.
Ненатурально это,
Такъ точно, какъ то дѣло, что свершилось.
Въ прошедшій вторникъ, соколъ, въ высоту
Небесную стремившись горделиво,
Настигнутъ и заклеванъ былъ совою.
Дункана жъ кони (хоть и странно это,
Но было такъ), красивые такіе
И быстрые, любимцы въ ихъ породѣ,
Вдругъ одичали, выбились изъ стойла
И понеслись стрѣлой, какъ бы на зло
Повиновенію и на борьбу
Съ людьми.
И говорятъ, что перегрызли
Они другъ друга.
Да, я самъ то видѣлъ,
Глазамъ своимъ на диво. А! вотъ добрый
Макдуффъ.
Что новаго на свѣтѣ, сэръ?
Какъ, развѣ вы не знаете?
Узнали ль,
Кто былъ виновникъ настоящій дѣла
Кроваваго?
Тѣ самые, кого
Макбетъ убилъ.
Увы! какіе дни!
Но въ чемъ же можно было пользу имъ
Себѣ предвидѣть?
Вѣрно, кто нибудь
Ихъ подъучилъ. Малькольмъ и Дональбайнъ,
Дункана сыновья, внезапно скрылись,
Бѣжали; а на нихъ поступокъ этотъ
Бросаетъ подозрѣнье.
Снова дѣло,
Противное природѣ! И какъ то
Безсмысленно бываетъ честолюбье,
Которое такъ жадно пожираетъ
Свои же средства всѣ къ существованью!
Такъ можно думать, что санъ королевскій
Достанется Макбету?
Королемъ
Провозглашенъ онъ, и ужъ ѣдетъ въ Скону (34),
Гдѣ на престолъ возсядетъ.
Дункана?
Гдѣ же тѣло
Перенесено оно
Въ Кольмскиль, — священный склепъ, гдѣ кости предковъ
Его хранятся.
Ѣдете ль вы въ Скону?
Нѣтъ, братъ мой, я поѣду въ Файвъ.
Прекрасно!
И я туда жъ.
Да будетъ такъ! пусть тамъ
У васъ свершится все какъ можно лучше!
Прощай! боюсь я, старыя одежды
Гораздо лучше нынѣшнихъ къ намъ шли.
Прощай, отецъ мой!
Да благословитъ
Богъ васъ и тѣхъ, которые хотятъ
Повсюду зло въ добро перемѣнить
И недруговъ въ друзей вамъ обратить.
ДѢЙСТВІЕ ТРЕТІЕ.
правитьСЦЕНА I.
правитьКороль, Кавдоръ и Глемисъ! ты имѣешь
Теперь все то, что вѣщія колдуньи
Въ грядущемъ обѣщали. Но страшусь я:
Играешь ты въ зловѣщую игру,
Желая цѣль свою осуществить.
Однако же, онѣ тогда жъ сказали,
Что не наслѣдуетъ тебѣ потомство,
Но что я буду самъ отцомъ, началомъ
Династіи обширной королей;
И если намъ онѣ вѣщали правду
(Чему, Макбетъ, ты служишь подтвержденьемъ),
То отчего жъ, правдивыя къ тебѣ,
Онѣ меня обманутъ въ предсказаньи,
Надеждъ моихъ не оправдаютъ?.. Тише!
Ни слова!
Вотъ нашъ главный собесѣдникъ.
Когда бъ онъ былъ забытъ, нашъ пиръ великій
Совсѣмъ бы опустѣлъ, и все веселье
Разстроилось бы.
Вечеромъ сегодня
Парадный ужинъ мы желаемъ дать
И просимъ васъ присутствовать на немъ.
Повелѣвайте, государь: къ вамъ долгомъ,
Какъ цѣпью неразрывной, я прикованъ.
Вы ѣдете верхомъ сегодня, послѣ
Обѣда?
Да, милордъ.
Совѣтъ вашъ добрый
Сегодня слышать я хотѣлъ въ собраньи
(Намъ дорогъ онъ всегда и счастливъ),
Но лучше отложить его до завтра.
А далеко ль вы ѣдете?
Я ѣду
Довольно далеко, милордъ, и время
До ужина займетъ моя поѣздка;
Коль не удвоитъ скорости мой конь,
У ночи часъ — другой занять придется.
Не опоздайте къ намъ на пиръ.
Надѣюсь,
Милордъ, не опоздать.
Къ намъ вѣсть дошла,
Что кровожадные родные наши,
Въ отцеубійствѣ страшномъ не сознавшись,
Въ Ирландію и Англію бѣжали.
Своихъ приверженцевъ они морочатъ
Престранной выдумкой… Объ этомъ завтра
Мы потолкуемъ, какъ о дѣлѣ важномъ,
Касающемся нашего престола
И требующемъ общаго собранья.
И такъ, скорѣе на коня! прощайте!
До вечера, до скораго свиданья!
Флинсъ также съ вами ѣдетъ?
Да, милордъ.
Намъ ѣхать ужъ пора.
Желаю вамъ
Коней, надежныхъ поступью и быстрыхъ,
И крѣпости ихъ спинъ васъ поручаю.
Прощайте.
Каждый, какъ кому угодно,
Пусть временемъ своимъ располагаетъ
До вечера семи часовъ. Чтобъ вашъ
Приходъ еще намъ радостнѣй казался,
До ужина останемся одни.
До тѣхъ же поръ, Господь да будетъ съ вами.
Эй ты, послушай! Ждутъ ли насъ тѣ люди?
Они у входа во дворецъ, милордъ.
Зови сюда.
Быть тѣмъ, что я теперь —
Ничто, но быть навѣрно — вотъ что важно.
Глубоко вкоренился въ насъ страхъ къ Банко,
И все, что угрожать намъ въ состояньи,
Господствуетъ въ его природѣ царской.
Онъ многое посмѣетъ совершить.
Съ неукротимостью души свой
Соединяетъ онъ благоразумье,
Которое все мужество его
Къ успѣху несомнѣнному ведетъ.
Его лишь одного существованье
Боязнь въ меня вселяетъ, и мой геній
Такъ точно геніемъ его низверженъ,
Какъ, по преданью, Маркъ Антоній палъ
Предъ Цесаремъ. Онъ гнѣвался на вѣдьмъ,
Когда онѣ меня царемъ вѣнчали,
И имъ велѣлъ сказать себѣ всю правду;
Тогда онѣ пророчествомъ своимъ
Привѣтствовали въ немъ начало, корень
Династіи грядущихъ королей,
Мнѣ жъ возложили на главу вѣнецъ
Безлюдный и изсохшій скиптръ вручили,
Ихъ вырвутъ у меня чужія руки!
Никто изъ сыновей моихъ не будетъ
Наслѣдникомъ моимъ. О! если такъ,
Для рода Банко осквернилъ я душу,
Дункана милосерднаго убилъ,
Сосудъ спокойствія враждой наполнилъ —
Для нихъ однихъ! сокровище мое
Я предалъ злѣйшему врагу людей,
Чтобъ послѣ ихъ же сдѣлать королями!
Чтобъ Банко сыновьямъ владѣть престоломъ!
Скорѣй, приди, судьба, на поле битвы
И вызови меня на смертный бой!
Кто здѣсь?
Теперь иди къ дверямъ и жди,
Пока не позову!
Вчера мы съ вами
О всемъ ужъ говорили?
Да, милордъ.
И такъ, теперь подумали ли вы
О томъ, что говорилъ я вамъ? Узнайте:
Онъ васъ одинъ въ былыя времена
Держалъ подъ гнетомъ роковой судьбы;
А вы насъ, въ томъ невинныхъ, обвиняли.
Я передъ вами ужъ разоблачилъ
Все это въ нашемъ прежнемъ разговорѣ;
Я доказалъ, кто ложною надеждой
Васъ обольщалъ, кто вамъ противорѣчилъ,
Какія средства онъ употреблялъ
Для этого, и множество другихъ
Вещей, которыя могли бъ заставить
Послѣдняго глупца и сумасброда
Сказать: вотъ, что исполнилъ Банко!
Да;
Отъ васъ узнали мы, кто это сдѣлалъ.
И такъ, дошелъ я до того, что цѣлью
Второму нашему свиданью служитъ.
Не думаете ль вы, что терпѣливость
Въ природѣ вашей такъ преобладаетъ,
Что можете вы это допустить?
И неужли вы набожны на столько,
Чтобъ о такомъ добрѣйшемъ человѣкѣ
И о его потомствѣ помолиться, —
О немъ, чья тяжкая рука склонила
Васъ къ гробу, сдѣлавъ нищими на вѣкъ?
Мы люди всѣ, властитель мой.
Да, правда!
Вы за людей слывете въ каталогѣ,
Такъ точно, какъ лягавыя собаки,
Борзыя, шавки, пудели, дворняшки
И помѣсь всякая извѣстны намъ
Подъ именемъ собакъ. Но въ высшемъ спискѣ
Онѣ зовутся: гончею собакой,
Лѣнивою, разумною, тупой,
Охотничьей, сторожевой, — смотря
По качествамъ ихъ всѣхъ, какія каждой
Природа всеблагая даровала,
И той особой кличкѣ въ общемъ спискѣ,
Который ихъ соединяетъ всѣхъ.
Такъ и съ людьми всегда бываетъ. Если
У васъ есть мѣсто въ этомъ высшемъ спискѣ,
Внѣ ряда низшаго всѣхъ прочихъ смертныхъ,
Скажите, — и душѣ я вашей ввѣрю
Тотъ планъ, который, будучи исполненъ,
Избавитъ васъ отъ общаго врага
И, якорю подобно, въ наше сердце
Къ вамъ вѣчную любовь внѣдритъ глубоко.
Пока онъ живъ, — здоровье наше вянетъ;
Умретъ онъ — мы поправимся вполнѣ.
Властитель мой, я къ тѣмъ принадлежу,
Которыхъ подлые удары свѣта
И притѣсненья такъ ожесточили,
Что я готовъ все сдѣлать, что угодно,
Лишь только бъ мнѣ надъ свѣтомъ посмѣяться!
А я несчастьемъ такъ испытанъ страшно
И такъ судьбой измученъ, что готовъ
Поставить жизнь свою за разъ на карту,
Чтобъ все поправить иль всего лишиться!
Вы знаете, вамъ Банко врагъ обоимъ…
Вы правду говорите, Государь.
Онъ врагъ и мнѣ, и такъ онъ кровожаденъ,
Что каждый мигъ его существованья
Ударомъ смертнымъ угрожаетъ мнѣ.
Изъ вида моего стереть долой
Его я могъ бы силою открытой
И оправдать все волею своей;
Но я не долженъ оскорблять тѣхъ лицъ,
Въ которыхъ онъ и я друзей имѣемъ.
Любовь ихъ я съумѣю сохранить:
Оплакивать лишь стоитъ смерть того,
Кого я самъ же уничтожу нынѣ.
Вотъ почему я помощи отъ васъ
Такъ сильно домогаюсь; мнѣ она
Послужитъ маской для прикрытья дѣла;
На это много я причинъ имѣю.
Мы все исполнимъ, Государь, что намъ,
Теперь прикажете.
Пусть наша жизнь…
Сверкаетъ смѣлость въ васъ. Чрезъ часъ, не позже,
Я укажу, гдѣ спрятаться вамъ должно,
Для западни удобнѣйшее время
Назначу — и минуту для свершенья дѣла.
Сегодня ночью пусть оно свершится,
Въ извѣстномъ разстояньи отъ дворца.
Но помните, что я во всемъ остаться
Невиннымъ долженъ, и (чтобъ въ этомъ дѣлѣ
Не встрѣтить ни прорѣхи, ни заплаты)
Флинсъ, сынъ его, который съ нимъ поѣде тѣ
И чье отсутствіе необходимо
Какъ и отсутствіе его отца,
Всю участь роковаго часа долженъ
Самъ также испытать. Поговорите
Объ этомъ вы другъ съ другомъ и рѣшитесь;
А я сейчасъ сюда къ вамъ возвращусь.
Мы ужъ рѣшились, Государь.
Я скоро
Увижу васъ; останьтесь во дворцѣ.
Все рѣшено: и если суждено
Твоей душѣ, въ ея полетѣ, Банко,
Попасть на небо — вечеромъ она
Сегодня жъ улетѣть туда должна.
СЦЕНА II.
правитьОставилъ ли дворъ Банко?
Да, миледи.
Но онъ сегодня жъ вечеромъ вернется.
Иди и королю скажи, что я
Его на пару словъ здѣсь ожидаю;
Не будетъ ли пожаловать сюда
Ему угодно.
Слушаю, миледи.
Свершились недовольныя желанья,
Истрачены безъ пользы всѣ старанья!
Но лучше разрушенья жертвой быть,
Чѣмъ отъ него въ сомнѣньи вѣчномъ жить!
Что новаго, милордъ? Вы все одни.
Зачѣмъ вы въ спутницы себѣ избрали
Такія мысли мрачныя, что имъ
Съ своимъ предметомъ стоило бъ давно
Исчезнуть вовсе. Стоитъ ли такъ думать
О томъ, чего нельзя ни чѣмъ поправить?
Что сдѣлано, то сдѣлано.
