Многіе критики, и притомъ авторитетные, считаютъ «Макбета» лучшимъ, наиболѣе совершеннымъ и мощнымъ созданіемъ Шекспира. Трагедія эта была напечатана въ 1623 г., въ первомъ собраніи пьесъ Шекспира. До этого времени она не появлялась въ печати. Но написана она была, по крайней мѣрѣ тринадцать лѣтъ ранѣе этого года — это видно изъ интереснаго дневника астролога Формэна (умершаго въ 1611 г.), сообщающаго подробный отчетъ о представленіи этой трагедіи на театрѣ «Globe» 20-го апрѣля 1610 года. Есть основаніе думать, что «Макбетъ» уже не былъ въ то время новой пьесой, потому что Шекспиръ влагаетъ въ уста своему герою слѣдующія слова:
«…Я вижу цѣпь
Коронъ и лицъ со скиптрами двойными,
Съ тройной державою…»
Очевидно, это намекъ на соединеніе въ 1604 г. трехъ королевствъ подъ властью Іакова I, предполагаемаго потомка Банко и, разумѣется, больше вѣроятности допустить, что этотъ намекъ былъ сдѣланъ поэтомъ подъ свѣжимъ впечатлѣніемъ недавно совершившагося факта соединенія королевствъ. Полагаютъ, что пьеса была написана въ 1606 г. или около этого, т. е. вскорѣ послѣ «Гамлета» и «Короля Лира».
«Исторія Шотландіи» Голиншеда доставила Шекспиру большую часть матеріала для его трагедіи[1]. Однако поэтъ, сознавая, что легендарное повѣствованіе, которое даетъ хроникеръ объ отдаленной и полу-варварской эпохѣ, не можетъ служить подходящей основой для исторической трагедіи, вольно обработалъ исторію Макбета, какъ сказочный сюжетъ: онъ частью сообразовался съ хроникой, частью уклонился отъ нея, смотря по тому, какъ это болѣе соотвѣтствовало его идеалу характеровъ и способствовало развитію драматическаго дѣйствія.
Изъ всѣхъ англійскихъ драматурговъ, Шекспиръ первый прибѣгнулъ къ помощи чародѣйской силы въ качествѣ сверхъестественнаго двигателя. Отчасти онъ усвоилъ народныя вѣрованія въ волшебство, господствовавшія въ то время въ Англіи; но къ нимъ онъ примѣшалъ вѣщій или пророческій характеръ, свойственный скандинавскимъ сестрамъ, паркамъ, и одухотворілъ ихъ своей собственной фантазіею. Существуетъ мнѣніе, что пьеса плодовитаго англійскаго драматурга Миддльтона, современника Шекспира, «Вѣдьмы», имѣющая въ нѣкоторыхъ подробностяхъ сходство со сценами заклинанія въ «Макбетѣ», была сочинена не ранѣе 1613 года, т. е. послѣ Макбета. Во всякомъ случаѣ актеры, игравшіе Макбета, брали изъ «Вѣдьмъ» Миддльтона нѣкоторыя пѣсни и вносили ихъ въ: «Макбетъ». «Макбетъ» самая короткая изъ всѣхъ трагедій Шекспира. Въ ней 2108 строкъ (158 прозы и 1588 стиховъ). Въ «Гамлетѣ» 3931 строка, въ «Отелло» 3317.
Изъ «Исторіи Шотландіи» Голиншеда, служившей Шекспиру матеріаломъ для трагедіи «Макбетъ».
правитьДоаа[2] была замужѳмъ за Синнелемъ, таномъ Гламиса, и имѣла отъ него сына Макбета, храбраго воина, котораго всѣ почли бы вполнѣ достойнымъ управлять государствомъ, еслибъ онъ не отличался по природѣ нѣкоторой наклонностью къ жестокости. Дунканъ же, напротивъ, былъ нрава кроткаго и мягкаго.
Начало Дунканова царствованія было мирно и безмятежно; но вскорѣ убѣдились, что ему недостаетъ твердости характера и что онъ недостаточно строго наказываетъ преступниковъ; нѣкоторые недовольные воспользовались случаемъ, чтобы нарушить миръ и благосостояніе государства, и вотъ вспыхнули мятежи; непосредственнымъ поводомъ послужило слѣдующее обстоятельство: Банко, танъ Лохкаберскій, отъ котораго и происходитъ домъ Стюартовъ, долгое время занимавшій престолъ Шотландіи, собирая доходы въ королевскую казну и сурово наказывая непокорныхъ, самъ подвергся нападенію со стороны мятежниковъ, которые ограбили его, такъ что онъ едва спасъ свою жизнь.
Вернувшись ко двору съ жалобой, Банко добился, чтобы за обидчиками былъ пославъ воинъ съ приказомъ имъ явиться и держать отвѣтъ передъ королемъ за свое буйство; но вмѣсто этого они еще усилили свою вину новымъ злодѣяніемъ: осыпавъ посланца упреками и бранью, они умертвили его. Затѣмъ, не сомнѣваясь, что за такое преступленіе король поступитъ съ ними со всей строгостью своей власти, Макдональдъ, одинъ изъ мятежниковъ, пользовавшійся среди нихъ большимъ вліяніемъ, взялъ на себя роль предводителя всѣхъ недовольныхъ, которые пожелали бы возстать противъ короля. Изъ западныхъ острововъ къ нему стеклось множество народу, предлагая примкнуть къ его мятежнымъ отрядамъ, a изъ Ирландіи, въ надеждѣ на добычу, прибыло не малое число керновъ и галлоглассовъ (такъ назывались грубыя ирландскія племена, всегда готовыя на мятежи) съ полной готовностью служить ему и идти, куда бы онъ ихъ ни повелъ.
Макбетъ стадъ энергично возставать противъ слабости короля и медлительности его въ наказаніи преступниковъ, благодаря чему они успѣли сосредоточить свои силы, и обѣщалъ, что если начальство надъ войскомъ будетъ поручено ему и Банко, то они такъ поведутъ дѣло, что мятежники скоро будутъ усмирены и возстаніе подавлено. Такъ и случилось. Какъ только онъ вступилъ въ Лохкаберъ, слава его храбрости повергла непріятеля въ такой паническій страхъ, что большая часть мятежниковъ тайкомъ покинула своего вождя Макдональда; несмотря на это, онъ все-таки далъ сраженіе Макбету съ остатками своего войска. Будучи разбитъ на-голову, онъ искалъ убѣжища въ замкѣ (гдѣ заперлись его жена и дѣти) и, наконецъ, видя невозможность держаться долѣѳ противъ непріятеля и, въ случаѣ сдачи, не надѣясь уйти живымъ, онъ сперва убилъ свою жену и дѣтей, a потомъ и самого себя.
Макбетъ, вступивъ въ замокъ, увидалъ трупъ Макдональда, лежащій среди груды убитыхъ; это жалостное зрѣлище нисколько не тронуло его жестокаго сердца — онъ приказалъ отрубить голову отъ трупа, вздѣть ее на шестъ и послать въ подарокъ королю, въ то время находившемуся въ Бертѣ. Обезглавленный трупъ онъ приказалъ вздернуть на высокую висѣлицу.
Такимъ образомъ стараніями и усердіемъ Макбѳта были снова возстановлены порядокъ и законность въ странѣ. Немедленно вслѣдъ затѣмъ получено было извѣстіе, что Свено, король норвежскій, прибылъ въ Файфъ съ могущественнымъ войскомъ, съ цѣлью завоевать все государство Шотландію. Узнавъ объ этомъ, Дунканъ началъ поспѣшно собирать армію. Въ послѣдовавшемъ сраженіи шотландцы были сперва разбиты, но затѣмъ въ концѣ концовъ одержали побѣду.
Между тѣмъ пришло извѣстіе, что новый флотъ датчанъ прибылъ въ Кингкорнъ, присланный Канутомъ, королемъ Англіи, въ отмщеніе за пораженіе, нанесенное его брату Свено. Противъ врага, по приказанію короля, были посланы Макбетъ и Банко; встрѣтивъ датчанъ съ значительной военной силой, они часть ихъ перебили, a остальныхъ оттѣснили назадъ къ ихъ кораблямъ. Тѣ, которымъ удалось спастись бѣгствомъ, немедленно сѣли на корабли и за большую сумму золота получили отъ Макбета позволеніе, чтобы ихъ товарищи, павшіе въ сраженіи, были похоронены на островѣ св. Кольма.
Вскорѣ послѣ этого случилось страшное и необъяснимое чудо, возбудившее не мало тревоги и волненія въ государствѣ. Однажды Макбетъ и Банко ѣхали въ Форесъ, гдѣ въ то время находился король; они путешествовали одни, безъ всякой свиты, пробираясь по лѣсамъ и полямъ, какъ вдругъ среди пустынной поляны имъ встрѣтились три женщины страннаго, дикаго вида, похожія на существа исчезнувшаго міра. Воины съ любопытствомъ разсматривали эти странныя явленія; тогда одна изъ женщинъ сказала: «Да здравствуетъ Макбетъ, танъ Гламиса!» (Незадолго передъ тѣмъ онъ, дѣйствительно, получилъ этотъ санъ послѣ смерти своего отца Синнеля). Вторая сказала: «Хвала Макбету, тану Кавдора!» и, наконецъ, третья: «Слава во-вѣки Макбету, который впослѣдствіи будетъ королемъ надо всей Шотландіей!»
«Что вы за женщины? спросилъ Банко, вы, которыя, повидимому, такъ неблагосклонно относитесь ко мнѣ; моему товарищу вы сулите, кромѣ высокихъ почестей, еще и королевскій престолъ, мнѣ же равно ничего не обѣщаете?» — «Нѣтъ, сказала первая изъ нихъ, — тебѣ мы обѣщаемъ еще большія блага, чѣмъ ему, ибо онъ хотя и будетъ царствовать, но конецъ его будетъ несчастливъ; кромѣ того, онъ не оставитъ послѣ себя потомковъ, которые унаслѣдовали бы его престолъ; ты же, напротивъ, не будешь царствовать вовсе, зато потомки твои будутъ долгое время, изъ поколѣнія въ поколѣніе, управлять Шотландскимъ королевствомъ». Съ этими славами всѣ три исчезли. Сперва обоимъ воинамъ все это показалось обманомъ воображенія, тѣмъ болѣе, что Банко часто въ шутку величалъ Макбета королемъ Шотландіи, a Макбетъ, въ свою очередь, называлъ Банко родоначальникомъ многихъ королей. Но впослѣдствіи увѣрились, что эти три женщины были или сестры-парки, богини судьбы, или нимфы и волшебницы, которыя, благодаря искусству некромантіи, имѣли возможность предугадать будущее, потому что все случилось именно такъ, какъ онѣ предсказали. Вскорѣ послѣ этого танъ Кавдорскій былъ обвиненъ въ государственной измѣнѣ и казненъ въ Форесѣ, a титулъ его и владѣнія милостиво переданы королемъ Макбету.
Въ ту же ночь за ужиномъ Банко, шутя, сказалъ Макбету: «Ну, Макбетъ, ты добился того, что предвѣщали тебѣ двѣ. первыя вѣдьмы, теперь остается тебѣ пріобрѣсти только то, что напророчила тебѣ третья». Слова эти произвели глубокое впечатлѣніе на душу Макбета, и онъ тогда же сталъ помышлять о томъ, какимъ бы образомъ овладѣть короной; однако, онъ все-таки думалъ, что ему слѣдуетъ выждать время, и что само божественное Провидѣніе подвинетъ его къ цѣли. Но случилось, что вскорѣ послѣ этого король Дунканъ, имѣвшій двухъ сыновей отъ своей жены (бывшей дочерью Сиварда, герцога Нортумберлэндскаго), возвелъ одного изъ нихъ, Малькольма, въ званіе герцога Кемберлэндскаго, чтобы такимъ образомъ заранѣе назначить его своимъ наслѣдникомъ на престолъ, въ случаѣ своей смерти. Макбетъ былъ сильно встревоженъ этой мѣрой, препятствовавшей осуществленію его надежды (согласно старымъ законамъ, если престолонаслѣдникъ не достигъ положеннаго возраста, чтобы принять на себя власть, то ближайшій родственникъ по крови долженъ вмѣсто него вступить на престолъ); и вотъ Макбетъ рѣшилъ силою овладѣть престоломъ, опираясь на свое, яко бы, право, ибо Дунканъ все сдѣлалъ, чтобы лишить его титула и преградить ему путь къ престолу.
Слова вѣщихъ сестеръ сильно подстрекали его къ осуществленію своей мечты, но въ особенности жена старалась склонить его къ рѣшительному дѣйствію, такъ какъ она была чрезвычайно честолюбива и горѣла страстнымъ желаніемъ носить королевскій титулъ. Наконецъ, сообщивъ о своихъ видахъ надежнымъ друзьямъ, къ числу коихъ принадлежалъ Банко, и заручившись обѣщаніями ихъ помощи, онъ умертвилъ короля въ Инвернесѣ, или же, какъ иные говорятъ, въ Ботгоеванѣ, на шестой годъ его царствованія. Затѣмъ, окруживъ себя людьми близкими, которымъ онъ довѣрился, онъ заставилъ провозгласить себя королемъ и тотчасъ же отправился въ Сконъ, гдѣ былъ облеченъ королевскимъ саномъ по существующему обычаю. Это было въ 1046 году по Р. X.
Малькольмъ Камморъ и Дональдъ Банъ, сыновья короля Дункана, страшась за свою жизнь и полагая, что Макбетъ будетъ точно также искать ихъ смерти, чтобы еще болѣе укрѣпиться въ своей власти, — бѣжали въ Кемберлэндъ, гдѣ Малькольмъ и оставался до того времени, покуда Эдуардъ Святой, сынъ Этельреда, не вернулъ себѣ престолъ Англіи отъ завоевателей датчанъ; тогда Эдуардъ принялъ къ себѣ Малькольма самымъ дружескимъ образомъ, a Дональдъ отправился въ Ирландію.
На первыхъ порахъ Макбетъ издалъ много полезныхъ законовъ и статутовъ для блага своихъ подданныхъ. Но все это усердіе и справедливость были лицемѣріемъ, чтобы пріобрѣсти расположеніе народа. Вскорѣ онъ уже сталъ показывать себя въ настоящемъ свѣтѣ и вмѣсто справедливости обнаружилъ свою природную жестокость. Укоры совѣсти, какъ это всегда бываетъ y тирановъ или узурпаторовъ, достигшихъ власти незаконными средствами, — мучили его неустанно и внушали ему страхъ, чтобы и съ нимъ не обошлись такъ, какъ онъ поступилъ со своимъ предшественникомъ. Вдобавокъ и предсказанія вѣдьмъ не выходили y него изъ головы; онѣ предсказали ему престолъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ обѣщали, что въ будущемъ корона Шотландіи достанется потомкамъ Банко. И вотъ онъ пригласилъ Банко съ его сыномъ Флинсомъ къ себѣ на ужинъ и въ то же время нанялъ убійцъ, чтобы умертвить обоихъ на обратномъ пути ихъ изъ дворца домой, преступленіе должно было совершиться нарочно вдали отъ дворца, чтобы не запятнать Макбетова дома и чтобы удалить отъ него всякое подозрѣніе. Банко былъ убитъ, a сынъ его Флинсъ, благодаря темнотѣ ночи и съ помощью Всевышняго, сохранившаго его для лучшей участи, избѣгнулъ опасности; впослѣдствіи онъ узналъ черезъ посредство нѣкоторыхъ друзей, которыхъ имѣлъ при дворѣ, что Макбетъ точно такъ же добивается его смерти, какъ и смерти его отца, который убитъ вовсе не случайно, какъ старался увѣрить Макбетъ. Тогда, чтобы избѣгнуть новой опасности, Флинсъ бѣжалъ въ Уэльсъ.
Послѣ умерщвленія Банко ничто не удавалось Макбету; каждый, кому приходилось являться на глаза королю, трепеталъ за свою жизнь, и какъ его страшились люди, такъ и онъ самъ страшился окружающихъ и искалъ случая, по самому пустому подозрѣнію, казнить тѣхъ, которые болѣе всего казались ему опасными. Наконецъ онъ сталъ находить такое наслажденіе въ умерщвленіи своихъ придворныхъ, что уже ничѣмъ не могъ утолить своей кровожадности, доставлявшей ему, какъ онъ думалъ, двойную выгоду: во-первыхъ, освобождая отъ людей подозрительныхъ, a во-вторыхъ, обогащая его казну добромъ убитыхъ; такой приливъ богатствъ давалъ ему возможность содержать около себя сильные отряды вооруженныхъ людей. Чтобы имѣть возможность еще съ большей жестокостью притѣснять своихъ подданныхъ, онъ построилъ себѣ недоступный и сильно защищенный замокъ на вершинѣ высокаго холма, называемаго Донзиваномъ и лежащаго въ десяти миляхъ отъ Перта. Постройка этого замка обременила государство страшно тяжелыми налогами и повинностями. Макбетъ заставлялъ тана каждаго округа являться поочередно и помогать постройкѣ замка. Когда пришла очередь Макдуфа, тана Файфскаго, онъ прислалъ рабочихъ, снабженныхъ всѣмъ нужнымъ матеріаломъ, велѣвъ имъ трудиться усердно, чтобы король не имѣлъ повода быть имъ недовольнымъ; самъ же не явился, какъ это дѣлали другіе, опасаясь какого-нибудь насилія со стороны короля, питавшаго къ нему нерасположеніе. Макбетъ, придя посмотрѣть, какъ подвигаются работы, и не найдя тамъ Макдуфа, счелъ себя жестоко оскорбленнымъ и сказалъ: «Я замѣчаю, что этотъ человѣкъ никогда не желаетъ повиноваться моимъ приказаніямъ, — хорошо же, я распоряжусь съ нимъ по-своему». И, вѣроятно, онъ тотчасъ же умертвилъ бы Макдуфа, еслибъ одна колдунья, которой онъ очень довѣрялъ (послѣ того, какъ сбылись всѣ предвѣщанія трехъ вѣдьмъ), не объявила, что ему нечего опасаться, такъ какъ онъ не будетъ убитъ ни однимъ человѣкомъ, рожденнымъ отъ женщины, и не будетъ побѣжденъ, покуда Бирнамскій лѣсъ не двинется къ замку Донзинану. Эти предсказанія успокоили страхъ Макбета, и онъ вообразилъ, что можетъ дѣлать, что ему угодно, не опасаясь наказанія за свои поступки: вѣдь предсказано же ему, что ни одинъ человѣкъ не можетъ побѣдить или убить его. Въ этой надеждѣ онъ совершалъ самыя позорныя злодѣйства всячески притѣснялъ своихъ подданныхъ. Между тѣмъ, Макдуфъ, не переставая опасаться за свою жизнь, задумалъ бѣжать въ Англію, чтобы доставить Малькольду Каммору корову Шотландіи. Но объ этомъ тайномъ рѣшеніи узналъ Макбетъ; говорятъ, короли одарены острымъ, какъ y рыси, зрѣніемъ и ушами, длинными, какъ y Мидаса. Въ домѣ каждаго тана y Макбета были наушники, которые передавали ему обо всемъ, что тамъ говорилось и дѣлалось, и, благодаря этому, онъ держалъ въ рукахъ большую часть дворянства въ королевствѣ.