Змѣю
Мы, ранивъ, не убили; и она,
Сростясь, вновь тою жъ будетъ, что и прежде.
И ненависть безплодная вся наша
Подвергнется ея же укушенью.
Но пусть вся связь вещей скорѣе рухнетъ,
Пусть оба міра вдругъ смятутся разомъ,
Чѣмъ постоянно ѣсть намъ хлѣбъ свой въ страхѣ,
Подъ гнетомъ страшныхъ грезъ спать въ мракѣ ночи!
Ужъ легче быть въ могилѣ вмѣстѣ съ мертвымъ,
Кого мы сами осудили на покой,
Желая тѣмъ себѣ покой доставить,
Чѣмъ быть подвержену душевнымъ пыткамъ
Неутолимыхъ мукъ! Дунканъ въ гробу.
Онъ спитъ спокойно послѣ лихорадки
И всякихъ треволненій здѣшней жизни.
Ужъ все исчерпала измѣна съ нимъ:
Ни ножъ, ни ядъ, ни ненависть семейства,
Ни козни чужеземцевъ — ужъ ничто
Теперь его не можетъ возмутить.
О перестань, другъ милый мой! Разгладь
Съ чела морщины; будь спокоенъ, веселъ
Въ кругу гостей вечернихъ нашихъ.
Буду
Такимъ, любовь моя; прошу тебя,
И ты такою жъ будь. Пусть все вниманье
Твое сосредоточится на Банко;
Словами, взглядамъ отличи его.
О время тяжкое, гдѣ мы должны
Честь нашу омывать потокомъ лести,
И, скрыть желая все, изъ нашихъ лицъ
Личину дѣлать нашему же сердцу!
Оставь все это!
Милая жена!
Въ моей душѣ гнѣздятся скорпіоны!
Ты знаешь ли, что Банко съ Флинсомъ живы?
Подобіе природы въ нихъ не вѣчно.
Хоть въ этомъ намъ осталось утѣшенье!
Они не невредимы. Будь спокойна!
Летучая мышь не успѣетъ круга
Всего въ своемъ полетѣ очертить,
Чешуекрылый жукъ глухимъ жужжаньемъ
Еще не отзовется средь сна ночи
На зовъ Гекаты черной, какъ ужъ будетъ
Совершено ужасное все дѣло.
Какое жъ дѣло?
Другъ безцѣнный мой,
Будь непричастна въ этомъ разговорѣ,
Пока сама ты дѣла не похвалишь.
Приближься, ослѣпляющая ночь!
Дня сострадательнаго взоръ смѣжи!
Кровавою, невидимой рукой
Исторгни, разорви въ клочки ту связь
Огромную, которая меня
Столь блѣднымъ дѣлаетъ… Уже темнѣетъ!
И воронъ въ лѣсъ любимый свой летитъ,
А благотворныя созданья дня
Отъ утомленья клонятся въ дремотѣ;
Орудія, сокрытыя въ тьмѣ ночи,
Къ своей добычѣ устремляютъ очи.
Ты удивляешься моимъ словамъ,
Но не тревожься духомъ: тѣмъ вещамъ,
Которымъ зло началомъ быть могло,
Тѣмъ зломъ и утвердиться суждено.
И такъ пойдемъ со мной, прошу тебя.
СЦЕНА III.
правитьНо кто велѣлъ тебѣ быть съ нами вмѣстѣ?
Макбетъ.
Намъ нечего его бояться;
Онъ разсказалъ намъ все, что должно дѣлать.
Такъ можешь ты остаться вмѣстѣ съ нами.
Еще сверкаетъ западъ дня лучами;
Теперь ужъ поздно; путникъ запоздалый
Коня торопитъ, чтобъ поспѣть къ ночлегу.
Но вотъ не далеко и тотъ, кого
Мы стережемъ.
Я слышу конскій топотъ.
Эй! дайте намъ огня!
Да, это онъ!
Всѣ приглашенные, которыхъ ждали,
Ужъ во дворцѣ.
А кони ихъ идутъ
Другой дорогой.
За милю отсюда.
Привычку онъ имѣетъ, какъ и всѣ,
Идти пѣшкомъ до входа во дворецъ.
Свѣтъ видѣнъ, свѣтъ!
Вотъ онъ!
Смѣлѣе!
Ночью
Дождь будетъ.
Пусть идетъ теперь!
Измѣна!
О милый Флинсъ! бѣги, бѣги, бѣги!
Ты отомстишь имъ за меня! О рабъ!
Кто факелъ погасилъ?
Для насъ же лучше.
Одинъ изъ нихъ упалъ. Сынъ спасся бѣгствомъ!
Намъ лучшей половины дѣла сдѣлать
Не удалось.
Не все ль равно? пойдемъ,
Разскажемъ то, что сдѣлать мы успѣли.
СЦЕНА IV.
правитьВы знаете мѣста свои; садитесь.
Привѣтъ мой словомъ первымъ и послѣднимъ
Всѣмъ будетъ.
Государь, благодаримъ васъ.
А мы теперь смѣшаемся съ гостями,
Чтобъ быть хозяиномъ вполнѣ радушнымъ.
Хозяйка жъ наша на почетномъ мѣстѣ
Пусть сядетъ и, при случаѣ удобномъ,
Она всѣхъ насъ привѣтствіемъ почтитъ.
Скажите нашимъ всѣмъ друзьямъ, милордъ,
То самое, что говорю я сердцемъ:
Добро пожаловать къ намъ, господа!
Первый убійца показывается въ дверяхъ залы.
Ты видишь, всѣ тебя благодарятъ.
По обѣ стороны ужъ занятъ столъ.
Посерединѣ здѣсь я помѣщусь.
На лицахъ всѣхъ пусть радость засіяетъ,
Пусть обойдетъ насъ чаша круговая.
Кровь на лицѣ твоемъ!
То Банко кровь.
Ей на лицѣ твоемъ гораздо лучше,
Чѣмъ въ жилахъ у него. Ну, что же онъ?
На томъ ли свѣтѣ?
Да, милордъ, онъ съ горломъ
Разрѣзаннымъ лежитъ, и это я
Ему такъ порадѣлъ.
Ты горлорѣзъ
Отличный! Но хорошъ и тотъ, кто съ Флинсомъ
Не меньше сдѣлалъ! если это ты,
Нѣтъ равнаго тебѣ!
Вѣдь Флинсъ бѣжалъ,
Властитель мой (33).
Вотъ мой припадокъ снова
Ко мнѣ вернулся; безъ него я былъ бы
Здоровъ, какъ только можно, твердъ, какъ мраморъ,
Недвиженъ, какъ скала, легокъ, свободенъ,
Какъ воздухъ необъятный; а теперь
Я запертъ, заключенъ, опутанъ, скованъ
Средь дерзкихъ страховъ и тревогъ! Но Банко
Вѣдь внѣ опасности?
Да, государь.
Лежитъ ужъ онъ во рву, своемъ жилищѣ.
На головѣ глубокихъ двадцать ранъ;
Изъ нихъ малѣйшая была бъ смертельна
Для всякаго.
Благодарю за это.
Мы раздавили старую змѣю;
Червякъ, который спасся, можетъ ядъ
Со временемъ имѣть, за то покуда
Нѣтъ жала у него. Теперь ступай,
А завтра, какъ придемъ къ себѣ, ты намъ
О всемъ разскажешь.
Государь! гостей
Вы позабыли: вѣдь тотъ пиръ не въ пиръ,
Гдѣ нѣтъ привѣтствія гостямъ любезнымъ,
Чтобъ ѣсть — остаться лучше было бъ дома;
Въ гостяхъ приправой настоящей служитъ
Привѣтъ радушный; безъ него собранье
Останется неоживленнымъ.
Правда,
О, спорщица моя (36)! пищеваренье
Пускай послѣдуетъ за аппетитомъ,
За ними вслѣдъ здоровье!
Государь,
Вамъ не угодно ль подлѣ насъ присѣсть?
Входитъ тѣнь Банко и садится на мѣстѣ Макбета.
Была бъ страны всей слава въ блескѣ полномъ,
Когда бъ любезный Банко вмѣстѣ съ нами
Присутствовалъ. Хотѣлъ бы лучше я
Въ невѣжливости обвинить его,
Чѣмъ сожалѣть о немъ въ несчастьи!
Сэръ,
Его отсутствіе бросаетъ тѣнь
На данное имъ прежде обѣщанье…
Но не почтите ли теперь вы насъ
Своей бесѣдою?
Столъ полонъ.
Здѣсь,
Милордъ, для васъ осталось мѣсто
Гдѣ?
Вотъ здѣсь. Но что внезапно такъ смутило
Васъ, Государь?
Изъ васъ кто это сдѣлалъ?
Что, Государь?
Сказать не можешь ты,
Что это сдѣлалъ я! не потрясай
Надъ мной кровавыми кудрями!
Лорды!
Вставайте, Государю дурно.
Нѣтъ,
Достойные друзья. Съ моимъ супругомъ
Бываетъ часто такъ; бывало даже
И въ дѣтствѣ съ нимъ не разъ; прошу васъ, сядьте.
Минутный лишь припадокъ съ нимъ случился.
Онъ скоро кончится безъ дальнихъ словъ,
И снова будетъ онъ здоровъ, какъ прежде.
Вниманья на него не обращайте,
Вы можете его обидѣть этимъ
И только увеличить зло. Пируйте;
Не думайте о немъ.
Ты человѣкъ ли?
Да, человѣкъ! и я смотрѣть посмѣлъ бы
На то, что ужаснуло бъ даже чорта!
Какай жалость! Это просто призракъ,
Твоею же боязнью порожденный,
Какъ и кинжалъ воздушный тотъ, который,
Какъ говорилъ ты, велъ тебя къ Дункану,
Всѣ эти ужасы и содроганья
Предъ страхомъ настоящимъ лишь лжецы.
Они приличны бабушкиной сказкѣ,
Разсказанной у камелька старушкой…
Вѣдь это просто стыдъ! Къ чему гримасы
Всѣ эти? И къ тому же предъ собой
Ты видишь стулъ и больше ничего.
Прошу тебя, взгляни, смотри, замѣть…
Вотъ тамъ… Что скажешь ты? Все ни почемъ
Мнѣ это? Если головой качать
Ты можешь — говори! О, если къ намъ
Кладбища и гробы вновь отсылать
Назадъ покойниковъ зарытыхъ будутъ,
То пусть же лучше, вмѣсто монументовъ,
Послужатъ зобы коршуновъ для насъ!
Иль пересталъ ты мужемъ быть въ безумьи?
Какъ здѣсь стою я — такъ его я видѣлъ.
Фи! стыдъ какой!
Лилася кровь и прежде,
До насъ еще, и въ древніе вѣка,
Когда законъ еще не измѣнилъ
Людей къ добру, — да! и съ тѣхъ поръ свершались
Злодѣйства, слишкомъ страшныя для слуха.
Бывало прежде — черепъ размозженъ,
И человѣкъ былъ мертвъ — конецъ всему;
А нынѣ — будетъ двадцать ранъ смертельныхъ
На головѣ — и встанетъ вдругъ изъ гроба,
И самъ насъ съ занятаго мѣста сгонитъ!
Вотъ что непостижимѣе убійства!
Мой добрый лордъ! достойные друзья
Желаютъ съ вами быть.
Я позабылъ.
Не удивляйтесь мнѣ, друзья мои.
Я странною болѣзнью одержимъ,
Которая тревожить не должна
Всѣхъ тѣхъ, кому я коротко извѣстенъ.
И такъ, за дружбу и здоровье всѣхъ!
Я сяду. Дайте мнѣ вина. Полнѣй!
Налейте черезъ край!
Я пью за радость
Присутствующихъ за столомъ гостей,
А также и за дорогаго Банко.
Его лишь одного не достаетъ!
О, еслибъ былъ онъ здѣсь! пью за него,
За всѣхъ гостей! за всѣхъ, всѣ пьемъ!
Мы также
Отъ искренняго сердца вамъ желаемъ
Здоровья, Государь.
Назадъ! прочь съ глазъ
Моихъ! Пусть поглотитъ тебя земля!
Твои безъ мозга кости! холодна
Вся кровь въ тебѣ! твои глаза безъ взгляда,
Но какъ они горятъ!…
Друзья мой,
Считайте это легкимъ нездоровьемъ,
Ни чѣмъ другимъ. Лишь можетъ повредить
Оно всеобщему веселью пира.
Я смѣю все, что смѣетъ человѣкъ!
Приближься въ видѣ русскаго медвѣдя
Съ мохнатой шерстью, въ видѣ носорога
Вооруженнаго, явись ко мнѣ
Гирканскимъ тигромъ, — словомъ, чѣмъ ты хочешь,
Прими ты всякій образъ, лишь не этотъ,
И нервы крѣпкіе мои не дрогнутъ.
Иль снова сдѣлайся живымъ, какъ прежде,
И вызови меня съ мечемъ на бой въ пустынѣ,
И если я тогда въ испугѣ спрячусь,
То куклой дѣвочки зови меня!
Прочь! прочь отсюда, роковая тѣнь!
Насмѣшливое привидѣнье, прочь!
Да! это такъ… Лишь только онъ исчезнетъ,
Какъ снова становлюсь я человѣкомъ.
Прошу васъ, не вставайте.
Вы смутили
Такимъ поступкомъ страннымъ все веселье;
Разстроенъ нашъ гостепріимный пиръ.
Но могутъ ли такія вещи съ нами
Случаться вдругъ и находить на насъ,
Какъ облако средъ лѣта, безъ того,
Чтобъ имъ не изумляться? Вы меня
Заставите забыть мое смятенье,
Когда я вижу, какъ вы хладнокровно
Глядите на подобныя видѣнья
И сохраняете румянецъ щекъ,
Когда мои отъ страха побѣлѣли.
Какія же видѣнья, Государь?
Не разговаривайте съ нимъ, прошу васъ.
Ему все хуже, а вопросы могутъ
Его ожесточить опять. Прощайте!
Не ждите очереди, но идите
Всѣ вмѣстѣ.
Доброй ночи, а его
Величеству — здоровій побольше.
Желаю отъ души вамъ доброй ночи.
Лорды и свита уходятъ.
Кровь будетъ; говорятъ, кровь хочетъ крови.
Случалось видѣть, двигалися камни,
Деревья говорили; а волхвы
И откровенья ясныя могли,
Чрезъ галокъ, чрезъ воронъ, сорокъ, открыть
Убійцу сокровеннаго… Который
Теперь часъ ночи?
Съ утренней зарей
Еще не прекратила ночь борьбы.
Что скажешь о Макдуффѣ? не явился
Онъ лично къ намъ на зовъ нашъ благосклонный.
А вы съ нему, сэръ, посылали?
Нѣтъ;
Объ этомъ стороною я узналъ.
Но я пошлю; нѣтъ человѣка здѣсь,
Въ чьемъ домѣ не имѣлъ бы я шпіона.
А завтра утромъ (думаю и раньше)
Пойду къ колдуньямъ; мнѣ онѣ должны
Все разсказать подробнѣе, что будетъ.
Узнать хочу я самое дурное,
Хотя бъ при помощи всѣхъ худшихъ средствъ.
Предъ интересомъ собственнымъ моимъ,
Все мнѣ должно дорогу уступить.
Такъ далеко зашелъ ужъ я въ крови,
Что если въ бродъ не перейду — назадъ
Мнѣ также трудно будетъ возвратиться,
Какъ продолжать свой путь. Въ умѣ моемъ
Есть вещи странныя; онѣ стремятся
До рукъ скорѣй достигнуть; между тѣмъ,
Исполнить ихъ необходимо прежде,
Чѣмъ буду въ состояньи разсуждать.
Всего нужнѣе вамъ бальзамъ цѣлебный
Природы — сонъ.
Да; будемъ спать. Причиной
Безумья страннаго былъ страхъ незнанья,
Который долженъ съ опытомъ окрѣпнуть.
Какъ молоды еще мы оба въ дѣлѣ!
СЦЕНА V.
правитьЧто новаго, Геката? ты сердита?
Не въ правѣ ль я, мегеры, быть такой,
Когда такъ дерзки и безстыдны вы со мной!
Какъ смѣли вы Макбета обольщать,
Съ нимъ о дѣяньяхъ смерти толковать?
А я, орудье тайное страстей,
Глава всѣхъ чаръ для гибели людей,
На помощь призвана къ вамъ не была
И доказать на дѣлѣ не могла
Ни власти, ни искуства моего.
И это сдѣлали ни для кого?
Онъ вѣроломенъ, наглъ, упрямъ и смѣлъ,
Онъ пользы, не любви отъ васъ хотѣлъ.
Теперь поправить дѣло вашъ чередъ:
Лишь только солнца первый лучъ блеснетъ,
Какъ въ мрачной Ахерона глубинѣ
Должны явиться завтра вы ко мнѣ,
Макбетъ къ намъ снова будетъ привлеченъ,
Свою судьбу узнать захочетъ онъ;
И такъ снаряды, пляски, колдовство, —
Готовьте все, что нужно для него.
Я въ воздухѣ умчусь, чтобъ подвигъ зла
До утра совершить вполнѣ могла.
Вотъ капля отъ густыхъ паровъ земли
На кончикѣ луны дрожитъ вдали,
И прежде, нежели падетъ она,
Я на руку ее поймать должна;
Потомъ, при помощи волшебныхъ чаръ,
Я превращу ее въ прозрачный паръ,
И роковые призраки толпой
Возстанутъ породъ нимъ изъ капли той:
Они его прельстятъ и обовьютъ
И къ гибели незримо увлекутъ.
Свою судьбу онъ станетъ презирать,
Въ надеждѣ безмятежной сладко спать,
Надъ смертью насмѣхаться, вѣру, страхъ.
Благоразуміе низвергнетъ въ прахъ.
А знаете вы сами — для людей
Безпечность врагъ, какого нѣтъ страшнѣй.
Меня зовутъ: пора. Чертенокъ мой
На облакѣ сидитъ и ждетъ надъ мглой.
Спѣшимъ, спѣшимъ: она вернется скоро.
СЦЕНА VI.
правитьМой прежній разговоръ вамъ далъ намекъ,
А заключенье дѣлайте вы сами.
Я только то одно могу сказать,
Что это все случилось очень странно:
Макбетъ жалѣлъ о миломъ намъ Дунканѣ;
Еще бы! тотъ вѣдь умеръ! Банко жъ храбрый
Прогуливался слишкомъ поздно ночью;
Вы можете сказать, когда угодно,
Что, вѣрно, Флинсъ его убилъ, а Флинсъ
Самъ спасся бѣгствомъ… Да! никто не долженъ
Гулять такъ поздно. — Какъ при томъ не видѣть
Чудовищъ въ Дональбайнѣ и Малькольмѣ,
Убившихъ царственнаго ихъ отца.
Какое отвратительное дѣло!
Какъ опечалило оно Макбета!
Не изрубилъ ли онъ въ тотъ мигъ на части,
Пылая яростью благочестивой.
Тѣхъ двухъ виновныхъ, что вина рабами
И плѣнниками сна въ то время били?
Не благородно ли онъ поступилъ?
Да, — и при томъ весьма благоразумно.
Вѣдь было бъ очень непріятно слышать
Для всякаго, въ комъ есть живое сердце,
Какъ эти люди стали бъ запираться
Въ томъ дѣлѣ! Словомъ, онъ уладилъ все
Прекрасно; и я думаю, что если бъ
Въ рукахъ имѣлъ онъ сыновей Дункана
(Чего, надѣюсь, небо не дозволитъ),
Они увидѣли бъ тогда, что значитъ
Убить отца; увидѣлъ бы и Флинсъ.
Но тише! я узналъ, что впалъ Макдуффъ
Въ немилость лишь за то, что говорилъ
Онъ слишкомъ громко и не показался
На праздникѣ тирана. — Сэръ, скажите,
Гдѣ онъ нашелъ пріютъ?
Дункана, сынъ,
Кого лишилъ наслѣдства нашъ тиранъ,
Живетъ теперь при англійскомъ дворѣ.
Гдѣ онъ благочестивымъ Эдуардомъ
Такъ милостиво принятъ и обласканъ.
Что непріязнь судьбы лишить его
Достойныхъ почестей не въ состояньи.
Туда же и Макдуффъ пріѣхалъ съ тѣмъ,
Чтобъ упросить святаго короля
Послать, въ защиту принца, къ намъ на помощь,
Нортумберланда съ Сивардомъ отважнымъ,
Чтобъ, съ помощію Бога и людей,
Могли мы снова ѣсть свой хлѣбъ спокойно,
Всѣ ночи спать, пиры, бесѣды наши
Избавить отъ ножей, покрытыхъ кровью;
Оказывать, какъ подданные, почесть
И принимать свободно уваженье.
Вотъ все, чего такъ страстно мы желаемъ!
А эта новость короля такъ сильно
Прогнѣвала, что онъ идетъ войной,
Что жъ, требовалъ Макдуффа онъ къ себѣ?
Да, но Макдуффъ отвѣтилъ смѣло: нѣтъ.
Съ сердитымъ видомъ вѣстникъ обернулся
Спиной къ нему, какъ будто говоря:
Раскайтесь вы въ томъ, что навязали
Мнѣ вашъ отвѣтъ.
Вотъ, что должно внушить
Макдуффу осторожность и заставить
Его то разстоянье соблюдать,
Какое намъ предписано разсудкомъ.
О если бъ кто изъ ангеловъ святыхъ
Могъ прилетѣть къ двору Эдварда
И принести объ этомъ извѣщенье,
Пока еще онъ въ Англію не прибылъ!
О, если бы благословенье неба
Могло на крыльяхъ ангела того
Скорѣй отчизну нашу осѣнить,
Терзаемую той рукой проклятой!
Пусть вслѣдъ за нимъ летятъ мои мольбы!
ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.
правитьСЦЕНА I.
правитьТрижды пестрый котъ мяукнулъ.
Трижды; ежъ разъ только хрюкнулъ.
Гарпія кричитъ: пора..
Вкругъ котла идемъ, идемъ!
До краевъ его нальемъ!
Ядъ ужъ въ немъ кипитъ давно,
Будетъ все отравлено.
Подъ холоднымъ камнемъ спитъ
Жаба тридцать дней — ночей,
Жгучій адъ въ себѣ таитъ,
Такъ въ котелъ ее скорѣй!
Вдвое, вдвое! вспѣнь, взмути!
Жги, огонь! котелъ, кипи!
Часть болотнаго ужа
Кипятиться въ немъ должна;
Вотъ и саламандры глазъ,
Бросимъ мы въ него сейчасъ.
Мыши шерсть и пса языкъ
И ехидны острый клыкъ,
Жало гадины слѣпой,
Лапы ящерицы злой,
Крылья совъ — все власти чаръ
Разомъ принесемъ мы въ даръ!
Пусть все съ пѣной кипятится,
Пища адская варится!
Вдвое, вдвое! вспѣнь, взмути!
Жги, огонь! котелъ, кипи!
Чешую дракона въ-злости,
Волка бѣшенаго кости,
Остовъ вѣдьмы изсушенный,
Пасть акулы истомленной,
Что всѣхъ на морѣ страшитъ,
Пусть въ котлѣ все закипитъ!
Цвѣтъ цикуты брось туда,
Печенъ грѣшнаго жида,
Желчь козла и вѣтвь сосны,
Павшей съ скрытіемъ луны.
Турка носъ подброшенъ нами
Здѣсь съ татарина губами;
Перстъ малютки, если онъ
Злою дѣвкой задушенъ
И положенъ ею въ ровъ.
Нашъ котелъ почти готовъ!
Тигра внутренность подбавимъ,
Этимъ все въ конецъ приправимъ!
Вдвое, вдвое! вспѣнь, взмути!
Жги, огонь! котелъ, кипи!
Входятъ: Геката, и три другія вѣдьма.
Хорошо! за всѣ труды!
Вы пожнете здѣсь плоды!
Вкругъ котла теперь скорѣй
Пляску дьяволовъ и фей
Начинайте же за разъ,
Чтобъ на ладъ нее шло у насъ
И чтобъ наше колдовство
Тѣмъ закончиться могло!
Слышны музыка и пѣсня:
Духи черные и проч.
Зачесался палецъ мой,
Знать спѣшитъ къ намъ кто то злой!
Дверь тому пусть отворится,
Кто такъ смѣло къ намъ стучится (38)!
Таинственныя, черныя колдуньи,
Полночи дочери, что вы творите?
Работу безъ названья.
Заклинаю
Я васъ тѣмъ самымъ, въ немъ вы такъ искусны,
Какимъ бы средствомъ вы ни обладали, —
Отвѣтьте мнѣ. Пускай отъ вашихъ словъ
Возстанетъ вихрь и полетитъ на приступъ
Церквей; пускай клубящіяся волны
Суда всѣ опрокинутъ и зальютъ,
Пускай колосья хлѣба всѣ поникнутъ
И будутъ переломлены деревья;
Пусть замки рухнутъ на своихъ же стражей;
Дворцы и пирамиды пусть преклонятъ
Свои вершины къ самимъ основаньямъ;
Пусть сѣмена сокровищницъ природы
Погибнутъ не взойдя и разрушенье
Насытится пусть этимъ черезъ мѣру, —
Отвѣтьте на вопросъ мой.
Говори.
Спроси.
Мы будемъ отвѣчать.
Какъ лучше
Желаешь ты узнать: изъ нашихъ устъ,
Иль отъ владыкъ?
Зовите ихъ сюда!
Хочу я ихъ самихъ здѣсь видѣть.
Кровь свиньи скорѣй нальемъ,
Девять поросятъ сожравшей,
Жиръ убійцы соберемъ,
Съ висѣлицы къ намъ упавшій.
Все въ огнѣ кипи, варись!
Сверху ль, снизу ль, къ намъ явись,
Сильнымъ въ дѣлѣ покажись!
Скажи, невѣдомая сила…
Знаетъ
Онъ мысль твою. Его слова ты слушай,
Но самъ съ нимъ ничего не говори.
Макбетъ! Макбетъ! Макбетъ! страшись Макдуффа!