Когда его извѣстили о планахъ Макдуфа, онъ немедленно собралъ большое войско, явился съ нимъ въ Файфъ и осадилъ замокъ Макдуфа, разсчитывая найти его тамъ. Жители замка безъ всякаго недовѣрія отворили передъ нимъ ворота и впустили его, не подозрѣвая никакихъ злыхъ умысловъ. Но, не заставъ уже тамъ хозяина, Макбетъ безжалостно перерѣзалъ все семейство Макдуфа, его жену, дѣтей и слугъ. Затѣмъ онъ забралъ все имущество его, объявилъ его измѣнникомъ, запретилъ ему въѣздъ въ королевство. Но Макдуфъ былъ уже въ безопасности и пробрался въ Англію къ Малькольму Каммору, тутъ еще усилилась его ненависть къ тирану, и онъ сталъ размышлять, какимъ бы образомъ отомстить за жестокое избіеніе жены, дѣтей и друзей.
Хотя Малькольмъ и скорбѣлъ о притѣсненіи, которое выносили соотечественники въ Шотландіи, судя по разсказамъ Макдуфа, но онъ еще сомнѣвался въ его искренности и подозрѣвалъ, не подосланъ ли онъ нарочно Макбетомъ, чтобы вывѣдать его намѣренія и испытать его; поэтому сперва онъ отвѣчалъ уклончиво:
— Я искренно огорченъ бѣдствіями, претерпѣваемыми моей родиной, и хотя имѣю сильное желаніе избавить ее отъ ига, но не могу принять шотландской короны, сознавая свои неизлѣчимые пороки. Во-первыхъ, я одержимъ необузданнымъ сладострастіемъ (источникомъ всѣхъ пороковъ), такъ что, еслибъ я сдѣлался королемъ Шотландіи, то боюсь, что не пощадилъ бы чести вашихъ дѣвицъ и женщинъ; моя распущенность была бы для васъ еще невыносимѣе, нежели кровавая тиранія Макбета.
На это Макдуфъ возражалъ:
— Конечно, это позорная страсть — изъ-за нея многіе благородные короли и принцы лишались жизни и королевствъ; однако же въ Шотландіи довольно женщинъ, потому послѣдуй моему совѣту: овладѣй престоломъ, и я берусь повести дѣло такъ искусно, что страсть твоя будетъ удовлетворена, и никто объ этомъ не узнаетъ.
— Мало того, продолжалъ Малькольмъ, я также самое алчное существо въ мірѣ; сдѣлавшись королемъ, я готовъ буду употреблять всѣ средства, чтобы захватывать помѣстья и богатства, не щадя жизни знатныхъ вельможъ Шотландіи. Поэтому лучше оставь меня здѣсь, иначе моя ненасытная алчность можетъ надѣлать столько бѣдъ, что передъ ними окажется ничтожнымъ все. на что вы теперь жалуетесь.
Макдуфъ отвѣчалъ:
— Это еще худшій порокъ, нежели первый; алчность есть корень всякаго зла и погубила многихъ королей. Несмотря на это, все-таки послѣдуй моему совѣту и овладѣй престоломъ. Въ Шотландіи достаточно золота и богатствъ, чтобы удовлетворить твоей жадности.
— Затѣмъ, продолжалъ Малькольмъ, я склоненъ къ лицемѣрію, скрытности и обману; мнѣ доставляетъ наслажденіе обманывать тѣхъ, которые довѣряются моимъ словамъ. A такъ какъ государю болѣе приличествуетъ правдивость, постоянство, справедливость и прочія благородныя добродѣтели, то вы видите, что я неспособенъ управлять государствомъ; если даже вы имѣете средства прикрыть и замаскировать всѣ остальные мои пороки, то не думаю, чтобы вы нашли возможность скрыть этотъ порокъ.
— Да, сказалъ Макдуфъ, этотъ порокъ худшій изъ всѣхъ, и вы должны разстаться. О, несчастные, злополучные шотландцы, изнемогающіе подъ бременемъ столькихъ ужасныхъ бѣдствій одно другого хуже! Надъ вами царствуетъ проклятый злодѣй и тиранъ, безъ всякихъ нравъ на титулъ, и угнетаетъ васъ съ кровожадной жестокостью. А этотъ другой человѣкъ, имѣющій права на корону, такъ переполненъ разными пороками, что недостоинъ пользоваться ею, по его же собственному признанію! Онъ не только алченъ и подверженъ ненасытному сладострастію, но еще и лживый измѣнникъ, которому нельзя довѣрять ни въ одномъ словѣ. Прости, Шотландія! нынѣ я считаю себя изгнанникомъ навѣки, безъ всякой отрады и утѣшенія.
При этихъ словахъ обильныя слезы потекли по его щекамъ.
Наконецъ, когда Макдуфъ уже былъ готовъ къ отъѣзду, Малькольмъ остановилъ его.
— Успокойся, Макдуфъ, сказалъ онъ, во мнѣ нѣтъ ни одного изъ этихъ пороковъ, я только шутилъ съ тобой, съ цѣлью испытать твою искренность, потому что не разъ уже Макбетъ подсылалъ ко мнѣ шпіоновъ, стараясь такимъ образомъ забрать меня въ свои руки; но чѣмъ неохотнѣе я соглашался на твои предложенія, тѣмъ съ большимъ усердіемъ я теперь готовъ исполнитъ твое желаніе.
Затѣмъ они обнялись, поклялись другъ другу въ вѣрности и стали совѣщаться насчетъ средствъ къ выполненію своихъ замысловъ.
Между тѣмъ Малькольмъ сумѣлъ такъ расположить въ свою пользу короля Эдуарда, что тотъ далъ ему десять тысячъ войска подъ начальствомъ стараго Сиварда, герцога Нортумберлэндскаго, чтобы отправиться съ нимъ въ Шотландію и помочь ему отстаивать его права на престолъ.
Макбетъ, увидавъ, что силы его непріятеля растутъ и что изъ Англіи прибыло войско на помощь его сопернику Малькольму, отступилъ въ Файфъ, рѣшилъ расположиться укрѣпленнымъ лагеремъ около замка Донзинана и сражаться съ непріятелемъ, если онъ намѣренъ преслѣдовать его.
Онъ глубоко вѣрилъ въ пророчество колдуньи, которая сказала, что онъ не погибнетъ отъ руки человѣка, рожденнаго женщиной. Между тѣмъ Малькольмъ поспѣшно преслѣдовалъ Макбета и въ ночь передъ сраженіемъ пришелъ въ Бирнамскій лѣсъ; послѣ непродолжительнаго отдыха, онъ приказалъ каждому изъ своихъ воиновъ срубить по большой зеленой вѣткѣ и, съ вѣтками въ рукахъ, двинуться къ лагерю противника, чтобы на слѣдующее утро незамѣтно подойти къ нему. Поутру, когда Макбетъ увидалъ движущійся навстрѣчу лѣсъ, онъ очень изумился, — что бы это значило, но, вспомнивъ давнишнее предсказаніе о томъ, что Бирнамскій лѣсъ двинется на Донзинанъ, понялъ, что насталъ часъ исполненія этого пророчества. Однако же, онъ выстроилъ свои войска въ боевой порядокъ и увѣщевалъ воиновъ сражаться храбро. Но только что успѣлъ непріятель побросать зеленыя вѣтки, какъ Макбетъ увидѣлъ ихъ численное превосходство и обратился въ бѣгство. Макдуфъ преслѣдовалъ его съ ожесточеніемъ до Лунфанена; Макбетъ, видя, что Макдуфъ настигаетъ его, остановилъ коня и закричалъ: «Измѣнникъ, зачѣмъ ты напрасно преслѣдуешь меня: мнѣ не суждено быть убитымъ ни однимъ человѣкомъ, рожденнымъ женщиной. Приблизься сюда, получай награду, которую заслужилъ своими дѣлами», и при этомъ онъ занесъ мечъ, чтобы убить Макдуфа. Но тотъ, ловко увернувшись отъ удара, отвѣчалъ ему, потрясая обнаженнымъ мечомъ: «Это правда, Макбетъ, — пробилъ часъ, когда ты будешь наказанъ за свою ненасытную жестокость. Я именно тотъ, о которомъ предсказали тебѣ колдуньи: я не былъ рожденъ моей матерью, но меня вырѣзали изъ ея утробы!» Съ этими словами онъ устремился на него и убилъ его на мѣстѣ. Затѣмъ, отрубивъ ему голову, надѣлъ ее на шестъ и послалъ Малькольму. Таковъ былъ конецъ Макбета послѣ семнадцатилѣтняго царствованія его надъ Шотландіею. Въ началѣ своего правленія онъ совершилъ много достойныхъ дѣлъ и издалъ законы для общаго блага; но потомъ, обманутый дьяволомъ, онъ впалъ въ страшную жестокость, уничтожившую всю его прежнюю славу. Онъ былъ убитъ въ 1057 г. по Р. X., въ шестнадцатый годъ царствованія короля англійскаго Эдуарда.