Страшися тана файвскаго! Пустите
Меня. Довольно.
О! кто бъ ни былъ ты,
Благодарю за доброе вѣщанье!
Затронулъ ты струну моей боязни.
Но слово лишь одно…
Нельзя заставить
Его повиноваться: вотъ другой,
Могучѣй прежняго.
Макбетъ! Макбетъ!
Макбетъ!
О если бъ я имѣлъ три уха,
Я всѣми слушалъ бы тебя!
Будь смѣлъ,
Рѣшителенъ и кровожаденъ; смѣйся
Съ презрѣніемъ надъ властью человѣка;
Никто, рожденный женщиной, не можетъ
Вредить Макбету.
Такъ живи, Макдуффъ!
Мнѣ нечего теперь тебя страшиться!
Но я хочу увѣренность удвоить,
И отъ судьбы имѣть залогъ: ты жить
Не будешь! А боязни съ сердцемъ блѣднымъ
Могу сказать я, что она солгала,
И спать на зло громамъ. Но это кто?
Онъ, кажется, потомокъ королей,
И на его младенческомъ челѣ
Надѣтъ вѣнецъ верховной власти.
Слушай,
Но самъ не говори.
Будь нравомъ левъ
И гордъ, но въ сердцѣ не тревожься тѣми,
Которые вступаютъ въ заговоры*
Волнуются и въ бѣшенство приходятъ.
Макбетъ не будетъ побѣжденъ, пока
Большой Бэрнамскій лѣсъ ему на встрѣчу
Не двинется къ вершинамъ Донсинана.
Но это не случится никогда.
Кто можетъ лѣсъ къ чему нибудь принудить
И дереву исторгнуть повелитъ
Внѣдренные глубоко въ землю корни?
Отрадное пророчество! о счастье!
Возстаніе, не поднимай главы,
Пока не двинется Бэрнамскій, лѣсъ!
Макбетъ нашъ на престолѣ проживетъ
Весь срокъ, природой данный, и свой долгъ
Послѣдняго дыханія заплатитъ
Лишь въ часъ обычный смерти… Впрочемъ, сердце
Мое трепещетъ отъ желанья знать
Еще одно: скажите, если только
Искуство ваше то предвидѣть въ силахъ,
Потомки Банко въ этомъ королевствѣ
Достигнутъ ли верховной власти?
Больше
Знать не желай.
Нѣтъ, я узнаю все!
И если вы откажете мнѣ въ этомъ,
То будете мной прокляты на вѣкъ!
Скажите все, что будетъ… Отчего
Сталъ въ землю опускаться вдругъ котелъ?
И что за звуки!
Явитесь!
Явитесь!
Явитесь!
Явитесь очамъ его, душу смутите!
Придите, какъ призраки, и улетите!
На Банко тѣнь похожъ ты слишкомъ! прочь!
Вѣнецъ твой жжетъ мнѣ очи! Вотъ другой!
Его чело повязкой золотой
Обвито… Онъ походитъ волосами
На перваго. И третій на, него
Похожъ! Къ чему, презрѣнныя колдунья,
Вы ихъ ко мнѣ послали! Вотъ четвертый…
Пусть отвратится взоръ мой!.. Неужли
Весь рядъ продлится до скончанья свѣта!
Еще одинъ!.. Седьмой! я не хочу
Ихъ больше видѣть. Вотъ восьмой явился!
Онъ держитъ зеркало, и въ немъ толпу
Другихъ царей показываетъ мнѣ.
Иные, вижу я, несутъ державы
Двойныя и тройные скиптры. Видъ
Ужасный! Но теперь я понимаю:
Вотъ здѣсь и Банко, запятнанный кровью,
Съ улыбкой мнѣ показываетъ рядъ
Своихъ потомковъ… И все это правда?
Все правда. Отчего жъ Макбета
Смутило такъ видѣнье это?
Мы духъ его развеселимъ;
Покажемъ, сестры, передъ нимъ
Искуство наше, чтобъ оно
Его очаровать могло.
Я воздуха струю живую
Межъ тѣмъ скорѣе заколдую,
Чтобъ звуки изъ нея извлечь
И васъ къ забавамъ тѣмъ привлечь.
Вы въ древней пляскѣ круговой
Неситесь всѣ рука съ рукой.
Пусть нашъ король великій знаетъ,
Какой почетъ его встрѣчаетъ.
Музыка. Вѣдьмы пляшутъ и исчезаютъ.
Куда онѣ исчезли? Этотъ часъ
Проклятьемъ пусть въ календарѣ отмѣченъ
Навѣки будетъ! Эй! кто тамъ? идите
Сюда!
Что вамъ угодно, Государь?
Вы видѣли сестеръ-колдуній?
Нѣтъ,
Милордъ.
Вѣдь мимо васъ онѣ прошли?
Нѣтъ, увѣряю васъ, милордъ.
Пусть будетъ
Тотъ воздухъ проклятъ, гдѣ онѣ витали!
Пусть будетъ проклятъ тотъ, кто имъ повѣритъ!
Я слышу конскій топотъ. Кто пріѣхалъ?
То два — три всадника, милордъ, съ извѣстьемъ,
Что въ Англію бѣжалъ Макдуффъ.
Бѣжалъ
Онъ въ Англію?
Да, сэръ.
Мой страшный подвигъ,
О время, ты предупреждаешь! Дѣло
Настичь не въ силахъ быстролетной цѣли,
Пока оно съ ней вмѣстѣ не свершится.
Впередъ пусть первыя движенья сердца
Руки моей движеньемъ первымъ будутъ!
Теперь, чтобъ мысль мою осуществить,
Подумаемъ и дѣйствовать рѣшимся.
Хочу напасть я на Макдуффа замокъ
И Файвомъ овладѣть, — казнить жену,
Дѣтей и весь его несчастный родъ.
Но не зачѣмъ мнѣ хвастать, какъ безумцу!
Я это совершу гораздо прежде,
Чѣмъ мысль моя успѣетъ охладѣть.
Но прочь, видѣнья!.. Гдѣ же эти люди?
Идемъ! ведите къ нимъ меня!
СЦЕНА II.
правитьНо что заставило его бѣжать
Изъ родины?
Имѣйте лишь терпѣнье,
Миледи.
Онъ терпѣнья не имѣлъ!
Бѣжалъ безумно! Если не на дѣлѣ,
То въ страхѣ мы измѣнники бываемъ.
Но вы не знаете: быть можетъ, онъ
То сдѣлалъ изъ боязни иль расчета.
Расчетъ! Жену оставить и дѣтей,
Родныхъ и званіе покинуть тамъ,
Откуда самъ бѣжалъ!.. То не любовь.
Въ немъ даже нѣтъ природнаго инстинкта.
Малѣйшая изъ птичекъ — вѣдь и та
Летитъ птенцовъ своихъ оборонять
На гнѣздышкѣ отъ филина. Все страхъ
Одинъ, — привязанности нѣтъ нисколько!
Нѣтъ и благоразумія въ томъ бѣгствѣ,
Свершившемся на перекоръ разсудку.
Сестрица милая моя, прошу васъ,
Собой владѣйте; мужъ вашъ благороденъ,
Уменъ и справедливъ. Онъ лучше знаетъ
Всѣ кризисы случайные эпохи.
Подробнѣй я не смѣю говорить.
Но какъ ужасно время то, когда
Измѣнникомъ невольно самъ бываешь,
Когда внимаешь голосу боязни,
Не вѣдая того, чего боишься,
И носишься на бурномъ, грозномъ морѣ,
Колеблемый повсюду на пути!
Но съ вами я теперь проститься долженъ;
Я скоро къ вамъ вернусь. Когда дѣла
Бываютъ слишкомъ дурны, — имъ должно
Иль вдругъ окончиться, иль лучше быть.
Господь съ тобой, мой дорогой малютка!
Отца имѣетъ онъ, но безъ отца!
Безумно было бъ дольше оставаться!
Немилость на себя навлечь могу я
И васъ въ бѣду ввести. И такъ, прощайте.
Малютка милый, умеръ твой отецъ!
Что будешь дѣлать ты, какъ станешь жить?
Какъ птички, маменька.
Какъ! червяками
И мошками?
Хочу сказать я тѣмъ,
Что Богъ пошлетъ мнѣ: такъ, какъ имъ.
Бѣдняжка! тебѣ нечего бояться ни сѣтей, ни западни, ни силковъ, ни ловушекъ.
Зачѣмъ же мнѣ бояться, маменька? Они не для бѣдныхъ птичекъ. Мой отецъ не умеръ, что вы ни говорите.
Нѣтъ, умеръ. Кѣмъ ты замѣнишь отца?
А кѣмъ вы замѣните мужа?
Кѣмъ? двадцатью такими же, которыхъ куплю на рынкѣ.
Вы купите только для того, чтобъ потомъ опять продать.
Правда! Для твоихъ лѣтъ это довольно умно.
Развѣ мой отецъ былъ измѣнникъ, маменька?
Да, измѣнникъ.
А что значитъ измѣнникъ?
Измѣнникъ тотъ, кто нарушаетъ клятву.
И всѣ тѣ измѣнники, которые это дѣлаютъ?
Кто это сдѣлалъ, тотъ измѣнникъ, и стоитъ чтобъ его повѣсили.
А тѣ, которые нарушаютъ клятву, стоютъ, чтобъ ихъ повѣсили?
Стоютъ всѣ.
Кто же долженъ ихъ вѣшать?
Кто? честные люди.
Какъ глупы тѣ, которые нарушаютъ клятву! ихъ такъ много, что они могутъ прибить честныхъ людей и ихъ же перевѣшать.
Богъ съ тобой, дурачекъ! Кто тебѣ замѣнитъ отца?
Если бы мой отецъ умеръ, вы плакали бы о немъ; а если вы не плачете, значитъ у меня скоро будетъ другой.
Болтушка! Богъ знаетъ что говоритъ!
Пустъ небо васъ благословитъ, миледи!
Хотя и незнакомъ я вамъ, однако
Я знаю хорошо вашъ санъ высокій.
Мнѣ кажется, что вамъ грозитъ бѣда,
И если вы принять совѣтъ хотите
Отъ человѣка, съ сердцемъ откровеннымъ,
Не оставайтесь здѣсь; съ дѣтьми бѣгите.
Я чувствую, что дико такъ пугать васъ;
Но звѣрство страшное вамъ угрожаетъ,
И хуже, если бы оно свершилось.
Да сохранитъ васъ Богъ! здѣсь оставаться
Не смѣю дольше я.
Куда бѣжать?
Я зла не дѣлала. Но я забыла,
Что здѣсь, на этомъ свѣтѣ, дѣло злое
Зовется часто дѣломъ благороднымъ,
Добро же дѣлать иногда считаютъ
Безуміемъ опаснымъ; и за чѣмъ,
Увы! мнѣ прибѣгать къ защитѣ женской
И говорить, что зла я не свершала?
Какіе это люди?
Гдѣ вашъ мужъ?
Надѣюсь, не въ такомъ проклятомъ мѣстѣ,
Гдѣ на тебя похожіе могли бы
Его найти.
Вашъ мужъ измѣнникъ.
Лжешь,
Злодѣй косматый!
Скверное яйцо!
Измѣнничье отродье!
Я убитъ!
Спасайтесь, маменька, прошу васъ!
СЦЕНА III.
правитьПоищемъ гдѣ нибудь печальной тѣни.
Гдѣ сердца огорченнаго всѣ слезы
Мы выплакать могли бъ.
Скорѣе схватимъ
Мечь смертоносный и, подобно людямъ
Отважнымъ, смѣло вступимся за право,
Утраченное нами. Съ каждымъ утромъ
Стенанья вдовъ недавнихъ раздаются,
Рыдаютъ горько новыя сироты,
Страданья новыя гремятъ подъ небомъ,
Которое Шотландіи состраждетъ
И съ каждымъ эхомъ словно повторяетъ
Всѣ слоги скорби.
Я готовъ грустить
О томъ, чему я вѣрю; вѣрить въ то,
Что вижу, и поправить то, что въ силахъ,
Лишь только бъ мнѣ найти удобный случай.
Что вы сказали, можетъ быть, и правда;
Но тотъ тиранъ, чье имя жжетъ языкъ,
Былъ прежде благороденъ, говорятъ.
Его любили вы, и васъ еще
Не тронулъ онъ. Я молодъ; чрезъ меня
Вы въ милость можете попасть къ нему,
И даже было бы весьма искусно
Невиннаго и бѣднаго ягненка,
Покинутаго всѣми, дать на жертву,
Чтобъ усмирить разгнѣваннаго бога.
Я не измѣнникъ.
Но Макбетъ измѣнникъ.
Хорошая и добрая природа
Не подчинится ль волѣ короля?
Прощенья долженъ я у васъ просить,
Но мнѣніе мое не можетъ измѣниться
О томъ, чѣмъ вы на самомъ дѣлѣ стали.
Вѣдь ангелы сіяютъ же на небѣ,
Хотя и палъ прекраснѣйшій изъ нихъ;
Когда бы все безчестное на свѣтѣ
Имѣло добродѣтели чело,
То тѣмъ не менѣе та добродѣтель,
Какъ прежде, добродѣтелью бъ осталась.
Я потерялъ надежду…
Можетъ быть,
Въ томъ именно, гдѣ я нашелъ сомнѣнье.
Зачѣмъ вы бросили жену, дѣтей,
Столь драгоцѣнные для васъ залоги,
Связь крѣпкую любви, и такъ внезапно,
И даже съ ними вовсе не простились?
Я васъ прошу, всѣ эти подозрѣнья
Себѣ безчестьемъ не считать нисколько.
Они лишь служатъ для меня защитой.
Чтобъ я ни думалъ, — можете со мной
Вы откровеннымъ быть.
Облейся кровью!
Облейся кровью, бѣдная отчизна!
Великая воздвигнись тираннія
На основаніи своемъ надежномъ!
Остановить тебя не въ силахъ доблесть;
Владычествомъ ты можешь наслаждаться, —
Оно тебѣ уступлено по праву!
Прощайте же, милордъ! я не желалъ бы
Безчестнымъ въ вашемъ мнѣніи прослыть,
Когда бъ сулили даже мнѣ тѣ земли,
Которыя теперь въ когтяхъ тирана,
Хотя бъ востокъ богатый шелъ въ придачу!
Не обижайтесь. — Такъ я говорю
Не потому, чтобъ сомнѣвался въ васъ;
Я думаю, что родина моя
Подъ тягостнымъ ярмомъ въ слезахъ страдаетъ
Своею обливаясь кровью; каждый день
Ей рану къ прежнимъ ранамъ прибавляетъ.
Я также думаю, что много рукъ
Поднялось бы въ защиту правъ моихъ
И благодушный Англіи король
Мнѣ тысячи храбрѣйшихъ предложилъ бы;
Но если я тирана низложу
И на конецъ меча главу его
Воткну, — то бѣдная моя отчизна
Пороковъ болѣе еще увидитъ,
Чѣмъ прежде, будетъ болѣе страдать
И болѣе терпѣть подъ скипетромъ того,
Кому достанется санъ королевскій.
Но кто же будетъ онъ?
Я самъ. Я знаю,
Во мнѣ гнѣздятся страшные пороки,
И только лишь они увидятъ свѣтъ,
Какъ даже самъ Макбетъ съ душою черной,
Покажется бѣлѣй и чище снѣга.
Сравнивъ всѣ преступленія его
Съ несмѣтными злодѣйствами моими,
Шотландія несчастная сочтетъ
Тогда его ягненкомъ безобиднымъ.
Нѣтъ! даже въ страшныхъ легіонахъ ада
Нельзя такого демона найти,
Который болѣе Макбета былъ бы
За вѣроломство проклятъ!
Я согласенъ,
Что онъ безстыденъ, кровожаденъ, скупъ,
Обманчивъ, вѣроломенъ, хитръ и золъ,
И всякими пороками наполненъ,
Которымъ имя трудно пріискать;
Но нѣтъ предѣловъ, именно предѣловъ
Моимъ желаніямъ сластолюбивымъ:
Всѣ ваши жены, дочери, матроны
И дѣвы не могли бъ вполнѣ насытить
Всю бездну сластолюбья моего!
Та страсть нарушила бы всѣ преграды,
Которыя стояли бъ мнѣ на зло.
Нѣтъ! лучше ужъ Макбетъ, чѣмъ царь такой.
Какъ я!
Да; невоздержность безъ границъ —
Природы деспотизмъ; она и прежде
Была причиною опустошенья
Счастливыхъ царствъ, царей паденья многихъ.
Но не страшитесь то имѣть, что ваше;
Вы можете желаньямъ дать просторъ
На поприщѣ обширномъ и казаться
Лишь только по наружности холоднымъ,
Плащемъ прикрывшись. Есть у насъ довольно
Дамъ сострадательныхъ. Вѣдь вы не коршунъ
И вамъ не истребить всего того,
Что вашему величью попадется,
Какъ скоро ваша страсть извѣстна станетъ.
При томъ же, къ довершенью зла,
Будь я король — вельможей всѣхъ съ размаха
Скосилъ бы я, чтобъ получить ихъ земли;
Хотѣлъ бы я имѣть домъ одного
И камни драгоцѣнные другаго,
И каждое такое обладанье
Считалъ бы лишь приправой безполезной,
Могущей только голодъ раздражить.
Я съ лучшими, честнѣйшими людьми
Вступалъ бы въ нескончаемые споры,
Желалъ бы погубить ихъ навсегда,
Чтобъ завладѣть затѣмъ ихъ достояньемъ.
Любостяжанье это внедрено
Гораздо глубже и пускаетъ корни
Вреднѣе сластолюбья, — порожденья
Мгновеннаго лишь юношескихъ лѣтъ.
Оно, какъ мечь, царей разило нашихъ.
Но впрочемъ не страшитесь ничего:
Шотландія довольно средствъ имѣетъ,
Чтобъ ваши всѣ желанія пресытитъ
Тѣмъ именно, что вамъ принадлежитъ.
Все это было бъ можно допустить
При качествахъ хорошихъ.
Но во мнѣ
Нѣтъ качествъ никакихъ; царямъ приличны
Умѣренность, смиренье, справедливость,
Настойчивость, добросердечье, благость,
Великодушье, непоколебимость,
Религіозность, искренность, терпѣнье,
Геройство, твердость, — а о нихъ понятья
Я даже не имѣю. Но за то какъ много
Во мнѣ пороковъ гнусныхъ и преступныхъ!
И я имъ удовлетворяю всѣмъ,
Чѣмъ можно. Если бы я власть имѣлъ —
Согласья сладостное молоко
Низринулъ бы я въ адъ, смутилъ бы миръ
Тревогою всеобщей и расторгъ бы
Я всякое единство на землѣ!
Шотландія! Шотландія!
Когда
Такой, какъ я, достоинъ править царствомъ,
Скажи мнѣ: я таковъ, какъ говорю.
Достоинъ править царствомъ! нѣтъ! онъ жить
Не долженъ! о, народъ несчастный мой,
Подъ властью хищника съ кровавымъ скиптромъ!
Когда жъ ты дни счастливые увидишь?
Законнѣйшій наслѣдникъ государства
Подъ собственнымъ проклятьемъ остается
И богохульствуетъ на весь свои родъ!
Твой царственный отецъ святой былъ царь,.
Твоя родительница-королева
Тебя носила чаще на колѣнахъ,
Чѣмъ стоя (39), умирала каждый день
Она въ теченье жизни всей… Прости!
Пороки тѣ, въ которыхъ ты сознался,
Изгнали изъ Шотландіи меня,
О сердце! здѣсь конецъ твоимъ надеждамъ!
Макдуффъ, твой благородный пылъ — дитя
Прямаго сердца; онъ съ моей души
Изгладилъ черныя предубѣжденья
И мысли всѣ мои вновь примирилъ
Съ твоею вѣрностью и благородствомъ.
Посредствомъ многихъ хитростей подобныхъ,
Не разъ ужъ дьявольскій Макбетъ старался
Меня къ себѣ во власть привлечь; однако,
Разсудокъ осторожный отвратилъ
Отъ легкости довѣрчивой меня.
Но пусть Всевышній межъ тобой и мною
Посредникомъ одинъ лишь будетъ нынѣ;
Я съ этихъ поръ весь отдаюсь тебѣ
И отрекаюсь самъ отъ клеветы
Своей: я отрекаюсь отъ пороковъ
И склонностей, постыдныхъ и преступныхъ,
Какія возводилъ самъ на себя.
Они моей природѣ незнакомы;
Не знаю женщинъ я; ни разу клятвы
Я не нарушилъ и едва желалъ
Того, что мнѣ вполнѣ принадлежитъ,
Я слову никогда не измѣнялъ,
Не предалъ бы я демона другому;
Не меньше жизни, правду я люблю.
Ложь первую теперь сказалъ я
На самого жъ себя. Каковъ на дѣлѣ,
Такимъ я предаюся и тебѣ,
И бѣдной родинѣ моей. Ужъ прежде,
Чѣмъ ты явился къ намъ, старикъ Сивардъ,
Съ десяткомъ тысячъ храбрыхъ, былъ готовъ
Идти въ Шотландію. Они всѣ вмѣстѣ.
Теперь отправимся туда мы оба.
Пусть счастье намъ благопріятно будетъ
Такъ точно, какъ и дѣло наше право!
Что жъ ты молчишь?
Какъ трудно согласитъ
Одну съ другой такія вещи разомъ,
Которыя и дурны, и пріятны!
Объ этомъ послѣ мы поговоримъ.
Скажите, докторъ, выйдетъ ли король?
Да, сэръ. У насъ есть множество несчастныхъ,
Что ждутъ здѣсь исцѣленья отъ него.
Усиліямъ великаго искуетва
Противится болѣзнь ихъ, но лишь только
Онъ прикоснется къ нимъ (и благодать
Рукѣ его дана такая небомъ),
Какъ въ тотъ же мигъ они здоровы станутъ.
Благодарю васъ, докторъ.
О какой
Болѣзни говорилъ онъ?
Та болѣзнь
Зовется царской немочью; чудесный
Даръ въ этомъ добромъ королѣ, и часто
Съ тѣхъ поръ, какъ въ Англіи живу, я видѣлъ,
Что онъ имъ пользовался. Но какъ молитъ
Онъ небо, — знаетъ то лишь онъ одинъ.
Поражены болѣзнью странной люди:
Всѣ язвами покрыты, вздуты раны,
Ихъ видъ во всѣхъ рождаетъ сожалѣнье.
Но медицинскому на зло искуству,
Бываютъ имъ они исцѣлены.
На шею имъ монету золотую
Онъ надѣваетъ съ набожной молитвой,
И, говорятъ, наслѣдникамъ своимъ
Святую власть цѣленія оставитъ.
Но, вмѣстѣ съ этимъ страннымъ даромъ, онъ
Предвѣдѣнья имѣетъ даръ небесный,
И множество благословеній неба,
Вокругъ его престола нисходящихъ,
Гласятъ, что вдохновленъ онъ благодатью (40).
Взгляните, кто идетъ сюда.
Одинъ
Изъ земляковъ моихъ, но я его
Еще не узнаю.
Мой милый братъ!
Добро пожаловать!
Теперь я вижу.
О Боже милосердый! отстрани
Причину чуждыми намъ быть другъ другу!
Аминь.
Ну что въ Шотландіи?
Увы!
Отчизна бѣдная! она боится
Узнать себя же въ образѣ своемъ!
Ее нельзя намъ матерью назвать,
Скорѣе намъ она могилой служитъ.
Никто тамъ, кромѣ совѣсти лишенныхъ,
Почти не улыбается: лишь вздохи,
Стенанья, крики, раздирая воздухъ,
Въ ней слышатся, хотя и не замѣтны;
Безумное отчаянье тамъ нынѣ
Похоже на обыкновенный бредъ.
По мертвымъ все звонятъ въ колокола,
Никто не вздумаетъ спросить: по комъ?
Людей достойныхъ жизнь скорѣй проходитъ,
Чѣмъ жизнь цвѣтка на шляпѣ ихъ; и прежде,
Чѣмъ онъ увянетъ, — жизнь ихъ прекратилась.
Разсказъ подробный, но вполнѣ правдивый!
Какое же новѣйшее несчастье?
Лишь часъ назадъ несчастіе свершится,
Какъ надъ разсказчикомъ ужъ всѣ смѣются,
И каждый мигъ все новое рождаетъ!
Здорова ли жена моя?
Здорова.
А дѣти?
Какъ она, здоровы также.
Тиранъ спокойствія ихъ не нарушилъ?
Нѣтъ, я оставилъ въ мирѣ ихъ.
Не будьте
Такъ скупы на слова: что тамъ случилось?
Когда я уѣзжалъ сюда съ вѣстями,
Такъ страшно поразившими меня,
Разнесся слухъ, что много честныхъ гражданъ
Рѣшились смѣло на войну идти,
И этому я тѣмъ охотнѣй вѣрю,
Что всѣ войска тирана ужъ готовы.
Насталъ часъ нашего освобожденья!
Одинъ вашъ взглядъ въ Шотландіи создастъ
Войска и на борьбу воздвигнетъ женщинъ,
Чтобъ положить конецъ страданьямъ тяжкимъ.
Пускай утѣшатся онѣ! мы ѣдемъ
Въ Шотландію, и Англійскій король
Намъ десять тысячъ воиновъ на помощь,
Съ Сивардомъ храбрымъ, далъ; хотя и старъ онъ,
Но лучше нѣтъ вождя у христіанъ.
На это утѣшенье я хотѣлъ бы
Отвѣтить вамъ такимъ же утѣшеньемъ;
Но лучше мнѣ провыть свои слова
Въ пустынномъ воздухѣ, чтобъ невозможно
Имъ было слуха вашего коснуться.
Къ кому жъ относятся они? иль къ дѣлу
Всеобщему? иль это дань страданій
Лишь сердцу одному?
Души нѣтъ честной,
Которой не смутила бъ эта вѣсть.
Но болѣе всего до васъ однихъ
Она касается.
Коль мнѣ на долю
Она досталась, — не къ нему скрывать!