Малькольмъ Камморъ, вернувъ себѣ престолъ Шотландіи, былъ коронованъ въ Сконѣ. Немедленно послѣ коронаціи онъ созвалъ парламентъ въ Форфарѣ и наградилъ землями и титулами всѣхъ помогавшихъ ему противъ Макбета.
Отзывы различныхъ авторовъ о «Макбетѣ».
правитьКольриджъ говоритъ: Трагедія «Макбетъ» во всѣхъ отношевіяхъ представляетъ полный контрастъ съ «Гамлетомъ»; но особенно рѣзко выражается это различіе въ манерѣ вступленія. Въ «Гамлетѣ» мы видимъ постепенный переходъ отъ простѣйшихъ разговорныхъ формъ къ пылкому языку разгоряченнаго страстью разсудка, но все-таки средоточіемъ страсти остается разсудокъ. «Макбетъ» же сразу бьетъ на воображеніе и вызываетъ чувства, сродныя съ нимъ. Поэтому-то дѣйствіе въ «Макбетѣ» развивается быстрѣе, чѣмъ въ какой-либо изъ другихъ Шекспировскихъ драмъ, и поэтому-то, за исключеніемъ отвратительнаго монолога привратника (дѣйствіе II, сц. 3), который — я готовъ поручиться — есть не что иное, какъ вставка актеровъ, во всей драмѣ нѣтъ, насколько мнѣ помнится, ни одного каламбура или игры словъ. Тѣмъ же и объясняется полное отсутствіе комическаго элемента, даже ироніи и философскихъ размышленій въ «Макбетѣ» — вся пьеса исключительно и безусловно трагическая. Тамъ нѣтъ никакихъ разсужденій сомнительной морали, которыя потребовали бы болѣе досужаго состоянія духа и, слѣдовательно. болѣе усиленной дѣятельности ума; никакой софистики самообольщенія, исключая развѣ того мѣста, когда, предъ совершеніемъ ужаснаго злодѣянія, Макбетъ ошибочно принимаетъ укоры и зловѣщій шопотъ совѣсти за умствованія эгоизма и излишней разсудительности, а послѣ совершенія убійства — ужасы угрызенія объясняетъ страхомъ внѣшнихъ опасностей — подобно человѣку въ бреду, который бѣжитъ отъ призраковъ, созданныхъ его собственнымъ воображеніемъ, или, доведенный до изступленія, закалываетъ осязательный предметъ, попадающійся ему подъ руку; между тѣмъ лэди Макбетъ старается объяснить свой страхъ и замиранія сердца предчувствіями худшихъ несчастій, и съ напускною смѣлостью бравируетъ ихъ. Въ остальныхъ же рѣчахъ Макбета слышенъ голосъ самого сердца, терзаемаго угрызеніями, до послѣднихъ судорогъ нравственной смерти. То же самое повторяется и во всѣхъ другихъ характерахъ. Но разнообразіе происходитъ отъ приливовъ бѣшенства, вызываемаго то и дѣло вторженіемъ тревожной мыслн и быстро переходящаго въ страхъ.
И въ «Гамлетѣ» и «Макбетѣ» дѣйствіе открывается суевѣріемъ; во въ той и другой трагедіи оно не только различно, но прямо противоположно. Въ «Гамлетѣ» это суевѣріе связано съ самыми святыми и лучшими чуфтвами; въ «Макбетѣ» же — съ темными, бурными и противозаконными стремленіями личной воли. И цѣль не одинакова; въ первой трагедіи суевѣріе является средствомъ, чтобы возбудить умъ Гамлета, a въ «Макбетѣ» — показать, что умъ героя уже былъ извѣстнымъ образомъ настроенъ.
Сестры-парки — такое же оригинальное созданіе Шекспира, какъ и его Аріель и Калибанъ; во всѣхъ этихъ образахъ парки, фуріи и вѣдьмы образуютъ составные элементы. Онѣ совершенно различны отъ всѣхъ другихъ представленій о вѣдьмахъ y современныхъ писателей, однако имѣютъ достаточно наружнаго сходства съ образомъ народнаго суевѣрія, чтобы непосредственно подѣйствовать на зрителей. Характеръ ихъ есть воплощеніе всего фантастическаго, идущаго въ разрѣзъ съ добромъ; онѣ олицетворяютъ все темное, страшное и противоестественное въ физической природѣ, все беззаконное и необузданное въ человѣческомъ существѣ — являются стихійными мстительницами безъ пола и роду. Настоящая цѣль перваго появленія вѣдьмъ — это дать ключъ къ характеру всей драмы.
Лэди Макбетъ, описывая своего мужа, въ то же время разоблачаетъ свой собственный нравъ. Еслибъ онъ могъ получить все то, что ему нужно, онъ предпочелъ бы достигнуть этого невиннымъ путемъ, не вѣдая, — увы! какъ многіе изъ насъ, — что тотъ, кто стремится къ какой-нибудь мірской цѣли ради ея самой, въ сущности не разбираетъ средствъ, отсюда и проистекаетъ опасность сумасбродныхъ фантазій. Лэди Макбетъ, какъ обыкновенно y Шекспира, есть лицо, изображающее цѣлую породу людей знатнаго происхожденія; часто оставаясь въ одиночествѣ и предаваясь честолюбивымъ мечтамъ, она заблуждается, принимая смѣлость фантазіи за способность нести послѣдствія реальной вины. Въ ней ложная твердость духа, обольщеннаго честолюбіемъ; она позоритъ своего мужа съ нечеловѣческой дерзостью воображенія, сама же не въ состояніи этого снести, изнемогаетъ подъ бременемъ угрызенія совѣсти и кончаетъ жизнь самоубійствомъ.