Скажите все скорѣй.
Отъ словъ моихъ
Пускай твой слухъ навѣкъ не ужаснется,
Когда тѣ звуки до него дойдутъ,
Которыхъ смертный никогда не слышалъ!.
О! я отгадываю!
Замокъ твой
Подвергся нападенію, жена
И дѣти всѣ убиты вѣроломно.
Подробностей разсказывать не стану,
Чтобъ къ кровожадному тому убійству
Не присоединилась смерть твоя.
О Боже милосердый! Другъ, не надвигай
На брови шляпу! дай страданьямъ голосъ
Тоска, которая не говоритъ,
Лишь шепнетъ переполненному сердцу,
Чтобъ въ дребезги оно скорѣй разбилось.
И дѣти всѣ мои?
Жена и дѣти,
И слуги, все, что подъ руку попалось!
И я тамъ не былъ! И жена убита?
Я ужъ сказалъ.
Другъ! духомъ ободрись!
Да будетъ месть великая лекарствомъ
Убійственному горю твоему!
Нѣтъ у него дѣтей! И такъ, малютки
Всѣ милые мои! Всѣ, ты сказалъ?
О адскій коршунъ!… Всѣ? какъ всѣхъ птенцовъ
Моихъ и съ ними мать однимъ ударомъ?
Какъ мужъ, объ этомъ дѣлѣ разсуждай!
Да; но какъ мужъ и чувствовать я долженъ!
Я не могу забыть, что существа,
Мнѣ дорогія, были на землѣ;
И небо, видя то, ихъ не спасло!
Макдуффъ виновный! вѣдь изъ за тебя
Они убиты! О несчастный! если
На души ихъ низринулось убійство,
Не ихъ вина въ томъ, но моя. Пусть въ мирѣ
Они почіютъ!
Пусть на этомъ камнѣ
Твой изострится мечь! пусть превратится
Твое страданье въ гнѣвъ! Не разслабляй
Души своей — ожесточи ее.
О нѣтъ! роль женщины играть глазами
И хвастуна словами я не въ силахъ!
Нѣтъ, Боже милосердый, уничтожь
Скорѣе всякую отсрочку мести
И съ демономъ Шотландіи несчастной
Дай встрѣтиться теперь лицомъ къ лицу!
Пусть предъ собою на длину меча
Поставлю я его, и если онъ
Избѣгнетъ смерти, то прости его,
О небо!
Мужу рѣчь идетъ такая!
Идемте къ королю. Готово войско,
И намъ проститься съ нимъ лишь» остается.
Макбетъ ужъ для паденія созрѣлъ
И высшее могущество готовитъ
Орудія свои. Примите все,
Что можетъ васъ утѣшить. Какъ длинна
Та ночь, которая не узритъ дня!
ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.
правитьСЦЕНА I.
правитьВотъ уже двѣ ночи мы провели оба безъ сна; но я еще не могъ замѣтить, чтобъ ваши слова подтвердились на дѣлѣ. Когда она такъ гуляла въ послѣдній разъ?
Съ тѣхъ поръ, какъ нашъ король отправился въ походъ, я видѣла, какъ она вставала съ постели, набрасывала на себя ночную одежду, отпирала свой кабинетъ, брала бумагу, складывала ее, писала, прочитывала, потомъ запечатывала и снова ложилась въ постель, и все это дѣлала въ глубочайшемъ снѣ.
Великое разстройство организма! Пользоваться благодѣяніями сна и въ тоже время дѣйствовать какъ на яву. Но кромѣ ея прогулокъ и другихъ странныхъ дѣйствій, не слыхали ль вы, чтобы она что нибудь говорила, будучи въ этомъ безпокойномъ усыпленіи?
Она говоритъ то, чего я не хочу повторять.
Вы можете и даже должны мнѣ это сказать.
Ни вамъ и никому на свѣтѣ. У меня нѣтъ доказательствъ для подтвержденія моихъ словъ.
Вотъ и она! въ томъ же видѣ, какъ и прежде, и, клянусь жизнью, въ глубокомъ снѣ! Смотрите; подойдите ближе.
Какъ достала она свѣчу?
Взяла подлѣ себя, тамъ гдѣ свѣча стоитъ постоянно… Она такъ велѣла.
Вы видите, глаза ея открыты.
Да, но они недоступны чувству.
Что она дѣлаетъ? посмотрите, какъ она третъ себѣ руки.
Это ея обыкновенное движеніе; она какъ бы моетъ ихъ. Я видѣла, какъ она это дѣлала цѣлые четверть часа.
Все здѣсь пятно.
Тише! она говоритъ: я буду замѣчать все, что она скажетъ, чтобъ все осталось у меня въ памяти.
Прочь, проклятое пятно! прочь, говорю тебѣ!.. Разъ! два! Время дѣйствовать!… Адъ мраченъ!… Фи, милордъ, фи! бояться воину!… Къ чему тревожиться о томъ, что это узнаютъ, когда никто не посмѣетъ требовать отъ насъ отчета въ нашемъ могуществѣ? Однако, кто бы подумалъ, что у старика будетъ столько крови!
Слышите?
У тэна файвскаго была жена. Гдѣ она теперь? Какъ! эти руки никогда не будутъ чисты? Довольно, милордъ, довольно! вы все портите этими содроганіями!
Идите, идите; вы узнали больше, чѣмъ надо.
Я увѣрена, что она сказала больше, чѣмъ должно. Одному небу извѣстно, что она знаетъ!
Все запахъ крови! Всѣ благоуханія Аравіи не сдѣлали бы чистою эту маленькую ручку! Охъ! охъ! охъ!
Какой вздохъ! у ней на сердцѣ страшная тяжесть!
Ни за какія почести, оказываемыя ея особѣ, я не хотѣла бы имѣть въ груди подобное сердце!
Хорошо, хорошо, хорошо.
Молитесь Богу, сэръ, чтобъ все такъ было.
Эта болѣзнь не подлежитъ моему искуству; впрочемъ, я зналъ людей, которые гуляли во время сна, но умерли, какъ святые, въ своей постели.
Умой руки, надѣнь ночное платье, не будь такъ блѣденъ… Повторяю тебѣ, Банко зарытъ въ землю, онъ не можетъ встать изъ гроба.
Неужли?
Въ постель! въ постель! Стучатся у калитки! Идемъ, идемъ, идемъ, идемъ! дай мнѣ руку; что сдѣлано, то сдѣлано. Въ постель, въ постель, въ постель.
Она теперь ляжетъ въ постель?
Да, сейчасъ.
Разнесся шопотъ о вещахъ ужасныхъ
Вкругъ насъ; природѣ чуждыя дѣянья
Родятъ смятенья, чуждыя природѣ,
И совѣсть зараженная всѣ тайны
Глухому изголовью повѣряетъ.
Священникъ нуженъ ей скорѣй, чѣмъ врачь.
О Боже! Боже! пощади всѣхъ насъ!
Слѣдите же за ней, вредъ отстраняя;
Съ нея глазъ не сводите ни на мигъ.
Спокойной ночи! душу всю мою
Она смутила, изумила очи…
Я думаю, но говорить не смѣю.
Спокойной ночи, добрый докторъ!
СЦЕНА II.
правитьОтъ насъ ужъ близко англійское войско.
Его ведетъ Малькольмъ съ Сивардомъ, дядей
Своимъ, и нашимъ доблестнымъ Макдуффомъ;
Они пылаютъ мщеньемъ справедливымъ.
Столь драгоцѣнный поводъ за собой
Увлечь къ кровопролитной могъ бы сѣчѣ
Того, кто даже умеръ для страстей.
Мы встрѣтимъ ихъ навѣрное близъ лѣса
Бэрнамскаго: имъ путь туда лежитъ.
Кто знаетъ, вмѣстѣ ль съ братомъ Дональбайнъ
Могу ручаться я, что онъ не съ нимъ.
Есть списокъ у меня вельможей нашихъ;
Въ числѣ ихъ сынъ Сиварда; также много
Тамъ безбородыхъ юношей, которымъ
Сегодня предстоитъ явить впервые
Ихъ мужество.
Что дѣлаетъ тиранъ?
Великій Донсинанъ онъ укрѣпляетъ.
Иные говорятъ, что онъ помѣшанъ,
А тѣ, которые къ нему поближе,
Зовутъ тотъ трудъ безуміемъ геройскимъ.
Лишь вѣрно то, что къ поясу порядка
Разстроеннаго дѣла своего
Никакъ не можетъ прикрѣпить онъ пряжкой.
Онъ чувствуетъ, что тайныя убійства
Теперь къ его десницѣ прилипаютъ;
Ежеминутно мятежи ему
Въ лицо разрушенную честь бросаютъ.
Кому повелѣваетъ онъ, — приказу
Тѣ повинуются, но не любви.
Онъ чувствуетъ, что власть его
Ползетъ за нимъ, какъ платье исполина
За карломъ-воромъ.
Можно ль осуждать
Его въ порывахъ страсти, въ изступленьи,
Когда все въ немъ себя въ томъ упрекаетъ!
Идемъ же въ путь! и долгъ повиновенья
Окажемъ всѣ тому, кому должны.
Идемъ отыскивать того, кто въ силахъ
Больному обществу здоровье дать.
Соединимся съ нимъ! для очищенья
Страны, прольемъ до капли нашу кровь!
По крайней мѣрѣ, столько, сколько должно,
Чтобъ царственный цвѣтокъ полить и травы
Зловредныя залить. Впередъ, къ Бэрнаму!
СЦЕНА III.
правитьНе надо больше вашихъ донесеній.
Пусть всѣ они бѣгутъ! но къ Донсинану
Пока не двинется Бэрнамскій лѣсъ,
До той поры, я страху недоступенъ.
Что мнѣ Малькольмъ-мальчишка! Не рожденъ ли
Онъ женщиной? А духи тѣ, что знаютъ
Дѣянья смертныхъ, мнѣ сказали такъ:
«Макбетъ, не бойся, никогда никто,
Рожденный женщиною, надъ тобой
Не въ силахъ власть имѣть». И такъ бѣгите,
Вы, тэны вѣроломные! пристаньте
Теперь къ эпикурейцамъ-англичанамъ.
Такою мыслью я повелѣваю,
Такое сердце я въ груди имѣю,
Что не подвержены онѣ сомнѣнью
И никогда ихъ страхъ не поколеблетъ.
Пусть дьяволомъ навѣкъ ты будешь проклятъ,
Съ душою чорною и блѣдной харей!
Что у тебя такой гусиный видъ?
Тамъ десять тысячъ…
Не гусей ли, трусъ?
Солдатъ, сэръ.
Такъ поди и исколи
Себѣ лицо и наложи румянъ.
Чего боишься, блѣдный дурень? тряпка!
Какіе тамъ солдаты? я клянусь
Душой, что щеки блѣдныя твои,
Какъ полотно, совѣтницы лишь страха!
Какіе же солдаты?
Англичане…
Долой отсюда! убирайся вонъ!
Сейтонъ! Меня тошнитъ, когда я вижу…
Сейтонъ, идемъ же! Это нападенье
Меня освободитъ навѣкъ, иль разомъ
Низвергнетъ. Я довольно жилъ: путь жизни
Моей — добыча засухи и листьевъ,
Ужъ пожелтѣвшихъ; то же, что должно,
Всегда сопутствовать преклоннымъ лѣтамъ, —
Любовь, повиновенье, уваженье,
Толпа друзей — не мой удѣлъ; въ замѣнъ ихъ,
Нѣмыя, но глубокія проклятья,
Почетъ лишь на словахъ и звукъ пустой,
Котораго охотно ихъ сердца
Не выражали бы, когда бы смѣли…
Сейтонъ!..
Что вамъ угодно, государь?
Какія новости?
Подтверждено
Все то, что вамъ доложено, милордъ.
Бороться буду я до той поры,
Пока въ клочки все тѣло у меня
Изрублено не будетъ на костяхъ.
Дай латы мнѣ.
Пока еще не нужно.
Я ихъ надѣть хочу. Пускай пошлютъ
Вновь всадниковъ въ объѣздъ: пускай вкругъ насъ
Они очистятъ мѣстность и повѣсятъ
Всѣхъ, кто лишь будетъ говорить о страхѣ.
Дай латы мнѣ… Ну что больная, докторъ?
Она не такъ больна, милордъ; скорѣй
Взволнована толпой ужасныхъ грезъ,
Которыя ей не даютъ покоя.
Такъ вылечи отъ этого ее.
Ты развѣ не способенъ исцѣлить
Больную душу, вырвать съ корнемъ горе
Изъ памяти, въ умѣ разсѣять скуку,
Противоядьемъ сладостнымъ забвенья
Освободить грудь отъ вещей опасныхъ,
Которыя гнетутъ такъ тяжко сердце?
Отъ этого больному самому
Лечиться должно.
Брось свои лекарства
Собакамъ: мнѣ не надо ихъ!.. Идемъ!
Надѣнь мнѣ латы! дай мнѣ жезлъ вождя!
Сейтонъ, пошли На вылазку. О, докторъ!