Сестры-парки застигаютъ Макбета въ моментъ упоенія побѣдой, когда польщена его любовь къ славѣ; онѣ дразнятъ его фантазію, изображая передъ нимъ, какъ дѣйствіе рока, то, что въ самомъ дѣлѣ можетъ быть исполнено только имъ самимъ, его поступками, и заручаются его полнымъ довѣріемъ, благодаря быстрому выполненію перваго своего предвѣщанія. Случай убить короля представляется немедленно; жена Макбета умоляетъ его не упускать этого случая, она убѣждаетъ его съ пылкимъ краснорѣчіемъ и пользуется всѣми софизмами, какіе только въ состояніи придать ложный блескъ преступленію. На долю Макбета выпадаетъ уже только самое выполненіе преступленія, покрайней мѣрѣ — немногимъ болѣе; его вовлекаютъ въ злодѣяніе, какъ бы отуманеннаго какими-то чарами. Раскаяніе слѣдуетъ непосредственно, даже предшествуетъ преступленію, и укоры совѣсти не даютъ ему покоя ни днемъ, ни ночью. Но онъ уже запутался въ адскихъ тенетахъ, ужасно видѣть того самаго Макбета, который когда-то презиралъ смерть на полѣ брани, a теперь, страшась мученій предстоящаго ему существованія, тѣмъ сильнѣе цѣпляется за жизнь; чѣмъ она становится для него ужаснѣе, тѣмъ безпощаднѣе устраняетъ онъ со своего пути все, что, по представленіямъ его мрачнаго, подозрительнаго воображенія, грозитъ ему опасностью. Какое бы отвращеніе ни внушали намъ его поступки, мы не можемъ, однако, не сострадать такому состоянію его духа, мы скорбимъ о гибели столькихъ благороднымъ качествъ, и даже въ послѣдней его защитѣ не:вольно восхищаемся борьбою смѣлой воли съ трусливой совѣстью. Съ перваго взгляда можно подумать, что въ этой трагедіи изображена подавляющая сила рока, какъ y древнихъ — въ полномъ согласіи съ античными понятіями о фатализмѣ; все вытекаетъ изъ сверхъестественнаго вліянія, съ которымъ какъ бы неизбѣжно и тѣсно связаны всѣ послѣдующія событія. Мало того — мы даже находимъ здѣсь тѣхъ же причудливыхъ оракуловъ, которые, благодаря буквальному выполненію своихъ предвѣщаній, обманываютъ довѣряющихся имъ. Однако легко можно убѣдиться, что поэтъ въ своемъ твореніи проявилъ болѣе просвѣщенные взгляды. Онъ желаетъ показать, что столкновеніе между добромъ и зломъ въ мірѣ можетъ произойти только съ разрѣшенія Провидѣнія, которое обращаетъ проклятіе, навлекаемое на свою голову нѣкоторыми смертными, въ благословеніе для другихъ. Въ возмездіи за злодѣянія соблюдается строгая справедливость. Лэди Макбетъ, которая изъ всѣхъ человѣческихъ участниковъ въ убійствѣ короля — наиболѣе виновна, отъ страшныхъ терзаній своей совѣсти впадаетъ въ неизлечимый тѣлесный и душевный недугъ; она умираетъ отверженная, не оплакиваемая своимъ супругомъ. Макбетъ же все-таки признанъ достойнымъ пасть геройской смертью на полѣ брани. Благородному Макдуфу предоставляется утѣшеніе спасти свою родину, наказавъ собственноручно тирана, умертвившаго его жену и дѣтей. Банко своей безвременной смертью искупляетъ свое честолюбивое любопытство, побудившее его узнавать судьбу своихъ славныхъ потомковъ, чѣмъ онъ и возбудилъ зависть Макбета; но онъ сохранилъ свою душу чистой отъ злыхъ внушеній вѣдьмъ: имя его благословенно въ его народѣ, ему суждено наслаждаться въ теченіе долгихъ вѣковъ тѣмъ королевскимъ саномъ, которымъ Макбетъ обладалъ только въ теченіе своей жизни. Что касается хода дѣйствія, то эта драма представляетъ противоположность съ «Гамлетомъ»: она развивается съ изумительной быстротой, начиная съ первой катастрофы (убійство Дункана) и до конца. «Задумано — сдѣлано» — таковъ общій лозунгъ; ибо, какъ говоритъ Макбетъ —
Летучій замыселъ не воротить,
Когда летятъ онъ налегкѣ, безъ дѣла…
Въ каждой чертѣ виденъ энергичный, героическій вѣкъ, на суровомъ сѣверѣ, закаляющемъ каждый нервъ. Въ точности продолжительность дѣйствія трудно опредѣлить, — можетъ быть, въ промежуткѣ прошли цѣлые года,&о извѣстно, что для воображенія періодъ времени, самый чреватый событіями, всегда кажется самымъ короткимъ. Едвали, однако, можно допустить, чтобы столько происшествій могло быть скучено въ такомъ тѣсномъ промежуткѣ; не только внѣшнія событія, но и самые сокровенные тайники души у дѣйствующихъ лицъ раскрываются передъ зрителемъ. Какъ будто вынуты тормазы изъ колесъ времени, и оно катится впередъ неудержимо по наклонной плоскости. Ничто не можетъ сравниться съ этой картиной по силѣ и ужасу производимаго ею впечатлѣнія. Стоитъ только вспомнить объ умерщвленіи Дункана, о кинжалѣ, висящемъ передъ глазами Макбета, о появленіи тѣни Банко на пиру и о безуміи лэди Макбетъ. Подобныя сцены единственны, ихъ можно найти только y Шекспира.
Слова д-ра К. К. Гензе (Shakespeare, Untersuchunagen und Studien von D-r K. K. Hense. Halle. 1884).
Лэди Макбетъ дѣйствуетъ съ холодной разсчетливостью: полными сарказма словами, она побуждаетъ нерѣшительнаго супруга къ умерщвленію Дункана; разсудокъ ея, на который мало вліяетъ фантазія, съ насмѣшкой относится къ видѣніямъ Макбета. Она, повидимому, хладнокровно обсуждаетъ, что преступный планъ долженъ удасться и что вся вина падетъ на Дункановыхъ слугъ; она спокойно относитъ кинжалы назадъ, въ спальню Дункана, — чего не рѣшается сдѣлать Макбетъ, — пачкаетъ кровью слугъ, чтобы преступленіе было приписано имъ, потому что
…..Спящій и мертвецъ —
Не больше какъ картины: только дѣти
Боятся нарисованнаго чорта. (II, 2).
Лэди Макбетъ, повидимому, равнодушно говоритъ:
Моя рука
Красна, какъ и твоя, но я стыжусь,
Что сердце y тебя такъ бѣло…
Ты потерялъ
Всю твердость духа…
Перестань такъ жалко
Теряться въ мысляхъ. (II, 2).
Она является такою рѣшительной и на нее такъ мало дѣйствуетъ престугіленіе, что Макбетъ и раньше справедливо хвалилъ ея смѣлость:
Рожай мнѣ мальчиковъ однихъ!
Огонь, пылающій въ твоей крови,
Однихъ мужей производить способенъ. (I, 7).
Насколько она владѣетъ собою, видно изъ ея лицемѣрія, доведеннаго до совершенства, при пріемѣ Дункана.
И въ этой твердой духомъ женщинѣ мы впослѣдствіи видимъ умственное разстройство. Ея болѣзнь — лунатизмъ. Ея дѣйствія и рѣчи — признанія обремененной преступленіями души. Душа ея помутилась, и въ этомъ проявляется нравственный судъ, надъ которомъ она издѣвалась. Макбетъ осужденъ этимъ судомъ на постоянныя безсонницы и тревожные сны. Пророческій голосъ, которые олицетворяетъ сонъ и прославляетъ его благодѣтельность и который слышится Макбету, послѣ того, какъ онъ убилъ Дункана:
Гламисъ зарѣзалъ сонъ; зато отнынѣ
Не будетъ спать его убійца Кавдоръ,
Не будетъ спать его убійца Макбетъ!
— это пророчество исполнилось, и лэди Макбетъ подтверждаетъ это словами:
Ты сна лишенъ —
Ограды всѣхъ существъ.
Макбетъ въ блескѣ пурпура, забрызганнаго кровью, неспокоенъ; лэди Макбетъ старается разсѣять тяжелыя картины, преслѣдующія его, разсужденіями, достойными стоиковъ:
Чему помочь нельзя — къ чему жъ и думать?
Того, что сдѣлано, не воротить.
Но всѣ ея разсужденія оказываются несостоятельными въ сравненіи съ нравственной силой, которая проявляетъ свою власть и надъ нею, что видно въ ея лунатизмѣ. Она была сообщницей мужа при умерщвленіи короля — родственника и гостя, и она должна раздѣлить его участь. Несмотря на ея старанія днемъ отогнать преслѣдующихъ ее эринній — сомнѣніе и раскаяніе, они поднимаются со два ея больной души во снѣ. «Ступай, говорила она въ отвѣтъ на ужасъ мужа послѣ убійства, — возьми воды и смой скорѣе кровавую улику съ рукъ». Но, находясь въ состояніи лунатизма, она не вѣритъ, чтобы вода могла смыть кровавыя пятна съ ея рукъ; она все чувствуетъ запахъ крови: «Всѣ ароматы Аравіи не очистятъ этой маленькой руки» (V, 1). Она просила мужа не предаваться мыслямъ о преступныхъ дѣлахъ, чтобы не впасть въ сумасшествіе; но въ своей болѣзни она еще сильнѣе его предается этимъ мыслямъ. Ей еще кажется, что .нечего бояться тѣхъ, кто знаетъ объ этомъ, такъ какъ никто не можетъ привлечь къ отвѣтственности власть; но больная совѣсть отвергаетъ это и усиливаетъ обвиненія: не только убійство Дункана, но и злодѣйскіе поступки Макбета противъ Банко и семейства Макдуфа, въ которыхъ она не принимала участія, обременяютъ ея душу и вызываютъ тяжелый вздохъ изъ ея измученной души. Она называетъ «призраками ребяческаго страха» видѣнія Макбета, послѣ того, какъ ему явился духъ Банко:
Эта дрожь и взгляды —
Пародія на истинный испугъ,
Прекрасны были бы y камелька,
Подъ говоръ сказки, на лицѣ старухъ.
Но для лунатика эти призраки сдѣлались истинной, ужасной дѣйствительностью. Судъ надъ нею, выражающійся въ ея душевной болѣзни, производитъ тѣмъ сильнѣйшее впечатлѣніе, чѣмъ внезапнѣе и непосредственнѣе онъ проявляется. Иные жалѣютъ о томъ, что Шекспиръ дѣлаетъ какъ бы скачокъ въ характеристикѣ лэди Макбетъ, о томъ, что онъ не представилъ постепенныхъ переходовъ изъ здороваго состоянія въ больное, которые онъ такъ мастерски изобразилъ въ личности Лира. Въ этомъ нужно видѣть эстетическое и психологическое чутье поэта. Эстетическое чувство основано на дѣйствіи таинственнаго на человѣка и на умолчаніи. Дѣйствіе таинственнаго на душу для напряженія интереса мы вообще можемъ наблюдать y Шекспира, особенно въ «Гамлетѣ». Таинственность въ изображеніи лэди Макбетъ выражается въ томъ, что она послѣ этой сцены третьяго акта до начала пятаго акта не появляется на сценѣ. Послѣдними словами ея къ мужу были: «Ты сна лишенъ, отрады всѣхъ существъ». Она еще кажется твердой и увѣренной; но мы помнимъ, что она еще прежде говорила сама себѣ:
Что пользы намъ желать, и все желать?