Всѣ тэны отъ меня бѣгутъ!.. Скорѣй,
Мой другъ, скорѣй! Когда бъ ты, докторъ, и ич.
Всю воду государства моего
Изслѣдовать, узнать его болѣзнь
И возвратить ему, чрезъ очищенье,
По прежнему прекрасное здоровье,
Я бъ расхвалилъ тебя предъ самымъ эхомъ,
Чтобъ разнеслася о тебѣ хвала!
Сними съ меня, оружье, говорю!
Какой ревень, иль корень, иль лекарство
Чистительное были бъ въ состояньи
Отсюда выжить этихъ англичанъ?
Ты слышалъ ли о нихъ?
Да, государь.
Всѣ ваши царскія приготовленья
Распространили слухъ о нихъ межъ нами.
Неси за мной оружье. Я не буду
Страшиться смерти или пораженья,
Пока не двинется Бэрнамскій лѣсъ
На встрѣчу къ Донсинану.
Если бъ я
Когда нибудь могъ Донсинанъ оставить,
То никакія выгоды заставить
Меня сюда вернуться не могли бъ.
СЦЕНА IV.
правитьДрузья, надѣюсь, недалекъ тотъ день,
Когда намъ будетъ нечего бояться
Близъ очага роднаго.
Безъ сомнѣнья.
Но что за лѣсъ предъ нами?
Лѣсъ Бэрнамскій.
Пусть каждый воинъ, отрубивъ по вѣткѣ,
Несетъ ее передъ собою; этимъ
Мы тѣнь набросимъ на число солдатъ
И всѣхъ лазутчиковъ введемъ въ обманъ.
Все будетъ сдѣлано сейчасъ.
Мы знаемъ
Навѣрное лишь то одно пока,
Что въ Донсинанѣ держится тиранъ
И ждетъ осады нашей безъ боязни.
Ему послѣдняя надежда въ этомъ.
Гдѣ лишь представится удобный случай,
Большой и малый отъ него бѣгутъ.
На службѣ у него лишь тотъ остался,
Кто принужденъ, но чье далеко сердце.
Пусть судъ нашъ, чтобъ быть правымъ, подождетъ
Рѣшенья дѣла; намъ же предстоитъ
Искуснѣйшую храбрость оказать.
Ужъ близко время праваго рѣшенья,
И чрезъ него теперь узнаемъ мы,
Что есть у насъ, и то, что мы должны.
Всѣ наши умозаключенья — эхо
Несбыточныхъ надеждъ. Одинъ ударъ, —
Конецъ всему, — все дѣло порѣшитъ…
Такъ ускоримъ же окончаньемъ брани.
СЦЕНА V.
правитьПусть на стѣнахъ наружныхъ вѣетъ знамя
И будетъ общій лозунгъ нашъ: «идутъ!»
Нашъ замокъ укрѣпленъ уже на столько,
Чтобъ на осаду отвѣчать насмѣшкой.
Пусть тамъ они стоятъ, пока ихъ голодъ
И лихорадки не погубятъ. Если бъ
Они не получили въ подкрѣпленье
Всѣхъ тѣхъ, что вмѣстѣ съ нами быть должны,
Могли бы мы лицомъ къ лицу ихъ встрѣтить
И въ бѣгство обратить… Но что за шумъ?
То женскій крикъ, милордъ.
Я потерялъ
Почти вкусъ страха. Прежде было время,
Когда во мнѣ всѣ чувства охладѣли бъ,
Заслышавъ хоть малѣйшій крикъ ночной,
И волосы мои возстали бъ дыбомъ
И всколебались бы при страшной вѣсти,
Какъ будто бы они живые были…
Но ужасами я вполнѣ пресыщенъ,
И страхъ, сопутникъ кровожадныхъ мыслей,
Не въ силахъ ужъ меня заставить вздрогнуть.
Какіе жъ это крики?
Королева
Скончалась, государь!
Ей умереть
Должно бы позже; но всегда придетъ
Минута слово то произнести;
А завтра, завтра и все снова завтра
Ползетъ съ дня на день малыми шагами
Къ слогамъ послѣднимъ списка нашихъ дней.
Вчера — безумнымъ освѣщаетъ намъ
Лишь пыльный путь ко смерти. Гасни, гасни,
Недолгій свѣточъ! Жизнь, какъ тѣнь, проходитъ.
Бѣднякъ-актеръ такъ точно щеголяетъ
И мечется по сценѣ въ данной роли;
Потомъ о немъ никто ужъ и не слышитъ.
Жизнь — сказка, что разсказываетъ намъ
Съ неистовствомъ и крикомъ идіотъ,
Безъ всякаго значенья.
Ты пришелъ
Сюда затѣмъ, чтобъ языку дать волю;
Такъ говори жъ скорѣй.
Я донести,
Милордъ, явился къ вамъ о томъ, что видѣлъ;
Но какъ сказать, не знаю…
Говори.
Когда я былъ на стражѣ на холмѣ,
Смотрѣлъ я въ сторону, гдѣ лѣсъ Бэрнамскій,
И вдругъ мнѣ показалось, что въ движенье
Пришелъ онъ…
Лжецъ и рабъ!
Пусть потерплю
Я гнѣвъ вашъ, если доношу неправду!
Вы за три мили можете увидѣть
Какъ онъ сюда идетъ. Я повторяю,
Что это движущійся лѣсъ.
Коль ты
Солгалъ, — живаго я тебя заставлю
На первомъ деревѣ висѣть, пока
Отъ голода ты не изсохнешь! Если жъ
Ты правду мнѣ сказалъ, то нѣтъ мнѣ нужды,
Когда бъ со мной самимъ случилось тоже.
Я покидаю всякую рѣшимость
И начинаю самъ подозрѣвать
Двоякій смыслъ въ врагѣ, который лжетъ
Правдоподобно: «Ничего не бойся,
Пока Бэрнамскій лѣсъ не подойдетъ
Къ вершинамъ Донсинана…» И теперь
На встрѣчу къ Донсинану лѣсъ идетъ!
Къ оружію! къ оружію! всѣ въ поле!
Когда то правда, что онъ мнѣ сказалъ,
То все равно, бѣжать ли мнѣ отсюда,
Иль здѣсь остаться! Я ужъ начинаю
Усталымъ быть отъ солнца, и хотѣлъ бы,
Чтобъ царство свѣта рухнуло въ конецъ.
Пусть бьютъ въ набатъ! Пусть вѣтеръ воетъ
И разрушеніе придетъ! Умремъ
По крайней мѣрѣ, съ сбруей на спинѣ!…
СЦЕНА VI.
правитьУжъ близко мы! Долой щиты изъ листьевъ!
Явитесь тѣмъ, чѣмъ вы на самомъ дѣлѣ.
Вы, дядя добрый, съ сыномъ благороднымъ,
Введите войско въ первое сраженье;
А мы, съ Макдуффомъ доблестнымъ, возьмемъ
Все остальное на себя, согласно
Распоряженьямъ нашимъ предъидущимъ.
Прощайте! Вечеромъ придется намъ,
Быть можетъ, встрѣтиться съ тирана войскомъ.
Пусть буду я разбитъ, коль на него
Не нападемъ.
Отдайте приказанье,
Чтобъ наши трубы воздухъ огласили:
Герольдамъ громогласнымъ грозной смерти
Придайте звучное дыханье.
Уходятъ. Продолжительные звуки тревоги.
СЦЕНА VII.
правитьЯ ими словно какъ къ столбу привязанъ
И не могу бѣжать; но, какъ медвѣдю,
Мнѣ предстоитъ бороться до конца.
Гдѣ жъ тотъ, кто женщиною не рожденъ?
Его я долженъ одного страшиться,
Иль никого ужъ больше.
Какъ зовутъ
Тебя?
Ты ужаснешься, коль услышишь.
Нѣтъ, если бъ даже было у тебя
Страшнѣйшее изъ адскихъ всѣхъ именъ.
Меня зовутъ Макбетомъ.
Дьяволъ самъ
Не могъ бъ ненавистнѣе названья
Для слуха моего произнести!
Да, и ужаснѣе!
Ты лжешь, тиранъ
Презрѣнный! и мечемъ я докажу
Тебѣ всю ложь твоихъ же словъ!
Сражаются и молодой Сивардъ убитъ.
Ты женщиною былъ рожденъ!.. Смѣюсь
Я надъ мечами и смѣюсь съ презрѣньемъ
Надъ тѣмъ оружьемъ, что подъемлетъ всякій,
Кто женщиной рожденъ!
Шумъ слышенъ съ этой стороны. Тиранъ,
Лицомъ ко мнѣ ты обернись, и если
Моей рукой не будетъ ты убитъ,
То станутъ мнѣ теперь являться тѣни
Жены моей и дорогихъ дѣтей.
Я не хочу разить презрѣнныхъ керновъ,
Чьи руки наняты носить лишь палки.
Тебя, Макбетъ, мнѣ нужно! иль вложу я
Въ ножны свой мечъ, незапятнанный кровью,
Съ неиступленнымъ лезвіемъ. Ты долженъ
Быть тамъ. Оружья звонъ мнѣ возвѣщаетъ
Славнѣйшаго борца. Его мнѣ встрѣтить,
Судьба, дозволь, — и больше ничего
Не буду требовать я отъ тебя!
Сюда, милордъ… Ужъ безъ сопротивленья
Намъ сдался замокъ, и войска
Сражаются съ обѣихъ тамъ сторонъ.
Дерутся храбро доблестные тэны,
И этотъ день считать своимъ мы можемъ;
Немного намъ осталось совершить.
Мы встрѣтили враговъ, разившихъ воздухъ!
Войдемте въ замокъ, сэръ.
Къ чему я стану
Безумцу-Римлянину подражать
И умирать отъ своего меча?
Пока живыхъ я буду видѣть, лучше
Пусть онъ имъ будетъ наносить удары.
Вернись, собака адская, вернись!
Тебя лишь одного я избѣгалъ;
Но удались изъ вида моего!
И такъ ужъ душу тяготитъ мнѣ кровь
Твоихъ родныхъ.
Я не имѣю словъ!
Въ мечѣ мой голосъ, кровожадный звѣрь,
Которому нельзя найти названья!
Напрасенъ трудъ твой! Ты скорѣе могъ бы
Мечемъ остроконечнымъ рѣдкій воздухъ
Избороздить, чѣмъ кровь мою увидѣть.
Пусть лезвіе его падетъ на главы,
Подверженныя ранамъ! Жизнь моя
Вѣдь очарована и не уступитъ
Она тому, кто женщиной рожденъ!
На эти чары больше не надѣйся!
Пусть демонъ тотъ, предъ кѣмъ ты преклонялся,
Повѣдаетъ тебѣ, что былъ Макдуффъ
Изъ чрева матери исторгнутъ прежде,
Чѣмъ время наступило.
Проклятъ будь
Языкъ того, кто это мнѣ сказалъ!
Онъ лучшее смутилъ во мнѣ, что было!
Не стоитъ вѣрить демонамъ-шутамъ,
Которые играютъ нами злобно
И держатъ обѣщанье лишь для слуха,
А нарушаютъ для надежды нашей!
Я болѣе съ тобой не стану драться!
Такъ сдайся, подлый трусъ! Живи, чтобъ быть
Посмѣшищемъ и удивленьемъ свѣту!
Мы на столбѣ портретъ повѣсимъ твой,
Какъ одного изъ рѣдкостныхъ чудовищъ,
И начертимъ внизу: «тирана можно
Здѣсь видѣть».
Не хочу я лобызать
Прахъ изъ подъ ногъ Малькольма молодаго!
Иль слышать какъ вся сволочь изрыгнетъ
Свои проклятья на меня. Хоть лѣсъ
Бэрнамскій къ Донсинану подошелъ
И ты, мой врагъ, женою не рожденъ,
Но попытаюсь я въ послѣдній разъ!
Мнѣ щитъ воинственный прикроетъ тѣло…
Рази, Макдуффъ! и проклятъ тотъ пусть будетъ,
Кто первый закричитъ: довольно, стой!
Какъ я желалъ бы, чтобъ друзья, которыхъ
Здѣсь нѣтъ, явились снова невредимы!
Нельзя же безъ потерь. Но между тѣмъ
Я, глядя на оставшихся средь насъ,
Надѣюсь, что столь радостный всѣмъ день
Не слишкомъ дорогой цѣною купленъ.
Макдуффъ еще не съ нами, также сынъ
Достойный вашъ.
Вашъ сынъ ужъ заплатилъ
Свой долгъ, какъ честный воинъ. Онъ былъ живъ
До той поры, пока не сталъ самъ мужемъ;
Но лишь дало ему то званье храбрость,
Какъ онъ, подобно мужу, палъ въ сраженьи,
Ни шагу предъ врагомъ не уступивъ.
Онъ умеръ?
Да, и взятъ ужъ съ поля битвы.
Но поводъ вашей горести не можетъ
Съ его отвагою идти въ сравненье;
Иначе горе было бъ безконечно.
Онъ спереди былъ раненъ?
Да, въ чело.
Такъ пусть онъ будетъ воиномъ предъ Богомъ!
Хотя бъ имѣлъ я столько сыновей,
Какъ на главѣ волосъ, я и тогда бы
Кончины лучшей имъ не пожелалъ!
Его часъ пробилъ.
Больше сожалѣній
Заслуживаетъ онъ, и отъ меня
Получитъ ихъ теперь.
Не заслужилъ
Онъ большаго. Сказали, что онъ умеръ
Какъ слѣдуетъ солдату, заплативъ
Свой долгъ. Довольно! Богъ да будетъ съ нимъ!
Вотъ новая отрада къ намъ спѣшитъ.
Да здравствуетъ король! Ты королемъ
Теперь назваться можешь. Посмотри,
Что сдѣлаюсь съ проклятой головой
Злодѣя! Мы свободны! Всѣ, кого
Я зрю, жемчужины твоей короны,
Всѣ повторяютъ мысленно за мной
Мое привѣтствіе, и всѣхъ прошу
Теперь со мной воскликнуть громогласно:,
Да здравствуетъ Шотландіи король!
Да здравствуетъ Шотландіи король!
Не будемъ тратить понапрасну время,
Пока со всѣми мы не разочтемся
За ихъ любовь, и долгъ свой не уплатимъ.
Вы, тэны всѣ и родственники наши,
Отнынѣ графами зовитесь. Первыхъ
Шотландія почтитъ васъ этимъ званьемъ.
Все, что осталось сдѣлать, чтобъ дать силу
Любезнымъ подданнымъ: призвать друзей,
Изгнанниковъ, бѣжавшихъ за границу
Отъ козней злыхъ, тиранства подозрѣній,
Изобличить сподвижниковъ жестокихъ
Погибшаго недавно мясника
И демону подобной королевы,
Которая, какъ говорятъ, сама
Себя насильственно лишила жизни,
И словомъ все, что такъ необходимо,
Что требуетъ отъ насъ вполнѣ вниманья,
То съ помощію Бога, мы исполнимъ
Въ желанномъ мѣстѣ, времени и видѣ.
Благодаримъ васъ каждаго и всѣхъ,
И приглашаемъ ѣхать съ нами въ Скону,
Гдѣ мы возложимъ на себя корону.
ПРИМѢЧАНІЯ ПЕРЕВОДЧИКА.
править(1) Въ первоначальномъ текстѣ не существуетъ указаній на мѣстность, гдѣ происходитъ дѣйствіе; точно также въ изданіяхъ пьесъ Шекспира, вышедшихъ при его жизни, не находится раздѣленій на сцены и акты. Только послѣ смерти Шекспира, были сдѣланы тѣ прибавленія къ оригиналу, которыя существуютъ въ новѣйшихъ изданіяхъ. Именно чрезъ семь лѣтъ послѣ смерти великаго поэта, въ 1623 году, актеры Гемингъ и Конделль, издавшіе in-folio творенія Шекспира, первые ввели въ большую часть его пьесъ классическое раздѣленіе на пять актовъ. Но не довольствуясь этимъ нововведеніемъ, они даже измѣнили нѣкоторыя рѣчи дѣйствующихъ лицъ, сократили разсужденія, казавшіяся имъ слишкомъ длинными, и такимъ образомъ во многомъ исказили первоначальный текстъ. Франсуа Гюго, въ примѣчаніяхъ къ переводу Макбета (t. III), говоритъ, что для большей ясности, онъ принялъ раздѣленіе на сцены, введенное Гемингомъ и Конделлемъ, но уничтожилъ дѣленіе на акты, которое, по его мнѣнію, только прерываетъ смыслъ пьесы и поэтому совершенно безполезно. Мы, напротивъ, примѣняясь къ современнымъ понятіямъ объ искуствѣ и драматическихъ произведеніяхъ, полагаемъ, что дѣленіе на акты даетъ читателю возможность отдохнуть отъ того напряженнаго вниманія, съ какимъ онъ слѣдитъ за ходомъ пьесы; самое впечатлѣніе какъ то сильнѣе и живѣе остается въ умѣ его: сцены не смѣшиваются одна съ другою, но идутъ плавно и послѣдовательно. Вотъ почему, въ нашемъ переводѣ этой трагедіи, мы также раздѣлили ее на дѣйствія.
(2) Граймалкинъ — котъ, Паддокъ — жаба.
(3) Означеніе мѣстности не находится въ первоначальномъ изданіи; оно основано позднѣйшими комментаторами на вопросѣ Банко: «какъ близко Форсъ?» Форсъ — небольшой городокъ на сѣверѣ Шотландіи, на самомъ берегу моря, недалеко отъ маленькой рѣчки Финдгорпъ. Войско Дункана было расположено на югъ отъ этого города, съ цѣлью остановить мятежниковъ, направлявшихся съ сѣвера.
(4) Такъ назывались небольшіе отряды ирландцевъ. Керны — пѣхота; они носили кольчуги и были вооружены сѣкирами. Галлоглесами назывались тяжело-вооруженныя резервныя войска.
(5) «Compell’d these skipping kemes fo trust their beeis». Вмѣсто «быстрыхъ», вѣрнѣе перевести «прыгающихъ».
6) Дѣйствіе происходитъ въ XI вѣкѣ, слѣдовательно тогда не было ни пушекъ, ни картечи; но у Шекспира нерѣдко встрѣчаются подобныя несообразности.
7) Тэнъ (thane) тоже, что баронъ.
(8) "Where the Norweyan banners floгt the sky,
«And fan our people cold».
(9) T. e. Макбетъ.
(10) Островъ Св. Коломбана (по шотландски, Сентъ-Кольмсъ-Инчъ) находится близъ Кайна, къ сѣверу отъ Эдимбургскаго залива.
(11) Вся эта сцена и въ оригиналѣ отличается нѣкоторою напыщенностью и искуственностью слога. Стараясь какъ можно ближе нередать подлинникъ, мы должны были выразить и эту особенность языка.
(12) Народное преданіе указываетъ на опушку лѣса Гармуирскаго, на границахъ графствъ Эльджинъ и Нернъ, какъ на то мѣсто, гдѣ вѣдьмы въ первый разъ явились Макбету. Во всей Шотландіи трудно найдти пустыннѣе и печальнѣе этого мѣста; растительность едва прозябаетъ, повсюду болота, тростникъ, мелкій сухой кустарникъ. Оно какъ нельзя лучше соотвѣтствуетъ тому значенію, какое далъ ему Шекспиръ въ своей пьесѣ.
(13) Не совсѣмъ точное соблюденіе цезуры и риѳмъ находится и въ подлинникѣ.
(14) Иные говорятъ, что Глемисъ-кестль, находящійся въ пяти миляхъ отъ Форфара, былъ мѣстомъ убійства Дункана; но пять или шесть другихъ замковъ, въ народномъ преданіи, оспариваютъ у него эту печальную извѣстность. Недалеко отъ него находятся вершины Донсинана, а съ другой стороны видѣнъ Бэрнамскій лѣсъ. Въ этой крѣпостцѣ долгое время сохранялась кровать, на которой, какъ разсказываютъ, былъ убитъ Дунканъ.
(15) Кавдорскій замокъ расположенъ на сѣверѣ Шотландіи, въ шести миляхъ отъ Нерна, на возвышенности, съ которой онъ господствуетъ надъ рѣчкой Кальдеръ. Его также считаютъ мѣстомъ убійства Дункана. Тамъ даже показывали въ прежнее время обломокъ кольчуги, которую носилъ этотъ король; комнату, въ которой онъ былъ убитъ, и убѣжище, гдѣ скрывался его слуга, пока совершалось убійство.
(16) Синель — отецъ Макбета. Онъ умеръ еще до того времени, какъ Макбетъ встрѣтился съ вѣдьмами; слѣдовательно Макбетъ уже получилъ, по наслѣдству, санъ Глемисскаго тена. Что же касается до званія Кавдорскаго тэна, то Макбетъ имѣлъ право получить его только въ такомъ случаѣ, если бы настоящій тэнъ Кавдора былъ лишенъ этого званія королемъ, который наградилъ бы имъ Макбета. Этимъ объясняется изумленіе Макбета при неожиданномъ предсказаніи второй вѣдьмы.
(17) «His wonders and bis praises do contend».
Неизвѣстно, почему Франсуа Гюго перевелъ эту фразу: «partagé entre la surprise et Venthousiasme».
(18) "Corne what corne roay
«Time and the hour runs through the roughest day»;
T. e., другими словами, удобный случай для достиженія цѣли представляется совершенно неожиданно даже и тогда, когда все этому, повидимому, противодѣйствуетъ.
(19) Корона Шотландіи первоначально не была наслѣдственной. Когда наслѣдникъ назначался еще при жизни короля (что случалось нерѣдко), ему давали тотчасъ титло принца Кумберландскаго. Кумберландъ принадлежалъ Англіи; имъ владѣла Шотландія въ видѣ лена (Прим. Кетчера).
(20) «Martlet» — стрижъ.
(21) Это мѣсто кажется, съ перваго взгляда, однимъ изъ самыхъ темныхъ и почти совершенно непонятныхъ. Вотъ какъ переводитъ его г. Кетчеръ: «Любовь, которую мы внушаемъ, бываетъ иногда причиной безпокойствъ; но мы должны быть благодарны и за эти безпокойства, какъ за любовь. Я хочу сказать этимъ, что вы должны благодарить Бога и насъ за то, что мы утруждаемъ васъ собою». Мы совершенно согласны съ этимъ истолкованіемъ.
(22) «Hermits» — аскеты, пустынники.
(23) «То be his purveyor» — быть его провіантмейстеромъ, самому извѣстить леди Макбетъ о скоромъ прибытіи ея мужа.
(24) "But here, upon this bank and shoal of time,
«We’d jump the life to corne». Въ нѣкоторыхъ изданіяхъ Макбета находится «schoole». По объясненію Стивенса, это слово означаетъ отмель, гдѣ мы живемъ, — shallow, ford.
(25) Шекспиръ сравниваетъ желанія Макбета съ скачущимъ конемъ, а честолюбіе съ всадникомъ; — сравненіе, одному ему доступное.
(26) Это выраженіе находится въ пословицахъ Рейву да: «The cat would eat fish and would not wet her feet», — кошка хотѣла бы ѣсть рыбку, да боится замочить лапки. Это переводъ латинскаго стиха: «Саtus amat pisces, sed non vult tingere plantas».
(27) Смѣлая метафора: «But screw your courage to the sticking place».
(28) «Convince» — overpower.
(29) The warder — пріемникъ, холодильникъ, сгущающій пары; а limbeck — alembick, — аламбикъ, реторта, сосудъ, изъ котораго что либо испаряется.
(30) «When in swinish sleep» и т. д. Swin — поросенокъ; swinish, также значитъ грубый, скотскій.
(31) «I have drugged their possets.» Posset — напитокъ изъ молока и вина.
(32) Это восклицаніе Макбета подало поводъ ко множеству объясненій. Вѣроятно, Макбетъ, идя въ комнату, гдѣ спитъ Дунканъ, и проходя чрезъ сцену, напуганный и раздраженный мыслью о готовящемся преступленіи, воображаетъ, что ему кто то повстрѣчался, и спрашиваетъ: «Эй! кто тамъ?» но видя, что никого нѣтъ, идетъ далѣе.
(33) Какъ всѣ вообще сцены Шекспира въ шутливомъ родѣ, и эта сцена привратника очень трудна для перевода и очень неприлична.
(34) Полагаютъ, что въ древнѣйшія времена Скона была столицею королевства Никтовъ. Она находится въ двухъ миляхъ отъ Перта.
(35) Флинсъ бѣжалъ въ княжество Валлійское. У него родился сынъ, Вальтеръ, достигшій званія великаго маршала при дворѣ короля Шотландскаго, который далъ ему санъ лорда steward’а — оберъ-церемоніймейстера (отсюда имя Стюартовъ). Онъ имѣлъ многочисленное потомство. Одинъ изъ его правнуковъ женился на дочери Роберта Брюса и имѣлъ сына, который сдѣлался королемъ Шотландіи, подъ именемъ Роберта II. Такъ исполнилось предсказаніе вѣдьмъ.
(36) «Sweet remembrancer».
(37) Въ 1778 году, въ первый разъ, появилась въ печати пьеса Миддльтона «Колдунья», гдѣ находится вполнѣ та сцена, которой въ «Макбетѣ» приведены только первыя два слова. Въ пьесѣ Миддльтона, какъ и въ «Макбетѣ», эти стихи поются вѣдьмами, которыя пляшутъ вокругъ котла.
(38) Въ переводѣ риѳмованныхъ стиховъ намъ было гораздо труднѣе строго придерживаться подлинника, но и здѣсь мы прибѣгали къ измѣненіямъ только въ самыхъ крайнихъ случаяхъ.
(39) Т. е. была чрезвычайно набожна.
(40) Весь этотъ монологъ, кажется, заимствованъ изъ хроники Голинсгеда, который говоритъ, что Эдуардъ Исповѣдникъ обладалъ даромъ пророчества и исцѣлялъ многія болѣзни. Онъ имѣлъ обыкновеніе облегчать страданія тѣхъ, которые были одержимы особенною болѣзнью, названною королевскою немочью, и оставилъ этотъ чудесный даръ своимъ наслѣдникамъ.