Гдѣ жъ тотъ покой, вѣнецъ желаній жаркихъ?
Не лучше ли въ могилѣ тихо спать,
Чѣмъ жить среди души волненій жалкихъ? (III, 2).
Сомнительное, невѣрное счастіе! Съ нѣжнымъ упрекомъ спрашиваетъ она мужа:
Зачѣмъ ты все одинъ,
Все съ мрачной думою? Твоимъ мечтамъ
Пора бы въ гробъ, къ тому, о комъ мечтаютъ.
Одиночество Макбета дѣлается и ея участью; она одна размышляетъ о своемъ невѣрномъ счастіи. Въ пятой и шестой сценахъ III-го акта, во время событій четвертаго дѣйствія — свиданія Макбета съ вѣдьмами, умерщвленія семейства Макдуфа — лэди Макбетъ нѣтъ на сценѣ, но образъ одинокой женщины, размышляющей о прошломъ, всегда передъ вами, мы знаемъ, что она одна, что она перестала быть повѣренной мужа, продолжающаго свои жестокости, что ей хочется высказать все и что она принуждена молчать, — и все это придаетъ ей значеніе въ нашемъ воображеніи. Точно такъ же былъ одинокъ Беллерофонтъ, ненавидимый богами, бродившій въ алейскихъ поляхъ, съ истерзаннымъ сердцемъ, избѣгая смертныхъ (Гом. Ил. VI, 202); такъ же одинокъ былъ, по словамъ хора, и убійца Лайя, бродившій въ глухомъ лѣсу подъ скалами, подобно дикому горному быку, въ тяжеломъ, страшномъ горѣ, лишенный людского общества (Софоклъ). Въ этомъ одиночествѣ лэди Макбетъ еще сохраняетъ свою тайну, но ночью сонъ выдаетъ больную душу. «Больная совѣсть глухимъ подушкамъ повѣряетъ тайну» (V, 1). Такъ владѣлъ собою днемъ Ричардъ III, лицемѣрно скрывая свои мысли, но ночью его мучатъ тревожные сны (IV, 1), которые въ ночь передъ сраженіемъ при Босвортѣ дѣлаются для него грозными, мстительными образами (V, 3). Болѣзнь лэди Макбетъ, такимъ образомъ, имѣетъ глубокія психическія и нравственныя основанія въ ея одиночествѣ. «Дѣла неслыханныя порождаютъ и страхъ неслыханный», говоритъ проницательный докторъ. Она совершила неслыханное дѣло, согрѣшила противъ природы; она, женщина, побудила мужа къ такому дѣлу, о которомъ Макбетъ говоритъ ей:
На все что, можетъ человѣкъ, готовъ я;
Кто смѣетъ больше, тотъ не человѣкъ, a звѣрь.
Чтобы быть способной на такое дѣло, она должна была нарушить женственность. Она зоветъ на помощь демоновъ убійства и просить ихъ «вселить въ ея женскій духъ лютость звѣря»:
Сгустите кровь мою, загородите
Путь сожалѣнію къ моей груди!
И будетъ замыселъ мой твердъ; природа
Не пошатнетъ его, и духи мира
Моей руки не отклонять. Сюда,
Убійства ангелы, гдѣ бъ ни витали
Вы въ этотъ часъ, на гибель естеству!
Сюда! къ грудямъ моимъ! Смѣните желчью
Ихъ молоко! Скорѣй, глухая ночь,
Спустись на міръ, и въ мрачномъ дымѣ ада
Укрой мой ножъ! (I, 5).
Свою нечестивую молитву въ этомъ возбужденномъ тонѣ, требующую извращенія природы и нормальности, она исполняетъ сама, и это должно было отразиться на ея душевной болѣзни. Неестественность своихъ дѣйствій она еще подтверждаетъ словами:
Кормила я и знаю,
Какъ дорого для матери дитя;
Но я безъ жалости отторгла бъ грудь
Отъ нѣжныхъ улыбающихся губокъ
И черепъ бы малютки раздробила,
Когда бъ клялась, какъ клялся ты!
За этимъ нарушеніемъ законовъ природы и любви слѣдуетъ отчужденіе отъ супруга, вызываемое сознаніемъ вины, которое Макбетъ старается заглушить новыми преступленіями. При извѣстіи о смерти жены, у Макбета не вырывается словъ любви:
Она могла бы умереть и позже;
Всегда бы во-время поспѣла эта вѣсть.
Чѣмъ ужаснѣе ошиблась лэди Макбетъ въ своемъ супругѣ, чѣмъ болѣе она обманута въ ожидаемомъ счастьѣ, тѣмъ болѣе проявляются въ ней чувства любви и истины, которыя совпадаютъ съ чувствами, удерживавшими ее отъ убійства Дункана, походившаго на ея отца, совпадаютъ съ тою женской слабостью, которая при разсказѣ Макбета заставляетъ ее воскликнуть: «Ахъ! помогите!..» Она не только дѣлаетъ видъ, что теряетъ сознаніе, какъ думаетъ Деліусъ, она дѣйствительно въ ужасѣ отъ кроваваго дѣла, которое Макбетъ изображаетъ, какъ чужое, яркими красками. Въ лэди Макбетъ проявляется тутъ та же слабость, которая побудила ее прибѣгнуть къ вину, для подкрѣпленія (II, 1). Благодаря этой сторонѣ женской природы, ее въ одиночествѣ преслѣдуютъ муки совѣсти, и врачъ справедливо замѣчаетъ, что «священникъ ей нужнѣй врача» (V, 1).
Слова А. Мезьера (Shakespeare, ses oeuvres et ses critiques. 3 êd. Paris. 1882).
Страданіе Макбета показываетъ намъ, чего стоитъ преступленіе тому, кто его совершаетъ. Макбетъ, потерявъ сонъ, не находитъ для себя развлеченія въ празднествахъ и придворныхъ удовольствіяхъ. Во время пира, который онъ устраиваетъ для шотландскихъ вельможъ, мертвые выходятъ изъ могилъ, чтобы его преслѣдовать. Насиліе, объясняемое опасеніями, которыя внушаетъ ему противодѣйствіе Макдуфа, довершаетъ его престуиленія. Съ каждымъ шагомъ онъ опускается глубже въ эту пропасть, въ которой уже нельзя остановиться. Умерщвленіе жены и дѣтей Макдуфа увѣнчиваетъ этотъ кровавый путь. Уже наказанный угрызеніями совѣсти, Макбетъ наказывается еще разслабленіемъ разсудка и ужасами, которые овладѣваютъ его душой и омрачаютъ его умъ. Онъ закрываетъ глаза, онъ не видитъ опасностей, которыя ему угрожаютъ со всѣхъ сторонъ и которыя онъ вызываетъ новыми жестокостями. Онъ теряетъ всякую осторожность, онъ воображаетъ, что ему нечего бояться, обращается къ оракуламъ, которыхъ скрытаго смысла онъ не понимаетъ и которые ведутъ его къ погибели.
Какая ужасная картина въ послѣднемъ актѣ — картина разстройства этой энергичной, но запятнанной души, волнуемой противоположными чувствами и неспособной найти тотъ путь, который бы спасъ ее. Какъ ясно выражаютъ отрывистыя и сильныя слова Макбета тревогу помраченнаго преступленіемъ разсудка и безсиліе преступника, который не находитъ больше ни въ себѣ самомъ, ни внѣ себя надежной опоры! Со всѣхъ сторонъ, онъ видитъ только поводы къ страху; онъ это чувствуетъ и высказываетъ. Онъ упорно держится за предсказаніе и съ энергіей отчаянія привязывается къ этой послѣдней надеждѣ, безъ которой для него все потеряно. Несмотря на это, какое отвращеніе къ жизни, ко всѣмъ благамъ, къ которымъ онъ такъ стремился, для достиженія которыхъ онъ принесъ столько жертвъ и которыми онъ не можетъ даже пользоваться!
Поэтъ не умалчиваетъ ни объ одномъ изъ послѣднихъ страданій Макбета. Для полноты впечатлѣнія, онъ яркими красками изображаетъ преходящую славу, отравленное благополучіе, но особенно упадокъ и паденіе преступника. Въ память храбрости Макбета, поэтъ оставляетъ ему честь смерти на полѣ битвы, отъ руки врага. Смерть лэди Макбетъ внушаетъ намъ не меньшій ужасъ и даетъ намъ не менѣе сильный урокъ. Честолюбивая женщина, которая, желая быть королевою, вооружила своего мужа противъ гостя и короля, котораго ей слѣдовало бы защищать, женщина, которая считаетъ себя счастливой послѣ убійства, такъ какъ она достигла цѣли, — не болѣе Макбета найдетъ счастія въ обладаніи властью. Если она и кажется вначалѣ болѣе смѣлой, жестокой и ожесточенной, чѣмъ ея мужъ, то это лишь вслѣдствіе временной экзальтаціи: когда она будетъ менѣе возбуждена, и ей останется только воспоминаніе о совершенномъ преступленіи, y нея тоже явятся угрызенія. Она не предвидѣла, что первое преступленіе повлечетъ за собою столько другихъ; она не подозрѣвала, что послѣ смерти Дункана придется умертвить Банко и задушить дѣтей Макдуфа. Хотя она и способна на убійство въ минуту возбужденія, она не можетъ привыкнуть къ цѣлому ряду кровавыхъ сценъ. Она чувствуетъ все больше отвращенія къ убійству. Она не обладаетъ спокойной энергіею великихъ преступницъ; послѣ честолюбиваго порыва она опять дѣлается женщиной. Это видно изъ ея тревожнаго сна въ сценѣ, гдѣ она является сонамбулой и во снѣ ходитъ и говоритъ. Воспоминанія не даютъ ей покоя; сны рисуютъ ей кровавыя картины. Она видитъ тѣни жертвъ y своего изголовья. Одна мысль наполняетъ ее: она совершила убійство, она жена и сообщница убійцы.
Въ каждой трагедіи Шекспиръ беретъ какую-нибудь страсть, изображаетъ ея дѣйствіе на человѣка и выводитъ изъ нея нравственный урокъ. Здѣсь онъ рисуетъ честолюбіе въ самыхъ яркихъ краскахъ. Изъ Макбета онъ сдѣлалъ типъ честолюбца, какъ изъ Отелло — типъ ревнивца. Если бы Шекспиръ былъ лучше знакомъ съ древними греками и если бы ему приходилось подражать какому-нибудь образцу. чтобы выражать сильныя душевныя движенія, то можно было бы сказать, что эта пьеса носитъ на себѣ печать могущественнаго духа Эсхила.
Въ «Макбетѣ» характеры тверды, нравы дики, стиль мужественный и полный поэзіи, какъ въ древнихъ греческихъ трагедіяхъ. Нѣтъ и слѣда той искусственной риторики, которая портитъ «Ромео и Джульету». Въ десять лѣтъ, съ 1596 до 1606 г., когда, вѣроятно, былъ написанъ «Макбетъ», поэтъ избавился отъ дурного вкуса и дошелъ до самаго высокаго пониманія искусства.
Элементъ чудеснаго, который вводится Шекспиромъ, есть доказательство силы его генія. Къ драматическому дѣйствію онъ примѣшиваетъ эпическій элементъ, который встрѣчается только въ баснословныхъ сюжетахъ. Не терять изъ виду земли, продолжать роль наблюдателя, подобающую драматургу, и вмѣстѣ съ тѣмъ пронзать очами воображенія мракъ невидимаго міра, пользоваться и своимъ проницательнымъ умомъ и народными повѣрьями — такова трудность, за которую взялся Шекспиръ и которую онъ преодолѣлъ, выведя на сцену макбетовскихъ вѣдьмъ. Нѣсколькими годами раньше онъ не могъ бы взяться за эту задачу.
Здѣсь онъ смѣло соглашаетъ драму и эпопею, присоединяя элементъ чудеснаго къ основной нравственной идеѣ пьесы. Мы замѣтили, что вѣдьмы имѣютъ тѣсную связь съ характеромъ Макбета; онѣ не дѣйствуютъ на него противъ его воли, онѣ только потворствуютъ его инстинктамъ и олицетворяютъ внутреннее искушеніе, которое его наполняетъ. Онѣ не оказываютъ неотвратимаго вліянія древней судьбы, которая даже невинныхъ дѣлаетъ преступниками; онѣ побуждаютъ къ преступленію только того, кто готовъ его совершить. Это не слѣпой рокъ, a судьба, которую мы сами создаемъ себѣ своими поступками. Когда Макбетъ слушаетъ ихъ, онъ слышитъ не чужой голосъ, a голосъ своего честолюбія.
Однако не слѣдуетъ думать, какъ нѣкоторые критики, что вѣдьмы — плодъ преступнаго воображенія и видны одному преступнику. Поэтъ даетъ имъ реальное существованіе и осязательность. Онъ показываетъ ихъ честному Банко такъ же, какъ Макбету. Выводя ихъ на сцену, Шекспиръ пользуется представленіями и вѣрованіями своихъ современниковъ и соотечественниковъ.
Въ началѣ XVII вѣка англійскій народъ, особенно въ деревняхъ, еще вѣрилъ въ существованіе злобныхъ духовъ, которые нарушаютъ гармонію законовъ природы, вызываютъ грозы, волнуютъ моря, являются людямъ, какъ вѣстники несчастья и смерти, поражаютъ стада страшными болѣзнями, сбиваютъ съ дороги путешественниковъ, пускающихся въ путь вечеромъ, распространяютъ голодъ и эпидеміи. Этихъ духовъ представляли себѣ обыкновенно такими, какими ихъ изображаетъ поэтъ, — сморщенными, увядшими старухами, опирающимися на волшебную палку, живущими въ глубинѣ лѣсовъ и измышляющими безумныя дѣла въ своемъ адскомъ котлѣ. Достаточно было походить на этотъ портретъ, чтобы быть обреченнымъ на ярость черни. Въ царствованіе Іакова I, когда придавали такое большое значеніе колдовству, былъ открытъ воображаемый заговоръ двухсотъ колдуній противъ жизни короля. Этихъ несчастныхъ допрашивали съ величайшею жестокостью. Иныя хвалились тѣмъ, что онѣ умѣютъ оборачиваться животными, ходить по морскимъ волнамъ, ѣздить по воздуху на метлѣ или на колесницахъ, запряженныхъ улитками, дѣлаться невидимыми, смѣшиваясь съ атмосферой. Народъ не понималъ, что самое присутствіе вѣдьмъ на судѣ, которымъ онѣ осуждались, уже свидѣтельствуетъ противъ справедливости ихъ показаній, и что если бы онѣ имѣли въ своихъ рукахъ такія сильныя средства, то не дали бы схватить себя, не стали бы терпѣть допроса, не остались бы въ темницѣ, откуда ихъ должны были вести на костеръ. Самъ король, несмотря на свою ученость, не понималъ непослѣдовательности судей, которые вѣрили въ сверхъестественныя силы этихъ женщинъ въ то время, какъ онѣ сидѣли передъ ними, въ цѣпяхъ, на скамьѣ подсудимыхъ. Послѣ этого процесса король сочинилъ трактатъ о демонахъ, которымъ подтверждались народныя повѣрья; по его приказанію было сожжено около шестисотъ старухъ, обвиненныхъ въ колдовствѣ.
Вѣря въ колдовство, современники Шекспира вѣрятъ и въ призраки, и въ мертвецовъ, которые оставляютъ свои мрачныя жилища, чтобы появляться на землѣ. Этимъ родомъ чудеснаго поэтъ пользуется въ «Макбетѣ» и «Гамлетѣ», вызывая изъ гробовъ Банко и короля Даніи. Слѣдуетъ ли считать эти тѣни только игрою живого воображенія? Конечно, духъ Банко показывается одному Макбету и остается невидимымъ для вельможъ, окружающихъ тирана; Гертруда тоже не видитъ стараго Гамлета въ то время, когда его видитъ ея сынъ. Но призракъ мертваго короля является солдатамъ на валахъ Эльсинора, прежде чѣмъ заговорить съ молодымъ Гамлетомъ. Поэтъ такъ мало имѣетъ въ виду оставить выводимыя имъ тѣни въ неопредѣленной области сновъ, что онъ даетъ этимъ тѣнямъ костюмы и внѣшніе признаки жизни — одному знаки ранъ, другому вооруженіе, сѣдѣющую бороду, величественный видъ и строгій голосъ. Благодаря этому, фантастическія лица отличаются оригинальностью. Существованіе ихъ условно, но волшебная палочка поэта, коснувшаяся ихъ, наполнила ихъ кажущейся жизнью. Они играютъ ту же роль, какъ традиціонный сонъ во французской классической трагедіи, но имѣютъ преимущсство дѣйствія передъ разсказомъ. Вмѣсто того, чтобы имѣть, подобно Атали, воображаемое видѣніе, Макбетъ и Гамлетъ глазами видятъ тѣло — одинъ своихъ жертвъ, другой — своего отца, и это сильнѣе дѣйствуетъ на нихъ, чѣмъ могъ бы подѣйствовать сонъ. Шекспиръ, болѣе смѣлый, чѣмъ французскіе классики, выводитъ передъ зрителемъ сверхъестественныя явленія, о которыхъ французскіе поэты только разсказываютъ, но которыхъ они не выводятъ на сцену.
Нѣтъ пьесы Шекспира, которой удивлялись бы больше, чѣмъ «Макбету», или которая имѣла бы большій успѣхъ на различныхъ европейскихъ сценахъ. Немногіе критики, разбиравшіе эту трагедію, дѣлали упреки Шекспиру только относительно двухъ сценъ — монолога грубаго привратника и умерщвленія дѣтей Макдуфа. Шиллеръ въ своемъ переводѣ «Макбета» выбросилъ эту послѣднюю сцену, какъ слишкомъ потрясающую. Ее, дѣйствительио, можно выпустить, не вредя интересу пьесы. На насъ производитъ впечатлѣніе не столько самое преступленіе, сколько дѣйствіе, оказываемое имъ на отца; а это дѣйствіе производитъ на него разсказъ о смерти его дѣтей, а не самый видъ убійства. Присутствовали мы или не присутствовали при убійствѣ, мы понимаемъ взрывъ отеческаго горя, a только это и должно насъ поражать. Когда Макдуфъ произноситъ слова, которымъ Вильксъ и Ріанъ, современники Гаррика, придавали такое раздирающее значеніе: — «Макдуфъ бездѣтенъ!» — мы уже не помнимъ того, что случилось раньше, мы всецѣло находимся подъ впечатлѣніемъ этого горя, и намъ болѣе не нужно видѣть кинжалъ убійцы, чтобы понять отчаяніе Макдуфа, чѣмъ ему самому, чтобы его чувствовать. Помимо этихъ двухъ незначительныхъ спорныхъ пунктовъ, всѣ единодушно признаютъ художественность трагедіи.
Роль Макбета была тріумфомъ великихъ англійскихъ актеровъ: Гаррикъ, Кэмбль, Кинъ, Макреди играли ее по очереди. Г-жа Притчаръ вмѣстѣ съ Гаррикомъ играла лэди Макбетъ и приводила зрителей въ дрожь въ сценѣ пира, гдѣ является тѣнь Банко, и въ сценѣ сонамбулизма. Г-жа Сиддонсъ, взявшаяся за эту роль послѣ 1795 г., принимала позу античной статуи и играла съ сосредоточенной силой, сохраняя неподвижность мрамора.
Слова Густава Рюмелина (Shakespearestudien. 2-Auf. Stuttg. 1874).
Развитіе дѣйствія въ «Макбетѣ» цѣльно, замкнуто, согласуется съ характерами и объясняется ими; оно идетъ сильно, неудержимо, такъ что критикѣ тутъ говорить нечего. Только во второстепенныхъ пунктахъ есть небольшія неясности. Такъ, можно предположить, что сыновья короля, послѣ того, какъ открылось убійство, уходятъ съ мѣста преступленія, оставляютъ страну и бѣгутъ за границу, a это требовало бы особенной мотивировки. Малькольмъ, котораго Дунканъ объявилъ наслѣдникомъ, долженъ былъ бы тотчасъ выступить въ роли короля. Впослѣдствіи избраніе Макбета королемъ объясняется тѣмъ, что сыновья бѣжали и потому могутъ быть заподозрѣны въ умерщвленіи отца.
Умерщвленіе Банко тоже недостаточно мотивировано. Такъ какъ Макбетъ бездѣтенъ, a Банко также принадлежитъ къ королевскому дому, то мысль, что потомки Банко будутъ носить корону, не должна была бы заключать въ себѣ ничего невыносимаго для Макбета; онъ долженъ былъ смотрѣть на пророческія изреченія вѣдьмъ, какъ на нѣчто цѣльное, изъ котораго нельзя выкинуть любой части. Приходится предположить, что Макбетъ, принимая это рѣшеніе, все еще надѣется имѣть дѣтей, или что поэтъ, работавшій надъ трагедіей по частямъ, въ этомъ мѣстѣ забываетъ, что въ другихъ мѣстахъ онъ называлъ Макбета бездѣтнымъ.
Большія трудности представляютъ въ «Макбетѣ» характеристики, особенно лэди Макбетъ, хотя не въ томъ смыслѣ, что можно сомнѣваться въ томъ, какою хотѣлъ представить ее поэтъ. Мы думаемъ, что она очерчена ясными, рѣзкими чертами и что попытки выставить ее любящею, нѣжною женою, жертвою любви къ супругу, видѣть въ ней благородную женщину съ возвышеннымъ образомъ мыслей, которой слѣдовало бы имѣть другого мужа, — эти попытки, предпринятыя поэтомъ Тикомъ (1773—1853), имѣвшимъ вообще склонность къ парадоксамъ. a потомъ и многими другими, можетъ быть послужатъ для слѣдующихъ поколѣній поучительнымъ примѣромъ, до какой степени извращенности могла дойти нѣмецкая критика Шекспира.
Наша мысль касается не толкованія характера лэди Макбетъ, a мотивировки. Поведеніе ея до преступленія и послѣ него противорѣчитъ психологическому закону устойчивости и неизмѣнности основного характера, которую Шекспиръ обыкновенно проводитъ. Совѣсти приписывается волшебная, демоническая, a не ясная психологическая сила. Понимаемъ ли мы подъ совѣстью врожденную или внушенную вѣру въ абсолютность извѣстныхъ нормъ для человѣческихъ дѣйствій, но совѣсть всегда будетъ силой или свойствомъ, соединеннымъ съ сознаніемъ, и, по закону всѣхъ силъ, должна дѣйствовать постоянно. Въ комъ къ воспоминанію преступнаго дѣла, хотя и удавшагося, и пользованіе плодами котораго продолжается, присоединяется такое грызущее раскаяніе, такое нравственное отвращеніе, что мысли ни на минуту не могутъ быть спокойны и доводятъ почти до сумасшествія и самоубійства, — въ томъ мы вообще можемъ предполагать сильную нравственную чуткость. Рядомъ съ этою чуткостью можно допустить И самое черное преступленіе: въ одной и той же душѣ могутъ имѣть мѣсто гораздо болѣе сильныя побужденія и страсти, и преступленіе можетъ вытекать изъ того, что голосъ совѣсти заглушенъ въ минуту безумнаго порыва, побѣжденъ бурей безразсудной страсти. Но съ нравственной чуткостью намъ кажется несовмѣстимою холодная разсчетливость разсудка, съ которой лэди Макбетъ подговариваетъ мужа къ ужаснѣйшему дѣлу и издѣвается надъ упреками его совѣсти, какъ надъ презрѣнной женской слабостью; не совмѣстима съ нравственной чуткостью и нечеловѣческая жестокость, съ которой она говоритъ о томъ, что готова была бы вырвать грудь y улыбающагося ей ребенка и раздробить ему черепъ, и дикая сила, съ которой она ободряетъ Макбета послѣ преступленія и возбуждаетъ его идти дальше. Только позднѣе и какъ будто извнѣ эвмениды вселяются въ нее, между тѣмъ какъ поэту слѣдовало бы показать намъ, какъ онѣ уже давно таятся въ глубинѣ души, и какъ объясняется сила ея припадковъ долгимъ и тяжелымъ давленіемъ, побѣдившимъ ея болѣе благородныя побужденія.
Сильное впечатлѣніе производитъ та геніальная черта поэта, что онъ со второй половины трагедіи не выводитъ лэди Макбетъ; она является передъ нами только въ одной сценѣ лунатизма. Намъ, однако, кажется невѣрнымъ толкованіе, будто королева днемъ сохраняетъ прежнее состояніе духа, и только ночью на нее нападаютъ терзанія совѣсти. Мы допускаемъ, что днемъ она владѣетъ собою и не выказываетъ внутренней борьбы, но совѣсть пришлось бы признать какой-то волшебной силой, если бы она выражалась только ночью; этимъ ставилась бы преграда психологическому пониманію.
Всѣ эти замѣчанія не могутъ помѣшать тому, чтобы назвать «Макбета» самой сильной трагедіей Шекспира.
Портретъ Шекспира, приложенный къ этому изданію «Макбета», есть копія съ гравюры художника Дрейшаута (Droeshout), фламандской школы. Гравюра эта была приложена къ первому изданію драмъ и комедій Шекспира, вышедшему въ 1623 г. Это такъ называемое «Первое Фоліо». Дрейшауту въ годъ смерти Шекспира (1616 г.) было 15 лѣтъ, и потому лично онъ Шекспира не зналъ. Гравюру онъ дѣлалъ по всей вѣроятности съ портрета, писаннаго какимъ нибудь живописцемъ ранѣе этого. Въ 1892 г. и былъ найденъ этотъ портретъ Эдгаромъ Флоуеромъ (Edgar Flower) въ Стратфордѣ-на Авонѣ, мѣстѣ рожденія Шекспира, y одного лица. Портретъ написанъ на старой деревянной доскѣ и съ надписью въ лѣвомъ углѣ «Wilm Shakespeare, 1609». Знатоки не сомнѣваются, что это подлинный портретъ Шекспира, написанный съ него неизвѣстнымъ художникомъ по всей вѣроятности въ 1609 г., когда Шекспиру было 45 лѣтъ. Портретовъ Шекспира существуетъ нѣсколько. Мы приложимъ нѣкоторые изъ нихъ при другихъ произведеніяхъ Шекспира.
- ↑ Рафаэль Голиншедъ, англійскій лѣтописецъ, умершій около 1584 г. Онъ написалъ «Хроники Англіи, Шотландіи и Ирландіи», изданныя въ 1577 году. Изъ этихъ Хроникъ Шекспиръ черпалъ содержаніе почти всѣхъ своихъ пьесъ изъ англійской исторіи.
- ↑ Малькольмъ, король Шотландіи, имѣлъ двухъ дочерей, Беатрису и Доаду; первая была матерью Дункана, вторая — матерью Макбета, такъ что Макбетъ и Дунканъ были двоюродными братьями.